Текст книги "А отличники сдохли первыми.. (СИ)"

Автор книги: R. Renton

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

Глава 2. Глаза жертвы

О скором восходе солнца нас оповестил дружный хор воющих с голодухи жор. Они всегда приветствовали рассветы и закаты таким образом. Если, конечно, не валялись где-нибудь, обожравшись до полной одури.

Хотя, обычно жора переставал есть только тогда, когда еда поблизости кончалась полностью. Один раз я наблюдал, как пара заражённых глодала сгоревшую прямо в стойле корову. Надеясь дождаться окончания пиршества и отрезать себе пару кусков про запас, я прождал почти час. Они пихали в себя комки поджаренной говядины до тех пор, пока не лопнули раздувшиеся животы, вывалив наружу проглоченные куски и сизые внутренности. Они всё равно ещё некоторое время заталкивали себе в рот горелое мясо. В том числе и то, что только что из них вышло. Пока не ослабели от кровопотери. Так и не побаловался я тогда говядинкой.

В ванной комнате разорённого коттеджа ожидаемо нашёлся нетронутый комплект зубных щёток и нить. Одичавшие от свободы подростки и раньше-то не особо заботились о личной гигиене, а тут уж и вообще забили на все "взрослые" требования. Поэтому разнообразные мыльно-рыльные приспособления можно было найти проще всего и в больших количествах.

– А паста есть? – Девочка приняла у меня щётку и заглянула в зеркало, сразу же пытаясь расчесать спутанные волосы пятернёй.

– На запах мяты жоры сбегутся со всей деревни. И язык тебе отгрызут. Хотя, может и не зря…

За наше недолгое время знакомства я успел убедиться в том, что девчонка дьявольски болтлива. Ночью, пока мы осторожно хрустели вскрытой капустой, она спросила с набитым ртом, поначалу стесняясь:

– А как… А как вас зовут?

– «Эй ты».

– Нет, ну правда! Не могу же я вас так звать.

– Кир.

– Кир? Это как… Кирилл?

– Кир это как Кир.

– Кир… Есть… Был такой писатель, Кир Булычёв… – Она задумалась, хрумкая очередную ложку сочной овощной нарезки.

– Не слышал. – Я думал, что заканчиваю разговор. Но, как оказалось, я только что его горячо поддержал.

– Да вы что! Он очень интересно писал! Про Алису Селезнёву, там… Про космос… Будущее всякое… У меня почти все его книжки были дома. Я все прочитала… – Тут девочка, видимо, вспомнив что уже находится в прекрасном далёко, оказавшемся весьма жестоким, перестала жевать и потеряно глянула в сторону.

Я знал, что ещё пожалею об этом, но всё же попытался отвлечь её от мрачных мыслей:

– Тебя-то как зовут?

Она вернула взгляд на меня и снова принялась азартно хрустеть:

– Алина.

– Сколько лет?

– Скоро будет пятнадцать. В мае. – Она показала ложкой куда-то за спину, словно май должен был наступить откуда-то оттуда.

– Знать бы ещё, когда он будет… – Сам я перестал считать дни почти сразу после того, как выбрался на свободу.

– А я знаю, я всё время считала! Сегодня двенадцатое апреля. День космонавтики!

– Надо же. С праздником…

Девчонка заулыбалась и закивала, не имея возможности ответить, пока не дожуёт. Но тотчас заметила, что поздравление было отнюдь не радостным.

Спешно проглотив капусту, чуть не подавившись, она заявила:

– А я думаю, что всё когда-нибудь наладится. И мы опять полетим в космос. Люди и не с таким справлялись! Чего только не было в истории…

Я с удивлением посмотрел на Алину – только час назад перед ней пускали кровь из вскрытого горла её родные братики. А банда малолетних отморозков собиралась оттрахать её во все дыры. А может ещё и братиков заодно. И теперь она тут строит мне оптимистичные прогнозы о том, как космические корабли непременно будут бороздить просторы вселенной. На голой капусте и талой воде. Хотя, скорее всего, ребёнок просто на автомате спорит с взрослым. Есть у детей такая неприятная привычка, давно заметил. Как сам повзрослел.

– А как вы думаете, Кир… Они что-нибудь понимают вообще? Может, просто вида не подают? Ну… эти… Жоры. – Она опять нашла новую тему, спешно прожевав очередную порцию капусты. – Может им когда-нибудь станет лучше?

Я отрицательно покачал головой:

– Я пробовал. Не реагируют ни на что, пока едой не пахнет. А когда пахнет – тем более. Только отбиваются, если мешать им есть. Кстати, жуй тщательнее. Больше усвоится.

– А как вы… А почему вы не такой, как остальные взрослые? У вас, наверное, какой-то иммунитет?

– Зараза к заразе не пристаёт.

Алина заулыбалась:

– Бабушка тоже таквсегда говорила… – И, очевидно, вспомнив судьбу несчастной старушки, снова поникла. Настроение меняет по несколько раз в секунду. Девчонки… Никогда вас не понимал.

– А где вы были, когда все… Ну… Когда все заболели… – Любопытство юности побеждало любую скорбь.

– В дурдоме.

– Ой… Как же вы туда попали?

– Выиграл путёвку в лотерею.

Девочка хихикнула и посмотрела на меня уже не так испуганно, как секунду назад. Но, так и не дождавшись подробностей, она философски пожала плечами:

– Теперь весь мир – один большой дурдом…

И замолчала. Я уже было обрадовался тому, что беседа закончена, но она снова заговорила, а я ругнулся про себя:

– Я думаю, должны быть ещё такие, как вы. Ну… С иммунитетом.

– Не встречал.

– Может быть, мы таких найдём! Вот было бы здорово! – Нужно заметить, что как-то мимо меня прошёл момент, когда «я» вдруг превратилось в «мы».

Я поспешил её разочаровать, стараясь говорить медленно и со значением, мрачно понижая голос к концу фразы:

– Ты хочешь, чтобы мы нашли ещё таких… Как я? Думаешь, это будет… Здорово?

Она, очевидно, поняла намёк. Но синдром автоматического противоречия опять дал себя знать:

– Ну не обязательно же… Может где-то осталась армия, врачи, спасатели… Они же давали присягу. Да и вы на самом деле добрый. Пусть и хотите, чтобы вас все боялись.

Да у нас тут психолог. Знавал я парочку таких самоуверенных, но неосторожных мозгоправов. Пока не задушил.

Девочка заметила скепсис на моём лице и поспешила продолжить спор:

– Да, добрый! Вы же меня спасли… И не бросили…

– Не заставляй меня об этом жалеть.

Зря я с ней шутил. Теперь она меня совсем не боялась, увлечённо сооружая перед зеркалом хоть какое-то подобие причёски. А без страха ещё и слушаться перестанет.

– Давай чисти. Щётку с собой и выходим. Если заболят, лечить теперь некому.

Алина покосилась на меня, поджала губы и тайком проверила языком коренные зубы. Похоже, её уже что-то там беспокоило. Цветы жизни, твою мать. На могилах родителей.

Пока она возилась с щёткой, яростно отплёвываясь, я оглядел из чердачного окна дорогу на соседнее село в бинокль. До горизонта никакого движения. Свежих колёсных следов на размокшей дороге нет. Только пустые весенние поля. Кое-где уже проглядывали засеянныев прошлом году озимые. Интересно, когда начнут созревать колосья, жоры и их сожрут? Надо будет проверить кое-что…

– Ну ты скоро? – Я заметил как Алина всё ещё мнётся у входа в ванную.

Она покраснела и, запинаясь, чуть слышно проговорила:

– Мне… Мне надо в туалет…

Начинается…

– Соседняя дверь. Давай быстро. Жду внизу.

– Я не могу… Там… Там уже кто-то сходил. – Девчонка ссутулилась и поджала губы знакомым жестом, продолжая пялиться в пол.

Дважды начинается…

Из окна был виден уличный нужник в соседнем дворе. Я показал на него:

– Вариант на свежем воздухе устроит ваше величество?

Вариант устроил.

Я ждал её у калитки и наслаждался пасторальным пейзажем. Апрельское утро, как и положено, было премерзким. Низкое небо скрывало солнце, голые деревья безысходно покачивались на фоне разбитых окон и раскуроченных на дрова заборов. Время от времени со стороны пашни каркали грачи. Пахло сырой землёй. И слегка начинала подванивать кучка мальчишеских трупов неподалёку. Часть из них успела обосраться, прежде чем сдохнуть. Так пахнет смерть.

К шуму грачей иногда примешивалось гортанное бормотание жор. Некоторые из них иногда начинали будто бы разговаривать сами с собой. В основном слышались вопросительные интонации. Или мольбы.

Сейчас от нечего делать я прислушался к этому ворчанию, пытаясь разобрать слова. И вдруг разобрал далёкую фразу:

– Из Советского мудилы какие-то мелкие… Там школота одна, ща отпиздим. Я вчера ещё хотел, но темно уже было, как у негра в жопе…

– Всё-то ты знаешь, Ванёк. Везде-то ты побывал…

И гогот. Мерзкий пацанский гогот, который я ненавидел ещё со школы. Смеялось точно больше двух голосов.

– Алина! Нужно уходить.

Мочит.

– Алина!

– Я… Сейчас…

Гогот приближался скорее, чем хотелось бы. И вдруг смолк. Похоже, они дошли до кучи трупов. Всё, поздно. Если сейчас откроет дверь, они услышат.

Я пригнулся и пополз на четвереньках к сортиру.

– Запрись и сиди там. Не открывай, пока не скажу.

– Хорошо…

Отбежав обратно к редкому забору, я попытался разглядеть сквозь голые кусты, сколько гопников пожаловало с другой стороны местного фронта на этот раз. Четверо. Лет по пятнадцать, с щетиной уже. Как у кота на яйцах. И у этих не палки. Вилы, топор… Это что – коса?

Очень не хотелось тратить патроны. Считая те, что в стволах, осталось всего четыре. Подожду, может мимо пройдут.

– Жоры же не едят людей… Кто это их так…

– Это Советские?

– Ага.

– Ну и хуй с ними. Может собаки тут. Пахану скажем, что это мы их так. А чё, нет шоль?

– Нихерасе, собаки. Пошли отсюда нахуй тогда.

– Сам нахуй иди епта, гыыы…

– Ща пацаны, срать хочу, не могу. Вон вроде толкан норм. Ща…

– Давай быстрей. Смотри чтоб собаки хуй не отгрызли, гыыы…

– Пацаны, пацаны! Анекдот, короч. Купил кореец сосиски. И бросил их в холодильник, к хуям собачьим! Гыыыы…

– Гыыыы…

Твоюматьтвоюматьтвоюмать! Гопник с вилами пермахнул через забор и потрусил по огороду к туалету. Пока он меня не заметил, я скинул в кусты ружьё с плеча и рюкзак. Выпрямился и медленно зашагал вдоль забора, издав пару булькающих кашлей для привлечения внимания.

– Блядь, напугал, жора ебаный! – Пацан с вилами нерешительно остановился, глядя на меня. – Ребзя, зырьте, какой у него плащ заебатый! Давайте снимем!

Троица за забором присмотрелась ко мне.

– Чот здоровый какой. Ну его нахер.

– Да ладно, они ж тупые. Ща я его наколю… – Забыв о природных позывах, гопник с вилами подбежал ко мне и замахнулся своим сельхозинвентарём мне в живот. Стараясь не задеть расстёгнутый плащ, он аккуратно нанёс удар. Но вилы, перехваченные правой рукой, ушли влево, а его подтянуло ко мне вплотную. Лицом к лицу.

О, да. Давно я не видел перед собой этот взгляд. Взгляд жертвы, которая, наконец, поняла своё место в пищевой цепочке. Взгляд, который расставлял всё и всех на свои места. Взгляд, который однозначно говорил всем, кто здесь победитель, а кто проигравший. Взгляд, который придавал смысл моему существованию даже здесь, в подыхающем мире.

Конечно, гораздо приятнее покорять волю равного по силам соперника. Но на безрыбье…

Финка в левой руке пронзила покрытый нежной щетинкой подбородок и тут же ушла обратно, пока кровь не испачкала на руку. Паренёк осел на колени и шлёпнулся спиной в грязь, навсегда оставив на лице выражение косули, которой вцепился в горло волк. Вилы остались в моей руке.

А жизнь-то налаживается!

Перехватив оружие двумя руками, и перебравшись через забор, я быстро зашагал к остальным трём. Как и полагалось жертвам, они сперва застыли при виде приближающегося хищника. Убедившись в моей реальности, а также в том, что эта реальность несёт конец их существованию, они перешли к стадии грозных криков. Так животные пытаются предотвратить драку, пытаясь сэкономить энергию. И заставить противника поверить в то, что он слабее. Заставить его отступить без боя.

Вот только я в это не верил. Набрав полные лёгкие прохладного воздуха, я оборвал фальшивые матюки своим протяжным рыком. О, какое же это наслаждение, во всю силу кричать в лицо своему врагу, не стесняясь и не боясь никого. Кричать о том, что ты готов забрать его жизнь. Это лучше любых наркотиков. Лучше секса. Лучше, чем двести по встречной. Лучше жизни.

Вместо того, чтобы встретить меня атакой или попытаться обойти с флангов, они втроём попятились, занося над головой свои орудия. Не приближаясь слишком близко, я выкинул вилы одной рукой вперёд на всю длину, уцепившись за самый край черенка, целя центральному парню в горло. Он отбил их вниз топором и, вместо горла, вилы с тихим шелестом вонзились ему в грудь. И тут же с чавканием вылетели обратно, а я отскочил с ними на шаг.

Он охнул и посмотрел на четыре расширяющихся красных пятна на замызганной ветровке. И заревел. Бросив топор, рефлекторно обхватив грудь обеими руками, пацан попятился назад, скорчив трагическую маску античного театра.

Его кореша слева и справа замахали мне вслед своими черенками – ещё одни вилы и коса рассекали воздух в полуметре от меня. С каждым повторным движением они двигались всё медленее. Пока, наконец, у меня не получилось легко поднырнуть под них и ткнуть горе-бойцов черенком в солнечные сплетения.

Хватая ртом воздух, они оба рефлекторно согнулись пополам. Теперь можно не спешить.

Разогнув первого за давно нестриженные волосы, я насадил его шею на вилы, воткнутые в слякоть зубцами верх. Два зубца прошли по бокам тонкой шеи, а два центральных высунулись под затылком, видимо, задев спинной мозг – подросток так остался висеть, поливая кровью черенок.

Второй успел посмотреть на меня снизу вверх, когда подошла его очередь сдохнуть. И снова одарил меня тем самым взглядом. За миг до того, как подобранный топор вонзился ему промеж глаз.

Вытащив топор обратно и позволив парню откинуться на бок, я зашагал к тому, который, будучи раненым в грудь, всё-таки пытался убежать. Получалось у него не очень – заполнявшиеся кровью лёгкие не слишком хорошо позволяют снабжать организм кислородом. Так необходимым телу в такие моменты. И вместо бега он перемещался шаткой трусцой, постоянно оглядываясь и продолжая рыдать.

– Не надо, дяденька! Пожалуйста, не надо, не… – Я с размаха воткнул ему топор в шею сбоку и оставил в нём.

Пробежав с топором ещё несколько метров, гопник подскользнулся и упал лицом в грязь. Поизвивавшись там ещё секунд десять, булькая и стеная, он, наконец, потерял сознание.

Никогда вы, ублюдки мелкие, драться не умели. Даже конец света вас ничему не учит.

– Зачем… Он же сдался…

Я резко обернулся и увидел Алину, стоящую у забора с ружьём в руках. Широко открытыми глазами она осматривала последствия бойни.

– Сказал же, не выходи.

– Вы так кричали… Я испугалась и думала – надо помочь… – На этих словах висящий на вилах парень всё-таки шлёпнулся с ними на бок.

– Помощница… – Я подобрал косу и проверил режущий край, шагая обратно к калитке. Неплохо… Но поправить при случае всё равно не помешает.

Подняв взгляд от косы на девчонку, я увидел, что та испуганно пятится и целится в меня.

– Не дури.

– Я… Я боюсь…

– Это правильно. – Подойдя поближе, я легко выхватил у неё двустволку из рук. – Ещё раз направишь на меня ствол – будешь жить вместе с этими.

Я пнул так и не погадившего ублюдка. Он продолжал смотреть в никуда с ужасом осознания собственной смертности.

– Зачем вы их всех убили… Они же бежали… Они же слабей…

– Тебя не спросил. – Поглядев на её испуганное лицо, глаза на котором опять были на мокром месте, я всё же решил объясниться подробнее. – Слабые и добрые сдохли в первых рядах. Ещё зимой. Вешай флягу на спину и пошли быстрей. Слишком тут место проходное.

Навьючив рюкзак обратно, я перекинул через плечо ружьё и зашагал, опираясь на косу.

Подхватив флягу с водой за верёвочные петли, Алина с пыхтением навьючила её на себя и захлюпала следом. Некоторое время оставаясь чуть позади, она всё же поравнялась со мной и сказала себе под нос:

– Теперь я знаю, как вы оказались в психушке…

Глава 3. В чём сила

Пока мы топали вдоль посадок, небо немного расчистилось. Иногда даже выглядывало солнце. Полевые птицы приветствовали первое настоящее тепло звонким щебетом. Хороший знак. Если в посадках впереди поют птицы – значит, там нет засады.

А вот грачи, недовольно каркая, наверное, недоумевали – где же все эти прекрасные трактора, которые раньше так услужливо взрыхляли для них почву, вываливая личинок и червей на поверхность целыми гроздями. Да, ребята. Теперь нам всем, чтобы как следует пожрать, приходится напрягаться не по-детски. Жоры спороли всё, что издавало съедобный запах, за считанные недели – в магазинах, в общепитах, на складах…

Бывшие водители-дальнобойщики обжирались собственными грузами прямо на трассах. Заодно с другими автомобилистами, которых вирус настиг в дороге. Брошенным вместе с машинами детям только и оставалось, что наблюдать родителей, азартно лезущих по чужим головам в кузов с какой-нибудь колбасой. И потом слепо разбредающихся в разные стороны, в поисках очередного застрявшего рефрижератора. Без какого-либо внимания к детскому плачу, вопросам и уговорам.

Те, в кого превратились официанты, повара, кассиры, охранники, грузчики… Эти первыми уничтожили все продукты, кроме сырого мяса, заморозки, консервов и запакованной бакалеи. Но стоило кому-то неосторожно их открыть при них или начать готовить – они сбегались на запах как голодные псы.

Собственно, псы от них не особо отставали. В сельской местности они быстро сбились в небольшие стаи и вспомнили заветы предков – научились охотиться. Как на диких зверей, так и на скотину, оставшуюся без пригляда. Детьми и жорами полевые псы пока особо не интересовались. Мяса мало, отбиваются, орут… Много чести на таких охотиться. Но если вдруг где-то встречали сдуревшего от голода малыша или ослабевшую девчонку, то не брезговали и человечиной.

Что творилось в городах, в спальных районах с суперплотной застройкой, где у каждого третьего жила какая-нибудь псина, я ещё не видел.

В полях, мимо которых мы шли, кое-где ещё лежали пласты снега. Пока он есть, без воды не останемся. Вообще именно поэтому я старался не соваться в города – не вполне представлял, где там можно найти чистую воду, кроме как в магазинах и складах, которые ещё не успели до конца разграбить. Без электричества и топлива насосы водокачек встали намертво. А в деревнях встречались колодцы. И в некоторые ещё не успел упасть и сдохнуть какой-нибудь жора-неудачник.

Да и участвовать в процессе первичного накопления капитала молодёжными городскими бандами без особой нужды как-то не хотелось.

Но вот теперь, похоже, придётся всё-таки выбраться в центр… Развеяться…

На дороге, размокшей после прихода оттепели, было несколько несвежих колёсных следов. Судя по ним, тут всё ещё можно было разжиться байком или квадроциклом. Следов от техники покрупнее не было. Может и к лучшему…

Алина вела себя на удивление тихо. Сосредоточенно пыхтя под своей поклажей, она старалась не отставать и молчала. Может нужно почаще кого-нибудь резать у неё на глазах? Глядишь, так и до самой столицы в тишине будем путешествовать.

Только когда пошёл мелкий дождь, и пришлось накинуть капюшон плаща, она заметила, что с косой на плече я теперь похож на смерть. Я оставил это без комментария.

Уже через полчаса пути стало заметно, что темп даётся ей нелегко. Я всё ждал, когда она начнёт просить о привале. Но прошло ещё полчаса, час, второй, а она лишь продолжала усердно пыхтеть. И время от времени поправляла свои неудобные верёвочные лямки.

Ещё через полчаса она всё же подала голос. Но это была не просьба об остановке:

– А куда мы сейчас идём?

– Увидишь.

– Я имею право знать!

От удивления я даже остановился и повернулся к ней. Коса повернула своё острие ей прямо в лицо.

Она тоже остановилась и повернулась. Согнувшись под своей ношей, она, тем не менее, максимально возможно гордо воззрела свою мокрую моську снизу вверх. Мокрую не то от дождя, не то от пота. Из-под капюшона пуховика на меня сейчас смотрели не прежние бездонные блюдца, полные горя, а две узкие пытливые щёлочки. Очевидно, физическая усталость и повышенный адреналин прибавили ей уверенности. Даже не знаю, хорошо это или плохо.

– Оглянись. – Она и правда растерянно обернулась, но тут же поняла, что это только фигура речи. – Это новые тёмные века. Нет вокруг никакого права, кроме права сильного.

Я развернулся и продолжил шагать, считая дискуссию законченной.

– Во-первых, сила не в кулаках и оружии! – Внезапно донеслось у меня из-за спины. – А во-вторых, если все вокруг ведут себя как дикари, то это не значит, что и мы должны делать то же самое.

О, да. Поучи меня жить, ссыкуха малолетняя.

– И в чём же, по-твоему, сила? – Я снова остановился и повернулся к ней, скептически склонив голову. – В правде?

– Нет. В организации. В порядке. В соблюдении правил.

– Это ты в своей фантастике про космос вычитала? – В глубине души я понимал, что в чём-то она права. Но всё моё естество протестовало против такого расклада.

– Нет! – Она раскраснелась от волнения. – В учебниках истории! И если уж вы вспомнили про тёмные века. Они всегда кончались тогда, когда люди смогли договориться. И собраться во что-то большее, чем полудикие племена. Я могу привести много примеров. Римская Империя, Карл Великий, конкистадоры. Они всех побеждали, так как были организованнее. А значит, сильнее. У меня были пятёрки по истории.

– Не сомневаюсь. – Я усмехнулся – скорее собственным ощущениям, которые кричали мне о том, что пора как следует ей врезать, чтобы не выпендривалась. Но я понимал, что в этом случае точно проиграю спор. Вот же ж сикильда с ушами. Но стерженёк в ней есть. И не сломался, не смотря ни на что. Ладно, посмотрим, что ещё умного расскажет. Я и сам был уже не против небольшого привала. Хоть и нужно было спешить, но на одной капусте далеко не уйдёшь.

– Вы сейчас, наверное, скажете, что они побеждали всех силой оружия. – Алина продолжила толкать свою речугу. Видно было, что она не в первый раз спорит на эту тему.

– Допустим.

– А вот как раз их армии – это и есть следствие большей организованности их обществ. Следствие соблюдения правил и… Этой… Ну как её… Забыла… – Девочка немного растеряла накал эмоций, запнувшись на сложном слове.

– Иерархии.

– Да! – И она радостно заулыбалась. – Иерархии!

– Тогда и ты не забывай про неё. И помни, кого надо слушать. – Мне казалось, что я, наконец-то, загнал наглую девчонку в её собственную ловушку.

Но она и не думала сдаваться:

– Хорошо. Но если вы старше и сильнее, это не значит, что я ни на что не имею права. А то это тогда не организация никакая, а дикость. Варварство. У вас, как у старшего, тоже есть свои обязанности.

Вот у меня уже и обязанности появились. Свободы он хотел… Палец в рот положишь – по локоть откусит! Опять тянуло отвесить ей оплеуху. Или вообще прирезать тут на обочине и снова наслаждаться одиночеством.

– И в чём же они? Тебя защищать?

– Не меня, а нашу организацию. Чтобы мы были сильнее, чем поодиночке. А если я буду знать, куда мы идём, то мы тоже станем немного сильнее. Одна голова хорошо, а две лучше!

– Так тоже бабушка говорила? – Вырвалось у меня на автомате.

Алина осеклась на полуслове и поджала губы, опустив взгляд. Боевой задор померк, но отчего-то мне было не радостно. Похоже, я её сильно задел.

Ладно, будь мужиком. Не велика честь – сироту обидеть. Тем более, что она права. Последнее, что стоит делать в нашей ситуации – так это уподобляться этим одичавшим волчатам из местных деревень.

– Прости. – Я подошёл ближе и протянул ей руку. – Стало быть… Обещаешь слушаться?

Девочка подняла взгляд на руку, а потом на меня. Наверное, опять пустила слезу, но из-за дождя этого было не видно.

– А вы обещаете меня не обижать? И защищать нашу организацию?

– Хорошо.

– Тогда и я – хорошо. – Она с улыбкой вложила свою тонкую ладошку в мою лапищу и легонько потрясла. – А можно мне сейчас съесть шоколадку?

Оглянувшись, я не заметил ни одного жоры до самого горизонта. И в прозрачных безлистных посадках тоже вроде никто не застрял. Плюс, в дождь запахи распространяются не так далеко.

– Лопай. Только быстро и с закрытым ртом. – Я отошёл и присел на поваленный ветром старый вяз, дав понять, что у нас привал.

Девочка присела рядом, быстро развернула подаренное лакомство и разломала его надвое. Половины получились неровные и она предложила мне бо́льшую. Я протянул руку, схватил и быстро проглотил меньшую.

Она не стала возражать. Не без труда запихнув в рот оставшуюся половину разом, принялась сосредоточенно жевать.

– В соседнем селе должна быть моторно-тракторная станция. – Пока она жевала, я решил поделиться с ней планами, согласно нашему уговору. – Пацаны первым делом поразбивали почти все брошенные машины и пожгли бензин. Ещё зимой. Но там могут быть трактора. И солярка. На них ведь быстро не покатаешься. А дизель так просто как бензин не поджечь. Нам по таким дорогам на тракторе – самое то.

– А далеко идти? – Спросила Алина с набитым ртом и тут же поспешно закрыла его рукой, заметив, как я нахмурился.

– Часа три-четыре.

Брови девочки изогнулись в выражении крайней степени страдания. Не отнимая руку ото рта, она стянула один сапожок, продемонстрировав натёртую в нескольких местах босую ступню. Ёлки, и с этим она шла всю дорогу и молчала!

– Снимай второй. – Другая нога была в таком же плачевном состоянии.

Продолжая молча жевать, она посмотрела на меня виновато и, похоже, опять была готова расплакаться.

– Ладно, не хнычь, организатор. Сам виноват. Видел же вчера, что ты босиком…

Покопавшись в рюкзаке, я извлёк тёплую фланелевую рубашку в чёрно-красную клетку. И через пять минут из неё получились две мягкие и плотные портянки.

– Запоминай, как правильно, отличница.

Отличница внимательно следила за тем, как я повязывал вокруг её тонких бледных ножек клетчатые квадраты. Опустив ноги обратно в сапоги, она попробовала осторожно походить. Поморщившись на первых шагах, она всё же стала ступать увереннее.

– Хотя бы хуже не будет. Пойдём помедленней. Главное до темноты успеть. – Я поднялся и забрал у неё флягу, вручив взамен ружьё. – Неси стволами вниз. Не окуни в лужу. Не заряжено.

– А вы научите меня стрелять? – Она повесила себе ружьё на шею и стала похожа на партизанку времён Великой Отечественной.

– Уже по кому-то стрелять собралась?

– Ну… Мало ли… – И, не дожидаясь ответа, продолжила. – А мы на тракторе до самой Москвы будем ехать? А как думаете, на поезде можно туда доехать? Мне понравилось на поезде…

Похоже, глюкоза и кофеин из шоколадки добралась до мозга, и тот начал генерировать вопросы с лихорадочной силой, забыв про усталость и мозоли. Не зря говорят, что сахар – это детский метамфетамин.

– Нет.

– Что «нет»?

– Ответ на все вопросы – нет.

– Жалко… А как тогда мы туда доберёмся?

– Пока не знаю.

Алина явно ожидала от меня большего количества информации и насупилась. Я вспомнил про наш уговор и добавил:

– Решу точнее – расскажу. Есть идея. Но слишком сырая.

На некоторое время это помогло – она замолчала и шла, разглядывая оружие с разных сторон. Сейчас, наверное, начнёт про него пытать…

Но вместо этого она начала легонько барабанить пальчиками по стволам в такт шагам и мурлыкать под нос какую-то мелодию.

– Тихо! – Я замер и поднял перед ней руку.

Она недовольно посмотрела сначала на руку, а потом на меня и собиралась выразить протест. Но, заметив выражение моего лица, замерла с открытым ртом.

– Слышишь?

Забыв закрыть рот, она начала оглядываться, оглушительно шелестя своим пуховиком.

– Замри! Слушай!

Над полями носился едва уловимый далёкий рокот лёгкого мотора, который то появлялся, то пропадал. Но, определённо, с каждым разом усиливался. Приближался.

– Едет кто-то… Оттуда. – Алина показала кивком головы в сторону, из которой мы шли. Дорога заворачивала там за линию ветрозащитных насаждений, и мы не могли увидеть, кто именно и на чём к нам приближается. Но и нас, значит, пока никто не заметил.

– Может и не придётся три часа топать… Давай туда! – Я показал на посадки, снимая рюкзак. – Найди канаву и залегай. Не высовывайся.

– Вы что, вот так сразу хотите его ограбить? – Она и не думала выполнять приказ. – А может это просто кто-то по делам едет? Вот вам бы так понравилось?

Я перестал копаться в рюкзаке и посмотрел ей в глаза. Похоже, она говорила искренне, а не придуривалась.

– Ты совсем забыла, куда попала из своей подземной Нарнии? Нет тут больше ни у кого никаких дел. Сдохли все, у кого были дела. Или жорами стали.

– Ну не могут же все вокруг обязательно быть отморозками. Даже у меня в классе были нормальные ребята… Тоже отличники…

– А отличники сдохли первыми! Быстро в кусты! – Она всё ещё колебалась. – Давай, оправдывай доверие организации!

Этот аргумент сработал. То и дело оглядываясь, она всё-таки зашагала к зарослям и начала протискиваться между кустами в поисках сухой ложбинки.

– Если в твою сторону пойдёт кто-то кроме меня, наставляй ружьё и ори что есть силы, чтобы лёг мордой в пол. Лучше всего матом. – Я кричал ей вдогонку, разматывая извлечённую из поклажи леску. – Потом бей прикладом в затылок со всего размаху. Спусковыми крючками от себя. Много раз.

На противоположной от посадок стороне дороги, как назло, не росло ни одного кустика или деревца. Не долго думая, я с размаху всадил косу остриём в сырую землю, выбрав место повыше. И, привязав леску к древку, забил лезвие полностью до упора ногой, набросав сверху рыхлых комков для маскировки. Пряча нить в слякоти и постепенно разматывая катушку, я попятился через дорогу к посадкам, в которых уже успела затихариться Алина. Проломившись через кусты, залёг рядом и намотал конец лески на обрез. Звук двигателя был уже совсем близко.

И через несколько секунд из-за поворота вырулил старый мотоцикл с коляской. За рулём сидел щуплого вида сутулый пацанёнок, а из коляски выглядывала немецкая овчарка. Это уже хуже. Опять дополнительные расходы.

– Собака… – Шёпот Алины прозвучал с ноткой очарования. Овчарка и правда была хороша. Явно не голодала.

За миг до того, как мотоцикл поравнялся с леской, я резко вскочил, прижав обрез поперёк груди. Высоты, на которую взлетела натянутая леска, немного не хватило на то, чтобы отрезать ездоку башку сразу. Но, встретив неожиданное препятствие грудью, он всё же вылетел из седла. Как только пацан шлёпнулся в грязь спиной, машина, лишившись подачи топлива, начала тормозить мотором. И, проехав по инерции ещё метров десять, кашлянула и заглохла.

Я выбрался из зарослей и поспешил к упавшему с обрезом в руках, пока тот не пришёл в себя. Собака, некоторое время растеряно озиравшаяся в поисках внезапно пропавшего хозяина, наконец, почуяла мой запах, выскочила из люльки и, грозно оскалив клыки, начала облаивать противника. Завершив ритуал угрозы, она, не размениваясь на прочие церемонии, стартанула с места в карьер, намереваясь вцепиться мне в горло. Или во что повезёт.

Очень не хотелось тратить патрон, но лечить истерзанную руку или ногу хотелось ещё меньше. Я наставил обрез на неё, ожидая расстояния, на котором ущерб от облака дроби будет максимальным, а вероятность промаха – минимальна.