Текст книги "Хент"

Автор книги: Раффи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

X

Палатка бека состояла из двух отделений. В одном помещались женщины, а другое служило приемной бека.

Устройство палатки было просто и мало отличалось от бедных палаток курдов пастухов; она была сшита из черной материи, сотканной курдианками. Войдя в приемную, бек приказал слуге, сопровождавшему его, опустить занавеси и уйти. Он сел и стал кого-то ждать; фонарь, висевший на потолке, коптел и тусклым светом освещал палатку. На женской половине было тихо: видно, там все спали.

Вошел Крпо, тот самый курд, которому были поручены ограбленные купцы.

– Успокоились твои гости? – спросил бек, пристально глядя ему в лицо.

– Благодаря милости господина моего… – ответил лукавый курд. – Они поужинали, выпили и, благословив твое имя, легли спать. Авось, приснится им, что товары их найдены…

– «Мертвец не вернется из ада»… – сказал бек насмешливо. – Где спрятали награбленное?

– В нашей деревне, у хромого Ало.

– Хорошие вещи?

– Никогда бог не посылал нам такого добра, бек: золото, серебро, шелковые изделия – словом, найдешь все, что захочешь.

– Никто вас не видел, когда входили в деревню?

– Некому было и видеть – все крестьяне отправились со своими стадами на пастбище, осталось только несколько семейств армян, но и они, как слепые куры, как только смеркается, ложатся спать, боясь выйти из своих лачужек.

– Куда спрятали товары?

– Я сказал уже, в доме Ало. У этого старого волка в доме тысяча закоулков, в одном из них и спрятали добро… сам черт не найдет. Вот я и ключи захватил с собой, – сказал он, вручив беку пару ключей.

– Ну, это хорошо, – заметил бек, – Ало – верный человек, не первый раз он нам помогает.

Потом Крпо начал рассказывать, как они напали на караван, ограбили его и какую проявили отвагу.

– Дай бог тебе здоровья, Крпо, – ответил бек, – я всегда ценил твою смелость. Как только выпроводим этого негодяя (речь шла о мюдире), я разделю награбленное, – и каждый из вас получит заслуженную долю. Крпо поклонился и ничего не ответил.

– Но меня мучит одна мысль, – продолжал бек медленно. – Мне очень неприятно, что это дело случилось во время пребывания здесь этого человека.

– Ты о мюдире говоришь?

– Да, о нем.

– Не велика беда, – сказал Крпо улыбаясь. – Мы проводим мюдира-эфенди с подарками и почестями, чтобы он остался доволен нами. А вслед за ним пошлем двух всадников, которые, не доезжая до Эрзерума, отрежут ему голову и вернутся с нашими подарками. Тогда, конечно, мюдир-эфенди не сможет пойти к вали и рассказать ему то, что здесь видел… Хорошо ли я придумал?

Бек не сразу ответил; он задумался.

– Убийство совершится, конечно, за нашей границей, близ Эрзерума, – прибавил Крпо, – и никто не осмелится подозревать в этом деле нас.

– Не нужно, – ответил бек после минутного раздумья. – Если донесут вали о том, что у нас случилась, я сумею успокоить его другим средством.

В эту минуту Крпо, как бы вспомнив о чем-то, засунул руку за широкую пазуху и вытащил платок, в который была тщательно завернута серебряная шкатулка, украшенная красивыми каменьями; он передал шкатулку беку, сказав:

– Этого я не мог оставить у Ало – вещь маленькая, могла затеряться.

Бек открыл шкатулку, в которой в симметричном порядке были разложены разные женские украшения; кольца, браслеты, ожерелья и прочие золотые вещи с драгоценными каменьями.

– Это принадлежало одному еврею. Он говорил, что вещи были заказаны в Константинополе персидским принцем, который женится этой зимой, – сказал Крпо насмешливо. – Бедняжка невеста! Она лишилась своих украшений. Еврей кричал, пищал, умоляя возвратить ему коробку, но я успокоил его, и он замолк навсегда.

Успокаивать на языке Крпо значило убивать.

– Теперь можешь идти, Крпо, – приказал бек, – поухаживай хорошенько за гостями. Утром подумаем, как нам быть.

Читатель, вероятно, догадался, что Крпо был предводителем разбойничьей шайки, которая и ограбила ночью купцов из каравана. Шайка эта подчинялась Фаттах-беку, за помощью к которому обратились ограбленные купцы.

По уходе Крпо бек долго рассматривал вещи, лежавшие перед ним. Он и сам не понимал, почему эти блестящие камни так заняли его.

«Я пошлю эти драгоценности эрзерумскому вали, лучшего подарка я найти не смогу», – думал он.

Вдруг мысли его изменились, точно в этот момент предстал перед ним образ существа, которое для него было дороже всех на свете. «Нет, нет! Это прекрасное ожерелье должно украсить ее белую шею; эти сверкающие браслеты достойны только ее ручек, а для этих колец созданы ее пальчики», – шептал он с глубоким чувством.

Волшебная сила любви смягчила дикаря; он словно стал благороднее, человечнее.

«Эти украшения нужно оставить для нее, только для нее!» – Увлекшись, он не заметил, что последние слова произнес вслух, и не увидел, как поднялся занавес женской половины шатра, и кто-то, приблизившись к нему, стал как статуя, вслушиваясь в его восторженные слова… Это была его жена – Хуршид, славившаяся своей красотой в целом племени.

Смертельно побледнев от услышанного, она стала позади мужа, словно злой демон, готовый вырвать его душу, как вдруг бек оглянулся и, увидя ее, вздрогнул.

Несколько минут супруги глядели друг на друга молча, как два соперника, решающие, куда нанести удар.

Перед беком стояла шкатулка с украшениями. Жена бросила мимолетный взгляд на шкатулку и села на подушку. Эти вещи, способные свести с ума всякую женщину, в особенности курдианку, которая может, как ребенок, радоваться всяким побрякушкам, в глазах Хуршид были простыми стекляшками, которые, однако, подобно острому ланцету, врезывались в ее сердце.

Бек, заметив ее волнение, сказал:

– Что ты глядишь так сердито? Я уделю тебе часть вещей.

– Мне нужен только саван, ни в чем больше я не нуждаюсь, – ответила жена дрожащим голосом.

Тусклый свет фонаря падал прямо на ее бледное лицо.

– Что случилось, Хуршид? – спросил бек ласковым голосом. – Не приснилось ли тебе что-либо страшное?

– Не сны мне снятся, я вижу наяву, что совершается у меня на глазах…

Бек не сомневался, что не его преступные деяния – разбой и жестокие кровопролития – могли возмутить его супругу. Он знал, что Хуршид, как и всякая курдианка, не дала бы ему покоя, если бы он перестал разбойничать. Следовательно, было что-то другое, возбудившее гнев жены.

Хуршид была единственной женой бека, хотя, по магометанскому закону, ему не запрещалось иметь их несколько. Но, кроме принятого у курдов обычая единоженства, существовала и другая причина, по которой бек не мог иметь второй жены.

Хуршид была дочерью шейха, человека весьма сильного. Его духовная власть распространялась на все племена курдов; одно его слово могло лишить влиятельнейшего вождя занимаемой должности. Бек обязан был своим положением шейху, как единственный зять его. Взять другую жену, имея женой дочь шейха, было бы оскорблением для благородного рода Хуршид. Вот что занимало мысли бека, когда он увидел печальный и гневный облик жены.

Рассуждая практически, он считал невозможным изменить свои отношения к жене, так как она была дочерью шейха. Но когда глаза его опять остановились на блестящих женских украшениях, то в воображении снова явился тот нежный девичий образ, которому минутой раньше он предназначал эти вещи.

Он понял причину гнева жены, и всем его существом овладела ярость влюбленного зверя.

– Хуршид, – сказал он звучным голосом, – чего ты хочешь от меня?

– Я уйду от тебя, – ответила она спокойным тоном. – С этого дня я тебе больше не жена. Завтра я должна ехать к отцу.

– Что за причина?

– Я не допущу, чтобы какая-нибудь поганка делила права жены с дочерью шейха!

– Она будет служанкой.

– У меня их и так много.

– Я люблю ее.

– Люби, сколько хочешь, но дорого обойдется тебе эта любовь…

– Что же ты сделаешь?

– Это мое дело…

– Ты угрожаешь мне, негодная?.. Я сейчас же растопчу тебя и уничтожу, как черепок.

– Ни шагу дальше! Видишь?.. – закричала она, направив на него пистолет и встав в угрожающей позе.

Бек испугался. Он не ожидал такой решительности. Рассудок взял верх над гневом и удержал его от злого намерения, хотя он уже схватился за рукоятку кинжала, висевшего у пояса.

С женской половины послышался плач проснувшегося ребенка. Это был голос мира, который укротил гнев супругов. Материнское чувство победило чувство женской ревности, и Хуршид поспешила к плакавшему ребенку, сказав:

– Я отомщу тебе…

XI

Жена старшины Хачо, родив последнего ребенка – Степаника, умерла. Хачо не женился во второй раз, несмотря на то, что крестьяне его лет очень редко остаются вдовцами. После смерти жены Хачо хозяйкой дома сделалась старшая невестка Сара, известная в семье как умная и деловитая женщина. Нередко сам старик обращался к ней за советами, а другие члены семьи почти всегда подчинялись ее авторитету.

Однажды утром, когда все в доме были заняты своим делом, одна из работниц, ходившая за водой, вернулась с кувшином на плече и, подойдя к Саре, шепнула ей на ухо: «Какая-то молодая курдианка зовет тебя».

– Позови ее сюда. Разве не видишь, что я занята?

– Звала – не идет; говорит, что имеет к тебе очень важное дело.

Сара вышла. У калитки стояла девушка высокого роста, сухощавая, со смуглым, приятным лицом.

– Уйдем подальше, к тем деревьям, там никто нас не увидит, – сказала она, указав рукой вдаль.

При взгляде на горевшие глаза незнакомки в сердце Сары закралось невольное сомнение. Зачем звала ее эта дикарка вдаль, где никого не было? Какое дело могла она иметь к ней?

– Заходи к нам, – сказала Сара, взяв ее за руку. – Пойдем ко мне, если хочешь, чтобы нас никто не услышал; у нас найдется укромный уголок.

Незнакомка молча согласилась, и они пошли в другой конец двора, обсаженный тутовыми деревьями.

– Присядем здесь в тени, – сказала Сара. Они уселись рядом на густой траве.

– Теперь расскажи мне, милая моя, – продолжала Сара дружеским тоном, взяв ее за руку, – что ты хотела мне сказать?

– Джаво послана к тебе госпожой Хуршид; ты ведь знаешь ее. Джаво[12]12
  Курды часто говорят о себе в третьем лице.


[Закрыть] каждый день благодарит бога за то, что он послал ей такую хозяйку, которая не бьет Джаво, любит ее и все старое, поношенное отдает ей; но кто скажет, что это старое? Видишь на мне это платье? Разве оно похоже на поношенное? Хозяйка меняет платье каждый день и раз надетое в другой раз не надевает.

И в самом деле, курдианка была одета довольно чисто, даже богато. Но из всего ее бессвязного рассказа Сара ничего не могла понять, кроме того, что ее зовут Джаво и что она прислуга Хуршид – жены знакомого их дому Фаттах-бека. Хуршид Сара знала давно, и ее очень интересовал вопрос: зачем послала та к ней эту глупенькую девушку? Однако, несмотря на свое крайнее любопытство, Сара, будучи знакома с характером диких курдианок, ждала, чтобы та по-своему передала ей то, что хотела сказать.

– Тебя зовут Джаво, да? Какое славное имя!

– Мама называла меня Джаваир, но хозяйка сократила мое имя, находя его очень длинным.

– Я тоже буду называть тебя так, как она. Джаво, деточка, что же сказала тебе госпожа, когда посылала ко мне?

Но Джаво уклонялась от прямого ответа; видно, мысли путались в ее голове, и она не знала, в каком порядке передать их; наконец она ответила:

– Госпожа Хуршид прошлой ночью поссорилась с беком. Ты не думай, что Джаво – ребенок, она хитра, как сатана. Когда хозяин поссорился с хозяйкой, она подслушивала их за занавеской. Ах, как злилась госпожа! Она рвала на себе волосы, платье, жаль было его – не досталось оно Джаво…

Заметив, что легкомысленная девушка очень любит одеваться, Сара проговорила:

– Джаво ведь умеет шить, сошьет и наденет.

– Как не уметь шить. Видишь эти пальцы, много раз колола их Джаво, когда мама учила ее шить.

– Вижу, что ты способная девушка. Расскажи теперь мне, из-за чего ссорятся твои хозяева?

– Хозяин мой говорил, что приведет новую жену, а хозяйка отвечала на это: «Нет не приведешь, а если это случится, то я повешусь». Разве это не грех? Зачем ему другая жена? Где он найдет лучшую?

Сара постепенно разгадывала темную загадку…

– Да, нет подобной Хуршид! – ответила она. – Но скажи мне, Джаво, какую жену он хочет привести?

– Хозяйка умрет, если это случится, и Джаво недолго проживет после этого, – сказала служанка, и глаза ее наполнились слезами.

– Скажи же, кого он выбрал в жены? – повторила Сара, потеряв терпение.

– Спроси прежде, зачем хозяйка послала сюда Джаво, тогда Джаво скажет, кого бек хочет привести.

– Хорошо. Зачем послала она тебя?

– После ночной ссоры, утром, хозяйка позвала Джаво и говорит: Джаво, ты пойдешь к нашему куму Хачо, поклонишься Саре, опросишь, как она поживает и скажешь… Ах, я и забыла спросить о твоем здоровье!

– Не беда! Что же она сказала?

– Она сказала: позовешь Сару в уединенное место и скажешь… потому я и звала тебя под дальние деревья.

– И здесь не дурно: никто нас не услышит – что же дальше?

– Хозяйка сказала, чтобы вы поспешили увезти Степаника в другую страну. Если у вас нет людей, то она обещалась дать своих, и они проводят его туда, куда захотите. Все это госпожа сказала Джаво, когда чуть-чуть занималась заря. «Клянись!» – сказала она, и я поклялась никому не говорить об этом. Хозяйка пригрозила смертью Джаво, если она выдаст другому эту тайну. Джаво страшно боится: она может это сделать. Джаво сама видела, как госпожа убила одного слугу, а за что – этого Джаво не скажет…

Но несчастная Сара уже не слушала ее…

При имени Степаника она ужаснулась и едва не потеряла создания.

Наивная девушка, хотя и не поняла причины глубокой печали женщины, все же начала утешать ее.

– Пусть не горюет Сара! Пока жива хозяйка Джаво, она не позволит, чтобы из вашего дома увели девушку.

– Какую девушку? – спросила Сара, немного опомнившись. – У нас взрослой девушки нет.

– Беку известно, что Степаник не мальчик.

Во время этого разговора Степаник кормил свою козулю.

Солнце освещало его красивое лицо, и издали обрисовывалась его изящная фигура. Сара, указав на него, сказала:

– Вот Степаник! Всмотрись хорошенько, разве похож он на девушку? Кто это солгал твоему господину?

– Ему сказала одна из ваших работниц – жена пастуха Хило. Хозяйка говорила, что убьет ее за это.

– Жена Хило солгала. Мы ее поймали в воровстве и выгнали, вот она и отомстила.

Сара заметила, что Джаво, хотя и казалась наивной, была не так глупа, как можно было о ней думать. Увидев ее искреннюю преданность своей госпоже, свойственную полудиким слугам, Сара поручила ей передать кое-что Хуршид по секрету, предварительно поблагодарив ее и выразив ей душевный привет. Затем она попросила Джаво сообщить Хуршид, что слух о Степанике неверен, но все же, если она желает удаления его, то это будет исполнено. Наконец Сара изъявила желание лично повидаться с Хуршид, чтобы посоветоваться об этом деле, и чтобы Хуршид сама назначила место свидания. Окончив свои поручения, Сара спросила:

– Умница моя Джаво, ты можешь передать в точности то, что я тебе сказала?

– У Джаво хорошая память, Джаво не забудет ничего, – ответила она, повторив все, что говорила ей Сара, хотя не в должном порядке и несколько путаясь. Сара, указав на ошибки, заставила ее повторить несколько раз заданный урок.

– Теперь Джаво скажет так, как передала ей Сара, – проговорила курдианка. – Дорогой она еще повторит эти слова, чтобы лучше запомнить.

– Тебя могут подслушать, – заметила Сара.

– Джаво не так глупа: она будет повторять в уме.

Девушка взглянула на небо и, увидев, что солнце уже довольно опустилось, встала, сказав, что оставаться дальше не может, потому что путь к стану бека далекий.

– Подожди, Джаво, я принесу тебе подарочек; ты славная девушка. – Сказав это, Сара ушла в комнату.

В это время Степаник, занятый во дворе своей козулей, увидев Джаво одну, подошел к ней.

– Ты уходишь? – спросил он ее.

– Видишь, где солнце? Скоро стемнеет, – ответила она, указав на небо.

– Ты пришла к нам в гости и уходишь, ничего не поев, – сказал Степаник.

– Эх, Джаво и забыла про свой голод. Она сегодня ничего не ела.

– Я принесу тебе чего-нибудь поесть.

Курдианка, тронутая добротой юноши, обняла и поцеловала его. Степаник побежал к себе в дом и принес хлеб, намазанный маслом и медом.

– Садись и ешь.

– Джаво будет есть дорогой.

Наконец пришла Сара, держа в руке красный шелковый платок, – самое лучшее украшение для курдианки. Увидев его, Джаво подпрыгнула, как ребенок, выхватила из рук Сары дорогой платок, обмотала им свою красивую головку и, как бы смотрясь в зеркало, обратилась к Степанику и Саре:

– Мила ли теперь Джаво?

– Очень мила, – ответили в один голос Степаник и Сара.

– Ну поцелуйте ее.

Сара обняла и поцеловала девушку.

– Иди и ты, Степаник. Он исполнил ее просьбу.

– Теперь и Джаво вас поцелует. Искренно расцеловав обоих, простодушная курдианка отправилась в свой стан.

XII

Только после ухода Джаво Сара по-настоящему осознала весь ужас того известия, которое сообщила ей курдианка.

Степаник стоял тут же, не подозревая, какая участь его ожидала. Он положил руку на плечо Сары и спросил:

– Почему все курдианки такие глупые?

– Они не глупые, дитя мое, – ответила Сара с материнской нежностью. – Их плохо воспитывают, и они растут, как дикие животные в горах.

– Как моя козуля, – прибавил Степаник. – Вот уже несколько дней я ее кормлю, обнимаю, ласкаю, а она не любит меня, стоит мне только подойти к ней, она сейчас же убегает.

Когда Степаник говорил это, Сара смотрела на юношу, и глаза ее наполнялись слезами. До сегодняшнего дня она ни разу не смотрела на его детски нежное лицо таким испытующим взглядом, никогда не замечала красоты его нежного, изящного сложения. Она отвернулась и отерла слезы, чтобы Степаник не заметил их.

А он, заинтересованный курдианкой, сказал:

– Она была голодная, с утра ничего не ела. Я принес ей хлеба с маслом и медом, но она не захотела есть здесь, а взяла с собой в дорогу, видно, очень торопилась. Так ведь, Сара?

– Да, торопилась. Идти ей далеко.

– До какого места?

– До тех синих гор.

– Ведь скоро стемнеет. Как же она пройдет одна по этим горам?.. Сара, неужели ей не страшно?

– Конечно, не страшно, они привыкли. Разве волчонок боится чего-нибудь?

Кто-то позвал Сару, и разговор был прерван.

Несчастная Сара целый день провела в мучительном раздумье. Она, точно пьяная или безумная, не знала, что делала; вместо нужного предмета брала другой, шла не туда, куда следовало, путалась, ошибалась и часто вздыхала.

В лихорадочном волнении она думала о Степанике, о своем любимце, который, рано лишившись матери, вырос на ее руках. Теперь ему угрожала опасность. Кому могла она рассказать слышанное от курдианки? Она знала, что это известие могло убить старика-отца. Он не пережил бы этого удара, так как давно уже носил в сердце неизлечимую рану… Между тем и скрывать этого было нельзя, да и опасно. Нужно принять какие-то меры и предупредить ожидаемое несчастье. Но кому открыться?

Весь день мучилась она и все же ни на что не решилась. Вечером, когда Сара осталась наедине со своим мужем Айрапетом, тот спросил:

– Сара, ты сегодня какая-то странная; уж не больна ли ты?

– Голова немного болит, но это пустяки, – ответила она, не желая огорчать мужа сразу.

– Натри лоб уксусом, поможет.

– Я уже все пробовала.

Решившись сообщить мужу сегодняшнее известие, Сара старалась понемногу его подготовить, но не знала, с чего начать, пока он сам не пришел ей на помощь.

– Сегодня приходила к нам какая-то курдианка… Кто она такая? – спросил он.

– Это прислуга Хуршид, жены Фаттах-бека.

– Всегда, когда эта тварь или его люди переступают порог нашего дома, я чую что-то недоброе. Когда, наконец, эти негодяи перестанут ходить к нам?

– Но все, что мы терпели от них до сих пор, нужно считать милостью бога… – ответила жена загадочным тоном.

Айрапет побледнел. Заметив это, Сара продолжала:

– Какое бы несчастье и горе не послал нам господь, мы должны нести его терпеливо…

Несчастные люди! Во всяком горе находят утешение в боге, приписав все богу, одному только ему всякое страдание, – все то, что переносят в жизни; точно бог создал несчастья.

– Что такое? – спросил Айрапет с тревогой. – Что случилось?

Сара передала ему все слышанное от курдианки. Во время рассказа лицо Айрапета все время менялось: на нем появлялись то ужас, то презрение, то свирепый гнев, переходивший в печаль и сожаление…

– Я давно ожидал этого… – произнес он после минутной растерянности. – Бедный отец, он не вынесет такого горя…

– И я целый день думала о нем, – оказала Сара. – Он умрет, непременно умрет. Оба задумались.

– Отец не должен знать об этом, – заговорил наконец Айрапет.

– Но от братьев нельзя скрыть, – оказала Сара.

– Я им скажу.

– В таком случае нечего терять времени. Сегодня же объяви им – каждая минута дорога для нас. Что бы ни решили предпринять, делайте скорее. Как знать, что может случиться завтра.

Некоторые из братьев были дома, другие еще не возвращались с поля. Айрапет встал, приказав жене ничего не говорить невесткам, пока он посоветуется с братьями. Он позвал тех, которые были дома, и дорогой объявил, что должен сказать им нечто важное, и нужно, чтобы собрались все братья. Местом для разговора он выбрал глухую рощу недалеко от мельницы, опасаясь, что дома им могут помешать или их случайно накроет отец.

Когда все братья собрались, Айрапет объявил им услышанное от жены. Впечатление было ужасным. Все точно приросли к своим местам. Никто не мог промолвить ни слова. Так летним вечером стая сытых веселых воробьев, собравшись после дневной суеты на ветках деревьев, пищит, щебечет, наполняя воздух жизнерадостным криком – вдруг пролетает ястреб и… вся стая моментально замирает. Такое же действие произвели на братьев имя Фаттах-бека и весть о его злом умысле.

– Вот вам дружба курда, – заговорил один из них. – Бек считается приемным отцом наших детей и все-таки забывает наш хлеб-соль.

– Какая может быть дружба между волком и овцой, между лисой и курицей, – оказал Айрапет возмущенно. – Но мы хуже баранов и кур. У барана есть хоть рога, и он иногда ими дерется, у курицы острые когти, и она царапается ими… А у нас ничего нет для самозащиты. Мы – ничтожество. – Он произнес это с такой злобой, что братьям стало жутко.

– Что мы такое? – продолжал Айрапет. – Сильные и дельные работники, этим мы гордимся. Но и осел, лошадь, бык и буйвол сильнее нас и работают больше нас. Мы, как и они, рабочий окот, ничего больше… Копье курда совершает больше дел, чем наш трудолюбивый плуг; мы зарабатываем – они жрут; мы воспитываем красивых девушек – они берут их себе… Что красиво, что хорошо, – не для нас, мы его не заслуживаем. Нам остается все безобразное, плохое…

Несколько дней назад я говорил об этом с отцом, и он старался убедить меня в том, что положение наше не так плохо, ссылался на наше богатство. Но для уничтожения его достаточно одного набега шайки курдов. Поди теперь скажи ему, что хотят вырвать из твоих объятий, увести любимое дитя, а ты не смеешь протестовать… И это называется хорошим положением. Это может терпеть только армянин! Попробуй вытащить из берлоги тигра его детеныша – он растерзает тебя на кусочки. Так же поступает и курд. А мы что такое?.. Ничтожество!..

Слова Айрапета так сильно разожгли сердца некоторых братьев, что они в порыве гнева решили сопротивляться до смерти, чтобы не отдать Степаника в руки курдов.

– Это ни к чему не приведет, – ответил рассудительный и опытный Айрапет, – мы умрем, а Степаника все-таки увезут.

– Уж лучше умереть и спокойно лежать в могиле, чем видеть бесчестие нашей сестры! – воскликнул Апо.

– Умереть из-за одной девушки, оставляя детей наших сиротами! Какие вы умники! – заговорил один из братьев, по имени Оган. – Я умываю руки в этом деле. Есть у нас сестра – пусть не будет ее, невелико горе. Из-за чего, спрашивается, мы должны жертвовать головами?

Ако, будучи человеком расчетливым, поддержал Огана.

– Я не вижу в этом большой беды. Совсем неплохо иметь зятем Фаттах-бека. Нас станут больше уважать и бояться. Вот наш сосед Мко – жалкий был человек, дома корки хлебной не нашлось бы, а как породнился с курдом – все стали бояться его. Попробуй перечить ему – сейчас же зятя на тебя натравит, а что тому стоит человека ночью в постели зарезать. Чем плохо иметь такого зятя?

Эти слова возмутили Апо.

– Иисус Христос, ты с ума сошел, Ако, подумай, что ты говоришь! Мы должны отказаться от нашей святой веры, отдать нашу сестру на поругание неверным курдам только для того, чтобы все уважали нас? Не нужно нам такое уважение! Может люди и станут выказывать нам уважение, но в душе они проклянут нас. Кто любит Мко? Другое дело, что боятся – но ведь и волков тоже боятся…

Другой из братьев, все время молчавший, стал возражать Апо, указывая на неизменные законы жизни, установленные богом.

– Чему быть, того не миновать, – сказал он. – Бог создал курда – курдом, армянина – армянином. Курду он дал в руки оружие, армянину – лопату; одно не может заменить другого; все зависит от бога. «Ворона очень желала бы иметь перья павлина, но кто ей даст их?». Бог сотворил одних так, других иначе.

– Ты забываешь, брат, – ответил ему Апо, – что ворона и павлин – разные птицы, а курд и армянин – оба люди. Курд не родится на свет с оружием. И причем тут бог? Разве он дал в руки курда оружие, чтобы тот убивал нас и уводил наших девушек? Разве он создал нас такими несчастными и трусами? Бог не вмешивается в эти дела. Он дал нам разум, чтобы мы выбирали то, что хорошо, что полезно. Если ты сейчас бросишься в реку, бог не спасет, ты сам, по своей воле, погубишь себя…

Айрапет в глубоком молчании слушал этот спор. Он готов был расцеловать Апо, но не делал этого, не желая обидеть других.

– Вот видите, – сказал он тихо. – Нас здесь шесть братьев, и мы не понимаем друг друга, – не можем найти общего языка. Как же привести к согласию весь народ! А до тех пор, пока у нас нет единодушия, участь наша будет такова. Нас будут бить, плевать нам в лицо, будут уводить наших жен и дочерей, грабить наше имущество, а мы вынуждены будем терпеть всякие бесчестья, мучения и, как волы, работать для счастья и благополучия нашего врага. И мы должны еще благодарить бога за то, что он щадит нашу жизнь и дает нам возможность ползать по земле, подобно ничтожным пресмыкающимся!..

Сказав это, Айрапет предложил удалить Степаника из дома и скрыть его в монастыре св. Иоанна, пока не представится возможность провести его на русскую границу, где он будет в безопасности.

Оган и Ако не согласились и с этим предложением. «Скрыв нашу сестру, – говорили они, – мы вооружим бека против себя, и он в гневе отомстит нам». Они предложили оставить Степаника дома, повторяя: «Как предназначил бог, так и будет, волю бога человек изменить не может». Некоторые советовали объявить обо всем отцу, чтобы он, как глава дома, разрешил вопрос по-своему и сделал то, что признает нужным.

Так продолжали они спорить и не смогли прийти к какому-нибудь решению. Вдруг откуда ни возьмись вмешалась в их спор зловещая сова; ее пронзительный крик, предвещающий несчастье, послышался из-за деревьев, и все невольно вздрогнули.

– Слышите, мы были правы, – воскликнули Оган и Ако, – сова подтверждает наши слова. Плохо нам будет, если мы удалим Степаника.

Айрапет и Апо остались при своем мнении. Совещание же не дало никаких результатов.