Текст книги "Каникулы в Сорренто (СИ)"

Автор книги: RosyaRosi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Внимательный взгляд цепко скользит от посетителя к посетителю – ничего особенного, по большей части простые магглы. А вон там, возле тёмно-зелёных шторок – должно быть, вход в подсобное помещение или на кухню – собралась компания поинтересней: несколько мужчин, чья одежда явно трансфигурирована из мантий, и кое-кто из персонала… беседуют, спорят о чём-то. Жаль, никого, даже отдалённо похожего на Поттера. Но зато…

Они замечают друг друга одновременно: в глазах итальянца на миг вспыхивает искра узнавания. Отдав распоряжение официанту, он что-то коротко говорит гостям – и лёгкой походкой направляется прямо к Северусу.

Излишне самоуверенный, дерзкий взгляд, белые, с иголочки, летние брюки, красивое поджарое тело, угадывающееся под тонкой тканью батистовой рубашки. Загорелое лицо и белозубая открытая улыбка, пружинистый шаг, неуловимая грация движений. Без сомнения, этому человеку нетрудно завоевывать расположение нужных людей, даже таких чёрствых и пристрастных, как некоторые «заседатели» Гильдии…

Так значит, вот ты какой, синьор…

– Ферра. Каллисто Ферра. – Юноша уже стоит напротив его столика и протягивает Северусу узкую ухоженную ладонь. – Вы меня не знаете, но я сочту за честь познакомиться с вами, мистер Снейп! Вы ведь не возражаете?.. Я не отниму много времени.

Светлые, чуть прищуренные глаза возбуждённо блестят, а ровные белые зубы невольно приковывают внимание. Северус игнорирует протянутую руку и оценивает юношу тяжёлым, пристальным взглядом.

– Не возражаю.

***

Полгода. Нелепые, странные, неправильные отношения. Это понимал каждый, об этом наперебой твердили все эти шумные друзья Поттера – с криками, скандалами, каждый раз устраивая шоу. К дому в Паучьем Тупике им было не подступиться, но они отлавливали Гарри на улице, в кафе, в Школе Авроров. Особенно старался младший Уизли: он прошёл удивительную трансформацию от: «Классная шутка, Гарри!» до: «Нужно подать на этого ублюдка в суд и обследовать тебя в Мунго!». В конце концов, Поттер сорвался: убедившись, что друг не желает его слышать, он перевёлся в другую группу, чтобы не пересекаться с ним на занятиях. Уизли, кажется, озадачился, но от Гарри отстал.

Грейнджер про Мунго не заикалась, зато регулярно устраивала другу психотерапевтические сеансы. Приводила логические доводы. Убеждала быть осторожным. Северус понимал её: он не производил впечатление человека, которому можно доверять. С которым можно чувствовать себя в безопасности. Оградить любимого человека от всего мира – легко, но как быть с собственными демонами?

– Я не могу больше, Северус, – жаловался Гарри после очередного разговора с друзьями. – Они не понимают, не хотят меня понимать!

– Неудивительно.

– Прекрати! – Он всегда легко выходил из себя. – Можно подумать, ты на их стороне. Я тоже имею право на счастье, даже если кто-то считает его «неправильным»!

Северус целовал его. Это было лучше любых слов: поцелуй-ответ, поцелуй-благодарность.

– Мне плевать, – говорил Поттер, успокоившись. Звучало неубедительно.

– Тебе надо было прислушаться ко мне. Не стоило им рассказывать.

– О чём ты? Конечно, стоило. – Он выглядел удивлённым. – Они же мои друзья. Им просто нужно время.

Время, время – всё упиралось в него. Северусу тоже нужно было время, преступно, бесконечно много: дни, недели, годы рядом с Гарри. Но он не питал иллюзий: слишком дорого они ему обходились. Каждый день, проведённый бок о бок, казался непозволительной роскошью, издёвкой, новым испытанием, посланным свыше. Судьба никогда не баловала Северуса Снейпа, так с чего бы ей делать исключение?

Сомнений быть не могло: однажды Гарри уйдёт. Северус засыпал и просыпался с этой мыслью, приучал себя к ней, не позволяя поддаться искушению и забыть о том, что неизбежно наступит. Он запоминал Поттера: его привычки, его повадки, то, как менялось время рядом с ним, пускаясь в безумную пляску стрелок, их совместные вечера, улыбки и ссоры, их секс. Потом, когда всё закончится, будет чертовски трудно, но по крайней мере останутся воспоминания – подтверждение того, что всё это ему не приснилось.

Гарри был как губка, впитывал в себя мир, людей, ощущения – деталь за деталью, поглощая всё на своём пути. Не было никого, кто смог бы остаться прежним, попав под его пагубное влияние. Северус противился до последнего: пережить потерю близкого человека гораздо проще, оставаясь самим собой. По крайней мере, один раз ему это уже удалось.

Он знал, что рано или поздно Поттеру станет мало их уютного замкнутого мирка. Неисправимый гриффиндорец – он не привык к размеренной и предсказуемой жизни рядом с человеком, который не подходит ему по всем параметрам. Однажды ему наскучит эта игра в любовь, и тогда Северус отпустит его. Без ссор и скандалов, не позволяя задержаться на пороге и заглянуть глубже – в его жизни и без того было достаточно унижения.

Они были слишком разными, чтобы жить долго и счастливо. Кажется, трудно придумать двух более непохожих друг на друга людей. Северус просыпался ни свет ни заря и встречал утро в стенах лаборатории – Поттер спал до полудня, а на учёбу вставал как на каторгу. Северус срезал ногти аккуратно и коротко, почти под корень – Поттер бесцеремонно сгрызал их и, похоже, совершенно не беспокоился об этой привычке. Северус пил сладкий, почти приторный чай и крепкий кофе без сахара – Поттер же вечно хлебал свою отвратительную кислятину. Лимоны валялись в их доме по углам, словно украшения, и Гарри иногда жевал их целиком, причмокивая и жмурясь от удовольствия. Если Северусу доводилось смотреть на это, у него непроизвольно кривился рот, а слюна становилась кислой, словно лимонный сок. Малоприятные ощущения.

А ещё Поттер по-прежнему совершенно не разбирался в зельях. Он легко справлялся с работой ассистента (нашинковать, покрошить, растереть в порошок) и варил простейшие составы, следуя чётким инструкциям, но дальше возникали трудности. Однажды Северус скрепя сердце доверил ему приготовить Волчьелычье зелье, а потом три часа восстанавливал развороченную лабораторию. Как ни странно, Поттер совершенно не пострадал, только весь пропах копотью и смотрел ужасно виноватым взглядом, пока Северус не выставил его вон, отправив в душ. В тот вечер Гарри сделал ему восхитительный массаж, а после обласкал с головы до ног, так что извинения были приняты.

Казалось, им даже не о чем говорить, но слова отчего-то всегда находились. Они не обсуждали войну, не обсуждали их общее прошлое, сотканное из взаимной ненависти и застарелых обид. Куда больше Гарри любил говорить о будущем, строить многочисленные планы, начиная от грандиозной карьеры аврора и заканчивая совместным отдыхом на необитаемом острове. Северус в таких разговорах не участвовал, но Гарри вполне хватало и молчаливого слушателя. Вдохновенные слова звучали нелепо: планирующий Поттер – само по себе абсурдное явление. Но Северус любил смотреть на него в такие минуты, пристально, неотрывно. В полумраке гостиной его глаза почти светились, словно кошачьи, а сам он был где-то далеко – в горах Трансильвании или в дебрях Амазонки.

Пожалуй, единственным, в чём они совпадали идеально, был секс. Оба были склонны к экспериментам и плевать хотели на распределение ролей, и оба мгновенно теряли голову в присутствии друг друга. Хватало одного взгляда, легчайшего касания. Поттер вспыхивал как спичка: его кожа пылала жаром, дыхание обжигало, губы бестолково сновали по телу. Северус впивался пальцами в простыню и не мог сдержать коротких низких стонов, когда Гарри ложился на него сверху и тёрся – медленно, сладко, мучительно. Он цеплялся за него в отчаянии, вылизывал рот, кусал за шею, и всё вокруг вспыхивало белыми искрами. Потом они отдыхали, не разлепляя мокрых остывающих тел, переворачивались – и всё начиналось заново.

Снова, и снова, и снова.

– Я люблю тебя, – жарко шептал Поттер, обессиленный и счастливый: – Люблю, люблю, люблю.

Северус закрывал глаза и притворялся, что уже спит.

Весной они переехали. Небольшая, но уютная лондонская квартира на шестом этаже пришлась по душе обоим. Северус легко настроил камин на связь с лабораторией, Гарри отыскал неподалёку подходящий пустырь для полётов, а из окна открывался отличный вид на Бейкер-стрит. Поттер прыгал от радости, обнаружив поблизости знаменитый домик Шерлока Холмса, так что это можно было считать ещё одним достоинством их нового жилища.

Снимать квартиру было удобно. Никаких обязательств и споров о разделе имущества (кошмар какой), в любой момент можно всё бросить и разъехаться со спокойной совестью, уплатив положенную арендную плату. Дом в Паучьем Тупике пустовал и, казалось, ждал своего часа. Северус не говорил об этом с Гарри, а тот, кажется, не задумывался ни о чём таком. Поттер был счастлив так, как могут быть счастливы только влюблённые юнцы, едва перешагнувшие подростковый возраст и готовые кричать на весь мир о своей любви, какой бы странной и неправильной она ни была. Северус чувствовал иначе: ему хотелось тихо прижать Гарри к себе и увести его туда, где их никто никогда не найдёт.

Он не имел права. Гарри был другим и никогда не принадлежал ему целиком.

Мальчишку тянуло ввязываться в нелепые авантюры – чего стоит только одна политическая кампания Грейнджер, отстаивающая права меньшинств. Они проводили секретные заседания в доме на Гриммаулд Плейс, рисовали плакаты для мирных демонстраций и даже готовили свой законопроект, о чём Поттер однажды поведал Северусу с ужасно таинственным видом. Северус так и не понял, за какие конкретные меньшинства они боролись, но звучало грандиозно.

Гарри умудрился внести хаос даже в новенькую лабораторию Снейпа, которая только-только обзавелась кадрами и начала исследовательские работы. Северус нанял себе толкового ассистента Генри Отто, который, к сожалению, оказался симпатичным юношей с обворожительными веснушками на щеках. Эти веснушки не давали Поттеру покоя: он приходил по три раза за день, используя любой предлог, крутился под ногами и прожигал Отто ненавидящим взглядом. Северус вынужден был выслушивать претензии и тонкие намёки на сомнительное поведение, фамильярное обращение и нелестную репутацию своего сотрудника и терпел их исключительно потому, что нелепая ревность Поттера оказалась неожиданно приятной.

– Генри! – возмущался Гарри, гневно сверкая глазами и нарезая круги по их новой гостиной. – Нет, ты только послушай: Генри! Что за идиотское имя?

– Чем-то похоже на твоё, – спокойно заметил Северус и едва не расхохотался при виде вытаращенных глаз разъярённого Поттера. С минуту тот бестолково открывал и закрывал рот, а потом зарычал и бросился на Северуса с намерениями, явно далёкими от секса. Впрочем, мирились они всё равно в спальне – долго и обстоятельно.

Апогеем стал срыв важнейшего эксперимента по причине всё той же ревности Поттера. Они с Отто как раз подошли к финальной стадии, и Северус отмерял ровно шестнадцать капель эфирной настойки, второй рукой помогая ассистенту помешивать зелье. Мешать нужно было долго и равномерно, одно неверное движение – и вся работа пойдёт насмарку. Именно в этот момент в лабораторию ворвался Поттер и с воплем: «Не смей его лапать! Какого чёрта, Северус?!» принялся оттаскивать их друг от друга.

После этого они поссорились так, что не разговаривали неделю. Когда спустя месяц Отто прислал им два приглашения на свадьбу, Поттер успокоился окончательно.

…Много, много воспоминаний – разрозненные пёстрые обрывки, которым уже никогда не стать единым целым. Северус запомнил даже слишком хорошо. Но если бы ему однажды предложили – абсурдные мысли, но всё же – если бы ему предложили ещё раз прожить эти полгода рядом с Гарри и испытать всё то, что он испытал – и тогда, и после, когда Поттер оставил его, выбив почву из-под ног – о, он бы не колебался. Ни единой минуты.

***

– Вы впервые в Италии, мистер Снейп?

Кивок.

– Знаете, а я ведь вам завидую. – Он задумчиво крутит в руке бокал с вином. – Вы всё ещё можете искренне восхищаться этой страной. Я давно разучился.

– Вы родились здесь?

– О, не совсем здесь, но близко. – Неопределённый жест рукой. – К счастью, этот прекрасный город ещё не успел достаточно потрепать мне нервы… В нём я чувствую себя как дома.

– Не думаю, что могу сказать то же самое.

– Так как вы находите Сорренто? – мгновенно оживляется юноша.

– Я нахожу, что здесь слишком жарко.

– Это с непривычки. Климат Британии очень отличается от нашего. На самом деле, в этом городе есть своя магия… Разрешите, я подолью вина?

Северус не отвечает, не отрывая от собеседника подчёркнуто равнодушного взгляда. Ферра управляется с графином так ловко, словно всю свою жизнь только и делал, что прислуживал за столом.

– Вам нравится вино, мистер Снейп?

– Странный вопрос.

– О, ничего странного. – Юноша смеётся. – Просто это, в каком-то смысле, и мой ресторан тоже.

– Вот как? Значит, вы владелец?

– Не совсем так… Ресторан принадлежит моему другу. Я – всего лишь управляющий, но, поверьте, не меньше него забочусь о нашей репутации.

Его движения преисполнены аристократизма – точь-в-точь Люциус Малфой в молодые годы. И всё-таки в них есть некоторая нервозность: слишком широкий жест рукой, чересчур резкое пожатие плеч, нарочито небрежная поза. У него очень длинные ресницы и узкие ладони, пальцы на скатерти отстукивают неровный ритм. Северус подмечает каждую мелочь, изучая сидящего напротив человека, понемногу подбирая детали паззла, общая картина которого пока ещё неизвестна. Очевидно одно: его нужно собрать. И ещё одно: этот юноша взволнован.

– Вы так жаждали общения со мной, чтобы поговорить о вашей профессии?

Улыбка итальянца чуть увядает:

– Извините, мистер Снейп. Я вовсе не хотел портить ваш отдых. Дело в том, что я всерьёз увлекаюсь зельями и впервые наткнулся на ваши исследования лет пять тому назад. Признаюсь, для меня это было открытие, шок, своего рода катарсис – сочетание научного прагматизма и поразительной новаторской смелости… Вы – настоящий учёный, уважаете теорию и вместе с тем плюёте на неё, не боитесь идти против прославленных мэтров зельеварения, против незыблемых постулатов – да вы вообще ничего не боитесь!

– Никогда не поклонялся идолам и не принимал ничего на веру. – Северус откидывается на спинку стула, не скрывая самодовольной улыбки. – Любая наука в какой-то мере субъективна, как бы она ни стремилась к обратному. Долг учёного – сомневаться во всём и искать новое даже там, где всё давно изучено и найдено.

– Вот и я говорю об этом! – Ферра доверительно наклоняется к нему, лихорадочно блестя глазами. – Современное зельеварение застряло в мёртвой точке, а всё потому, что среди нас так мало настоящих учёных и так много тех, кто мнит себя таковыми. Вы, мистер Снейп, в своё время помогли мне иначе взглянуть на мир, на свои знания и навыки, начать собственные исследования… У меня дома есть полная коллекция ваших трудов, так что в каком-то смысле вы – мой кумир.

Северус скрещивает на груди руки, скептически поднимая бровь. Он никогда не сомневался в своих способностях и даже где-то склонен был слегка – слегка! – переоценивать их, но видеть такое откровенное восхищение оказалось неожиданным и забавным. Молодой человек говорил горячо и искренне, и хотя Северус не собирался верить его словам, они приятно согрели его самолюбие, расшевелив спящее внутри тщеславие. На минуту он словно вернулся в те времена, когда в груди бурлила жажда славы, а голову переполняли идеи и честолюбивые замыслы. И сейчас таких восторженных юношей, как этот Ферра, могли бы быть десятки, а то и сотни, если бы…

Слишком много «если бы».

– Я давно мечтал познакомиться с вами, но в последние несколько лет о вас практически ничего не было слышно. И вот сегодня я вижу вас на открытии – здесь, в моём городе – представляете, какая удача? Сначала я даже не поверил.

– Отчего же не подошли утром? – Северус уже знает, каков будет ответ, и Ферра не обманывает ожиданий:

– Ну… для начала, я не был уверен, что это действительно вы, – говорит он: – Кроме того, не хотел привлекать к вам лишнее внимание. Мне показалось, вы не слишком хотели этого.

– Вот как? – холодно произносит Северус.

– О, я вас так понимаю! Гораций Слагхорн – прекрасный человек, но иногда он бывает слишком назойливым. Я даже обрадовался, что сегодня он крутился вокруг вас и, наконец, оставил меня в покое. И потом, все эти люди… они и без того будут обсуждать ваше возвращение. Не хотелось давать повод лишним сплетням.

Портить свою репутацию тебе не хотелось, думает Северус, насмешливо разглядывая Ферру. Нужно быть полным идиотом, чтобы поверить в то, что этот юнец не наслаждается своей неожиданной популярностью или хоть сколько-нибудь устал от неё. Как и в то, что вызвана она научными достижениями, а не смазливой внешностью и бесспорным обаянием.

А ведь мальчик действительно красив – глупо отрицать очевидное. Только слепой не заметил бы гладкости кожи, шёлка тёмных волос, волнами спадающих на лоб и виски, не по-южному голубых глаз, стройной, по-юношески хрупкой фигуры. Ему, наверное, чуть больше двадцати, он неглуп, общителен, определённо умеет заводить знакомства…

И главное: у него есть друг, удивительно похожий на Гарри Поттера.

– Вы больше не пьёте, мистер Снейп. Вас всё устраивает? Ужин? Вино?

– Вполне.

– Возьмите с собой ещё одну бутылку – очень хорошее бургундское, урожай 1998. Вы сегодня у нас в гостях, так что не беспокойтесь об оплате.

– Нет необходимости, – выплёвывает Северус, поднимаясь и извлекая из кошелька новенькую разменянную купюру: – Сдачу отдайте официанту.

– И всё же, позвольте мне…

Он резко замолкает, наткнувшись на ледяной предупреждающий взгляд, и вздрагивает, будто уколовшись.

Северус уходит, сухо кивнув на прощание, всей кожей ощущая, что Ферра пристально смотрит ему вслед.

***

Удивительная вещь – память. Совершенно не подчиняется приказам головного мозга. Иногда Северус думает, что она обладает своей волей: сначала кропотливо и тщательно пишет книгу жизни, чтобы потом по собственному желанию вырывать из неё страницы. И кажется, нет их, утеряны безвозвратно – но вдруг происходит какая-то мелочь: случайная встреча, разговор, знакомое лицо – и срабатывает катализатор. Вырванные страницы картинками пестрят перед глазами, полузабытые ощущения засасывают в водоворот, и происходит реакция – словно долгий бессмысленный эксперимент неожиданно обернулся успехом. Новый, неизвестный состав готов, настаивается в котле, а ты тупо смотришь на него и не знаешь, каков будет эффект. Так и живёшь, будто варишь сложное зелье.

За последние два дня Северус вспомнил даже то, о чём решил забыть раз и навсегда. Тот вечер, когда Гарри сказал, что уходит. Когда пытался что-то объяснить, в очередной раз бессмысленно попросить прощение, но Северус рявкнул на него так, что он отшатнулся, нахмурившись. Дальше разговор продолжался холодно и отстранённо, они выпили чай, обсудили дальнейшие планы Поттера на жизнь (Северус молчал, а Гарри рассказывал, что завтра покинет Британию и отправится «куда-нибудь» – как всегда чудесный, детально продуманный план) и легли спать. Северус смотрел в потолок, слушая ровное дыхание Гарри, пока за окном не рассвело, а длинные тени в спальне не побледнели от солнца.

– Проводишь меня на поезд? – рассеянно спросил Гарри, неловко переминаясь с ноги на ногу посреди коридора. Рядом стояла небольшая дорожная сумка, и Северус зачем-то взглянул на неё.

Гарри перехватил его взгляд:

– Я заберу остальные вещи позже, хорошо?

– Тебя здесь не будет.

– Нет, я приеду. – Он упрямо покачал головой. – Я приеду, как только… как только разберусь, что к чему. Придумаю, что делать со своей жизнью… Северус, пойми, я не могу так! На меня всё давит здесь: друзья, Аврорат, газеты, даже люди на улицах! Это не жизнь, не моя жизнь, это чёрт знает…

– Достаточно. Твои мотивы меня не касаются.

– Ну зачем ты так? – несчастным голосом спросил Поттер: – Неужели нельзя притвориться, что моя судьба хоть немного тебя волнует?

Это было уже слишком. Бесполезно, бессмысленно. Они пытались поговорить об этом вчера, но не смогли. Они никогда больше не смогут говорить друг с другом.

Северус отвернулся:

– Счастливого пути, Поттер. Надеюсь, ты, – пожалеешь об этом, – найдёшь то, что так старательно ищешь.

Это было сказано почти искренне. Северус чувствовал на себе пристальный взгляд Гарри и знал, что в эту секунду он пытается подобрать слова и нервно кусает нижнюю губу. Уходи, уходи скорее.

– Что ж… до встречи, Северус.

Дверь закрылась бесшумно.

Странная вещь – память. С тех пор прошло восемь лет, а картинка перед глазами настолько яркая, будто Поттер ушёл минуту назад. И тяжесть в груди – живая, как прежде.

Старые раны иногда кровоточат, и, наверное, однажды он сможет к этому привыкнуть.

* – тёплое местечко (ит).

========== Глава 5. Гарри Поттер – мечтатель и циник ==========

Вот она – знакомая до мельчайших деталей дверь. Дорожка, ведущая к ней – белая, уложенная плотно прилегающими друг к другу камнями – кажется совсем узкой из-за разросшихся вокруг пышных кустов миндаля. Маленький сад прекрасен в любое время года, но сейчас, летом он цветёт как-то по-особенному: жёлтые акации, лиловые бугенвиллии, синие орхидеи и восхитительные белые розы – крупные, размером с кулак. Возле самого крыльца распустились лилии – тонкие и хрупкие, на длинных стебельках. Главное украшение этого сада.

Красиво. Очень красиво. Чем-то напоминает оранжерею мадам Спраут, вот только эти растения не имеют к магии никакого отношения.

Вдохнув всей грудью густой, пряный запах цветов, Гарри с глупой улыбкой поворачивает ключ в замке. Делает шаг в прихожую – и застывает, поражённый.

Картина, представшая перед ним, легко сошла бы за сцену из какого-нибудь дорогого порнофильма. Гибкая загорелая спина, подтянутая задница, густые вьющиеся волосы, разбросанные по плечам… Капля пота длинно стекает вниз, прочерчивая дорожку от шеи до ягодиц, бёдра размеренно приподнимаются… Только чьи-то торчащие волосатые ноги портят общую эстетику.

Тело в кресле из мягкой кожи томно выгибается, голова откидывается назад, и тишину разрывает низкий гортанный стон, полный разнузданной, жадной похоти.

– Ну я же просил, не в прихожей! – стонет Гарри, устало прикрывая глаза рукой: – Мерлин, почему я должен смотреть на это?

– Э-э… прости, Гарри. – Юноша в кресле, всё ещё тяжело дыша, виновато поворачивается к нему: – Мы сейчас тут всё уберём.

Бросив взгляд на пустые бутылки из-под пива и разбросанные ошмётки еды, когда-то бывшие сэндвичем, Гарри стонет снова и поспешно скрывается в своей спальне.

Минут через пятнадцать Каллисто Ферра в белом банном халате и с влажными после душа волосами нерешительно заглядывает к нему.

– Быстро же ты его выпроводил.

– Быстро, скажешь тоже. – Фыркнув, он без спроса валится на чужую кровать, испустив блаженный вздох: – Я уж думал, не отвяжется. Собирался остаться на ночь.

– Ещё чего.

– Я так ему и сказал. Мол, живу не один, бла-бла, а он как закатит истерику – какого, да ты с ним спишь, а меня гонишь, обманщик, шлюха… Полный набор. Хорошо, сам ушёл. Думал, в драку полезет.

– Кто на этот раз? – интересуется Гарри, пытаясь параллельно разбирать бумаги, кучей сваленные на письменном столе.

– Да так, обычный маггл. Не стоило тебе при нём упоминать Мерлина.

Он широко зевает, по-кошачьи потягиваясь всем телом.

– Ты меня, конечно, извини, но мне все эти твои приятели на одну ночь до одного места… до тех пор, пока я не застаю вас в собственной прихожей. В моём любимом раскладном кресле. – Гарри хмуро смотрит на него. – Я ведь уже просил. Неужели нельзя трахаться у себя? В твоём распоряжении целых три комнаты!

– Да, да, знаю, прости, – виновато отвечает Каллисто. – Просто сегодня всё произошло так неожиданно…

Фыркнув, Гарри раздражённо отворачивается:

– Ясно. Как всегда.

– Почему ты такой расстроенный? – Не вставая с кровати, друг подползает ближе, заботливо накрывая рукой его колено. – Был тяжёлый день?

– Эти финансы когда-нибудь сведут меня с ума… Никогда не любил арифмантику.

– Бедный Гарри. – Он хитро улыбается: – Завёл себе маггловский бизнес – теперь терпи.

– А ты у нас, часом, поработать не хочешь? – Гарри скрещивает на груди руки, требовательно приподнимая бровь.

Каллисто задумчиво молчит, с интересом его разглядывая.

– Эй! Спишь с открытыми глазами?

– Слушай, этот твой жест… Где-то я его видел совсем недавно.

Гарри вздыхает:

– Жест как жест. Не увиливай.

– Да ладно, поработаю я, но только чуть позже. И у себя. Не могу работать в твоём присутствии, mio caro*.

Он беззаботно смеётся и легко вскакивает с постели, окончательно скомкав и без того смятое одеяло:

– Я покурю у тебя. Ты не против?

Пока он ищет свои сигареты, Гарри возвращается к увесистой стопке бумаг. На самом верху – не распечатанные ещё письма, которые он не успел прочесть с утра. Здесь вся корреспонденция вперемешку – и маггловская, и магическая. Правда, последней с каждым годом приходит всё меньше и меньше.

– Снова Марк пишет?

Каллисто с любопытством заглядывает через плечо. Гарри шутливо пихает его в бок и тянется к верхнему конверту:

– Он самый.

– Как там поживает главный мужчина в твоей жизни? Соскучился?

– Перестань, – морщится Гарри: – Ты же знаешь, всё давно в прошлом.

Присев на корточки на удобной деревянной софе, Каллисто широко распахивает окно. Вечерний город мгновенно проникает в комнату: музыка, шум машин, рокот мотоциклистов, отдалённое жужжание людских голосов – и неповторимые звуки моря, с размаху бьющегося о скалистый берег.

– Зачем тогда продолжать общение? Если вы друг друга не любите.

Чиркнув спичкой, он с наслаждением затягивается, лениво глядя, как тонкая струйка сигаретного дыма медленно растворяется в темноте улицы.

– Мы друг друга любим. Просто дружба у нас вышла куда лучше, чем отношения.

– Дружба, – хмыкает Каллисто. – Ну-ну. Смотрю, у тебя много таких друзей.

– Что ты хочешь этим сказать? – Гарри смотрит на него, прищурившись. И помолчав, тихо добавляет: – У меня немного друзей. Совсем немного.

Каллисто не отвечает, продолжая выпускать дым в открытое окно. Выбрасывает окурок и вновь тянется к мятой пачке.

– А что насчёт тебя? – спрашивает Гарри. – Не надоело распыляться на мимолётных любовников? Когда ты познакомишь меня, – смешок, – с главным мужчиной в твоей жизни?

Застыв на мгновение, Каллисто медленно поворачивает голову и долго, пристально смотрит на Гарри. Впустую: тот продолжает копаться в бумагах, не глядя на него.

– О чём ты? – наконец, следует беззаботный ответ. – Мне всего двадцать три. Не хочу ни от кого зависеть. К тому же, я совершенно не умею быть верным.

– Но и один ты не можешь быть, – констатирует Поттер. – Предпочитаешь менять любовников каждый день, не запоминая ни лиц, ни имён… так лучше?

– Да. – Щелчком отбросив недокуренную сигарету, Каллисто ловко спрыгивает на пол, – так лучше. Не люблю одиночество. И в этом, il mio amico**, наше с тобой главное различие.

Подмигнув Гарри и подхватив со стола добрую половину макулатуры, он посылает ему шутливый воздушный поцелуй:

– Читай свои письма, Поттер. А я пойду работать на благо нашего ресторана.

Друг тихонько притворяет за собой дверь. Гарри проводит рукой по лицу, будто смахивая невидимую паутину и, хмыкнув, тихо говорит – отвечая своим собственным мыслям:

– Ты ошибаешься. Я не люблю одиночество. Но так уж вышло, что мы с ним на короткой ноге.

***

Залпом опрокинув в себя оставшийся в кружке чай, Гарри, наконец, откладывает в сторону письмо Марка.

Он перечитал его три раза, улыбаясь без особой на то причины – просто оттого, что где-то в мире есть человек, который относится к тебе по-настоящему хорошо, без примесей чего-то иного. Редкость в его теперешней жизни – впрочем, как и в той, другой.

Они познакомились четыре года назад, когда Гарри временно обитал во Франции, снимая крошечную мансарду под самой крышей и таскаясь по культурным мероприятиям. Встреча вышла нелепой. Гарри стоял в гигантской очереди в Лувр – и случайно облил соседа спереди растворимым кофе из стаканчика. Помнится, тогда было очень стыдно, а мужчина прятал улыбку в воротнике пальто, разглядывая его смущённую физиономию. Лувр был благополучно забыт, они разговорились, выпили за знакомство – и как-то неожиданно переспали. Гарри потом долго удивлялся: как так вышло?

С Марком было легко: казалось, они знакомы целую вечность. Легко было сразу, с первых дней отношений, несмотря на пятнадцатилетнюю разницу в возрасте – это обстоятельство скорее привлекло, чем оттолкнуло Гарри. Было и ещё одно различие, которое могло стать серьёзным препятствием, но так и не стало: Марк ничего не знал о магии. Он вращался в элитных творческих кругах, ставил спектакли по всей Европе, никогда не учился в Хогвартсе и прекрасно себя чувствовал без волшебной палочки. Кажется, именно от него Гарри подцепил эту заразу – желание жить и зарабатывать как маггл. Нет, он не отказался от магии полностью, но с тех пор старался не использовать её без крайней необходимости и больше не стремился отыскать магический квартал в каждом новом городе своего бесконечного марафона.

Наверное, это должно быть забавным: самые длительные отношения в его жизни случились именно с магглом. Промотавшись по миру год и совокупляясь на каждой горизонтальной поверхности, они многому друг у друга научились. Гарри, наконец, почувствовал потребность найти своё место – прекратить искать и по-настоящему найти. Не просто место в огромном, полном приключений мире, но дом, куда захочется возвращаться. Рядом с человеком, к которому захочется.

Как это ни парадоксально, Марк не мог стать таким человеком, и они оба это понимали. Даже расставались почти в шутку: его любовник тогда сказал, раскурив свою старомодную сигару:

– Помяни моё слово, между нами ни черта не изменится. Раз секс не стал помехой нашим отношениям, то его отсутствие не станет тем более.

Гарри потом понял, что он имел в виду. Когда увидел, как мало по своей сути дружба отличается от любви, и какой разной бывает эта самая любовь. Он любил своих друзей – безумно, всем сердцем, и приблизительно так же любил Марка – желание трахаться отнюдь не портило взаимное доверие. Он знал, что бывает другая любовь – та, что идёт рука об руку с болью. С сумасшествием и одержимостью. С ревностью и истериками. На грани ненависти. Он уже испытывал нечто подобное.

Он помнил свои чувства к Северусу смутно, ведь они случились тогда, когда он ещё не пытался препарировать любовь. Да и слишком многое было после. Память подёрнулась мутной дымкой, раны затянулись – остались обрывки, из которых он быстро научился выбирать только хорошее. Осталась благодарность и память сердца, та самая, что заставила его увлечься Марком – высоким худым брюнетом с выдающимися мозгами и столь же выдающимся носом.