Текст книги "Занятия литературой (СИ)"

Автор книги: Salamander Mugiwara

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

– Доедай лучше, – оборвал его Кроули, неизвестно почему раздражаясь. – Я понял тебя. Если с тобой что-то случится, виноват будешь сам.

Весь остальной вечер они провели в странных спорах друг с другом, и Кроули всячески старался не вникать в слова сына об Азирафаэле. Ему и без этого было, что о нём подумать.

На Лондон медленно опустилась ночь, прибежище воров, убийц и любимое время суток мадам Трейси. Азирафаэлю больше по душе был утренний свет солнца, только-только ласкающего сонное небо кончиками сияющих пальцев. Но с приходом ночи ему нравилось залезать в мягкую постель в его опустошённо-тихой, но очень уютной квартире. Он поправлял старомодную полосатую пижаму и обыкновенно засыпал сразу же, только его белые кудри падали в объятия приветливой подушки.

В эту ночь он рассеянно откидывал одеяло и кутался в него снова, ворочался, перекатываясь с одного мягкого бока на другой, перекладывал обиженную нарушением привычек подушку с одной стороны на более прохладную… Тщетно. Стрелки часов медленно двигались, сквозь приоткрытые шторы в комнату игриво подмигивала луна. Мужчине казалось, что её бледное сияние просачивается сквозь каждую клеточку, видя его насквозь. Поэтому он смущённо отвернулся от окна, подбирая под пухлую щёку край подушки, и уставился в темноту.

Сердце стучало непривычно сильно, но не неприятно, как после вынужденной пробежки за уезжающим автобусом. Азирафаэль с лёгкой улыбкой на губах вспомнил самого благодарного и внимательного ученика за всё его время работы преподавателем, Адама. Но, признаться, причиной такого биения сердца, в волнении щёлкающего артериями, был совсем не этот замечательный мальчик.

В сонном сознании Азирафаэля стоял холодный, отчуждённый взгляд по-змеиному янтарных глаз.

========== Напрасно ==========

С тех самых пор, как Кроули Янг собрал всё своё терпение в кулак и мужественно прижал собственный кадык пяткой, прошла неделя. Всё это время ему приходилось мириться с тем, что через день к ним приходит репетитор с самой светлой улыбкой, которую когда-либо доводилось видеть Кроули. Первое время он вообще сомневался, что у Азирафаэля всё в порядке с головой: ну невозможно работать за небольшую зарплату преподавателя и оставаться таким жизнерадостным!

И всё же ему удавалось. Совершенно непостижимым образом.

Адам был настолько счастлив, что не замечал никаких окружающих неприятностей. Отец с усилием давил в себе глухую ревность, с раздражением закатывая глаза. По вечерам ему можно было лишь согласно мычать в ответ и изредка кивать, пока Адам воодушевлённо делился всем, что узнал нового от своего “блестящего” репетитора. Ему хотелось быть точно такой же причиной радости своего сына, поэтому настроение стремительно портилось, стоило только Азирафаэлю переступить порог их квартиры.

За всей этой суетой Кроули даже как-то позабыл свою главную причину тех сумрачных изменений, которые произошли с ним за одну ночь ещё одиннадцать лет назад. К сожалению, ему ненавязчиво об этом напомнили. Но если бы этого не случилось, не раскрылась бы новая ветвь удивительных событий; так что, эту ситуацию сложно оценивать однозначно тем или иным образом.

Этот незаметный, глухой толчок, давший начало целой цепочке, произошёл в спокойный субботний вечер. Кроули закончил оформлять документы на новое приобретение – превосходную старинную шпагу – и, сладко потянувшись, прислушался. Из комнаты Адама всё ещё раздавалось негромкое бормотание. Обычно мальчик не контролировал громкость голоса, и мужчина сосредоточенно поджал губы. Неужели решили его лишний раз не беспокоить? Как любезно, ядовито подумал он.

Странное любопытство подтолкнуло его змеёй выскользнуть из кресла. Он мельком бросил взгляд на часы – уже семь вечера; в этот раз они задержались ещё больше. Не то чтобы Кроули был против, просто присутствие Азирафаэля странным образом его раздражало. Словно там, где появлялся этот мужчина, оставался какой-то призрачный светлый след, и привыкшему к тьме Змию было… Некомфортно. Описать свои чувства он не мог, поэтому просто бесшумно выскользнул в коридор, намереваясь проведать увлечённую парочку.

Судьба ли это была, интуиция, шестое чувство, или Кроули просто почувствовал, что называется, селезёнкой, но обсуждение в комнате Адама именно к этому моменту ушло далеко от литературы.

– Мама ушла, – легко признался Адам, переходя почти на шёпот. В груди Кроули всё неприятно сжалось, а спину словно окатило ледяной водой. Он нервно сглотнул, стараясь почти не дышать, чтобы его не заметили. – Ему было очень тяжело, он её сильно-сильно любил.

На мгновение мир остановился; изнутри его обдало волной боли, и кровь обратилась в жидкий огонь. Обжигающий пар коснулся лица, и глаза немного заслезились. Кроули почти сердито зажмурился, проводя рукой по лбу.

В комнате раздался тяжёлый вздох.

– Ты скучаешь по маме? – очень участливо и бережно спросил Азирафаэль. Кроули даже застыл на мгновение, борясь с соблазном выдать своё присутствие. То, каким искренним состраданием был пропитан этот атласный голос, потрясло даже его. Изогнувшись, он всё же незаметно заглянул в комнату, затаив дыхание.

Он действительно выглядел как мальчишка, решивший пошпионить, но на данный момент жгучее любопытство пересиливало всё. Кроули даже предпочёл не думать, что будет, если его раскроют.

Книги оказались забыты; они сидели за столом, повернувшись друг к другу, и рассеянно смотрели куда-то в пол. Адам старательно прятал слезящиеся глаза.

– Я её совсем не помню, – ещё тише ответил мальчик. И быстрым, трогательно-детским движением пожал плечами: – Папа говорил, что я был очень маленький.

Кроули совсем позабыл, как дышать. Любой звук мог помешать ему внятно расслышать этот разговор, а он являлся чем-то безумно важным. Холодные цепкие мурашки волнения не отпускали его напряжённые мышцы.

– Он очень любит тебя, – вдруг кивнул Азирафаэль, и Кроули невольно вскинул на него взгляд. На его лице появилась ласковая улыбка, такая искренняя, что можно было подумать, что Адам – его собственный племянник.

Или даже сын.

Настоящий же отец нервно облизнул пересохшие губы, разглядывая преподавателя. Всё в нём тогда напоминало бутон едва раскрывшегося цветка с его бархатистыми, прохладными и очень нежными лепестками. По ним хотелось скользить кончиками пальцев, полной грудью вдыхая чарующий сахарный аромат, и очень бережно держать в руках, слушая мягкий шорох.

– Угу, – улыбаясь, кивнул Адам. – Он просто суперский. И ты тоже, Азирафаэль. А имя у тебя красивое, ты его не слушай.

Репетитор судорожно вздохнул, снимая с себя очки.

– Ох, – растроганно выдавил он чуть дрожащим голосом, – Адам, м-могу я обнять тебя?

Кроули молча наблюдал за тем, как его сын с открытой широкой улыбкой сам тянется за объятиями. И его детское лицо осветилось так, что мужчине пришлось стиснуть руки в кулаки и почти до крови закусить губу, чтобы подавить в себе желание испытать на себе тот же бархатный свет.

И на фоне всех этих неожиданно сильных эмоций, которые Кроули впервые ощутил за многие годы, застарелая боль потери напомнила о себе. Словно бутон медленно осыпался, лепесток за лепестком, утратил свою красоту, оставляя после себя уродливо обгоревший стебель и неприятный запах горечи.

Она тоже могла бы вот так обнимать его сына. Их сына.

Досада и тоска жгли его изнутри калёным железом, и Кроули резко сорвался с места, решительно прошагав в комнату. Азирафаэль и Адам тут же отпрянули друг от друга, удивлённо оглядываясь, но Кроули уже было не остановить. Ему хотелось и кричать, и плакать одновременно; огонь больно обжигал его, проходясь по самому сердцу.

– Вам не кажется, что вы немного задержались? – даже не пытаясь скрывать стальное раздражение, холодно произнёс Кроули. Азирафаэль растерянно захлопал ресницами, ещё больше подогревая очаг его ярости, и мужчина едва удержался от змеиного шипения.

– Д-да, пожалуй, – очень тихо выдохнул он, чисто машинально вставая из-за стола и убирая вещи в портфель.

– Пап, – возмущённо воскликнул Адам, но Кроули даже не взглянул на него. Ему было больно разрушать то, что происходило между ним и преподавателем, но он уже не мог остановиться. Его словно по инерции несло всё дальше и дальше, как хрупкую ветку, сметённую течением бурной горной реки. Только река эта состояла из пламени.

Самого горячего, которое могло только быть в мире.

– До свидания, мистер Янг, Адам, – очень тихо произнёс Азирафаэль уже в прихожей, и, не взглянув на Кроули, в торопливом смятении выскочил за дверь. Кроули едва подавил в себе желание с грохотом захлопнуть за ним дверь; не обернувшись на Адама, он прошёл в свою комнату и хлопнул дверью там.

Обычно долгожданная тишина и полутьма его спальни приносила ему искреннее удовольствие; сейчас он не чувствовал ничего, кроме болезненного стыда. Он знал, глянцево чисто осознавал, что поступил неправильно, некрасиво, грубо, даже по отношению к своему сыну; но остановиться было выше его сил. Ему хотелось крушить и разрушать, поэтому вместо этого он потянулся к настенному шкафчику и выудил оттуда бутылку виски.

– Хреновый отец, так ты ещё и алкаш, – пробормотал он себе под нос, горько ухмыляясь. Змий даже не чувствовал своего лица.

После нескольких глотков прямо из бутылки алкоголь терпко обжёг язык и горло, а слёзы – глаза. Кроули утёрся рукавом, не меняясь в лице, и отпил ещё. Он бездумно присел на край кровати, немым взглядом уставившись в пол, и сжал в пальцах прохладное стекло. Потом, морщась от отвращения к самому себе, мужчина закрутил крышку и поставил виски на тумбочку.

Сколько бы времени он не бился над этим вопросом, ответа так и не появилось. Разводить сопли искренне не хотелось, но Кроули на пару мгновений прикрыл глаза, вспоминая то, как тяжело переживал разрыв. Даже остаться с месячным ребёнком на руках было не так невыносимо больно и горько, как то, что любимая женщина подарила ему сына и оставила их обоих. Словно ей никогда и не было до них никакого дела.

С тех пор Кроули не сходился ни с одной женщиной. Рана была слишком свежа и ещё даже не начинала зарастать, не давая о себе забыть ноющим зудом. Он окунулся с головой в воспитание сына, работу, трепетное изучение антиквариата и нервные срывы, касающиеся исключительно его пышной коллекции растений. Совершенно позабыв о делах сердечных, Кроули не завёл даже друзей; любовь слишком сильно ударила его под дых, и он разочаровался в проявлении иных нежных чувств, кроме как к своему сыну.

Теперь это возвращалось бумерангом. Мужчина очень плохо разбирался в чувствах других людей.

Он тяжело вздохнул, потирая разболевшиеся виски. Пора было брать себя в руки и становиться нормальным отцом, а не чокнутым психом. В конце концов, откуда этому долбаному зефирному литератору было знать, насколько больно Кроули вспоминать о матери Адама?

В голове снова появилось въевшееся воспоминание – как Адам доверчиво обнял репетитора, называя его на “ты”. В другой ситуации отец тут же отчитал бы сына за фамильярность, но сам блондин, кажется, был совсем не против. И почему-то в очень бережных руках растроганного Азирафаэля Адам смотрелся удивительно правильно и спокойно.

Он уже хотел было собраться с духом, выйти из комнаты, проверить, как вообще там Адам. Но незримая нить, связывающая отца с сыном, оказалась крепче и значимее, чем думал сам Кроули. У его спальни раздались лёгкие шаги, и дверь неуверенно приоткрылась.

– Пап? Давай закажем пиццу?

Его голос был нерешительным, немного даже пугливым, и мужчина ощутил сильный приступ ненависти к самому себе. Не хватало ему ещё из-за своих собственных проблем и страстей оттолкнуть единственное дорогое ему существо.

– Конечно, – дрогнувшим и охрипшим голосом ответил Кроули. Он надеялся, что сын не заметит его покрасневших глаз, но Адам взволнованно нахмурился, заходя в комнату, и мужчине ничего не оставалось, как тяжело вздохнуть. Он только распахнул руки в каком-то отчаянном, тоскливом жесте, и даже не надеялся, что мальчик правильно его поймёт. Но Адам улыбнулся – удивительно мудро для своих лет – и с радостью подбежал к отцу, обнимая его так крепко, что Кроули непроизвольно выдохнул, поглаживая его по спине.

– Я люблю тебя, пап, – прошептал Адам, положив подбородок на его худое острое плечо. Кроули крепко зажмурился, стараясь успокоиться окончательно, и прижал сына к груди. Неужели возраст делает его таким сентиментальным?

В самом-то деле, если Адам рад чему-то или кому-то, то Кроули не будет против.

Комментарий к Напрасно

кто замечает отсылки к оригинальным сериалу/книге, получает плюс в карму :D

========== Зелёные свидетели ==========

На следующий день Азирафаэль не пришёл.

Они оба честно ждали его возвращения – конечно, Кроули делал вид, что копался в своей коллекции виниловых пластинок. Когда стрелка часов перевалила за шесть, Адам принялся расхаживать по всей квартире, пытаясь уговорить отца поехать прямо за ним.

– Ты его обидел, – твердил мальчик, рассеянно поглаживая гладкие листья бегонии.

– Вот ещё, – фыркал Кроули, перебирая конверты с пластинками. – Он сам обиделся.

Уже за ужином Адам практически требовал, чтобы отец дозвонился до Азирафаэля. Порывы его были весьма благородны: “А вдруг с ним что-то случилось?!” Кроули огрызался в ответ, чувствуя, как внутри раздражение закипает в причудливом коктейле совести. От репетитора вестей так и не было. Уже ложась в постель, Кроули чертыхнулся сквозь сжатые зубы и решил позвонить ему завтра – если тот не объявится.

Азирафаэль пришёл. Сдержанно улыбнувшись, тут же прошёл в комнату Адама, не задерживаясь в коридоре ни секунды. Хозяин дома ещё какое-то время стоял в прихожей, бестолково пялясь на закрытую дверь, и виновато почесал в затылке. Они были знакомы чуть больше недели, но Кроули уже чувствовал, что в его поведении всё буквально кричало об обиде. На мягкую, неторопливую походку Азирафаэля это было вовсе не похоже; скомканная, почти пугливая улыбка поджатых губ отвратительно расходилась с искренней и светлой, которой он встречал семейство Янгов с каждым своим приходом. Кроули шёпотом выругался так, что пожилая соседка за стеной вдруг горячо зашептала молитву, и направился в гостиную, где жались к краям горшков растения. По пути он схватил с комода пульверизатор, и пластик жалобно хрустнул в его пальцах.

Ярость снова исходила из него, волнами затапливая пространство.

Выместив раздражение на цветах, Кроули плюхнулся на диван перед телевизором, пытаясь восстановить дыхание и хорошенько поразмыслить над тем, что ему следует сказать.

Извиниться? Кроули не извинялся ни перед кем уже… Давно. Очень давно. По факту, он даже позабыл, как это делается. Если бы он накосячил перед Адамом, это не заняло бы особого труда, но стоило ему подумать о мягком, з е ф и р н о м преподавателе, как мозговые каналы что-то перекрывало, будто мощной дамбой сильную, волевую реку.

По факту, Азирафаэль для него совсем никто, это Адаму отчего-то стукнула в голову идея с ним подружиться. Сам отец был тут ни при чём. Но что-то неприятное ворочалось внутри, не давая спокойно сидеть, и он каждый раз вспоминал обиженно-испуганный взгляд. Совесть проснулась как-то уж очень неожиданно и не вовремя.

Кроули даже не смог сосредоточиться на каком-то документальном фильме о дельфинах. Он постоянно отвлекался, чтобы взглянуть на настенные часы. Время ползло ужасно медленно. Несколько раз Змий, досадливо цокая языком, закидывал ногу на ногу и обратно.

Горевшее в нём нетерпение подогревало ещё больше, хоть мужчина так и не придумал, что ему следует сказать. Взаимодействовать с людьми он всё ещё… Не привык.

Часы показывали 19:30, когда дверь комнаты Адама наконец открылась. Увлечённо обсуждая что-то, что так же находилось за пределами понимания рационального Кроули, они прошли в прихожую, и мужчина, решительно шлёпнув себя по бёдрам, вскочил с дивана, выключив телевизор.

– Я думаю попробовать себя в стихах, – сияя, немного смущённо, но очень воодушевлённо сказал Адам. – Как думаешь, у меня получится?

– Конечно, – не менее восторженно ответил Азирафаэль, и Кроули, увидев его широкую улыбку, тяжело вздохнул. – Это замечательная идея, Адам.

– Может… – подал голос Кроули и они оба обернулись на него. Застенчиво (упаси Дьявол!) кашлянув в кулак, хозяин дома всё же набрался духа закончить предложение: – Может, останетесь на кофе?

На извинение походило мало. Тем не менее трое присутствующих понимали, что в своих истоках предложение таковым и было. Мужчина готов был поклясться, что Адам удовлетворённо смерил его взглядом и перевёл его обратно на репетитора.

Губы Азирафаэля слабо дрогнули, и он снова отвернулся, бережно прижимая портфель с книгами к груди. Что-то скользкое внутри Кроули зашипело с гневной досадой. Ох и не стоило ему тогда так реагировать на…

Он ощущал себя крайне неуютно, глядя в это расстроенное мягкое лицо.

– Благодарю вас, но мне уже пора. До свидания.

Дверь с глухим хлопком закрылась, и по необычному совпадению одновременно с этим звуком Кроули очень захотелось выпить.

Адам с ним об этом больше не разговаривал, чему отец был весьма рад. Ещё одного такого смущения он не перенёс бы; всю свою жизнь это он смущал всех остальных, а не наоборот. Подмена ролей очень насторожила мужчину.

Пару дней до следующей встречи, которую Кроули неосознанно ждал, Адам был с головой погружён в литературу. Судя по тому, как он наматывал круги по комнате, грызя колпачок ручки и проговаривая рифмующиеся слова, писал стихи. Уж хотя бы это Кроули знал. Мальчик напряжённо морщил лоб, всё больше напоминая отца, но выглядел весьма довольным.

К тому самому дню, когда Азирафаэль снова должен был посетить их квартиру, Кроули был морально готов. Он даже продумал небольшой план, по которому мог бы попросить прощения и вкратце объяснить, почему предпочитает не вспоминать о бывшей жене. В голове он звучал даже почти вежливо. Он прокручивал это в мыслях ещё утром, когда старательно брился перед зеркалом. Неприятное ощущение укололо его гордость, словно крохотный неосторожный порез на подбородке.

Почему ему вообще так важно извиниться перед ним?

Адам привязался к нему за удивительно короткий срок. Но ему одиннадцать, и он просто обожает литературу; к тому же, возможно – Кроули смущённо наморщил нос, – у него недостаток мягкого отношения от отца. Азирафаэль же был воплощением мягкости. Но разве можно было это всё сказать о Кроули? Он взрослый мужчина, чёрт возьми, слишком рано разочаровавшийся в радостях жизни помимо алкоголя, быстрой езды и антиквариата!

Кареглазый отложил бритву, смывая пену с лица, и угрюмо уставился на своё отражение. Кроули в зеркале хмурил брови так, что на лбу пролегли сразу несколько складок, словно места на цирковом манеже. Прислушавшись к себе, он понял, что кроме обычного раздражения, столь привычного ему, он ощущает нечто совсем другое.

Ему в любом случае хотелось увидеть расслабленную улыбку Азирафаэля и поговорить с ним – более полно, чем он мог бы себе позволить. Казалось чем-то ужасно неправильным, что репетитор теперь посещает их в таком грустном настроении, хотя обычным хобби Кроули было выводить людей из себя.

Утеревшись полотенцем, мужчина покинул ванную, продумывая остальные детали этого разговора. Смятение не давало ему покоя, но над этим всем можно было подумать позже.

Они с Адамом ждали пяти часов вечера одинаково сильно.

Как и всегда бывает в таких случаях, Кроули неожиданно позвонила очень богатая дама, страстно желавшая купить его коллекцию антикварных ваз. Грудным низким голосом она предупредила, что уезжает из города сегодня вечером. Упускать такую возможность было нельзя ни в коем случае, и Кроули, наспех накинув чёрные рубашку и костюм и прихватив контейнер, вылетел из дома. Всю дорогу он ругался самыми отборными витиеватыми ругательствами, которые только знал; любимая Бентли согласно пыхтела двигателем, послушно разгоняясь до сотни.

Он всеми силами надеялся успеть до семи. Пару раз нарушив скоростной режим и один раз лихо проскочив на красный, Кроули подъехал к дому, когда на часах уныло горело 18:45. Жгучее желание успеть и увидеть репетитора даже не заставило его задуматься, почему он вообще так спешит. Ведь помириться можно в любой день, верно? Тем более пока он костерил незадачливую богатую леди на чём свет стоит, он совершенно позабыл весь план разговора, который выстраивал в голове уже не первый день. Всё должно было пойти крахом.

Он взлетел по лестнице и на мгновение замер. Нельзя было, чтобы Азирафаэль увидел его в таком виде. Зачем бы ему так спешить к себе домой? Мужчина, подумав с пару секунд, кое-как пригладил огненные вихры, попытался отдышаться, поправив съехавший пиджак, и зашуршал в скважине ключом.

Практически воздух был пропитан ощущением неудачи. Кроули старался дышать ровнее и придать лицу менее глупое выражение – он случайно увидел своё отражение в прихожей. Волнение щекотало нервы, давно забытое ощущение сладкой тревоги, на которое хозяин дома сначала не обратил должного внимания.

Первые сомнения закрадутся в его голову сегодня ночью, но пока он об этом не знает. Пока Кроули с каменным выражением напряжённого лица заглядывает на кухню.

Он почти раскрыл рот, чтобы спросить, но Адам, размешивающий какао в двух больших кружках, приветливо улыбнулся ему:

– Он пришёл, не волнуйся.

Мужчина возмущённо прошипел что-то вроде “Не волнуюсь я” и более спокойно и расслабленно прошёл дальше. Сердце гулко стучало, набирая скорость, как обороты двигателя; ему казалось, что он почти слышит это.

Азирафаэль оказался в гостиной. Сегодня он был в светло-коричневом свитере, а не в обычном кремовом костюме. Обычно на людей, одевающихся подобным образом, у Кроули срабатывал едва ли не рвотный рефлекс, но Азирафаэль смотрелся действительно гармонично. Может, он единственный человек на свете, которому идут такие свитера.

От его мягкой, слегка полноватой фигуры в светлом веяло теплом. Кроули нервно облизнулся, ощущая непонятное притяжение, и про себя решил: он не должен допустить косяк и на этот раз. И без его этой хреновой улыбки Азирафаэль квартиру не покинет.

Собравшись с духом, он разжал губы, желая окликнуть его, но преподаватель вдруг наклонился к аглаонеме, стоящей на отдельной полке, и с тихим восхищением воскликнул:

– Какие вы все здесь замечательные! – он осторожно протянул руку, чтобы провести пальцами по глянцевой поверхности листа, и Кроули готов был поспорить, что растение всеми клеточками потянулось к ласкающей руке. Мужчина ощутил тягуче-колющую ревность.

И не понял даже, кого ревнует.

– Прекрасные растения, – хихикнул Азирафаэль, и Кроули постыдно выпучил глаза, желая постучать себя кулаком в грудь, чтобы утихомирить сердце. Реакции собственного организма ему категорически не нравились. – Уверен, ваш хозяин очень вами доволен!

Он говорил о нём. О нём ведь, так? У этих растений не было другого владельца. Кроули на мгновение прикусил кончик языка и, борясь с желанием зашипеть от волнения, произнёс:

– На самом деле они те ещё засранцы.

На то, как мужчина вздрогнул, обернувшись, и презабавно округлив глаза до размера чайных блюдечек, можно было смотреть вечно. Кроули и сам не сдержал тёплой усмешки; похоже, это расслабило и Азирафаэля. Его щёки смущённо порозовели, и репетитор отвёл взгляд обратно на цветы.

– Добрый вечер. Прошу прощения, я даже не слышал, как вы пришли…

– Я был очень груб, – выпалил Кроули, и блондин удивлённо вскинул на него взгляд. Теперь всем его вниманием владел он, и от этой мысли Змий приободрился, даже немного выпрямился, сунув руки в карманы брюк: не придумал ничего лучше. Излишняя нервозность, вовсе ему не свойственная, настораживала. – Тогда, ну. Это мне надо извиниться перед вами. Это было ужасно.

Азирафаэль быстро облизнул губы кончиком языка, не находясь с ответом, и Кроули поспешно махнул рукой, сгорая от неловкости:

– Извините, я толком-то и говорить не умею. Адам вот в этом деле мастер. Но я приношу свои… Искренние извинения.

Он с некоторой надеждой уставился на репетитора. Мужчины взволнованно смотрели друг на друга, чувствуя, как сердца почти болезненно пульсируют, и дело тут было вовсе не в стыде, или совести, или обиде.

– Всё в порядке, мистер Янг, – наконец улыбнулся Азирафаэль. Его черты лица ощутимо расслабились, и Змию захотелось победно вскинуть кулак в воздух, принимая легендарную позу Фредди.

– Кроули, – поправил он.

Преподаватель недоумевающе приподнял брови, и мужчина снова помахал рукой, не в силах по-другому справиться с нервозностью:

– Давайте на ты. Мне как-то неловко.

Ожидать можно было чего угодно, на самом деле. Что тот снова обидится и уйдёт, оставив Кроули орать на растения от досады. Что он отшутится, скажет что-нибудь глупое, и горе-отец снова не найдётся с ответом. Что он вежливо откажется, сказав, что не намерен так сближаться. Любой из этих вариантов падал на макушку Кроули тяжёлым камнем. Он весь застыл, как змея перед смертельной атакой, казалось, даже его сердце остановилось на пару мгновений.

В комнате стало намного светлее, несмотря на плотно задёрнутые тёмные шторы. Азирафаэль расплылся в широкой улыбке, искренней и открытой, такой, что его глаза чуть прищурились, а светло-розовые губы дрогнули.

– Давай.

Они чувствовали себя самыми большими и неловкими идиотами на свете.

Может быть, так оно и было.

========== Домашний ужин ==========

Их отношения с Азирафаэлем стали гораздо проще и спокойнее, пропала та глупая напряжённость. С того самого дня, который Кроули про себя именовал “днём своей смелости”, подчёркивая, что дело тут не только в храбрости, но и в виртуозном его обращении с людьми. Ему, конечно, сначала чудилось, но потом он был непоколебимо уверен, что зефирный репетитор разительно отличался от всех людей, с которыми Кроули приходилось иметь дело.

Азирафаэль был с ним абсолютно и безмолвно согласен, словно они вели доверительную беседу друг с другом у себя в головах.

От Адама он был просто в восторге. Мальчик тянулся к знаниям, как свежий изумрудный росток – к живительной влаге, и учить его было удовольствием. Порой, когда их литературные и языковые дискуссии заходили слишком далеко, Азирафаэль даже забывал, кто и кого здесь обучает. Но даже чувствуя превосходство одиннадцатилетнего мальчика, блондин не ощущал ничего, кроме гордости, восхищения и благодарности. Несмотря на все эти выдающиеся достоинства юного гения, Адам порой становился совершенно неуправляемым ребёнком. В заднице появлялось вдруг метафорическое шило, и он буквально крутился на месте, источая чистую энергию. Казалось, подключи к нему генератор – и электричество будет круглый год. Вкупе с абсолютным нежеланием следовать правилам (что Азирафаэля очень смущало; он не привык иначе) это представляло собой взрывоопасную смесь.

Что ж, Кроули Янг мог с полным правом гордиться своим сыном. Даже на первый взгляд у них было слишком много схожего.

И Азирафаэль нагло и бесцеремонно солгал бы, если бы заявил, что не отвлекался на отца своего ученика буквально всё время. Каждый раз. Он не задумывался о своей ориентации, но теперь поезд со свистом промчался мимо, похлопывая колёсами, и клубы пара словно хихикали над смущённым и сбитым с толку Азирафаэлем.

Может, это было его творческое воображение. Может, искажённая картинка, словно отражение в изогнутом или выпуклом зеркале. Но как ни крути, думал Азирафаэль, заливаясь румянцем и бросая несмелые взгляды поверх макушки Адама, Кроули был слишком притягателен, чтобы не обратить на него внимание.

Он был донельзя удивлён, что такой мужчина жил холостяком. Красивый, хищно-опасный, весь какой-то острый и резкий, он был словно магнитом для преподавателя, который каждый раз терялся, словно первый день жил на свете.

Его хотелось приручить.

Перед лицом застывшего преподавателя помахали маленькой ладошкой:

– Земля вызывает Азирафаэля! Ау!

Репетитор вздрогнул, моментально ощупывая вспотевший от смущения лоб. Адам с хитринкой в глазах глядел на него и в этот момент напоминал скорее чертёнка, чем ангельского малыша.

Всё это очень глупо, решил для себя Азирафаэль. Он просто помогает, ничего особенного. Этот мужчина, каким бы притягательным он не был, просто платит ему за хорошую работу, и не более. У него личная трагедия с ушедшей любовью, как уже поведал ему Адам; а у преподавателя и своих проблем по горло. Всё неизвестное и новое заставляло его втягивать голову в плечи и нырять в тёмную безопасную раковину. Такие опасные личности, как мистер Янг, приносят только неприятности.

– Прости, я отвлёкся, – сказал Азирафаэль, но уголки его губ нервно дрогнули. Оставалось лишь молиться, – кому угодно! – чтобы любопытство Адама не решило установить новый рекорд.

Мальчик мгновенно перевёл взгляд на книги и взволнованно запричитал снова.

– Если я употреблю здесь метафору, этот эпитет будет смотреться слишком тупо, – воскликнул он огорчённо, с надеждой вскидывая взгляд на репетитора. Азирафаэль подавил вздох умиления, тоже склонившись над тетрадью.

– Здесь не будут лишними два эпитета, а метафора – излишнее нагромождение. Ну, это просто моё мнение.

Адам на некоторое время замолчал, перечитывая строки раз за разом. Азирафаэль занялся тем же, вчитываясь в текст и прислушиваясь к своим ощущениям. Только его физическая оболочка решила его подвести. Материальные уши легко уловили звук приближающихся к комнате шагов, и непонятное волнение снова заставило блондина встрепенуться. Впрочем он тут же одёрнул себя.

“Сосредоточься на работе,” – велел он себе строго-настрого. – “Это всё только ради Адама.”

Упомянутый мальчик словно услышал его мысли. Он удовлетворённо хмыкнул и немного насмешливо покосился на преподавателя:

– И что ты с таким литературным талантом делаешь в академии учителем? Тебе не хотелось чего-то… Более видного?

Азирафаэль замер, не в силах найти нужный ответ. Неприятное чувство почти заставило его начать оправдываться; он уже раскрыл рот, чтобы нерешительно что-то выдавить, сгорая под лукавым взглядом карих детских глаз, но его неожиданно спасли.

– Адам, – строго окликнул его хрипловатый голос, и жилочка, что тряслась внутри мужчины, вздрогнула и обмякла. – Имей хотя бы немного уважения, засранец. Тебя кто учил совать нос в чужие дела?

Мальчик немного недовольно покосился на отца. Азирафаэль был почти полностью уверен, что это только раззадорит неугомонного Адама ещё больше. Каково же было его удивление (он едва сдержался, чтобы не придать форме рта идеальную “О”), когда ребёнок послушно замолчал, возвращаясь к тетради и меняя конструкцию на два эпитета.