Текст книги "Приевшаяся история (СИ)"

Автор книги: Saxarok TUT

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Грязные, в земле грелись у растопленного по такому случаю котла, оттерев руки ветошью, пили целебный чай Помониной собственной композиции, к которой у меня не было ни претензий, ни дополнений. Бойкий вечер показался достойным преддверием к следующему дню. Я был мобилизован и вооружен. И я проспал…

Нет, конечно же, просто встал чуть позже, чем планировал накануне. Пришлось вламываться через камин в «Кабанью голову». Аберфорт выскочил заспанным с палочкой наперевес. Грозный старец настроил на лирический лад. Чем дальше, тем больше он напоминал Альбуса. Отрастил такую длинную бороду… А над фамильным немаленьким, мясистым носом поблескивали внимательные ярко-голубые глаза.

– Не-Мальчик-Мой, – пошутил он по старой привычке, – в такую рань? Так припекло? Или тебя спрятать? – боевой старик чуть пригнулся, оглядываясь.

– Если бы ты дал мне пристанище на весь этот день… Суббота!

– Первая суббота октября! Моргана грешница! В прошлом году было не до того.

Аберфорт немедля выдал мне всю нужную информацию. Недавно на территории открылось заведение «Перепелиная делянка». Как раз там могло притаиться зло зеленого змия для привлечения малолетней клиентуры, и я направился с рейдом, обойдя попутно рысью все узкие места деревни, памятные еще со времен студенчества, когда сходок и тайных организаций с союзами было поболе. Сейчас сама атмосфера располагала к праздному, безобидному безделью и любви.

Серые тучки висели над пепелищем Воющей хижины. Убирать и расчищать его не стали. Я впервые подходил к горелому остову дома, около которого началась новая жизнь.

– Господи, это же Снейп! – крик Грейнджер как через вату, она тащила за руку полувеликана, не упиравшегося, но лицо у него было странное.

Должно быть, Хагрид немного отрешился в бою от своей человеческой природы. И ведь это действительно была Грейнджер! Что за натура! Все-то ей надо перепроверить дважды, прежде чем сдать работу. И слава богам древнейших, что это были крайние воспоминания об этом месте.

– Слушаем меня! – профессор ЗоТИ усилила голос сонорусом. – Вы привыкли к методам работы своих учителей, подобрали ключи и нашли бреши в их системе мышления. Меня вы не знаете и знать не можете. При попытках потеряться вы узнаете, что такое периметр, накрытый сетью. Моей сетью…

Произнеся свою пламенную речь, Марийка приступила к перечислению запретов, занимающих целый свиток и состоящий более чем из двадцати пунктов. Странно, как мы умудрялись получать удовольствие, а то и выгоду из выходов в деревеньку в юношеские годы? Я вернулся и смотрел на ее выступление со злорадным восторгом. Она выглядела убедительно, но не учла одну малость. Первое, что сделают настоящие, взрослые «змеи»: расползутся и прощупают правдивость заявления.

Преувеличенно деловито я подошел и раскланялся с напарницей. Увидев, кто еще на рейде, многие огоньки в глазах потушили. Дети выходили строем, отзываясь по списку. Отгрузка шла полным ходом. Ближе к концу я тронул ее, привлекая внимание, и заговорил шепотом:

– Никогда нельзя давать необоснованных обещаний, как и ставить неоправданно жестокие запреты. Ты шутила насчет сети?

– Как раз нет, – отвечала она, почти не шевеля ртом.

Как только птенцы выпорхнули на свободу, нам не было необходимости обегать их строй, мы двинулись по пятам. Дорогу знали все, кроме идущих впервые. Младшие шли, замыкая длинную, разрозненную вереницу. Марийка достала волшебную палочку и поднесла к голове.

– Ставишь сеть? – я испытывал привычный азарт приобретения новых знаний.

Мне не надо было спрашивать. Я мог просто попросить объяснить или подсмотреть и запомнить ее движения, а слова подслушать, не поворачивая головы. Я так основательно шарил в ее голове, что мог подслушивать без зрительного контакта. Именно поэтому и было совестно.

Как интересно! Проявление зачатков совести нужно будет внести в список побочных эффектов применения нового зелья. Я почувствовал такую святость, что меж лопаток зачесалось.

– Да, начинаю. Поможешь мне?

Сам вопрос заключал предложение рассказать. Она не делала секрета из умения, или я, по ее мнению, знал все на свете.

– Если пояснишь, что делать! – масштабы понятия «колдовство» были безграничны.

Марийка отсекла тонкую прядь волос, воспользовавшись палочкой. И я, кажется, начинал понимать в общих чертах, что произойдет. Она связывала себя с самой землей. Подняла комок грязи поплотнее и вмяла в него один волосок. Сноровисто принявшись за дело с моей помощью, она соорудила несколько десятков подобных вешек. Но волоски все еще оставались.

– Что делаем дальше? – руки были чисты и готовы к колдовству с помощью палочки.

– Охватываемая территория не может быть слишком велика, – начала она с теории. – Предлагаю такой порядок действия: за барьером мы трансгрессируем с твоей помощью к самым дальним точкам, сколько захочешь, а я передвину нас наскоро между ними, чтобы потратить силы равнозначно.

Над сказанным не то что думать не хотелось – руки чесались приступить. Не дождавшись ответа, сочтя молчание знаком согласия, Марийка, уставившись на носки собственной обуви, шагнула навстречу и доверчиво прислонилась. Мой мозг упорно не желал рождать что-либо кроме тупика Прядильщиков… Когда понятно стало, что мысли витают где-то далеко от действительности, я крепко ухватился за хрупкие плечи, словно они вновь становились опорой, и трансгрессировал к точке, засевшей занозой с самого утра.

На месте пожара она положила первый маяк на землю, втоптала для верности каблуком и громко с расстановкой произнесла заклинание обнаружения. Проще не придумаешь, а эффективность была налицо. Такие понятные формулы и составляют костяк добротного волшебства настоящего практика.

Далее мы действовали по задуманной схеме, разбавляя ее не заметными глазу фривольностями. Вот я отступил назад и вбок, начиная основной квадрат движения танго. При следующей трансгрессии, совсем не замечая усталости и растраты сил, чуть приподнял ее и повернулся почти на сто восемьдесят градусов. Кто знал, что последнего романтика на земле, лежащего в руинах, так просто восстановить! Стоило лишь допустить саму мысль, что в них придется обитать женскому персонажу.

Ведьма предпочла еще бóльшую провокацию. Она обошла меня вокруг. Обнимала, уютно пристраиваясь то под левой рукой, то под правой. Прижалась к спине, сцепив руки на уровне груди и подталкивая из такого положения в трансгрессионный поток. Куда же нас могло вынести из душной темной трубы? Но каждый раз следующим местом оказывались окрестности не так далеко от предыдущего.

Расправившись подобным способом не только с комками грязи, но и с последними границами стеснения, мы были готовы показаться на глаза расслабившимся гулякам. Руки вновь блистали чистотой, помыслы горели огнем. Достойным штрихом к портрету счастливой пары оказалось то, чего я никак не мог ожидать. Красноречивая тишина стала привычной. Голос разрушил ее и создал вновь все вокруг. В начале было слово:

– Чтобы нарушителей могла чувствовать не только я, остался последний ритуал.

Она вынула из-за пояса несколько оставшихся волосков, несколько раз их прогладила сквозь ладонь и попросила:

– Наклонись.

Я исполнил ее просьбу, понимая, что сию секунду она вплетала свои волоски в тоненькую косичку у самой моей шеи. Никаких ощущений: ни головокружения, ни еще большего азарта или внезапной неотступной привязанности. Но это был всем ответам ответ! Наш союз обрел физическую форму. На тончайшей грани соприкосновения мы стали едины.

И все же день оказался утомительным. Перехваченная пара сэндвичей в обед. И монотонное хождение маятником по людным улицам. С удивительным постоянством я чувствовал, куда она направляется. Сближение сигнализировало безболезненно. Маленькое женское колдовство работало безупречно. Немного позволили себе обзорной экскурсии. Было прохладно, и я естественно сжимал ее пальцы. Иногда с такой силой, что она морщилась, но руку не вырывала. Брошенные в затылок взгляды без внимания не оставались. Все каверзные уста были запечатаны моим присутствием. Что ж, технология порчи учебных будней была поставлена на рельсы. Приговор в моем исполнении всегда приравнивался к смертной казни через утопление в науке.

Между тем погода портилась. До вечера было далеко, а свинцово-серое небо неумолимо стремилось к земле. Будь мы на приличной высоте, продирались бы среди липкого тумана облаков. Все больше народу текло мелкими ручейками в сторону замка. Пришлось выдвигаться на позицию. Ученики выкрикивали имена, семеня мимо, не поднимая головы, зарываясь от сырости в вороты мантий. Как только списки пополнились, я скомандовал возвращение в деревню. Согласно колпаку наброшенному на местность, покидать его не собирались. Значит, оставшиеся из совершеннолетних изрядно поднабрались в одном из пабов.

Парочка нашлась у Розмерты. Романтики направились своим ходом под клятвой, что искать их не придется. В общем, ограничения для седьмого курса выглядели смехотворными. Не я ли сам в этом возрасте готовился вступить в ряды пожирателей, да и не только: готова была моя заявка на первое мастерство, в которой мне просто не могли отказать. Число моих научных публикаций перевалило за несколько десятков, два зелья дожидались патента, Слагхорн потирал вспотевшие ладони в предвкушении. Его авторитет мастера не блек, только полнился и сиял новыми красками от явления ученика. Надо ли резюмировать, что я чувствовал себя человеком взрослым? Наверно, слишком взрослым и ответственным за свои поступки!

Меня некому было направить. Мать умерла, оставив пустоту. Родной отец остался лишь носителем набора генов, подаривших мне внешность упыря. А все приятели наперебой, один влиятельней другого, поддерживали провальные начинания. Они сами были по уши в этом дерьме! Некоторые, как Люциус Малфой и Рекс Мальсибер, так давно и со знаменем в руке (на руке).

Повылавливав блох повсеместно, присели на минуточку в опустевшей «Кабаньей голове». Аберфорт расстарался подать горячий ароматный суп из говяжьих хвостов с рубцом, а к нему по рюмке самогона. Расслабляться было нельзя, но усталое тело так и просилось в ванну. У нее правый глаз стремился к левому, фокус получался смазанным.

– Отличный день, – звучало чуть с акцентом, что говорило о вихрях, бушующих в ее голове.

– Который еще не закончен… При всем уважении к заведению, ночевать я предпочту у себя!

Расплатившись, мы не в гостях были, потащил чуть хмельную, потяжелевшую напарницу на улицу. Ветер усилился и дул в лицо, заставляя трансгрессировать к барьеру вокруг школы прямо посреди улицы.

Замок высился на холме. Штурмовать его предстояло по широкой траектории, чтобы выйти к воротам. Теплицы Спраут сообщались со зданием, но вламываться в чужой дом, которым являлся барсучий факультет, с тылов было дурным тоном.

– Меня птичка обгадила? – спросила она, отирая лоб.

– Куда там!

Дождь начался внезапно с крупных капель вперемешку с градом. Льдинки больно секли. Под порывами сильного ветра, не разбирая дороги, мы поползли в горку. Цепляясь за спутанную, пожухлую траву, буквально через пару минут насквозь мокрые, утопая в грязи по щиколотку. Многочисленные ручейки радости не добавляли. Иногда я слышал ее сопение. Но говорить было невозможно. Почему-то хотелось петь. Бессмысленно, не сейчас. А когда?! Оставался последний рывок. Последний поступок на сегодня, ведущий в Ад или в Рай. Скорее в Ад… Потом решу.

Я подхватил ее на руки и внес в ворота как трофей. Но тепло и сухость помещения, еще одна широкая лестница, над которой высились статуи вепрей, внезапно вернули все на круги своя. Марийка легко соскочила, приложила палец к губам и вприпрыжку кинулась в противоположную сторону, выжимая подол насквозь мокрой юбки.

Все, что могло стоять и топорщиться в предвкушении, однозначно указывало на шесть часов, как и полы мантии, путающиеся вокруг ног, как безнадежно облепившие их брючины, как слипшиеся сосульки волос.

На этом месте стоп! Волосы. Я умею цепляться к мелочам! Она оставила кое-что, с чем можно было не расставаться. И это была не досадная оплошность. Свойства маленького колдовства позволяли почувствовать себя накрепко привязанным.

========== Правила плетения косы ==========

Новый поводок, накинутый так ненавязчиво, переполнял удивительным комфортом. Я чувствовал себя цельным, защищенным. Хотя и не нуждался ни в чьей защите. А иллюзий насчет понимания не питал изначально. Она не могла меня понимать. Это я ее, и то немножко… Никакого разочарования! Все шло как надо!

Что точно следовало сделать: немедленно отправиться к себе и предотвратить возможные последствия прогулки под ливнем в виде простуды. Вспомнив, что одежду можно привести в порядок заклинанием, я так и поступил. Никаких пошлых следов должностного преступления.

Затеянная в момент миссии по сопровождению студентов в деревню игра немало пощекотала нервы. И ничуть не уколола самолюбие. По крайней мере, я получил «выше ожидаемого», когда не ждал ничего. О ней судить было трудно.

Если сеансы извращенного выворачивания сокровенного продолжатся, все равно получу доступ к ее переживаниям, не скорректированным словами. И я пришел к выводу, что, словно в награду за терпение, посланную свыше, получаю все, ничего не отдавая взамен. Захотелось немедленно сделать какой-то аванс. Может быть, и впрямь устроить банальный кофе-вечер, чтобы в нем было меньше личного. Немного натянутой скованности и разговоров ни о чем.

И вновь это был я до мозга кости! Человек в неразрушимом футляре, пожалуй, даже в гробу при жизни!

Комнаты подарили любимую тишину уединения. Не хотелось больше анализировать, как это будет, если… Я просто достал Бодроперцовое зелье, модифицированный вариант, глотнул его, не морщась, и пошел по уши залезть в горячую водичку. Жар разогнал ток крови. Вместе с ним разболелась шея, но ненавязчиво, подзуживая. Справиться с этим ощущением возможно было с помощью мочалки. Растереться докрасна, чтобы точно знать, где находятся все части тела. А потом пристрастно, как в детстве, задушить зачатки неприятностей незамутненным удовольствием, начинающимся и замыкающимся на тебе самом.

Еще и еще раз плотный охват, быстрое движение. Не надо ни о чем думать, фантазировать совсем противопоказано. Оставляет легкое ощущение гадливости, а так это инстинкты. Не более того. Нарастающее напряжение, близость разрядки посылают сигналы в мозг, в нервные окончания, заставляют дергаться мимические мышцы. Выдавать довольно нелепое выражение муки, когда на самом деле хорошо. И пустота с легкой усталостью. В голове сгорело несколько мусорных файлов, освобождая место подо что-то более ценное. Нет желания шевелиться, наблюдая расползающиеся в воде нити спермы.

Отсутствие желаний породило справедливое решение лечь спать пораньше. Некоторое время еще ожидал эмоционального отклика через установленную связь, но его не было. Возможно, мы и не должны были чувствовать друг друга за пределами сети. Или срок давности колдовства выходил. А косичка могла оставаться простым человеческим оберегом.

Но только стоило провалиться в муть бессвязного сна, как разбудил тихий голос домовика. Своего эльфа я некогда привязал к себе, жертвуя частью сил на поддержание его жизнеспособности, но получая взамен несоизмеримо много. Я не стал бы так растрачиваться, если бы это существо не полюбилось мне своим жизнелюбием, разумностью, быстротой соображения, а не чистым потаканием самодурству обслуживаемого лица. Когда я впервые услышал нечто вроде протеста, решился окончательно. Мой эльф должен иметь свое мнение, как и я. Сейчас я чувствовал настойчивое прикосновение к руке.

– Хозяин, хозяин! Женщина хозяина больна! Лежит в лазарете. Никого не зовет, но и не подпускает. Окружила себя каким-то мерзким барьером, горит молча. Откуда Шеспи знает? – спросил он весьма театрально, в духе значимого эльфа. – Шеспи просила заняться старшая начальница. Распорядилась: «Буди!» Хозяин накажет Шеспи? – тут же на всякий случай включил покорного эльфа.

– И что ты хочешь? Порку или отпуск?

Мой ни в чем неповинный эльф изменился в лице. Во время вынужденного отдаления, когда я месяц провалялся в Мунго, бедняга чуть не захирел.

– Хозяин – злой волшебник! Очень злой! – с чувством оскорбленной гордости.

– Скажи мне, Шеспи, что за придурь? Почему ты назвал какую-то женщину моей? Я вообще не в курсе, о ком ты! – я врал, остро ощущая на сей момент принадлежность этой женщины мне.

Она предусмотрительно защитилась в уязвимом состоянии от утечки лишней информации. Держись! Жаль только, она не давала подобраться к себе Помфри. Опрометчиво. Уж с банальной простудой колдомедик справилась бы на раз-два.

– Шеспи чувствует связи. Тонкие связи, как сшивающая нить. Семья сильнее в разы. Так!

Ну, предположим, до семьи здесь было как до Луны. Но, вполне возможно, слова эльфа имели под собой основание. У меня не было причин ему не верить. Я так привык, что являюсь вещью в себе, что даже моя эфемерная возлюбленная была во мне. Шутка слишком развитой памяти, способной возрождать полноценную картинку запахов и звуков, даже тактильных ощущений порой.

Остановил жестом эльфа, предупреждая трасгрессию. Хотелось немного разобраться и разложить все по полочкам. Вероятно, придется играть роль перед некоторым скоплением народа.

Я вошел в палаты довольно обширного школьного лазарета. Глянул искоса на несколько дремлющих детей. С последней койки меня просверлил довольно тяжелый взгляд. Знаю, друг, Костерост – та еще дрянь. Или форма моей вечерней одежды, наскоро нахлобученной, вызвала недоумение у парня? Но основное движение происходило в отсеке с индивидуальными боксами.

Минерва позевывала в объемном клетчатом халате. За неимением другого специалиста по чарам рядом суетился злой как черт Флитвик, брызгающий слюной на собственную палочку.

– О! Надо же было всех сорвать с мест! Давай, приведи Хагрида. Пусть окропит помещение ядом акромантула, – бесился полугоблин.

– Филиус! Зачем полумеры? Мадам директор считает, что источаемый мной яд во много раз сильнее.

Шпилька в сторону МакГонагалл была не пустым звуком. Зачем было так неосмотрительно унижать старого мага? Он и не смог бы ничего поделать, не обладая нужными параметрами. Она звала меня. Как-то дала понять это. Или Поппи потрудилась сделать выводы, что мы на довольно короткой ноге.

Я вошел в строгую келью, где над кроватью колыхалось поле, напоминающее опалесцирующее желе. Не пустотелое. Тот самый, нелюбимый, вязкий энергетический щит. В данном случае сковыривать его пришлось долго и нудно, слоями. Но я был уверен и нырнул в него, как в воду, не морщась и не закрывая глаз.

Она была горячая, как кипяток, и красная. Все время такая живая, осязаемая, что в моем клиническом случае удивительно, а сейчас даже слишком. Я трогал раскаленные пергаментные щеки. Она не была в забытьи, лишь самую малость заторможена. Как только открыла глаза, приказал:

– Выпей!

По растрескавшимся, обметанным губам растеклось спиртосодержащее зелье, заставляя ее шипеть. На сухих от жара глазах выступила влага.

– Больно! – прохрипела она не похожим на собственный голосом и взялась за горло.

– Тут больно, тут больно, – я положил руки на ее шею и живот. – Значит, живая. Это же хорошо!

– Не хочу я быть такой живой! И ноги просто ледяные…

А это было не совсем хорошо. Пришлось доставать из лечебного арсенала барсучий жир с экстрактом красного перца. Откинув одеяло, обнаружил другую, чуть скомканную, длинную юбку, а на ногах что-то серое. Что-то, потому что я не видел границ. И дай Мерлин, чтобы это были носки! Прикоснувшись к ее лодыжке, края не ощутил, пришлось вести по плотной голени до колена, где меня ждало уже не разочарование, а предвкушение.

– Это чулки, – намекнула она монотонно, как будто от этого легче.

– Готовилась?

– … – каркающее ругательство.

– А с переводом? – в ней было слишком много жизни, точно хватит на двоих.

– Это будет несправедливо. Забудь!

Тонкая-тонкая, нежная кожа внутренней поверхности бедра под пальцами левой руки, красивая гладкая мышца – под правой. И симметрично. Это было так интимно, что потерялся всякий след врачевания. Но это ведь было не все. Жертвуя горящими руками в жирном пекущем составе, скользить по сводам стоп, выглаживать и обнимать чуть шершавые пяточки, растопыривать маленькие трогательные пальцы, чувствуя, как она их чуть поджимает.

Холодные ноги были согреты. Но чтобы это очаровательное ощущение не потерялось под одеялом, не успев подействовать на температуру усиленным кровообращением. Чтобы горячие ножки оттянули на себя основной жар. Я окончательно умостился в изножии койки, чуть распахнул полы халата, не щеголяя ребрами и шрамами, и поставил себе горчичник на область сердца. Приятное тепло распространялось равномерно. Ухватив одеяло, замотал всю шаткую конструкцию, наблюдая за ее безмятежным лицом.

– Я сейчас отключусь. Северус, иди ближе, я что-то тебе скажу на ушко.

– Дитя малое… – я чуть подтаял.

– Мне можно. Болею.

Она приподнялась, крепко сцепила руки на моей шее, притянула к себе, влезла губами в ухо и зашептала, заставляя волосы вставать дыбом от щекотки и внезапно прорвавшегося желания:

– Я теку, как сука, когда ты прикасаешься ко мне… Когда ты прикасаешься к себе…

Хотелось ее задушить, но я выбрал прагматичный подход: влез к ней в ухо и задал встречный вопрос.

– Почему тогда я не знал, что тебе плохо?

– Потому что…

Совсем не обидно. Мне слишком часто приходилось додумывать ситуацию, соображать, куда ведет кривая, в том числе по косвенным признакам определять бреши и отдаленные последствия свершенного волшебства. Я возблагодарил свой консерватизм и довольно длинные волосы, с которыми следовало провернуть ответную манипуляцию. Односторонний мост меня не устраивал! Высвободившись из кольца рук, выдернул несколько волосков и вплел в ее прядь. Марийка не сопротивлялась.

– Теперь не придется говорить такие грязные слова. Будут только чистые эмоции.

– Иди, – она умоляла, сжимая шею еще крепче – очень поздно.

– Слишком рано.

– Вот именно! – ее взгляд стал отрешенным.

Испарина крупными каплями покрыла лоб, руки соскользнули и улеглись по швам. На прощание я еще раз наклонился и прикоснулся к тонкой жилке чуть выше виска. Температура упала. Состав окончательно всосался в кровь. Теперь она проспит сутки и выздоровеет.

Я уносил вкус ее пота на губах, легкий, не приторный запах кожи и горячий отпечаток в области сердца. Но я все еще был хозяином своего разума, сочиняя попутно инструкцию для всех заболевших простудой. Мне предстояло много работы по приготовлению достаточного количества модифицированного Бодроперцового зелья. Приближалась зима.

Наше общение вновь застопорилось на некоторое время, в заботах и трудах оно летело как-то незаметно. Переворачивались листки календаря. Освободиться от зависимости никто не спешил. Иногда до меня долетали отзвуки глухого недовольства. Изредка я видел ее сны, в которых она видела меня. Эти сновидения были наполнены безотчетным, гнетущим страхом. Мне не казалось, что я так страшен…

Было и несколько проклятых мною вечеров, ближе к ночи, когда она заставляла меня жариться на углях. Я рисовал себе самые нелепые картинки, отвратительный антураж из прошлой жизни. Ревность душила. Сам ничего не делал, но видел этого мальчишку арифманта. Богатая у меня оказалась фантазия, рисующая в воображении сплетение двух тел.

Не буду в воображении развратней самого себя. Она достигала каким-то образом удовольствия, накатывающего резко, а сходящего несколькими волнами. Чудесным образом мне дано было проникнуть в это таинство волшебных, глубоких ощущений, не отпускающих ее некоторое время. Время, когда можно было только лежать во власти легкого паралича, наслаждаясь утомительным контрастом.

Но чаще это была суета. И мы, безусловно, пересекались на расстоянии дорожки дуэльного класса, который для наглядности вели вместе. Я не кривлю душой, говоря, что мы не общались: это было не общение. Ни одного личного слова в угоду общественному.

***

Зима в этом году не спешила. Все время шли дожди. Популярность Хогсмида немного упала. А ближе к рождественским каникулам затейницу МакГонагалл посетило озарение, что традицию Хэллоуина и Святочного бала следует возродить. Теперь положено радоваться беспрерывно! Это значило еще больше работы и несравнимо больше затрат материального свойства.

Украшение замка тыквами шло полным ходом. Регулярно обрабатываемые отравой от плотоядных слизней, тыквы выросли просто огромными. Повсеместно стайками летали иллюзорные летучие мыши, путаясь в добротной паутине. А дети были озабочены подбором костюмов. Успеваемость скатилась ниже плинтуса. Некоторое время я пытался бороться со всеобщей тенденцией. Но, в конце концов, решил просто затаиться и переждать. У меня всегда была возможность наверстать упущенный материал. И пусть только попробуют свести счеты с жизнью!

Праздничный ужин закончился. Детям позволено было сколько угодно шляться по замку, выпрашивая традиционные «сладость или гадость». Преподавателей ждал всплеск всяческого несанкционированного волшебства околотемного свойства. Уж блевательные батончики точно сделают свое дело. И прочая отрава, заставляющая носы превращаться в сливы, а уши – в булки.

Взяв себя в руки, пообещав, что разберусь с этим завтра – авось, само пройдет к утру, – отправился впервые во владения мадьярки. Но меня ждало горькое разочарование. Ее не было. На двери пришпилена записочка-вопиллер:

– Буду завтра…

Вот как?! И нашлось куда пойти, и, очевидно, с кем! Наша вялотекущая возня около каких-то безотчетных желаний. Детские игры в «я тебя хочу, но не понимаю, что происходит», начинали порядком вытрепывать нервы. С каждой стороны прозвучало по одному откровенному признанию. А когда я сделал шаг навстречу, за последней ступенькой оказалось, нет земли…

Сказать, что я был раздавлен повторением сюжета вплоть до мельчайших подробностей, ничего не сказать. Болело везде. Желание напиться атаковало сознание. Но больше всего хотелось с накопленной злостью, напряжением, как в высоковольтных проводах, уничтожить ее. Чтобы долго искали то мокрое место!

Преодолев половину замка, я додумался, что лучше всего будет уничтожить без суда и следствия свою никчемную персону, что не может даже заявить права на первую женщину, зацепившую за живое. А как только распечатал класс, возле которого было удивительно тихо и безлюдно – гадости здесь, как и сладости предлагаю и выпрашиваю я по эксклюзивному праву, – догадался, что вновь ничего не сделаю. Я скорее вступлю в новое темномагическое апокалиптическое общество – топить свою печаль во тьме непролазной и непроглядной, чем совершу какие-то шаги.

Но я призабыл, что на следующий день, словно в насмешку, было занятие дуэльным искусством. У класса вяло колыхалось несколько персон, нашедших силы после основных уроков на упражнения для ума и тела.

Марийка имела странный вид. Она о чем-то думала. Моему светлому лику, от которого молоко скисало, она приветливо улыбнулась. Но приметив немедля, что не все ладно, собралась.

– Пожалейте несчастных, профессор, – я окончательно уничтожил одним словом все живое вокруг себя, – объевшихся вчера конфет. У детей, наверно, рези!

После моих слов в плотный, нерастворимый осадок выпало шесть пятикурсников-гриффиндорцев, четыре семикусника-хаффлпаффца и шесть слизеринских бойцов всех возрастов, начиная с третьего курса.

– А вашими молитвами, профессор, у них теперь полное несварение!

– Нападайте, – предложил, испытывая вновь азарт.

– Я не нуждаюсь в вашем снисхождении!

– В таком случае, бейте изо всех сил! Как я уже говорил, я и так мертв…

Ее губы дрогнули и чуть поплыли. Не может быть, она не могла начать плакать от одного слова! Ведьма размахнулась словно с хлыстом в руке. А это было жестоко. Полыхнул яркий и чистый огонь, отбиться от которого было почти невозможно. Мой щит еле устоял и рассыпался, как и капли пота, когда я встряхнул головой. Но это был обманный маневр. Мотая башкой, я видел ее не так четко, но мне не нужна была особенная резкость. Она не собиралась уходить с линии боя, в ее планы входило отлупить меня больно, то есть самым сильным колдовством из своего боевого арсенала. Она вняла моей просьбе и действовала, словно запрограммированная.

А в ту долю секунды, что понадобилась волшебнице для максимальной концентрации сил, как раз, когда волосы летели мне в лицо, и складывалась картинка полной уязвимости. Я послал простую, как акцио, подножку, и сейчас же с неожиданного ракурса удавку. От подножки она увернулась в движении, но была опрокинута, в попытках механически скинуть несуществующую петлю. Палочка откатилась в сторону.

– Вон отсюда! – я в жизни не слыхал более дружного топота.

Ворона могла собраться для беспалочковой магии, но не тогда, когда издаешь предсмертный хрип. Я опустился рядом на колени и погладил беззащитную шею и синеющие губы.

– Ворона… Каркаешь громко… Но воронье сильно стаей… – я молча отменил колдовство, слушая первый сиплый вдох.

Пожалуй, это было все! После такого унижения, да еще и при третьих лицах увольняются по некомпетентности. А отношения, так и не начатые, забывают, как страшный сон.

– Не делай мне больно, пожалуйста, – она капитулировала тихо, глядя не в потолок, а в мое лицо.

Не знаю, нужно ли так было подходить к решению проблемы. Но я в любом случае был рад, что скинул в помойку накопленное напряжение. И немного горд тем, что был все же сильнее и быстрее, не продемонстрировав ничего этакого. И если она сейчас не гордилась мной, то кнат ей цена. Ведь я гордился со страшной силой ее способностью говорить правильные слова, отменяющие любую провальную ситуацию. Словно универсальная отмена любых чар.

– Не буду, прости, – я подсунул руки под ее плечи, приподнял и прижался щекой к щеке.

Мурашки дружно шествовали по спине от прикосновения ее руки к голове. Она разбирала волосы, нежно надавливая на кожу, смещая. А когда я, как заяц, готов был стучать лапой, заговорила вновь:

– Ты приходил? Ты приходил! Ты приходил, а меня не было!..

Раздался звучный удар костяшек в лоб.

– Ч-ш-ш… Все увечья в случае чего припишут мне.

Ворона – я все еще не мог отвязаться от произнесенного вслух прозвища – переместилась в уютную ямку, между моими коленями и туловищем: я пересаживался удобнее. Не век же отстаивать колени. В любви здесь никто не признавался. Она помостилась, откинулась расслабленно, протянула руки и сжала мое лицо, глядя прямо в глаза.

– Я сглупила основательно. А между тем был серьезный разговор, о котором следовало тебя предупредить. Идем отсюда, все расскажу.