Текст книги "Хент"

Автор книги: Раффи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

XXVII

В то время как Томас-эфенди и офицер строили свои планы, во дворе между солдатами происходил такой разговор.

– Мухамуд, – спросил один из них своего товарища, – если останемся здесь ночевать, какую из невесток этого армянина ты выберешь себе?

– Мне очень понравилась та маленькая, краснощекая, – ответил он.

– А меня совсем свела с ума эта черноглазая, – сказал первый.

Во время обыска в женской половине дома солдаты, видно, обратили внимание больше на женщин, чем на обыск. Где женщина, там магометанин забывает все.

Впрочем, были и такие, которых скорее заинтересовало богатство Хачо.

– С каких пор грызет меня жена, чтобы купил ей медный котел для молока, просто покою не дает, – сказал пожилой солдат, – а здесь я как раз наткнулся на такой точно, какой ей нужен. Когда буду уходить – непременно унесу.

– А я заметил красивый коврик, – вмешался другой, – хорошо бы отдыхать на нем после сытного обеда и курить кальян, приготовленный рукой женушки.

Пожилой солдат, человек практичный и религиозный, заметил:

– Такие коврики более удобны для намаза[35]35
  Намаз – молитва.


[Закрыть]. Другой солдат, видно более завистливый и злой, сказал:

– Отчего это у гяуров должны быть такие красивые жены, такой богатый дом? А у нас дома нет и куска старого ковра, чтобы детям было на чем спать… Гяур должен быть подпоясан старым тоненьким кушаком, который при кашле может разорваться на десять кусков.

Эта обыкновенная поговорка магометан. На Востоке владелец толстого и роскошного кушака считается богачом и почетным человеком. По мнению мусульман, армянин, или гяур, должен быть так беден, что кроме старого кушака, который не выдержит даже малейшего напряжения от кашля, у него ничего быть не должно… Армянин не должен иметь и красивой жены, потому что он гяур; все ценное, красивое должно быть собственностью мусульманина.

Некоторые из солдат вышли в густой, тенистый сад, заботливо выращенный Хачо и его невестками. Солдаты ломали ветки деревьев, срывали зрелые плоды, а зеленые бросали на землю и топтали ногами. Старик видел все это, и сердце его разрывалось на части. Он вспомнил старинную персидскую поговорку: «Если начальник возьмет у садовника яблоко, то его солдаты вырвут все деревья с корнем». Турок способен на такое варварство. Кто не имеет жалости к живому растению, тот не может чувствовать жалости и к людям. Турок съест плод, а само дерево уничтожит. Турок отнимет у человека деньги, добытые трудом, а его самого убьет… Как безжалостно уничтожил он прекрасные леса на своей земле, так же безжалостно убивает он и своих подданных других наций…

Старик вошел в кухню, где шли приготовления к обеду. Несчастный человек! Он был уже арестован в собственном доме и, находясь в тюрьме, исполнял святой долг гостеприимства по отношению к своим тюремщикам.

– Что это за люди? Чего они ищут? Зачем разрушают наш дом? – спросила Сара со слезами на глазах.

– Бог их знает… – печально ответил старик и приказал скорее подать обед.

Женщин охватил ужас: они скрывались в комнатах от наглых взоров солдат. Для них было ясно, что случилось что-то особенное, позволявшее солдатам относиться к их дому с таким неуважением, тогда как раньше при наезде таких же гостей честь дома старика Хачо была всегда уважаема.

Айрапет и Апо, ушедшие утром с Варданом на поиски Салмана, еще не возвращались. Остальные сыновья Хачо, услышав о безобразиях, творимых турками в их доме, сейчас же прибежали с поля домой.

Они были очень разгневаны, но не на турок, а на отца: люди с рабской психологией всегда оправдывают поступки тирана, считая их естественными, и обвиняют себе подобных за то, что те «разгневали своего господина»… Сыновья Хачо возмущались отцом, и упрекам их не было конца. Они обвиняли его за то, что он оказал гостеприимство таким опасным людям, как Вардан и Салман, и готовы были пойти и рассказать офицеру все, что знали, думая расположить его этим в свою пользу.

– Ты сам своими руками разрушил свой очаг, – говорили они отцу.

– Пусть рушится он… – ответил глубоко возмущенный старик, – раз в нем живут такие недостойные дети, как вы… Вы заслуживаете проклятия и гибели, если у вас нет мужества и чести. Мои настоящие сыновья – это те, против которых вы сейчас говорили. Мне не жалко, если из-за них я потеряю все, что у меня есть…

Последние слова старика еще более ожесточили сыновей. Но рассудительный старик, опасаясь, чтобы они не сболтнули лишнего или не сделали какой-нибудь глупости, постарался успокоить их тем, что ничего опасного нет и что можно подкупить турецких чиновников несколькими золотыми, тем более, что Томас-эфенди обещал помочь. Это несколько успокоило сыновей старика. На подобных людей имена «всесильных» оказывают громадное впечатление – Томас-эфенди обещал, следовательно, он мог сделать все.

В эту минуту в дверях показался сам Томас-эфенди и закричал:

– Старшина Хачо, поторопись, надо накормить этих хищников!

– Обед готов, эфенди, – ответил старшина, – сейчас подадут.

Сыновья старика стали накрывать один стол в приемной, а другой для солдат, которые становились все несноснее. В таких случаях турок в доме армянина слишком нахален: он начинает требовать таких блюд и напитков, о которых знает только понаслышке. Каждое слово – «нет», произносимое хозяином дома, встречается руганью. И хотя в доме старика Хачо всего было приготовлено вдоволь, все же сыновья старика измучились, удовлетворяя требования бесстыдных гостей.

Офицер и Томас-эфенди обедали в приемной, старик в знак особого уважения к гостям сам прислуживал им.

Сыновья Хачо прислуживали солдатам. Увлекшись напитками и вкусной едой, гости на время успокоились. Воспользовавшись этим, старик, подозвав к себе Сару, шепнул ей на ухо:

– Дочь моя, вот тебе ключи, поспеши спрятать все ценное, что есть в доме; ты ведь знаешь, куда нужно прятать.

– Знаю… – ответила несчастная женщина, и глаза ее наполнились слезами; она поняла, что предупреждение старика говорило о близкой опасности.

– Слушай и не падай духом, – продолжал старшине, – наш дом не впервые переживает подобные несчастья. Бог даст – все минет, нужно только терпение. После того как спрячешь вещи, невесток с детьми отправь в деревню к родителям, а вы с Лала идите к куму Зако. Оставайтесь там, пока выяснится, чем кончится эта история.

Некоторые из невесток Хачо были из села О… а остальные из ближайших деревень, поэтому им не трудно было скрыться на некоторое время у своих. Одна только Сара была издалека, ее родители жили близ Баязета, поэтому старик предложил ей отправиться к куму Зако, живущему в той же деревне.

– Да, вот еще что, Сара, – продолжал стариц Хачо. – Айрапет, Апо и Вардан отправились с утра искать Дудукджяна и, вероятно, не знают, что здесь творится, пожалуй, еще вернутся домой и попадут в ловушку. Пошли сейчас же кого-нибудь за ними и вели сказать, чтобы они скрылись где-нибудь и ждали моих распоряжений.

Последние слова старика совсем убили бедную женщину. Значит, ее любимому мужу тоже грозит опасность. В чем он провинился? Что он такого мог сделать!.. Сара была достаточно умна, чтоб не знать некоторых намерений своего мужа, от которых постоянно ожидала дурных последствий.

– Кого же послать? – спросила она печально.

Вопрос этот был задан Сарой не напрасно: если в минуты опасности даже брат отрекается от брата и идет против него, то как же положиться на чужих?.. Братья были сильно возмущены Айрапетом, и Сара только что слышала, как они ругали его.

Старик Хачо понял, что хотела сказать Сара, и с грустью ответил:

– Я знаю, Сара, что никто не пойдет… Я знаю, что все покинут нас во время опасности… Но слуги Вардана – Сако и Его – здесь, они смелые ребята и очень ему преданы. Поспеши сообщить им, в чем дело, и они вмиг разыщут Вардана с товарищами и сделают все нужное. Пусть скажут им об аресте Дудукджяна, об обыске. Остальное они поймут сами.

Старик вышел из женской половины дома, уверенный, что рассудительная и умная Сара исполнит все согласно его желанию.

Проходя через двор, старик увидел, что представители власти и закона, насладившись щедрыми дарами стола крестьянина, напившись досыта вина и водки, устроили настоящее столпотворение. Он прошел мимо, не желая видеть их наглости и нахальства, против которых ничего не мог поделать.

Турки-чиновники не особенно придерживаются религиозных запретов. Употребление спиртных напитков для них приятная привычка – запретный плод всегда сладок. Пьяный магометанин превращается в зверя. От опьянения он приходит в неистовство. Великий Магомет был прав, когда запретил им употребление водки.

Между тем в ода было тоже весело. Офицер выпил много, и беседа его с эфенди приняла более интимный характер.

– Сколько у тебя жен? – спросил офицер. Эфенди улыбнулся:

– «Осла спросили, сколько у него жен, он указал на весь табун».

Если эфенди начинал выражать свои мысли анекдотами об ослах, то это значило, что он находится в хорошем расположении духа.

– Но христианам, кажется, запрещено иметь больше одной, – заметил офицер.

– Магометанам тоже ведь запрещено пить водку и вино, между тем вы пили не меньше меня, – сказал эфенди, довольный своим удачным ответом.

Разговор их прервал хозяин дома, который принес рахат-лукум и свежий измирский инжир. Поставив угощение на стол, он проговорил:

– После обеда приятно закусить сладким, – и поспешно вышел.

– Видно, добряк этот старик, – сказал вслед ему офицер. – Удивляюсь, как это он принял в своем доме таких людей, как этот русский шпион и константинопольский бунтовщик.

– «У осла длинные уши, да ум короток», – ответил эфенди. – Если есть на свете глупые люди, так это «добряки». Старик из таких.

Турецкий офицер оказался добрее армянина эфенди.

– Я думаю, – произнес он с некоторым сожалением, – наш паша здорово обдерет этого беднягу.

– Еще бы!.. Дурак тот, кто не постарается извлечь пользу из такой дойной коровы… – заметил эфенди.

– Ты его знаешь? Что он за человек – паша? Я его видел только раз.

– Очень даже хорошо знаю, – самоуверенно ответил эфенди. – Я знаю его еще с того времени, как он был каймакамом Тигранакерта. Там он разбогател и, вернувшись в Константинополь, сделался пашой.

– А какой он человек?

– «Ищет дохлых ослов, чтобы снять с них подковы».

В то время как эфенди и офицер были заняты подобными разговорами, а пьяные солдаты пели, кричали и плясали, невестки Хачо, взяв за руки своих детей, вышли черным ходом из дома и отправились к своим родным. Все плакали – им казалось, что их ведут в плен и они не вернутся больше в этот дом, где так их любили и где они были так счастливы.

Одновременно с ними из ворот дома выехали вооруженные Сако и Его. Несмотря на свою дьявольскую хитрость, Томас-эфенди не догадался арестовать этих двух удальцов, которые были правой рукой Вардана и могли расстроить злые намерения эфенди.

XXVIII

Томас-эфенди еще не достиг своей цели, главное было впереди. Он знал, что Степаник – девушка; это сообщил ему священник, крестивший Степаника, – отец Марук, который однажды во время обеда, выпив лишнее, выдал тайну, хотя был связан клятвой не выдавать ее никому.

С того дня Томас-эфенди полюбил Лала. Но что значила любовь для этого развратника – такое же чувство, как голод и жажда! Наелся, напился и прошла потребность. Эфенди не были доступны возвышенные, идеальные стороны любви. Всегда живя среди турок, он в совершенстве усвоил их нравы: для турка красивая женщина, молодая девушка так же привлекательны, как для детей игрушки. Ребенок развлекается, радуется своей игрушке, пока она не надоест ему, а потом ломает ее, бросает в сторону и требует другую.

Томас-эфенди смотрел на женщину, как на вещь, которую брал для временного удовольствия; но, увидев другую, более красивую, готов был ради нее бросить первую. Последний выбор его пал на Лала. Но зачем старался он достигнуть своей цели такими темными и нечестными путями? Разве он не мог прямо просить руки Лала?

Эфенди действовал последовательно: когда он шел к какой-нибудь цели, у него всегда была своя тактика.

Томас-эфенди был по натуре притеснителем, а такие люди никогда не идут к цели прямой дорогой, они ищут окольные пути. Это – охотники, устраивающие засады, ставящие ловушки и капканы. Желая завладеть невинной девушкой, эфенди старался поставить отца Лала в такое безвыходное положение, чтобы тот был вынужден выдать за него свою дочь. Эфенди смотрел на Лала как на собственность отца и, желая овладеть ею, поступал так, как поступает арендатор, чтобы отнять у крестьянина продукт его труда. Зная хорошо, что крестьянин не отдаст добровольно своей собственности, он старается измучить его и лишить всякой возможности сопротивления.

Таким образом, Томас-эфенди, опутывая старика, завязал такие узлы, распутать которые мог только сам.

Донеся на Хачо и его сыновей как на политических преступников, соучастников бунтовщиков и укрывателей шпионов в военное время, Томас-эфенди преследовал двойную цель: во-первых, оказывая такую услугу турецкому правительству, показать ему свою преданность, а во-вторых, как бы предупредить Хачо: «Смотри, если не отдашь мне Лала, то вместе с сыновьями умрешь на виселице, дом твой будет предан огню, а богатство конфисковано. Лишь я один могу спасти вас и только за такое вознаграждение: прекрасная Лала должна быть моей»…

Все это он в состоянии был сделать, имея в руках доказательства, которые легко могли подтвердить основательность его доноса – наполненный бумагами дорожный мешок Салмана, спрятанный в подвале, ключ от которого находился у него в кармане.

Однако эфенди еще не желал доводить своего злого умысла до конца, так как надеялся, что старик согласится на его предложение. Но он видел перед собой сильного соперника в лице Вардана. С того дня, как Вардан вырвал из рук Степаника трубку, приготовленную для эфенди и с гневом выбросил за окно, с тех пор как Вардан из-за Степаника набросился так свирепо на эфенди, он убедился в том, что Вардан и Степаник любят друг друга. Кроме того, Томас-эфенди знал хорошо, каким уважением пользовался Вардан в семье старика и что все с радостью согласились бы выдать Лала за Вардана, если б он попросил ее руки. Но не будь даже такого согласия, то довольно и любви Лала к Вардану. Контрабандисту ничего не стоило бы поступить с ней так же, как с запрещенным товаром, то есть похитить в одну прекрасную ночь и увезти. У Вардана хватило бы на это и храбрости и умения. Вот о чем думал эфенди. Следовательно, ему нужно было что-то предпринять, чтобы разрушить план молодого человека. Необходимо было под каким-нибудь предлогом удалить его из этого края, и удалить под конвоем, чтобы он не имел возможности взять с собой Лала.

Вот причина, побудившая Томаса-эфенди выдать Вардана властям как русского шпиона.

Но зачем приказал он из сыновей Хачо арестовать только Айрапета и Апо? Разве ему было известно, что они стояли за Салмана? Он не мог подозревать их в этом, потому что не мог допустить и мысли, чтобы армянин крестьянин был способен думать о свободе. Он знал только, что дети старика покорны как «ослы», за исключением Айрапета и Апо, которые, как он давно заметил, ненавидели его всей душой и могли помешать ему жениться на Лала. Поэтому, чтобы заставить их замолчать, эфенди приказал арестовать их.

Вот в какой неизвестности находилась судьба Лала! Ее любили трое, и все они старались разными средствами завладеть ею. Курд Фаттах-бек, этот известный бесстрашный разбойник, хотел открыто напасть на свою добычу, подобно хищному орлу, который спускается с небес и хватает козленка, пасущегося на высоких скалах. Армянин откупщик Томас-эфенди думал, подобно удаву, обвиться вокруг своей жертвы и придушить ее. Вардан, самоуверенный и дерзкий контрабандист, решил похитить Лала, если не пожелают отдать ее добровольно.

Но курдский бек, будучи очень занят военными приготовлениями, забыл на время о Лала. Вардан был удручен заботами о Салмане, и оставался один только Томас-эфенди, который все устроил так, что вполне мог надеяться на удачу.

После обеда напившийся офицер лег спать. Солдаты его оцепили дом. Апо и Айрапет еще не возвращались, и Томас-эфенди нашел очень удобным поговорить сейчас же со стариком относительно Лала. Он оставил уснувшего офицера в комнате и вышел. «Начал – надо и докончить… – сидеть верхом на осле стыдно, но падать с него еще стыднее»…

Эфенди нашел старика усталым и печальным. Хачо сидел у стены двора и грелся на послеобеденном солнышке. Солдаты нагло смеялись, гоготали и отпускали грубые шутки. Они хватали за платья служанок-курдианок, заставляя их болтать, шутить с ними, или били проходящих мимо работников, которые не слушали их…

Старый патриарх видел все эти бесстыдства в своем доме, где всегда сохранялась семейная святость, где не оставалась безнаказанной даже двусмысленная улыбка чужого мужчины. А теперь перед его глазами толпа развратников распоряжалась, как в собственном доме. «Что это за унижение! – думал старик. – Зачем жить нам?.. Почему не разверзнется земля и не поглотит нас?.. Почему не рухнет небо и не придавит нас?.. Что это за жизнь. Видеть свое бесчестье и молчать. Для кого же приготовил господь муки ада? Для кого гроза небесная? Почему не наказывается негодяй?» Так роптал старик, обращая к небу глаза, полные слез. Небо безмолвствовало.

Вдруг он заметил, что солдаты таскают из комнат разные вещи, а Сара, которая, проводив остальных женщин, оставалась еще в доме, старается отнять у одного солдата большой медный котел. Солдат хватил кулаком по груди женщины, и несчастная свалилась на пол. «Мое имущество делят между собою без разрешения хозяина! – подумал старик. – За что? В чем я виноват? Не тем ли, что принял в свой дом гостя, который протестовал против притеснения бедных крестьян и расхищения их имущества? Меня наказывают за то, что я дал приют человеку, который восставал против насилия, бессовестного грабежа и зверской жестокости; который проповедовал нам о том, что надо сохранить землю прадедов наших, самим управлять делами и свергнуть власть турок… Что наводит нас на такие мысли, как не их бесчинства? Если б нас оставили в покое, если б не бесчестили наши семьи и не расхищали нашего добра, если б обращались с нами как с людьми и не терзали как животных, то мы были бы довольны. „Притеснения и несправедливость рождают к свободе“, говорил Дудукджян, и я тетерь хорошо понимаю смысл этих слов. Деспот сам готовит себе врагов… Если бы турок обращался с нами иначе, то мы даже полюбили бы его, хотя он и не нашей крови».

Так рассуждал старик, и сердце его наполнилось горечью. Но что мог сделать ослабевший лев с такими волками! Старик чувствовал весь ужас своего положения, но не смел и думать о борьбе. «Одному бороться немыслимо, – рассуждал он. – Если бы все крестьяне думали так, как я, то тогда нашелся бы выход».

Томас-эфенди застал старика в этом подавленном настроении и, желая усилить его муки, издали закричал:

– Дело плохо, старшина, очень плохо: «Уж если осел влезет в болото, то его не вытащишь».

Старик не расслышал его слов, но, заметив эфенди, встал.

– Садись, – сказал ему эфенди, положив по-дружески руку на его плечо, – и я присяду, лучшего места нам для беседы не найти. – Они сели на завалинку, прикрытую куском войлока.

– Когда уйдут эти люди? – спросил старик, указав рукой на солдат, не перестававших безобразничать.

– Куда они уйдут и зачем? Чего им недостает тут? Едят, пьют вволю, – ответил эфенди, беззаботно смеясь.

Смех этот причинил нестерпимую боль старику. Заметив это, эфенди принял серьезный вид.

– Не горюй, старшина Хачо; пока жив Томас-эфенди, он не допустит, чтобы ты лишился хоть одного волоса.

– Как же не лишиться?.. – ответил Хачо возмутившись, – разве не видишь, как разрушают мой дом на моих же глазах, как делят мое имущество между собой, а я не смею запретить этого.

– Это их привычка. «Собака, вошедшая в мясную лавку, хоть косточку да унесет», – ты сам ведь хорошо знаешь, что турок, войдя в дом армянина, не выйдет с пустыми руками. Но это еще не беда, нужно благодарить бога, что опасность грозит имуществу, а не жизни человека…

При этих словах старик задрожал всем телом. Он находился в таком возбужденном состоянии, что каждое слово эфенди страшно раздражало его.

– Что?.. Что такое?.. – закричал он, выйдя из терпения, – если есть что-нибудь, скажи скорее, за что мучишь меня? Если я должен умереть, то пусть умру скорее.

– Скажу, все скажу, старшина Хачо, имей терпение, – ответил эфенди спокойным, торжественным тоном.

– «Осел не должен лягаться об копье, если не желает ранить своей ноги»… Армяне должны быть осторожны и не сопротивляться туркам, в особенности в военное время.

И сославшись на пожар в Ване, он начал доказывать, что не подчиняться туркам – великое сумасбродство. Турки подожгли и ограбили несколько тысяч армянских домов и лавок, потому что местные армяне служили шпионами русских. «Пусть армяне не ждут ничего хорошего от русских в этой войне», – прибавил он. Затем, повторив сказанное раньше относительно верноподданства, он начал доказывать, что турки вовсе не так плохи, как мы думаем, что судьба армян связана с турками, поэтому всякая мысль о возмущении – «сумасбродство»… Вследствие этого эфенди считает поступок Салмана сумасшествием и нисколько не был бы огорчен, если бы Салмана наказали строго.

– Жаль только будет, – добавил он, – если из-за него подвергнутся наказанию еще несколько человек…

– Кто? – перебил его старик, побледнев.

– Ты, твои сыновья – Апо и Айрапет, и твой другой гость – Вардан, – ответил эфенди.

Удар был настолько силен, что мог сразу убить несчастного старика. Но жизнь, полная страданий, постоянная опасность так закалили его, что он выдержал этот жестокий удар и, сохраняя спокойствие, спросил:

– В чем мы провинились?

– Блаженный! Ты задаешь такие наивные вопросы, что даже ребенку непростительны. Точно не знаешь сам, чем виноваты, – ответил эфенди с горькой усмешкой. – Чем виноват здоровый человек, если его считают больным только потому, что он приехал из местности, зараженной чумой или холерой, желая этим спасти свою жизнь? Но ведь его хватают, запирают подальше и окуривают так, что бедняга еле выживает.

– Значит, и нас запрут? – спросил старик, и его морщинистое лицо так передернулось, что можно было ожидать страшного взрыва гнева.

– Да, – ответил эфенди хладнокровно.

Томас-эфенди сознательно мучил бедного старика. Он старался поставить Хачо в такое безвыходное положение, чтобы тот уверился, что лишь от одного эфенди можно ждать опасения. Эфенди думал вырвать согласие старика на брак с Лала, так как после того, как Вардан рассказал при всех о его многоженстве, которого он тогда не отрицал, эфенди уже не надеялся на добровольное согласие старшины.

Наконец поняв, что хватил через край и что не стоит доводить старика до крайнего отчаяния, эфенди стал утешать его.

– Вас арестуют на несколько дней, но это только для формы. Томас-эфенди устроил дело так, что никакого вреда вам не будет.

Старик ничего не ответил. Он почувствовал, что эфенди говорит с ним вовсе не так, как утром, и в его сердце закралось смутное подозрение.