Текст книги "Вино и мандрагора (СИ)"
Автор книги: Niole
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
========== 1. Не тревожьте кости по ночам ==========
– Костница? – Дита ошеломленно посмотрела на ухмыляющегося Яна. – Слушай, давай не будем, как-то мне не по себе от этих черепов…
Дита уже бывала в Костнице несколько лет назад, когда с подругой колесила по Чехии. Разумеется, две активные и веселые полячки не могли проехать Кутну Гору и одну из самых ее знаменитых туристических достопримечательностей. Уже тогда Дите показалось, что среди тысяч лучевых, локтевых, берцовых и прочих костей что-то движется. Вызывает неясное шуршание, похожее на невнятный шепоток, тот, что в фильмах ужасов предвещает какое-то жуткое событие. Женщина выскочила из церкви, когда ей привиделось, что костяной ворон со стародавнего герба слегка наклонил свою голову, словно пытаясь получше рассмотреть незваную гостью. Подруга только посмеялась, списав все на впечатлительность Диты, которая не могла смотреть даже фильмы, где кого-то расчленяют, кроваво убивают, или, не дай Бог, обижают маленьких детей. Но неприятное щемящее чувство, зародившееся тогда, не покинуло Диту и теперь, спустя три года…
– Не выдумывай, – Ян беззаботно улыбнулся и приобнял женщину. – Со страхами надо бороться, знаешь как говорят – клин клином вышибают.
– А можно его вышибать не на свидании? – Дита опасливо покосилась на церковь, которая показалась женщине приготовившимся к прыжку зверем, в ненасытной глотке которого уже зародилось довольное урчание. Только урчание скорее походило на сухой треск перекатывающихся костей.
Ян пристально посмотрел в глаза Диты своим фирменным взглядом, означавшим, что мужчина загорелся какой-то идеей, и его от нее уже не отговорить. Теплый летний ветер пролетел над головами пары, растрепав светлые волосы Яна, подхватил несколько преждевременно опавших листьев, закрутил их в живом танце и понес прочь от мрачной церквушки. Дите вдруг нестерпимо захотелось поменяться местами с одним из этих листочков.
– Милая, – Ян ласково улыбнулся и погладил щеку своей спутницы, – все будет хорошо, я же с тобой… Но нам надо идти, и если не хочешь сделать это ради меня, то пожалей хотя бы мои деньги. Знаешь, сколько я заплатил, чтобы нам открыли Костницу в это время?
– И стоило тратиться… – Дита потеребила серебряную сережку, сделанную в форме маленькой совы, выдохнула, перекрестилась и решительными шагами направилась к двери церкви.
– Вот это я понимаю! – радостно воскликнул Ян и игриво шлепнул женщину по заду.
– Нашел время! – Дита сердито хлопнула мужчину по руке: она не была слишком религиозна, но что-то ей подсказывало, что в этом месте лучше не заигрывать с высшими силами и не дразнить их.
Ян ничего не ответил, только обогнал женщину и распахнул перед ней тяжелую дверь.
Дита вошла под своды церкви, сразу оказавшись в цепких объятиях тяжелого застарелого запаха смерти. Смерть здесь была повсюду, смотрела на женщину из пустых глазниц каждого черепа, витала вокруг каждой зажженной свечи, переплетаясь с копотью и оплавившимся воском. В Костнице царил полумрак, а свет зажженных свечек метался из одного темного угла в другой, будто пытался спрятаться от чего-то невидимого, но хорошо ощутимого.
За спиной Диты что-то сухо щелкнуло. Женщина резко обернулась, но это был всего лишь Ян. Мужчина держал в руках бутылку вина, несомненно, припрятанную здесь заранее: в пробке торчал штопор.
– Амароне, – Ян продемонстрировал Дите этикетку, – говорят, что это вино не оставляет женщин равнодушными, – мужчина понизил голос, очевидно, пытаясь придать происходящему атмосферу некой таинственности.
Возможно, это ему удалось бы, если бы Дита стояла не посреди мрачного полутемного зала, окруженная сотнями различных частей тел погибших много лет назад от чумного мора, а, например, в винном погребе старинного особняка с богатой мистической историей.
– Это не то место, где нужно пить, – процедила женщина, ощущая нарастающее напряжение: шуршание между костей усиливалось, будто то, что здесь обитало, выражало свое недовольство.
Видимо, Дита изменилась в лице, потому что Ян замер, глядя на нее так, словно видел впервые. Он выглядел ужасно глупо, разодетый в дорогие светлые вещи, с бутылкой знаменитого вина – такое буйство жизни среди царства вечного покоя.
– Да что с тобой? Здесь нет ничего страшного, – мужчина подошел к Дите и попытался обнять ее. – Надо бояться живых, а не… Да что ты делаешь!
Отстраняясь, женщина выбила бутылку из рук Яна. Мужчина отпрыгнул в сторону, видимо, пытаясь спасти от вина светлые туфли, но это было лишним: бутылка не упала, а вино не разлилось. Она зависла в нескольких дюймах от каменного пола Костницы, а затем стремительно полетела вверх, где со звоном врезалась в потолок. За спиной у Диты раздался скрип и душераздирающий треск, свечи разом погасли. Тьма, до сих пор крадущаяся вдоль заваленных костями стен, совершила головокружительный прыжок и накрыла женщину с головой. Звал ее Ян или нет, Дита уже не слышала: вместе с темнотой на нее душной волной накатила звенящая тишина. Внезапно ее словно невидимым крюком зацепило под живот и рвануло куда-то вверх, прямо к потолку проклятой церкви.
***
Громко стрекотали цикады. Дита рискнула открыть один глаз, затем второй – ничего ужасного не произошло. Вокруг дышала спокойствием ясная летняя ночь, наполненная запахом душистых летних трав, шелестом листвы и мягким лунным светом, играющим серебром на цветущих однолетниках. Не было ни костей, ни давящей темноты, ни жуткой церкви и, что самое странное, нигде не было видно Яна. Дита просто стояла посреди цветущего луга, совершенно дикого и безлюдного луга.
– Ян… – хрипло позвала женщина, не решаясь повысить голос.
Никто не ответил. По небу неспешно плыли темно-серые облака, окруженные белесым мерцанием. Стремительно пронеслась летучая мышь.
Дита немного постояла, переминаясь с ноги на ногу и оправляясь от первого шока. Разумеется, все это было идиотским розыгрышем ее парня. Яну впору было выписать отдельную премию за неуемную фантазию в изобретении всяческих штук, от которых обычно страдали его друзья. Теперь, видимо, настал и черед Диты. Растерянность и испуг в душе женщины быстро сменились типичной бабской яростью, она набрала в грудь побольше воздуха и заорала, что было сил:
– ЯН!!!
Ее вопль вызвал определенный переполох среди местной фауны: какая-то мелкая зверушка, шелестя травой, торопливо рванула прочь; громко заорала и вспорхнула из невидимого гнезда крупная птица. Вот только ответа не было.
– Ну Ян, сукин сын! – женщина принялась вертеться вокруг своей оси и всматриваться в ночь, силясь рассмотреть огни Кутной Горы (ну не мог же в самом деле, этот негодяй вывезти ее слишком далеко от города). – Попадись мне только, мерзавец! Никакого секса! Год!
Как и следовало ожидать, страшная угроза не напугала ни Яна, ни его подельников, которые наверняка были, иначе кто бы набросил на голову Диты тот мешок, или что это было? Перед глазами женщины снова возникла Костница, наполненная страшными потусторонними шорохами и треском, а потом вспомнилась бутылка. «Какой-то трюк, наверняка, – попыталась утешить себя Дита, старательно прогоняя из головы картины страшной церкви. – Наверное, Виола рассказала ему, как я испугалась в прошлый раз, вот этот мерзавец и решил так жутко подшутить». Огней города тоже было не видать, как не было и шума проезжающих машин, света фар или любых других признаков цивилизации. Постояв на месте некоторое время, женщина решила двигаться вперед. В конце концов, она дойдет до какой-то проселочной дороги и поймает попутку, вернется в город и даст Яну по блондинистой голове так, что проклятый чех надолго запомнит этот удар. На всякий случай Дита проверила карманы джинсов, которые, само собой, оказались пусты. Мобильный, деньги и документы она оставила в машине своего парня. Так, тихо ругаясь про себя, и радуясь тому, что она додумалась надеть балетки вместо красивых босоножек на каблуках, которые купил для нее Ян, Дита двинулась наугад по сочно похрустывающей траве.
Подсохшие побеги, невидимые в темноте, больно кололи ноги даже сквозь балетки. А когда Дита добралась до какой-то рощицы, состоящей из низкорослых деревьев с разлапистыми ветками, ей показалось, что среди черных стволов двигается какая-то тень. Женщина ускорила шаг, несмотря на то, что блуждала, как ей казалось, уже несколько часов и порядочно устала, а когда в сумраке блеснули зеленым огнем два глаза и что-то курлыкнуло, припустила бегом.
Какой представитель чешской фауны мог иметь зеленые сверкающие глазищи и при этом издавать звук, похожий на курлыкание, Дита не знала и знать не хотела. Она просто бежала, вслушиваясь в ночь и собственное жутко громкое и хриплое дыхание. Зря она не послушала Яна и не пошла заниматься в тренажерный зал, когда он ее уговаривал… Неужели негодяй и это зеленоглазое чудище подстроил, чтобы посмотреть на то, как его девушка неуклюже побежит, не разбирая дороги? Внезапная догадка пришла одновременно с тем, как нога женщины угодила в невидимую ямку. Мир кувыркнулся, а неожиданно твердая земля соприкоснулась с лицом Диты. В глазах полыхнуло ослепительно-белым, а щеку обожгло, словно огнем. В руки впились сотни колючих стебельков, а колено отозвалось острой болью, когда угодило на мелкий камушек. Кое-как Дита оторвала себя от земли, но ноги наотрез отказались удерживать вес ее тела, и женщина обессиленно уселась прямо на траву. В конце концов, брезговать тем местом, по которому она уже поелозила собственной мордой, было глупо. Луна ярко светила, озаряя поэтичную картину: травы серебряными волнами колыхались, повинуясь воле ветра, звезды утопали в бесконечной синеве небес, а вместе с ними ввысь рвались и ярко-красные искры от костра. Дита почувствовала, как подбородок сам собой начал дергаться, нижняя губа скривилась, а из глаз хлынули слезы. Только в книгах бабы плачут, изящно уткнувшись в ладошки и вытирая редкие слезки. В жизни они ревут, воют дурниной, размазывая по красной роже потоки соленой воды вместе со слюной и иногда соплями. Дита так и ревела – с душой и придыханием, завывая не хуже раненого зверя, и ревела бы еще дольше, если бы до нее, наконец, не дошло, что искр без костра не бывает, а костра не бывает без людей.
Костер нашелся в неглубокой ложбинке, где он весело трещал, согревая окруживших его людей. Зареванная, грязная Дита, прихрамывая, принялась спускаться к людям, позабыв на радостях все слова на чешском, которые знала:
– Доброй ночи! – пролепетала она по-польски, стараясь стереть с лица и стряхнуть с одежды грязь. – Здравствуйте! Я попала в неприятности… Мне бы позвонить…
Люди, судя по всему, мужчины, уставились на женщину так, словно впервые видели существо женского пола. Дита, решив, что они ее не услышали, или недопоняли из-за того, что она обратилась к ним на польском, подошла поближе, оказавшись в круге света, отбрасываемого костром. Подошла и тут же пожалела… Это действительно оказались мужчины, человек шесть-семь, но какие! Бородатые, неопрятные, ряженые в какие-то многослойные лохмотья – эти личности таращились на Диту из-под нахмуренных бровей, и таращились как-то недобро. «Бездомные», – с ужасом подумала женщина, живо представляя себе нерадостные перспективы общения с такой толпой оборванных мужиков. Еще и нетрезвых, судя по стойкому винному духу, витавшему вокруг, и странного вида бурдюку, из которого отхлебнул один из отбросов общества.
– Ты кто такая? – резко спросил один из мужиков – чернобородый и широкоплечий. Одет он был почти нормально: в светлую свободную сорочку, заправленную в темные штаны, вот только на ногах у мужчины были громадные сапоги с раструбами, и это насторожило Диту.
А еще женщину напрягло то, что говорил странный тип не на чешском, а на польском. Да, с каким-то странным акцентом, но тем не менее. Это слегка приободрило ее, и, рассудив, что вежливость – пожалуй, лучшее, что она может себе позволить в этой ситуации, Дита попыталась улыбнуться:
– Вы простите, что я так вот влезла в ваш разговор, еще и в таком виде, но мне нужна помощь…
– Оно-то видно, что нужна, – мужик в сапогах встал, взял у одного из своих товарищей бурдюк и подойдя к Дите протянул его ей. – Ты хлебни, девка, а то на ногах едва стоишь.
Женщина дрожащими руками взяла бурдюк и осторожно понюхала его содержимое: запах оказался неутешительным.
– Простите, – она вернула странную емкость удивленному мужику, – но я не пью крепких напитков…
– Да разве ж оно крепкое? – подал голос еще один бродяга – седой, с морщинистым лицом и одним глазом, судя по грязной повязке, наискось пересекающей его физиономию. – Так, баловство, а не пойло. Не боись девка, это токма для сугреву годится. Пей, а то вона как ноги трусятся. И чего это ты в одном исподнем бегаешь? Чего, хахель обидел?
– А и правда, – чернобородый сделал шаг назад и окинул Диту оценивающим взглядом, – чего это ты так одета, будто прямиком из койки выпрыгнула?
Женщина недоуменно посмотрела на мужиков: слышать подобное относительно ее внешнего вида от тех, кто сам вырядился в тряпье, которому впору в музее пылиться было, по меньшей мере, странно. Она еще раз отряхнула свою тунику, которая еще вечером была приятного бледно-желтого цвета, посмотрела на запыленные джинсы и решив, что с ней-то все в порядке, осторожно обратилась к чернобородому:
– А что не так с моей одеждой? Вы поймите, у меня случилась неприятность и я осталась здесь без телефона и документов, но если вы поможете мне выйти к ближайшему населенному пункту и назовете свои имена, то мой жених несомненно наградит вас…
– Слышь, а не старовата ты для женитьбы-то? – насмешливо поинтересовался кто-то из присутствующих.
Дита оскорбленно уставилась туда, откуда донесся голос. Задать провокационный вопрос мог или лысый здоровяк, ряженый в кожаный жилет на голое тело, или молодой рыжеволосый парень, одетый в невообразимую хламиду. И тот, и тот недобро улыбались, рассматривая женщину.
– Чего это старовата? – ляпнула Дита, и тут же мысленно прокляла себя за несдержанность. Да, в прошлом году она с размахом отметила собственное тридцатилетие, но все уверяли ее, что это не приговор, а только новая стадия жизни, даже более интересная.
– Ну ты это… – рыжеволосый ткнул грязным пальцем куда-то в область головы женщины. – Ты седая вся…
Дита настороженно коснулась собственных волос и тут до нее дошло.
– Ой, нет, – весело рассмеявшись, сказала она парню, – это не седина, а краска. У меня мелирование.
«Прокрась прядки, освежи лицо, мелирование молодит», – уговаривала Диту Виола, сетуя не невыразительный русый цвет волос подруги. «Омолодилась», – сокрушенно подумала Дита, пообещав себе, что после возвращение домой самолично выкрасит Виолу в фиолетовый, чтобы знала, стерва, чего она присоветовала.
Однако, веселье женщины не только не передалось мужчинам, но и заставило их как-то напрячься. Чернобородый отступил от Диты подальше, а седой одноглазый притянул поближе вилы, до сих пор безобидно лежавшие на земле.
– Слышь, парни, так она больная, – уверенно заявил лысый.
– Как есть – блаженная, – согласился одноглазый. – И говорит как-то странно, будто шепелявит. Ты, милая, давай, топай отседова. Мы люди работящие, честные, ничего у нас для тебя нету…
А вот замечание по-поводу речи показалось Дите довольно уместным: мужики говорили на польском, но на каком-то странном, наполненном твердыми рычащими звуками, при этом часть слов заменяли немецкими, венгерскими, а в некоторых просто абсурдно переставляли буквы. Все это не сильно мешало пониманию, хотя и несколько затрудняло его.
– Да мне только телефон… – рассеянно пролепетала женщина, изумленная такой реакцией на вполне невинную фразу.
– И фелефон тебе, и краска на кубышке… Все тебе будет. Давай, топай, – оперевшись на вилы, одноглазый встал и несильно ткнул ошеломленную Диту древком.
– Слышь, может поможем? – нерешительно произнес чернобородый, когда женщина схватилась за живот, куда пришелся тычок и заревела. – Не годится больного человека посредь поля кидать.
– И куды мы с ней? – напыжился одноглазый, не обращая внимания на завывания. – Нам еще неделю тут батрачить, а я, знаешь ли, семь дней подле блаженной крутиться не намерен. А как беду на нас накликает? Упырей или еще чего… Слышь! А ну, заглохни, нам тут вою лишнего не надобно! – последние слова были адресованы рыдающей Дите.
Всхлипнув напоследок, женщина притихла, только спросила:
– Где дорога? И без вас выйду…
– Дорогу показать немудрено, – отозвался чернобородый, – вон там она, меньше сотни шагов, – широким жестом мужик указал направление.
Дорога действительно нашлась. Только была эта дорога совсем неправильной: без фонарей, столбов с проводами, машин и придорожных закусочных. Ни в одном из направлений не было видно ни огонька, кроме костра психических мужиков. «А кто сказал, что они не под наркотиками? – утешала себя Дита, двигаясь в наугад выбранном направлении. – Может, это мне еще повезло, что я так легко отделалась. Сейчас найду или ферму, или машину, и нормальные люди мне помогут. А может, и Яну хватит ума подобрать меня…». С такими мыслями, женщина уверенно шагала по пыльной грунтовке, окруженной шелестящим разнотравьем.
Только когда над полями забрезжил серый рассвет, выдернувший из темноты еще одну странную деталь пейзажа, а именно высокие синеватые горы, укутанные туманными шалями и снежными шапками, Дита обессиленно опустилась на обочину дороги и снова заплакала.
***
Ей не хотелось не то что идти, ей даже жить не хотелось. За ночной переход она в кровь изодрала руки, искусанные комарами, разбила к чертям проклятые балетки, которые выкинула бы, не будь дорога такой ухабистой и каменистой. Ноги, натертые обувью, не предназначенной для подобных марафонов, гудели от усталости, а подошвы пекли, будто их кто-то поджаривал. Падала Дита по меньшей мере трижды, каждый раз оставляя новые дырки на некогда красивых джинсах с вышивкой. И теперь она сидела, таращась на собственные окровавленные колени, растертые до ярко-красных волдырей ступни, воспаленные, припухшие предплечья, и гадала, чем же она заслужила такие вот лишения.
Солнце уже было высоко, а по небу летели легкие перистые облака, подгоняемые порывистым ветром, который прогнал докучливых комаров и высушил слезы женщины. Дите казалось, что она проглотила комок пыли, настолько пересохло у нее во рту и горле, а желудок с завидной регулярностью напоминал о том, что было бы неплохо что-то съесть. Она давно слышала, что где-то в высоких кустарниках, растущих по ту сторону пыльной дороги, журчит вода, но боролась с нарастающей жаждой мыслями о кишечных инфекциях и диффузном поносе. Но человек, как известно, раб своего организма, поэтому Дита все-таки поднялась и, постанывая, принялась продираться сквозь колючие кусты, покрытые узкими продолговатыми листьями.
Она уже видела поблескивающую воду, когда со стороны дороги до Диты донесся мужской голос:
– Я бы этого не делал. Место здесь нечистое, могут быть утопцы.
Женщина повернулась кругом, попутно оторвав здоровенный клочок от своей туники, и увидела, что со стороны дороги на нее пялятся верховые. Эти были одеты еще более странно, чем давешние мужики: в какие-то помятые и погнутые железки, шлемы с полями, тускло поблескивающими на солнце. А еще у всех них было оружие. Дита не была асом по части оружия, но даже она легко распознала рукояти мечей, торчащие из-за поясов мужчин, а за спинами у двоих виднелись прилаженные арбалеты.
– Я пить хочу, – пожаловалась она, надеясь, что ее абсолютно несчастный вид вызовет у мужчин хоть толику сочувствия.
Верховые, а их было пятеро, переглянулись.
– Выходи к нам, барышня, мы тебя напоим, – предложил один из них, видимо главный, поскольку одет он был почище, на нагруднике было меньше вмятин, чем у остальных, а на плечах красовался воротник из побитой жизнью лисьей шкуры.
Поколебавшись с полминуты, Дита решила, что хуже все равно не будет, и принялась выбираться из кустов обратно. Она сильно ошибалась.
Стоило женщине приблизиться к верховым, как тот, что был с воротником, ухватил ее за волосы и сильно потянул вверх. Дита вскрикнула от боли, но мужики только захохотали.
– Ты гля, Джакоб, она седая какая-то… – донеслось до женщины, безуспешно пытающейся вырвать волосы из стальной хватки.
– Ничего, – хохотнул Джакоб, сильно встряхнув Диту, от чего у той градом полились слезы из глаз, а руки сами собой опустились. – Главное, что задница ладная, а патлы, коли надо, обрежем и делов.
– Отпусти… – хрипло взмолилась женщина, но мерзавцы только рассмеялись.
Дита поднялась на цыпочки, чтобы хоть как-то уменьшить боль, но негодяй только повыше поднял руку, словно пытался скальпировать женщину.
– Сейчас уберем седину, Линдро, коли она тебя так смущает, – сквозь слезы Дита увидела, как в руке Джакоба появился здоровенный нож.
– Барышня просит отпустить ее.
Сила, с которой мерзавец тянул голову Диты вверх, поуменьшилась, и женщина смогла разглядеть троих всадников, появившихся словно из ниоткуда. На двоих сверкали бронзой и золотом латы. «Может, это реставраторы? – скользнула в сознании перепуганной Диты спасительная мысль. – Ролевики разыгрывают постановку! Сейчас меня отпустят и вручат какой-то подарок…». Идея была соблазнительной, но что-то подсказывало женщине, что так легко она не отделается.
– А если не отпустим, то что? – нахально спросил Джакоб, встряхнув Диту так, что у нее даже ноги слегка оторвались от земли.
– Тогда вы понесете заслуженную кару от рыцарей благодетельной княгини Туссента Анны-Генриетты – Мильтона де Пейрак-Пейрана и Пальмерина де Лонфаля!
– От винных бочек, состоящих на услужении у княгини-шлюхи? – вызывающе отозвался Джакоб, которого угроза совершенно не впечатлила.
– Ну, за это ты поплатишься, мерзавец! Клянусь цаплей!
Дита полетела в пыль именно в тот момент, когда земля затряслась от ударивших по ней подков. Оказавшись на земле, женщина откатилась в траву, спасаясь от мешанины лошадиных ног. Лязгнула сталь, раздались вскрики, но ничего этого Дита не могла рассмотреть из-за желтоватого марева, окружившего сцену сражения. Женщина протерла глаза и схватилась за голову, на которой, как ей казалось не осталось и живого места. «Точно реставраторы!» – подумала она, глядя как мутные из-за клубящейся пыли силуэты мечутся по дороге, скрещивая мечи.
И тут прямо к ее ногам упал Джакоб. Лицо мужчины пересекал косой кровоточащий разрез, а из чудовищной раны на шее булькала страшно-алая кровь. Дита успела только удивиться реалистичному гриму, когда на голову Джакоба наступило подкованное конское копыто. Глядя на растекающуюся по дороге мешанину из крови и мозгов, женщина сильно пожалела, что не смогла сразу потерять сознание.
========== 2. Рыцари, ведьмак и не очень прекрасная дама ==========
– Еще тошнит?
Дита подняла голову и посмотрела на стоящего над ней мужчину. Он точно не был ролевиком, просто потому, что не может ролевик быть таким натуральным и пугающим. Его одежда, преимущественно состоящая из сочетания грубой кожи, серых металлических пластин и кольчужных колец, сплошь была покрыта пылью и кровавыми потеками. Кровь была и на грубом, обветренном лице, на седых волосах, которые мужчина собрал на затылке в тугой хвост. За спиной человека виднелись рукояти двух мечей, один из которых он только что вытер от алых разводов об одежду того, что осталось от Джакоба.
– Уже нечем, – сипло ответила женщина.
Она по-прежнему сидела на траве, как и в начале боя, только теперь лошади мерзавцев разбрелись по округе, а сами негодяи лежали, присыпанные пылью. Дита старалась не смотреть, что стало с ее обидчиками, опасаясь, что ее снова вырвет.
– Давай, поднимайся, – мужчина протянул Дите руку, затянутую в кожаную перчатку с серебряными шипами на костяшках пальцев.
Женщина встала, чувствуя, как распрямляется скрученное в узел нутро.
Два рыцаря, закованные в сверкающие позолоченные доспехи, нашлись тут же: они, сняв шлемы и убрав их под мышки, осматривали поле боя. На породистых лицах застыла гордость и торжество, каких Дита еще не видела.
– Как вы, барышня? – участливо спросил один из них, заметив, что женщина встала. Рыцарь был средних лет, лысоват, зато с роскошными усами. Весь золоченый нагрудник покрывала россыпь алых пятнышек, но это бравого воина совершенно не занимало.
– Могло быть и лучше, – пробормотала женщина, рассеянно глядя на трупы.
Еще несколько минут назад эти люди были живыми: они говорили, грубо смеялись над ней, хотели отрезать ей волосы, потому что им не понравился их цвет… А теперь они превратились в куски кровоточащего мяса, валяющиеся под жарким летним солнышком посреди прекрасного пейзажа.
– Эти мерзавцы могли вас убить, клянусь цаплей! Я рад, что мы подоспели вовремя! – торжественно заявил второй рыцарь, тоже лысый, но с густыми бакенбардами. На его лбу выступила испарина, а доспех с левой стороны был слегка погнут.
Оба рыцаря уставились на женщину, очевидно, ожидая благодарственных речей, но Дита и соображала-то с большим трудом, что и говорить о связной речи, которой от нее, видимо, требовал этикет.
– Давайте отложим торжества на потом, – седовласый мужчина по-прежнему поддерживал Диту под руку. – Сейчас надо отъехать отсюда подальше, а то запах крови может приманить трупоедов и хищников.
– Пальмерину досталось, – заметил усатый рыцарь.
– Не настолько сильно, чтобы я не смог продержаться в седле еще пару часов, Мильтон, – отмахнулся второй воин, морщась. – Геральт прав, надо отъехать подальше от тел, а там видно будет. Даму, разумеется, берем с собой.
– Если она хочет, – пожал плечами седоволосый, которого рыцарь назвал Геральтом. – Плотва выдержит двоих, а мне было бы интересно послушать, как невооруженная полуголая женщина оказалась так далеко от жилья.
– Я поеду, – промямлила Дита, которой совсем не хотелось оставаться одной, и уж тем более одной среди кучи мертвых тел.
Мильтон нерешительно посмотрел на трупы и потеребил кончик уса:
– Может, оттащим их в сторону и сложим костер? Как-то не по-людски оставлять их так…
– А по-людски обижать беззащитную женщину? – возразил Пальмерин. Его голос звучал глухо из-за забрала шлема, который рыцарь уже успел натянуть на голову. – Жили как псы, как псы и умерли…
– Не надо обижать собак, – Геральт оставил Диту, подошел к ближайшему телу и перевернул его носком сапога.
Женщина почувствовала, как желудок снова сжался в болезненном позыве: голова трупа держалась на нескольких лоскутах кожи, а среди кровавого месива торчали пугающе белые кости позвоночника.
– Собаки лучше этих тварей, – как ни в чем не бывало продолжил седоволосый. – Но Мильтон прав, с дороги их надо оттащить.
Будто в полусне Дита наблюдала за тем, как трое мужчин оттащили тела и свалили их в придорожный овражек. Одну из лошадей мерзавцев, которая не убежала с остальными, испугавшимися боя, Пальмерин подвел к женщине:
– Думаю, что эта лошадь – достойная компенсация за то, что вам пришлось испытать по воле этих негодяев, милая девушка. И кобыле Геральта не придется нести двойную ношу.
Дита взяла крапчатую лошадку под уздцы и погладила жесткую пушистую гриву:
– Спасибо, – женщина даже открыла рот, чтобы сказать что-то еще, но из пересушенного горла вырвался невнятный хрип и она замолчала.
– У нас есть вино с собой, – рыцарь пристально посмотрел в лицо Диты, сквозь щель в шлеме, – может, выпьете? Оно поможет справиться с испугом.
Дита покачала головой:
– Я не пью спиртного, – слова давались с трудом, пересохший язык лип к небу и не хотел ворочаться.
– Пальмерин! – окликнул рыцаря Геральт, как раз в этот момент тащивший Джакоба, большая часть расплющенной головы которого так и осталась лежать, размазанная по дороге. – На седле у Плотвы фляга, красная такая, в ней вода. Дай барышне напиться.
Рыцарь что-то обиженно пробурчал, очевидно, отказ от вина был для него чем-то сродни оскорблению, но даже в такой ситуации побороть отторжение к алкоголю Дита не могла. Она с благодарностью приняла из рук Пальмерина объемистую флягу и с наслаждением напилась теплой воды, пусть и со странным привкусом чего-то запревшего и залежалого. На плечи женщины опустилось нечто грубое и тяжелое. Вздрогнув, она обернулась и увидела усатого Мильтона, набросившего на ее плечи колючий плащ грязно-белого цвета.
– Не стоит приличной женщине расхаживать полуголой, пусть и после таких несчастий, – наставительно сказал рыцарь. – В седло сами заберетесь? – несмотря на то, что воин был весь в крови и только что самолично помог прикончить пять человек, глаза у него были добрые, и смотрел он на Диту с почти отеческим сочувствием.
– Да, попробую, – уже нормальным голосом ответила женщина и, ухватившись одной рукой за седло, а второй за гриву крапчатой лошади, которую услужливо придержал для нее Мильтон, оказалась на спине животины.
Геральт последним закончил возиться с телами, но первым из мужчин вскочил в седло. Его рыжая рослая лошадь недовольно захрапела, когда всадник заставил ее подойти к крапчатой.
– Давай поводья, – Геральт требовательно протянул руку, и Дита послушно отпустила кожаный ремешок, за который только что взялась. – Ты держись за гриву, – седоволосый перекинул повод через голову дитыной лошади и сжал его в кулаке. – Надумаешь падать – кричи. Ехать будем недолго, если можешь говорить, то рассказывай, как ты здесь оказалась, еще и в таком виде. Чтобы время не терять.
Говорил мужчина отрывисто и быстро, при этом, он не моргая смотрел прямо в глаза женщины, от чего ей становилось жутковато.
– Было бы проще, если бы я знала, где я…
Геральт вздохнул, обернулся на рыцарей, которые уже тоже были в седлах, и легко ударил свою кобылу, которую он называл Плотвой, пятками в бока:
– Значит, не только ты будешь рассказывать, – пробормотал он.
***
К тому моменту, как Геральт объявил привал, Дита уже успела рассказать ему свою печальную историю, а заодно окончательно убедиться в том, что Ян не имеет никакого отношения к случившемуся. Ни Геральт, ни Мильтон, ни Пальмерин не имели не малейшего представления о том, что такое Кутна Гора и где находятся Чехия с Польшей, равно как и Дита, никогда не слышала ни о каком Туссенте.
Полуденное солнце уже начало припекать, когда они устроились возле небольшого озерца, со всех сторон заросшего камышами. Лошадей спутали в тени большой ивы, полощущей свои ветви в прозрачной воде, а сами расположились в низинке, заросшей сочной травкой.
Пальмерин де Лонфаль, странствующий рыцарь на службе княгини Туссента Анны-Генриетты, снял золоченый нагрудник, украшенный выгравированным на нем гербом, стащил через голову темно-синюю стеганку и явил свету устрашающего вида синяк, растекшийся на всю левую сторону его крепкого торса. Геральт присвистнул, узрев такое великолепие.
