Текст книги "Остров в океане"
Автор книги: Неонилла
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)
– Посмотри. Фанетей, кого я поймал! Настоящий поп, и ведь не боится. Были бы наши, давно нашли крысиную дыру и скрылись бы там. А этот крестом хочет остановить солдат. Я крест у него выбросил, и говорю: «Топай, святой отец, скройся где-нибудь, но попадешься снова – пристрелю!» А во время боя, смотрю – он руки сложил крестом и шатается среди наших солдат, агитирует, чтобы бросили оружие. Как он остался жив, удивляюсь?.. Что мне теперь с ним делать? – офицер самодовольно и нагло рассмеялся, поворачиваясь к священнику: – Я же тебе сказал, поп: увижу второй раз – убью, так что готовься к смерти! – и он приставил пистолет к виску старика.
Негромкий, но повелительный голос Омеаны прорезал воздух:
– Отпусти его! Скажи своим людям, Фанетей, пусть немедленно отпустят!
Фанетей неожиданно послушался:
– Отпусти святого отца, лейтенант.
– Да вы что, с ума сошли, Фанетей? Я же ему сказал, что… – начал он, но мощный удар Фанетея отбросил его в сторону, повалив стоящих рядом солдат.
– Не тебе говорить о чести, лейтенант!
Тот тут же вскочил и стал наступать на Фанетея:
– Не сходи с ума! Ты же сам хотел захватить замок. А эта прекрасная дама, я так понимаю, королева? Что же ты ждешь? Упустишь момент, больше не поймаешь золотую рыбку.
– Прекрати! – махнул рукой Фанетей. – Я сам тут решаю, что делать.
– Ты, наверное, считаешь себя победителем, не так ли? – вмешался Гуатр. – А остальные наши что – погибли все?
– Еще не все, но, наверное, тоже падут на родной земле. И в этом вините только себя и свое глупое упрямство. Да, да, вы виноваты сами! Я тоже христосец и прекращу кровопролитие, как только вы согласитесь подчиниться мне.
– Стать такими, как эти солдаты? – воскликнул Гуатр. – Да ты в своем уме, Фанетей?! Они же не хозяева своей жизни, данной Богом! С ними что хотят, то и делают те, у кого есть власть, А власть делает человека безумцем. Уходи по-хорошему, Фанетей, я тебе не позволю тронуть Омеану!
– Я не хочу крови, Гуатр! Ты здесь один, не считая старика-священника и целителя. Прикончить вас не займет много времени. Но я хочу мирно поговорить с Омеаной.
– Об этом и не мечтай, только через мой труп…
– Если ты так настаиваешь… – Фанетей достал пистолет.
– Остановись, Фанетей! Да у тебя совсем не осталось достоинства, ты меч променял на это дьявольское оружие! – сказала тихо королева.
– Послушай меня, Омеана. Если бы я хотел пролить здесь кровь короля, то давно бы так и сделал. Тем более, он в моих руках. Но только ты можешь остановить кровопролитие, только ты можешь успокоить народ. Стань моей женой, Омеана! Пока нам необходимы чужеземные солдаты, но потом власть будет в наших руках благодаря нашему богатству.
– Опять предательство? – презрительно сказала королева. – Сначала своих предал, теперь и тех, кого сюда привел, готов предать?
– За тебя, Омеана, я на все готов! Ты знаешь, как я тебя любил и люблю до сих пор, я не смог забыть тебя. Подумай только, что будет, если Камрин вернется? Ему ведь тоже не поздоровится.
– И ты хочешь устроить такую жизнь здесь, на своей родной земле?
– Нет, Омеана, не хочу. Я ошибался, но еще не поздно, все можно исправить. Будь моей женой, Омеана! – Фанетей опустился на колено, протягивая руки к королеве. – Подумай только: Камрин мог бы быть моим сыном…
– У тебя руки в крови, Фанетей. Слава Богу, что Камрин не твой сын. Ни одна сила не сможет меня разлучить с ним, пока сам Господь не разлучит. Образумься, Фанетей, останови солдат, и уходите отсюда.
В коридоре послышались крики:
– Эй, Фанетей! Что делать с пленными?
– Ведите их сюда!.. – речь Омеаны оборвалась наглыми и настойчивыми криками лейтенанта. В комнату ввалились несколько офицеров, толкая винтовками женщин и детей.
– Ба!.. Посмотрите, наш Фанетей на коленях, он просит милости, – воскликнул один из них с издевательским смехом.
Фанетей вскочил в бешенстве.
– Замолчите, не вам меня судить! Что вам здесь надо?
– Что с ними делать? – повторил вопрос майор, усмехаясь.
Пленные женщины и дети хотели приблизиться к Гуатру и Омеане, но солдаты преградили им путь.
– Они все молились – когда же им их Бог поможет, – с издевкой продолжал майор. – А я могу помочь тебе с твоей красавицей, Фанетей. Ты что-то долго с ней возишься. Смотри, как это надо делать…
Продолжая нахально смеяться, и, оттолкнув вставшего на его пути Гуатра, майор хотел обнять Омеану.
– Не смей даже притрагиваться к ней своими грязными руками! – взревел Фанетей.
– Да что ты, губернатор?! Я же тебе помогаю!
– Ах ты тварь! Я же сказал, убери свои грязные руки от нее! – Фанетей размахнулся здоровой рукой и одним ударом свалил майора на землю, прежде чем тот успел что-то ответить.
Рыча от злости, офицер вскочил на ноги:
– Не стояло бы за тобой наше государство. Фанетей, давно был бы покойником. Еще не родился человек, который бы ударил меня перед солдатами, – рявкнул переставший ухмыляться майор и выскочил из комнаты.
Фанетей прокричал ему вслед:
– Значит, уже родился!
Затем он повернулся к королеве и объявил:
– Ну, последнее слово за тобой, Омеана! Посмотри на женщин, детей, на еле живого короля… Скажи «да», и их никто не тронет, обещаю! Но если ответишь «нет», то в их смерти будешь виновата ты, и только ты.
– Ты не властен надо мной, презренный предатель! – вскричала Омеана. – Тебе нужна моя жизнь? Мое тело? Я его отдам тебе, но только не живым, а мертвым. Когда моя душа будет подниматься на руках ангела, холодное, безжизненное тело останется с тобой. Пусть оно тебе и повинуется. Я благодарна судьбе, что муж мой сейчас без сознания и не слышит твоих мерзких слов. Где же тот Фанетей, который когда-то протянул мне свою руку, обещая быть братом и добрым другом?..
– Сердцу не прикажешь. Все эти годы я был тебе братом и все эти годы я только и делал, что ждал и представлял, что просыпаюсь, а ты рядом со мной и я ласкаю твои волосы…
– Хватит, Фанетей! Если я и виновата во всех несчастьях, лучше возьму грех надушу, убью себя, но никогда не предам сына, короля и свой народ.
– Правильно, Омеана! Не слушай его. Если он хочет убить нас и невинных детей, пусть наша смерть будет на его совести, – поддержали королеву находившиеся здесь же христосцы. – Бог спасет наши души!
– Слышишь, Фанетей? Они тоже считают, что лучше принять смерть!
И такова была мощь и одержимость этих голосов, что Фанетей вновь почувствовал себя униженным и вновь стал угрожать:
– Прекрасно, и я начну с Тавына! Когда народ услышит о смерти их вожака, может, тогда успокоится?
В этот момент все услышали громкое конское ржание коня – видимо, солдаты громили конюшню и забирали лошадей.
– Это же голос Сураджа, – тревожно воскликнула Омеана.
И, правда, Сурадж влетел в зал, расталкивая солдат, потом встал на дыбы и громко заржал.
– Черт бы тебя побрал, лейтенант! – вскричал Фанетей. – Что за безобразие? Что делает здесь этот конь?
– Держите его! – кричал вбежавший следом офицер. – Это не конь, а зверь какой-то. Посмотри, какой конь, Фанетей! За него в Изавии не пожалеют денег на лучшем ипподроме!
Солдаты пытались усмирить животное, со свистом рассекая воздух хлыстами.
– Ага, – злорадно усмехнулся Фанетей, – мне это как раз на руку. Это же конь Камрина, и кажется, он по линии твоего Ягуара, Омеана. Я помню, когда ты подарила его Тавыну. Хороший конь! Такой породы ты нигде не найдешь, лейтенант, тем более, это конь самого принца. За него там, у вас, можно получить много денег.
– Вот это да! Я его заберу к себе! – обрадовавшийся лейтенант приказал тащить коня на улицу.
– Не торопись, – охладил его пыл Фанетей. – Не забывай, приказы здесь отдаю я. Моему терпению пришел конец, Омеана. Я знаю, как твой сын любит Сураджа, смотришь на него и представляешь Камрина, не так ли Омеана? Будешь моей женой? Да или нет?
– Нет, чтобы было тебе хорошо слышно, еще раз нет! Нет, подонок!
Но последние ее слова заглушил выстрел. Хрип вырвался из горла коня, он из последних сил рванул узду из рук оторопевшего солдата, порываясь ударить Фанетея копытами. На его сильной, блестящей черной груди не было видно раны, но второй выстрел свалил красавца на мраморный пол…
– Я не успел остановить мерзавца, – прошептал Гуатр после долгого молчания.
Все отворачивались друг от друга, скрывая слезы. Только Камрин смотрел на рассказчика сухими, горящими глазами, ожидая продолжения рассказа, и Гуатр заговорил вновь.
– Солдаты ударили меня прикладом по голове, только через несколько минут я очнулся. Сурадж был еще жив.
Омеана плакала, придерживая голову коня, она повторяла:
– Сурадж, ты хотел спасти нас вместо Камрина, он вернется к тебе, Сурадж. Никто не может вас разлучить.
Она со слезами посмотрела на целителя в надежде получить какую-нибудь надежду, но тот безнадежно покачал головой. Сурадж тихо лежал, время от времени его тело вздрагивало. Он всей грудью вобрал воздух, и крупные капли слез потекли из его потухающих глаз.
– Это очень низко, Фанетей! – произнес лейтенант, выйдя из оцепенения, и приставил пистолет к голове коня. – К сожалению, это сейчас единственное лечение от мук.
Выстрел оборвал и так угасающую жизнь Сураджа.
Омеана, схватив себя за волосы, рыдала. Арадана поспешила успокоить ее, никогда еще женщины не выглядели такими подавленными. Лейтенант вышел, приказав убрать труп коня.
Фанетей безумными взглядом проводил солдат, выполнявших распоряжение лейтенанта, затем достал из кармана пузырек с каким-то снадобьем и высыпал себе в рот – очевидно, он успел пристраститься принимать возбуждающие препараты за время своего пребывания в большом мире.
– Готов поспорить, с кем угодно, Омеана, что ты сейчас думаешь о сыне! – молвил он, скривив лицо. – Вполне возможно, он мог оказаться на месте Сураджа!
Омеана взглянула на Фанетея так, словно бы видел его впервые.
– Боже, и это тебя я могла называть своим братом?! – потрясенно сказала она. – Не думала, что ты можешь так низко пасть. Да ты просто болен, позволь мне тебе помочь. Отправь солдат назад, а целитель тебе даст успокоительное. Завтра тебе станет лучше.
– За меня не переживай, я спокоен. Дай обниму тебя. Давай уедем отсюда далеко-далеко. Я обещаю, что ты будешь счастлива со мной, будешь хозяйкой моей жизни, моей души!
– Не подходи! – отпрянула Омеана. – У тебя, похоже, уже души-то и не осталось!
Христосцы решительно выступили вперед, готовые защитить свою королеву, но Фанетей приставил меч к шее Тавына, лежавшего на диване и прошипел:
– Я не шучу, Омеана, брось свой платок передо мной, я его подниму, и мы с тобой уходим. Тогда твой Тавын и все остальные останутся живы.
– Ты хочешь обесчестить меня перед всеми, но ты опоздал, мой платок лежит на ране мужа. Я осушила его рану, так что свой платок я бросила перед Тавыном раньше. Я люблю его душой, телом и разумом. А если бы твоя любовь была настоящая, ты бы не причинил мне боли и не просил невозможного. Любящий человек никогда не позволит любимому испытывать боль и муки. Поэтому не говори о любви, предатель! Неужели ты думаешь, что я дам тебе возможность показать мне отрубленную голову Тавына, слезы детей и женщин?
– А кто же мне помешает? Уж не ты ли?
– Я, Фанетей! Я! Твоя рука никогда не коснется меня. Я возьму на себя грех раньше тебя, убью себя, чтобы не видеть невинную кровь, безумие твое. А на небесах Бог простит меня!
Она быстрым движением выхватила из-под складок одежды небольшой кинжал и вонзила себе в грудь. Это произошло столь неожиданно, что никто и глазом не успел моргнуть.
Обезумев, Фанетей бросился к упавшей Омеане.
– Нет! Нет! – не своим голосом закричал он. – Я этого не хотел!..
Даже солдаты замерли, пораженные трагизмом ситуации, не зная, что им делать.
Гуатр, целитель и остальные христосцы бросились к королеве, чтобы забрать ее от Фанетея, но тот кричал, чтобы все уходили и оставили его в покое с любимой. Он обнял ее и, целуя, поднял на руки.
И тут выступил вперед целитель:
– Оставь ее, Фанетей. Ты уже свое дело сделал. Дай мне последнюю возможность спасти ее.
В этот момент подоспел полковник. Увидев безжизненное тело королевы на руках Фанетея, он пробормотал:
– О, Боже! Что ты натворил, Фанетей?! Ты сошел с ума, этот проклятый наркотик делает тебя невменяемым.
Полковник хотел силой освободить Омеану из рук Фанетея, но тот оттолкнул его, не отпуская при этом королеву, и закричал:
– Подавитесь вы золотыми горами, всем тем, за чем сюда приехали. Мне они теперь ни к чему, мне не жить без моей Омеаны. Я хочу умереть только с ней! – Он сник, смотрел на безжизненное лицо королевы и повторял: – Как ты жестоко поступила, Омеана, со мной. Как мне жить без тебя? Я тоже уйду за тобой, ангел мой невинный…
Полковник попытался успокоить Фанетея:
– Послушай меня внимательно, Фанетей. Ты не можешь умереть, за твою жизнь я отвечаю перед президентом Изавии. Пусть врач осмотрит женщину, возможно, ей еще можно помочь. Потом ты уедешь с ней, никто не удержит тебя.
– Считаешь меня сумасшедшим, полковник? Она мертва! А если бы была жива, сейчас не находилась бы в моих объятьях. Она холодна, как иней, и даже мертвая отталкивает меня. Похороните ее здесь, на земле христосцев. Я знаю, это было ее последнее желание. Меня тоже похороните с ней, где-нибудь рядом, теперь мне нет смысла жить. Я тоже христосец и горжусь этим! – Фанетей с легкостью, одной рукой, уложил любимую женщину рядом с Тавыном и воскликнул: – А теперь уходите все…
В этот момент по знаку полковника солдаты скрутили обезумевшего Фанетея. Полковник подошел к бездыханной королеве и с сожалением сказал:
– Да, ей уже ничем нельзя помочь…
– Вы ошибаетесь, полковник, душа ее еще не вышла, кровь еще горяча, ее можно спасти, – возразил целитель. – Я удалил нож, положил на рану лекарство. Это ей поможет.
– Уходите, доктор, не обманывайте себя. Нож проник прямо в сердце, еще ни один человек после этого не выжил, даже если и кровь горячая.
– Зря ты не веришь в чудеса Господа, сын мой!
– Чудес не бывает, отец. Почему-то эти чудеса избегают находиться со мной с глазу на глаз.
– Пожалуй, вы правы, полковник. Чудеса не встречаются тем людям, которые не знают, для чего живут, и не знают, что такое счастье. Ты не знаешь такой простой истины, а когда узнаешь, то чудеса сами тебя найдут.
Фанетей поднял голову, прислушиваясь к словам врача.
– Как ты сказал? Омеана может жить? Сделай все возможное, спаси ее. Если она будет жить, я смогу измениться к лучшему.
– Ее нельзя трогать. Если бы ты не обезумел и не поступился честью, она не решилась бы себя убить, – заметил полковник.
– Кто бы говорил о чести! Что же вам нужно от нас, полковник? Грабить наш остров, потому что у нас есть богатство?
– Да не ты ли нас привел сюда, Фанетей? Ты теперь один из нас, – засмеялся полковник. – Ты же хочешь устроить здесь новую жизнь, чтобы весь мир стоял на коленях перед твоим богатством, прежде всего.
– Да, все так, но до выздоровления Омеаны я останусь здесь, потом силой возьму ее, и она будет моей. Первый раз не получилось, второй раз получится. Прикажи, чтобы в городе навели порядок. Больше не надо насилия. Замок я взял, король с королевой в моих руках. Постепенно христосцы меня поймут, мы станем хозяевами, а вы будете на нас работать, пока вы нам нужны.
– Ты слишком размечтался, Фанетей, – презрительно сказал полковник. – Сам заварил эту кашу, сам и будешь расхлебывать. А управлять такими, как ты, мы в Изавии умеем.
В этот момент, воспользовавшись тем, что солдаты, прислушиваясь к их разговору, ослабили захват, Фанетей молниеносным движением выхватил из кармана гранату. Истерически хихикая, он быстро проговорил:
– Уверен, что после нашей смерти жизнь изменится к лучшему, а может – к худшему. Омеана права, лучше принять смерть, взяв на душу грех, чем видеть страдания других.
– Ты этого не сделаешь! – воскликнул полковник, кидаясь к нему.
Стараясь предотвратить несчастье, он намеревался толкнуть всем своим весом Фанетея к окну, чтобы выбросить из зала вместе с гранатой на плиты двора, но Фанетей, поняв маневр, отстранился, и полковник по инерции полетел мимо, чуть сам не кувыркнувшись через подоконник.
В этот момент Фанетей не удержал гранату, она упала и подкатилась к кровати, где лежали король и Омеана, вокруг которых толпились и остальные хрстосцы. Все произошло внезапно, но Фанетей не растерялся. Бросившись на пол, он прикрыл своим телом грозное оружие. Последние слова, которые он успел крикнуть, были «Я все-таки христосец!»
Наверное, вся жизнь Фанетея, начиная с самых юных дней, всколыхнулась перед его мысленным взором. За доли секунд ему, вероятно, представилась поляна, дороги, которыми ходили они с Омеаной, веселые детские игры, молодежные турниры, где он пытался завоевать расположение девушки. Он безумно любил ее грустной и безнадежной любовью, и он действительно умер как христосец, спасая свою любовь и жизни своих братьев и сестер.
Взрывной волной всех отбросило в сторону, и многие потеряли сознание…
– Король и королева, все мы чудом остались живы, – продолжал Гуатр. – Я поднялся, но не смог и шага шагнуть, я просто оторопел от ужаса, в ушах у меня стоял звон, словно прямо в голове звонили колокола. Фанетея разорвало на части. Не буду описывать, какая картина предстала нашим глазам. Я закричал, взывая о помощи, но голоса своего не слышал. Наверное, внизу нас посчитали мертвыми, потому что после взрыва некоторое время никто не осмелился появиться в зале. Когда же прибежали солдаты, то они остановились в дверях, а глаза их выражали боль и страх.
Омеану и Тавына мы перенесли в другую комнату. Целитель после потрясения пришел в себя и оказал им необходимую помощь. Люди очистили зал и проветрили его. Надо сказать, что полковник, который отделался ушибами, приказал солдатам нам помогать.
Собрав то, что осталось от Фанетея, мы долго думали, что делать с ним. Стоит ли его хоронить, как христосца? Одни считают, что Фанетею нет места в этой земле, другие согласны с Тавыном, который полагает, что его надо похоронить по нашим обычаям. Три дня уже прошло после случившегося, а душа Фанетея не может найти себе покоя. Он умер, расплачиваясь за свои грехи, но, все-таки. своей смертью он спас не только Омеану, но и нас всех, и умер достойно.
Так закончил свой долгий и тяжелый рассказ Гуатр и, оглядев потрясенных слушателей, сказал королю:
– Им нужно отдохнуть, Тавын, и обдумать услышанное. Пусть люди сами решат, как отнестись к погребению Фанетея. У них головы, наверное, разболелись от моего рассказа, а души кровью обливаются.
Король согласно склонил голову. Он заметно устал – ранение давало себя знать. Тавын сказал, никак не комментируя рассказ Гуатра:
– Иди, сынок, идите и вы все, пора нам отдохнуть и подумать о судьбе наших близких, друзей, о поступках наших врагов. Мы приняли решение похоронить Фанетея на восходе солнца, в начале нового дня, новой жизни по нашему обычаю. Сынок, хочу тебя предостеречь: если ты сейчас не сможешь простить его, успокоить злобу в душе, она тебе не даст покоя никогда. Нам всем было тяжело, многие потеряли мать, отца, сестру или брата. Подумай об этом, сынок.
Камрин, потрясенный услышанным, молча ушел, за ним разошлись и остальные.
58
Афра не могла найти себе дома места, несмотря на утешения матери.
– Нет, – наконец решительно сказала она, – я не могу спокойно сидеть, сложа руки, зная, что Камрину сейчас очень больно. Я знаю, где его найти! – И, не задумываясь, направилась прямо в конюшню.
На дворе шел дождь, словно небо плакало, разделяя общее горе. Зайдя в конюшню, Афра увидела Камрина – он сидел у изгороди Сураджа, низко опустив голову. Девушка подошла к любимому и постаралась утешить его:
– Камрин, я искала тебя везде, за тобой пришла. Пойдем, ты можешь простудиться.
С неимоверным усилием он поднял голову, посмотрел ей в глаза и улыбнулся:
– Когда ты перестанешь оберегать меня, как маленького ребенка? Посмотри на себя, сама вся как мокрый цыпленок. Тебе больно видеть меня оскорбленным, абсолютно раздавленным? Я и сам страдаю оттого, что меня не было рядом, когда потребовалось защитить мать, отца и остальных. Я никому не позволил бы унизить мать. Сегодня за душу Фанетея молятся, завтра на рассвете похороны. Видишь, даже небо сердится на него. Мать его простила, благословила душу, но не знаю, смогу ли я поступить так же. Сколько невинных христосцев пролили из-за него кровь? Если ты пришла говорить мне, что нужно все забыть, лучше уходи прочь, Афра, пока я тебя не обидел, все горе не излил.
– Что ты, Камрин, позволь остаться с тобой! Ты прекрасно знаешь, что я здесь ради тебя. Я ведь знаю, как тебе плохо… – девушка подошла ближе и крепко обняла его.
Камрин хорошо сознавал, насколько он для нее дорог, и что Афра страдает вместе с ним. Не в силах больше сдерживаться, он смягчил тон.
– Ты всегда умела успокоить, – мягко сказал он. – Прости, если я нагрубил тебе. Смерть Сураджа просто потрясла меня… Невинное животное, мне так его не хватает, мы выросли вместе, он мне был другом. Я мог поговорить с ним по душам, он меня понимал, как человек. О чем не мог матушке сказать, спокойно делился с ним. Хорошо, что мать начинает выздоравливать, а то я совсем сошел бы с ума. Я очень люблю своих родителей. Как назло, и от Ангелы нет известий. А тут еще весь этот кошмар. Ты меня немного успокоила, но забыть случившееся я не в силах, оно навечно врезалось мне в память…
Всю ночь Камрин не мог сомкнуть глаз, беспокоясь за здоровье матери. Заглядывая к ней в спальню, он видел отца в глубокой тоске. Тавын выглядел совершенно беспомощным, жалким, и эта безнадежность пугала Камрина. Он не мог взглянуть в глаза отцу и каждый раз выходил из покоев с низко опущенной головой. Видеть всегда жизнерадостного, энергичного короля в такой безысходной грусти было непривычно и страшно.
Сумерки рассеивались, а дождь все лил, всю ночь напролет шумел и шумел он, до самого утра, и после короткой передышки вновь принялся поливать. Воздух был пропитан влагой.
Камрин пребывал полной нерешительности. «Наверное, все уже собрались на кладбище, – думал он. – Отец с молитвой отправляет Фанетея в последний путь. Неужели священник мог его простить?» Решив, наконец, что он должен там присутствовать, Камрин встал с кровати и, подойдя к окну, громко проговорил:
– Ну что ж, если люди простили его, то и Бог простит. И если все решили забыть боль, значит, я тоже должен.
Неотрывно всматриваясь в нависшие тучи, он не мог понять, почему небо так плачет: ему жаль Фанетея, или крови христосцев, или оно не хочет принять грешника, и держит на него обиду? И что-то вдруг шевельнулось в его душе, и он ясно понял: он – христосец, он – человек, а человек должен уметь прощать!
Камрин решительно набросил плащ и вскоре уже шагал по поросшим высокой травой и осенними цветами склонам, омываемым дождем.
Обряд погребения уже подходил к концу, когда Тавын увидел приближавшегося сына и, кивнув на стоявший радом с могилой гранитный крест, сказал:
– Установи его, сынок. Ты не успел бросить в его дом цветы и попрощаться, поставь тогда этот крест. Это будет означать, что ты его простил, и его душа будет спокойна. Я очень рад, что ты пришел, значит, мы с твоей матушкой вырастили не только достойного сына, но и разумного человека. Посмотри на его родителей, они убиты горем, и здесь дело не только в смерти сына, но и в понимании, в доброте и верности христосцев. Во всем, что произошло, они считают виноватыми себя. Но христосцы, уважающие обычаи, материнскую седину и верящие в любовь, доказали им, что они ни в чем не виноваты. Их Фанетей был тоже христосцем, несмотря на совершенное им безумие, на которое его попутал сатана, он смог умереть достойно. Конечно, по его вине погибло много людей, но он смог закрыть своим телом любимого человека.
– Народ собрался сюда не только из-за него, но и из уважения к его родителям, из уважения к нашей вере и любви к Иисусу Христу, – сказал священник, тихо подойдя сзади. – Простишь врага своего, будешь прощен и ты!
Камрин глубоко вздохнул и поклонился священнику. От волнения руки его дрожали, он чувствовал на себе пристальное внимание присутствующих. Подняв голову, юноша встретился взглядом с матерью Фанетея. В ее глазах сквозь боль светились доброта, горячая благодарность, любовь и восхищение за свой народ, но Камрин не нашел в себе сил ободряюще кивнуть ей и отвел взгляд.
Под оглашение молитвы и благословения священника стоявшие у могилы мужчины закрыли крышку гроба.
– Не торопись, прошу, отец Ранес! – в тишине прозвучал голос материи Фанетея.
Седоволосая, сгорбившаяся женщина, опираясь на трость, подошла ближе, подняла глаза, посмотрев на Камрина, потом на могилу сына.
– Я понимаю, у всех горе, – сказала она. – Вернее, это наше общее горе. Мне очень тяжело просить об этом, но я скажу. Отец Фанетея не хочет, чтобы я об этом говорила. Он не считает сына достойным христосцем, держит у себя его меч. Ты же знаешь, сынок, наши обычаи. Конечно, я не оправдываю его, но я мать и хочу, чтобы его душа полностью обрела покой. Ведь его простили все христосцы, даже король и королева. Дай Бог ей здоровья, Господи! Камрин, сынок, возьми меч Фанетея и своими руками вложи в гроб. Мы проводим его как христосца, а там Господь всех рассудит. Все же он умер, спасая жизнь королевы и остальных, значит, в минуту смерти душа его не забыла, что он христосец. Я уже старая, как и муж, и скоро Бог позовет нас к себе, там он и рассудит нас за наши поступки. Ты еще молод, Камрин, но когда создашь семью и будешь иметь детей, ты отдашь им всю свою любовь, и даже если они не будут достойны этого, то все равно будешь любить их бесконечно. Дай Бог тебе милосердия. Надеюсь, ты поймешь мать, которая смиренно просит тебя о снисхождении.
Потом она подошла к мужу.
– Дай, меч сына, – она протянула руки. – Отдай, добрый мой. Разве не видишь, никто не держит зла, отдай!
Отец Фанетея постоял, крепко сжимая губы, на его щеках играли желваки, а потом молча, дрожащей рукой, протянул меч жене, а та передала его Камрину. Тот хорошо понимал, что не имеет права отказывать матери, тем более что весь народ ей сочувствует.
– Конечно, матушка, ты права. Он действительно умер, как христосец, и в последнюю минуту изгнал из души сатану, – печально улыбнувшись, юноша поцеловал ее морщинистые, сухие руки. Опустившись на колени, Камрин приоткрыл крышку гроба и опустил туда меч.
Ритуал погребения завершился громкими молитвами. Все христосцы стояли на коленях, обращая взор к небу, усердно прося о прощении Фанетея и остальных погибших христосцев.
Полковник и его люди тоже присутствовали на погребении, но держались в стороне и лишь издалека наблюдали за всем происходящим. Осенив себя крестным знамением, они салютовали в честь погибших христосцев.
Камрин чувствовал позади себя теплый пристальный взгляд. Мать Фанетея подошла к нему и со всей материнской любовью и благодарностью поцеловала в лоб:
– Бог милосерден к тебе, сынок.
Впереди стояли отец Фанетея, Гуатр, Тавын, Арадана, Афра, несколько женщин и мужчин.
– Не благодари меня, матушка, сама же сказала: мы – христосцы. Ты совсем промокла, может мне отправить вас на повозке?
– Нет-нет, сынок! Я пойду с тобой, – сказала она, держа его под руку: – Пойдем.
Народ медленно стал расходиться. Неожиданно сзади раздался голос:
– Честь имею, матушка! Мы приносим свои соболезнования. Я понимаю, мы не должны были приходить, но мы тоже люди. Мы не по своей воле здесь. Дождь не перестанет, позвольте вам помочь – машины готовы. Позови своих людей, принц, пусть они тоже сядут.
– Да, сынок, дождь не перестанет, – сказала старая женщина. – Наверное, это плач наших христосцев. В этой земле ведь и ваши похоронены, чужеземец, за их души мы тоже молились. Мы, христосцы, постараемся забыть плохое. Иди домой, не мокни. Хотя где твой дом? Наверное, где-то далеко и тебя ждет мать, переживает за твою жизнь. Уезжайте, сынок, уезжайте отсюда совсем. Хватит крови. Ваша беда в том, что вы не хозяева своей жизни. А за нас не беспокойся. Никто не сядет в вашу машину, даже и не стоит просить.
Услышав эти слова, полковник молвил:
– Ну что ж, тогда мне здесь нечего делать, мы поедем. Будь здорова, мать.
– С Богом, сынок!
Полковник направился к машине, но остановился.
– Завтра зайди ко мне, Камрин. Нам нужно обо всем поговорить. Я буду ждать. – Он подошел к машине, поправил фуражку и скомандовал: – Поехали, лейтенант Марден.
Молодой офицер посетовал:
– Похоже, они нас ненавидят. Их предлагают подвезти, а они даже не смотрят!
– А ты ждал, что они бросятся к нам с цветами? Разве мы мало убили их людей?
– Но это война. Наши тоже погибли, и похоронены на чужой земле.
– Вот именно, на чужой! А кто нас сюда звал?
– Был же приказ!
– Да, в этом и есть наша общая беда, – вздохнул полковник. – Приказ! А ты обрати внимание, как они живут – без приказов и без проблем. У них единственная проблема – не обидеть друг друга. Поехали! – Он сел в кабину, с силой захлопнув дверцу.
Заурчали моторы, и машины через несколько минут скрылись за пеленой дождя.
