Текст книги "Млечный путь (СИ)"

Автор книги: --PineApple-

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Расстояние между Ньютом и Томасом ощущается отчетливо и остро, еще сильнее, чем при пьяном знакомстве в клубе, но Ньют понимает, что без него жить нормально уже не сможет. При всей теплоте, при всех улыбках, при всей благодарности и участии Томаса по отношению к Ньюту, его отстраненная холодность ощущается словно мороз в минус двадцать два по Фаренгейту. От этого становится грустно, но вместо употребления алкоголя Ньют травит себя удвоенным количеством выкуренных сигарет и не предпринимает более никаких попыток сблизиться с Томасом. Он просто решает, что, если тому это не нужно, даже не стоит и дергаться. Ему дали кров – и это немало.

Ньют ходит по протянутой на огромной высоте нити, готовой оборваться в любой момент. И если он встретится с асфальтом, в этот раз ему уже точно не помогут.

***

С Терезой Ньюта знакомят весьма неожиданно. Ньют вместе с Чаком сидит на полу в томасовой комнате, пока сам хозяин квартиры зарывается в очередных бумажках. Иногда Ньют, хоть и все время помогает ему, совсем не понимает, что именно тот все время учит, но никак не может заставить себя спросить.

Ньют с Чаком читают книжки. Рассматривают красочные картинки, содержащие столько деталей, что разбегаются глаза. Чак жалуется Ньюту, что не знает, как сделать домашнюю работу по сразу нескольким предметам, а Ньют с мягкой улыбкой опять соглашается помочь. И пока он объясняет Чаку все то, что знает сам, что успел вырвать из параграфа в его учебнике, что вычитал когда-то давно или слышал от разных источников, Томас все чаще отрывается от своих записей и наблюдает за ними. Взгляд темно-янтарных глаз теплеет, а улыбка сидит на губах как приклеенная, и на его лице отражается какое-то абсолютное счастье. Томас позволяет себе это, пока Ньют не видит.

Ньют улыбается несколько смущенно. Чак слушает его, как не слушал еще никого, а сидит предельно тихо – даже не болтает и не перебивает. Но постоянно возникающие вопросы сыплются Ньюту на голову, и тот едва успевает от них отбиваться. Но ощущение внезапной нужности греет ему сердце.

Процесс обучения прерывает внезапно громкий дверной звонок. Его трель бьет по ушам, и Ньют морщится – это оказывается весьма больно. А Томас срывается с места, будто только того и ждал, и Чак как-то слишком грустно провожает его глазами. Так же грустно смотрит и на Ньюта, а затем, кряхтя, поднимается и следует за братом в коридор.

Видимо, Ньют выходит несколько не вовремя. Он даже не уверен, видит ли это на самом деле или ему чудится.

Обхватив хрупкое тело руками, Томас держит над полом черноволосую девушку, прижимает ее к себе, и та улыбается так невероятно радостно, так ослепительно, что Ньют не верит глазам. Она обнимает Томаса за шею, коротко целует его в губы, и он опускает ее, наконец, на пол. Чак наблюдает за ними с видом тучи, из которой того и гляди польет дождь. Чак оборачивается к Ньюту и тяжело вздыхает. Ньют не понимает, почему девушка не нравится Чаку, но совершенно отдает себе отчет, почему она уже не понравилась ему.

Чак уходит назад в комнату. Ньют отчетливо чувствует, какой тягуче-тяжелый и черный шлейф остается за ним.

Придерживая незнакомку за плечо, Томас подводит ее к Ньюту с сияющей улыбкой, и Ньют позволяет себе улыбнуться в ответ. Вежливо и несколько натянуто. Его пронизывает взгляд синих, как чистейшее озеро в мире, глаз, и девушка протягивает Ньюту руку, увешанную разноцветными тяжелыми и тоненькими браслетами, когда Томас представляет их друг другу. Ньют осторожно пожимает крепкую девчачью ладонь.

– Том много о тебе рассказывал, – проговаривает Тереза приветливо. – Рада наконец-то с тобой встретиться.

Ньют вскидывает брови и поднимает на Томаса взгляд. У того все так же держится на губах нежная улыбка, и он приобнимает Терезу за талию. Кажется, от Ньюта ждут какого-то ответа, а у него в голове лишь образовывается звенящая пустота.

– Ясно. Взаимно, – все, что он может придумать.

И до самого вечера они сидят у Томаса дома. Ньют все так же помогает Чаку с домашним заданием, но совсем не понимает, что говорит – особо даже не обращает на это внимание. Витая где-то в своих мыслях, он все чаще ловит себя на том, что сосредоточен только на Терезе – девушке на самом деле приятной во всех отношениях и очень милой. И сколько бы приветливой она ни была, Ньют не может взять в толк, почему ни разу не слышал о ней. Улучив момент, Чак успевает шепнуть ему, что Томас с Терезой не так давно начали встречаться, и Ньют выпадает совсем. Томас даже не посчитал нужным ему об этом рассказать.

А пока Тереза воркует о чем-то на заднем плане с Томасом, Ньют просит прощения и, не потрудившись накинуть куртку, уходит на балкон, не заботясь о том, что на улице уж давно не летняя жара – в этом году погода особенно суровая, какой ранее не бывало. Извлекает из кармана джинс потрепанную пачку сигарет, пару секунд наблюдает за пляшущим в ладони огоньком и втягивает в легкие дым с такой жадностью, словно это – его единственный кислород. И кольца терпкого тумана взлетают к небу, но растворяются умершими призраками слишком быстро.

Открывается дверь, донося до Ньюта строгое томасово «Чак!», но захлопывается практически мгновенно, а рядом чувствуется тепло пухлого плеча. В поле зрения появляются кучерявые облака чужих волос.

– Они хотят взять тебя на день рождения их подруги, – выдает Чак. Пальцы цепко держатся за перила, он качается взад-вперед, сгибая и разгибая локти. Ньют достает вторую сигарету.

– Я думаю, они долго не будут встречаться, – делится наблюдениями Чак. Ньют почти безразлично переводит на него расфокусированный взгляд, ожидая продолжения. – Они всю жизнь друг друга знают, почти как брат и сестра уже. Наши родители всегда хотели, чтобы они начали встречаться, но никто не ожидал, что это и правда случится.

К земле летит сожженный пепел с кончика сигареты. Возможно, кому-то на голову. Ньюту все равно.

– А тебе нравится курить? – с интересом вопрошает Чак, следя за тонкими пальцами, что сжимают сигарету. Ньют удивленно смотрит на него. На сигарету.

– Не знаю, – признается он и вновь вдыхает серый дым. Усмехается. – Но тебе пробовать не советую.

Чак понуро опускает голову. Видимо, именно к этому тему и подводил, но гробить свое здоровье этому маленькому ангелу Ньют не позволит. А тот обхватывает плечи руками, выпускает изо рта облачка пара и, сдвинув глаза к переносице, следит за тем, как пар растворяется в воздухе – как тот дым, что выдыхает Ньют.

Сигарета мчится к подножию многоэтажки, мерцая затухающим красным огоньком.

– Пойдем, ты уже совсем замерз. Не хотелось бы тебя еще лечить.

– Зато можно пропустить школу, – простучал в ответ зубами Чак.

Ньют только тепло ему улыбается.

Усадив Чака на диван, он треплет его по волосам и, стараясь сделать вид, что больше никого в комнате нет, собирает ему портфель на следующий школьный день, даже не заглянув в расписание. Чак с восхищением ему говорит, что даже он сам не знает свое расписание так хорошо, как Ньют, и тот только принимает это за комплимент. А потом Ньют нерешительно замирает в дверях комнаты.

– Я, пожалуй, пойду домой, – проговаривает он, изо всех сил удерживая на губах вежливую улыбку. Чак заметно расстраивается.

– Ты же обещал остаться на ночь, – бормочет он всецело огорченно. Ньют снова запускает пальцы ему в волосы, путаясь в кучеряшках, и кивает. Каждый день обещает. Каждый день оставался.

– В другой раз обязательно. Пока, Томми, – говорит он Томасу и выходит в коридор. Быстро обувается, хватает куртку и уже держится за ручку двери.

И выбежавший за ним Томас его останавливает в тот же момент.

– Что-то случилось?

– Ничего, – улыбается Ньют, выходя за дверь. Та хлопает у Томаса перед самым носом. И прислоняясь к ней спиной с другой стороны, Ньют выдыхает предельно тяжело. Первый раз за месяц он идет домой.

***

Ньют думает, что он очень любит делать себе больно. Если разобрать всю его жизнь по частям, в каждой найдется доля определенного вида боли, которую Ньют причинял сам себе. Он никогда не резал руки, никогда не пытался утопиться, никогда не жег себе ладони над свечами или зажигалками, но предпочитал более извращенные способы уничтожить свое сердце и тело.

Сначала это были привязанности, которых быть не должно. Ньют всей душой тянулся к тем людям, с которыми он никак не мог себе позволить быть. Он тянулся к тем, кого никогда не был достоин. Он тянулся к тем, кто не обращал на него внимание. Кто не знал, наверное, даже о его существовании. Кто его всегда отталкивал. Кто не прощал, кто не любил, кто не хотел иметь с Ньютом ничего общего. А Ньют смотрел на таких людей, как смотрит на проходящих мимо одинокий маленький щеночек, которого выбросили из дома. И даже если случалось так, что его принимали в компании, в которых он всегда хотел быть, вскоре его оттуда выгоняли с треском. Шумом, ссорами, с позором.

Ньют знал, что ему не место среди них.

Он должен был знать, где его место, с самого детства. Он должен был предполагать, что все так и будет. Но он старался игнорировать разумные мысли, а после в итоге оставался ни с чем. Лишь с Минхо. Которого, откровенно говоря, Ньют тоже достоин не был.

И сейчас у него тоже есть такая привязанность. Та самая, которая не обещает ему никакого хорошего конца.

К таким болезненным привязанностям Ньют относил и привязанность к матери. Ужасная женщина, которая не понимала и не хотела его понимать, которая не слишком-то была заинтересована в делах сына, которая всегда находила, по какому поводу выдвинуть ему претензию, она никогда не переставала быть любимой Ньютом, несмотря на всю его к ней ненависть. Он всегда задавался вопросом, почему всегда возвращался в ту квартиру, в которой она живет, потому что сами стены этого помещения пропитаны болезненной безысходностью, и Ньюта пронизывали тысячи иголок каждый раз, когда он преступал порог.

И таким вопросом он задается до сих пор. Правда, таких квартир у него теперь две. А в одной из них живет ненужная привязанность.

А потом появились зависимости. Стоило избавиться от тянувшего его вниз груза, как появился другой – весящий в три раза больше. И его плечи такого выдержать не могли. Горбилась спина, сгибались колени, и Ньют с каждым днем становился все ближе к земле. Он уже действительно был готов уйти под эту землю с головой, чтобы никогда более не восстать из-под нее, но одна из привязанностей поставила его таки на ноги.

Но это долго продержаться не могло. Делая себе больно другими методами, находя обходные пути, изучая непротоптанные дорожки, Ньют через пару лет понял, что сам справляться с такой болью не в силах, и зависимости вернулись, прочно встав на ноги на плечах Ньюта. И ему приходилось их носить на себе, как неизменных пассажиров.

А каждая борьба с ними заканчивалась срывом.

И сейчас стало одной зависимостью больше. И она живет в той же квартире, стены которой приносят боль и в которой живет его ненужная привязанность.

И сейчас только Ньют понимает, что только он сам виноват в том, что оброс зависимостями, что приучил себя делать себе больно, что уничтожает себя изнутри и снаружи, что заставляет вырывать себе сердце, что помогает металлическим змеям кусать его вены и приносить новую и новую боль. Ньют только сейчас понимает, что только он виноват в том, что он когда-то давно оказался недостаточно сильным и недостаточно сопротивлялся. Только он виноват в том, что сейчас у него все идет не так.

***

После этого Ньют не появляется у Томаса почти целую неделю. Он сорвался, он упал на асфальт, и потому уже к концу первого дня около его кровати появляется бригада из пустых звенящих бутылок.

Лежать на диване, закинув ноги на головашку и запрокинув голову, и пялиться в серый потолок с отвратительными страшными разводами, конечно, не самое лучшее, что можно было придумать. На полу у того самого дивана рядом с бутылками уж собралась внушительная такая горка выкуренных сигарет, а в старой квартире матери поселился стойкий запах их дыма. И тот забирается в нос, не позволяет дышать и напоминает о том, в каком Ньют живет на самом деле дне.

Ньют думал, что искать его не будут. По крайней мере, ему этого действительно хотелось. Но трель телефона, что стала раздаваться уже на второй день его отсутствия каждые пятнадцать минут, не позволяла Ньюту погрузиться в свои мысли достаточно глубоко. Она раздражала своим мерзким звоном, своей настойчивостью, высвечивающимся на экране именем. Раздражал Томас, который даже не подумал о том, чтобы рассказать Ньюту о Терезе, потом снова раздражал Томас, который чертовски надоел ему своим волнением, и наконец раздражал Томас, который, несмотря на всю свою дурацкую заботу, вел себя донельзя странно. А еще раздражали его звонки и сам факт его существования, а также любое о нем напоминание.

Потому телефон пришлось отключить.

К третьему дню Ньют решил, что неплохо было бы выйти из дома и пройтись до магазина. Потому что есть уже совсем было нечего, запас сигарет подходил к концу, а ноги затекли от безвылазного сидения дома.

На четвертый день Ньют подумал, что рано или поздно ему придется открыть окно. Спертый воздух уж начинал убивать не хуже любых его вредных привычек. Закрывать окно он упрямо отказался.

Пятый день ознаменовался больным горлом и звенящей головой. Ньют даже не сумел оторвать ее от подушки, и окно осталось открытым. Он едва заставил себя выпить пару завалявшихся в аптечке таблеток и вновь улегся спать.

И когда наступает шестой день, Ньют сдается и включает телефон. Тот страдальчески просит его зарядить как можно скорее, а затем не умолкает минут десять – все приходят сообщения от Томаса. Около сотни звонков, под пятьдесят сообщений – все с просьбами ответить или вернуться. Хотя бы дать о себе знать. Потом несколько звонков с незнакомого номера – одного и того же, и всего одно сообщение с него же. «Том волнуется, » – гласит оно, и Ньют сжимает в пальцах телефон.

А пока он пялится в экран, ему снова поступает звонок.

«Томми» – значится на заставке.

Ньют выдыхает.

– Да? – хрипло проговаривает он. Голос едва слушается.

– Ну наконец-то! – на том конце отчетливо слышится, как облегченно восклицает Томас. Ньют прикрывает ладонью трубку, откашливаясь в сторону, а Томас продолжает говорить. – Ты где пропадал? Черт, знаешь, я же так волновался.

Причину волнения Ньют не понимает. Зная, что Ньют вечно ходит по всяким сомнительным заведениям, Томас должен был решить, что в этот раз все точно так же. И почему-то не решил. И он все что-то бормочет, ругает за что-то Ньюта, признается, что даже Тереза искала его, потому что Томас попросил, и все говорит, говорит, говорит; Ньют даже не слушает.

А когда он замолкает, просит назвать ему адрес. Ньют сначала отказывается, отнекивается, ему не хочется никого видеть, а под напором все равно сдается. И в злости откидывает телефон подальше, когда Томас обещает приехать в ближайшие двадцать минут. С размаху падает на спину, путаясь в волосах и одеяле, и снова уделяет все свое внимание потолку.

Отсчитывает минуты, боится прихода Томаса, как не боится смерти, и через восемнадцать минут раздается стук в дверь. Ньют силится прохрипеть, что она открыта, но ничего упрямо не выходит. Он остается в кровати, надеясь, что Томас просто уйдет. Но тот не уходит, и вскоре в комнате появляется он сам. Ньют даже не поднимает голову.

– Дурак ты, – мягко говорит Томас, закрывает окно и присаживается на кровать. Полупустая комната его явно отталкивает, но один он уходить, видимо, не хочет. Убирает локоны Ньюта с его лица, кладет ладонь ему на лоб, а руку после не убирает, несильно сжимает пальцы в его волосах. Он оставляет на полу недалеко от окурков принесенный с ним пакетик лекарств и идет за курткой. Одевает Ньюта, отдает ему свою и заставляет подняться, хотя того едва ли держат ноги. – Поехали домой.

Он проводит пальцем по горячей щеке Ньюта, и он даже не может увернуться – лишь морщится. Томас звонко смеется ему в ответ.

И еще одна неделя проходит в тумане. Ньют лежит в подушках, и с ним поочередно сидят Томас, Тереза и Чак. Пока хозяин квартиры и его брат на учебе, за Ньютом приглядывает Тереза, и она рассказывает ему обо всем, чтобы только отвлечь. Ньют проникается к ней симпатией все больше.

Из ее рассказов Ньют узнает, что Томас и Тереза знают друг друга с самого детства, что Томаса часто оставляли у нее дома, потому что мать тогда все время находилась в поисках все нового и нового ухажера. Что они несколько раз вместе попадали в полицейский участок по мелкому хулиганству, но их всегда вытаскивал отец Терезы – недаром занимает высокую должность. Что Тереза никогда не знала, встречается ли он с кем-то, пока с телефона Томаса ей не позвонил Чак, рассказав, что видел, придя домой, – и Ньют тогда смог поддержать разговор, потому что при знакомстве с мальчиком тот что-то такое уже говорил. Что Томас никогда не хотел встречаться с ней, Терезой, а ей было прекрасно в роли его лучшего друга. Почему все так внезапно изменилось, она не рассказывает – сама не знает, но внимание не заостряет.

И в течение этой недели ему открывается еще столько историй, что Ньют и сам начинает думать, что знает Томаса всю жизнь.

Однако помнит, что это не так.

И спустя еще несколько дней Ньют чувствует себя уже совсем хорошо. Сидя на кухне с Терезой, он пьет горячий чай и вновь разговаривает с ней. Думая о том, что эта девушка – прекрасная компания, он улыбается теперь вовсе не натянутой улыбкой, тепло и мягко.

– Знаешь, я думаю, вам повезло друг с другом, – проговаривает он, и тон помимо воли выходит слишком грустным. Кружка бьется донышком о стол, и Ньют откидывается на спинку стула. Тереза отпивает немного чая, а на ее губах появляется новая улыбка; девушка качает головой.

– А я так не думаю, – синие глаза поднимаются на Ньюта. Тот вздрагивает под таким взглядом. – Мы друзья, а не пара. Непривычно чувствовать себя в новой роли. А все, что мы друг к другу испытываем, – исключительно платоническое.

Ньют пожимает плечами. И пусть тема ему не слишком приятна.

– Быть может, ты ошибаешься. У меня есть много друзей, которые знали друг друга со школы, а потом вдруг начали встречаться. И хорошо живут.

– Это другое, – снова не соглашается Тереза. Ньют положительно перестал ее понимать. Ньют вдруг некстати вспоминает, как целовал его Томас. Как нежно это было и как Ньют был готов ему ответить. Как Томас его обнимал и как ему было тепло в кольце его рук. Но оказывается, Томас тогда уже встречался с Терезой – невероятной и доброй девушкой с пронизывающими глазами цвета самого чистого в мире озера, которую знал всю жизнь. Зачем он это делал?

– Тогда зачем согласилась?

Тереза дарит ему грустную улыбку – почти как у него – и отсутствующий взгляд.

– Не знаю, – честно шепчет она. Ньют видит, она хочет что-то спросить, и так молит всех, кто может сидеть где-то там, наверху, в самых облаках, кто исполняет просьбы отдельных людей и умело игнорирует остальных, молит о том, чтобы произошло хоть что-нибудь, что не позволит Терезе закончить. Да даже начать.

Но не происходит ничего. И Тереза сама догадывается, что ей лучше ничего не говорить, Ньют понимает. Но понимает и то, что она собирается проигнорировать звенящее в голове оповещение остановиться, как игнорируют просьбы людей сидящие наверху. И Тереза мнется еще пару секунд. А потом не спрашивает – формулирует более корректно, но утверждающе.

– Мне кажется, если кто ему и подходит, так это ты.

Ньют вскидывается, встречаясь с взглядом Терезы, но опускает голову почти мгновенно, не выдержав. Он усмехается и отрицательно качает головой. Получает от девушки тяжелый вздох и выходит из кухни. Он уверяет себя, что не заслуживает таких слов.

***

Ньют думает, его жизнь не просто резко переменилась с появлением в ней Томаса. Скорее всего, изменился даже сам Ньют, образ его мышления и – совсем немного – жизни, изменились люди, с которыми он проводит время, а самое главное – изменился весь его мир. Изменилось столько всего, но при этом осталось прежним – и Ньюту так нравится такой тип перемен.

А в большей степени изменились знакомства.

Столько приятных людей за такой относительно короткий период времени он и не встречал никогда. Сначала милый и добрый Чак, который всегда говорит все, что думает, потом появилась замечательная и потрясающая Тереза, которая готова поддержать разговор на любую тему и дать нужный совет, а потом встретились Бренда и Арис. И всех их привел с собой в маленький мирок Ньюта, ограниченный двумя лучшими друзьями, Томас.

Бренду и Ариса Ньют встречает на том самом дне рождения, о котором говорили Томас с Терезой. Точнее, говорил ему об этом Чак и только потом сказали последние двое. И это оказался впоследствии не просто день рождения – это была целая вечеринка в честь Бренды, которая, будучи этакой мажоркой, как называла ее шутя Тереза, закатила праздник в известном и достаточно дорогом ресторане, объединенном с казино – то находится где-то в подвальном помещении. Как позже объясняла она сама Ньюту, ей повезло иметь нехилую скидку – отец девушки состоит в хороших отношениях с хозяином ресторана, а на двадцать пять лет – круглую, как-никак, дату, согласился не драть денег втридорога.

Томас и Тереза сообщают о том, что Ньют идет с ними, совершенно неожиданно. Ньют делает вместе с Чаком (вместо Чака) уроки как нечто, уже вошедшее в привычку – как, например, практически ежедневные походы к Томасу, заменившие постоянные ночевки у него. Друзья просто вваливаются в квартиру навеселе – еще не выпившие, но опьяненные радостью приближающегося праздника. Ньют их счастья не понимает, только плечами передергивает; смысла праздновать еще один ушедший год бессмысленной жизни он не видел никогда. И полюбить этот праздник он заставить себя не в состоянии.

– Ты просто не знаешь, какие Бренда закатывает вечеринки, – смеется Тереза, ероша Ньюту волосы. Тот уворачивается, и девушка смеется еще более звонко. – У нее всегда интересно бывать. Не сходил на днюху к мажорке – считай, жизнь прожита зря, – заявляет Тереза уверенно, а Томас кивает. Ньюту вообще-то идти хочется все меньше.

Но его уговаривают в три голоса – двое просят пойти, практически слезно умоляют, а один робко интересуется, не останется ли Ньют. И тот, конечно, на стороне Чака. Ровно до тех пор, пока ему не говорят, что уже поздно, что пора бы ложиться спать и вообще «кому-то завтра в школу». Чак понуро уходит, а Ньют остается один на один с весомой проблемой.

Ньют думает о том, сколько на таких вечеринках алкоголя. Он знает, что, продержавшись уже столько времени, в какой-то момент может сорваться – и все полетит к чертям. Он отдает себе отчет, что контролировать его вряд ли кто-то будет – если эти вечеринки такие крутые, кому-то разве будет дело до чего-либо, помимо развлечений? И Ньют боится туда идти. Так сильно боится, что готов прыгнуть с моста хоть сейчас, лишь бы никуда не ходить.

– Томми, – выдыхает он беспомощно, глядя в темно-янтарные глаза, а брови выгибаются дугой. Неужели тот, зная, в какой дыре его встретил, не поймет, чего именно опасается Ньют?

Но Томас понимает. Его улыбка пронзает самое сердце.

– Она уже знает, – проговаривает он тихо, а Тереза деликатно не спрашивает, о чем они говорят. Ньют на секунду пропускает мысль, что она уже все знает, что Томас ей проболтался, что девушка догадалась – мало ли что по внешнему виду Ньюта можно сказать, – но все сомнения развеиваются, когда Ньют натыкается на ее непонимающий взгляд.

А когда они уже мчатся по заполненному машинами шоссе к месту встречи, Ньют никак не может понять, совершил ли ошибку, согласившись на это.

И когда он видит этот ресторан, то решает, что да, совершил.

Но когда веселая девчушка с коротко стриженными волосами пожимает ему руку, приветливо улыбаясь, он думает, что нет, ничего он не совершил.

Какой бы классной ни была вечеринка, как бы сильно ни гремела в ушах музыка, сколько бы алкоголя ни лилось и откуда бы ни раздавался веселый и пьяный смех, Ньюту почему-то отнюдь не весело. Сначала он даже пытается присоединиться то к одному, то к другому, то к какой-то компании, но потом бросает эту затею, решая, что лучше ему посидеть где-нибудь в темном углу, а потому скорее пробирается к диванчикам у стены. Рядом стоят круглые маленькие столики, а народу совсем нет, несмотря на огромное количество гостей – Ньют и не уверен, что это все знакомые или друзья одной лишь девушки. Кажется, тут собралось полгорода, но узнать ему не дано.

Высидеть в одиночестве, думая о смысле тщетного бытия у него тоже долго не выходит. Пританцовывая и покачивая бедрами, к нему подбирается сама виновница торжества с высоким бокалом и изредка отпивает переливающуюся в нем жидкость.

– Ты чего один? – кричит она, плюхнувшись на диван рядом с Ньютом. Тот передергивает плечами. Настроение падает стремительно, будто сброшенное с Эмпайр Стейт Билдинг – с такой же огромной высоты на такой же твердый асфальт внизу, без шансов выжить. – Не нравится здесь?

– Я не особо хотел приходить, – делится нехотя Ньют, вежливо ей улыбаясь. Та кивает.

– Понимаю. Я бы на твоем месте тоже не одобряла бы такие тусовки. – Она молчит несколько секунд, допивая принесенный алкоголь. Стакан становится на стол почти беззвучно – его звона в грохоте клубной музыки расслышать абсолютно невозможно. – Не против, если я составлю тебе компанию? Мне не нравится, что ты сидишь тут вот так и совсем один.

– Не против, – мотает головой Ньют. – Хотя я уже привык быть один.

Бренда задумчиво прикусывает нижнюю губу.

– Это-то и плохо. Люди стадные животные, им всегда нужен кто-то рядом.

– А если ты сам никому не нужен?

– Это ты сейчас про кого? – усмехается девушка. Она откидывается назад, а улыбка становится все сумасшедшее и пьянее. Взгляд, однако, остается более чем осмысленным. – Если хотел намекнуть на себя, то ничего не вышло. Если бы обо мне так пеклись, я б уже удавилась от переизбытка внимания.

– По твоим вечеринкам видно, что внимания тебе хочется поменьше, – ехидно отвечает ей Ньют, наблюдая за скоплением людей. Бренда отмахивается и смешно морщит нос. Проходящего мимо парня – кого-то из персонала – подзывает к себе и просит о чем-то, говоря прямо в ухо. Тот кивает несколько раз и уносится прочь выполнять просьбу. – И кто обо мне печется?

Бренда поднимает на него глаза. Весь ее вид говорит, что разговаривает она сейчас с невыносимым придурком.

– Хотя бы Томас, – отвечает она. – Несколько раз попросил меня быть к тебе поближе, чтобы и он, и я, и его Тереза могли всегда тебя видеть. Потом неделю – я так полагаю, когда ты заболел или что-то там у вас случилось, без понятия, – выносил мне мозг, что, возможно, не придет даже поздравить меня, если ты до моего дня рождения не будешь чувствовать себя нормально. А потом просил не держать поблизости к тебе алкоголь в любом виде – и тоже напомнил раз пятьдесят. Мне кажется, я скорее забуду, сколько мне лет, чем все то, что сказал мне Томас за все время подготовки. Да и до этого он только о тебе и рассказывал.

Бренда выглядит очень возмущенной. Ее откровенно раздражает вся эта ситуация с Томасом, а Ньюту кажется, что она все вообще выдумала. Разве это возможно? Взгляд Бренды говорит, что возможно, и Ньют опускает голову. Он все равно не сможет привыкнуть к такому вниманию.

– Что у тебя там за проблемы? – беспардонно интересуется девушка, а ухмылка растягивается на блестящих красным цветом губах. Такая прямолинейность Бренды его привлекает весьма сильно, и он рад, что все же согласился прийти. Девушка помотала в воздухе стройной ножкой. – С алкоголем, имею в виду.

– Зависимость, – признается Ньют. Бренда взмахивает обмотанной фенечками ручонкой – мол, это она и сама поняла. – Был не самый приятный период в жизни, когда мать умерла. Я тогда даже в универе не доучился, так все и бросил. Все шатался по барам, а потом оброс зависимостями до ушей. И сейчас я все равно временами срываюсь.

Бренда ложится на диван, кладет голову Ньюту на колени и болтает ногами в воздухе. Вид задумчивый, она закусывает губу и внимательно рассматривает сияющий в неверном свете лак на своих ногтях.

– Я первая, кому ты это рассказываешь, верно? – Ньют кивает ей. – Это странно. Ты меня даже не знаешь. Что, Томасу тоже не говорил?

– Ты ведь тоже не все узнала, – Ньют усмехается. – А Томас никогда не спрашивал. И сам о себе ничего не рассказывает.

Бренда понимающе усмехается. Ее сияющие глаза ловят отблески цветных лучей света, а между выделяющихся темным из-за красной помады губ мелькает на секунду язычок.

– Очень на него похоже. Мистер скрытность. Никогда не узнаешь, что у него на уме, если не надавишь хорошенько. – Бренда молчит несколько секунд и откашливается. Облизывает губы, но помада вся остается на месте, девушка еще раз прочищает горло – кричать в попытке перекрыть голосом музыку не очень удобно, а потом кивает своим мыслям. – Да, если хочешь добиться от Томаса чего-то конкретного, надо его прижать, как таракана. – Она для полноты картины и в подтверждение своих слов ударяет кулаком в ладонь.

После еще нескольких коротких тем и пары выпитых стаканов виски (Ньют тоже сделал несколько глотков) к ним присоединяется чуть менее пьяный, чем Бренда, парень. Он плюхается с размаху на диван, целует девушку, долго и трепетно – насколько позволяет их состояние, – а затем протягивает Ньюту руку для знакомства.

– Арис.

Они говорят о чем-то еще, Ньют даже ничего не старается запомнить и просто наблюдает за парой, отмечая их особые отношения. Они словно друзья, которые соревнуются, кто выдаст больше подколов в сторону другого, но в то же время ведут себя абсолютно влюбленно. Наблюдая за ними, Ньют позволяет себе искренне улыбаться.

Уже к утру эти двое вряд ли вспомнят, что за бред несли в течение всей ночи, зачем выходили на улицу и почему с ними был Ньют, а еще – почему они уснули в обнимку прямо на барной стойке и что за котенок облизывал их носы поутру, но Ньют им не расскажет. Потому что стоило ему один раз за вечер поймать взгляд Томаса, он решил, что лучше ему будет исчезнуть.

========== Шаг 4. О том, как разобраться в себе и не сойти с ума ==========

Ньют думает, Томас не всегда рад его видеть. Ньют уверяет себя, что улыбка Томаса бывает наигранной в большинстве случаев. Ньют убеждается, что никому вокруг точно не нужен.

А Томас, каждый раз пропуская его в свою квартиру, толкает Ньюта в плечо и качает головой. То ли это осуждение, то ли ирония, Ньют не понимает, но видя блеск янтарных глаз, он отвечает на улыбку, замечая, что все его домыслы полностью ошибочны. Томас всегда рад видеть его у себя, а его улыбка – такая искренняя, что кажется более настоящей, чем солнечный свет в разгар лета. Теперь Ньют замечает.