Текст книги "Играя за кулисами (СИ)"

Автор книги: raksha_satana

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Апрель, 2019

Мерзотнее тёплого виски может быть только два стакана тёплого виски. Тристан Бенсон налил себе третий. Пить одному – хреновая тенденция, да только вся его жизнь за этот год превратилась в набор каких-то сомнительных действий и решений. Тристан ощущал себя одиночкой в центре Лондоне, городе, который никогда не спит. Где вокруг всегда люди: коллеги, приятели, зрители. И еще недавно жизнь била ключом, теперь же он, словно в крепости, запирался ночами в своей маленькой квартире, которую снял рядом с театром, когда развелся с женой. После дневных репетиций и вечерних спектаклей Тристан просто исчезал из гримерки, не давая коллегам шанса задержать его, утянуть с собой в ночную жизнь Лондона. Нет, в свои тридцать три года один из ведущих артистов музыкального театра неожиданно ощутил себя пустым и постаревшим. И стало откровенно плевать на овации, поклонников, реализацию собственных амбиций.

Только Френсис, трёхлетняя дочка, продолжала греть его сердце и дарить жизни смысл. Но обозленная Джейн крайне неохотно оставляла ребенка с бывшим мужем, поэтому с тех пор, как десять месяцев назад они развелись, Тристан видел дочь не чаще раза в неделю.

Рука сжала стакан с тёплой жидкостью. Перед глазами было распахнутое окно, с ночным ветром пропускавшее в комнату запахи и звуки весеннего Лондона. А раньше Тристану нравился столичный апрель, тёплый, шумный, именинный. Все изменилось внезапно, год назад. Хотя нет, какой там год, намного раньше, целое десятилетие. Жизнь разделилась на «до» и «после», когда он, провинциал, выпускник музыкального училища, приехал в Лондон, как и многие до него, желая покорить театральную сцену столицы. Тристану было всего двадцать три, а он внезапно стал известен как самый молодой Жавер в истории мюзикла «Отверженные». Вот тогда все началось. С этим спектаклем в его жизнь ворвался вихрь, которому досталась тогда желанная для Тристана роль революционера Анжольраса, этот неугомонный болтун и хохмач с синими смеющимися глазами и кроваво-медными волосами. Конечно, он куда больше подходил на эту роль, нежели смуглый темноволосый, похожий на цыгана Бенсон. Сволочь.

Тристан чертыхнулся: из-за нахлынувших воспоминаний рука со стаканом наклонилась, и виски пролился на джинсы. Этот гад умудряется портить жизнь, даже когда его давно уже нет в поле зрения, удивительная способность. И каждое обещание не думать о проклятом Джереми Олдридже заканчивалось вот так, ничем.

Пока Тристан вытирал промокшие штаны полотенцем, заблаговременно повешенном на спинку стула, на котором он теперь сидел, на столе перед ним ожил телефон. Экран мигнул, сообщая, что получено новое сообщение. Пальцы смахнули нужные значки, и захотелось взвыть от досады. Он давно убрал фото этого контакта, давно оставил от имени в записной книжке только фамилию, давно не ждал сообщений и звонков от этого человека. И вот, пожалуйста, Олдридж, новое сообщение.

Прости меня. С днем рождения!

Тристан смотрел на эти пять слов еще несколько секунд, потом отпихнул от себя телефон, так что тот отъехал по столу к другому краю, встал и вместе с бутылкой виски вышел на балкон, редкую роскошь для небольшой квартиры-студии.

Актер отсалютовал ночному городу бутылкой и приложил горлышко к губам. С днем рождения, Тристан Бенсон. Тебе сегодня тридцать три, и можешь быть уверен, то, что сейчас ты в заднице, это лишь начало. Твое здоровье.

========== Глава 1 ==========

Май, 2009

– Бенсон! Эй! Ну ты скоростной, думал, не догоню! – дверь, ведущая в фойе театра, распахнулась, и на лестницу выскочил маленький коренастый паренёк с короткими светлыми волосами, торчащими в разные стороны. – Ну чего ты? Расстроился, что ли? Да брось, это ж не конец света! Дай сигарету.

Тристан протянул собеседнику пачку «Parliament», старательно игнорируя взгляд чёрных пытливых глаз. Природа явно задумывала какую-то каверзу, когда создавала этого сицилийца. Рокко Фортунато был настоящим любимцем судьбы: внешне больше похожий на ирландца и выросший где-то близ Дублина, он, кажется, вобрал в себя все, что накопилось в характере его семьи, много лет назад приехавшей в Британию с Сицилии в поисках лучшей жизни. За время проб Тристан успел познакомиться со многими артистами и музыкантами, и все как один уверяли, что случай Рокко Фортунато – один на миллион. Ему было суждено не дожить до двадцати и умереть от ножевого ранения где-нибудь в подворотне Лондона, куда он сбежал из дома в шестнадцать. И так бы и было, если бы два года назад его пение под аккомпанемент уличных музыкантов не достигло ушей Джеймса Андерсона. Режиссёр и директор музыкального театра вцепился в юного итальянского самородка и буквально силой заставил прийти на прослушивание. Так Рокко получил свой счастливый билет в будущее, и ни у кого, кто видел его на сцене и слышал его пение, не возникало сомнений в справедливости такого расклада. Вот и сейчас итальянцу, действующему артисту труппы, без труда удалось получить роль Грантера в «Отверженных». Роль небольшая, но Фортунато она была по душе. Да и по заслугам.

А вот Тристану не повезло. Хотя за этот год, что он прожил в Лондоне, о везении ему вообще вспоминать не приходилось. Только оказавшись в столице, один на один с мечтой стать артистом и необходимостью выживать, молодой человек осознал, что означали слова отца: «На удачу рассчитывают дураки, умные пашут». Тристан вырос в Грейсфилде, маленьком городке в Сассексе, в семье полицейского и учительницы. Семья с абсолютно традиционными устоями и взглядами на жизнь, без грандиозных планов на будущее. Мама работала в местной школе, отец был констеблем, и оба ожидали, что единственный сын пойдёт по стопам отца и будет служить в полиции. Какого же было их удивление, когда после школы их мальчик, к слову, всегда проявлявший музыкальные таланты, поступил в театральное училище. Правда, родители быстро смирились, решив, что через два года Тристан одумается и выберет себе хорошую уважаемую профессию. А он не одумался, более того, закончив училище, взял да и уехал в Лондон, искать свое место на большой сцене. Отец ждал, что, столкнувшись с безденежьем и страшной конкуренцией, сын, поджав хвост, примчится обратно. И опять нет. Тристан не гнушался никакой работы, ночами вкалывал грузчиком в магазинах и разнорабочим. Надо сказать, что он очень выделялся среди остальных работяг: тонкий высокий юноша с острыми скулами, черным хвостом до лопаток и огромными зелёными глазами, вечно что-то напевающий себе под нос, он все же трудолюбием и честностью заработал себе репутацию надёжного товарища. Потом один из грузчиков предложил ему петь и играть в кафе, которое держала его сестра. Тристан с радостью ухватился за это предложение, тем более, что он уже попал на работу в театр, а совмещать спектакли, репетиции и тяжелый труд по ночам даже в двадцать два года очень не просто. И все это время его преследовало ощущение, что рядом где-то ходит тот самый шанс, который нельзя упустить, несмотря на упаднические разговоры по телефону с родителями. Увы, они сына не могли поддержать. Не понимали. Но Тристан не обижался. Он ждал свой шанс. А пока продолжал работать, играть и жить в маленькой съемной квартире на окраине.

И вот он, шанс, наконец-то. В музыкальном театре готовится постановка мюзикла «Отверженные». Это то, чего Тристан ждал, чего хотел. Более того, на пробы он пришел не просто с улицы: помощник режиссёра оценил его дебют в спектакле «Театр» по Моэму и пригласил на пробы. И Тристан примчался туда на крыльях, уверенный, что ему повезёт. Потому что все ноты и слова он знал наизусть с детства. Потому что Анжольрас был ему очень симпатичен, еще когда он читал Гюго в школе. Потому что не могло не повезти.

Не повезло. Режиссёр постановки, тот самый Джеймс Андерсон, давший путёвку в жизнь Рокко Фортунато, очень долго и внимательно смотрел на Тристана, слушал его исполнение, потом попросил исполнить еще что-то не из «Отверженных». А потом Тристан сидел в коридоре, ожидая вердикта. Там он и познакомился с Рокко, узнал, что на роль Мариуса берут очень многообещающего опереточного исполнителя Элайджу Бакстера, хорошего парня с прекрасным голосом и внешностью шекспировского Ромео. Мимо бродили артисты из массовки, Рокко, понизив голос, кивком головы указал на высокую черноволосую девушку и прошептал, что это Джейн Рендалс, очень амбициозная, говорят, спит с самим Андерсоном, но, увы, на роль Козетты не прошла, не дотянула.

Тристан слушал итальянца внимательно, чувствуя, что нервозность от ожидания постепенно проходит, и к моменту, когда появился помощник режиссёра со списком утверждённых артистов, даже было почти не страшно. В тот день пробы проходили на роли Мариуса, Козетты, Анжольраса, Грантера и остальных революционеров. Когда Тристан не увидел в списке своего имени, ему сначала показалось, что это обман зрения. Не могло такого быть. Но увы.

Все. Точка. Не прошёл, не взяли. И казалось бы, ну что такого? Можно продолжать играть у себя в театре и ждать новых возможностей. Но пролет с «Отверженными» показался в ту секунду просто предательством со стороны высших сил. Тристан не был перфекционистом, совсем нет, да и неудачи он всегда считал нужной ступенью для развития, будь то вождение машины, игра на фортепиано или гитаре, да и пробы в театр тоже. Не здесь и не сейчас, значит, потом. Но «Отверженные» были его мечтой, маяком, надеждой, он верил, что ему суждено в них сыграть. И нет. Вместо него на роль Анжольраса был заявлен некто Джереми Олдридж.

Тристан сделал затяжку и повернулся к Рокко.

– А кто такой этот Олдридж?

Рокко поперхнулся дымом и уставился на Тристана, будто ушам не веря.

– Да ты что, с Луны свалился, телек не смотришь? У него группа своя, «Ginger», рок-н-ролл они играют. И в рекламе он недавно снялся, про шоколад, по-моему. Что, не слышал?

Тристан качнул головой, поправляя волосы, выбившиеся из хвоста. Телевизор он вообще старался не смотреть, все силы уходили на театр, да и не интересно ему было.

– А что ж он в мюзикле забыл, если у него цели другие?

– А кто знает? – Рокко почесал затылок, скрипнув кожаной курткой. – Но я так думаю, имя хочет себе сделать, не только как музыкант, но и как актер. А Джеймс в этом смысле открыт для экспериментов, он и официанта из забегаловки на роль возьмёт, если талант и потенциал почувствует. Значит, зацепил его Олдридж. Кстати, он и внешне на этого Анжольраса похож, рыжий такой, взрывной. Блин, прости. Я не в смысле, что ты нет, я… Твою мать, Тристан, scusi.

– Да ладно, нормально все. Сам знаю, что не мой это типаж, – Тристан пожал плечами и отправил окурок в урну. – Просто настроил себя, понимаешь? Сам виноват, конечно… Ладно, пойду я, сегодня еще дела есть. Счастливо, удачи в постановке.

Тристан пожал руку итальянца и, застегнув до горла толстовку, пошёл вниз по лестнице, ведущей от театра. Холодновато для мая, ветрено. А может, просто так кажется. И дела на сегодня надо срочно себе придумать, чтобы дурь не лезла в голову. Может, в театр на репетицию поехать? Так не нужен он там сегодня…

У оставшегося сзади Рокко зазвонил телефон, разрывая тишину модным речитативом известного рэпера. Тристан ускорил шаг, не желая слушать чужой разговор, и уже почти дошёл до выхода из переулку, в котором располагался театр, когда сзади его окликнули. Обернувшись, он увидел, что его нагоняет итальянец. Рокко лихо затормозил рядом с ним.

– Стой! Не уходи! Звонил сейчас Джеймс. Ну, Андерсон то есть. Ты же свои контакты не оставлял, хорошо, что я рядом был. Он просит срочно зайти к нему, – Рокко перевёл дух и поморщился, глядя на удивленного Тристана. – Не спрашивай, понятия не имею, зачем. Ну пошли, чего встал?

Возвращение в то самое помещение, где недавно проходило прослушивание, было не то чтобы неприятным, но Тристан уже настроил себя на то, что больше сюда не попадёт. И вот, пожалуйста, он снова здесь, стоит перед Джеймсом Андерсоном, который сидит на своём письменном столе и говорит по телефону. Режиссер был похож на викинга: огромного роста, светловолосый и бородатый, с пронзительными голубыми глазами, ему только топора и щита не хватало для полноты образа. Увидев Тристана, он кивнул, приглашая сесть на стул напротив. Разговор свой режиссёр вел то ли на шведском, то ли на датском, понять было трудно. Но, положив трубку, он повернулся к Тристану и неожиданно улыбнулся, чего с ним не случилось ни разу за пробы.

– Хорошо, что вы не ушли, Тристан, найти вас было бы трудно, но я бы нашёл, не сомневайтесь. Давайте сразу к делу.

Андерсон выпрямился в полный рост, сложил руки на груди и посмотрел на Тристан со смесью торжества и азарта в глазах.

– Вы пробовались на другую роль, но я уверен, что могу сделать вам куда более интересное предложение. Как вы смотрите на то, чтобы сыграть Жавера?

========== Глава 2 ==========

Комментарий к Глава 2

Фрагменты из “Отверженных”

Анжольрас, Мариус, Грантер

https://youtu.be/cjp-Gyo5tNM

Вальжан, Жавер, Фантина

https://youtu.be/ykrB0YbvglA

Козетта

https://youtu.be/4C2oPyjoy8g

Фантина

https://youtu.be/vJ7ODztohVg

Август, 2009

– Так, Вальжан, Жавер, Фантина, свободны! Супруги Тенардье, готовимся, сцена в трактире! А где Майкл? Эй! – Андерсон вытер взмокший лоб платком и гаркнул в рупор, заставив вздрогнуть тех, кто стоял рядом. – Кто-нибудь видел Гавроша?!

Тристан зашел за кулисы, на ходу расстегивая синий мундир инспектора Жавера. Четырежды им пришлось отыграть сцену в госпитале, когда Жавер находит Вальжана над телом бездыханной Фантины, и Тристана можно было буквально выжимать. Неожиданно сложной оказалась эта сцена, особенно схватка Жавера с Вальжаном. Тристан еще в школе занимался фехтованием, и это сыграло с ним злую шутку. На выпады Ричарда Райли, игравшего Вальжана, тело Тристана реагировало автоматически, как привыкло много лет назад, и актёрам пришлось изрядно погонять друг друга по сцене прежде, чем режиссер остался доволен. И в этой работе был абсолютный кайф для Тристана, ощущение, что занимаешься тем, чем надо, даже истеричные выкрики Андерсона казались нужными и гармоничными. Но убивала духота, от которой некуда было деваться: чтобы рядом с крепким широкоплечим Райли инспектор не казался тщедушным куренком, Тристану под мундир надели несколько слоёв одежды, к тому же голову уже припекал седоватый парик, а на лице плотными слоями лежал старящий грим. Как ни крути, а Жаверу по сюжету было уже ближе к сорока, и достоверности ради Тристан покорно терпел громоздкое преображение. А вот с голосом ему повезло. Уже в четырнадцать лет его легко путали по телефону с отцом: низкий бархатный тембр, с годами приобретавший все большую музыкальность, позволяли ему исполнять арии героев любых возрастов. А типаж цыганского принца инкогнито добавлял образу редкий для современной сцены трагизм.

– Старина Джеймс так себе инфаркт заработает. Еще один, – Ричард Райли, идя бок о бок с Тристаном по коридору в сторону гримерки, стянул с головы парик. – Черт, а ты хорош. Мне бы так держать сцену в твоем возрасте.

Тристан улыбнулся. Рич ему нравился: на десять лет старше, уже известный и очень талантливый, Райли был удивительно лёгок в личном общении, терпелив и сдержан на репетиции и неизменно проявлял уважение к каждому из коллег независимо от статуса и возраста. С Вальжаном Тристану повезло, он это понял в самый первый репетиционный день, когда Райли влетел в зал с опозданием и тут же перед всеми извинился. Андерсон не любил опаздывающих, но сечь повинную голову не стал. В тот день Тристан и Рич отыграли самую первую сцену на каторге, им это удалось так быстро и легко, что режиссер уже через два часа отпустил их отдыхать и взялся за исполнительниц женских ролей. Ну, а Рич утянул Тристана с собой в бар отметить начало и знакомство. Тогда между ними и завязались приятельские отношения, полные юмора и взаимной поддержки.

– Мальчики, меня забыли! – сзади их нагнала Сенди Мазур, исполнительница роли Фантины.

– Тьфу на вас, угробили девицу и бросили! Ты особенно!

Рич охнул, шутливо получив локтем под ребро. Эта бойкая вездесущая полячка буквально ворвалась в постановку и всех в себя влюбила. Было в ней что-то притягательное, не столько по-женски, сколько на духовном уровне. Со всеми она умудрялась найти общий язык, все, глядя на нее, улыбались. При этом сначала Тристану подумалось, что ей всего лет восемнадцать, но оказалось, что она старше его на три года, да еще и уже дважды мама. С Сенди дружба завязалась сразу, как и с Ричем, и за три месяца репетиций Тристан уже четыре раза был у нее в гостях, а один раз даже остался посидеть с двухлетним сыном Сенди, когда той не с кем было его оставить. С этой девушкой было чертовски уютно, как со старшей сестрой, которой у Тристана никогда не было.

Сенди взяла мужчин под руки, и они втроём продолжили свой путь до гримерки. Русая головка актрисы едва доходила Тристану до плеча.

– Ой, а ты чего такой горячий? Я даже через мундир чувствую, ты не заболел? Смотри, премьера ж через неделю, – ее голос звучал обеспокоенно. Тристан покачал головой.

– Да это все поддева, чтобы Жавер на фоне вот этого преступника бледной тенью не выглядел, – кивок головы в сторону Рича, и мерзкая капля пота стекла от уха за шиворот. – Но я уже почти сварился, честно. О душе мечтаю последние часа полтора.

– Ну ты не жалуйся особо, это не самое трудное, – Сенди улыбнулась и повернула голову к Ричу. – Вальжан твой в прошлом году, когда царя Ирода пел, прямо во время спектакля мизинец на ноге сломал, а там еще и танцевать нужно было. Вот это было тяжко, а, Рич?

– Ой, молчи, дорогая, и не вспоминай, у меня до сих пор ощущение, что тот спектакль кто-то сглазил. Все ни к черту было, с первой сцены, – Ричард покачал головой и поморщился. – Вот кто бы знал, что палец на ноге так долго заживает? А ты, Бенсон, прямо мушкетёр, у меня уже запястье свело с тобой шпагой махать. Учился где, что ли?

– Ага, в школе еще, – Тристан кивнул и сдул со лба искусственную прядь, выпавшую из парика. – Правда, для Джеймса это оказалось больше минусом, чем подспорьем.

– Эх, талантливая у нас молодёжь, куда деваться! Что ж нам, возрастным, делать остается? – Рич скорчил страдальческую мину, и все трое засмеялись, вспоминая, что на репетицию Рич приехал на самокате и в футболке с котом из Шрека.

Гримерок в театре было всего две, женская и мужская, каждая представляла из себя просторное помещение с множеством туалетных столиков, а обилие зеркал создавало ощущение еще большего пространства. Из каждой гримерки был выход в свою душевую, куда теперь и мечтал попасть Тристан. Надо сказать, что у него с детства была странная робость в том, что касалось собственного тела. И раздеваться, и принимать душ в присутствии других людей было для него в школе настоящим испытанием, так что уроки физкультуры оказывались неизменно отравлены этим неприятным ощущением. Видимо, с годами пришла уверенность, а, может, все дело в том, что в выпускном классе в него неожиданно начали влюбляться девушки, но в театр Тристан попал уже не обремененный прежним комплексом и душ после репетиций и спектаклей не стал для него проблемой. В душевой одновременно помещалось четыре человека, так что регулярной стала картина, когда в парах горячей воды несколько голых мужчин стояли вместе, в мыле, и что-то обсуждают. Среди них бывал и сам Тристан.

На стул перед столом начали опускаться мундир, верхние рубашки, нижняя поддева, перед зеркалом лег парик. К Тристану тут же подбежала девушка-гример и начала помогать снимать с лица слои краски. Кроме них с Ричем из актёрского состава в гримерке находились и те из ребят, кто играл революционеров. Рокко сидел на столе в белой рубашке, жилете и в кучерявом чёрном парике, рядом полукругом расположились еще пятеро из тех, кому предстояло идти на баррикады, а в центре, завладев всеобщим вниманием, в кресле устроился высокий рыжий парень в красном пиджаке и что-то вдохновенно рассказывал.

Тристан был уверен, что, впервые увидев Джереми Олдриджа, испытает чувство неприятия, ревности, даже, пожалуй, зависти. На то были причины: быстро простить ему роль Анжольраса Тристан не мог. Однако, оказавшись вместе с Олдриджем на сцене, да еще и сразу в близком контакте, когда нужно было отыграть драку Жавера и восставших на баррикаде, Тристан понял, что злиться или завидовать этому парню у него не было совершенно никаких причин. Роль предводителя революционеров подошла Джереми идеально, и Андерсон был бы полнейшим дураком, если бы взял вместо него кого-то другого. И Тристана отпустило. А тот факт, что они с Джереми были ровесники, способствовал очень лёгкому и быстрому контакту между ними.

Но этот контакт остался только на сцене. После нескольких недель репетиций Тристан мог совершенно точно сказать, что в обычной жизни такого, как Джереми Олдридж, он бы к себе не подпустил. Не то что в качестве друга, даже просто знакомого. Слишком громкий, шумный, активный и смешливый Олдридж казался ему абсолютно никчёмной пустышкой, каким-то образом оказавшейся наделенной потрясающим актёрским и певческим талантом. Вне сцены же он раздражал своим откровенным желанием нравиться, стремлением ответить на каждый флирт с каждой девушкой, жадным интересом к тому, что о нем говорят режиссёры, коллеги, зрители. И хуже всего было то, что на этого парня и злиться было не за что, он совершенно искренне верил, что его должны обожать все.

Находясь рядом, Тристан очень быстро уставал от Джереми, поскольку по какой-то необъяснимой причине оставаться безучастным и равнодушным в обществе Олдриджа не мог никто: он заражал, отравлял, наполняя своей энергетикой и эмоциями всех, кто оказывался в его зоне доступа. Вот и теперь, рассказывая какую-то историю коллегам, Джереми приковывал к себе взгляды, вынуждал слушать, затаив дыхание, совершенно искренне ничего специально для этого не делая. До ушей Тристана долетело имя Гвен Макадамс. Кто-то из парней хохотнул.

– Во даёт Олдридж! За три месяца уже и корда вся у его ног, и главная солистка в рот заглядывает, ну вот где справедливость? – говоривший обратился к стоявшему рядом Элайдже Бакстеру, исполнителю роли Мариуса.

– Бакстер, куда смотришь-то? Он у тебя твою Козетту самым подлым образом отбивает, а ты молчишь!

Раздался дружный смех, и, обернувшись через плечо, Тристан увидел, как заулыбался Элайджа. Вот удивительный человек: тихий, скромный, абсолютно неконфликтный и бесконечно талантливый, любимый всеми, как и Сенди, но по-другому. Бакстер был верный и преданный семьянин, в свои двадцать семь уже имевший жену и четверых детей, и в целом на фоне современного мира он выглядел чуть ли не святым. Поэтому и шутки о его романе с Гвен Макадамс, исполнительницей роли Козетты, всегда были добрыми и абсолютно невинными. И совсем иначе подобное звучало в случае Олдриджа.

– Друг мой, мы разве что-нибудь решаем? – Джереми улыбнулся и подмигнул приятелю. – Женщины сами нас выбирают, в наших силах только поддаться. А Гвен умеет быть настойчивой.

– Ну, будь у меня отец большой шишкой, как у нее, я бы тоже был настойчивым, – и снова раздался дружный гогот.

В гримерку влетел запыхавшийся помощник режиссёра и потребовал всех революционеров на сцену. Тристан проводил их взглядом и усмехнулся про себя. В первое время эта весёлая компания и его регулярно втягивала в свою болтовню, но постепенно немногословного Бенсона оставили в покое и смирились с тем, что он предпочитает молчать и слушать. С Рокко Тристан разговаривал охотнее, чем с остальными, однако совсем уж игнорировать внимание к себе он не хотел, просто сводил его к минимуму.

Из душевой показалась мокрая голова Рича.

– Тристан, можно я твой гель для душа возьму? У меня кончился.

Вот с кем разговаривать всегда было в удовольствие. Тристан кивнул и, дождавшись, пока гримерша закончит свою работу, разделся до белья и пошёл к душевой, забросив полотенце на плечо. Он уже почти дошёл до двери, когда сбоку вдруг возникла фигура в красном и буквально столкнулась с ним нос к носу.

– Ой, прости, – Олдридж отскочил назад, зацепив подбородком голое плечо Тристана, и вдруг покраснел и зачем-то добавил: – Я текст тут забыл.

Сшитые между собой листы сценария быстро нашлись, и Джереми попятился к выходу, виновато улыбаясь.

– Еще раз прости. Ты такой бледный, я не сразу увидел…

Какую бы ещё глупость он ни собирался сказать, все же вовремя остановился, закусил губу и исчез за дверью. Тристан стоял еще пару секунд и, не сдержавшись, рассмеялся. Чудной все же этот Олдридж, явно в детстве где-то сильно по голове получал. Солнечный мальчик, на которого грех злиться.

Потерев плечо, по которому царапнул щетиной Джереми, Тристан шагнул в душевую.

========== Глава 3 ==========

Февраль, 2010

– Черт, Андерсон совсем озверел! Я перед премьерой так не выдыхался, как перед этим сотым спектаклем. Ну ты как? – опускаясь за свой гримировальный стол, Рич хлопнул сидевшего рядом Тристана по спине и тут же отдернул руку, когда тот зашипел от боли. – Чувак, прости, забыл.

Да уж, извинения тут очень помогут, конечно. Тристан замычал в ответ и осторожно дотронулся до челюсти. Дурдом какой-то. С самой премьеры, которая состоялась восьмого сентября, вся жизнь Тристана понеслась вперед невообразимым галопом. Известность и успех свалились на голову неожиданно, но как-то осознать их времени и сил не было, поскольку репетиции и спектакли выжимали все соки. Кроме «Отверженных», Тристану достались роли еще в двух постановках Андерсона, в связи с этим работа в другом театре и пение в кафе быстро исчезли из его жизни. Он заключил с музыкальным театром контракт и теперь дневал и ночевал на работе.

У служебного входа начали караулить поклонники, но оценить всю прелесть и соблазн элементарно не хватало сил, и между приключением с красоткой и сном дома Тристан выбирал сон. Хотя этому способствовал ещё и тот факт, что в любовных делах он всегда чувствовал себя каким-то деревянным. Это Рокко Фортунато славился тем, что не упускал случая развлечься в компании фанаток, Тристан же на этот счет был очень сдержан. И не то чтобы секса не хотелось, очень даже хотелось, но как-то жаль было тратить на одноразовые отношения силы, которых и так оставалось мало.

Самым радостным событием за эти полгода для Тристана был приезд родителей. Он и так по ним очень соскучился, а от ощущения, что они сидят там, в зале, и видят его в свете софитов, видят, ради чего сын так необдуманно, по их мнению, сбежал из дома, внутри все начинало подрагивать от азарта. После спектакля состоялся тот самый, давно назревший разговор, и отец, не скрывая удовольствия, обнял Тристана на выходе из гримерки и заявил, что очень им гордится. Мама просто рыдала от счастья. И Тристан почувствовал, что ему по плечу абсолютно все.

Но эйфория быстро прошла, уступив место адскому напряжению и бесчеловечному графику работы. В какой момент Джеймс Андерсон из доброй феи превратился в злую мачеху, Бенсон так и не понял, но со слов Рича и Рокко, давно к подобному привыкших, режиссер всегда зверел в середине сезона. Особенно он отрывался сейчас, когда на носу был сотый, юбилейный спектакль «Отверженных». И все бы ничего, но у Тристана внезапно прорезался зуб мудрости, от резкого профессионального роста, не иначе. Бенсон страдал вот уже два дня, заглатывая обезболивающие и под их действием неимоверно тупя. И ведь к стоматологу попасть не было никакой возможности: удалить зуб сейчас значило выпасть из обоймы на неделю, непозволительная роскошь, когда через два дня юбилей. И вот Тристан страдал, терпел и тупил, еле открывая рот во время репетиций, потому что челюсть сводило зверски. Даже от хлопка Рича по спине его дернуло, как от электрошока.

В зеркале за спиной Тристана появилась сочувствующая физиономия Рокко.

– Надо тебе компресс из тёплого виски сделать, – но, поймав красноречивый взгляд

Бенсона в зеркале, он тут же покачал головой.

– Хотя да, тебе, наверное, лучше внутрь. Литр.

– Кстати да! Помогает! – оживился рядом Рич, снимая с себя провода с микрофоном.

Тристан замычал, категорически не соглашаясь.

– Я на таких лошадиных обезболивающих, что алкоголь под запретом. Так бы я, может, и выпил.

– Терпи, друг, два дня осталось, – Рокко сжал плечо коллеги, игнорируя шипение. – Сотку отыграем, и попросишь у Джеймса неделю отпуска. У тебя везде дублеры есть, перебьется, в конце концов.

Тут дверь гримерки распахнулась, и в проёме возник тот, кто, как выразился Рокко, перебьется. Андерсон был красный и злой, на виске подрагивали вздувшаяся вена, и надо было быть полным самоубийцей, чтобы сейчас заговорить с ним об отпуске. Двадцать минут назад он воплями погнал артистов со сцены, заявив, что такого издевательства над собой он не потерпит. Хотя все было вполне штатно и без форс-мажоров, просто у главрежа сдали нервы. Бывает, что уж.

– Так, завтра утром чтобы были все, делаем полный прогон. И без опозданий! – Джеймс поискал глазами Тристана. – Бенсон, завтра отдыхай, ты мне на юбилее нормальным нужен, а не дохлой улиткой. Так, что еще? Вашу мать, забыл…

Вся гримерка замерла в ожидании, слушая, как пальцы режиссёра нервно выстукивают по двери.

– Да, вот! В связи с юбилеем у нас через неделю концертное выступление, арии из «Отверженных» с оркестром на сцене Арены.

Тристан не успел сообразить, что именно это может означать, когда из угла уже подал голос Дэвид Солберт, самый старший артист из труппы, знавший Джеймса еще выпускником режиссерского факультета.

– Открытая Арена? Да кто туда придет зимой, холод собачий на дворе!

– Народ уже все билеты раскупил, не сомневайся, на вас посмотреть хотят независимо от погоды, – в голосе Андерсона прозвучали нотки гордости. – А поскольку это концерт, выступаете без костюмов, хоть в шубах, кому холодно. Но утеплители я вам обещаю. Так, и еще. Олдридж, ты где?

Джереми, сидевший за самым дальним столом, подскочил от неожиданности.

– В пятницу двух наших артистов зовут на утреннее ток шоу с Дианой Селми, я хотел отправить Анжольраса и Мариуса, но Бакстер в этот день на выездном выступлении с опереттой. Так что пойдёшь ты и Бенсон.

Тристан, слушая режиссёра вполуха и одновременно счищая с лица грим, так и замер с салфеткой в руке. Приехали. Он резко обернулся к Андерсону, даже не обратив внимания на приступ боли в челюсти.

– Я?! Может, лучше Рокко? Анжольрас с Грантером вместе логичнее, чем с Жавером.

– Нет, идёшь именно ты, это не обсуждается. Тебе полезно, покажешь людям себя вне сцены, а то держишь зрителя на голодном пайке, нельзя фанатов игнорировать. Да не переживай ты так, – видимо, выражение лица Тристана стало совсем растерянным, и Джеймс смягчился. – Никто не ждет, что ты тайны своей личной жизни там начнешь раскрывать. Тем более что идёшь с человеком, который на популярности собаку съел. Все самое каверзное пусть Джереми говорит, а твоя задача – рассказать про Жавера, про постановку и твое в ней место. Пусть народ и без грима на тебя слюни попускает, учитывая, что есть от чего.