Текст книги "ВАННА АРХИМЕДА СБОРНИК"

Автор книги: Обэриуты

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

X.

мои вой кои веди дуй буи вее ае хие сео пуе пляе клее поко плие плёе флюе мое фое тое нюня тюпя неё неё фюю юю пляо кляо леапие леапие гае леапие гаеу Коршун глодал кость.

Земляк падал на землю.

кляе кляпафео пельсипао ь гульдигрея пянь фокен, покен, зокен, мокен.

Таким образом Земляк вернулся на землю.

Утюгов (махая примусом) Бап боп батурай! Обед прошел благополучно.

Я съел одну тарелку супа с укропом, с луком, со стрелой.

Да винегрет, картофель с хреном милой Тани мастерство.

Ел по горло. Вышел с креном в дверь, скрывая естество.

Когда еда ключом вскипает в могиле бомбы-живота, кровь по жилам протекает, в тканях тела зашита, румянцем на щеке горит.

В пульсе пяо пуо по пеньди пюньди говорит, бубнит в ухе по по по.

Я же слушаю жужжанье из небес в мое окно, это ветров дребезжанье миром создано давно.

Тесно жить. Покинем клеть.

Будем в небо улететь.

(машет примусом) Небо, нябо, небобй, буби, небо, не скоби.

Кто с тебя летит сюда? Небанбаиба небобей! Ну-ка, небо, разбебо! Хлебников (проезжая на коне) Пульпе пельпе пепопей! Утюгов 192 Всадник, что ты говоришь? Что ты едешь? -J Ванна Архиче 193 Что ты видишь? Что ты? Что ты, всадник милый, говоришь? Мне холмов давно не видно, сосен, пастбищ и травы – может, всадник, ты посмотришь на природу своим глазом? Я, как житель современный, не способен знать каменья, травы, требы, труги, мхи, знаю только хи-хи-хи.

Хлебников (проезжая на быке) А ты знаешь небо, УтЮгов? Утюгов Знаю небо: небо – жесть, в жести части – счетом шесть.

Хлебников (проезжая на корове) Это не небо, это ладонь, крыша пуруша и светлый огонь.

Утюгов О! мне небо надоело, оно висит над головой.

Протекает, если дождик сверху по небу стучит, если кто по небу ходит, небо громом преисполнено, и кирпичные трясутся стены, и часы бьют невпопад, и льется прадед пены – вод небесных водопад.

Однажды ветер шаловливый унес, как прутик, наше небо, люди бедные кричали, горько плакали быки.

Когда один пастух глядел на небо, ища созвездие Барана, ему казалось, будто рыбы глотали воздух.

Глубь и голубь – одно в другое превращалось.

194 Созвездье Лебедя несло руль мозга, памяти весло.

Цветы гремучие всходили, деревья темные качались.

Пастух задумался.

«Конечно,– думал он,– я прав, случилось что-то.

Почему земля кругом похолодела? И я дыхание теряю, и все мне стало безразлично?» – сказал и лег в траву.

«Теперь я понял,– прибавил он,– пропало небо.

О небо, небо, то в полоску, то голубое, как цветочек, то длинное, как камыши, то быстрое, как лыжа.

Ну, человечество! Дыши! Задохнемся, но все же мы же найдем тебя, беглянку, не скроешься от нашей погони!» Сказал. И лег в землянку, сложив молитвенно ладони.

Хлебников (проезжая на бумажке) И что же, небо возвратилось? Утюгов Да. Это сделал я.

Я влез на башню, взял веревку, достал свечу, поджег деревню, открыл ворота, выпил море, завел часы, сломал скамейку – и небо, пятясь по эфиру, тотчас же в стойло возвратилось.

X i о б н и к о в (скача в акведуке) А ты помнишь, день-то хлябал, а ты знаешь, ветром я был.

7* 195 Утюгов (размахивая примусом) Бап боп батурай! Держите этого скакуна! Держите, он сорвет небо! Кокен, фокен, зокен, мокен! Из открытых пространств слетал тихо Земляк, держа под мышкой Лебедя Земляк подлетает к крышам На одной ил крыш стоит /конская статуя.

Она хватает Земляка и делает его тяжелым Земляк смотрит в небеса, где он только что был Земляк. Вот ведь откуда прилетел! Утюгов (высовываясь из окна). Вам не попадался скакун? Земляк. А каков он из себя? Утюгов. Да так, знаете, вот такой, с таким вот лицом.

Земляк. Он скакал на карандаше? Утюгов. Ну да-да-да, это он и есть! Ах, зачем вы его не задержали! Ему прямая дорога в ГПУ. Он…

Я лучше умолчу. Хотя нет, я должен сказать. Понимаете? я должен это выговорить. Он, этот скакун, может сорвать небо.

Земляк. Небо? Ха-ха-ха! и! е! м. м. м. Фо-фо-фо! Гы-гы-гы. Небо сорвать! А? Сорвать небо! Фо-фо-фо! Это невозможно. Небо, гы-гы-гы, не сорвать. У неба сторож, который день и ночь глядит на небо. Вот он! Громоотвод.

Кто посмеет сорвать небо, того сторож проткнет. Понимаете? Утюгов. А что это вы держите под мышкой? Земляк. Это птичка. Я словил ее в заоблачных высотах.

Утюгов. Постойте, да ведь это кусок неба! Караул! Бап боп батурай! Ребята, держи его! На зов Утюгова бежали ›же Николай Иванович и Аменхотеп. Ибис в руках Николая Ивановича почувствовал облегчение, что никто не рассматривает его устройс

тво под хвостом, и наслаждался ощущением передвижения в пространстве, так как Николай Иванович бежал довольно быстро. Ибис сощурил глаза и жадно глотал встречный воздух.

– Что случилось? Где! Почему?! – кричал Николай Иванович.

196 – Да вот,– кричал Утюгов,– этот гражданин спер кусок неба и уверяет, что несет птицу.

– Где птица? Что птица? – суетился Николай Иванович.– Вот птица! – кричал он, тыча ибиса в лицо Утюгова.

Земляк же стоял у стены, крепко схватив руками Лебедя и ища глазами, куда бы скрыться.

– Разрешите,– сказал Аменхотеп.– Я все сейчас сделаю. Где вор? Вот ведь время-то. А? Только и слышишь, что там скандал, тут продуктов не додали, там папирос нет… Я, знаете ли, на Лахту ездил, так там дачники сидят в лесу, и прямо сказать стыдно, что там делается. Сплошной разврат.

– Кокен, фокен, зокен, мокен! – не унимался Утюгов.– Что нам делать с вором? Давайте его приклеим к стене. Клей есть? – А что с ним долго церемониться,– сказал проходящий мимо столяр-сезонник, похлебывая на ходу одеколонец.– Таких бить надо.

– Бей! Бей! Бап боп батурай! – крикнул Утюгов.

Аменхотеп и Николай Иванович двинулись на Земляка.

Власть Клох прох мапхалуа.

Опустить агам к ногам! Покой. Останавливается свет Все, кто спал, просыпаются. Между прочим, просыпается советский чиновник П о д.х е л у к о в.

Подхелуков смотрит в окно На улице дудит в рожок продавец керосина Подхелуков. Невозможно спать. В этом году нашествие клопов. Погляди, как бока накусали.

Жена Подхелукова (быстро сосчитав, сколько у нее во рту зубов, говорит со свистом). Мне уики – сии – ли – ао.

Подхелуков. Почему же тебе весело? Жена Подхелукова (обнимая Аменхотепа).

Вот мой любовник! Подхелуков. Фу, какая мерзость! Он в одних только трусиках… (Подумав.) И весь потный.

Аменхотеп испуганно глядит на Подхелукова и прикрывает ладошками грудь.

197 Власть Фы а фара. Фо.

(Берет Земляка за руку и уходит с ним на ледник.) На леднике, на леднике морел сидит в переднике.

Каха ваха.

Власть говорит' мсан клих дидубей.

Земляк поет: я вижу сон.

Власть говорит: ганглау чех.

Земляк поет: но сон цветок.

Власть говорит: сворми твокуц.

Земляк поет: теперь я сплю.

Власть говорит: опусти агам к ногам.

Земляк лепечет: лили бай.

Рабинович, тот, который лежал под кроватями, который не мыл ног, который насиловал чужих жен,– открывает корзинку и кладет туда ребенка. Ребенок тотчас же засыпает и из его головы растет цветок Кухи вика Опять глаза покрыл фисок и глина мы снова спим и видим сны большого млина 17 августа 1930 1. Однажды Андрей Васильевич шел по улице и потерял часы. Вскоре после этого он умер. Его отец, горбатый, пожилой человек, целую ночь сидел в цилиндре и сжимал левой рукой тросточку с крючковатой ручкой. Разные мысли посещали его голову, в том числе и такая: жизнь – это Кузница.

2. Отец Андрея Васильевича по имени Григорий Антонович, или, вернее, Василий Антонович, обнял Марию Михайловну и назвал ее своей владычицей. Она же молча и с надеждой глядела вперед и вверх. И тут же паршивый горбун Василий Антонович решил уничтожить свой горб.

198 3. Для этой цели Василий Антонович сел в седло и приехал к профессору Мамаеву. Профессор Мамаев сидел в саду и читал книгу. На все просьбы Василия Антоновича профессор Мамаев отвечал одним словом: «Успеется». Тогда Василий Антонович пошел и лег в хирургическое отделение.

4. Началась операция. Но кончилась она неудачно, потому что одна сестра милосердия покрыла свое лицо клетчатой тряпочкой и ничего не видела и не могла подавать нужных инструментов. А фельдшер завязал себе рот и нос, и ему нечем было дышать, и к концу операции он задохнулся и замертво упал на пол. Но самое неприятное – это то, что профессор Мамаев второпях забыл снять с пациента простыню и отрезал ему вместо горба что-то другое – кажется, затылок. А горб только потыкал хирургическим инструментом.

5. Придя домой, Василий Антонович до тех пор не мог успокоиться, пока в дом не ворвались испанцы и не отрубили затылок кухарке Андрюшке.

6. Успокоившись, Василий Антонович пошел к другому доктору, и тот быстро обрезал ему горб.

7. Потом все пошло очень просто. Мария Михайловна развелась с Василием Антоновичем и вышла замуж за Бубнова.

8. Бубнов не любил своей новой жены. Как только она уходила из дома, Бубнов покупал себе новую шляпу и все время здоровался со своей соседкой Анной Моисеевной. Но вдруг у Анны Моисеевны сломался один зуб, и она от боли широко открыла рот. Бубнов задумался о своей биографии.

9. Отец Бубнова, по имени Фы, полюбил мать Бубнова, по имени Хню. Однажды Хню сидела на плите и собирала грибы, которые росли около нее. Но он неожиданно сказал так: – Хню, я хочу, чтобы у нас родился Бубнов.

Хню спросила: – Бубнов? Да, да? – Точно так, ваше сиятельство,– ответил Фы.

199 10. Хню и Фы сели рядом и стали думать о разных смешных вещах и очень долго смеялись.

11. Наконец у Хню родился Бубнов.

(1931) Едет трамвай. В трамвае едут 8 пассажиров. Трое сидят: двое справа и один слева. А пятеро стоят и держатся за кожаные вешалки: двое стоят справа, а трое слева. Сидящие группы смотрят друг на друга, а стоящие стоят друг к другу спиной. Сбоку на скамейке стоит кондукторша. Она маленького роста, и если бы она стояла на полу, ей бы не достать сигнальной веревки.

Трамвай едет, и все качаются.

В окнах проплывают Биржевой мост, Нева и сундук.

Трамвай останавливается, все падают вперед и хором произносят: «Сукин сын!» Кондукторша кричит: «Марсово поле!» В трамвай входит новый пассажир и громко говорит: «Продвиньтесь, пожалуйста!» Все стоят молча и неподвижно. «Продвиньтесь, пожалуйста!» – кричит новый пассажир. «Пройдите вперед: впереди свободно!» – кричит кондукторша. Впереди стоящий пассажир басом говорит, не поворачивая головы и продолжая глядеть в окно: «А куда тут продвинешься – что ли на тот свет?» Новый пассажир: «Разрешите пройти».

Стоящие пассажиры лезут на колени сидящим, и новый пассажир проходит по свободному трамваю до середины, где и останавливается. Остальные пассажиры опять занимают прежнее положение. Новый пассажир лезет в карман, достает кошелек, вынимает деньги и просит пассажиров передать деньги кондукторше. Кондукторша берет деньги и возвращает обратно билет.

(1930) 200 О ЯВЛЕНИЯХ И СУЩЕСТВОВАНИЯХ № 1 Художник Микель Анжело садится на груду кирпичей и, подперев голову руками, начинает думать. Вот проходит мимо петух и смотрит на художника Микеля Анжело своими круглыми, золотистыми глазами. Смотрит и не мигает. Тут художник Микель Анжело поднимает голову и видит петуха. Петух не отводит глаз, не мигает и не двигает хвостом. Художник Микель Анжело опускает глаза и замечает, что глаза что-то щиплет. Художник Микель Анжело трет глаза руками.

А петух не стоит уж больше, не стоит, а уходит, уходит за сарай, за сара*й на птичий двор, на птичий двор к своим курам.

И художник Микель Анжело поднимается с груды кирпичей, отряхает со штанов красную кирпичную пыль, бросает в сторону ремешок и идет к своей жене.

А жена у художника Микеля Анжело длинная-длинная, длиной в две комнаты.

По дороге художник Микель Апжело встречает Комарова, хватает его за руку и кричит: «Смотри!» Комаров смотрит и видит шар.

«Что это?» – шепчет Комаров.

А с неба грохочет: «Это шар».

«Какой такой шар?» – шепчет Комаров.

А с неба грохот: «Шар гладкоповерхностный!» Комаров и художник Микель Анжело садятся в траву, и сидят они в траве, как грибы. Они держат друг друга за руки и смотрят на небо. А на небе вырисовывается огромная ложка. Что же это такое? Никто этого не знает. Люди бегут и застревают в своих домах.

И двери запирают, и окна. Но разве это поможет? Куда там! Не поможет это.

Я помню, как в 1884 году показалась на небе обыкновенная комета величиной с пароход. Очень было страшно. А тут – ложка! Куда комете до такого явления.

Запирать окна и двери! Разве это может помочь? Против небесного явления доской не загородишься.

У нас в доме живет Николай Иванович Ступин, у него теория, что все – дым. А по-моему, не все дым. Может, и дыма-то никакого нет. Ничего, может быть, нет. Есть одно только разделение. А может быть, и разделения-то никакого нет. Трудно сказать.

201 Говорят, один знаменитый художник рассматривал петуха. Рассматривал, рассматривал и пришел к убеждению, что петуха не существует.

Художник сказал об этом своему приятелю, а приятель давай смеяться. Как же, говорит, не существует, когда, говорит, он вот тут вот стоит и я, говорит, его отчетливо наблюдаю.

А великий художник опустил тогда голову и как стоял, так и сел на груду кирпичей.

все 18 сентября 1934 О ЯВЛЕНИЯХ И СУЩЕСТВОВАНИЯХ JV» 2 Вот бутылка с водкой, так называемый спиртуоз.

А рядом вы видите Николая Ивановича Серпухова.

Вот из бутылки поднимаются спиртуозные пары.

Поглядите, как дышит носом Николай Иванович Серпухов. Поглядите, как он облизывается и как он щурится. Видно, ему это очень приятно, и главным образом потому, что спиртуоз.

Но обратите внимание на то, что за спиной Николая Ивановича нет ничего. Не то чтобы там не стоял шкап, или комод, или вообще что-нибудь такое,– а совсем ничего нет, даже воздуха нет. Хотите верьте, хотите не верьте, но за спиной Николая Ивановича нет даже безвоздушного пространства, или, как говорится, мирового эфира. Откровенно говоря, ничего нет.

Этого, конечно, и вообразить себе невозможно.

Но на это нам плевать, нас интересует только спиртуоз и Николай Иванович Серпухов.

Вот Николай Иванович берет рукой бутылку со спиртуозом и подносит ее к своему носу Николай Иванович нюхает и двигает ртом, как кролик Теперь пришло время сказать, что не только за спиной Николая Ивановича, но впереди – так сказать, перед грудью – и вообще кругом нет ничего. Полное отсутствие всякого существования, или, как острили когда-то, отсутствие всякого присутствия.

202 Однако давайте интересоваться только спиртуозом и Николаем Ивановичем.

Представьте себе, Николай Иванович заглядывает вовнутрь бутылки со спиртуозом, потом подносит ее «к губам, запрокидывает бутылку донышком вверх и выпивает, представьте себе, весь спиртуоз.

Вот ловко! Николай Иванович выпил спиртуоз и похлопал глазами. Вот ловко! Как это он! А мы теперь должны сказать вот что" собственно говоря, не только за спиной Николая Ивановича или спереди и вокруг только, а также и внутри Николая Ивановича ничего не было, ничего не существовало.

Оно, конечно, могло быть так, как мы только что сказали, а сам Николай Иванович мог при этом восхитительно существовать. Это, конечно, верно. Но, откровенно говоря, вся штука в том, что Николай Иванович не существовал и не существует. Вот в чем штука-то.

Вы спросите: а как же бутылка со спиртуозом? Особенно куда вот делся спиртуоз, если его выпил несуществующий Николай Иванович? Бутылка, скажем, осталась. А где же спиртуоз? Только что был, а вдруг его и нет. Ведь Николай Иванович не существует, говорите вы. Вот как же это так? Тут мы и сами теряемся в догадках.

А впрочем, что же это мы говорим? Ведь мы сказали, что как внутри, так и снаружи Николая Ивановича ничего не существует. А раз ни внутри, ни снаружи ничего не существует, то, значит, и бутылки не существует.

Так ведь? Но, с другой стороны, обратите внимание на следующее: если мы говорим, что ничего не существует ни изнутри, ни снаружи, то является вопрос: изнутри и снаружи чего? Что-то, видно, все же существует? А может, и не существует. Тогда для чего же мы говорим «изнутри» и «снаружи»? Нет, тут явно тупик. И мы сами не знаем, что сказать.

До свидания.

18 сентября 1934 все 203 Теперь я расскажу, как я родился, как я рос и как обнаружились во мне первые признаки гения. Я родился дважды. Произошло это вот как.

Мой папа женился на моей маме в 1902 году, но меня мои родители произвели на свет только в конце 1905-го, потому что папа пожелал, чтобы его ребенок родился обязательно на Новый год. Папа рассчитал, что зачатие должно произойти 1 апреля, и только в этот день подъехал к маме с предложением зачать ребенка.

Первый раз папа подъехал к моей маме 1 апреля 1903 года. Мама давно ждала этого момента и страшно обрадовалась. Но папа, как видно, был в очень шутливом настроении и не удержался и сказал маме: «С первым апреля!» Мама страшно обиделась и в этот день не подпустила папу к себе. Пришлось ждать до следующего года.

В 1904 году 1 апреля папа начал опять подъезжать к маме с тем же предложением. Но мама, помня прошлогодний случай, сказала, что теперь она уже больше не желает оставаться в глупом положении, и опять не подпустила к себе папу. Сколько папа ни бушевал, ничего не помогало.

И только год спустя удалось моему папе уломать мою маму и зачать меня.

Итак, мое зачатие произошло 1 апреля 1905 года.

Однако все папины расчеты рухнули, потому что я оказался недоноском и родился на четыре месяца раньше срока.

Папа так разбушевался, что акушерка, принимавшая меня, растерялась и начала запихивать меня обратно, откуда я только что вылез.

Присутствовавший при этом один наш знакомый студент Военно-медицинской академии заявил, что запихать меня обратно не удастся. Однако, несмотря на слова студента, меня все же запихать-то запихали, да второпях не туда.

Тут началась страшная суматоха.

Родительница кричит: «Подавайте мне моего ребенка!» А ей отвечают: «Ваш,– говорят,– ребенок нахо• дится внутри вас».– «Как! – кричит родительница.– Как ребенок внутри меня, когда я его только что родила!» – «Но, – говорят родительнице, – можег быть, вы ошибаетесь?» – «Как,– кричит родительни204 ца,– ошибаюсь! Разве я могу ошибаться! Я сама видела, что ребенок только что вот тут лежал на простыне!» – «Это верно,– говорят родительнице,– но, может быть, он куда-нибудь заполз». Одним словом, и сами не знают, что сказать родительнице.

А родительница шумит и требует своего ребенка.

Пришлось звать опытного доктора. Опытный доктор осмотрел родительницу и руками развел, однако все же сообразил и дал родительнице хорошую порцию английской соли. Родительницу пронесло, и таким образом я вторично вышел на свет.

Тут опять папа разбушевался, дескать, это, мол, еще нельзя назвать рождением, что это, мот, еще не человек, а скорее наполовину зародыш и что его следует либо обратно запихать, либо посадить в инкубатор.

И вот посадили меня в инкубатор.

25 сентября 1935 ИНКУБАТОРНЫЙ ПЕРИОД В инкубаторе я просидел четыре месяца. Помню только, что инкубатор был стеклянный, прозрачный и с градусником. Я сидел внутри инкубатора на вате.

Больше я ничего не помню.

Через четыре месяца меня вынули из инкубатора.

Это сделали как раз 1 января 1906 года.

Таким образом, я как бы родился в третий раз.

Днем моего рождения стали считать именно 1 января.

1935 ‹Я РЕШИЛ РАСТРЕПАТЬ ОДНУ КОМПАНИЮ…) Однажды я пришел в Госиздат и встретил в Госиздате Евгения Львовича Шварца, который, как всегда, был одет плохо, но с претензией на что-то.

205 Увидя меня, Шварц начал острить, тоже, как всегда, неудачно.

Я острил значительно удачнее и скоро в умственном отношении положил Шварца на обе лопатки.

Все вокруг завидовали моему остроумию, но никаких мер не предпринимали, так как буквально дохли от смеха. В особенности же дохли от смеха Нина Владимировна Гернет и Давид Ефимыч Рахмилович, для благозвучия называющий себя Южиным.

Видя, что со мной шутки плохи, Шварц начал сбавлять свой тон и наконец, обложив меня просто матом, заявил, что в Тифлисе Заболоцкого знают все, а меня почти никто.

Тут я обозлился и сказал, что я более историчен, чем Шварц и Заболоцкий, что от меня останется в истории светлое пятно, а они быстро забудутся.

Почувствовав мое величие и крупное мировое значение, Шварц постепенно затрепетал и пригласил меня к себе на обед.

Я решил растрепать одну компанию, что и делаю.

Начну с Валентины Ефимовны. Эта нехозяйственная особа приглашает нас к себе и вместо еды подает к столу какую-то кислятину. Я люблю поесть и знаю толк в еде.

Меня кислятиной не проведешь! Я даже в ресторан другой раз захожу и смотрю, какая там еда. И терпеть не могу, когда с этой особенностью моего характера не считаются.

Теперь перехожу к Леониду Савельевичу Липавскому. Он не постеснялся сказать мне в лицо, что ежемесячно сочиняет десять мыслей.

Во-первых, врет. Сочиняет не десять, а меньше.

А во-вторых, я больше сочиняю. Я не считал, сколько я сочиняю в месяц, но, должно быть, больше, чем он…

Я вот, например, не тычу всем в глаза, что я обладаю, мол, колоссальным умом. У меня есть все данные считать себя великим человеком. Да, впрочем, я себя таким и считаю.

Потому-то мне и обидно, и больно находиться среди людей, ниже меня поставленных по уму, и прозорливости, и таланту, и не чувствовать к себе вполне должного уважения.

Почему, почему я лучше всех? 206 Теперь я все понял: Леонид Савельевич – немец.

У него даже есть немецкие привычки. Посмотрите, как он ест. Ну чистый немец, да и только! Даже по ногам видно, что он немец.

Не хвастаясь, могу сказать, что я очень наблюдательный и остроумный.

Вот, например, если взять Леонида Савельева, Юрия Берзина и Вольфа Эрлиха и поставить их вместе на панели, то можно сказать: мал мала меньше.

По-моему, это остроумно, потому что в меру смешно.

И все-таки Леонид Савельевич – немец! Обязательно при встрече скажу ему это.

Я не считаю себя особенно умным человеком, и всетаки должен сказать, что я умнее всех. Может быть, на Марсе есть и умнее меня, но на земле не знаю.

Вот, говорят, Олейников очень умный. А по-моему, он умный, да не очень. Он открыл, например, что если написать «6» и перевернуть, то получится «9». А помоему, это неумно.

Леонид Савельевич совершенно прав, когда говорит, что ум человека – это его достоинство. А если ума нет, значит, и достоинства нет.

Яков Семенович возражает Леониду Савельевичу и говорит, что ум человека – это его слабость. А помоему, это уже парадокс. Почему же ум это слабость? Вовсе нет! Скорее крепость. Я так думаю.

Мы часто собираемся у Леонида Савельевича и говорим об этом. Если поднимается спор, то победителем спора всегда остаюсь я. Сам не знаю почему.. На меня почему-то все глядят с удивлением. Что бы я ни сделал, все находят, что это удивительно.

А ведь я даже и не стараюсь. Все само собою получается.

Заболоцкий как-то сказал, что мне присуще управлять сферами. Должно быть, пошутил. У меня и в мыслях ничего подобного не было.

В Союзе писателей меня считают почему-то ангелом.

Послушайте, друзья! Нельзя же в самом деле передо мной так преклоняться. Я такой же, как и вы все, только лучше.

207 Я слыхал такое выражение: «Лови момент!» Легко сказать, но трудно сделать. По-моему, это выражение бессмысленное. И действительно, нельзя призывать к невозможному.

Говорю я это с полной уверенностью, потому что сам на себе все испытал. Я ловил момент, но не поймал и только сломал часы. Теперь я знаю, что это невозможно.

Так же невозможно «ловить эпоху», потому что это такой же момент, только побольше.

Другое дело, если сказать: «Запечатлевайте то, что происходит в этот момент» Это совсем другое дело.

Вот например: раз, два, три! Ничего не произошло! Вот я запечатлел момент, в который ничего не произошло.

Я сказал об этом Заболоцкому. Тому это очень понравилось, и он целый день сидел и считал: раз, два, три! И отмечал, что ничего не произошло.

За таким занятием застал Заболоцкого Шварц.

И Шварц тоже заинтересовался этим оригинальным способом запечатлевать то, что происходит в нашу эпоху, потому что ведь из моментов складывается эпоха.

Но прошу обратить внимание, что родоначальником этого метода опять являюсь я. Опять я! Всюду я! Просто удивительно! То, что другим дается с трудом, мне дается с легкостью! Я даже летать умею. Но об этом рассказывать не буду, потому что все равно никто не поверит.

Когда два человека играют в шахматы, мне всегда кажется, что один другого околпачивает. Особенно если они играют на деньги.

Вообще, мне противна всякая игра на деньги. Я запрещаю играть в своем присутствии.

А картежников я бы казнил. Это самый правильный метод борьбы с азартными играми.

Вместо того чтобы играть в карты, лучше бы собрались да почитали бы друг другу морали.

А впрочем, морали – скучно. Интереснее ухаживать за женщинами.

208 Женщины меня интересовали всегда. Меня всегда волновали женские ножки, в особенности выше колен.

Многие считают женщин порочными существами.

А я нисколько! Наоборот, даже считаю их чем-то очень приятными.

Полненькая, молоденькая женщина! Чем же она порочна? Вовсе не порочна! Вот другое дело дети. О них говорят, что они невинны. А я считаю, что они, может быть, и невинны, да только уж больно омерзительны, в особенности когда пляшут. Я всегда ухожу оттудова, где есть дети.

И Леонид Савельевич не любит детей. Это я внушил ему такие мысли.

Вообще все, что говорит Леонид Савельевич, уже когда-нибудь раньше говорил я.

Да и не только Леонид Савельевич.

Всякий рад подхватить хотя бы обрывки моих мыслей. Мне это даже смешно.

Например, вчера прибежал ко мне Олейников и говорит, что совершенно запутался в вопросах жизни. Я дал ему кое-какие советы и отпустил. Он ушел осчастливленный мною и в наилучшем своем настроении.

Люди видят во мне поддержку, повторяют мои слова, удивляются моим поступкам, а денег мне не платят.

Глупые люди! Несите мне побольше денег, и вы увидите, как я буду этим доволен.

Теперь я скажу несколько слов об Александре Ивановиче.

Это болтун и азартный игрок. Но за что я его ценю, так это за то, что он мне покорен.

Днями и ночами дежурит он передо мной и только и ждет с моей стороны намека на какое-нибудь приказание. Стоит мне подать этот намек, и Александр Иванович летит как ветер исполнять мою волю.

За это я купил ему туфли и сказал: «На, носи!» Вот он их и носит.

Когда Александр Иванович приходит в Госиздат, 'то все смеются и говорят между собой, что Александр Иванович пришел за деньгами.

Константин Игнатьевич Дровацкий прячется под стол. Это я говорю в аллегорическом смысле.

209 Больше всего Александр Иванович любит макароны.

Ест он их всегда с толчеными сухарями, съедает почти что целое кило, а может быть, и гораздо больше.

Съев макароны, Александр Иванович говорит, что его тошнит, и ложится на диван. Иногда макароны выходят обратно.

Мясо Александр Иванович не ест и женщин не любит. Хотя иногда любит. Кажется, даже очень часто.

Но женщины, которых любит Александр Иванович, на мой вкус все некрасивые, а потому будем считать, что это даже и не женщины.

Если я что-нибудь говорю, значит, это правильно.

Спорить со мной никому не советую, все равно он останется в дураках, потому что я всякого переспорю.

Да и не вам тягаться со мною. Еще и не такие пробовали. Всех уложил! Даром, что с виду и говорить-то не умею, а как заведу, так и не остановишь.

Как-то раз завел у Липавских и пошел! Всех до смерти заговорил! Потом пошел к Заболоцким и там всех заговорил. Потом пошел к Шварцам и там всех заговорил. Потом домой пришел и дома еще полночи говорил! {1930-е гг.) Иван Яковлевич Бобов проснулся в самом приятном настроении духа. Он выглянул из-под одеяла и сразу же увидел потолок. Потолок был украшен большим серым пятном с зеленоватыми краями. Если смотреть на пятно пристально, одним глазом, то пятно становилось похоже на носорога, запряженного в тачку, хотя другие находили, что оно больше походит на трамвай, на котором верхом сидит великан.– а впрочем, в этом пятне можно было усмотреть очертания даже какого-то города. Иван Яковлевич посмотрел на потолок, но не в то место, где было пятно, а так, неизвестно куда; при этом он улыбнулся и сощурил глаза. Потом он вытаращил глаза и так высоко поднял брови, что лоб сложился, как гармошка, и чуть совсем не исчез, если бы Иван Яковлевич не сощурил глаза опять, и вдруг, будто устыдившись чего210 то, натянул одеяло себе на голову. Он сделал это так быстро, что из-под другого конца одеяла выставились голые ноги Ивана Яковлевича, и сейчас же на большой палец левой ноги села муха. Иван Яковлевич подвигал этим пальцем, и муха перелетела и села на пятку.

Тогда Иван Яковлевич схватил одеяло обеими ногами, одной ногой он подцепил одеяло снизу, а другую ногу он вывернул и прижал ею одеяло сверху, и таким образом стянул одеяло со своей головы. «Шиш»,– сказал Иван Яковлевич и надул щеки. Обыкновенно, когда Ивану Яковлевичу что-нибудь удавалось или, наоборот, совсем не выходило, Иван Яковлевич всегда говорил «шиш» – разумеется, не громко и вовсе не для того, чтобы ктонибудь это слышал, а так, про себя, самому себе. И вот, сказав «шиш», Иван Яковлевич сел на кровать и протянул руку к стулу, на котором лежали его брюки, рубашка и прочее белье. Брюки Иван Яковлевич любил носить полосатые. Но раз действительно нигде нельзя было достать полосатых брюк. Иван Яковлевич и в «Ленинградодежде» был, и в Универмаге, и в Пассаже, и в Гостином дворе, и на Петроградской стороне обошел все магазины. Даже куда-то на Охту съездил, но нигде полосатых 'брюк не нашел. А старые брюки Ивана Яковлевича износились уже настолько, что одеть их стало невозможно. Иван Яковлевич зашивал их несколько раз, но наконец и это перестало помогать.

Иван Яковлевич опять обошел все магазины и, опять не найдя нигде полосатых брюк, решил наконец купить клетчатые. Но и клетчатых брюк нигде не оказалось.

Тогда Иван Яковлевич решил купить себе серые брюки, но и серых нигде не нашел. Не нашлись нигде и черные брюки, годные на рост Ивана Яковлевича. Тогда Иван Яковлевич пошел покупать синие брюки, но, пока он искал черные, пропали всюду и синие и коричневые.

И вот наконец Ивану Яковлевичу пришлось купить зеленые брюки с желтыми крапинками. В магазине Ивану Яковлевичу показалось, что брюки не очень уж яркого цвета и желтая крапинка вовсе не режет глаз.

Но, придя домой, Иван Яковлевич обнаружил, что одна штанина и точно будто благородного оттенка, но зато другая просто бирюзовая и желтая крапинка так и горит на ней. Иван Яковлевич попробовал вывернуть брюки на другую сторону, но там обе половины имели тяготение перейти в желтый цвет с зелеными горошинами и имели такой веселый вид, что, кажись, вынеси такие 211 штаны на эстраду после сеанса кинематографа, и ничего больше не надо: публика полчаса будет смеяться. Два дня Иван Яковлевич не решался надеть новые брюки, но когда старые разодрались так, что издали можно было видеть, что и кальсоны Ивана Яковлевича требуют починки, пришлось надеть новые брюки. Первый раз в новых брюках Иван Яковлевич вышел очень осторожно. Выйдя из подъезда, он посмотрел раньше в обе стороны и, убедившись, что никого поблизости нет, вышел на улицу и быстро зашагал по направлению к своей службе. Первым повстречался яблочный торговец с большой корзиной на голове. Он ничего не сказал, увидя Ивана Яковлевича, и только когда Иван Яковлевич прошел мимо, остановился, и так как корзина не позволила повернуть голову, то яблочный торговец повернулся весь сам и посмотрел вслед Ивану Яковлевичу – может быть, покачал бы головой, если бы опять-таки не все та же корзина. Иван Яковлевич бодро шел вперед, считая свою встречу с торговцем хорошим предзнаменованием. Он не видал маневра торговца и утешал себя, что брюки не так уж бросаются в глаза. Теперь навстречу Ивану Яковлевичу шел такой же служащий, как и он, с портфелем под мышкой. Служащий шел быстро, зря по сторонам не смотрел, а больше смотрел себе под ноги.