Текст книги "Я для тебя останусь светом (СИ)"

Автор книги: paulina-m

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

====== Пролог ======

Говорят, есть дни, а есть Дни. И, к сожалению, на вторых далеко не всегда висит табличка для любопытных: «Не влезай! Убьет!».

Мартен оглядывается вокруг себя чужим, искаженным взглядом. Как интересно меняется мир вокруг нас в зависимости от угла зрения, под которым мы на него смотрим… Все то же самое, что и час назад: окно, за которым пульсирует надрывный ритм большого города, уродливая ваза с белыми лилиями на небольшом журнальном столике, куртка, впопыхах брошенная на спинку кресла, – и ни хрена не то же.

Он знал, что этот день придет. Он ждал его. Готовился к нему. И все равно в последнюю минуту оказался не готов. Разве можно приготовиться к концу света? К извержению вулкана? К вспышке на Солнце? Человек – забавная букашка: он мнит себя царем и властелином, пока, жалкий и дрожащий от сбитой спеси, не осознает, что он – всего лишь Ничто.

Но пока его разум пытается прийти в себя, верное подсознание машинально – сказываются годы занятия спортом, когда подсознание, натасканное на автоматизм, порой было гораздо важнее – начинает действовать. Алгоритм поведения в этот день давно записан в подкорке. Остается только, отключив эмоции и запретив себе хоть что-то чувствовать, действовать по давно отлаженным пунктам.

Он звонит родителям, братьям и немногочисленным друзьям, своим обычным голосом говорит им давно заготовленные слова, смеется и острит, спрашивает о новостях и незаметно просит прощения, раздает советы и притворно ругается.

Эта непринужденная и милая болтовня занимает почти час, после которого он чувствует, что его словно пропустили через мясорубку, и думает, что самый тяжелый час в своей жизни он уже пережил.

Вот и все. Все выполнено и завершено, итоги подведены и счета оплачены.

Осталось последнее и самое главное.

Мартен откидывается на спинку кресла, в котором провел последний час, и закрывает глаза, вцепляясь в волосы руками. Он не ожидал, что для этого звонка ему понадобится больше смелости, чем для всех предыдущих.

Он набирает номер Антона, даже не глядя на кнопки. Кажется, каждый мускул, задействованный в этом нехитром наборе манипуляций, помнит свою роль, помнит отведенные ему движения. Он горько ухмыляется: жаль, что такие способности пропадут втуне.

Равнодушные гудки в трубке на миг заставляют его похолодеть. Нет, только не сейчас. Антон не имеет права не ответить ему сейчас. Это было бы уже за гранью жестокости. И поэтому, когда, в конце концов, в трубке раздается сонное и ленивое «Алло», он громко выдыхает сквозь зубы и ругает себя за недогадливость. Конечно, разница во времени: в Екатеринбурге давно ночь, и он сладко спит сном невинного младенца. Против воли Мартен улыбается, представив себе эту картину: наверняка опять спинал одеяло на пол, а сам раскинулся на всю кровать, как морская звезда – очень наглая и агрессивная звездочка. Впрочем, улыбка тут же покидает его лицо – чему теперь улыбаться-то…

– Алло, Мартен, чего молчишь? – тем временем интересуется Антон, зевая, но уже более ясным голосом. – Ты меня бессердечно разбудил в полночь, чтобы загадочно сопеть в трубку?

– Нет, – отвечает он твердо, заранее отсекая все возможные возражения, – чтобы ты сейчас же вытащил свою задницу из постели, мигом собрал вещи и завтра прилетел ко мне.

====== Часть 1 ======

Много лет назад

2007 год

Мартелл-Валь-Мартелло (Италия)

Чемпионат мира среди юниоров

Мартен сидел у окна в маленьком, но очень популярном среди местной молодежи кафе. Конечно, здесь было довольно многолюдно и, соответственно, шумно, что его крайне раздражало, но с этим приходилось мириться. Все эти неудобства объяснялись очень просто: заведение славилось своими весьма демократичными ценами, и поэтому только оно и было по карману молодому и ничем пока особо не отличившемуся спортсмену.

Он мрачно, как на незакрытую последним выстрелом мишень, глядел в чашку уже давно остывшего кофе. Пить не хотелось, есть не хотелось, ничего не хотелось. Стоп, весьма существенная поправка: хотелось побед. Хотелось славы. Хотелось триумфа. А их нет, и неизвестно, будут ли. Потому что вместо побед пока были два девятых места в спринте и пасьюте на юниорском мире и вечная репутация младшенького братика Симона. И это в целых восемнадцать лет! Неравноценная замена, стоило признать.

Нет, конечно, он понимал, что его возраст в циклическом виде спорта – даже не юность, а скорее младенчество, но эта отговорка совершенно не утешала, наоборот. Ведь восемь человек – целых восемь! – этого же возраста оказались и вчера, и сегодня лучше него!

Словно поддакивая всем его невеселым раздумьям, телефон начал задорно выводить мелодию, установленную на Симона.

Он невольно поморщился, прежде чем ответить на звонок.

– Да, Симон… Да, все нормально… Нет, я не расстраиваюсь, с чего бы?.. Да, и мама, и Брис… Нет, не надо… Нет, конечно, понимаю… Сам-то как?.. Ага, круто!.. Пока, родной.

Он несколько резче, чем хотелось, нажал на отбой и выдохнул с облегчением. Нет, он, правда, очень любил брата, даже более того: тот всегда был для него примером и кумиром. Вот только… Как же сложно принять тот факт, что ты для всех не Мартен Фуркад, пусть нескладный, замкнутый и не особо приятный в общении, но Мартен, сам по себе, а просто – Младший Братик. Вот именно так, уменьшительно-ласкательно, и оттого мерзко до тошноты. Мартен так и представлял, как перезрелые фанатки старшего брата склоняются над ним, пытаются вытереть ему носик, накормить кашкой и умиленно гладят по головке: «Ах, какой милый малыш, этот младший братик Симона!»

Он едва не скрежетал зубами при мысли об этом: разумеется, где брат и где он? Симон – участник прошедшей Олимпиады и главная надежда французского биатлона на будущей, наследник великого Пуаре. А он? А он – счастливый обладатель девятого места в полудетском спринте! И кто же он тогда, если не этот проклятый «младший братик»?!

Он невольно подумал, а что было бы, если бы вдруг он взял да и убил их всех морально, выиграв гонку сам, лично, без всяких призраков брата за спиной? Как бы они все тогда разинули свои рты и выпучили свои подслеповатые глаза! Как залилась бы слезами умиления мама: ах, как же вырос наш малыш! Как ошарашенно пожал бы ему руку Симон, впервые разглядывая с незнакомым интересом, словно равного! А потом его бы все начали фотографировать, брать интервью, задавать вопросы и удивленно восклицать: «Вы только посмотрите, это же Мартен, а не тот парень, его старший брат!».

Он намеренно сдвинул в своих будоражащих мыслях последовательность событий и старался даже не думать пока о победе и награждении. Потому что это было слишком волнительно, слишком прекрасно и слишком страшно одновременно. Потому что он, еще не зная, еще не испытав наяву, уже инстинктивно чувствовал, что Победа – это самое прекрасное, что может быть в его жизни. Что только она может утолить его жажду, успокоить его мятущуюся душу и разжать судорожно стиснувшиеся кулаки. Что только она способна вознести его к ликующим небесам и подарить крылья. Что только она – его счастье.

«Проклятье, все готов отдать за это! За то, чтобы побеждать вновь и вновь! Чтобы день за днем стоять на верхней ступени и смотреть на всех взглядом победителя, у ног которого лежит весь мир. Все бы отдал! Душу дьяволу за это продал бы, если бы понадобилось!» – отчаянно билось в его голове.

Его размышления крайне бесцеремонно были прерваны высоким сухощавым джентльменом в безупречном черном костюме со строгим галстуком и старомодной тростью в руке, чем-то неуловимо смахивающим на директора школы и похоронного агента одновременно.

– Здравствуй, Мартен, – он холодно улыбнулся, не размыкая губ, и без спроса уселся на соседний стул.

Мартен опешил на пару секунд: он точно этого человека видел впервые в жизни, а вот тот его знал. Его. Мартена, а не братика Симона. Это становилось интересно.

– Вы кто? – грубовато спросил он. – И что вам нужно?

– Мне? – тонко улыбнулся его непрошеный визави. – Кажется, это тебе было нужно, нет?

– О чем вы? – наморщил лоб Мартен, начиная злиться. Он устал, он не в духе, и у него совершенно нет настроения разгадывать эти шарады.

– Это же ты только что взывал ко мне, а не наоборот.

– Слушайте, или говорите прямо, кто вы такой и что вам нужно, или идите дальше своим путем, мне, видите ли, немного не до вас.

Эти слова, вырвавшиеся из его губ, изумили его самого: он никогда не был душкой и паинькой, но и отъявленным грубияном и хамом тоже до сих пор не числился. Поэтому он сам не мог понять, с чего так набросился на в принципе ни в чем не повинного незнакомца.

– Ах, Мартен, Мартен, не-братик не-Симона, – сухо и колюче засмеялся тот. – Какой ты непостоянный: то душу грозишься мне продать, то из-за стола выгоняешь. Ты бы как-то определился, дорогой мой.

Мартен замер. Он, должно быть, спит? Или у него глюки от нервов и усталости? Он же не мог услышать то, что вот только что произнес этот с виду такой приличный, но вмиг наливающийся непонятной угрозой человек с хищной улыбкой на тонких губах?!

Тот в упор разглядывал его, явно наслаждаясь замешательством и не торопясь приходить на выручку и уверять, что пошутил, на что француз неистово надеялся.

– … Что? – это жалкое слово было единственным, на что сподобился Мартен, так и не дождавшись разъяснений.

Ухмылка, на долю секунды мелькнувшая на лице чужака, наглядно свидетельствовала о том, что он пока всем доволен, и от этого Мартену вдруг нестерпимо захотелось вспомнить детство и залезть под стол.

– Можешь залезть, – милостиво разрешил тот, – нас все равно никто не видит, равно как и мы их.

Мартен на автомате окинул взглядом кафе, в котором еще минуту назад бурлила жизнь, и уже почти не удивился, увидев, что все столики пусты, из кухни не доносится ни единого звука, и даже ажурные занавески на окнах словно застыли в ступоре.

«Это – сон, это – всего лишь сон!» – вопили остатки здравомыслия, смываемые волной паники.

– Теперь, мальчик мой, тебе полагается ущипнуть себя, дабы убедиться, что нет, это – не сон, – доброжелательно посоветовал незнакомец.

Плюнув на бредовость ситуации, Мартен именно так и сделал, сюрреалистичнее от этого все происходящее уже не станет, верно? Он вложил в это нехитрое действие все свое бешеное желание проснуться, так что когда, наконец, не выдержав, отцепился от собственного запястья, на нем красовался моментально налившийся синяк. А напротив на стуле все так же красовался проклятый незнакомец.

Но ведь ему и это могло присниться, верно?

– Ну? Убедился? – участливо осведомился тот и похвалил: – Впрочем, ты очень неплохо справляешься: не истеришь, не швыряешь в меня тарелки и не несешься прочь сломя голову.

Мартен затравленно уставился на него: не признаваться же, что именно это и хотелось сделать больше всего, вот только дар речи свалил в неведомые дали, а руки и ноги предательски отказались служить.

– Хорошо, на этом, думаю, мы покончим с прелюдиями и перейдем уже к делу. У меня мало времени, да и тебе есть чем заняться, – посерьезнел его гость. – Ты уже понял, кто я, не так ли?

Мартену очень хотелось отвести глаза и заорать, что нет, ничего он не понял и понимать не желает, но он, словно кролик, неотрывно смотрел в черные, с почти неразличимыми зрачками, глаза незнакомца и с леденящим ужасом думал, что, конечно же, понял отлично.

– Молодец, умный мальчик, – вновь без труда тот ответил на его мысли. – А раз умный, то и догадываешься, зачем я здесь. У меня есть для тебя очень интересное предложение, Мартен, только давай для начала ты перестанешь меня бояться, хорошо? Клянусь, я не причиню тебе вреда, и в этом ты можешь мне верить.

Вроде бы при этом он не щелкал пальцами, не делал магических пассов и не говорил всякой волшебной абракадабры, но Мартен вмиг почувствовал, как действительно уходит страх, парализующий тело и волю, а на его место заявляется абсолютно дикий и невозможный в этой ситуации интерес.

– Так-то лучше, – негромко заметил не сводивший с него глаз посетитель. – Кстати, мне надоело быть в твоих мыслях незнакомцем. Зови меня Томом.

Почему-то это незамысловатое имя стало финальным толчком, позволившим Мартену окончательно сбросить тягостную пелену страха и вздохнуть свободно. Пора перестать трепетать от вывертов собственного подсознания и спокойно досмотреть этот крайне необычный сон дальше.

– Почему именно Томом? – едва ли не насмешливо поинтересовался он.

– Считай, что люблю мультик про Тома и Джерри, – доверительно сообщил тот. – Нет, можно, конечно, Мефистофелем, Люцифером или князем Тьмы, но тебе не кажется, что это будет просто смешно?

Мартен согласно кивнул:

– Итак, Том, я правильно понимаю, что тебя привело сюда мое неосторожное пожелание?

Том вздернул брови:

– Ого! А я в тебе не ошибся, малыш! Ты первый за очень долгое время, кто осмелился перехватить у меня инициативу в разговоре.

Мартен независимо пожал плечами:

– А смысл краснеть, бледнеть и трепетать? Только время тратить. Ты же все равно не уйдешь, пока не выскажешься, правда?

– Браво! – протянул Том, глядя на француза с удвоенным интересом. – Кажется, наше с тобой сотрудничество будет крайне плодотворным.

– Сотрудничество? – голос Мартена все же предательски сорвался.

– Слушай, Мартен, слушай меня очень внимательно, и каждую секунду помни, что такого шанса в твоей жизни больше не будет. Я могу дать тебе все, о чем ты так мечтаешь, и даже то, чего ты и представить себе не можешь, – мягко и в то же время настойчиво говорил он. – Подумай, Мартен, только представь… Победы. Одна, другая, десятая, сотая… Кубок за кубком, глобус за глобусом, рекорд за рекордом. И все это твое, слышишь, только твое! И ты – король, Мартен! Ты единственный и неповторимый. Ты затмишь всех, в прошлом и в будущем! Нет, не было, и никогда больше не будет равных тебе! Стоит только протянуть руку и взять то, что я даю тебе, и ты – чемпион…

Его речь звучала и лилась, журчала и манила. Мартен слушал ее, не мог оторвать взора от узких змеиных губ, произносящих эти сумасшедшие слова. И видел. Он воочию видел это все – кубки, медали, пьедесталы… И с ужасающей ясностью понимал, что от него уже ничего не зависит. Он мог бы отказаться от многого, но от того, что ему сейчас было обещано, – никогда.

– Но… – горло перехватило, и он был вынужден прокашляться прежде, чем смог продолжить, – почему я?

– Потому что ты и так лучший, Мартен, – Том серьезно посмотрел на него. – Потому что все это может сложиться и без моей помощи. А мне хотелось бы, чтобы с моей, – краешками губ тонко улыбнулся он.

Вот оно! Вот подвох! За все в мире надо платить, и Мартену внезапно стало очень холодно от одной только мысли, что с него попросит этот человек. Почему-то он перестал верить в то, что все это ему лишь снится. И в то же время он уже знал, что согласится на все, что бы тот ни потребовал.

– И что же ты хочешь взамен? Душу мою, конечно? – с показной бравадой бросил он.

– Как вы, люди, предсказуемы! – с еле уловимым презрением вздохнул Том. – Зачем она мне?

– Ну как же… – растерялся француз. – Во всех книгах написано…

– Что написано? Что я забираю душу и контракт заставляю кровью подписывать?

Мартен невнятно хмыкнул: не говорить же, что да, примерно так он и думал.

– Не льсти себе, – безжалостно продолжил тот, – ты, конечно, незаурядный мальчик, но знал бы ты, сколько таких незаурядных душ приходят ко мне сами, без каких-либо усилий с моей стороны.

– И все-таки что? – не отступал Мартен.

– Не веришь в мою бескорыстность? – весело хмыкнул собеседник. – Жаль. Так хотелось для разнообразия хоть раз сделать что-то, ничего не беря взамен. Но если ты настаиваешь… Исключительно для того, чтобы ты не считал себя в долгу и не переживал из-за этого, могу забрать у тебя кого-нибудь, кто мог бы сыграть некую роль в твоей жизни.

– Забрать?! – Мартен вздрогнул. Нет, он, возможно, тщеславный эгоист, но вот мерзавцем никогда не был. Он не согласен отправить на смерть или что-то похуже нее человека, вся вина которого состоит в том, что он мог быть с ним знаком.

– За кого ты меня принимаешь, Мартен? – устало вздохнул Том. – Ты и вправду полагаешь, что я хочу лишить кого-то жизни? Или вновь считаешь, что я покушаюсь на чью-то душу? Да что ж ты так уверен в ее ценности?!

Пристыженный француз счел за лучшее промолчать.

– Если я говорю «забрать», значит, просто имею в виду исключить его из твоей жизни, понимаешь? Например, сделать так, что ты никогда не встретишься с девушкой, в которую мог бы влюбиться, жениться и нарожать десять мартенчиков, или никогда не познакомишься с лучшим в мире тренером и так далее. Понял?

«Понял», – молча кивнул Мартен. Ну что ж, это не так страшно, как казалось поначалу. С этим вполне можно было смириться. Если не знаешь, чего лишаешься, то какая вообще разница?

– И кого же ты хочешь? – справившись с замешательством, уже вполне уверенно спросил он.

– Так ты согласен? – уточнил Том. Быстро. Слишком быстро. Но Мартен предпочел не замечать этого, зачем усложнять себе жизнь?

– Согласен, – несколько храбрясь, кивнул он. – Скажи только, кого?

– Кого? Кого же… – Том, задумавшись, неторопливо огляделся вокруг. Мартен удивленно проследил за его взглядом и непроизвольно вздрогнул, осознав, что помещение вновь заполнено посетителями. – Боюсь, не вижу здесь достойных претендентов. Разве что вот тот парень.

– Который? – он не смог удержаться и уставился туда, куда смотрел Том, но увидел лишь спину высокого русоволосого парня, стоявшего у входа и разговаривавшего по телефону. Фигура показалась ему смутно знакомой, но, почувствовав, как неожиданно накатывает чувство опасности, он поспешил отвернуться.

– Кто это? Почему именно он?

– Он мог бы стать твоим другом. Очень хорошим другом, Мартен, – Том остановился и продолжил с заговорщической улыбкой, – или даже больше, чем другом, не так ли?

Мартен почувствовал, как запылали щеки. Ну вот и еще одно подтверждение всесильности его собеседника. Никто, ни одна душа в целом мире даже не подозревала того, в чем он и сам боялся себе признаться: кажется, его больше привлекали парни, а не девушки. Конечно, в этом не было ничего совсем уж ужасного или позорного, но пока он все еще продолжал надеяться, что ему удастся с этим справиться.

Значит, вот с этим парнем он мог бы… Нет, не думать об этом, вот теперь уж точно не думать, не позволять себе даже на долю секунды засомневаться в принятом решении. Никакие парни в мире не стоят этого, даже пресловутая любовь – утешительная сказка для ничтожеств – не стоит этого. Мартен знал точно.

– Годится. Забирай, – бросил он с резкой усмешкой.

– Не хочешь узнать его имя? – почему-то тихо поинтересовался его искуситель.

Мартен усилием воли подавил вспыхнувшее было мучительное желание и медленно покачал головой. Нет. Не надо. Вот теперь уже точно не надо.

Ничего больше не спрашивая, Том достал обычный лист бумаги, покрытый мелким шрифтом, и протянул его Мартену.

– Извини, в наш век формализма без бумаги никак, – обворожительно улыбнулся он.

Мартен замер лишь на секунду. Одну-единственную краткую секунду.

Его рука не дрожала, когда он резким росчерком поставил свою подпись.

====== Часть 2 ======

2010 год

Ванкувер

Олимпийские игры

Сердце в ушах стучало все сильнее и сильнее: казалось, что, добавь оно еще пару ударов, вырвется из груди и пустится в свободный полет по канадским просторам.

Значит, вот так оно происходит? А ведь он десятки, сотни, тысячи раз представлял себе подобное, но действительность превзошла все его ожидания с поистине королевским размахом.

Он вновь и вновь проговаривал про себя эту фразу, пытаясь убедить себя, что на сей раз это не очередной бесплодный сон, не морок, который, ехидно улыбаясь, развеет безжалостный рассвет, а самая что ни на есть реальность. Которая висела на шее и которую можно было ощупать дрожащими пальцами.

Он выиграл олимпийскую медаль.

Он. Выиграл. Олимпийскую. Медаль.

Он – победитель. На него сейчас нацелены миллионы восхищенных взглядов и прицелов камер. И плевать, что ступенька на самом деле всего лишь вторая: он – победитель.

Еще в прошлом сезоне он был заурядной двадцать четвертой строчкой тотала, а сегодня, здесь и сейчас, он – второй спортсмен планеты. И он, как никогда, был уверен, что недалек тот день, когда он сделает последний шаг на пути к Величию.

Именно он, тот самый хмурый, нелюдимый юнец, что всего три года назад мрачно и пессимистично смотрел в свое будущее. Ему самому было сложно поверить, что жалкие три года разделяли те девятые места и олимпийское серебро, которое он то и дело незаметно ощупывал, дабы убедиться, что оно все еще там.

Кто-то восторженный и несведущий назвал бы это чудом и даром небес. Но у Мартена, изо всех сил пытающегося придать себе невозмутимый вид, на этот счет было иное мнение. Это его заслуга, его победа, его кровь и пот, его жертва.

И если уж и называть ее даром, то явно не небес. Но Мартен так вообще не считал, предпочитая спрятать в самых глухих сундуках памяти лист бумаги на столике у окна в итальянском кафе. Состоялся тот фантасмагоричный разговор наяву или привиделся в очередном кошмаре после проигрыша – какая разница? Даже если и был, не в нем причина того, что он сейчас стоит на олимпийском пьедестале. Он сам все сделал, он все эти дни, месяцы, годы тренировался как одержимый. Всю свою жизнь он подчинил единой цели и единому безумию. Так чему удивляться теперь, когда эта каторжная гонка за мечтой стала приносить плоды?

Как в тумане, он принимал поздравления от чиновников и официальных лиц, махал букетом галдящему стадиону, позировал для фотографов и, отчаянно смущаясь и запинаясь, давал первые в своей жизни интервью в ранге олимпийского вице-чемпиона. Эта пост-победная суета длилась уже не первый час, а он по-прежнему воспринимал все словно через призрачную пелену неверия.

Однако даже через нее он не смог не обратить внимание на крайне двусмысленные взгляды, которыми буквально испепелял его немецкий фотограф, стоящий несколько поодаль. Отметив для себя этот волнующий – что скрывать! – факт, Мартен не смог удержаться от того, чтобы тоже не бросить пару взглядов украдкой на неожиданного воздыхателя. Весьма симпатичный парень, надо признать. Мартен пока и сам точно не сформулировал, что входит для него в это расхожее понятие: «в его вкусе», но твердо знал, что этот смазливый темноволосый красавчик туда однозначно вписался.

Конечно, его неумелые попытки не остались незамеченными: немец их моментально засек, понимающе улыбнулся и обласкал с ног до головы откровенным взглядом, от которого у Мартена пересохло во рту. Он плюнул на конспирацию, уставился уже открыто и подумал, что, кажется, пора принять решение, и, возможно, сегодняшний, совершенно сумасшедший день – наилучший выбор для этого.

До сих пор он ни разу не ложился в постель с мужчиной, хотя уже окончательно осознал свою ориентацию и смирился с ней. Однажды, на одном из этапов в чужой стране, где не было риска попасть на глаза знакомым, измученный бесплодными размышлениями и сомнениями, он все-таки рискнул зайти в гей-бар. Его смелости хватило даже на то, чтобы обменяться довольно-таки страстными поцелуями с мускулистым разгоряченным брюнетом, подкатившим к нему чуть ли не у входа. И, честно говоря, из всего его небогатого опыта личной жизни эти поцелуи были лучшими. Ни одни неумелые соприкосновения холодными губами с девочками, когда он еще пытался обмануть сам себя, этому и в подметки не годились. Но когда его неожиданный партнер, сделав вполне логичный и однозначный вывод из судорожных вздохов француза, попытался пойти дальше, смелость помахала ручкой и свалила по-английски. Он вывернулся из его рук, пробормотал что-то несуразное, а потом просто трусливо удрал, о чем дико жалел всю ночь, ворочаясь в душном номере отеля. Так, может быть, пришла пора исправить этот промах и выяснить о себе все раз и навсегда?

Мартен подумал, что, раз ему сегодня так сказочно повезло в одном, то просто обязано вести и во всем остальном тоже. Что ж, этот день он точно никогда не забудет. И, пристально глядя прямо в глаза немцу, медленно улыбнулся в ответ.

Высокий человек крайне респектабельного вида и неопределенного возраста проводил взглядом Мартена, немного неуверенно подошедшего к фотографу, растянул краешки губ в подобии улыбки при виде того, как тот радостно шагнул ему навстречу, запахнул поглубже черное пальто, неспешно развернулся и скрылся в темноте.

2012 год

Рупольдинг

Чемпионат мира

В отеле было очень тихо: после окончания чемпионата все спортсмены, сбросив, наконец, груз волнений и напряжения, отрывались каждый в меру своих способностей. Всем было что отметить: немногим счастливчикам – оправдавшиеся надежды, большинству неудачников – разбитые ожидания. Одни ушли прогуляться по городу и окрестностям, другие оккупировали местные кафе и бары. Кое-кто предпочитал заливать радость и горе, не выходя из отеля, но по соседству с Мартеном таких явно не было. Тишина стояла идеальная, и это было именно то, чем он в данный момент наслаждался больше всего. Ему не нужна была дополнительная подпитка эмоций в виде горячительных напитков. Это – удел проигравших, к которым он не относился уже очень давно. А если подумать, то никогда и не относился вовсе.

Расслабленно валяясь на мягком диване, Мартен лениво думал, что теперь он может быть собой доволен. Три золота в рамках одного чемпионата – что это, если не полный и безоговорочный нокаут?

Нет, это было не первое его мировое золото. Впервые он стал чемпионом год назад, выиграв пасьют в суровом Ханты-Мансийске. Но для полного удовлетворения амбиций одной награды, пусть даже и высшей пробы, было уже мало. Настолько мало, что иногда он пугался сам себя, стоило лишь на секунду остановить свой вечный бег и заглянуть вглубь души. Еще недавно он был бы счастлив, как щенок, любой победе на рядовом этапе Кубка Мира, а сейчас ему было недостаточно одного мирового чемпионства.

Он отстраненно думал, что, кажется, превратился в заядлого наркомана. Победы стали для него наркотиком, от которого нет лекарства и спасения. Стоило лишь не принять в установленный срок дозу этого проклятого зелья, как начиналась ломка, спастись от которой можно было лишь тем же ядом. Замкнутый круг, из которого не было выхода. Но Мартен его и не искал: зачем, если это и есть то, ради чего он живет?

Вот только до сей поры зелье, пусть и поставлялось достаточно регулярно, но все равно не так часто, как того требовала душа, впавшая в полную и безнадежную зависимость. Так, прошлый сезон он закончил всего лишь – всего лишь! – на третьей строчке общего зачета, а это никоим образом не вписывалось в его концепцию: «В живых останется только один». И нет нужды пояснять, кто должен был стать этим баловнем фортуны. Он не хотел и не собирался быть одним из, он должен был быть Единственным. И пока все для него на этом пути складывалось вполне удачно.

Вот и сегодня он вновь и вновь прокручивал в голове моменты очередной золотой гонки. Спринт, пасьют, масс-старт – одна за другой гонки отдавались ему со всем пылом, словно изголодавшиеся по ласке жены султана, наконец дождавшиеся своего законного властелина. Он вспоминал, как ласкал слух хруст снега под летящими лыжами, как приветливо улыбались ему мишени, словно стриптизерши у шеста, торопящиеся скинуть перед ним свои черные наряды, и как же пылко приняла его в свои объятия зона финиша, где они на целых три секунды оказались в интимном одиночестве. Вот в чем был высший кайф в жизни Фуркада, вот то, что доставляло ему наивысшее удовольствие и абсолютное, незамутненное блаженство. Разве шли хоть в какое-то сравнение с этим банальные человеческие телодвижения, направленные на удовлетворение примитивных инстинктов?

Его приятное блуждание в собственных мыслях было бесцеремонно прервано задорным стуком в дверь. Он недовольно поморщился: особо не хотелось никого видеть, но тут, не дожидаясь ответа, в номер ввалился Эмиль. Мартен хмыкнул: чего еще ждать от норвежского увальня, но громко возмущаться не стал. Не так много у него было друзей среди спортсменов – точнее сказать, их практически не было – чтобы рисковать дружбой Эмиля. Да, как бы это ни казалось странно, они, непримиримые соперники на трассе, удивительным образом уже давно нашли общий язык.

– Все валяешься? – недовольно протянул гость, быстро оценив обстановку. – То есть вот это и называется «почивать на лаврах»?

Мартен рассмеялся: древние греки наверняка не ожидали, что двадцать веков спустя на смену благородному дереву в качестве символа победы придет продавленный диван в небольшом немецком городке.

– Эмиль, у тебя проблемы со зрением: я почиваю на диване. И, поверь мне, он гораздо удобнее каких-то там жестких листьев.

Эмиль пробурчал что-то про глупых и заносчивых французов и с размаху шлепнулся в кресло, погрузившись в раздумья.

– Ну? – после недолгого молчания осведомился Мартен. – Так и будешь молчать? Чего нос повесил?

В общем-то, он и не ждал ответа. Самому глупому барану – а Мартен себя к таковым не относил – и то было бы ясно, что гложет Эмиля. Чемпионат для него сложился не так, как он рассчитывал. Конечно, к своему бесконечному послужному списку он добавил еще две золотых медали, вот только обе были добыты в эстафетах. Ни одну личную победу ему одержать так и не удалось. Любому другому биатлонисту и этого результата было бы достаточно, чтобы быть счастливым до потери сознания. Но для Эмиля этот результат был если и не равноценен поражению, то уж точно недалеко от него ушел.

Мартен вздохнул, встал со своего лежбища, подошел к столу и уселся в кресло напротив.

Он иногда задумывался, как так случилось, что они сдружились. Это началось вскоре после Ванкувера. Мартен тогда все еще носился вне себя от неожиданно свалившегося на голову счастья, а Эмиль к тому моменту был уже многократным мировым чемпионом и двукратным олимпиоником. Однажды обменявшись парой слов на тренировке, они затем как-то незаметно продолжили разговор за обедом. На следующий день Эмиль, недолго думая, непринужденно предложил покататься вместе, на что Мартен радостно согласился. И вот так, шаг за шагом, они пришли к выводу, что у них очень много общего, и им интересно друг с другом.

Мартен понимал, что проще было бы сдружиться с незаметным спортсменом, не хватающим звезд с неба, тогда их дружба не была бы постоянно приправлена острым соусом соперничества. Но в то же время прекрасно понимал, что он просто не смог бы подпустить к себе человека не своего уровня.

Спасало их дружбу еще и то, что норвежец, в отличие от Мартена, был очень приятным в общении, дружелюбным и открытым человеком. Француз порой даже удивлялся, как тот терпит его закидоны столько времени, и не хотел признаваться даже самому себе, что рад этому.