Текст книги "Каникулы в Сорренто (СИ)"

Автор книги: RosyaRosi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

========== Глава 1. Столкновение ==========

Двое на крошечном пятачке пространства: изысканная лоджия, овитая плющом, одноногий столик, завешанный белой накрахмаленной скатертью. Вокруг, насколько хватает глаз, только небо и море – ярко-синего, почти вульгарного оттенка. И от этого бескрайнего, пугающего простора ещё острее ощущается собственная беспомощность – и одиночество.

– Ты всё ещё хочешь быть со мной, Северус?

Он узнаёт этот голос – как и человека, сидящего напротив. Где-то там, за стеной звенят бокалы, смеются люди, надрывается скрипка, а заходящее солнце опускается прямо на Гарри, превращая его лицо и фигуру в размытый тёмный силуэт, подсвеченный красным.

Гарри улыбается. Северус чувствует это, хотя знакомые до мельчайших деталей черты и скрыты в тени. Он пристально всматривается в эту тень, и ему кажется, что он различает в ней контуры губ и глаз, ощущает на себе взгляд Гарри – внимательный, изучающий.

Северус пытается проглотить комок в горле, разрываясь между желанием немедленно отвернуться и продолжать смотреть на Гарри. Он бы стоял так вечно, но Гарри, кажется, ждёт ответа: когда он снова заговаривает, в его голосе слышится нетерпение:

– Северус?

Что ему ответить?.. Он не способен лгать Гарри, зато превосходно научился лгать самому себе. В последние годы у него была возможность до блеска отточить своё мастерство – настолько, что границы между правдой и ложью давно стали зыбкими, размытыми.

И вот теперь стёрлись окончательно.

– Я…

Резкий толчок, будто землетрясение, волной проходит через их одинокую лоджию. Но прежде чем Северус успевает испугаться за Гарри и понять, что происходит, его с силой швыряет о стену, впечатав виском в дверной косяк.

Северус шипит от боли…

И просыпается.

Ушибленный висок ноет, отдавая неприятной пульсацией в затылке. Сознание всё ещё во власти видений и смутных образов, и сердце предательски сбивается с ровного ритма. Северус со стоном откидывается в кресле, проклиная европейские дороги и собственную хроническую усталость, из-за которой он умудрился заснуть даже в маггловском автобусе.

Ну какого чёрта…

Ну какого, какого грёбаного Мерлина он видит этот сон именно сейчас, когда под рукой нет ни спасительных зелий, ни привычной, набившей оскомину работы? Работы, которой можно отдать своё время и нервы, чтобы глубокой ночью, кривясь от боли в спине, без сил упасть на постель и проспать без снов до самого рассвета. Вот уже почти четыре года он не видел Поттера ни во сне, ни наяву и смог, наконец, дышать полной грудью; он был уверен, что мальчишка оставил его в покое, но сейчас…

Сейчас Северус пугающе свободен, и опустошён, и держит путь в Сорренто.

Он привык, что ему совершенно некогда думать о прошлом и будущем: он слишком погряз в своём настоящем. А тут внезапно – куда деваться? – бесконечные просторы за окном и слишком много свободного времени. Северус не предусмотрел этого: он даже не взял с собой книги! Собрался за пять минут, решив, что не задержится в Италии дольше необходимого.

Северус устало растирает виски. Влажные волосы прилипли ко лбу, тело, не по погоде закутанное в плащ, неприятно взмокло, чёрная рубашка насквозь пропиталась потом. В воздухе – смог, такой, что от жары невозможно дышать. А в голове набатом стучит звонкий, ненавистный, любимый мальчишеский голос:

Ты всё ещё хочешь быть со мной, Северус?

Ты всё ещё хочешь…

Ты всё ещё…

Проклятье!

Автобус снова встряхивает, и Северус ударяется головой о низкий потолок, заботливо обустроенный лампой индивидуального освещения и миниатюрным кондиционером. Который, похоже, сломан, потому что ни черта не охлаждает.

Интересно, если он задохнётся здесь, выплатит ли Гильдия Зельеваров посмертную компенсацию? И что будет с иглами шипоглаза, которые через две недели попросту стухнут в растворе из сока мандрагор, и на которые он спустил почти пятьсот галлеонов?..

Какая нелепая чушь.

Мимо проплывают редкие деревья, какие-то развалины, вывески, дорожные знаки. И поля, поля, поля – всюду, как на картинке: ясное голубое небо, высокая трава по пояс. Видно, художник, написавший Италию, не пожалел зелёной краски.

Моря отсюда не видно, но Северус знает, что оно просто спряталось – скорее всего, там, за далёкой горой – и теперь ждёт своего часа. Совсем скоро оно вновь предстанет перед ним, и будет раздражать его своей синью, и шумом, и воплями чаек.

Мысли несутся вдаль, как осточертевший маггловский автобус.

Вообще-то Северус не собирался никуда ехать. Он всегда считал ежегодные научные конгрессы досадной нелепостью, прихотью скучающих безмозглых старикашек, которые две недели кряду соревнуются в красноречии, устраивают скандалы, а потом мирно разъезжаются по домам, довольные друг другом. Совершенно идиотская традиция. А уж идея совместить «научные изыскания» и отдых на морском побережье… нужно очень постараться, чтобы придумать более бессмысленное времяпровождение.

Всё это, и ещё многое другое он высказал Минерве Макгонагалл за традиционной чашечкой чая, в глубине души надеясь, что чопорная и вечно занятая директриса Хогвартса поддержит его негодование. И тогда можно будет со спокойной совестью не ехать, свалив на неё ответственность за принятое решение. Эти две недели он мог бы потратить на свои зелья, выполнить тучу заказов – в конце концов, деньги никогда не бывают лишними.

Однако Минерва его разочаровала:

– Тебе нужно развеяться, – сказала она, – погреться на солнце, поправить здоровье. Ты совсем не бережёшь себя, Северус.

Он только презрительно фыркнул в ответ на это заявление, но Макгонагалл было плевать на его реакцию:

– У тебя больной и усталый вид.

– Чушь!

– И характер испортился. – Она оглядела Северуса с ног до головы и поправилась: – Я имею в виду, больше обычного.

– Ты сегодня необычайно щедра на комплименты.

– Скоро ты запрёшься в своей лаборатории и вообще перестанешь выходить из дома.

Северус хотел сказать, что он уже давно никуда не выходит, разве что по работе или вот к ней на чашку чая по воскресеньям. Но Минерва, очевидно, вошла во вкус, и не стоило усугублять ситуацию.

– Я работаю, – сквозь зубы процедил он: – У меня нет возможности предаваться праздным дискуссиям и бездельничать на пляже!

– Ты же говорил, они всё оплатят, – улыбнулась Минерва.

– Думаю, этим идиотам из Гильдии попросту некуда девать деньги. И о чём только думает Министерство…

– Перестань, Северус. Ты поедешь туда и точка. Тебе необходимо общаться с людьми, а не корпеть над зельями по двадцать часов в сутки. – Она нахмурилась, и густая сеточка морщин глубже проступила на лице: – Помяни моё слово, твоя работа загонит тебя в гроб.

Северус пожал плечами. Не то чтобы эта угроза его пугала.

– Кроме того…

– Что ещё?

– Ну, это же Сорренто, – мечтательно вздохнула Минерва. И улыбнулась, как человек, которому есть что вспомнить.

***

Ещё десять минут отвратительной тряски – и автобус услужливо распахивает створки, выпуская на свободу длинную вереницу туристов. Северус идёт последним.

Он чувствует неприятное покалывание в ногах, а больная спина настойчиво требует отдыха. Ещё лет десять или пятнадцать – и перестанут помогать даже зелья. Как тогда он будет выполнять особо сложные заказы, требующие многочасовых непрерывных усилий над котлом, Северус предпочитает не думать.

Ему предлагали портключ прямо до отеля, но он решительно отказался. Стоял над пустым чемоданом и думал, когда ещё представится такая возможность? Если уж Италия, так пусть будет настоящая Италия, не ограниченная маленьким пятачком на берегу моря. Конечно, вряд ли он увидит нечто особенное, но всё же…

Северус рассчитал время так, чтобы оказаться в Неаполе за два дня до начала конгресса, переночевал в дешёвом отеле и даже немного прогулялся по городу. Всё казалось странным и непривычным: много солнца, людей, красок. Улыбчивые лица. Может, Минерва была права, и он совсем одичал в четырёх стенах, насквозь пропахших ядовитыми парами лаборатории?

Идея добраться до Сорренто маггловским автобусом пришла внезапно, и он не стал долго думать. Только вот теперь, после часа езды в душном неудобном транспорте, эта мысль уже не казалась такой замечательной.

Чтобы не вызывать подозрений, Северус не стал уменьшать багаж, только наложил на него простенькие облегчающие чары. Он всё-таки снял плащ, хотя рубашка под ним и оказалась совершенно мокрой. Вокруг страшная жара, чемодан подпрыгивает и постоянно заваливается вбок, и с каждой минутой решение поехать на конгресс кажется всё более малодушным и глупым.

Идиот, думает Северус. Поддался на уговоры старой сентиментальной женщины. Неужто тоже захотелось счастливых воспоминаний?

Отогнав неуместные мысли и крепче сжав чемодан в руке, Северус стремительным шагом ступает на узкие улочки Сорренто.

***

«Земля сирен» – вот как называют этот город.

Северус стоит на берегу Неаполитанского залива и не может оторвать взгляда от синих, обманчиво-спокойных вод. Ему кажется, что он слышит песню: там, на самом дне сладкоголосые женщины-птицы заманивают усталых путников отдохнуть в морских глубинах. Они терпеливо ждут, они умеют ждать – и жертва сама идёт за ними, как когда-то шёл Одиссей.

Рыбаки и матросы молча уходят под воду, а море колышется лёгкой рябью.

Усилием воли разорвав опасный контакт, Северус отворачивается. Не хватало только вспоминать старые легенды. Не хватало только разбудить магию древних мест, которые он бы непременно обошёл стороной, будь в нём хоть капля здравого смысла. Но Северус, кажется, растерял последние остатки.

Кошмар.

Кошмарно всё: жара, тесные улицы, шумные толпы туристов. Северус продирается сквозь них, не испытывая ничего, кроме отвращения. Кто-то врезается в него, задев плечо, и тут же дёргает за рукав в попытке извиниться. Ему хочется зарычать в ответ, но он только отворачивается и прибавляет шагу.

Ему сказали, в Сорренто сейчас горячий сезон:

– Жаль, что ты не попадёшь туда весной, Северус, – Минерва продолжала нести чушь всё с той же глупой улыбкой на лице: – Весной там цветут цитрусы, и запах стоит просто головокружительный!

– У меня в лаборатории каждый день запах головокружительный, – буркнул он, но Макгонагалл, кажется, даже не услышала:

– Зато в конце августа – самое тёплое море. Считай, что тебе повезло.

Окружающие, похоже, считают так же. Загорелые лица так явно и бессмысленно сияют счастьем, что Северусу хочется стереть с них эти нелепые улыбки, не смотреть больше в открытые, распахнутые солнцу глаза. Маленькие пёстрые домики обступают со всех сторон, и он вырывается из их кокона, свернув с базарной улочки, чтобы подняться выше – в сторону центра и роскошных пятизвёздочных отелей.

Ему здесь не место, но, по крайней мере, можно дышать.

Северус замедляет шаг и втягивает воздух полной грудью. Цитрусов нет, есть морская соль, запах жареной рыбы, горячие сгустки влаги и ещё лёгкая свежесть, принесённая бризом откуда-то с юга. Было бы, пожалуй, даже хорошо, если бы не жара – он так и не переодел рубашку, только наскоро высушил на балконе, прежде чем выйти из номера. Заклинания использовать не хотелось – по крайней мере, не слишком часто. Северус поймал себя на мысли, что хочет немного пожить как маггл – и усмехнулся этой затее. В конце концов, даже от магии можно устать.

Он знал, что большая часть зельеваров аппарируют вечером и поселятся в местах побогаче, но с ним не слишком-то церемонились: в последнее время Мастер Зелий растерял львиную долю былой популярности. Странно, что вообще пригласили – должно быть, сказались старые заслуги. Раньше, покинув Хогвартс и открыв собственную исследовательскую лабораторию, Северус рвал и метал, чтобы добиться успеха – в конце концов, тогда у него впервые появились свобода, время… и стимул.

Пожалуй, не стоит об этом.

Дома постепенно становятся выше, лавки – богаче, мелькают яркие вывески ресторанов и хорошо одетые люди. Многие недоумённо смотрят вслед странному человеку в наглухо застёгнутой рубашке и чёрных брюках, удивляясь непривычно угрюмому выражению лица. Северус знает: среди них он как белая ворона, но это его не беспокоит. Его беспокоит другое: то странное волнение, которое накатывает медленно, но неотступно; оно словно усиливается с каждой минутой пребывания в этом городе. Что это: усталость? Предчувствие? Или он настолько отвык от людей, что не может и дня выдержать здесь, в эпицентре воплощённой жизни?

Северус громко фыркает, отчего какая-то женщина испуганно шарахается в сторону. Разумеется, это полный бред – он прекрасно общается с многочисленными заказчиками и поставщиками, с торговцами, с Макгонагалл, наконец. Иногда ему пишет Драко Малфой: сообщает последние новости из Лондона и неизменно приглашает на Рождество. Северус неизменно отказывается.

А то, что происходит сейчас – не более чем выкрутасы его перегревшегося на солнце воображения.

Успокоенный, Северус покупает бутылку воды и, заметив деревянную скамейку в тени оливкового дерева, направляется к ней. Отчего бы не передохнуть здесь? Тем более что солнце уже садится. Скоро огни проткнут этот город насквозь, как иглы – шипоглаза.

Вода охлаждает пылающее горло, и Северус блаженно закрывает глаза. Ему кажется, что он медленно проваливается в густой полусонный туман, в котором нет места тревогам и сомнениям. Здесь хорошо: Северус плывёт куда-то, отталкиваясь от сгустков белого пара – даже туман вокруг горячий и влажный, как воздух, оседает на губах солёными каплями. Лёгкий порыв ветра овевает разгорячённое лицо, и теперь туман пахнет цитрусами – остро, волнующе-пряно. Северус не любит этот запах, ему неспокойно, и сердце отчего-то бьётся неровными толчками.

Ветер гладит его по волосам, принося с собой далёкие звуки музыки:

Открой своё сердце.

И ничего нельзя понять,

И нет ничего, что ещё можно спасти,

Найдя в себе силы…

Северус открывает глаза, возвращаясь в реальность. Его взгляд удивлённо скользит по людям, которых, кажется, стало в два раза больше, по ярко-жёлтым фонарям, по разноцветным сияющим вывескам. И останавливается на террасе маленького ресторанчика напротив, откуда и доносится летняя, тягучая как мёд песня:

…Чтобы любовь не стала ложью,

Чтобы любовь оставалась поэзией,

Чтобы боль обернулась ностальгией,

Возродившись в счастье…

Несмотря на оживленный гул вокруг, терраса почти пуста. Только двое мужчин за крайним справа столиком о чём-то переговариваются, время от времени потягивая коктейли – в высоких стаканах звенит лёд, прозрачная поверхность густо запотела. Вот один из них – черноволосый встрёпанный юноша – что-то старательно вырисовывает пальцем на белом стеклянном боку. Второй наклоняется ниже, шутливо хлопает по плечу. Смех. Лёгкий стук бокала о бокал. Мягкая улыбка, осветившая странно знакомое лицо, повёрнутое в профиль…

Северус чувствует, как земля уходит у него из-под ног.

На какие-то долгие, бесконечно-долгие секунды его сердце останавливается. Оно, наверное, остановилось бы совсем, но юноша всё ещё улыбается, и проклятый орган ударяет в голову так, что темнеет перед глазами:

…Открой своё сердце.

Если твои слова убьют меня,

Ты никогда об этом не узнаешь.*

Северус слышит это отчётливо, как будто музыка звучит в его черепной коробке.

Зелёные радужки неестественно яркие на золотистом от загара лице.

Что ж… давно не виделись, Поттер.

* – Строки, выделенные курсивом – отрывки из песем А.Челентано “April il cuore” в вольном переводе.

========== Глава 2. Думосбор ==========

Когда это началось? Каждый раз, вспоминая, Северус отчего-то видит не их уютную лондонскую квартиру и даже не старый дом в Паучьем Тупике, а мрачные, исхоженные вдоль и поперёк подземелья Хогвартса. Пятый курс Поттера, палочки наизготовку и тяжёлый воздух, наполненный ненавистью – безрассудной, слепящей, яростной.

– Легилименс!

– ПРОТЕГО!

Неопытное, болезненное вторжение в мозг – чувство, как будто тебе вскрывают череп. Но запоздалое осознание и паника, парализующая мышцы, ранят куда сильнее боли. Воспоминания детства, хаотично мелькающие перед глазами, сильнейший ментальный блок – и Поттер отлетел назад, ударившись о полку с ингредиентами. Одна из банок рухнула и со звоном разбилась о каменный пол.

Северус стоял в оцепенении, пытаясь взять себя в руки, по полу растекалась липкая слизь, а зелёные глаза мальчишки смотрели растерянно и… понимающе. Определённо, это было больше, чем он мог вынести.

– Что ж, Поттер. – Усилием воли Северус подавил желание проклясть мальчишку: – Похоже, мы сдвинулись с мёртвой точки. Не помню, советовал ли я вам применять щитовые чары… однако они, без сомнения, оказались эффективными.

Когда Поттер ушёл, Северус подошёл к стоящему на столе думосбору и аккуратно опустил туда новое воспоминание. Прозрачная поверхность на мгновение пошла рябью, потом разгладилась, и Северус вновь увидел это странное выражение на лице Поттера, которого, определённо, не должно было там быть и которое не поддавалось объяснению. Отпрыск Джеймса по определению не мог смотреть на своего ненавистного преподавателя с сочувствием или – упаси Мерлин! – с жалостью. Северус зарычал, и физиономия Поттера тотчас исчезла, уступив место привычному серебристому сиянию.

Он благополучно не вспоминал об инциденте – до тех пор, пока не обнаружил Поттера скрюченным у того самого стола и полностью погружённым в самые отвратительные, самые стыдные воспоминания его юности. Банка с сушёными тараканами оказалась самой незначительной потерей того вечера, и Северус подумал: хуже уже не будет.

Он понял, что ошибся, когда отвратительный, мерзкий наглец явился к нему на следующий день. Северус открыл дверь и на мгновение потерял дар речи – разумеется, Поттер воспользовался этим, чтобы открыть свой поганый рот. Он сутулился, спрятав руки в карманах мантии, на скулах алели некрасивые пятна румянца, и Северус бездумно разглядывал их, пока не выловил из бессвязной речи мальчишки совершенно невозможное слово «простите».

Простите?!.

– Пятьдесят баллов с Гриффиндора! – заорал он во всю мощь лёгких. Поттер вскрикнул и отшатнулся, едва не потеряв равновесие. – ВОН ОТСЮДА, мерзкий выродок!

Ему пришлось выпить флакон полынной настойки, чтобы руки перестали дрожать от гнева. Он мельком подумал, что даже Джеймс не вызывал в нём такой ненависти, как бы абсурдно это ни звучало. Несомненно, Поттер унаследовал лучшие качества своего отца – отвратительный, самовлюблённый, наглый, отвергающий все запреты недоносок – но теперь он и на шаг не приблизится к Снейпу, уж Северус об этом позаботится.

К сожалению, он недооценил упрямство гриффиндорцев.

Поттер преследовал его всюду: задерживался после занятий, ошивался у подземелий, случайно натыкался на него в коридорах. Северус снимал баллы, сыпал отработками (с Филчем), поливал его такой грязью, что самому становилось неловко – и ждал, когда мальчишка оставит свои нелепые попытки поговорить. Однако запасы полынной настойки закончились раньше.

Он как раз варил новую порцию, когда Поттер внезапно материализовался в лаборатории, отбросив какую-то прозрачную тряпку, и решительно сделал шаг навстречу:

– Прежде чем вы убьёте меня или снова снимите баллы, – он усмехнулся, – вам придётся меня выслушать.

Северус в изумлении замер и сжал зубы так, что хрустнула челюсть. Он чувствовал себя хищником, загнанным в угол: если проклятый мальчишка только посмеет сделать его позор достоянием общественности, его репутация будет испорчена раз и навсегда; они все будут показывать на него пальцем, они не забудут этого до скончания веков… Он почти видел пёстрые заголовки Скитер, почти слышал хохот учеников, но Поттер снова вмешался – и вдруг рассмеялся по-настоящему:

– Вы серьёзно решили, что… ох, профессор, – он улыбнулся той обезоруживающей улыбкой, которую Северус прежде мог наблюдать лишь издали. И почти сразу же вновь стал серьёзным. – Я никогда бы не опустился до такого. Если не верите – наложите на меня Обливиэйт, но прежде позвольте сказать.

– Кажется, вы, Поттер, считаете, что можете безнаказанно вытворять всё что угодно. Например, врываться в личные покои преподавателя, – холодно произнёс Северус, скрывая удивление, которое вызвали в нём последние слова мальчишки. – Уверяю вас, это самая большая ошибка в вашей жизни. Вы – дерзкий наглец, который пользуется тем, что ему потворствует директор, но я найду на вас управу, и тогда…

– Нет, сэр, – перебил его Поттер, – вы неправы. Самая большая ошибка в моей жизни – то, что я позволил другим влиять на меня, используя мою детскую любовь к отцу и внушая ложные гриффиндорские идеалы. – Он шумно выдохнул, а Северус захлопнул рот, который всё это время держал открытым. – Я много думал об этом, сэр. Все эти дни. И я хочу сказать, что… вы, конечно, тот ещё ублюдок, но теперь я хотя бы знаю, кто приложил к этому руку, – горькая усмешка. – Я хотел быть похожим на своего отца, хотел брать с него пример… и ненавидел вас, когда вы говорили про него гадости. А теперь оказалось, что вы говорили правду, и я… я больше не могу вас ненавидеть. Потому что знаю, каково это – когда ты один против всех.

Поттер сжал кулаки и поднял на Северуса совершенно несчастные глаза. Лили – мелькнула мысль. Мелькнула и исчезла.

– Это всё ужасно глупо, и Рон бы сказал, что я сбрендил, но… я прошу у вас прощения. За думосбор – это было очень подло с моей стороны. Да и вообще… за всё.

Мне не стыдно, сказал себе Северус. Мне совершенно не стыдно, и я нисколько не удивлён. Это же Поттер – он всегда выкидывает нечто отвратительное. И сам он – отвратителен, воплощение гриффиндорской непредсказуемости.

– С чего вы решили, что меня должны волновать ваши извинения?

– Ну что вы. – Поттер снова посмел улыбнуться. – Как я мог хотя бы заподозрить подобное? Считайте, что это было нужно мне.

– Я что, похож на жилетку для рыданий? – хрипло пробормотал Северус, чувствуя нарастающую мигрень. Зелье в котле слабо булькнуло и отчётливо запахло тухлыми яйцами.

– Оно теперь испорчено, да? – виновато спросил мальчишка. – Простите, сэр, я не хотел… Вы будете накладывать Обливиэйт?

– Пошёл вон, Поттер. – Северус устало махнул рукой. – Прочь. Немедленно.

Наглец умудрился послать ему сочувствующий взгляд, но благоразумно ретировался, пока Снейп не поторопил его каким-нибудь особо мерзким проклятием.

Чёрт знает что, подумал Северус, взмахом палочки уничтожая неудачное зелье.

Чёрт знает что.

Весь следующий год остался в памяти большим туманным пятном, из которого нельзя было извлечь ничего конкретного. Какие-то люди, уроки, Волдеморт, обрывки разговоров, смутные образы, проникновенные речи Дамблдора. И Гарри Поттер – постоянно, неизменно, всюду. Северус подозревал, что мальчишка и стал причиной провалов в памяти; во всяком случае, его память отказывалась фиксировать подобное.

С ним что-то происходило – неопознанный вирус или проклятие, странные симптомы вроде тепла в груди и учащённого сердцебиения. Иногда ему достаточно было просто подумать о Поттере – и желудок простреливало иглой, а в ушах появлялся шум, похожий на шторм в океане. Порой Северус случайно натыкался на Поттера в коридорах и мог видеть ту самую обезоруживающую улыбку, посланную одному из его надоедливых друзей. И чем больше Северус изводил мальчишку на своих уроках, тем чаще эта улыбка вставала перед глазами.

Когда появилась рыжая Уизли, Северус вздохнул свободно. В конце концов, у него были дела поважнее, чем заботиться о юнце, которому предстоит одолеть самого тёмного волшебника столетия. Не то чтобы он доверял девчонке, но, по крайней мере, теперь Поттер был под присмотром. А холод, поселившийся в груди – не что иное, как последствие круциатусов Лорда.

Через месяц Малфой починил Исчезательный шкаф, Дамблдор погиб, а Северус едва не умер от боли в сердце. Он выполнил свой долг, он держал себя в руках, но лютая ненависть и неподдельное горе в глазах мальчишки – не по годам печальных глазах – почти уничтожили его. Это было… неожиданно, и Северусу пришлось жить и бороться дальше с осознанием того, что он в очередной раз сломал собственную жизнь. Разрушил часть себя.

К концу бешеной гонки за Поттером и хоркруксами он был уверен, что разрушать ему больше нечего, и умирал со спокойной совестью. Он разворотил собственную душу, обнажил всё, глядя в глаза мальчишке и безуспешно пытаясь прочитать их выражение. Он позволил себе последнюю мысль, что, отдав воспоминания, он смог (сможет?) разрушить ненависть Поттера – слишком тяжёлое чувство, чтобы с ним умирать. А потом стало тепло, и Северус просто закрыл глаза.

В тот день Поттер спас его. Конечно, помимо этого Поттер спас всю Британию, но Северус всё равно злился. До тех пор, пока мальчишка не навестил его в Мунго.

Именно там, неуклюже бухнувшись на колени, Поттер впервые обнял его.

***

Тёплый летний вечер медленно превращается в ночь, терраса ресторана напротив давно опустела, а Северус всё ещё сидит на скамейке под оливковым деревом и смотрит на расчерченную огнями улицу. Юноша, до боли похожий на Поттера, ушёл вместе со своим спутником, и оба были так увлечены разговором, что не смотрели по сторонам. Северус был только рад этому: слишком много впечатлений для одного дня. Он чувствовал, что сейчас не лучшее время испытывать судьбу, заглядывая в глаза незнакомца; не время преграждать им путь, чтобы сойти с ума или умереть от разочарования. Гораздо лучше провести эту ночь, убеждая себя в том, что Поттер действительно здесь. Что спасительное спокойствие, годами выстроенный мир Северуса вновь перевернулся с ног на голову, придавив его синим, бескрайним небом Италии.

Которое теперь сплошь усыпано звёздами, словно жемчужной крошкой.

Этот юноша был возмужавшей, загорелой копией Поттера, без очков и шрама на лбу, который Северус когда-то так любил прослеживать пальцем. Но у него были зелёные глаза и обезоруживающая улыбка, а ещё он ушёл вместе с тем высоким итальянцем, и от всего этого голова шла кругом. Определённо, пора возвращаться в отель, пока он не напугал кого-нибудь из этих беззаботных идиотов чересчур странным выражением лица.

Будь проклята Гильдия Зельеваров с их сумасбродными идеями. Будь проклята ненормальная Макгонагалл.

Будь проклята его жизнь.

Cagata!*

***

Объятия были дружескими и, пожалуй, слишком крепкими для больного, чудом избежавшего смерти пару дней назад. Северус зашипел и попытался оттолкнуть Поттера, но непослушные руки лишь слабо царапнули тёплую худощавую спину. Неужели орава поклонников до сих пор не откормила народного героя?

– Я так рад, профессор! – Мальчишка, наконец, удосужился отпустить его и уселся на край больничной койки, возбуждённо блестя глазами. – Я всегда знал, я верил, что вы один из нас!

При мысли о том, что Поттер теперь знает всё – или почти всё – Северус почувствовал неуместный стыд. Скривившись, он холодно произнёс:

– Помнится, всего несколько дней назад вы были убеждены в обратном.

Поттер неожиданно стал серьёзным. Северус в очередной раз отметил, как быстро меняется его настроение, и какой он всё ещё нелепый ветреный мальчишка. Стало горько.

– Я… хотел поговорить об этом.

– Не думаю, что это хорошая идея.

– Нет-нет, сэр, это не то, что вы подумали! Я не собираюсь обсуждать ваши воспоминания или что-то вроде того – я знаю, что вы ни за что не позволили бы мне увидеть их, если бы не… – он шумно сглотнул, – если бы был другой выход. Но…

– Но его не было, – мрачно сказал Северус.

– Да, – вздохнул Поттер. – Его не было.

Он нахмурился, нервно покусывая ноготь и глядя куда-то в окно. Такая напряжённая задумчивость не шла Поттеру: отчётливей проступали лиловые мешки под глазами, взгляд потухал, а лоб прорезала глубокая складка. Всё это было неправильным, неестественным – Северусу хотелось взять это юное лицо в свои ладони и стереть с него горькую мудрость, страшные следы войны.

Не оставить даже памяти о ней.

– Я хочу, чтобы вы знали: вам ничего не грозит. Я найду способ убедить Визенгамот в вашей невиновности, не показывая воспоминаний. Ну… или показав лишь малую часть.

– Зачем вам лишние проблемы, Поттер? – устало спросил Северус. – Не проще ли было дать мне умереть спокойно?

– Как вы можете говорить такое?! – возмутился мальчишка. – Вы… вы ведь герой!

– Таких героев, как я, любят только посмертно.

– Вы сами не понимаете, что говорите. – Поттер неожиданно тепло ему улыбнулся. – Я только хотел сказать, чтобы вы не переживали обо всём этом и спокойно выздоравливали. Ну и… ещё кое-что хотел, если честно.

Северус насмешливо вздёрнул бровь. Злиться на мальчишку не получалось, особенно когда тот сидел на его кровати, поджав под себя ногу и слегка касаясь его бедра своей тощей коленкой.

– Я весь внимание.

– Спасибо вам, сэр.

– За что?

– За всё. И… я прошу у вас прощения.

– Тоже за всё?

– За то, что считал вас предателем.

– Вы действительно думаете, что меня волнуют ваши извинения?

– Ну что вы. – Поттер счастливо рассмеялся. – Как я мог хотя бы заподозрить подобное? Считайте, что это было нужно мне.

* – итальянское ругательство.

========== Глава 3. Нечто экстраординарное ==========

Северус встаёт на рассвете, когда Италия ещё только просыпается, разбрасывая повсюду мягкие, по-утреннему ласковые солнечные лучи. В их свете всё кажется светлее и проще, чем накануне, и вчерашняя встреча представляется Северусу досадной ошибкой, странной игрой утомлённого воображения.

Открытие ежегодного международного конгресса начинается в десять, и Северус решает посвятить оставшиеся часы самому себе. Он не делал этого так давно, что кажется нелепым начинать, но со вчерашнего дня внутри появилось странное предчувствие перемен, которые ещё не пришли, но уже маячат на горизонте.

Он включает радио, почти час отмокает в горячей ванне, тщательно расчёсывает отросшие за последний год волосы, перехватывая их сзади чёрной лентой. Сложнее всего подобрать одежду – Северус открывает гардероб и долго разглядывает ровные ряды однотонных мантий и рубашек в попытках найти хоть что-то, в чём он не сварится в первые же полчаса. В конце концов, он привычно облачается в чёрное и уже делает шаг в сторону двери, как вдруг его взгляд падает на синюю бархатную коробочку, которая вчера так и осталась лежать на дне чемодана. Северус задумчиво проводит по ней пальцем, медлит пару секунд, но всё-таки извлекает на свет массивную серебряную брошь, выгравированную в виде свёрнутой в кольца змеи. Змея угрожающе скалится, сверкая прищуренным изумрудным глазом.

Серебристо-зелёный символ Слизерина – как безвкусно и пошло. Такое мог подарить только один человек.

– Ты никогда не носишь ничего, кроме чёрного, так пусть будет хотя бы эта брошь. Мой маленький вклад в твой чрезвычайно скучный гардероб.