Текст книги "Занятия литературой (СИ)"

Автор книги: Salamander Mugiwara

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Тем временем Кроули прошёл ближе к столу и сосредоточенно стал перебирать документы в книжном шкафу. Не удержавшись, Азирафаэль поднял на него взгляд и слегка даже вздрогнул, когда понял, что отец посмотрел на него в ответ. Он снова был в очках, и невозможно было понять, какую эмоцию выражает его хищное лицо. Репетитор благодарно улыбнулся, твердя себе, что нет причин так нервничать; но все его увещевания самого себя рассыпались, как торт из безе, когда мужчина усмехнулся уголком губ.

Кроули постоянно ходил в очках. Без них Азирафаэль видел его лишь дважды: в самый первый свой приход и пару дней назад. Загадка его взгляда терзала репетитора, и он постоянно незаметно посматривал на него, скользя взглядом по огненно-медным кудрям, чёткой линии челюсти и витиеватой татуировке на виске, ломая голову над тем, почему Змий прячет такого потрясающего оттенка глаза.

Будильник на телефоне Адама неожиданно завибрировал, отвлекая всех присутствующих. Азирафаэль неловко дёрнулся, тут же отводя взгляд, а Кроули чуть не ударился головой о книжную полку. Он беззвучно выругался.

– Блин, – расстроенно пробормотал Адам. Он вскочил со стула, на ходу крикнув “Я сейчас! Принесу кое-что!”, и убежал в гостиную.

Азирафаэль принялся методично убирать свои письменные принадлежности в портфель, не замечая, что его буквально пожирают янтарным взглядом из-под чёрных очков.

– У него есть хотя бы какие-то успехи? – ровным тоном сказал Кроули. Преподаватель буквально просиял: это была нейтральная тема, и он мог отвлечься от своих странных мыслей и чувств. Ему и самому отчаянно хотелось сконцентрировать всё своё внимание лишь на Адаме.

– Разумеется! Он очень талантлив, схватывает буквально на лету. Я уверен, в будущем его ждёт большой успех на литературном поприще.

Оба они не заметили, что Кроули уже перестал делать вид, что занят документами. Он заинтересованно повернулся к Азирафаэлю всем корпусом, пока тот, так же не отводя взгляда, застёгивал портфель. Хозяин дома немного неловко опёрся локтем о книжный шкаф, неосознанно пытаясь придать позе соблазнительности.

– Серьёзно? – хмыкнул он. – Вот уж не подумал бы. Ему уже много лет удаётся притворяться туповатым.

Если преподаватель и заметил грубость в его словах, он не подал виду. Лишь солнечно отмахнулся, поднимаясь из-за стола и поправляя клетчатую бабочку на шее.

– Адам – большой молодец! Может, вам стоит куда-нибудь его сводить? В качестве поощрения, – с пылким энтузиазмом предложил Азирафаэль. Он понимал, что ведёт себя излишне назойливо, но он так отчаянно пытался скрыть влечение и был так искренне рад за мальчика, что совершенно потерялся.

Но по своей натуре он был ангельски добр и скромен (хотя это так часто выходило ему боком, что к своим тридцати пяти мужчина всё-таки привык давать отпор). Поэтому он набрал в грудь побольше воздуха, чтобы извиниться за резкость, но Кроули только задумчиво потёр подбородок, не отводя от него взгляда, и ни один мускул на его лице не дрогнул:

– Подумаю над этим. И, кажется, мы договорились общаться на “ты”?

На последних словах он снова ухмыльнулся. Не издевательски, как мгновенно ощутил Азирафаэль, а более… Мягко. Возможно, воображение снова сыграло с ним злую шутку.

– Ох, да, точно, – чуть виновато улыбнулся он. Кроули чуть склонил голову к плечу, и этот жест выглядел мило и сексуально одновременно, так, что бедный преподаватель окончательно утратил связную речь. От волнения внутри всё переворачивалось вверх дном, как белые искры в рождественском снежном шаре. – Спасибо. То есть, – лихорадочно соображая и заливаясь румянцем, забормотал Азирафаэль. Ему захотелось шлёпнуть себя по лбу, но к счастью, на этот раз из бедственного положения его выручил Адам. Мальчик радостно вбежал в комнату, показывая ему свой первый опыт в поэзии, и преподаватель мгновенно переключился, стараясь не обращать внимания на свой подрагивающий голос.

К сожалению, его борьба с самим собой и привычной неприязнью ко всему новому была проиграна. И пострадавший был только один.

Со временем Азирафаэль всё раскованнее и свободнее чувствовал себя в довольно богатой и большой квартире Янгов. Адам заваривал им обоим какао, пока они, устроившись на диване в гостиной, обсуждали литературу; это больше напоминало дружеские посиделки, нежели академические занятия. Никто из участников был не против. Кроули иногда устраивался в той же комнате, в глубоком кресле, слушал их вполуха, ухмыляясь своим мыслям, и каждый раз мужчина упрямо отворачивался от него, пытаясь переключить всё внимание на Адама.

Он до сих пор не желал сдаваться, не осознавая, что битва заведомо проиграна.

Азирафаэлю всегда хотелось задержаться подольше. Может, потому, что он был совсем один; ни друга, ни подружки, маленькая семья – далеко. Он привык к тишине своей квартиры, но иногда ему становилось в ней слишком одиноко и тоскливо, даже любимые книги, которыми была заставлена каждая комната, перестали быть желанной отдушиной. Может, подошёл возраст?

На самом деле (и он сам поймёт это очень скоро) репетитор почувствовал себя кем-то интересным и значимым впервые в жизни, в этой большой стильной квартире на десятом этаже, и уже не захотел расставаться с этим блаженным ощущением.

В тот день Кроули уехал по делам – разбираться с покупателем, который обвинил его в продаже фальшивого антиквариата и даже довёл дело до суда. Уезжал он мрачный, как грозовая туча, но всё же (по-змеиному шипя) любезно предложил Азирафаэлю оставаться у них столько, сколько ему потребуется. Когда за ним с грохотом захлопнулась дверь, Азирафаэль и Адам многозначительно переглянулись.

Время давненько перевалило за семь, но мальчик так жалобно просил его задержаться, что преподаватель просто не в силах был отказать. Он с беспокойством косился на наручные часы, но Кроули всё так и не приезжал.

– Ему лучше сейчас не звонить, – со знанием дела кивнул Адам. – Он злой, как демон. С такими тупыми покупателями всегда так.

– Ох, пожалуй, – хихикнул Азирафаэль, немного нервно оттягивая бабочку. – Ты не голоден?

Задумчиво воззрившись на потолок, Адам пожал плечами. Стараясь перекрыть урчащий живот, блондин чуть громче воскликнул:

– Я мог бы приготовить что-нибудь! Если, конечно, это не будет слишком невежливо с моей стороны.

Адам рассмеялся.

– Не дать мне умереть с голоду – невежливо? Да ты чего! – и тут же спохватился: – Подожди, приготовить?

– Ну да? – немного вопросительно ответил Азирафаэль.

– Ого, – с искренним удивлением сказал Адам. – Папа обычно заказывает что-то типа… Пиццы, или там бургеров…

Уже поднявшийся с дивана преподаватель в праведном возмущении вскинул светлые выразительные брови.

– Бедный ребёнок! Когда ты нормально ел?

– Эй, я люблю пиццу, – просто ответил Адам, дёрнув плечом. – Ну… Дай-ка вспомнить… Пару дней назад, у Пеппер. Её мама очень вкусно готовит.

Азирафаэль даже прикрыл веки от ужаса. Пока он ещё не заметил этого, но образ недоступного Кроули постепенно смягчался, приобретал родные и простые черты, западая в сердце всё дальше и дальше, просачиваясь в самую пылающую жаром глубину. И оттуда его уже было не вытравить.

– Кошмар, – запричитал он, стремительным шагом направляясь на кухню. Адам с интересом засеменил за ним, пока мужчина продолжал сокрушаться: – Питаться одним фастфудом! В одиннадцать!

Ему уже всё равно было на то, что это было крайне невежливо с его стороны. Кроули мог вернуться в любой момент и выпнуть его отсюда, и был бы абсолютно прав, но сейчас всё это не имело значения. Адама нужно было накормить!

Он не надеялся найти что-то весомое в холодильнике, но, к его крайнему изумлению, в результате тщательных поисков он обнаружил курицу и картофель. Адам продолжительно мычал на каждом шагу, стараясь вспомнить, где лежит та или иная кухонная утварь, но общими усилиями они нашли всё необходимое. Азирафаэль готовил нечасто, но сейчас им управляли совершенно новые желания, и впервые нечто неизвестное не отталкивало его. Ему хотелось позаботиться о мальчике, с которым он так подружился, и сделать приятное его рассерженному и очень обаятельному отцу, когда тот вернётся домой. Правда, не факт, что его действия расценят правильно, но репетитор слишком увлёкся приготовлением ужина, чтобы расстраивать себя тяжёлыми мыслями.

В груди его всё трепетало.

“Боже, кажется, я всё-таки влюблён,” – очень печально подумал он, выкладывая на противень аккуратно нарезанную картошку. И от этой простой мысли мир вокруг преобразился, словно осветился божьей благодатью, и, несмотря на тяжесть, осевшую внутри, Азирафаэль спрятал мечтательно-нежную улыбку.

Кроули мчался, подрезая и обгоняя всех, кто ехал меньше восьмидесяти пяти километров в час. Некоторые поражались, некоторые оскорблялись, видя, что их без труда превосходит такой раритетный автомобиль. По мнению неценителей, эта “рухлядь” должна была развалиться ещё на отметке “50”. Хорошо, что мужчина за рулём не слышал этого, иначе его снова вызывали бы в суд. Приятных впечатлений не осталось бы ни у кого.

Адвокат “потерпевшего” кретина постепенно чиркал по нервам Кроули спичкой, и за эти пару часов от них не осталось практически ничего, кроме жалобно обуглившихся концов. Под конец продавец антиквариата сорвался на ядовитое шипение, искренне жалея, что его прозвище не отражает его сути: Змий с удовольствием впился бы отравленными клыками в любого, кто отстаивал права покупателя (и в самого покупателя). Его, что было весьма предсказуемо, оправдали, и он, не удосужившись ни с кем попрощаться, с грохотом покинул зал суда. Ему не терпелось попасть быстрее домой, к сыну и зеленеющим от страха растениям.

Подъезжая к дому, пересекая знакомый квартал, Кроули понял, что короткая стрелка часов замерла где-то на восьми. Выходит, милый зефирный репетитор уже давно ушёл. Мужчина был на взводе: не задумываясь, он яростно треснул ладонями по рулю, нечаянно задевая сигнал, и едва не спровоцировал аварию.

День не может стать ещё хуже, мысленно взмолился Дьяволу Кроули, поднимаясь к квартире. Он старался дышать реже и глубже, чтобы не отпугнуть Адама; достаточно было взглянуть на лицо отца, чтобы предположить, что он вернулся с судебного заседания в самом Аду.

Он ожидал увидеть дома всё, что угодно, до нечаянно разбитых Адамом горшков с геранью. И Кроули постыдно застыл на пороге кухни, хлопая глазами, как выброшенная на берег рыба. Он даже снял с себя чёрные очки, чтобы убедиться, что ему не привиделось. От картины, представшей перед ним, все тяготы и причины его гнева сегодняшнего дня испарились, как дым от костра в вечернем летнем небе.

Адам с широкой улыбкой повернулся к нему:

– Привет, пап! Прикинь, Азирафаэль умеет готовить! Ты злой приехал, да?

Как раз поставив противень с жареной курицей и картофелем на деревянную подставку на столе, упомянутый смущённо зарделся, вскидывая на него взгляд, но улыбнулся невероятно очаровательно и светло. В груди Кроули сильно ёкнуло то, что по всеобщему мнению давно исчезло ещё лет десять назад.

– Я взял на себя смелость кое-что соорудить, если ты не против, – немного виновато хмыкнул Азирафаэль, нервно сминая в ладонях прихватки. – Надеюсь, ты голоден?

Он очень стеснялся, но при этом светился так, что, казалось, ещё немного – и за его спиной распахнутся вдруг два белоснежных крыла, достигая кончиками потолка квартиры. И Змий замер, бесстыдно очарованный этой красотой.

К позору своему, Кроули не сразу нашёлся с ответом. Две пары сияющих глаз уставились на него, и он, забив на всё остальное, что существовало за пределами этой квартиры, широко улыбнулся – так, как не улыбался уже очень давно.

– Как зверь.

========== Печенье с глазурью ==========

Комментарий к Печенье с глазурью

На самом деле, чем больше ждущих и отзывов, тем быстрее я буду выкладывать главы, потому что это очень вдохновляет :)

– Раньше я думал, что готовить – это очень скучно, – хмыкнул Адам, не в пример увереннее, чем десять минут назад, вырезая из теста цветок с помощью формочки. – И папа всё время так говорил.

– Я всё слышу, – проворчал Кроули из гостиной. Азирафаэль и Адам переглянулись, прикусив языки, чтобы не рассмеяться.

– Он всегда бурчит, – доверительно прошептал Адам, ещё больше измазавшись в муке. С интересом облизав пальцы, он тут же сморщился. – А разве мука не сладкая?

– Боюсь, что нет, милый, – с искренним весельем ответил Азирафаэль, открывая духовку. Его лицо тут же обдало жаром, а по кухне разлился прекрасный аромат печенья.

– Ну наконец-то! – буквально простонал мальчик, стремительно оказываясь рядом и протягивая маленькую руку. Репетитор, не задумываясь, легонько шлёпнул по ней.

– Ещё горячие, – назидательным тоном отрезал он, выуживая противень и перемещая его на плиту сверху. Идея надуться на него, как мышь на крупу, была заманчивой, но долго сердиться на преподавателя Адам не мог.

Азирафаэль чувствовал себя целиком и полностью в своей тарелке. Они пекли один из его любимых десертов (исключением были блинчики и пирожные), попутно обсуждая особенности творчества Байрона, и более уютной атмосферы за последние несколько лет своей жизни он не мог и вспомнить. Здесь он ощущал себя полностью… Дома. Пусть и не физически. А чувство комфорта и спокойствия для Азирафаэля было одним из самых ценных, и чего он в жизни добивался с большим трудом.

Конечно, не все беседы в этой квартире текли между ним и Адамом. Иногда Кроули, проходивший мимо, неожиданно, с бухты-барахты, задавал какие-то вопросы, и преподаватель всеми силами старался не отвлекаться на его чарующий хрипловатый голос. Сначала какая-то часть Азирафаэля трепетала, в волнении заламывая пальцы, ликуя каждый раз, когда Кроули обращался к нему. Он чувствовал себя интересным, и мог лишь гадать, действительно ли хозяину дома хочется стать ближе.

А потом внезапная мысль ударила его, словно молния в одиноко стоящее дерево. Если бы не мадам Трейси, Кроули мог бы нанять любого другого репетитора. Возможно, всё это – просто его любезность. От одной этой гадкой, ухмыляющейся мыслишки у Азирафаэля опускались руки, а уголки губ неумолимо ползли вниз. Проверить это было невозможно, не спросив его, а на такой отчаянный шаг преподаватель просто не мог решиться. Терять даже банальное вежливое отношение ему не хотелось. Это означало конец его походам сюда.

И снова долгие, одинокие вечера в полупустой квартире, заваленной книгами.

Тем временем Адам уже полил готовые печенья глазурью – кривовато, но от души; даже язык высунул от усердия и, смахнув остатки муки с рукава, с удовольствием отправил одно печенье в рот.

– Б-же, – пробормотал он с набитым ртом. – К-кая вкусн-тина.

Азирафаэль, всё ещё не в силах отойти от тяжёлых мыслей, грустно улыбнулся:

– Прожуй сначала, не то подавишься.

Мальчик закатил глаза, но принялся торопливо жевать.

– Даже не верится, что это мы всё приготовили. Ну, точнее, не верится, что я.

Он не нашёлся, что ответить. Неожиданное осознание оказалось очень трудно принять, и оно оседало на душе большими комьями извести. Азирафаэль даже присел на краешек стула, плотно смежив веки. Здравый смысл радовался такому исходу, велел ему скорее прийти в себя и закончить с печеньем; сердце обливалось горячей, как адский пламень, кровью. Ему самому н е х о т е л о с ь такого исхода, но отчаяние оказалось слишком сильным. Словно он взглянул на страницу книги, на которой ровными строчками было написано его неизбежное будущее.

– Ази? – окликнул его Адам. Он чуть прищурился, и в его глазах на считанные мгновения промелькнуло что-то тёмное. – Отнесёшь папе печенье? Я сам второй противень засуну.

Машинально кивнув, преподаватель взял мисочку с печеньем и уже даже вышел в коридор на негнущихся ногах, а там застыл. Даже рот приоткрылся от изумления. Это что, был гипноз? Каким образом Адаму удалось отправить его к отцу, если этого он не хотел бы сейчас больше всего на свете?

Снова увидеть его и осознать собственное несовершенство. Может, Кроули просто нужен друг, неблагодарный ты толстый идиот. Ему тяжело управляться после такого в одиночку.

Видимо, судьба решила испытать его на прочность. Другого объяснения он найти не мог, и мысли разбредались, как овцы на цветочном лугу. Эти ощущения (с новой силой каждый день) преследовали его, когда он видел Кроули. Или ему приходилось его видеть, как сейчас.

Хозяин дома сидел в гостиной. Поудобнее устроившись в глубоком кресле, закинув ногу на ногу, снова разбирался с документами. В последнее время он переодевался в домашнее, даже если дома был Азирафаэль (неосознанно подчёркивая, что это в конце концов его дом). На бедного по уши влюблённого преподавателя это действовало безотказно. Вот и сейчас, засмотревшись на жилистые руки и немного встрёпанные огненные волосы, он с большим трудом взял себя в руки.

– Хочешь печенье?

Кроули изящным движением снял чёрные очки и вскинул на него взгляд, немного прищурившись. И сейчас Азирафаэль, глядя в его змеиные орехово-карие глаза, ощутил сильнейший приступ дежа вю: словно они уже, совершенно точно, виделись раньше. И он точно так же, со смесью восхищения и затаённой глубокой печали, смотрел в эти глаза с неповторимым оттенком жёлтого; словно границы времени и пространства больше не имели значения, и когда-то он точно так же обращался к нему, а Кроули таким же движением снимал очки и склонял вихрастую рыжую голову к плечу.

Кроули этого ещё не заметил, но такое же чувство в нём тоже было. Его больше занимали собственные эмоции, которые он никак не в силах был разгадать. Он был рад, бесконечно рад видеть Азирафаэля в их доме. Никому в этом не признаваясь, в душе Кроули спешил домой, чтобы застать там улыбчивого репетитора, который так мило краснел, когда к нему обращались. За тем, как на пухлых щеках появлялись ямочки от поистине ангельской улыбки, можно было смотреть бесконечно.

– Можно, – снисходительно кивнул он.

Но вместе с этим внутренний червячок подтачивал эту безоблачную радость, беспощадно вгрызаясь в неё. Адам был так рад, когда приходил Азирафаэль, что его отцовская ревность крепла с каждым днём всё больше и больше. Что бы они ни делали вместе, мальчик радовался больше, чем за всё проведённое время с отцом. Кроули слишком сильно боялся стать ненужным, слишком был сосредоточен на Адаме, чтобы осознать и принять всю правду о собственных чувствах к преподавателю.

Азирафаэль приблизился к его креслу, выбирая с тарелки самое аккуратное печенье, и протянул его Кроули. Мужчина откусил от него, кроша на спортивные домашние штаны, и до последнего надеялся, что тесто будет отвратительным на вкус.

Выпечка была восхитительной.

Он едва подавил в себе желание скривиться, как от недозрелых ягод, чтобы не пугать Азирафаэля. Только заметно помрачнел, кивнул:

– Очень вкусно.

Гордость гордостью, а печенье действительно было слишком хорошим, чтобы не доедать его, поэтому Кроули с аппетитом откусил снова. Репетитор весь просиял, осторожно опускаясь на диванчик, и уместил мисочку на пухлых коленях. Мужчина задумчиво покосился на него.

Он очень ясно помнил, как обжёгся одиннадцать лет назад, и повторения подобной истории пожелал бы только глупец, к которым Змий себя никогда не относил. Кроули и сам не понимал, что именно его так тянет к этому беззаботному существу, которое сейчас радостно урчало, кончиком пальца поправляя глазурный рисунок. Вкупе с этим и тягучим, гнусным раздражением, ревностью, которой он ревновал сына к репетитору, это было ещё более странно и непонятно. И это злило. Змий настолько привык контролировать всё в своей жизни, что подобные чувства (которых он вдруг стыдился) требовалось прятать поглубже, так, чтобы даже он сам забыл о них.

Не срослось.

Азирафаэль с интересом покосился на магнитофон, стоящий в углу гостиной, и с ярким любопытством сверкнул глазами в его сторону.

– Он ещё работает?

И, Дьявол его побери, облизнул пальцы от глазури.

Этот жест выглядел вполне себе невинно; буквально инстинктивное движение, когда твои руки испачканы чем-то съедобным. Адам, например, постоянно облизывал руки, измазанные в кетчупе после особенно сочного бургера. Но за этим конкретным движением Кроули проследил дико, голодно, словно хищник за добычей, и очень пожалел, что на нём сейчас нет безопасных чёрных очков.

Он поднёс сладкие пальцы ко рту за грёбаную долю секунды; его мягкие розовые губы обхватили светлую кожу, чуть сжались на пальце, и пухлые щёки слегка втянулись. Воображению Кроули, которым он всегда отличался от окружающих, ничто не помешало представить на месте пальца нечто другое. Так, что он едва не подавился крошками печенья, сильно закашлявшись.

Азирафаэль выпустил палец с едва слышным чмоканьем, и Кроули захотелось взвыть. Он отвёл взгляд на магнитофон, пытаясь проморгаться и вспомнить, что именно спросил у него преподаватель.

– Он… Эээ… Да. Да, конечно. Тысяча девятьсот тридцать седьмой год. С чего бы ему не, – выдавил он. – Не работать, я имею в виду.

С живым интересом репетитор поднялся с дивана, оставляя печенье на тумбочке, и Кроули смог вздохнуть спокойно. Чуть дрожащей рукой он прикрыл змеиные глаза.

“Что за х-”

– Что за “Velvet underground”? – окликнул его Азирафаэль, очень аккуратно перебирая кассеты. Владелец чуть выпрямился в кресле, пытаясь вернуться к отчётам.

– Тебе не понравится, – покачал он головой. Кроули, конечно, не мог этого знать, но почему-то был на все сто уверен, что преподаватель не слушал ничего, кроме Моцарта.

– Бибоп, – якобы со знанием дела кивнул Азирафаэль, не отрываясь от кассет.

И тут Кроули словно ударили под дых. Ощущение чего-то родного, близкого вдруг повисло в воздухе, загустело, как горячий пряный соус, защекотало ноздри знакомым запахом. Если бы Змия попросили его описать, он, не задумываясь, выпалил бы: небесный. Он ощутил его впервые несколько секунд назад, но также он был уверен, что знал его всё это время, ещё задолго до того, как встретил преподавателя. Но сомнений быть не могло: это был Азирафаэль. Раздражающий репетитор, постепенно занимающий его место в сердце Адама, с глупым религиозным именем и совершенно солнечной улыбкой.

Сердце Кроули сжалось, как в объятиях опасной когтистой руки.

Он отчаянно не хотел дать сыну привязаться к Азирафаэлю теснее, чем к нему, родному отцу, но вместо этого пустил его в свою душу самостоятельно.

Почти всю дорогу до машины Азирафаэль пытался отнекиваться, смешно жестикулировал, вскидывая пухлые ладони, но Кроули не обращал на его жалкие попытки никакого внимания. Если он что-то решал, иначе не могло и быть; преподавателю только предстояло узнать об этом.

– Ну не стоит, – бормотал он. – Я прекрасно доберусь на автобусе или на метро, тут не очень-то и далеко…

– Примерно час, – отрезал Кроули. – К тому же, собираются тучи. Может пойти дождь. Мне так спокойнее.

Он, не задумываясь, открыл для него дверцу переднего сиденья. Репетитор, растерянно прижимая к груди портфель с книгами, смущённо улыбнулся:

– Ты очень любезен, Кроули.

Он хотел было возразить снова, но под его суровым взглядом (ощущался даже с чёрными очками) нервно сглотнул и залез-таки в автомобиль. Кроули захлопнул дверцу и стремительно обошёл машину, занимая своё место за рулём.

– Показывай дорогу, – велел он, когда они быстро выехали на шуршащий под колёсами асфальт. – Я эту часть не очень хорошо знаю.

Азирафаэль стремительно бледнел и зеленел, как ягода на кусте; он продолжал цепляться пальцами за дверную ручку, когда Кроули слишком лихо заворачивал на повороте.

– М-может, можно как-нибудь и помедленнее? – сбивчиво бормотал он, глядя точно перед собой на вереницу машин, между которыми лёгкой птичкой ныряла чёрная Бентли. Кроули, не удержавшись, ехидно усмехнулся, покосившись на его растерянное лицо и вспотевший от страха лоб.

– Могу включить Бибоп, чтобы тебе было поспокойнее.

Одновременно с этими словами он вжал педаль газа в пол – исключительно из мальчишеского желания покрасоваться, – и Азирафаэль, не удержавшись, вскрикнул, округлив глаза. Хохот Кроули перекрыл рычание двигателя.

Конечно, восхищение Адама репетитором всё ещё раздражало его, соответственно и сам Азирафаэль, невинно и недоумевающе хлопающий ресницами. Почему же Кроули решил подвезти его до дома? Можно выдвинуть сотни теорий и догадок, но нужную найти было нереально: он и сам не знал. А если его об этом спросить, можно остаться без какой-нибудь жизненно важной части тела.

Любезность и вежливость были отговоркой, которую не стыдно было озвучить вслух. Змий хотел лично выпроводить Азирафаэля из дома, чтобы его сын не подбегал к окну и не смотрел, как мужчина уходит вверх по улице своим лёгким, плывучим шагом. Тягучее раздражение не отпускало его, но когда они оставались наедине – как и сейчас в машине – Кроули чувствовал себя совершенно иначе. Он ощущал жгучее желание жить, которое управляло им, когда он был лет на десять моложе. Ему хотелось чаще шутить и улыбаться, а не смерять всех без разбора мрачным взглядом под чёрными очками. Ему не хотелось прятаться; ему хотелось обсуждать с Азирафаэлем всё, буквально всё на свете – кроме Адама. Преподаватель был таким светлым и мягким, казался совершенно идеальным родителем, и Кроули это очень не нравилось. Он буквально физически ощущал своё несовершенство. Однажды в его голове даже появилась угрюмая мысль сменить репетитора, но она, влетев в одно ухо Кроули, моментально вылетела из другого. С глубоко опечаленным и раздосадованным лицом он понял, что уже не сможет без ангельской улыбки.

Сейчас Адама с ними не было. Сейчас они остановились у небольшого многоквартирного дома, который выглядел гораздо беднее, чем дом, в котором жили Янги. Азирафаэль постепенно приходил в себя, отцепляя пальцы от дверной ручки.

Кроули вдруг стало очень интересно напроситься к нему на “кофе”, но его мысли снова увели мужчину совсем не в ту сторону. От такого он едва ли не впервые в жизни почувствовал себя смущённым.

– Ну, – улыбнулся-таки всё ещё бледный Азирафаэль, – большое спасибо, Кроули. Мы действительно доехали быстрее… Где-то раз в пять.

– Скоростной режим практически высосан из пальца, – недовольно заметил Кроули. Репетитор смерил его нечитаемым взглядом, но решил промолчать. – Некоторые законы нуждаются в поправке.

– Зачем, если ты всё равно им не следуешь, – немного язвительно ответил Азирафаэль, поправляя галстук-бабочку. Это подействовало магически, и Кроули с искренним интересом вскинул брови, всем телом поворачиваясь к нему. Такого он точно не ожидал, но мужчине всё равно удалось его удивить. Что-то большое и тёплое в его груди радостно всколыхнулось, словно парус наполнился жаждущим попутным ветром.

Преподаватель открыл дверь, поудобнее перехватив свой портфель, и напоследок улыбнулся ему ещё раз.

– До свидания, мой дорогой, – легко и весело бросил он. Казалось, Азирафаэль сам был на седьмом небе, что у него получилось шокировать Кроули.

– До встречи, – хмыкнул Змий в ответ. Дверца захлопнулась, и он молча уставился ему вслед.

И челюсть его незамедлительно отвисла.

========== Громовые раскаты ==========

Комментарий к Громовые раскаты

Я просто поражена тем, сколько здесь читателей, и хочу всех от души поблагодарить за ваши отзывы и высокие оценки! Вы чудо ;_;

– Кроули, будь любезен, передай, пожалуйста, пончик, – попросил Азирафаэль, не отрываясь от книги. Кроули в очередной раз поморщился от излишне, на его взгляд, изысканной речи, но потянулся за сладостью, не проронив ни слова.

– Спасибо, – довольно мурлыкнул преподаватель, и Кроули тайком бросил на него взгляд поверх экрана ноутбука. Слишком уж ему хотелось увидеть радостную улыбку увлечённого чтением репетитора. Даже такие мимолётные мелочи помогали вечно напряжённому и хмурому Кроули расслабиться: в груди разливалось приятное щекочущее тепло, как от чашки горячего кофе. В такие моменты он даже мог бы снять очки.

Дни летели с беззаботной скоростью. Кроули подозрительно быстро привык к нахождению в их доме Азирафаэля, что самого его сбивало с толку (нет, он не признается в том, что нужным словом было “пугало”). В какой-то момент присутствие постороннего совершенно перестало его беспокоить. Решающим стал вечер, когда он вернулся домой со встречи с покупателем старинного фотоаппарата из его коллекции. Он не окликнул Адама, не прошел в детскую, а сразу отправился на кухню делать чай с мятой, который любил репетитор – смущённо обронил как-то раз, когда ему предложил Адам. Кроули без всякой задней мысли сделал это, зная, что тому будет приятно; более того, хозяин дома был на все сто убеждён, что Азирафаэль у них. Он не признался бы в этом даже себе, но он был бы чертовски встревожен, если бы не обнаружил репетитора в старомодном костюмчике в комнате в конце коридора, обсуждающего с Адамом очередную книгу.

Кроули становилось всё сложнее справляться со своим раздражением к Азирафаэлю. Он по-прежнему ревновал к нему Адама, полагая, что сыну гораздо интереснее с милым преподавателем, чем с ним, но эмоции часто смешивались, наплывая одна на другую. Он мог сердиться и цедить змеиное шипение сквозь зубы, чувствуя, как внутри всё закипает, когда слышал заливистый смех Адама, но стоило ему войти в комнату, как его глухая бессильная ярость попросту меркла. Они сразу отрывались от тетрадей и учебников, чтобы взглянуть на мужчину, и Азирафаэль совершенно бессовестно освещал комнату своей невинно-вопросительной улыбкой. Последние крохи невольного гнева испарялись крошечными льдинками под палящими лучами солнца. Чувствуя совершенно глупое и неподобающее головокружение, Кроули с досадой ругался про себя. И радовался тому, что не снял очки.

Очередной привычкой, необычной для Кроули, стала почти насильная помощь репетитору добраться домой в целости и сохранности. Конечно, когда Азирафаэль немного привык, он стал позволять себе тихонечко бурчать под нос, что он вероятнее покалечится на этой “адской колеснице”. По его мнению, проявлять недовольство было ужасно невежливо; когда он незаметно для себя начал жаловаться на его манеру езды, Кроули бездумно повернулся к нему с широченной ухмылкой. Ворчащий на пассажирском сиденье Азирафаэль был чем-то настолько уютным, что внутри у него всё задрожало от удовольствия. И Кроули бы ещё долго не отвёл взгляда от его надутых губ и нахмуренных бровей, если бы преподаватель с испуганным визгом не заставил его повернуться обратно к дороге.

После того, как Кроули подвёз его до дома впервые, они не обсуждали странное поведение преподавателя. Азирафаэль вообще старательно делал вид, что ничего не было, но Кроули не мог выбросить из огненной вихрастой головы это проклятое “дорогой мой”. Оно занимало мысли в самый неподходящий момент, отражаясь в воспоминаниях снова и снова, как свет преломлялся бы в зеркале под множеством углов. Прислушиваясь к своим ощущениям, он даже не чувствовал привычного желания саркастично пошутить, криво ухмыляясь уголком губ; вместо этого он чувствовал неловкость. Это было так непривычно, что тогда он завис вдруг над шкворчащей на сковороде яичницей. Кроули впервые задумался о том, почему, несмотря на сумрачное раздражение, ему так радостно видеть в их доме Азирафаэля. В голове звенела смущённая пустота; Адаму пришлось торопливо выключать плиту, отпихивая застывшего отца от сковороды, пока их завтрак не превратился в угли.