Текст книги "Кошки-мышки (СИ)"

Автор книги: Ola.la

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Мартинес дает себе обещание уйти через пять минут. Через десять. Через полчаса. Когда терпение заканчивается, и он делает шаг вперед, дверь подъезда открывается, впуская холод и удивленную Минни. Она рассеянно улыбается, безразлично чмокает его в щеку и открывает свою квартиру, оглядываясь. Делая вид, что не понимает, почему он застыл столбом, сжимая кулаки в ярости. Или действительно не понимает? Она округляет в удивлении глаза и едва заметно улыбается снова. Медленно, тягуче, терпко.

– Скучала, красавица? – выдыхает он в холодную шею девушки, шаря руками под курткой и веря, что видит этот едва заметный кивок.

Идти никуда не хочется. Идти в комнату нет сил. Они оказываются прямо на полу. Через минуту он уже придавлен, прижат, вжат маленьким легким белым телом. Минни избавляется от одежды быстро, серьезно и деловито. Ни одного плавного-лишнего движения. Ни капли желания понравиться. Зачем ей это, если она все видит в его полуприкрытых глазах, чувствует в горячих ладонях, которые спешат побывать на каждом участке ее тела, нежно оглаживая и тут же – до боли сжимая. Девушка дергает его одежду и изумленно вздрагивает, оказавшись сама на ледяном полу. Ему удалось ее удивить в этот раз. Он не хочет быть с ней даже в этом – покоренным. Он хочет победить. Вот эту вот – маленькую, немую и несуразную. Кажется, что победив ее – можно будет что-то понять.

А она только смотрит и смотрит, выгибаясь под ним и стараясь руководить даже так, сжимая ноги, впиваясь руками, покусывая плечо и проводя языком по губам. Словно зная, что и когда сделать, чтобы сбить его с ритма, чтобы против воли заставить ускориться, не дожидаясь ее умоляющего взгляда. Застонать, утыкаясь лицом в ее холодное, пахнущее сыростью и сигаретами плечо и шумно выдохнуть.

Она недоуменно смотрит на протянутую ей рубашку, и Мартинес хмурится: он привык, что женщины сами спешат надеть его вещи. Словно показывая, таким образом, то, что они теперь принадлежат ему. Видя, как натягивает на свои узкие плечи его рубашку Минни, Цезарь понимает, что все совсем не так. Этот жест – не знак того, что женщина теперь принадлежит мужчине. Сейчас – наоборот.

– Как тебя зовут? – интересуется он неожиданно для самого себя – и для нее. – Ну не Минни же? Да понимаю я, что ты сказать не можешь, напиши.

Она замирает на мгновение в темном коридоре, пожимает плечами и проходит в комнату. Ищет блокнот и ручку и аккуратно выводит свое имя. Минни. Цезарь хмыкает недоверчиво, видит огонек обиды в глазах девушки и привлекает ее к себе, разглядывая острые угловатые черные буквы на желтоватой бумаге.

– Минни так Минни. Ладно. Может быть, и о себе расскажешь? Хотя бы так? А я пока принесу еду. Я кое-что привез, красавица. Для тебя.

Он возвращается в прихожую за пакетом и выставляет на стол сладости, сигареты и вино. Наблюдает, с каким интересом косится девушка на шоколадки и как хмурится над каждым словом. Всего несколько слишком коротких предложений. Она напряженно складывает руки на коленях и не трогает ничего из подарков, ожидая, пока Мартинес прочтет. На несколько предложений – несколько ошибок. Она француженка? Приехала в отпуск и застала конец света именно здесь. Прошлое – осталось в прошлом. Вместе с именем. И теперь она Минни. И сейчас она с ним. Остальное неважно. Цезарь смеется и распечатывает шоколад, суя кубик в приоткрытые от очередного сегодняшнего удивления губы Минни.

– Всегда мечтал переспать с француженкой, – поясняет мужчина свой смех, получая слабый удар острым кулаком под ребра. – Так ты что, и не понимаешь почти меня? Понимаешь? Научилась? А читаешь как?

Она кивает в сторону полки с книгами, на которой действительно красуется большой словарь. Мартинес пожимает плечами и отбрасывает сочувствие в сторону. Может быть, ей и пришлось хуже, чем остальным, но сейчас она в безопасности. Жует шоколад, запивает вином и даже румянцем покрыться успела. Сует перепачканными пальцами сладость ему в рот и впервые так открыто – улыбается.

А он притягивает к себе ее хрупкое тело в его темно-синей рубашке, утыкается подбородком в макушку и думает о завтрашнем дне – поскорей бы расправиться с той группой, чтобы снова вернуться сюда.

========== Глава 17 ==========

Они выезжают на рассвете и даже переговариваются тихо. Серое небо, серая дорога, серые лица и такие же мысли. Все собранные, напряженные и готовые к любому. Нельзя ведь не предусматривать и того варианта, что Джоди соврал. Зачем-то покривил душой и преследует какие-то свои цели. И цели своей – такой странной – группы. Тех людей, которые живут по распорядку, имеют четкий план и никогда не сбиваются с него. Может быть, именно благодаря идеальному режиму, дисциплине и тому, что каждый знает свое место, они и выжили?

Но именно это их и погубит. Потому что Джоди может по памяти продиктовать график дежурств на ближайший месяц, сообщить, кто из членов группы сегодня отправился в город за припасами, а кто остался в лечебнице охранять детей. Пара стариков, подростки и кое-как научившиеся управляться с оружием женщины – эти, быть может, и выживут. Если повезет. Если все пойдет по плану, и чужаки окажутся достаточно наивными и доверчивыми. А свои – умело сыграют роль добрых самаритян.

У них тоже все идет по плану. Глазастый паренек заперт в машине, Диксон шутит, посмеиваясь и щурясь на вышедшее уже солнце, Кроули поправляет повязку на голове, Шуперт молча оглядывается у нужного места, прислушиваясь и кивая, а молодняк держится позади: некоторые из них пошли на дело – на такое дело – впервые.

– Жаль тебя, цыпа, – бормочет Мэрл, прицельно стреляя в красивую девушку, которая и охнуть не успевает, выходя из магазина первой.

Они даже идут всей толпой. Так привыкли к тому, что в городе нужно бояться только ходячих? Может быть, бороться с ходячими всем вместе – правильно. А вот выходить под обстрел вудберийцев – неосмотрительно. Даже жалко как-то, что все так быстро закончилось, едва начавшись. Мартинес смотрит на тела двоих подростков – младше Джоди – и отворачивается. Не стоит брать на вылазки детей. И идти такой большой толпой. Восемь человек – только за продуктами и вещами. Восемь живых мишеней. Восемь еще привлекающих ходячих горячих тел.

Молодняк быстро обыскивает трупы. Одного из парней рвет в сторонке под насмешки Диксона, а Джоди таращится из окна автомобиля. Испуганно, но довольно. Цезарю не нравится улыбка парня. Ему не по душе такие крысы. И он сделает все, чтобы паренек как можно дольше был вне серьезных дел. Хотя Губернатору парень понравился. Может быть, потому что у них есть что-то общее? Что?

– Никто не спасся, слишком большая стая. Мы потеряли троих своих, пытаясь прийти на помощь. Слишком поздно. Только один паренек – Джоди. Ваш ведь? Стая направляется сюда, будет тут, по самым скромным прикидкам, уже к вечеру. У нас есть город, – Мартинес говорит и говорит какую-то речь, нацепив на лицо маску сочувствия и едва сдерживаясь, чтобы не толкнуть локтем в бок пару раз хрюкнувшего от попытки сдержать смех Диксона.

– Слышь, Брауни, да еще пара таких речей, и я тебя в потемках с Блейком путать начну! Признавайся – конспектировал, небось, да? – смеется он, отворачиваясь от заплаканных женщин и детей, переносящих с помощью вудберийцев вещи и припасы в транспорт.

Цезарь только отмахивается, проверяя, все ли и всех ли они забрали, и старается не смотреть в сторону новеньких. Но не смотреть не получается – они подходят и благодарят его дрожащими голосами, вглядываются в глаза и касаются рукава куртки – слишком старые, слишком слабые или слишком маленькие. Ирония судьбы – в этой группе выжили только такие. Наверное, потому что их слишком сильные – были слишком глупыми.

Они возвращаются в город, уже не задерживаясь, спеша и думая каждый о своем: кто-то о горячем ужине, кто-то о горячем теле, а кто-то за неимением этих двух вариантов, хотя бы о горячительном алкоголе. Как Шуперт, например. Мартинес может совместить все три варианта. Только хочет ли? Горячего тела и обеда? Или сегодня – сойдут и те, холодные? Почему-то такие согревающие. Особенно на фоне откровений сидящего рядом Диксона о новом теле, которое он имеет, и жалоб Кроули на то, что его беременная женщина мечтает о свадьбе.

– При Блейке не сморозь, – сочувствующе и неожиданно серьезно хлопает по плечу приятеля Диксон. – А то ведь он поддержит идею закатить вам свадьбу. Повеселить народ.

Все присутствующие содрогаются, а Мартинес в очередной раз думает о том, что зря поддался слезам в глазах Дейзи. Эта ведь тоже хочет чего-то подобного. Даже говорила что-то такое… кажется… на днях. Про свадебное платье, которое они могли бы захватить на вылазке. А лучше – несколько, чтобы Айлин выбрать могла. И вот совсем не верилось, что блондинка так за подругу просила. Так просила… Цезарь ерзает на сиденье, вспоминая на удивление горячую ночь, и видит знакомые ворота города.

Он едва сдерживает зевки, слушая речь вышедшего встретить новых людей Губернатора, и видит, как в их глазах огоньками зажигается доверие и любовь к такому мягкому, учтивому и сочувствующему лидеру. Словно они все не люди, а роботы. Словно правильно подобранные слова – это какой-то код, заставляющий включить новую программу. Программу веры, преданности и покорности. Дейзи счастливо улыбается из толпы и стоит почему-то без своей верной подруги. Которая кусает губы, едва сдерживая слезы – немного поодаль. Как будто каким-то образом догадалась о том, что издалека кивнувший ей Кроули говорил полчаса назад.

Цезарь осматривает собравшуюся толпу все более внимательно и беспокойно – и вдруг видит знакомую фигурку вдалеке. Почему-то удаляющуюся. Торопливо уходящую. Что случилось? Он раздражается, понимая, что не может сейчас броситься за ней, встряхивая за плечи, спрашивая по привычке, зло вспоминая, что сказать она не сможет, и пытаясь увидеть ответ в серых глазах. Нужно раздать указания, проследить за разгрузкой, отчитаться Блейку… извиниться перед Айлин, которую он случайно задел плечом. И которая поднимает на него полный слез голубой взгляд и, всхлипывая, хочет что-то сказать, глотая слова и лепеча неразборчиво о беременности, свадьбе и любви.

– Вот уж уволь ото всей этой своей хрени. Привязала мужика пузом – хочешь, чтобы мы всей толпой жениться его заставили? Да всем пофиг, – отмахивается он от нее, злясь и не слушая.

– Знаешь, – вдруг хмыкает она, задерживая мужчину за рукав куртки и странно глядя. – Так тебе и надо!

– Чего? – недоуменно замирает на месте Цезарь, но Айлин уже торопливо отходит – к своему Кроули, который, кажется, по-настоящему взволнован ее расстроенным видом.

Мартинес пожимает плечами и выбрасывает эту дуру из головы, уходя к Блейку. Возвращаясь спустя полчаса и задерживаясь у склада при виде того, что еще не все выгружено – улов оказался на удивление богатым. А та – чужая группа – чрезвычайно запасливой. Дейзи отмахивается от всех вопросов парней, сообщая, что они могут сложить оставшиеся вещи, куда хотят, и бежит навстречу своему мужчине, вглядываясь в его лицо. Так, словно что-то случилось. Или на нее произвело впечатление описание сегодняшней героической попытки спасти чужаков? Красочные слова о страшной опасности, мужестве, смелости и чуде, которое помогло им спастись?

– Что она тебе сказала? – дрожащим голосом интересуется девушка, а ее пальцы сжимают его куртку, белея.

– Кто? Что? – не понимает вопроса Цезарь, смеясь.

– Эта… Айлин, – цедит Дейзи и запинается при виде искреннего изумление на лице Мартинеса. – Ничего такого, да? Что? Да нет, ничего такого она и не должна была сказать. Просто мы… поссорились, и я подумала, что она может сплетни там всякие начать распускать. Придумать что-то, чтобы нас рассорить. Она же знает, что ты – мое единственное слабое место. И как я тебя люблю! И может сделать все, чтобы ты меня бросил!

Мужчина снова ощущает себя героем какого-то дешевого сериала про любовь и прочие страсти и брезгливо – палец за пальцем – отцепляет от себя руки девушки, отступая на шаг и интересуясь, почему это вдруг Дейзи поссорилась со своей лучшей и единственной, что немаловажно, подругой. Эта перепуганная Айлин совсем не похожа на ту, с кем можно поссориться. Хотя…

– Она… ой, такая глупая. И лезет со своими советами еще. Мне с ней больше неинтересно, – лепечет девушка, и тревожно оглядывается, словно ее подруга может быть рядом. – А мы сейчас к тебе? Или ко мне? У меня все готово!

– Ты, красавица, давай, лучше проследи тут за всем. Эй, даму проводишь потом! – повышает голос он, обращаясь к пареньку, который, не забыв свою дневную оплошность, горит желанием выслужиться и кивает. – А я… а у меня тоже еще дела. Что поделать. Завтра увидимся.

– Дела на всю ночь? – тихо спрашивает Дейзи, опуская глаза и теребя в пальцах уже пуговицу своего расстегнутого пальто.

Он неопределенно кивает, понимая, как глупо это выглядит, и удивляется, почему она молчит. Осторожно целует его в губы, прижимаясь всем телом, и тихо желает удачи. Торопливо отходя от склада, мужчина не оглядывается, но знает, что она смотрит ему вслед. Вот только как? Жалобно? Ненавидяще? Напряженно? Грустно? Безразлично? Мартинес на всякий случай проводит ладонью по лицу – приходить к Минни испачканным в помаде не хочется. Удивительно, что он вообще об этом думает.

Стучать приходится слишком долго и слишком громко. Минни не торопится открывать, и когда появляется в дверях, становится понятно – почему. И совсем непонятно. Она не скрывает заливающих лицо слез и смотрит на гостя широко распахнутыми глазами. А он понятия не имеет, почему она плачет. Где-то на задворках сознания крутится эта неинтересная, в общем-то, ссора двух девушек, странные слова обеих – но важней всего сейчас то, что происходит здесь и сейчас.

Бледная – почти белая – девушка и ее почти ненавидящий взгляд.

========== Глава 18 ==========

Ее приходится осторожно отодвинуть с прохода, чтобы пройти внутрь. Мартинес изумленно смотрит на зареванную девушку и громко вздыхает. Вот и эта скатилась до сериальных трагедий, слез, соплей и безмолвных упреков – только глазищи на пол лица и сжатые в тонкую нить губы. Сразу ясно – он в чем-то виноват. Как у женщин получается это делать? Что в них такое закладывается с самого рождения, что заставляет мужчин постоянно ощущать себя виноватыми? Идти по жизни от вины к вине, заглаживая одну и вляпываясь в следующую. Замкнутый круг.

– Ну, красавица, ты чего? Где твои ручки, блокноты, карандаши, или что там? Пиши, – стараясь не раздражаться на это хлипкое существо, Цезарь падает на диван и кивает в сторону стола. – И кстати, я сегодня почти не ел ничего. И рассчитывал на ужин. Или не заслужил, по-твоему?

Она смотрит на него широко распахнутыми глазами и беззвучно истерично хихикает. Зажимает рот и несется куда-то, заставляя Мартинеса нахмуриться. Они издеваются? Обе. Мотнув головой, он вспоминает, что, по крайней мере, здесь точно никогда не прокалывался с защитой, и поудобней разваливается на старом диване, прикрывая глаза и почти погружаясь в сон, под звуки грохота посуды из кухни.

– Да ну, – изумленно осматривает кашу с мясом мужчина, переводя чуть ли не восхищенный взгляд на покорно стоящую рядом – руки по швам, глаза в пол – девушку. – Не отравлено? Да чего ты так дергаешься? Шучу я. Ну давай, садись и рассказывай как-нибудь, что случилось. Кто тебя обидел? Никто? Что ты услышала? Что тебе сказали? Красавица, вот мне делать больше нечего, гадать сидеть.

Он качает головой и приступает к каше, отгоняя внезапную мысль о том, что слишком уж испуганно девушка вскинула взгляд при предположении об отравленной еде. Следующими в голову приходят мысли о том, что ведь к кому-то же она ходила раньше по ночам. А может быть, и до сих пор ходит. А вдруг она узнала что-то не о нем? А о себе… Мартинес подозрительно косится на курящую рядом Минни и резко встает, принося с полки недопитое ими в прошлый раз вино. Наливает в два стакана и молча сует ей один. Облегченно видя, как она без раздумий отпивает и даже едва заметно улыбается. Чепуха. Что за глупые мысли вообще посещают его голову?

– Ну, так что там? – доев и закурив сигарету из ее пачки, снова интересуется Цезарь, желая раз и навсегда решить неясную ему до сих пор проблему и выбросить ее из головы. – Дейзи? Можешь кивнуть, чего уж.

Минни обкусывает губы, заставляя мужчину морщиться при виде выступающей крови, и неопределенно пожимает плечами, отмахиваясь. Унося тарелки, заходя в комнату и выключая свет. Так странно – раньше свет ей не мешал. Она беззвучно движется к кровати, и Мартинес, чертыхаясь и сбрасывая на ходу одежду, идет за ней. Ловит ускользающее, уже обнаженное, такое холодное, тело и на несколько минут забывает о прошедшем дне.

А потом прижимает к себе чересчур худую девушку и снова вспоминает падающие на землю, словно в замедленной съемке, тела. Ему плевать на них, но что-то кажется неправильным. Может быть, мысль о том, что для нормального выживания люди все же нужны? Не старухи и старики, не беспомощные дети и даже не толпа женщин. Нет, нужна хорошая армия способных выживать и бороться мужчин. Да, к сожалению, именно таких, которые потом могут встать против Губернатора. Чего тот, наверное, и боится. Выбирая слабость и подчинение. Абсолютную власть и никакого риска.

– Столько людей сегодня умерло, – говорит он в тишине, лежа на спине и глядя в темный потолок.

Замечая краем глаза, как приподнимается на локте девушка, вглядываясь в его лицо и осторожно касаясь кожи. Так, словно… Что?

***

Дни идут бесконечной чередой дежурств, совещаний, новых людей, встречаемых на улицах города, двух женщин и ленивого спокойствия – несмотря ни на что. Жизнь в Вудбери налаживается, Губернатор доволен праздниками, которые удалось устроить народу, а Мартинес получает безоговорочную победу в бое с Кроули. Как обычно, беспечное существование прерывается слишком резко. Сообщением о новом маршруте для предстоящей разведки и настоятельной просьбой на удивление серьезной Дейзи зайти к ней вечером для важного разговора.

Цезарь идет медленно, нехотя, все еще прокручивая в голове совещание и раздраженно размышляя, кого из молодняка можно взять с собой, а кого лучше будет оставить на посту. Блейку нужен только конечный результат, в вопросы выбора он вмешивается не часто – только проверяя постфактум, чему-то там кивая и меряя подчиненных задумчивыми взглядами. Его вечная игра. Постоянный фарс, который действует на многих. И уже наскучил тем, кто рядом с первых дней.

– У меня для тебя новость, – звонко целуя мужчину в щеку, сообщает Дейзи и не замечает нахмуренного взгляда Цезаря, обращенного на совершенно пустой стол.

– Что случилось? Эй, красавица, ну не томи, давай уже, – улыбается он, стараясь выглядеть достаточно беспечным и не скользить по ее, такой идеальной, фигуре настороженным взглядом.

– Ну, понимаешь… Ты только не подумай. Я совсем не ожидала! Ведь мы всего один раз тогда… помнишь, ну той ночью, когда, ну… И мы тогда забыли, а я посчитала потом, день вроде был совсем безопасный, и не придала значения. А теперь… – она наивно хлопает глазами и неуверенно улыбается, словно ждет ответной улыбки.

– Я не понял, красавица, ты вот это сейчас на что мне намекнуть пытаешься? – напрягается мужчина, уже даже есть расхотевший, и пытается прикурить, тряся рукой отказывающуюся работать зажигалку.

– Цезарь, я не намекаю. Я прямо говорю. Тест показать? – ее улыбка превращается в торжествующую.

Дейзи словно не замечает его реакции на свои слова. Она сидит вся такая светлая, вся такая приторно-сладкая и невыносимо-глупая и из-под ресниц смотрит на понятия не имеющего, что делать, Мартинеса. Осторожно обводит кончиком языка губы и медленно устраивает обе ладони на плоском, обтянутом синим платьем животе.

– Дейзи, милая, – забывает он о привычной «красавице», стараясь выглядеть максимально убедительным. – Это ведь… Ну, мало времени прошло? А значит, что-то можно сделать? Ты же не планируешь… черт побери, какие дети?! Ты за стену давно выглядывала? Тебя на экскурсию сводить, а, детка? Может быть, выйдешь туда, прогуляешься, чтобы выбить из своей красивой головы мысли о…

– Прекрати! – резко встает она, отступая на шаг. – Сделать ничего нельзя. Я не буду. Я понимаю, что мы не собирались. Я тоже не хотела. Но так получилось! И это ты виноват! Это ты забыл обо всем тогда! Учись отвечать за свои поступки, дорогой. И я вообще не понимаю, почему ты так… с нами. Ты подумай: мы живем в городе, все есть и всегда будет. А те уроды рано или поздно умрут все. Все будет хорошо. Ты же такой сильный, ты сможешь защитить и меня, и нашего малыша. Я люблю тебя, и мы будем счастливы. Я понимаю, для тебя эта новость…

– Хватит, – он слышит свой окрик, будто со стороны, и тоже встает.

Отшатывается от тянущихся к нему рук и торопливо шагает к двери, захлопывая и оказываясь на улице. Идет к себе, но уже через час мыслей, которые крутятся только вокруг одного, снова натягивает куртку, спеша в сумерках в чужую, темную и холодную квартиру.

Туда, где можно, не задумываясь, пройти на кухню, видя привычные консервы с хлебом, и кивнуть в ответ на вопросительный взгляд девушки, доставшей из шкафчика принесенный им для себя виски. Туда, где он будет торопливо ужинать, косясь на склоненную над книжкой темную макушку и курить в тишине. Туда, где так спокойно.

– Минни, – мужчина улыбается при виде того, как она вздрагивает, слыша это свое-чужое имя, и вглядывается в ее лицо. – У тебя были дети?

Девушка хмурится и отрицательно мотает головой, вопросительно глядя на мужчину, который впервые задался таким незначительным и в тоже время важным вопросом. Наверное, она ожидает расспросов о муже, парне или работе, но ему сейчас совсем не до того.

– А хочешь? – Мартинес пытливо смотрит в расширяющиеся серые глаза и шумно выдыхает при виде того, как отчаянно мотает девушка головой. – Хоть одна нормальная…

Он произносит последние слова шепотом, но почему-то кажется, что Минни все слышит. Слегка улыбаясь, подливая ему выпивку, пододвигая пепельницу и тайком наблюдая. Но эти взгляды украдкой, то и дело бросаемые на него, Цезаря не раздражают. Даже успокаивают. Словно девушка его понимает и поддерживает. Интересно она и в самом деле… понимает? Все видит, все слышит и все знает? И как давно знает? Может быть, еще с того вечера? Может быть, потому она и плакала? Мартинес смотрит на нее, увлеченную чтением, и понимает – спрашивать нет смысла.

Подхватывает ее, свернувшуюся на стуле, на руки и смотрит в удивленные глаза, в глубине которых видна какая-то странная насмешка. Она осторожно опускает книжку на стол и касается ледяными ладонями его спины под рубашкой. Заставляя сделать несколько шагов в комнату. Чтобы потом лежать в темноте, прижимая к себе ее тело, и размышляя о том, что можно сделать с внезапной проблемой. Найти нужные таблетки и подбросить в еду? Толкнуть и заставить поверить себя, что сделал это случайно? Или и вовсе что-то… кардинальное. Ему не нужна Дейзи, ему не нужны дети. Ему никто не нужен. И их не будет. Как-нибудь.

Мартинес не спит, судорожно перебирая возможные варианты, вдыхая ментоловый запах черных спутанных волос и машинально поглаживая плоский, мягкий живот напряженно замершей рядом девушки.

========== Глава 19 ==========

Пробуждение в ее квартире всегда пахнет сигаретами с ментолом. А еще – плохо приготовленным кофе, сыростью и чем-то неуловимым, легчайшим, обволакивающим – холодом. Рядом слышится шорох, и Мартинес осторожно тянется рукой, скользя по шершавой остывшей простыне, не находя ничего – никого. Он едва заметно приоткрывает веки и смотрит на устроившуюся на кресле девушку.

Странно, но сейчас она кажется совсем другой. Что-то, чему нельзя подобрать названия, невозможно понять, только ощутить где-то там, в глубине души. Почти красавица – гордая посадка головы, идеальная осанка, копна темных волос, задумчивая улыбка на губах, мечтательный взгляд, смелые движения. Он смотрит и не понимает. Где она, та испуганная зажатая и неловкая Мышка? Может быть, сейчас случится чудо, он распахнет глаза, а она рассмеется звонким смехом и пожелает ему доброго утра? Или это все – сон?

Цезарь приподнимается на локтях, не сводя взгляда с Минни, которая, заметив его пробуждение, быстро-медленно меняется: опускаются плечи, наклоняется, словно под тяжестью спутанных волос, голова, бледные губы сжимаются в тонкую нить, а в глазах загорается привычная настороженность. Она такая же, как и всегда. Та самая, маленькая, слабая, испуганная Мышка. И так даже почему-то вдруг спокойней. Это был лишь сон. Глупый, пусть в чем-то даже очень интересный и заманчивый, но сон. Показалось.

– Эй, красавица, я приду вечером? – почему-то уточняет он, перед тем как выйти из квартиры, и ловит себя на том, что ждет этого, едва заметного, почти что безразличного кивка – ловит так, словно ему важно ее разрешение, так, словно ему нужно ее приглашение, так, словно…

А впрочем, какая разница. Кивок, тот самый, уже привычный – он есть. Он всегда был и всегда будет. Эта маленькая, такая покорно-непокорная девочка – в этом городе – для него. Все, что ему нужно – для него. Все, чего может хотеть человек в этом новом, страшном, отвратительном мире безразличия и смерти – у него есть. И даже больше.

То самое “больше” не дает о себе позабыть ни на минуту. Дейзи ходит кругами, неторопливо сужая свои сети, то и дело показываясь в поле зрения занятого дежурством или обучением молодняка Мартинеса и, опустив глаза, сует ему перед отъездом на разведку какую-то бумажку в руку. На которую стоит только один короткий взгляд бросить. Чтобы смять раздраженно, а потом и вовсе поджечь. Бросая на асфальт и наблюдая, как корчатся где-то там, на ни в чем неповинном белом листке ненавистные слова о витаминах для беременных и даже детских вещах.

Цезарь ничего не привозит, а она даже не обижается. Не упрекает и словно бы не вспоминает, только смотрит издалека укоризненно, только заглядывает в глаза жалобно. Заставляет его против воли, раз за разом обращать на нее внимание. Центром мироздания Дейзи становится ее плоский живот – то, чего она постоянно касается, что оберегает от всего мира, что гладит легкими круговыми движениями, мечтательно улыбаясь и искоса поглядывая на вздрагивающего и торопливо отворачивающегося Мартинеса.

Он пытается просто избегать ее. Каким-то чудом еще никто не заметил изменений в поведении молодой женщины, никто ничего не говорил и не обращал на нее внимания. А может быть, ее поведение кажется таким явным и нарочитым только Цезарю? Тому, кто ежедневно ждет хриплого смешка Диксона, раздающегося за спиной, и его слов о том, что «Брауни таки вляпался по полной со своей блондинистой курицей». Или, что еще хуже, понимающей улыбки Кроули и тихого вопроса о том, кого он хочет: мальчика или девочку. Или о чем еще общаются между собой будущие родители? Мартинес искренне вспоминает слова молитвы, которую когда-то читала ему мать перед сном, и ловит себя на желании перекреститься. Каждый раз, когда он думает о Дейзи, ее животе и том, что там…

– Ты меня избегаешь, милый? – появляется она из темного угла подъезда, прижимаясь к его спине и закрывая теплыми ладошками глаза.

– Дел много, – резко отстраняется он и не успевает захлопнуть дверь перед носом у протиснувшейся в его квартиру Дейзи.

Она деловито сбрасывает пальто и проходит в комнату. Усаживается посреди дивана и с улыбкой заказывает чай, интересуясь, нет ли у него чего-то вкусненького. Ведь от обычной еды ее тошнит. А вот от шоколада почему-то нет. Мартинес смотрит на нее, как на врага, и даже не пытается отогнать мелькающие перед глазами картинки: Дейзи сильно заболевает чем угодно, Дейзи просто неловко падает со ступеней, Дейзи случайно выпивает целую упаковку снотворного, Дейзи вдруг оказывается одна перед прорвавшимся в город ходячим…

– Ну, ты что? – отвлекает Дейзи мужчину от фантазий, грациозно приближаясь и устраиваясь на коленях, совсем не обращая внимания на то, что он даже рук не поднял обнять ее. – Если много дел, значит, сильно устаешь. А если сильно устаешь, нужно хорошо отдохнуть…

– Как-то не хочется что-то, – бормочет Мартинес, с ужасом косясь на ее живот, и хмурится при звуках звонкого смеха девушки, скользящей губами по его шее.

– Ты как маленький! Ты что, боишься? Не переживай, мне все можно! И вообще, нужно ловить момент, пока на фигуре не отразилось. А еще, – тянет она гласные, искушающе улыбаясь и заглядывая ему в глаза. – Теперь ведь можно не защищаться, это ведь так удобно. И так приятно…

– Мне пора, – торопливо поднимает Цезарь девушку на ноги и отступает под ее взглядом.

В ее глазах так много эмоций. Целая волна, вихрь чего-то непонятного: обиды, разочарования, отчаяния? Она делает шаг вперед, снова прижимаясь и, несомненно, ощущая естественную реакцию его тела, которое Мартинес в этот момент ненавидит. Упрямо отстраняя Дейзи от себя и, наверное, слишком сильно сжимая ее запястья. Девушка шипит от боли, смаргивает появившуюся в глазах влагу и отшатывается, когда он ее отпускает. Быстро одевается и выходит, хлопая дверью. Чтобы на следующий день прийти снова. И снова. И снова.

Две недели постоянных мыслей о том, что так сложно уже изменить. Две недели попыток не видеть, не слышать и не думать о той, которая, кажется, стала его тенью. Две недели тихих, темных, холодных ночей в объятьях той, которая всегда молчит.

Он идет по городу, стараясь даже не смотреть в сторону склада, и все равно замечает сгорбившуюся фигурку: черное пальто и темные круги под глазами, светлые, безвольно свисающие, длинные волосы и белую кожу. Айлин выглядит плохо, она едва сдерживает слезы и несет в руках на вид почти пустую сумку. Мартинес невольно вспоминает о том, что девушка в ее положении входит в разряд тех, кому положено усиленное питание и кто получает особый паек, но почему-то ее ноша совсем мала. Или ей тяжело?

– Эй, красавица ты чего с пустой котомкой? Помочь? – он, даже не успев задуматься, подходит к вдруг всхлипнувшей Айлин и изумленно замирает, не понимая, почему его слова вызывают такой поток слез. – Слушай, ты чего? Эй, ну… Тебя обидел кто?

– Она сказала, что у нее переучет какой-то там. Сказала раньше понедельника не приходить. А у меня… почти ничего. И я не понимаю… Почему? За что? Она ведь неправду сказала, понимаешь? – рыдает девушка, и хватает вдруг сжавшего кулаки Цезаря за куртку. – Не нужно только ничего. Я не хочу, чтобы из-за меня…

– Так, красавица, иди, вон, на лавочке посиди, вытрись и все такое. Я сейчас. И сумку свою давай сюда.