Текст книги "Приевшаяся история (СИ)"
Автор книги: Saxarok TUT
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)
========== Не очень страшная сказка ==========
У меня был секс с настоящим человеком! Я хочу еще!
Песенка
Когда я буквально очнулся, мы стояли у дверей в ее комнаты. Кажется… Да нет, не может быть! Под кожей растекалось болезненное чувство вины. А я умею самобичеваться!
– Северус…
Влажное, мягкое прикосновение губ к губам. Я не был готов. Сердце пропустило один удар. Она начала с того, что со смехом швырнула меня с самого высокого обрыва.
Отстала. Взгляд беспрерывно блуждает по лицу, цепляется за выступающие части, ныряет в омут глаз без стеснения. Вот анализировала, хмурюсь ли. Переместилась, тронула, почти осязаемо, опущенные уголки губ.
Сжал ее запястья и не придумал, куда бы деть взятые в плен руки. Встала на цыпочки, потянулась, используя мой жест, как опору. Хотелось ли еще одного поцелуя? Да! Какого? На который хватит ее щедрости! И она прикоснулась еле ощутимо к уголкам рта, к угрюмым складкам, давая понять, что ей, возможно, хочется исправить это, или она всего лишь подметила мою особенность почти не улыбаться.
В области солнечного сплетения неуклюже повернулся вокруг своей оси увесистый, колючий зверь. Я вжал ее в двери, бормоча предложение покинуть коридор. А она в ответ издала смешок, утробный и низкий, слишком вторящий пробудившемуся гаду.
Этот ни с чем не сравнимый страх. Я мало чего боюсь. И это не опасения показаться смешным, глупым и некомпетентным. Не ужас сделать ей больно и плохо. А чем тогда я занимался несколько минут назад?! Я ведь почти убил ее, задушил. Почти руками. Это был страх открыться, подставить себя под удар. Боязнь эмоциональной уязвимости. Хватило бы ей мудрости быть чуть медленнее, чуть осторожней. К сожалению, я мучительно нуждался в бережном отношении, почти как к хрустальной вазе.
Такова уж была моя природа, что я мог терпеть какую угодно боль, любые унижения и страдания, кроме прикосновения к сфере отношений. К единственной критической точке нежности и любви к женщине, способной разрушить все строение, как карточный домик.
Физики я не боялся. Чай, не маленький мальчик. Я не только видел ее со стороны. И не только самую противную животную ипостась. Скрываясь под дезиллюминационкой в доме друга, я становился пару раз, не афишируя свою персону, свидетелем деления супружеского ложа. Они ни в коем случае не знали о моем присутствии. А я видел, какова бывает предупредительная нежность, трепет желания, красота слияния и его органичность, не вычурная, но такая сладкая для обоих прелесть, что они спали сплетенные, не замечая неудобных поворотов, ракурсов и заломов.
В те моменты, когда я сам просыпался, выныривая из какого-то морока подле обнаженного тела, чаще всего находясь полуодетым, с остаточным привкусам алкоголя вперемешку с каким-нибудь зельем, снижающим критичность отношения к поступкам, а проще отключающим сознательную сторону, не было желания даже имя узнавать или осведомляться о каких-то нуждах вероятной партнерши. Я предпочитал автоматически вычищать эти встречи из головы, продолжая оставаться практически девственником.
Обстановка прошла мимо меня. Мы жили в почти безликих меблированных комнатах, снабженных удобствами. И было не интересно, что она успела переделать под свой вкус, потому что под спиной оказалась опора спинки дивана в гостиной. Очевидно, она подтолкнула и усадила меня. Села перпендикулярно, перекинула ноги через колени и заговорила:
– Как ты думаешь, где МакГонагалл нашла меня?
– Там же, где и МакМиллана. Устроила тут шотландское восстание!
– Почти верно, – она чуть запрокинула голову, приоткрыв губы в короткой ухмылке, шевельнув крыльями ястребиного носа.
А я отпустил себя, не веря, что делаю это. Что это на мою кисть в один оборот намотаны волосы, а очертания рта, тепло кожи, распахнутые в изумлении глаза, на которых можно пересчитать влажные черные ресницы – у самого моего лица.
Она ответила на поцелуй, открылась беззастенчиво. Несколько раз, топя в смущении, столкнулись два немаленьких носа, пока мы не нашли разворот немного неудобный, обдавая друг друга теплым сопением. Целоваться было вкусно! К моему восторгу химия, которой я придавал довольно много мистического значения, одобрила наше слияние. Не казалось, что мокро, что грязно меняться слюной, что сталкиваться языками противно, особенно лаская.
И она не только ответила, перехватив инициативу, заставив задохнуться под ее весом, в тесных объятиях гибких, но удивительно сильных рук. Как странно, но я не мог представить, что поцелуй может быть откровением, что можно пить чье-то дыхание, вкушая исцеляющую мягкость губ.
С тяжелым вздохом она отцепилась, вжалась острым подбородком над ключицей и продолжила без зрительного контакта:
– Я получила письмо с просьбой о встрече. Это недалеко, записка содержала координаты. И было это довольно давно. У меня неделя ушла на обдумывание. Но она была запечатана вензелем и гербом рода матери. Ты не представляешь, сколько раз я готовилась рассказать тебе. Но мне, вероятно, не хочется втягивать тебя в какую-то опасную ситуацию. И я решила: будь, что будет.
– Так вот откуда были тревожные сны!
– Один хуже другого! – согласилась моя Ворона.
– Ворона! Безмозглая ворона! Во мне давно нет никакой ценности. Имеется немного опыта мыслить быстро и неординарно. Возможно, вместе мы бы придумали что-нибудь.
– Перестань обзываться! Все обошлось! Это был родственник моей матери. Да, он помогал спрятать меня от возможного правосудия, но понятия не имел, что за миссию могут возложить на мои плечи.
– И все равно опрометчиво, если ты думала, что придется держать ответ! Ты рассказала? – в голове бушевал ураган.
Это как грибница, ее нити могут тянуться на десятки километров. И никогда не знаешь, где искать концы.
– Пока нет. Тут я как раз вспомнила, что могу посоветоваться с тобой и просто должна. Насколько бы ни был силен страх за тебя!
– Не надо за меня бояться! Почему?.. – я осекся, понимая, что преступаю определенную грань, вынуждаю откровенничать совсем не деликатно.
– А… Так бывает…
Она отстала, пересела, оставляя между нами расстояние в ладонь. Мою женщину – приятно было так думать – потряхивало от участившегося сердцебиения. Его можно было проследить на крупных сосудах шеи, пульсирующих бешено. Она еле могла дышать в который раз за вечер, захлебываясь словами:
– Потому что я влюбилась в тебя! В такого, как есть. Ты не венец красоты. Настораживающий, опасный, слишком часто злой, язвительный. И я до сих пор не могу понять, нужна ли я тебе! Ты замкнут. И так тебе кажется комфортней. Но ты ведь простишь, что я нарушаю эту оболочку?
Сколько градаций глупости и степеней близорукости можно назвать, кроме явно медицинских диагнозов? Я был на самой вершине списка. Я почти пропустил мимо то, что хотел услышать всю жизнь.
– Ты позволишь любить себя? – финишировала она, еле переводя дух.
Она ничего не просила взамен! Должно быть, я где-то незаметно умер, и мое тело разлагается до тех пор, пока не хватятся преподавателя скучного, но необходимого предмета. Ну, а дух за неведомые заслуги почил в Раю, который для меня заключался в трех словах, сказанных женщиной.
– Позволю ли? Это все, о чем я мечтаю! Но во мне есть неизменяемые основы, которые тебе, возможно, не понравятся…
– Ни в коем случае не меняйся! Мне нравится все как есть!
– Потому что ты не знаешь, как может быть. Надо только еще немного времени.
– А я знаю, как его сократить?
Она не утверждала, а спрашивала, перекладывая ответственность дальнейшей инициативы на меня. Прикрыла глаза и прислонилась головой к моему плечу. Я чувствовал, что признанию отданы почти все силы.
Все еще словно во сне, моя рука, мои пальцы, прикасающиеся к ее щеке, берущие под затылок. Рывок к себе безвольного тела. И вдруг напряжение и ответ. Она стремительно выгнулась, открывая беззащитную шею, чуть выпирающий хрящ под тонкой и такой непривычно яркой кожей. Тоскливо скрипнули пуговицы в петлях, натянувшейся на груди черной шелковой блузы. Я прикоснулся губами к яремной впадинке между острых ключиц и спрятал ее, распластав по себе. Но только для того, чтобы собраться и со вздохом нырнуть в бесконечный поцелуй.
Теперь отказаться от предоставленной возможности было смерти подобно. С чмокающим звуком она вытянула нижнюю губу из моих и прикрыла мой рот рукой. Делу – время, потехе – час.
– Мы обсудили с родственником круг моего общения. Он влиятелен и входит в нынешний Попечительский совет. Профессор трансфигурации – его ставленник. В частности, чтобы приглядывать за мной. Ненавижу, когда никто никому не доверяет. Сила клановости заставляет МакГонагалл смотреть на него сквозь узкую щелку доверия. Но мы не знаем, что это за человек. Он сказал, что ты имеешь на меня влияние. Я получила инструкцию не доверять тебе. Опыт ведения тобой двойной игры перекрывает в его понимании звание героя войны.
Марийка соскользнула с коленей и подошла к окну, восстанавливая расстояние, увеличивая отчуждение. И я далеко не так был уверен в эту минуту в сказанных прежде словах. Это иллюзия. Слишком легко теряется, выцветает и выветривается. Она не говорила ничего такого, чтобы вызвать неприязнь. А я сидел, словно скованный по рукам и ногам, наблюдая ее спину, фигуру, перечеркнутую поясом по талии. Молчание звенело, пока не стало терзать уши.
Пришлось подскакивать и, прикрыв глаза от страха быть отвергнутым, подходить. Она упиралась руками в подоконник, прижималась лбом к стеклу. Нетрудно было догадаться, что она ждала опровержения. Оказывается, доверие так и не возникло. Только попытки стянуть ответную удавку. Заставить быть откровеннее.
Но это выше моих сил. Я сплел наши пальцы и прикоснулся губами к шее, к выпирающему позвонку. Она повернулась корпусом резко, сцепив губы с моими с каким-то отчаянным остервенением. И заговорила одновременно. Потрясающие ощущение, когда поцелуй неотделим от разговора.
– Не оправдывайся! Ему не удалось посеять и зерна сомнения.
– Я устал от игр в большую политику. Жизнь и так требует колоссальной затраты сил.
– Я не играю, – она окончательно повернулась и ухватила ворот сорочки. – Хотя так… Где ты?.. – она рассеяно посмотрела мимо.
– Я здесь! – теплилась слабая надежда на ее опыт, пусть желать этого было странным.
Я был готов, что она принадлежала многим мужчинам. И только поэтому ни одному из них. В моем понимании она была чиста.
– Посмотри, – приходилось понимать ее с полуслова.
Калейдоскоп образов закрутился. Она отчаянно давала понять, что я не ошибаюсь, доверяя ей. Ей невероятно доходчиво, без лишних слов удалось убедить меня, что есть только одна правда и одна сторона, принять которую необходимо сейчас. Или можно идти кидаться с башни Астрономии.
Рука соскользнула и быстро выпростала несколько пуговиц из петель. Помотав головой в знак протеста, получил только отрицательный жест в ответ. Нет слов. Одну за одной. Она проводила по шрамам, как по грамоте для слепых. Вслед за руками были губы. Каждое прикосновение требовало ответа. И я зарывался в ее волосы, стараясь не мешать.
Ежеминутно становилось темнее. Тени ложились, освобождая от дневных оков. Инстинкты – сильная вещь, когда страха нет. Руки сами ложатся на мягкие полушария покрытые мельчайшими, острыми мурашками. Твердость сосков под ладонями бесит. Доказательство возбуждения. А хочется, чтобы она была податливой и мягкой.
Иногда ей было щекотно, и она, не скрывая, хихикала, ерзая под руками и губами. Совсем стемнело, и Марийка потащила меня в соседнюю комнату. Ориентироваться возможно было только на дыхание, на попавшую под руку спину, чуть влажную, которую я гладил и гладил, пока не врезался, ощутив рельеф мышц животом. Глаза понемногу привыкли к темноте. Это она уперлась коленями в кровать.
Призвав палочку, хозяйка комнат разожгла камин, и мы с удивлением обнаружили, что на самом деле зябко! А моим личным открытием был румянец смущения, полыхнувший на ее щеках. Она спряталась, прильнув и с нежностью покрывая поцелуями мое лицо.
– Тебе ведь не все равно? – я люблю словесные подтверждения.
– Мне немного страшно. Но я не пасую! – она кокетливо изогнулась.
Два умельца. Подозреваю, по легкой ряби ее сознания, что ее брали, не доставляя дискомфорта. Быстро и умело, не оставляя разочарования, но и желания не пробуждая. А сейчас она хотела меня. Хотела всей душой. И два сошедшихся желания могли обжечь. Ожидание затягивалось.
Мы столкнулись лбами, когда она попыталась опередить попытку расстегнуть ремень. Юбка и теплые хлопковые чулки с поясом полетели в угол. Вышло довольно внушительно, как и мысль провести губами по ее бедру не была лишней. В отличие от другого…
Это же могло прийти в голову человеку, разводить мои острые колени и смотреть… смотреть. На меня, а не на чье-то более совершенное хозяйство. Я еще выдержал прикосновение, заставляющее непроизвольно издавать ахающие звуки. Нежное легкое касание, в горсточку и вверх. Она облизнула губы от волнения, должно быть, но эротичнее этого жеста не было ничего на свете, как и смешнее произошедшего. Я звучно сомкнул коленки на ее голове, она охнула, хватаясь за ушибленные места.
Пришлось срочно притягивать к себе, обнимать, говоря какую-то успокоительную ерунду для маленьких. Она смеялась, заикаясь. А пах ныл нестерпимо. Вжиматься всем налитым стволом куда-то в мягкость живота. И вдруг она, извиваясь и работая локтями, поползла вверх.
– А, больно, – локтем под ребро.
– Нет, подожди… – настойчиво.
– Убери ногу чуть. Нет места. О, черт…
Каждый сантиметр мягко раздающейся, влажной и такой теплой плоти. Объятие, разъезжающихся колен. Пока не возникло преткновение двух тел. Марийка повела головой, плечами, крепко уперлась руками, чуть надавив, попав пальцем на синяк, но было не до того.
Она была восхитительна! Ее гибкая компактность не подавляла, а позволяла почувствовать свою силу изменить каждую минуту все, что угодно. С восторгом поддерживая принятый ею темп и амплитуду движения, можно было, приподнявшись ловить губами, распустившиеся вновь, полные и мягкие соски.
Не на секунду не зажмурившись, она словно барометр настроений считывала любое выражение моего лица. А я еле мог себя контролировать. В этих действиях нет смысла, в них просто заключена истина!
Но я вряд ли мог оценить пределы ее коварства. Не разрывая связь, она присела на корточки. Не было большей доминанты, чем это зрелище, когда видишь, как пропадаешь в ней. Я был катастрофически близко к удовольствию, а она – пойди пойми где. С ее губ ни одного стона не слетело. Только невразумительное сопение. Причинно-следственные связи, цепочка мысли… Все это было для меня и ничего для нее.
Я скинул ее. Марийка звонко шлепнулась навзничь. Но пока переполненный вдох не перешел во что-нибудь другое, подмял под себя, скользнул по бедрам, подхватывая под колени и, приводя их к груди, нырнул, затаив дыхание.
Ее стремление навстречу чувствовалось постоянно, на каждом коротком выдохе с ее уст срывался звучный стон. Слушая их можно было отключиться от себя. Она задергалась невразумительно, всхлипнула совсем жалостливо, изменила положение ног, бессильная, расслабленная. Только пульсирующая волна сокращений, отсчитывающая такты удовольствия. Я рушился следом, понимая, что не только физическая волна топит, искря множеством тонких иголочек по коже.
Мы пришли в себя не сразу. Привявший товарищ ушел из уютного тепла. В голове всплыло, что по завершении процесса целуются. Я потянулся, сворачивая губы уточкой.
– Что это было?
Ее вопрос прозвучал громом среди ясного неба.
– Так катастрофически плохо? – я был готов к вердикту.
– Я… хм… Я можно не буду сравнивать? Разве не заметно? Никогда до такой степени… – она готова была кулаком себя в грудь стучать. – И я спросила, это что, вполне серьезно!
– Очевидно, выброс магии, как в детстве. Я же словно слепой котенок.
– Не бывает при этом выбросов магии! – она уперлась рогом.
– Почему? – мне стало интересно с точки зрения боевого крещения взглянуть на проблему.
– Ну, я ведь не хотела защититься от тебя…
– Просто удовольствие такое сильное, неконтролируемое, что, очевидно, материализуется.
Меня замкнуло. Материализованные хорошие чувства, яркие эмоции, сильные, но приятные переживания.
– Поцелуй меня, просто поцелуй, – попросил я вслух на всякий случай. – Потом будешь смеяться и ругаться. Сейчас будем колдовать!
========== Теория и практика ==========
И ночь не наступила толком, а чреда: колдовство – удовольствие – колдовство; колдовство в удовольствие и колдовское удовольствие за ним, кажется, формировалась худо-бедно.
– Надо колдовать?
– Поверь мне!
Она присела, подогнув правую ногу, а левой уперлась в мой живот. Так люди величают эту яму ниже ребер. Толком мясом обрасти так и не удалось. Но это перестало заботить. Оскомина была сбита. Я мог любоваться на красиво сложенную обнаженную женщину. Она смотрела ровно, не замечая несовершенства оболочки.
Марийка чуть напряглась и призвала волшебную палочку, сложив пальцы в щепоть, а ее прижав ко лбу. Это было интересно, как и многое, что мы могли почерпнуть, общаясь. Перед ней легла довольно тонкая, изящная палочка с рукоятью, украшенной объемным виноградным листом, изгиб которого удобно ложился в ладонь, а резьба края листа – под пальцы. Таким образом, захват можно было сформировать как традиционный – вычурное украшение не мешало, —так и совсем необычный, годный для какого-то иного колдовства или, возможно, эффективный в бою.
– Расскажи мне о ней. Это работа Грегоровича? – я не пытался действовать скорее, давая чувствам устояться, а бурям остыть.
– Да. Многие считают, что они мощнее. Но начинка все равно не меняется. Моя содержит сердечную жилу дракона.
– Тем не менее, это не значит, что люди, владеющие палочками с одинаковой сердцевиной, будут похожи. Может быть, темпераментом… Сердечная жила дракона, черная акация – я качнул свою на ладони.
– Ох, какая изящная! Дорогое украшение! Я со своей похожа на вакханку, – она улыбнулась, и это многого стоило, а уж следующий жест… – Возьми, попробуй.
– Для чего?! – она заставила ужаснуться. Жест капитуляции. Добровольная передача оружия. – С таким посылом она станет моей!
– Неверно! Вот тебе и отличие палочек Грегоровича, особенно подстраивающихся под женскую сущность. Так я передаю тебе возможность сражаться за меня, черпать мои силы, тогда я смогу встать за твоей спиной. Это долго рассказывать.
– Отлично! Надеюсь, эта тема неисчерпаема. А теперь моя сказка. Помнишь, ты говорила, что не можешь вызвать патронус?
Она серьезно кивнула и перебила:
– У нас этому не учат, считая слишком трудной задачей. Ведь даже дети, которым просто жить в счастье, не могут его материализовать.
– Теория и практика показывают, что патронус формируется от сильных ощущений положительного толка. Обычно это любовь. Любовь детей прозрачна и чиста. Не надо усилий для ее формирования. Чаще всего ее испытывают к родителям, и тем следует изрядно потрудиться, чтобы вызвать обратное чувство. Уж поверь мне, я эксперт в этой области. Как искать опору для жизни в ком-то другом – не в семье – и хотеть этого с такой силой, что патронус выходит сам собой, почти без заклинания, знаю не понаслышке. Мне удавалось сохранять его в таком мраке, который многим не снился! Но с недавних пор я ни в чем не уверен… Я почти смирился и попрощался с этой возможностью. Пока не допустил саму мысль, что могу быть счастлив.
Она сидела, застыв изваянием. Выражая свою мысль, я шел окольным путем, значительно более извилистым, чем она. Надеяться на взаимопонимание хотелось, но меня теоретически мог устроить любой отклик. Потом найдем точки соприкосновения интересов. И не значит, что я не был заинтересован! Я не мог выразиться иначе, боясь выкапывать чувства из-под тяжелого спуда.
– Это ты так признаешься что ли?.. Северус…
Она пискнула, с силой всучила мне в руки свою палочку, а сама влезла головой под мышку, спутывая руками и ногами, втираясь и вживаясь. И стоило только немного повернуться… Пусть это было не совсем удобно, зато по-настоящему, честно и от души! Две деревяшки сухо стукнули об пол.
Через короткое время, значительно более короткое, чем хотелось бы, от примешивающейся некоторой неуклюжести, она вновь лежала головой на том же месте, найдя между рукой и грудью некую удобную точку. Мой сиамский близнец!.. Бока ей, очевидно, было мало. Выставив согнутое колено, как маяк, она втиснула ступню между ног, упираясь пяткой в пах. Шевелиться не хотелось. Чем несуразней, тем лучше. Так, без сомнения, могли делать только мы, облачая в эту надломленную форму нечто значащее для нас и ни для кого другого.
Край кровати был близок. Я мог просто нашарить наше отброшенное продолжение воли на полу. В моей руке уютно устроились обе палочки. Они не тяготили, не конфликтовали, не забирали и не насыщали, ожидая в готовности, слепые проводники.
Ее инструмент я отложил, просунув между расслабленными пальцами женщины, шевелящими волоски вокруг ямки моего пупка. А своей и двинуть не думал, и думать позабыл, пропуская через нее чистейшие ощущения такой полноты жизни, что следовало просто ожидать результат. Патронус не собака в соседней комнате! А любое заклинание можно даже не подумать, а пропустить через волевой центр, не облачая в кольчугу слов, но это следующий уровень мастерства. Я не стремлюсь привить его всем подряд.
В воздухе зависла четкая, до последнего перышка вокруг глаз, ворона, впрочем, ожидаемо. Символично!
– Вот ведь привязался к слову! – воскликнула она в сердцах.
Крутанулась в противоположную сторону, но я поймал ее. Получил резкий пинок задницей, наблюдая немыслимый кульбит, но только для того, чтобы она присела в нескольких дюймах и уставилась с искорками в глазах и прикушенной нижней губой.
– Ты будешь дикобразом, – она призадумалась. – Нет, кроликом. Так будет оскорбительней!
– Я тот, кто я есть. Тотемные животные здесь совершенно не при чем. Да и до кролика я не дотягиваю темпераментом.
Ни вечер, ни нагота не смущали. Кажется, дай нам кто-нибудь распоясаться, и о нашем существовании можно позабыть на некоторое время. Мы продолжали бесконечное путешествие по пятачку. Я присел за ее спиной, прошептал заклинание на ухо и принялся руководить ее движениями. Марийка повторила, запинаясь, и этого хватило, вопреки убеждению, что в заклинании главной является буква. Следовало лишь представлять, чего пытаешься добиться. На этом знании зиждется как раз вся беспалочковая магия.
Худой любопытный лис присел и прикрыл ноги хвостом. Хвост у него был и правда ничего, есть чем гордиться. Патронус воззрился на ворону, собираясь, очевидно, кооперировать действия.
– Отмени колдовство. Не век же любоваться! – в отличие от поцелуя в ладонь, который точно не хотелось прерывать.
– Что тогда будем делать? – спрашивала она задорно, если бы не колоссальное напряжение во всей спине.
Она словно теряла опору. Повернулась, прижалась в жадном поцелуе. Но действия все равно требовали уточнения. Так можно и прощаться на мажорной ноте.
– Нашла к кому обратиться с подобным вопросом! Но, если так подумать, это не тропа над пропастью и не путь между кроличьих нор. Ничего не надо делать специально. Хочешь, прогони меня, если так надо… – предлагать подобное было невыносимо, и я предотвратил на всякий случай выкипание слишком нестабильного состава, продолжая говорить чистую правду. – Только скажи, когда вернуться. Или давай выпросим немного еды и прикроемся. Наверно, пора…
– Пора, Северус… – но ее картинная пауза не могла сбить меня. – Зови своего разумного эльфа! Я голодна!
Я могу перечислить все те несчастные несколько раз, что она обращалась ко мне по имени. И каждый из них стоил десятка обычных приветствий. Теперь я понимал почему. Все было элементарно с самого начала. Только между нами, путем произнесения имени, могла возникнуть интимная атмосфера. Ведь она не знала меня мальчиком с разбитым носом. Блестящим непонятым гением, похожим на выжатую черную швабру. Не знала неудачником в первой любви. И могущественным магом не знала, но таким злым, что я сам не верил в свое раскаяние еще долго. Она могла только опираться на здесь и сейчас, строя наше общение, нашу жизнь, как бы бабочка вылупилась из куколки, не подозревая о прошлых метаморфозах.
И я запнулся мысленно об урчащий от голода живот. Жизнь предсказуема.
Яства, поданные Шеспи, поглощали, облизывая пальцы, не покидая испытательного полигона, завернувшись в простыни. Являя собой картину сомнительного качества, но переполненную неистраченным азартом творить и довести каждый мазок до совершенства.
Я слушал ее голос, рассыпаясь, теряя смысл, выныривая иногда из морока собственных слишком назойливых мыслей. Тогда приходилось подглядывать украдкой, нащупывать нити беседы. Очень скоро она вычислила меня. И это было слишком просто сделать. Попросту у нее разболелась голова. Марийка терла виски. И я баюкал ее на своей груди. А Шеспи радостно исполнял дурацкие просьбы. С такой радостью, на которую способны только эльфы, обретающие полную семью.
После выпитого от головной боли состава она стала медленно потухать. К сожалению, все, что от боли в мире магов, немного притупляет сознание. А как только она превратилась в довольно увесистое желе, пристроил ее поудобней и не смог уйти. Иногда я наблюдаю за спящими. Стремление увидеть истинное лицо, лишенное примеси забот.
Марийка спала именно так, как я себе это представляю. Ее щеки расслабились, за веками происходило вялое движение глазных яблок. Очень скоро она приоткрыла рот, уходя в глубокую фазу сна. Думать перестала совсем, а из уголка рта вытекла прозрачная лужица слюны. Совсем как младенчик.
Именно в этот момент меня посетили самые беспокойные мысли, связанные с повисшим в воздухе вопросом. До середины ночи я строил комбинации действий. Разочаровывался и начинал с самого начала, пока не утомил себя и не уснул, так и не перестав крутить заезженную пластинку со словом.
Во сне я не замечал ничего вокруг. Моя до мозга кости теперь женщина ни разу не разбудила прикосновением во сне. Я не знал, просыпалась ли она? Как давно? Утренний силуэт в свете промозглой осенней серости. Слишком четкий рисунок драпировок скомканной простыни, как на студенческом карандашном наброске. У картины не было полутонов.
Я встал, только не у себя, чтобы чувствовать хозяином ситуации, а в апартаментах любимой женщины, рискуя прямо отсюда отправиться на завтрак. Ранее был назван, как минимум, один человек, что мог посмотреть на нас пристрастно и косо. Найдя вещи, довольно сильно раскиданные впопыхах, принялся за наведение порядка в гардеробе. Но только стоило накинуть сорочку, не успев застегнуться, как за спиной послышалось шлепанье босых пяток.
– До завтрака осталось два часа, а ты разбудил меня!
– Опять, – дополнил словом из фразы, рожденной в голове в тот день, когда все изменилось, и повторенной ей с пророческой точностью.
– Северус, – меня начинало тихо потряхивать от собственного имени. – Северус, – взрывая сочную, сытую пиявку. – Я зову тебя так. Привыкай!
Марийка подошла, прижалась, провела по паре попавшихся шрамов не губами, а носом. По-хозяйски стянула рубашку и снова изрекла последнюю в мире истину:
– Вернись. Слишком рано даже для побега!
========== Брачные игры олуш ==========
И куда, и зачем, спрашивается, было бежать… Я вернулся и не пожалел!
Только несколькими днями позже у наших действий выявился неординарный побочный эффект. И я не о том побочном эффекте, о котором многие забывают, а потом невеста на сносях. Как раз, будучи человеком взрослым, да и специфику работы имея определенную, которую почти можно приравнять к колдомедицине, я сразу же озаботился предохранением от беременности. Дело было совсем в другом…
Мы выработали систему оповещения. Установили удобное время для встреч опытным путем и с ужасом обнаружили новую степень неизбежности. Я хотел ее видеть, со страшной силой хотел ощущать и осязать присутствие, чтобы она просто была рядом. Сидела, по привычке подобрав ноги под себя. Читала или писала на полу, оперевшись спиной на мои ноги, а затылком – на колени. Ела что-нибудь сочное, облизываясь. Просто говорила своим интересным мягким голосом, с южными, обтекаемыми нотами акцента. Тогда жизнь наполнялась новыми красками, играла, как капля росы на солнце, ничем не хуже бриллианта.
Она показала мне совсем иные нужды. Продемонстрировать пришлось, потому что и скрыть было никак невозможно. В любимом дуэльном классе мы увиделись через день после окончательного обретения друг друга и присвоения по всем статьям.
Дети, только завидев нас вместе, уныло принялись собирать оставленные в уголке сумки. Слишком свежо было воспоминание. Пришлось останавливать их жестом. Это была не только наша игрушка, место сброса эмоций, но и настоящая учебная дисциплина.
– От своего лица и от лица уважаемого профессора ЗоТИ прошу извинить нас за зрелище, не предназначавшееся для ваших глаз!
– Не стоит, профессор, – среди присутствующих сегодня был мой крестник. – Бой есть бой! Кроме того, должны же быть непререкаемые авторитеты! Кто же в итоге победил? – он нахмурился, чтобы скрыть явное лукавство.
– Дама! – ответил я тоном, не терпящим возражений.
Сама дама при этом сидела на стульчике чуть более сгорбленно, чем обычно. Обе косы указывали в пол. А я начинал понимать, что, наоборот, нахожусь на взводе, даже пальцы дрожат. Прислушавшись к ощущениям связи, тревожившим совсем немного сегодня, понял, что ее попросту нет. Пришлось стремительно сокращать расстояние, почти в два скачка, и подавать дежурную руку.
Как только она вцепилась в мое запястье, мы уравновесились, словно два сообщающихся сосуда. Плечи моей женщины расправились, осанка и гордо поднятая голова вернулись. Находка требовала почти немедленного разбирательства. Но срывать урок вторично не было морального права. И мы продолжили постановку щитов страждущим. Щиты были все еще наиболее уязвимым местом.
После занятий, удивительно смахивая на влюбленных школьников, заскочили в первый попавшийся класс. Оставаться в дуэльном было подозрительно, хотя бы ради конспирации. Выдумают ведь от большого ума и развитой фантазии, что мы снова пытались убить друг друга. Того и гляди «клетчатые» подключатся к разбирательству.
Собственные мысли оставляли странный осадок: серый и душноватый. Они портили всю благость нового чувства. Кому же я врал, как не себе! И в чем? То ли я просто хотел эту женщину, что не равнозначно понятию «любить». Но я столько хотел от нее и недополучал – это чувствовалось, – что вполне очевидно указывало на возникшее глубокое чувство. Сама глубина самоанализа, совсем не свойственная для одноклеточного самца, отвоевавшего свой трофей и почивающего на лаврах, говорила о большем, чем о плотских желаниях.
