Текст книги "Кошки-мышки (СИ)"

Автор книги: Ola.la

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Зашедший в библиотеку Диксон отбивает всю охоту сделать шаг вперед и попытаться разобраться, что здесь вообще происходит. Приятель, как обычно, громко шутит и требует себе чтива на ночь «погорячее», а Мартинес тихо покидает библиотеку. Так странно думать о том, что эта серая мышка может быть нужна еще кому-то. Так необычно видеть, как кто-то смотрит на нее с восхищением. Такое непривычное чувство. Ревность? Смешно даже. Мартинес вообще когда-то кого-то ревновал?

Сразу после проверки всех постов он идет к Минни, забывая о том, что не собирался. Настойчиво стучит в дверь, безмолвно заходит в квартиру и вглядывается в серые глаза. Девушка едва заметно улыбается, словно понимает его злость – наверняка ведь успела заметить его в библиотеке. Она ведь немая, а не слепая. Обо всем догадалась и смеется. Над ним?

– Ну и как это понимать, красавица?

Ее насмешливый взгляд заставляет забыть о ее слабости. Минни кривится от боли, и Мартинес медленно разжимает пальцы, сжавшиеся на ее белом запястье. Непонимающе смотрит на красный след, оставшийся на коже, и снова пытливо поднимает глаза – да, он ревнует.

========== Глава 23 ==========

Нелепые старые обои в светлый горошек на бежевом фоне – Мартинес смотрит куда угодно, лишь бы снова не схватить эту, вдруг с вызовом приподнявшую подбородок, девушку. Чтобы не причинить ей боль, не встряхнуть, не стукнуть о стену, не коснуться пальцами ее шеи, сжимая и заставляя, наконец, показать эмоции. Не те: полуудивленные, полубезразличные, полунасмешливые. Нет, настоящие – так, чтобы взрыв страсти. Так, чтобы слезы градом. Так, чтобы смех до подкашивающихся ног.

А может быть, она так просто не умеет?

– Мне не нравится тот парень, который возле тебя крутится. Гарджулио, да? – наконец поясняет Мартинес, возвращаясь взглядом к терпеливо ожидающей его ответа Минни, прислонившейся к стене и ни капли не удивляющейся его словам – тому, что он заговорил о ее ухажере.

Она даже улыбается одними уголками губ – секундное, короткое движение. Но он замечает.

– В игры решила поиграть, девочка? Давай начистоту – ты со мной? Не люблю недопонимания, – он предпочитает показать напускное равнодушие и чуть ли не добродушие – пытаясь обмануть даже самого себя.

Она медленно кивает – легко, плавно, почти что неуверенно. Но он видит.

– Отлично! Тогда ты должна знать, красавица – ты моя. И только. Понять и уяснить. Я не позволю выставлять себя идиотом. А если тебе что-то не нравится, или ты чем-то недовольна, чего-то хочешь, ты можешь сказать. Поговорим, решим. Хорошо? – Цезарь говорит с ней медленно, размеренно, словно предполагая, что она с трудом понимает.

Она кусает губы – привычный, до сих пор раздражающий жест. И он снова злится.

Поднимает руку и прижимает пальцы к ее теплым влажным губам, на секунду представляя, что она его сейчас укусит своими маленькими зубами. Но Минни только покорно замирает, позволяя касаться своего лица и смотря куда-то в сторону. Так, словно он даже внимания не стоит. Так, словно ей все равно. Так, словно она не слушала его слова.

Она вдруг берет его за руку и ведет в комнату. Торопливо и как-то суетливо пытается расписать ручку на белой странице блокнота и кривится, смешно злясь на неудачу. Мартинес хмыкает, расслабляясь, падает на диван рядом с Минни и закуривает – в этой квартире разрешения можно не спрашивать. Ни на что. Здесь можно делать все, что угодно. С ней можно делать все, что угодно. Он может делать все, что угодно. И к черту все эти разговоры, может быть, она, в самом деле, глуповата? Немного тронулась умом однажды, потеряв не только дар речи, но и часть рассудка? Может быть, он много от нее требует?

А с Гарджулио можно разобраться самостоятельно, нагрузив работой и сказав всего несколько слов – парень должен быть неглупым, поймет, что нарываться и болтать не стоит. Один разговор, и он будет обходить библиотеку десятой дорогой, прижимаясь спиной к внешним стенам города и старательно отводя глаза. Глупая надуманная проблема – эту женщину у Цезаря никто не уведет. Не посмеют. И она – уйти – не посмеет. А значит, проблемы нет. Проблема решена.

Мартинес довольно расправляет плечи, поглядывая в сторону Минни, так и не добившейся никакого толка от ручки и уже мусолящей языком карандаш. Неужели она решила что-то ответить ему? Сказать, что хочет или что ей не нравится? Неужели вдруг захотела обсудить их отношения? Пообщаться, едва ли не впервые нормально, а не жестами, кивками, взглядами и прикосновениями. Что ж, даже интересно.

– Равные условия. Я твоя, но и ты – мой, – читает он вслух и не сдерживает смеха при виде выжидательного выражения лица, кажется, обидевшейся на его реакцию Минни. – Эй, детка, да не дуйся ты! Ну, равные, так равные, я же не против, красавица! А ты, никак, ревнуешь?

Ему снова сложно сдержать довольную усмешку – он уже успел забыть о своей ревности и наслаждается тем, что ревнуют его. Тем, что она ревнует, тем, что так самонадеянно заявляет свои права на него и, наконец, проявляет хоть какие-то эмоции. Одним только решительным кивком признается в том, что он что-то значит.

Уже спустя минуту она хитро улыбается, медленно касаясь указательным пальцем его цепочки и притягивая к себе. Так же неторопливо целует, и, кажется, видит все, все замечает и все понимает – эту свою странную, почти мистическую власть над ним. Он не знает, почему так хочет эту маленькую, чересчур худую и, в общем-то, совсем не в его вкусе девушку. Да и не думает – зачем? Когда можно откинуться на спинку дивана, забывая обо всем, кроме невесомого тела, устроившегося над ним, кроме белой, покрытой синяками от его прошлых неосторожных движений, кожи, кроме тонких губ со вкусом крови и ментола, кроме серых, потемневших глаз с расширенными зрачками.

И конечно, уже нет сил спрашивать себя, как она так умеет – заставлять вжиматься затылком в холодную стену, выдыхать сквозь зубы стон, комкать в повлажневших ладонях лежащее на диване одеяло, а потом касаться ее прохладных, таких угловатых и так плавно движущихся бедер, опуская сильным, резким рывком, управляя ею, словно послушной куклой. Его куклой. Его собственной.

***

Смешно, но перемены в Вудбери принесли с собой две женщины. Одна слишком белая, вторая – совершенно черная. Одна доверчивая, понимающе кивающая, светлая, уставшая, восторженно поглядывающая по сторонам. Вторая подозрительная, насмешливо ухмыляющаяся, темная, настороженная, задумчиво смотрящая на каждого. Такие разные. И обе – чужие.

Не обращая на них внимания, Мартинес только краем уха слушает возобновившиеся рассказы Мэрла о его младшем брате, который где-то там – несомненно – жив. Который, по словам Андреа, даже важным членом группы стал. Наверное, таким же, как и его старший брат – один из помощников лидера, помогающий тому выполнять всю черную работу. Дикий, неуправляемый, себе на уме – что бы там окружающим и даже, возможно, самому Блейку не казалось.

Мартинес с улыбкой отмечает интерес Филипа к Андреа и даже сочувствующе кивает моментально отлученной от губернаторского тела Роуэн. Неплохая первая леди из нее была – она не теряет лица, не слушает шепот за спиной, демонстративно не замечает торжествующих улыбок Дейзи и держится со всеми преувеличено вежливо и приветливо. Мартинес даже уважать ее начинает. Надо же. Не ожидал.

А впрочем, Блейк умеет выбирать себе постоянных женщин – ему нравятся сильные духом, знающие себе цену, и даже умные. Интересно, он настолько уверен в себе? Или где-то в чем-то самоутверждается за их счет? За счет того, что такие рядом? Хотя они ведь все – приходят сами. Ведутся на что-то. Природный магнетизм, что ли? Неуловимый флер опасности, исходящей от Губернатора, которого они все видят милым, разумным правителем, а не тем, кем он является на самом деле. Хотя кем же он является? Мартинес не знает. Но иногда кажется, что безумцем.

Который все же зря доверял Диксону. Отпустившему Мишонн, привезшему сюда чужаков, за которыми пришли еще люди, сбежавшему со своим совсем диким на вид братом. А теперь город постоянно в напряжении – жители знают не обо всем, но Блейк все чаще и чаще говорит о войне, проверяет бойцов, осматривает оружие и строит планы, запираясь с Мартинесом и Шупертом в кабинете. А его новая любовница Андреа ничего не понимает – только мечется между тюрьмой и городом, пытаясь что-то решить. Но пока договаривается только о завтрашних переговорах на нейтральной территории. Исход которых предрешен – что бы ни ответили чужаки, Губернатор уже не откажется от своей идеи – он перебьет их, как слепых котят. Когда наиграется.

– Эй, красавица, встречай! – открывает Мартинес давно уже выданным ему ключом дверь квартиры Минни и не сдерживает улыбки при виде ее виновато округлившихся глаз.

Она торопливо поднимается с кресла, но предельно осторожно откладывает в сторону книжку, и спешит на кухню, растерянно оглядываясь. Как всегда, забыла обо всем и потеряла счет времени. И это совсем не злит и не раздражает – Мартинес готовит гораздо лучше ее. А может быть, это ее хитрость? Этот округленный рот и виноватый вид? И она давно уже поняла, что он только рассмеется и перекусит чем-то, не требующим готовки. Или же сам сделает ужин.

Несколько месяцев – и это становится привычным. Место, куда хочется приходить, почти уже не наведываясь в свою квартиру. Место, от которого не хочется отдыхать. Место, где его всегда ждут. Такая тихая, спокойная, ненавязчивая рутина – она засасывает его медленно, но верно. И не нужно никому ничего говорить. Хотя все уже знают – Мартинес наведывается к той немой библиотекарше. И, как ни странно, всем все равно. Разве что Дейзи по-прежнему злится. Разве что некоторые женщины смотрят задумчиво и непонимающе. Разве что приятели шутят на дежурстве, пытаясь выведать, что же такого особенного умеет эта малышка. Которая, по их словам, идеальна уже одной своей немотой.

А еще тем, что всегда слушает. Закрывает книжку, улыбается в нужных местах, кивает и берет за руку. В любой ситуации смотрит понимающими серыми глазами и, кажется, поддерживает каждое его решение. Верит каждой попытке оправдать себя. С интересом выслушивает о его прошлом, о том, что происходит сейчас, и о том, что Мартинес думает по этому поводу. Он говорит ей слишком много – поначалу незаметно для себя, потом с опаской, а со временем – свободно. Такое облегчение просто высказаться – сказать все, зная, что тебя поймут. И никому не расскажут. Ни о чем. Никогда.

– Знаешь, красавица, не иди завтра в библиотеку, ладно? – устроив голову на ее коленях, он вглядывается в удивленные серые глаза и улыбается при виде почти обиженного выражения лица. – Я знаю, что говорю. Мы уедем утром. Лучше не выходи из дома. Побудь тут. У тебя же все есть? Ну, вот и посиди денек в квартире. Не открывай никому. Скорей всего, все в порядке будет, обычные переговоры. Но лучше начинать готовиться… к войне. Не бойся, красавица, тебя это не коснется, я позабочусь.

Но она, кажется, совсем не боится – тихо улыбается и смотрит куда-то вдаль, машинально царапая короткими ногтями грязно-желтую обивку дивана, думая о чем-то своем. Интересно, о чем же?

========== Глава 24 ==========

Он возвращается поздним вечером, уставший, без сил, проведя несколько часов за планированием завтрашнего нападения на тюрьму и попытками не вспоминать мертвого Диксона. И ведь другом близким не был, а все равно тошно. Тот, кто мог перепить любого, тот, кто не боялся ничего, тот, кого переговорить не смог бы никто, превратился в безмозглую тварь с мутными глазами и единственным желанием – есть. И даже последней дани уважения бывшему напарнику нельзя было оказать – Блейк хотел оставить того. Для брата.

Открывшая дверь Минни почему-то не спешит бросаться на шею Мартинесу – неужели нисколько не волновалась? Или слышала, что они вернулись? Скорей всего. Она смотрит на него широко раскрытыми глазами, сжимает сложенные перед собой ладони в умоляющем жесте и кривит губы. Может быть, у него что-то на лице написано? То, что ее пугает? Или она уже переживает о завтрашнем дне?

Отмахнувшись от ужина – Мартинес поел у Губернатора, он устало падает на кровать, стягивая футболку, обхватывая руками подушку в усталости. Обычно именно она так делает. Делает, касаясь рукой чего-то ледяного, твердого… острого. Он изумленно достает из-под подушки нож и переводит уставший взгляд на стоящую рядом с кроватью Минни, которая снова кусает губы. А ведь почти избавилась от этой глупой привычки за последние месяцы.

Зачем ей оружие в постели? Она боится? Чего? Кого? Его? Смешно. Нет, это определенно смешно. Значит, здесь был кто-то еще. Кто-то, не слышавший о связи девушки с Цезарем Мартинесом или, наоборот, слышавший и решивший…

– Эй, красавица, это что? Зачем это тебе? Тебя кто-то обидел? Сюда кто-то приходил? Ты кого-то боишься? Ну же, давай, говори, я разберусь, – заваливает он ее вопросами, пытливо заглядывая в лицо и все же, несмотря на полное доверие, ища хотя бы искорку страха в ее глазах.

Но Минни неопределенно качает головой, пожимает плечами, склоняется над ним и медленно рисует пальцем на его груди одно короткое слово: «война». Перехватывает его руку, мягко гладит сжимающие нож пальцы, вынимая и вдруг улыбаясь. Вглядывается в глаза, словно ища чего-то, и касается холодным лезвием его обнаженной кожи. Скользит острым кончиком по щеке, замирает на шее и снова смотрит пытливо. А он усмехается – ему нравится эта игра.

Она торопливо облизывает губы и забирается на постель, становясь на колени, нависая над ним, мучительно медленно ведя нож ниже, заставляя тяжелей дышать, не отводя взгляда от ее серых глаз с расширенными, черными, как бездна, зрачками. Когда нож приближается к поясу его штанов, Мартинес резко хватает ее за запястья, отбирая нож, подминая Минни под себя, комкая в пальцах серое платье, которое ему все равно никогда не нравилось, натягивая ткань и разрезая. Ее частое хриплое дыхание, приоткрытые губы, белая кожа, огромные, на пол-лица глаза – все это позволяет забыть об усталости, вспоминая азарт сегодняшнего боя, думая о завтрашней победе и кромсая острым лезвием нижнее белье.

На молочно-белой груди появляется ярко-алая царапина – следовало быть осторожней, и он касается раны языком, зализывая, уже не сдерживая рычания, отшвыривая оружие куда-то в угол и наваливаясь на выгибающуюся ему навстречу Минни. Ей тоже нравятся подобные игры. Может быть, и нож за этим положила?.. Умница.

Утро начинается очень рано, и Мартинес чертыхается, обжигаясь горячим кофе и в очередной раз наставляя сидящую тут же, за столом, Минни. Которую он без особых проблем отмазал от участия в военных действиях. Ему поверили на слово – ей оружие в руки лучше не давать. Она не совсем в себе, и толку от нее не будет, даже наоборот. Впрочем, Цезарь и сам бы не дал никакой гарантии по поводу того, как именно поведет себя эта девушка, окажись она вдруг в эпицентре военных действий, даже с учетом того, что войной подобное назвать сложно – сколько там их, в тюрьме? Так… побоище.

– Точно помнишь? Держись с остальными, одна никуда не уходи. Жди меня, я вернусь. Да, красавица, я точно вернусь, уже к вечеру. Так вот, я вернусь, мы пойдем сюда и отпразднуем победу. И еще… Минни. Если что… Всякое случается. Шанс невелик, но все же. Не сбегай – те люди из тюрьмы, если они приедут сюда или захотят забрать вас, если мы не вернемся, они… Они тебя не обидят. Хотя доверять тоже не спеши, они чужие, в любом случае. Ладно, красавица, это так, план Б на всякий случай, не вешай нос! Давай, до вечера!

Короткий поцелуй сухими сжатыми губами, сунутая ему в карман дрожащими пальцами пачка сигарет – и Мартинес выходит. Быстро сбегает по ступенькам, оглядывается на ее окно и видит серый силуэт – провожает. Он шагает по улице и раздраженно хмурится от удара в грудь – ему навстречу несется рыдающая Дейзи.

– Сделай что-нибудь! Сделай! Я не хочу на войну! Я боюсь! Я плохо стреляю! Он обещал, обещал мне и ничего не сделал, не помог, я в списке! Что мне делать?! Цезарь, меня там убьют! – она прижимается к нему, уже не стесняясь растрепанных волос, отсутствия макияжа, опухших губ и век – сейчас в приоритете жизнь, без которой ее красота ничего не стоит.

– Выпей что-то, я не знаю. Чтобы на время стало плохо, скажешься больной. Поторопись, если хочешь успеть – мы через час выезжаем, – бросает он тихо и коротко, настойчиво отцепляя ее тонкие пальцы от своей одежды, вглядываясь в обезумевшие от страха глаза Дейзи и ища там проблеск понимания.

– Да! Да, я знаю, что! – вдруг часто кивает она и несется к своему складу.

Интересно, кто же ей что пообещал – скорей всего, за несколько горячих ночей? Когда они вернутся, стоит поинтересоваться личностью этого находчивого человека. Ведь ее почему-то, несмотря ни на что, сейчас жалко. Ведь сейчас Дейзи искренна. Все честны перед лицом страха.

А теперь – пора. Уйти, чтобы вернуться. В этот тихий, сонный, насквозь пронизанный ложью городок. К той немой, почти равнодушной и такой притягательной девушке в нем. Домой.

***

Шорох снаружи палатки заставляет и без того неспособного уснуть Мартинеса осторожно выбраться, оглядываясь. Неужели это снова Губернатор сходит с ума, привлекая к себе ходячих? Что с ним случилось? Как он мог просто взять и убить всех своих людей? Тех, которые пошли ради него на войну. И ладно, можно опустить все вопросы морали – но зачем он это сделал? Какую цель преследовал? Бессмысленные убийства. С ним больше нельзя иметь дело. С ним просто опасно оставаться рядом. А ну как ему снова что-нибудь подобное в голову взбредет?

Он смотрит в спину напряженно стоящего у костра Шуперта и приближается, становясь рядом, вглядываясь в огонь и невпопад думая о том, что теперь с городом. Наверное, нужно вернуться. Только без Блейка.

– Я сваливаю, – подает голос немногословный обычно Шуперт, сжимая кулаки – для него произошедшее сегодня оказалось ударом, ведь там были друзья, была Карен. – Ты с ним?

– Нет, – не задумывается даже Мартинес, ловя на себе одобрительный и облегченный взгляд приятеля. – С ним больше нечего делать. Заглянем в город для начала?

– Да, – решительно кивает тот, возможно, решив искупить грехи своего бывшего лидера помощью оставшимся горожанам, чьи родные и близкие погибли вчера от руки Губернатора, которому они так верили.

Нужно ехать, пока не рассвело. Они собираются быстро и бесшумно. Да и собирать почти ничего не приходится – вещей у них мало. Шуперт кружит вокруг палатки Блейка, как огромный черный хищник, сжимая в руках свой лук, кривясь и вздыхая. Опускает оружие и усаживается к уже ждущему его в автомобиле Мартинесу. Который тоже не смог убить того, под чьим предводительством прожил больше года. Того, кто стал совсем безумным. Того, кто все равно вряд ли выживет тут один. Пусть умрет сам.

Они приближаются к городу осторожно, но все предосторожности больше не нужны. Здесь пусто. Не осталось никого и, судя по всему, люди уходили добровольно, собирая с собой вещи и не сопротивляясь. Никаких следов борьбы не находится. Ни одного трупа нет. Уехали все: женщины, старики, дети. Она.

А значит, Мартинес был прав, говоря о том, что эти тюремные слишком добры для того, чтобы причинить вред оставшимся в живых жителям города. Он вовремя предупредил Минни о том, чтобы она не боялась и ехала с ними при необходимости. Его не подвело чутье – те люди были не опасными. Вот только его и Шуперта они не пустят. Во всяком случае, не сейчас. Не тогда, когда еще свежи воспоминания о бое, о смерти Диксона, об Андреа, которая, скорей всего, тоже не выжила, о возможных умерших и раненых с их стороны. Но может быть, когда-нибудь…

Не говоря ни слова, собравший свои вещи Шуперт кивает подошедшему к машине Мартинесу, который просит подождать его и срывается в библиотеку. Ее квартиру он уже проверил – там пусто. Но может быть тут? А вдруг она все же не ушла? Вдруг решила ждать его? Спряталась где-нибудь среди стеллажей: замерзшая, дрожащая, скрутившаяся в комочек? Но там тоже пусто – даже части книжек не хватает. Она уехала вместе с ними – с теми, кого любит больше всего на свете. Ее книгами.

Он улыбается и выходит на улицу, садясь за руль и бросая последний взгляд на пустынный город – такой же серый, как и ее глаза. И что теперь?

========== Глава 25 ==========

Спустя полгода…

Эту местность он может узнать с первого взгляда. Этот лес, эту дорогу, эту ограду. Такую, до смешного, почти ничем не укрепленную. А ходячих у сетки собирается немало: наверное, и людей на территории тюрьмы уже довольно много. Значит, они берут чужаков. Добрые, жалостливые, а может быть, просто понимают, что жить нужно большими группами: поодиночке теперь сложно.

И лучше бы все эти мысли и надежды Мартинеса оправдались. Ведь он сейчас, медленно поднимая вверх руки и толкая в бок шагающего рядом настороженно скалящегося Митча, подходит к тюремным воротам, поглядывая в сторону нескольких тварей вдалеке. Если им не будут спешить открывать, то оружием воспользоваться все же придется – спасая свою жизнь.

Но тюремные не узнают Мартинеса, а потому открывают ворота слишком быстро. А может быть, они, даже узнав его, просто не испытывают ни малейшего удовольствия при мысли о зрелище столь неравного боя: двое измученных, оборванных мужчин против пары десятков ходячих? Добрые. Когда-нибудь их доброта сведет их всех в могилу. Если она, конечно, настоящая.

А вот доверчивости здесь маловато: местный предводитель, заметно заросший с того времени, когда Мартинес видел его в последний раз, торопливо обезоруживает их обоих, отбрасывая биту и пистолеты в тележку, полную каких-то сорняков. Кажется, тут вовсю процветает фермерство – весна у здешних товарищей удалась.

Рик Граймс задумчиво осматривает их, жестом не позволяя приблизиться стайке любопытных детей, и сообщает что-то о каком-то Совете, который и решит судьбу гостей: одного бывшего врага и одного незнакомца. И остается лишь надеяться, что в этом их Совете имеются дамы, способные пустить слезу над рассказом об их скитаниях и лишениях.

– Но сначала – три вопроса, – заявляет вдруг Рик, кивая нескольким подошедшим людям, с интересом уставившимся на незнакомцев. – Первый: сколько ходячих вы убили?

– До хрена, – в один голос с Митчем говорит Мартинес и изумленно кривит губы – что за цирк здесь творится?

– Сколько людей? – тут же портит ему настроение Рик, серьезно вглядываясь в глаза – он узнал его, точно узнал, не мог не узнать. – И… почему?

– Живых, что ли? – натурально округляет глаза Митч и мотает головой. – Зачем?

– Ты? – смотрит только на Мартинеса местный лидер, заставляя торопливо просчитывать ситуацию – ответа на такой простой, но слишком уж прямой вопрос у него нет.

– Несколько. По приказу, – отвечает он коротко и расплывчато, пожимая плечами под удивленным взглядом своего товарища.

– И где он? Филип? Губернатор? – делает шаг вперед знакомый черный мужчина, нервно сдергивая с головы шапку и подозрительно глядя на Цезаря.

– Филип? – не может снова умолчать Митч, заметно ничего не понимая.

– Без понятия. Вряд ли выжил. Мы той же ночью его оставили. Одного. Он свихнулся окончательно, так, что, скорей всего, накормил собой ходячих еще тогда, полгода назад, – делится Мартинес, надеясь, что его улыбка, которую так сложно удержать под несколькими, не очень доброжелательными, взглядами, выглядит вполне натурально.

Эта информация, поверили ей или нет, дает им с Митчем доступ в тюремный двор, где люди ведут почти обычную жизнь, приветливо улыбаясь незнакомцам: кажется, здесь и впрямь чужаков не боятся. Мартинес против воли оглядывается, ища одну-единственную тонкую фигурку. Той, о которой он думал все это время. Той, которую невольно вспоминал порой перед сном. Той, которую надеялся встретить здесь. И которую нигде не видел.

Громкий счастливый визг заставляет оглянуться всех: Дейзи, такая непривычно простая и ничем не выделяющаяся среди остальных, несется навстречу Мартинесу, едва не сшибая по пути какого-то ребенка. Одно мгновение – и она уже обнимает его за шею и торопливо покрывает поцелуями лицо под завистливым взглядом Митча и изумленными – остальных. Дейзи в своем репертуаре. А может быть, в самом деле, так рада его видеть?

– Цезарь! С ума сойти! О, Боже! Я думала, что ты… что тебя… я так боялась! А ты жив! Ты здесь! Ты теперь здесь… Это, правда, не сон? – лепечет она что-то, глядя на него полными слез голубыми глазами и оглядываясь на остальных, словно предлагая разделить ее счастье.

И все, несмотря на то, что до того провожали ее, бегущую, не очень доброжелательными и даже насмешливыми взглядами, вдруг тоже улыбаются. Радуются их встрече, придумывают себе слезливые истории о красивой любви и, возможно, даже меняют свое отношение к нему – Мартинесу. Который становится в их глазах уже не просто каким-то появившимся непонятно откуда незнакомцем, или же для некоторых – бывшим врагом, чей приход кажется подозрительным, а таким же человеком, как и они сами. Способным на любовь и страдания, имеющим свою историю. Такую сказочную и чудесную: разлучившиеся по воле злой судьбы влюбленные неожиданно находят друг друга. Какой счастливый конец.

Только это еще совсем не конец – его судьбу решать даже не начинали.

И не очень-то счастливый. Ведь вся эта придуманная история совсем не входит в его планы. Нет, она отличная и замечательная. Она невероятно полезна в данных обстоятельствах. Вот только главная героиня подкачала. И так некстати выступила на передний план, заступив собой ту, которая сейчас должна стоять рядом: тихо и смущенно. Робко заглядывая в глаза и утопая в его объятьях. Маленькая, несчастная, немая. Это – ее место. Но вместо нее Дейзи. А стоит ли сейчас перебирать?

Собравшаяся вокруг гостей толпа начинает нервировать Рика и Тайриса, которые намекают всем, что пора расходиться. Уже виденный Мартинесом раньше, в Вудбери, парень азиатской наружности по имени Глен отводит Дейзи в сторону, обещая, что она пообщается со своим кем-то там позже. А он оглядывается в последний раз и не чувствует легкого толчка в спину, видя лишь распахнутые серые глаза только сейчас выглянувшей на шум все такой же бледной и худой девушки.

Минни не бросается ему навстречу, не бежит, не идет, не делает ни шагу вперед. Она стоит пораженная, прижимая к подбородку сжатые кулаки, кусая губы и недоверчиво моргая. Словно не верит тому, что видит. Словно давно его похоронила, как и Дейзи. И словно не знает даже, рада ли она ему. Какая глупая мысль. Конечно, рада.

Его толкают в спину сильней, а она едва заметно улыбается. Ему приказывают поторопиться, а она слабо приподнимает руку в приветствии. Его заводят в помещение, а она смотрит ему вслед. Рада?

Мартинесу все здесь кажется бестолковым и неорганизованным. Он стоит, прислонившись к серой стене в коридоре, и насмешливо смотрит на этот их Совет: откуда-то спешит старик, обнимая одной рукой светловолосую, с любопытством посматривающую в сторону чужаков девушку с младенцем на руках; суетливый азиат тут же уводит эту девушку в сторону, а потом возвращается к сомневающемуся Рику и почему-то уговаривает его принять участие в Совете; незнакомая женщина, запыхавшись, подходит к комнате и, кажется, стирает с рук следы муки; смеющаяся Саша выскакивает из-за угла и морщится, узнавая одного из гостей, чью участь ей придется решать.

Какой-то длинноволосый подросток убегает искать еще кого-то, а Мартинеса с Митчем заводят в комнату: шкафы, большой стол и несколько стульев. На которые им присесть, конечно, никто не предлагает. Целый ряд вопросов и неуверенные взгляды всех присутствующих. Никто не знает, что с ними делать. Никто не знает, что делать с ним. С Цезарем Мартинесом – бывшим врагом. А бывшим ли?

Посовещавшись вполголоса, его выводят обратно в коридор, поручая Тайрису. А Митч остается. Вероятно, решили попытаться расколоть того. Человека, который как они, наверное, успели узнать у вудберийцев, совсем новый. А значит – вряд ли будет врать. Мартинес косится на своего надзирателя, который демонстративно не разговаривает с ним, и изумленно вздрагивает, оказываясь вдруг прижатым к стене: глаза едва успели уловить метнувшуюся из-за угла тень, и вот младший Диксон недоверчиво вглядывается в его лицо, выплевывая насмешку о том, что бывшие враги сползаются под тюремные ворота с просьбами о помощи. Что они даже выжить сами не способны. Он говорит, что Мартинесу не стоит надеяться на доверие, на место здесь, на возможность стать одним из них. А потом, с трудом, выговаривает имя брата.

– Эй-эй, я твоего брата не убивал. Да мы, блин, друзьями были! – возмущается Мартинес, слегка преувеличивая близость своих отношений с Мэрлом и принимая серьезный и даже, он надеется, несколько печальный вид. – Мы думали, там несколько бойцов. Он положил многих, и Филип словно с цепи сорвался. Когда мы подошли, было поздно… Черт, думаешь, мне в кайф вспоминать, что я этому ублюдку подчинялся? Тогда не было выбора. Да и у Мэрла тоже. Но с этим покончено, давно покончено.

– Предлагаешь поверить на слово – тебе? – хмыкает слегка успокоившийся Дэрил, отходя на шаг под встревоженным взглядом Тайриса, но все еще сжимая кулаки. – Разогнался.

Он кривит губы и смахивает со лба слишком длинную челку, а Мартинес невпопад думает о том, что в этой тюрьме, кажется, совсем нет ножниц. Да и с бритвами проблемы. А он так надеялся вернуть себе здесь прежний облик, рассчитывая на нормальные условия. Что только не придет в голову в ожидании решения собственной участи и попытке казаться безразличным, с деланной улыбкой наблюдая за тем, как выглянувшая из двери женщина уводит раздраженного Диксона в комнату. И все же странный у них состав Совета. И вообще все они странные.

Такие чужие. Такие другие. Такие непредсказуемые.

Мартинес впервые за последние дни совсем не знает чего ожидать, предполагая что угодно: от торжественного принятия его в этот самый Совет до пули в голову сегодня же вечером на глазах у ликующей толпы. Тайрис топчется рядом, устав от ожидания не меньше его самого. А где-то там, среди этих темных коридоров, наверное, ждет она – сжимая в кулаки свои белоснежные пальцы. Ждет же?

========== Глава 26 ==========

Решение Совета не удивляет никого. Ни тюремных обитателей, облегченно вздохнувших, ни бывших жителей Вудбери, встречающих Мартинеса настороженными, но все же улыбками, ни его самого, рассчитывавшего именно на подобный вариант. То, что эти люди решатся на убийство или изгнание того, кто сам явился к ним, поднимая руки, торопливо избавляясь от оружия, соглашаясь на все условия и прося помощи, казалось невероятным. Не такие они – это было заметно еще тогда, при первой встрече. Или даже раньше, когда Мэрл Диксон, залпом опустошая очередной стакан виски, вспоминал своего младшего братишку с чересчур добрым сердцем.