Текст книги "Я для тебя останусь светом (СИ)"

Автор книги: paulina-m

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

– Не будешь против, если я присоединюсь? – холодно бросил он и, не дожидаясь разрешения, опустился на пустующий стул.

– И зачем тогда спрашиваешь, раз мой ответ тебя не волнует? – не менее холодно поинтересовался Антон, раздраженно отталкивая вилку.

– Мы вроде цивилизованные люди, нет?

– Если ты полагаешь, что цивилизованность заключается в формальном выполнении норм этикета, то ты глубоко заблуждаешься.

О как! Даже находясь на взводе, Мартен не мог не признать, что он впечатлен отповедью.

– Слушай, – отбросив наигранность, он заговорил совсем уже другим тоном, – я смотрел сегодняшнюю гонку. Что с тобой? Почему ты слил такую кучу времени с одним промахом? Да и выглядел, если честно, не очень, так тяжело шел…

Он очень старался, чтобы в его голосе не было ничего, кроме искренней заботы и волнения, и кажется, ему это удалось. Антон, несколько мгновений пристально и подозрительно всматривавшийся в его глаза, похоже, ничего страшного не углядел и вновь уставился в свою тарелку.

– А тебе-то что?

Действительно, а ему-то что… Он же бесчувственный автомат по добыванию медалей, не так ли? Какое ему может быть дело до чужих неудач? Ведь именно так все думают, правда? Именно такую репутацию он себе усиленно создавал, гордился ею, всячески пестовал и поддерживал. Так почему же сейчас так больно от того, что Антон думает так же? Именно Антон, который, казалось бы, за целый год мог бы уже понять и узнать его хотя бы немного лучше.

– Да ничего, – голос дрогнул, несмотря на все его старания. И непонятно с какого перепугу вдруг почти жалобно вырвалось:

– Я тоже сегодня провалился. Две мишени не закрыл на лежке.

Он и сам не понял, зачем он это ляпнул. Он же прекрасно знал, что Антону нет никакого дела до его результатов. Да Антону вообще нет дела до него и до всего, что с ним связано! Но, видимо, глупый, содрогающийся кусочек плоти в груди всегда наивно верит в лучшее вплоть до тех пор, пока не закончит свой отчаянный бег. Он вдруг с бессильной тоской понял, что, начиная с провального Анси, на фоне скачущих вверх-вниз результатов, все больше и больше жаждал хоть немного тепла. Обычного, непритворного тепла и хоть чуточку внимания от человека, который вроде как был рядом. Конечно, он бы очень хотел еще и чего-то большего. Наверно, того самого, что люди напыщенно называют пошлым словом «любовь», как бы оно ни было ему противно. Но раз ему не суждено, то хотя бы просто тепла и внимания. Не к Королю биатлона, не к Великому Фуркаду, не к самовлюбленному и надменному чемпиону. Нет, просто Мартену. Он вдруг понял, как жалко и беспомощно он надеется, чтобы Антон улыбнулся ему сочувственно и сказал пару пусть ничего не значащих, но участливых слов. Он внутренне скривился от стыда и отвращения. Нет, не к этой трепещущей в сознании картине, а к себе, дошедшему до мечтаний о подобном. Но ничего поделать он с собой не мог. Да, он мечтал об этом! И неужели он этого не заслужил?!

Видимо, нет, не заслужил… Антон коротко сверкнул на него глазами и вновь уткнулся в тарелку. Кусок курицы, покоящийся на ней, однозначно интересовал его больше, нежели человек, с которым он уже год делил постель…

С обреченностью приговоренного Мартен понимал, что ничего он больше не добьется, что бесполезно спрашивать о Симоне, бесполезно просить утешения, бесполезно выражать сочувствие… Все бесполезно, ибо Антону наплевать. На-пле-вать.

«Вот так, Мартен, – вновь заявил о себе ехидный голос, который вдруг представился ему мерзким кривоногим карликом, – ты думал, что твой конкурент – Симон. А оказывается, ты с Симоном и рядом не стоял, раз ты даже цыпленку проиграл в пух и прах».

И надо было гордо встать и уйти, не прощаясь, если хотелось сохранить к себе хоть каплю уважения, но тело отказывалось подняться, ноги отказывались выйти, а сердце… А сердце отказывалось понять, что то странное, щекочущее чувство, которое вновь и вновь заставляет его сбиваться с ритма, оказалось никому не нужно…

В этот момент над ухом зазвучала торопливая русская речь, вдруг резко замолкшая, словно говоривший налетел на стену, а затем послышалось удивленное: «Мартен?!».

Он нехотя поднял голову. Малышко. Явно жаждущий общения с Антоном. Каким он сегодня был на финише? Мартен не помнил точно, но знал, что где-то ближе к концу списка. Не иначе, тоже хочет обсудить именно это.

Антон оторвался, наконец, от созерцания своей тарелки, и теперь они с Димой вдвоем смотрели на него выжидательно, всем видом давая понять, насколько он тут лишний. Он почувствовал, как накатила спасительная злость, и обрадовался ей, как давней знакомой. Она, наконец, помогла стряхнуть оцепенение и апатию и придала необходимых сил готовому сдаться телу. Он резко встал, кивнул на прощание, бросил пару равнодушных слов и вернулся за свой столик. Он и сам не знал, почему не поднимается в номер. Собственно, делать тут больше было нечего, но он продолжал сидеть, словно пригвожденный, и вслушивался в чужую речь, в которой мало что понимал. И тем не менее…

Судя по интонациям Малышко и тем немногим словам, что Мартену удалось разобрать в речи поникшего Димы, тот явно жаловался на сегодняшнюю гонку. Мартену, машинально ковыряющему вилкой в тарелке, захотелось засмеяться. Антон сегодня просто нарасхват в качестве жилетки для неудачников, и неважно, что к счастливчикам его и самого никак не отнесешь.

Но смех умер, так и не родившись, потому что, даже не глядя на них, Мартен чуть не заскрипел зубами, услышав такое незнакомое, такое неожиданное тепло в голосе Антона. Он не выдержал и исподлобья глянул на них. Антон всем телом перегнулся через столик, положил руку Диме на плечо и очень уверенно, очень напористо что-то ему внушал. Насколько Мартен мог судить, он нес обычную в таких случаях ерунду: про то, что все пройдет, что не надо зацикливаться, что с каждым может быть и так далее. Главное было не это, а голос и глаза Антона.

Мартен почувствовал, как все внутри стянулось в тугой узел, вмиг перекрывший доступ кислороду, когда увидел, с каким искренним участием, с какой готовностью и желанием помочь Антон смотрит на Диму. А голос… Он никогда не слышал ничего подобного от Антона. Мартен даже не был уверен, что узнал бы его, не видя собственными глазами, настолько теплым и сочувствующим он был. Антон торопился, говорил очень быстро, взахлеб, и было очевидно, насколько близок и дорог ему Малышко.

Узел разрастался, скручивая все внутренности в единое целое, и Мартен понял, что задыхается. Он быстро встал, практически оттолкнув свой стул, и едва не бросился к выходу, отчаянно пытаясь найти в воздухе, вмиг превратившемся в вакуум, хоть какие-то признаки кислорода. Только выйдя из зала и привалившись к стене, он почуял, как отпускает его этот спазм, и вдруг понял, что больше всего на свете ему хочется зареветь.

Финишировав на следующий день на девятом месте, он с испуганным изумлением понял, что его это уже даже не особо огорчает.

На каждом из огневых рубежей он допустил по одному промаху. И это было едва ли не смешно. Конечно, он всегда славился своей стабильностью, но, как правило, в это понятие вкладывался несколько иной смысл. Впрочем, если кому-то этот результат и мог показаться неожиданным, то уж точно не ему самому.

Он и не ждал чего-то иного после второй подряд ночи на грани сна, реальности и бреда. Всю ночь он видел перед собой бесстрастного Антона, злорадно хохочущего Симона и Малышко с сырой курицей в руках. Из всей этой компании именно к Малышко Мартен проникся наибольшим сочувствием: тот, по крайней мере, готов был ограничиться едой и не предпринимал никаких поползновений в сторону Антона. Мартен все время порывался рассказать ему, что курицу надо пожарить, но тот обнажал огромные окровавленные клыки и приветливо, как ему казалось, улыбаясь, говорил, что благодарен за участие, но сырая ему милее. Мартен шарахался в ужасе и мчался искать Антона, не без оснований опасаясь, не разделил ли и тот участь курицы. И тут же обнаруживал его в компании Симона в таком положении, что ожесточенно думал, что лучше бы их обоих Дима сожрал! Тот, словно учуяв мысли, обращенные к нему, вмиг оказывался рядом и деловито спрашивал: «Кто еда?» На что Антон и Симон, жадно сверкнув багровыми глазами, хором кричали: «Вот он!», не прекращая трахаться при этом, и дружно указывали на Мартена руками, которые вдруг начинали тянуться, тянуться и тянуться… И на этом моменте он просыпался, отчаянно хватая воздух ртом и не в силах успокоить сотрясавшую его дрожь.

После третьего такого пробуждения он плюнул на все, включил свет и решил, что лучше он остаток ночи проведет, бодрствуя, чем вновь ощутит себя диминой едой.

Да, после такой ночи девятое место, пожалуй, могло сойти за небывалый успех!

Он даже почти не удивился, когда немецкий мерзавец вновь победил. Этот этап однозначно претендовал на звание худшего в его жизни, так разве мог победить кто-то другой?! Так что ему с его девятым местом, можно сказать, повезло. Благодаря своему провалу, он оказался избавлен от необходимости вновь униженно поздравлять победителя и смотреть на него снизу вверх.

А вот Антон, который вообще не бежал сегодня и мог с полным правом смотреть трансляцию по телевизору, тем не менее, счел нужным прийти на стадион, посмотреть гонку с трибун и поздравить победителя лично.

Мартен увидел его в тот момент, когда, уже собрав все вещи, собирался покинуть стадион. Наивное сердце на миг екнуло: неужели Антон пришел поболеть за него?! И целых пять секунд он глупо, безрассудно верил в это и совершенно неожиданно чувствовал себя абсолютно счастливым. Вплоть до той минуты, пока Антон, даже не глядя по сторонам, направился прямо к торчащему неподалеку сияющему Шемпу, расцвел ответной улыбкой, а потом крепко обнял его.

Мартен стоял неподвижно. Нет, он очень хотел хоть что-то сделать: гордо уйти, подойти к ним, наорать, закатить Антону хорошую пощечину, пройти мимо с равнодушным видом, что угодно! Но он просто не мог сдвинуться с места, словно все мышцы вмиг перестали получать сигналы от мозга. Он просто стоял, смотрел, слушал все нарастающий гул в голове.

И ничего уже не думал…

– Поздравляю, Сими, это было впечатляюще, хотя и нервно! – произнес весело Антон, наконец отстраняясь. – Полторы секунды на финише! Зачем было доводить до такого, с твоим-то преимуществом?!

– Сам на себя злюсь, – кивнул тот. – Один лишний промах, и вот такая нервотрепка в итоге! Зато так круче, согласись?

– Это точно! – хохотнул Антон. – Адреналином ты всех обеспечил!

– Слушай, ты же и эстафету завтра не побежишь? – вдруг спросил Симон с загадочной улыбкой

– Да, а что?

– А давай сегодня немного отпразднуем мои победы? Посидим в баре, выпьем. Сока, естественно! – засмеялся он и заметив, что Антон колеблется, схватил его за руку и принялся уговаривать: – Скоро Игры, Антон, надо же прочувствовать в полной мере этот момент и запомнить его хоть чем-то особенным!. Вот будешь в старости рассказывать внукам, как накануне Игр сидел в итальянском баре и отмечал с дедушкой Симоном его медали апельсиновым соком.

– Лучше яблочным, – наконец улыбнулся Антон, видимо, приняв решение.

– Как скажешь, хоть картофельным! – с готовностью кивнул Шемпп. – Ну так как? Встретимся вечером, часов в восемь?

Антон вновь кивнул, хлопнул его по плечу и, наконец, распрощавшись, двинулся дальше.

Мартен, еле дождавшись, пока немец отойдет на безопасное расстояние, кинулся за Антоном.

Догнать его и схватить его за руку было делом нескольких секунд. Он резко развернул его лицом к себе и едва успел уклониться от непроизвольно взметнувшегося кулака.

Узнав его, Антон медленно опустил руку, хотя Мартен с тоской подумал, что лучше бы он, и правда, ему врезал. Это было бы не так больно, как видеть, какое равнодушное выражение моментально принимает его лицо.

– Ты с каждым днем становишься все более диким и грубым, Марти, – ехидно протянул он. – Скоро вооружишься дубиной и помчишься всех убивать.

– Кое-кого бы точно не мешало.

– Кого это?

– Все еще строишь из себя дурачка?! Все еще делаешь вид, что не понимаешь, что происходит?! Или наоборот очень хорошо понимаешь и именно этого и хочешь?!

– Что за бред ты несешь вообще?! Я не собираюсь разгадывать твои загадки! И вообще отпусти! – он дернул рукой, безуспешно пытаясь вырваться из его цепких пальцев. – Мне некогда.

Смех Мартена задребезжал, словно опрокинулась целая машина, груженная железными листами.

– О да, конечно! Я слышал, ты очень занят! Торопишься пить яблочный сок! После секса очень освежает, согласен!

Антон на миг прикрыл глаза.

– Да что ты ко мне пристал?! – произнес он тихо, но с такой очевидной неприязнью, что Мартен непроизвольно вздрогнул. – С кем хочу, с тем и трахаюсь! Я тебе ничего не должен! И ты мне, кстати, тоже! В чем проблемы, Марти? Вокруг куча парней, найди себе какого-нибудь погорячее, и он, вне себя от счастья, будет тебя ублажать ночи напролет, а если захочешь, то и дни. Что ты ко мне-то лезешь?! Оставишь ты меня когда-нибудь в покое или нет?!

– Я лезу?! – яростно прошипел Мартен, чувствуя, как все внутри уже кричит от режущей боли, сопровождающей каждое слово Шипулина. – Это я, значит, каждый раз прошу трахать меня сильнее и быстрее и стону «Еще, Марти

На сей раз удар Антона точно достиг бы цели, если бы Мартен не перехватил его руку почти у своего лица и, рванув за нее, не притянул его к себе вплотную.

– Ты. Ни с кем. Не будешь. Трахаться. Кроме. Меня. Ясно?!

Антон буравил его таким яростным взглядом, что Мартен почти наяву ощущал, как от этого взгляда на коже появляются ожоги.

– Ненавижу тебя! Как же я тебя ненавижу!

Мартен подумал, что, если бы слова могли убивать, то он был бы давно мертв, настолько неприкрытая, настолько цельная ярость в них звучала. Еще он подумал, что только что собственными руками испортил те жалкие остатки их отношений, которые еще подавали признаки жизни. Подумал он и о том, что он – полный идиот, и ничему в этой жизни так и не научился…

А в следующую секунду вдруг разучился думать вообще. Потому что Антон, чьи глаза яростно сверкали напротив, вдруг прижался к его губам в не менее яростным поцелуе.

Это было так странно. Так непривычно. И так сногсшибательно…

Горячие губы Антона настолько властно и нетерпеливо припали к его, словно он и вправду хотел этого! Мартен от шока, кажется, даже не смог ответить на поцелуй, и тогда он сам кончиком языка настойчиво раздвинул его губы и проник внутрь. Мартена словно опалило горячим огнем, который вмиг превратился в бушующий пожар, грозящий оставить от него лишь воспоминание.

И когда он все-таки начал верить в то, что не спит, и попытался перехватить инициативу, Антон вдруг резко отстранился, одним движением стряхнул его руку и, больше не глядя на него, стремительно пошел прочь.

А Мартен остался стоять, как вкопанный, смотрел на его быстро удаляющуюся спину и думал, что это было.

Весь оставшийся вечер он пытался понять, что ему делать. Очень хотелось позвонить, но неведомая сила останавливала его. Пойти к нему хотелось еще сильнее, но он, несколько раз почти направляясь к выходу, вновь и вновь замирал на месте, чувствуя, будто кол втыкается в сердце от одной простой мысли. А что, если Антон сейчас у себя с Симоном? Что он будет делать, если увидит их вдвоем?! При мысли об этом он сам ужасался той темной волне первозданной необузданной ненависти, которая поднималась откуда-то из глубин сознания и вот-вот грозила это самое сознание затопить. Он совершенно четко осознал, что способен на все, что угодно. В самом прямом смысле – на все. Задушить голыми руками, застрелить, разбить голову о стену, бить до потери сознания… Он чувствовал, что окончательно сходит с ума, и даже не боялся этого.

Из мрачного потока мыслей его вырвал нудно зудящий сигнал телефона. Мартен и не подумал ответить на звонок, но неизвестный был настойчив и перезвонил тут же.

Он выругался и нажал на кнопку, намереваясь высказать все, что он думает.

– Алло! – рявкнул он так, что на той стороне должны были немедленно умереть со страху.

В общем, примерно это и произошло, но, видимо, настырный звонивший оказался слишком живуч.

– Синьор Фуркад? – заговорила трубка несколько смущенным, но довольно твердым голосом. – Меня зовут Файелли, я администратор бара при отеле, в котором вы остановились. Приношу свои самые искренние извинения за беспокойство, но меня попросил позвонить вам один наш клиент. Он слегка… перебрал, и, боюсь, самостоятельно ему до номера не добраться. Позвонить кому-либо он не может, так как у него разрядился телефон. Разумеется, мы предложили ему свою помощь, но он отказался и дал ваш номер, сказав, что вы его заберете.

Слушая все это, Мартен почувствовал, как земля уходит из-под ног, а сердце начинает бурно колотиться, кажется, даже в волосах. Он даже не стал спрашивать Файелли, представился ли их клиент. Ему это было не нужно: он точно знал, кто это.

Войдя пять минут спустя в бар и мигом отыскав взглядом фигуру Антона у стойки, он уже перестал понимать, что происходит.

Антон, что, совсем свихнулся?! Они, как и все профессиональные спортсмены, спиртное видели, в лучшем случае, несколько раз в год. На Новый год и день рождения, если тот выпадет на удачную дату. Но напиться вот так посреди этапа?! За несколько недель до Игр?! Антон однозначно сошел с ума, и он боялся даже думать, что послужило тому причиной.

 – О, Марти! – широко улыбнулся он кривой улыбкой, наконец, заметив приближающегося француза. – Марти, ты меня спасешь? Мне надо в номер, да так, чтобы никто не увидел. Да-да!.. А то Лопухов меня убьет завтра, – он пьяно хихикнул. – Хотя почему завтра… Прямо на месте и убьет. А мне рано еще, – сделал он грустное лицо. – Я на Игры хочу. А он убьет, да…

– И правильно сделает, – буркнул себе под нос Фуркад и подошел к стойке, попросив у сочувственно глядящего бармена счет.

Оценив количество и стоимость выпитого, он ошарашенно поднял глаза на бойкого паренька, деловито вытирающего столешницу. Увиденное впечатляло. Мягко говоря.

Парнишка пожал плечами, понимающе покивал и, немного поколебавшись, наклонился к Мартену и прошептал:

– Вы простите, конечно, что лезу не в свое дело, но вашему другу очень плохо, по-моему. Мы тут в людях разбираемся немного. Вот так напиваются, когда хотят забыть все происходящее. Вы имейте в виду, ладно?

Ошеломленный Мартен не нашелся, что ответить на это странное сообщение, молча кивнул в ответ, быстро расплатился, подхватил что-то бормочущего Антона под руку и практически на себе потащил к выходу, молясь лишь о том, чтобы никто не попался им навстречу.

Им повезло: на всем пути от бара до номера Мартена они не столкнулись ни с одной живой душой, но только дотащив Антона до номера и уложив его на кровать, Мартен позволил себе облегченно выдохнуть. Коллекция «Черные дни Мартена» пополнялась с невиданной скоростью.

Он остановился у стола, нервно постукивая по нему пальцами, и сосредоточенно думая, что же делать дальше. Антона было необходимо привести в чувство как можно быстрее: в любой миг его могли хватиться, а предстать перед кем-то в таком виде было смерти подобно. Мартен даже представить себе не мог, на что способны тренеры русской сборной, славящейся своими жесткими порядками, за такие выкрутасы накануне Игр.

– Сука ты, Мартен, – вдруг отчетливо произнес Антон.

Мартен удивленно оглянулся: он был уверен, что после такой дозы тот спит, как убитый. Но нет, он лежал на кровати и смотрел на него пусть и хмельным, но вполне осмысленным взглядом.

– И почему это? – с холодным раздражением осведомился он.

– Не знаю. Но чувствую, что сука, и все.

– Я, значит? – начиная злиться, протянул Мартен. – Это я, видимо, чуть под Шемппа не улегся у всех на виду?! А ты у нас ангел безгрешный?

– Да перестань, – протянул Антон. – Какой, нахер, Шемпп?! При чем он тут вообще? Не, он, конечно, очень классный, – поправился он и мечтательно улыбнулся.

Мартен изо всех сил сжал зубы, заставив себя сосчитать до десяти и уговаривая себя продержаться хотя бы еще немного.

– Но я не про него. Про нас.

– Нас?! – протянул Мартен. – Что-то новенькое. Помнится, совсем недавно меня уверяли, что никаких «нас» не существует, с чего вдруг такие перемены?

– Да, не существует, – Антон упрямо кивнул головой. – Потому что ты – сука.

– Все, – раздраженно отмахнулся Мартен, направляясь к выходу. – Мне не понять твою алкогольную логику. Иди к черту. Выспишься, потом поговорим.

– Нет уж, не уходи. Я, может, сейчас хочу поговорить!

– Вот как? – Мартен нехотя остановился. – И о чем же?

– О чем?.. Ну хотя бы, например, вот… Ты хоть знаешь, Фуркад, как безумно ты мне нравился в самом начале?!

====== Часть 14 ======

Комментарий к Часть 14 1. Сон Антона про весну и море нагло и без спроса взят из потрясающего текста Ани “Немного о пользе весны”

https://ficbook.net/readfic/6705939

Анют, ты же не сердишься? Просто... это меньшее, что я могу для тебя сделать. Ты и без того – Муза и практически соавтор этого текста.

2. Мне вдруг почему-то именно сейчас захотелось принести мелодию, под которую родился Свет и под которую я пишу почти каждую главу. Да, это всего-навсего минусовка попсовой песни, но послушайте... Поверьте, она того стоит...

https://minus1.ru/songs/%D0%BC%D0%B0%D0%BAs%D0%B8%D0%BC-%D0%B7%D0%BD%D0%B0%D0%B5%D1%88%D1%8C-%D0%BB%D0%B8-%D1%82%D1%8B

3. Все знают, что Даша гений?! смотрит грозно

http://images.vfl.ru/ii/1523046282/80ec7440/21279972.jpg

За всю свою жизнь Мартен никогда не жаловался на проблемы со слухом. Слуховые галлюцинации его тем более не посещали. Но чем еще объяснить только что услышанное, он не знал. Не мог же Антон действительно сказать то, что ему примерещилось, не иначе, как на почве нервных перегрузок?!

Нравился… Он ему нравился?! Мартен явственно чувствовал, что земля стремительно уходит у него из-под ног и срывается в неуправляемое пике. Что Антон несет, мать его?!

– Чего молчишь? – недовольно подал голос Антон, так и не дождавшись хоть какой-то вменяемой реакции. – Небось, поверить не можешь, в шоке полном? Еще бы, я сам в шоке, что это тебе сейчас говорю. Какая меня муха укусила?  – недоуменно протянул он, смешно морща нос. – Наверно, коньяк был плохой, правда?

Он воззрился на Мартена с такой искренней обидой в глазах, слегка подернутых пеленой, что в другой раз Мартен бы расхохотался. Но не теперь.

– Что ты там сказал? Повтори! – нетерпеливо потребовал он.

Антон протяжно вздохнул, ерзая на кровати, и не спеша, словно ребенку-несмышленышу, принялся втолковывать:

– Нравился, говорю! Ты мне! Что непонятного? Давным-давно. Еще в юниорах. Мы и знакомы тогда не были и не пересекались практически, но я тебя знал… Ну, брат Симона, все дела. Мы же с ним уже тогда дружили, он очень много о тебе рассказывал даже до того, как ты в юниоры вышел. Ну и понятно, что мне поневоле стало интересно, что там за брат такой. А когда он мне тебя показал, чем-то ты мне вот прям жутко понравился. Ну, такой ты был… Забавный, что ли, нахохленный, смотрел на всех волком. Мне почему-то хотелось сказать, что ты взъерошенный и загадочный. Смешное сочетание? Прямо, как и ты тогда, несуразный такой… И вот почему-то вся эта твоя несуразность мне нравилась прям офигеть как. Я, правда, тогда еще ничего и ни с кем, даже по мелочам, так что и сам не понимал, что происходит, почему все время в твоем присутствии аж ноги тряслись. А ты, гад, уже тогда ходил, нос задрав, словно в кучу дерьма наступил. Мне ужасно хотелось с тобой познакомиться, но я понятия не имел, как это сделать… Хотя кому я вру… Сделать-то было проще простого – надо было всего лишь попросить Симона нас представить, и всего делов-то. Не, я тупо боялся. Даже не знаю, кого: тебя, себя, того, как мое сердце грохалось каждый раз в пятки при виде твоих дурацких кудряшек…

Он прервался и ухмыльнулся:

– А ты зачем их срезал, а, Марти? Ты был такой прикольный… На барашка похож… Рано-рано два барана постучались в ворота…

– … Что?

– Два барана, говорю! Стишок такой, детский, не знаешь, что ли, дубина?! Тебе, что, мама в детстве Чуковского не читала?! … А… Ты ж этот…лягушатник… Откуда тебе про баранов знать… Только, знаешь, кажется, он про нас с тобой, стишок этот. Это же мы – два барана, да?

Мартен вдруг осознал, что все еще стоит у дверей, где застиг его Антон своим таким запоздалым и таким ненужным сейчас признанием. Точно, баран… Он устало отвернулся от двери и прошел вглубь комнаты, к креслу, в которое и упал практически без сил.

Алкоголь повлиял на Антона самым неожиданным образом. Еще недавно еле держащийся на ногах, он сейчас выглядел почти трезвым. Видимо сильный, тренированный организм, оправившись от первого шока при столкновении с непривычными веществами, быстро придумал, как их нейтрализовать. О количестве выпитого сейчас свидетельствовал лишь лихорадочный блеск глаз да английская речь, которая вдруг стала удивительно плавной и с гораздо меньшим акцентом, чем раньше. Видимо, опьянение сняло внутренние блоки и неуверенность, и речь лилась просто водопадом. И это было чудовищно…

Он очень хотел заставить Антона замолчать. Все то, что он говорил, было так страшно и так до смешного несправедливо, что он готов был отдать, кажется, все свои медали, лишь бы этого не слышать.

Но он не мог ничего сделать. Все, что было в его силах, он уже сделал.

Шесть лет назад. В Италии. У окна с нежно колыхающимися ажурными занавесками…

Сейчас оставалось только слушать и слушать… А то, что с каждым произнесенным Антоном словом, умирает еще одна крупица его сердца, уже не имеет никакого значения… Никому оно, бестолковое, теперь не нужно. И ему самому, в первую очередь…

– Я даже начал мечтать о тебе, представляешь?! Мне было так стыдно, я ненавидел себя за это, но ничего не мог поделать… Мне все время снился один сон. Мы с тобой, уже взрослые. Не знаю где, но не на этапе точно. Потому что там совсем весна. Самая прекрасная весна в мире. Такая весна, какую я очень давно не видел, не успевал застать, год за годом умудряясь ее профукать. Весна и море, можешь в это поверить? Ласковое солнце, морской ветер, свежая трава, маковые и ромашковые поля, цветочки какие-то, пробивающееся сквозь прибрежную гальку. Я даже не знал, что это такое, но почему-то в голове всегда всплывало «вереск». Хотя я и как вереск-то выглядит, не знаю… Это было настолько прекрасно, Марти, что мне плакать хотелось. Вот просто от того, что бывает так хорошо. И ты был рядом со мной в той далекой весне. Мы гуляли медленно по берегу, кидали в море крупную гальку, кто дальше закинет. Провожали закат с бутылкой вина. Встречали рассвет под одной на двоих курткой – ты всегда мерз сильнее, но почему-то старался больше укрыть меня, чем укрыться самому…

Голос Антона, на пару мгновений ставший таким теплым, таким мечтательным, прервался, и Мартен был ему за это бесконечно благодарен. Кажется, если бы он еще хоть пару секунд рассказывал о своем сне, то Мартен бы наяву скорчился от дикой боли, которая пронзала его с каждым словом.

Весна. Море. Двое, обнявшиеся под одной курткой и глядящие на просыпающееся солнце… Он знал, что сладкий сон Антона отныне станет его кошмаром, который будет терзать его вновь и вновь. И каждый раз, как Антон одарит его ненавидящим взглядом, он будет вспоминать эту куртку на рассвете и понимать, что ад существует…

– И вот, раз за разом видя это во сне, я и наяву продолжал об этом мечтать, представлял, как мы гуляем, взявшись за руки, прикинь?! Вот сейчас говорю, и самому от себя мерзко, а ведь тогда это было моей самой трепетной мечтой. Я буквально видел это: пустынный берег, ленивое море, одинокие чайки и мы. Идем, время от времени перекидываемся парой слов, делаем вид, что смотрим по сторонам, вроде как обсуждаем увиденное, но оба отлично понимаем, что это все фигня… Потому что главное то, что мы держимся за руки. И мы оба знаем, что это главное. Может быть, самое главное, что есть и будет в нашей жизни… Смешно тебе, Марти? Согласись, охуеть, как смешно! А что ж ты не смеешься?!

Он замолчал и удивленно, почти возмущенно уставился на Фуркада, словно обвиняя его в том, что тот не смеется над таким феерическим бредом. И Марти был бы рад улыбнуться, был бы рад посмеяться, был бы рад биться в истерике от хохота… Если бы ему так отчаянно не хотелось завыть, словно одинокий волк на беспощадную и бесстрастную Луну…

Не дождавшись ожидаемой реакции, Шипулин огорченно вздохнул и вновь вернулся к самобичеванию.

– Но были и другие сны, прикинь! И это был пиздец просто. Вот сейчас после… – он скривил губы в болезненной ухмылке, – после наших с тобой, так сказать, взаимоотношений, те сны, конечно, кажутся невиннее ребенка, но для меня тогдашнего это был кошмар. Тем больший кошмар, что и проснувшись, я продолжал мечтать о том же самом. И знаешь, я настолько тогда сдвинулся, что однажды даже решил сам подойти и познакомиться.

– Когда?! – вопрос прозвучал так резко, что Антон запнулся на полуслове, не понимая, почему для Мартена, всем телом подавшегося вперед, это так важно. – Когда ты хотел подойти, Антон?!

– Ты чего так вскинулся-то? Ну, вроде на мире юниорском, в 2007… Да, точно, в Италии он был. Я там по юниорам бегал, а ты по юношам еще. А что?

Мартен через силу помотал головой, показывая, что нет, ничего такого, можно продолжать. Вот только больше не было смысла продолжать. Он точно знал все, что Антон скажет дальше. Знал так же уверенно, как и ответ на только что прозвучавший вопрос еще до того, как Антон, морщась, его еле вспомнил. Он знал, что Антон ответит именно так, с той самой секунды, как тот произнес эти слова про признание, готовые вот-вот стать приговором всей его непутевой жизни… Но, возможно, еще есть шанс…

– А точную дату можешь сказать? – почти прошептал он, прикрыв глаза. Словно это могло спасти его от неизбежного краха. Смешно – так малыши играют в прятки: крепко зажмуриваются и наивно верят, что, как только они перестают видеть противника, тот их тоже не видит. И Мартен отчаянно пожалел, что он не малыш, и что даже этой слабой веры для утешения у него нет.

 – Да не помню я дату, чего привязался?! У меня там не больно-то ладилось, в инди взял серебро, а спринт завалил, пришел одиннадцатым, оттого злой ходил, да ты еще все время своей кудрявой башкой мельтешил перед глазами. И как мне до одурения хотелось подойти и взять тебя за руку, Марти, ты бы знал… Наверно, потому и не ладилось ничего, что ты, сука, перед глазами стоял… О, слушай, а я вспомнил, когда меня окончательно допекло!