Текст книги "Что предназначено тебе… Книга вторая (СИ)"
Автор книги: neisa
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)
15
Выйдя с задней улицы у дома Доминико, Стефано первым делом проверил карманы плаща. В фильмах, идущих в салонах Манахаты, герои часто надевали чужие вещи по разным поводам – и всегда находили там если не ключ от банковского сейфа или древний артефакт, то крупная сумма денег была им обеспечена. Стефано тоже нашел деньги – мелочью собралось чуть меньше двух шиллингов, кроме них он стал обладателем рекламного флайера стриптиз-клуба и грязного носового платка. Он сомневался, что флайер или платок могут послужить пропуском на корабль – а что надо уносить ноги отсюда, он понимал очень хорошо. Денег же могло хватить добраться до порта и выпить кофе в зале отлета. Ему отчаянно были нужны деньги и документы. И он знал, где может их найти.
Любой не самый дорогой отель мог ему предложить на выбор тех, кто горит желанием расстаться и с тем, и с другим – подвыпившие туристы из других стран всегда пользовались повышенным вниманием мошенников и воров. Все свое они обычно носили с собой. А полиция Манахаты вряд ли работала лучше корсиканских коллег в этом вопросе – в этом Стефано был абсолютно убежден. Опрос, заявление, обращение в посольство, распространение сведений о паспорте – все это занимало по крайней мере неделю на Корсике, в Манахате, может, на пару дней меньше, учитывая техническое обеспечение.
Добравшись до туристического района, Стефано запахнул плащ получше, чтобы скрыть немного странную одежду на себе, и повернул к бару, который с началом вечера уже заполнялся людьми. До вступления сухого закона в силу оставалось чуть больше недели, и народ стремился вкусить плод, который скоро ему запретят.
Оглядев присутствующих и увидев минимум две уже хорошо загрузившиеся виски компании, говоривших с альбионским акцентом, Стефано нашел среди них человека, хоть как-то похожего на него цветом волос и возрастом – и отправился ждать к туалету. Через минут двадцать он понял, что не ошибся – его «двойник», покачиваясь и смеясь неизвестной шутке, направился как раз туда. Стефано встал и пошел за ним, в дверях слегка ударив по ногам туриста. Тот споткнулся, Стефано, извиняясь, подхватил его, помог устоять на ногах, подержал дверь и едва ли не помог зайти в кабинку. Парень отправился заниматься своими делами, а Стефано покинул бар. На улице он открыл бумажник, оказавшийся в кармане его плаща. Звали его теперь Арчибалд Койен, тридцати лет, уроженец Альбиона, в бумажнике был билет до туда и пара сотен фунтов. Оставалось всего-то сменить билет и сесть на корабль – и Стефано незамедлительно отправился в порт, на ходу репетируя рассказ о внезапно заболевшем дедушке, жившем на пенсии на Корсике.
Когда Стефано Бинзотти добрался до Палермо, город встретил его лихорадочным волнением и удушающим маревом пустынного зноя. Жители были взбудоражены слухами о скором приезде Изабель Аргайл. Он ещё не знал, что город находится на пороге одного из тех кризисов, разрешить которые может только война.
Впрочем, Стефано об этом приезде знал заранее – и приехал сюда в непосредственном расчете на него.
Едва покинув космопорт Промонторио ди Сперанца, Стефано костным мозгом ощутил зачатки умопомешательства, которое обступало дома и улицы со всех сторон. Один только этот космопорт, срока жизни которому был едва ли год, стоявший на узкой полосе между скалами и линией морского прибоя, выглядел характерной чертой того, как жил и строился этот город, одолеваемый алчностью и отсутствием страха перед смертью. Любой – даже самый устойчивый – звездолёт при его приближении к земле качало как корабль в бурных волнах сицилийского моря.
Ещё не до конца восстановив самообладание после посадки, которая, как ему казалось, только по высшей воле Ветров не превратилась в приводнение, Стефано разглядел в конце взлётной полосы сооружения со стеклянными окнами, благодаря которым космопорт и носил гордое имя межпланетарного. Сойдя с ферибота, он утонул в ощущениях, казалось, повернувших время вспять: в самом воздухе витали ароматы родной земли. Пока Стефано пробивался сквозь толпы пассажиров, получавших багаж, жара немного спала – тусклые лучи вечернего солнца уже не согревали, но лишь окрашивали стёкла и мостовые розоватыми отсветами и напоминали о едва отступившем палящем зное сицилийского дня. Город изменился – и в то же время остался таким же, каким был десять лет назад.
Порою город этот называли воротами, которые были открыты для всех, пропускали всех и не выпускали никого. Здесь шуршали длинные одеяния кочевников. Собирали милостыню иммигранты с севера. Приезжали покупать краденые, но такие редкие ценности со Старой Земли богатые альбионцы. Каждый из ступавших сюда оставлял в городе свой след – и потому напыщенные барочные арки мешались здесь с остатками ромейских колонн, золочёные минареты властителей Ветров перемежались спиральными храмами новых церквей, и над всем этим архитектурным попурри возвышались высотки новостроек, предназначенные не для всех. Некоторые из них вздымались прямо из разбитых мостовых, напротив заброшенных трущоб, испещрённых тысячами надписей, и полуразвалившихся построек первых колонистов, оставшихся после бомбёжек гражданской войны.
Один из таких новых муравейников и стоял напротив окон деревянного домика с провалившейся крышей, где обосновался Стефано на эти несколько недель.
Поскольку «телеграф», охвативший все подразделения структуры корсиканских семей, как он догадывался, уже разнес весть о его побеге с Манахаты, Стефано Бинзотти, прибыв в Палермо, пришлось придерживаться некоторых правил, призванных обеспечить его безопасность.
Он знал к тому же, что для человека Таскони, которого теперь ищут и Ндрангета, и органы правосудия, лучше Палермо ему не найти: во время войны между семьями количество объявленных в розыск членов группировок, спокойно гуляющих по бульварам и проспектам, было не сосчитать. Для спокойного существования в Палермо на положении нелегала надо было всего лишь соблюдать пару-тройку простых условий: не задерживаться надолго в одной квартире, обладать фальшивыми, но надёжными документами, а главное – быть особенно осторожным при передвижении по улицам.
Стефано Бинзотти принял решение свернуть количество своих перемещений до санитарного минимума, и главное – не ходить пешком. Он знал, что если возникнет необходимость выбраться из дома, лучшей возможностью для этого будет время в промежутке от тринадцати до шестнадцати пополудни. Как бывший сотрудник полицейского департамента он был в курсе, что сразу после двенадцати – и до раннего вечера – вероятность увидеть на улицах города слуг правопорядка близилась к нулю: после полудня все предавались сладкой дреме.
Приняв все это во внимание, Стефано смог повидаться с несколькими давними друзьями: большая часть из них, как и он теперь, находилась вне закона.
Когда Стефано покидал этот город, отправляясь в колонию, Палермо занимал семьдесят девятое место среди корсиканских провинций по объёму промышленной продукции, теперь же, когда город стали восстанавливать после войны, для него наступил своего рода золотой век.
Впрочем, это не меняло того, что, как и в довоенные годы, Палермо оставался одним из самых дорогих и самых небезопасных для жизни городов в Содружестве.
Семьи этого города, как узнал Стефано в первые же дни, почти что полностью игнорировали Капитул.
– Мы были столицей до того, как Сартен построил свой первым дом! – говорил один из товарищей Стефано по двору, рассказывая о том, как изменилась в последние годы их жизнь. – Пусть мнят себя королями, но мы-то знаем, кто они – и кто мы. Пусть продолжают торговать лимонами и прочей ерундой. У нас есть кое-что ещё.
Стефано кивнул, предлагая ему продолжать, и Томми, как звали его товарища по духовной семинарии, жестом фокусника извлёк из нагрудного кармана куртки пакетик с белоснежным порошком.
– Пусть и дальше возятся со своими грёбаными традициями, – сказал он, – у нас уже достаточно автоматов, чтобы можно было не бояться этих дураков.
Стефано молча сидел на ступеньках дома, где укрывался в эти дни, и курил.
За проведённые рядом с Доминико недели мнение его относительно мафии не стало лучше. Если говорить откровенно, всё это время у него не было возможности думать о мировых проблемах вообще.
Теперь же он довольно-таки отчётливо понял, что семьи, в которые верил Доминико, при всей их жестокости были, пожалуй, не самым большим на свете злом. Томми и его ребята даже не пытались прикрываться кодексом чести. Они не уважали никого. Стефано мог лишь гадать: не страшно ли им самим, что в следующий раз пуля покинет ствол, чтобы убрать одного из них.
Здесь, в Палермо, как и прежде, людей убивали каждый день. И у Стефано не было особых иллюзий относительно того, может ли полиция это остановить. Если некоторое время назад он ещё надеялся вернуться в ряды своих, то теперь оно напрочь прошло.
Торговля наркотиками смела с пути все договоры и нормы, регулировавшие жизнь старых семей.
Об имевшем место в Сартене разделении труда между семьями было забыто. Отныне каждый занимался чем хотел, как хотел и с кем хотел.
Кровные узы и принадлежность к общине больше не имели значения, так же как и не имела значения репутация в Капитуле или омерта.
Главой местных наркоторговцев стал Гаэтано Ганталагетти, который решением Капитула был исключён из Ндрангеты с год назад – этот факт его биографии вызывал у Томми только смех.
– Он пользуется влиянием на своей территории, – говорил Томми, – от космопорта Промонторио ди Сперанца до самых окраин всё принадлежит ему. Это всё, что нам с тобой надо знать.
– Копы нам не мешают, – спокойно продолжал Томми, – они давно уже никто. Схема отработана до мелочей, ну, не мне тебе объяснять.
Стефано кивнул, а Томми продолжал:
– Они, конечно, могут посадить карманника или замести в обезьянник выводок проституток, но дураков в департаменте нет. Никто из них не станет связываться с серьёзными людьми.
Стефано снова кивнул.
– Ну что, ты со мной? – спросил Томми, заканчивая разговор и выплёвывая окурок на тротуар. Стефано проследил его траекторию. Встал. Тщательно затоптал и, подняв, выбросил в урну.
– Надо подумать, – сказал он.
Томми пожал плечами.
– Решай.
Он уже встал со ступенек и собирался уходить, когда Стефано окликнул его.
– А кто правит в городе? – спросил Бинзотти.
– В смысле… кто?
– Ну, если копы не могут ничего. Мэр, я так думаю, тоже на вашей стороне.
– Ну, конечно, он получает кое-что на пирожки.
– Так кто тогда главный? – Стефано очертил собственной сигаретой полукруг.
Томми пожал плечами.
– Я тебя не пойму.
– Не все же состоят в вашей… группе, так?
– Ну и что?
– Больницы, транспорт, строительство…
– Я же тебе говорил, с недвижимостью работает Большой Джон. Покупает, продаёт. Отбирает у всяких лохов. Туда лучше не лезть. Да тебе-то что?
– Ничего, – Стефано покачал головой и, махнув рукой, направился в дом.
Он поднялся по полуразвалившейся лестнице и замер на втором этаже, увидев на фоне разбитого окна силуэт в просторном чёрном плаще.
Надежда всколыхнулась в груди, а рука непроизвольно легла на пистолет.
– Хочешь меня убить?
Стефано молчал.
Доминико шагнул на свет и остановился в шаге от него.
Стефано с трудом заставлял себя стоять смирно вместо того, чтобы броситься ему на шею и расцеловать.
– А ты хочешь убить меня?
Доминико тоже не ответил.
– Впустишь? – он кивнул на дверь.
Стефано молча отпер замок и пригласил его войти. Пока он ставил чай на небольшой электрической плитке, Доминико стоял, прислонившись плечом, затянутым в дорогущий плащ, к помятому засаленному холодильнику, испещрённому наклейками от жвачки, и смотрел на него.
– Чёрт бы тебя побрал, скажи хоть что-нибудь, – взорвался наконец Стефано, поворачиваясь к нему.
– Я пытаюсь тебя понять, – спокойно произнёс Доминико.
– А я пытаюсь понять тебя!
Доминико, казалось, не слышал его.
– Ты хотел вернуться к копам, да?
– Что?.. – Стефано замер, в недоумении глядя на него. Потом негромко сказал. – Нико, я не хотел тебя предавать. Я бы никогда не сдал тебя. Именно тебя.
– Но Тици ты сдал.
Стефано сглотнул и отвёл взгляд.
– А что, – произнёс он, снова поворачиваясь к Доминико и начиная заводиться, – мне должно было нравиться, что меня обвиняют в убийстве, которого я не совершал? Я должен был сидеть на задних лапках у твоей кровати и радоваться, что ты меня подобрал?
Доминико склонил голову вбок.
– Тебе было плохо со мной?
– Я тебе уже сказал…
– Ты ни черта не сказал.
Стефано закрыл глаза. Молча шагнул вперёд и опустил лоб Доминико на плечо.
– Конечно нет, – совсем тихо сказал он, – Доминико, я сделал это только потому, что он предал тебя.
– Но ты сдал его копам. Не мне.
Стефано не заметил, как пальцы его стиснули Доминико плечо, но он ничего не сказал.
– Ты такой идиот, Стефано, – устало произнёс Доминико, прижимая его к себе, – я только надеюсь, что это пройдёт.
Стефано запрокинул голову назад и, поймав его губы своими, втянул Доминико в медленный, сладкий поцелуй.
– Ты прощаешь меня? – отстраняясь, спросил он.
– Я и не злился.
– О да, ты избил меня просто так.
– Избил, потому что ты идиот! – раздражение прорвалось в голос Доминико. – Ты что думал, Тици посадят или что?
– Его посадили, разве нет?
– Конечно. Ему дали условно год. Ты мне этим очень помог – особенно если учесть, что я же и выкупил его.
Стефано непонимающе смотрел на него.
– Ладно, – Доминико устало вздохнул и провёл кончиками пальцев по его волосам, – расскажу потом. Меня сейчас интересует только одно – ты хочешь остаться здесь или поедешь со мной?
Стефано пристроил голову ему на плечо и молча уставился в окно. Он думал о Томми и о том богатстве выбора, что стоит перед ним.
– Я могу сделать так, что обвинения снимут, – сказал Доминико, отвечая на его мысли. – Звание тебе вернут.
– Зачем тебе это?
Доминико пожал плечами.
– Просто так, – сказал он. – Что мне ещё делать с тобой?
Стефано плотнее прижался к нему щекой.
– Договорись, – сказал он.
Доминико кивнул.
– А я, наверное, поеду с тобой. Если нужен тебе.
– Если не будешь вести себя как идиот.
Какое-то время царила тишина, а потом Стефано произнёс:
– Только у меня есть ещё одно дело здесь.
Доминико ощутимо напрягся и попытался поймать его взгляд.
– Не бойся, – Стефано ещё раз поцеловал его, – я просто хочу тебе помочь.
16
«Чёртов коп», – продолжал думать Доминико, покидая подвал, где остался Стефано, и направляясь к лестнице ведущей на верх.
– Массимо, Берто – поменяйтесь с Рикко и Пепе, – бросил он, проходя мимо охранки, вы двое будете нужны мне наверху.
Двое охранников, названных им последними, входили в личную когорту Луки. И в первую очередь Доминико хотел избавиться от них.
Потом… Он до конца ещё не решил, что будет потом. Доказательств по-прежнему не было, и, как оказалось, от Стефано в этом деле было мало толку – он делал всё, что угодно, только не то, о чём Доминико его просил.
«Если бы он был моим исполнителем, – думал корсиканец, поднимаясь к себе, – я бы его уже убил».
Но Стефано был… Доминико и сам до конца не знал, кем.
Их знакомство произошло столь стремительно и было настолько лишено всякого смысла, что он мог бы сравнить Стефано разве что с метеоритом, который с шансом в ноль-ноль-ноль-ноль-один процента может упасть на твой дом.
Встреча с метеоритом, впрочем, вряд ли могла принести столько наслаждения, сколько Стефано приносил ему. В последний год Доминико чувствовал себя стариком, который всё лучшее оставил позади. Он знал, что никогда уже не заведёт настоящую семью. Никогда у него не будет ни сына, ни жены.
А потом на него упал метеорит, и все мысли на какое-то время улетучились из головы. Доминико стал забывать даже о том, что было смыслом его жизни в последний год – месть.
Эван Аргайл стал только именем, а образ Пьетро в его памяти стал потихоньку угасать, заслоняясь другим.
Стефано чем-то походил на него. Никогда не слушал, что ему говорят, и вечно вёл себя как идиот. И стоило признать, что больше всего Доминико не хотел, чтобы со Стефано, как и с Пьетро, что-нибудь произошло.
Тем большая злость накрыла его, когда Лука принёс жучок.
Проклятый коп не мог просидеть спокойно и нескольких часов. Кому он сливал информацию? Тут вариантов было не так уж много. Стефано не мог пойти в полицию, весь Манахатский департамент был у Доминико под колпаком.
А значит, в семье был крот. Кто-то, кто подговорил проклятого мальчишку в очередной раз натворить чёрти что.
Были свои плюсы в том, что Стефано вылетел из игры – теперь он не мог помешать, а Доминико мог и самостоятельно разобраться в том, что произошло. Проблема заключалась в одном – нужно было сделать так, чтобы Стефано не спугнул жертву своей болтовнёй до того, как Доминико выследит её.
Стоило так же признать, что бить Стефано Доминико было легко. Он давно уже мечтал выплеснуть свою злость вот так. Не через подручных, приказы или кого-то ещё.
«Грёбаный, грёбаный коп, – повторял Доминико нанося каждый следующий удар, – ну почему ты не мог прийти ко мне».
Доминико, впрочем, и сам знал ответ.
Когда Стефано увели, Доминико спустился к нему в комнату и, кивнув выставленной у комнаты охране из своих людей, стал ставить записи с жучков подряд одну за другой. Он запер дверь и просидел так несколько часов.
От открытий, которые он сделал, можно было, в принципе, сойти с ума. Начать с того, что Кейси, как оказалось, крутила роман с одним из охранников, и заканчивая более важными открытиями: например, весьма увлекательными разговорами, которые происходили на лестничной площадке у чёрного хода.
Тициано за последние две недели несколько раз звонил куда-то из коридора и обещал некой мисс Черри, что вопрос будет решен.
Доминико, хотя и не принадлежал к высшим кругам, кое-что знал о том, как живёт Альбион – и о том, что из уст в уста передают люди, знающие в лицо высший свет. Альбионские снобы обожали показывать всем, что они своего рода особый круг, который ходит в свои магазины, ездит на своих породах лошадей, посещает клубы «исключительно для своих» и даже гуляет исключительно по тем улицам, которые входят в понятие «хороший тон». Ещё одним элементом самозначимости для них была такая бестолковая на взгляд каждого разумного человека вещь, как детские имена. Аристократы обожали показывать всем, что знают друг друга много лет, и что никто больше так хорошо не знает их.
В тех самых кругах, о которых идёт речь, некую Изабель Фрейзер с двенадцати лет называли вишенкой за пухлые румяные щёчки, которыми наградила её мать. Изабель Фрейзер вышла замуж в шестнадцать лет и сменила свою фамилию на Аргайл. Но «для своих» оставалась Вишенкой, как бы ни смешно не звучал между взрослыми разговор наподобие: «Вишенка, будешь чай?», «Спасибо, Колбаска, нет».
Хотя было и хорошее – пришедший с Донетти на встречу Мариано Лучи, как подтвердилось из записей, не знал, что в распорядке дня существовал и третий пункт – о том, кто станет капо ди тутти капи в случае ухода в отставку Доминико Таскони. Тициано позаботился обо всем, даже подставил шурина, обеспечив его вызов с высокого собрания после обсуждения вопросов о доставке алкоголя в клубы. Он договорился с Лаоро, что тот вызовет Мариано к себе и отправит домой, сообщив о необходимости проверить какое-нибудь дело, которых в ведении господина секретаря пресс-центра было более чем достаточно.
Доминико откинулся на спинку стула и какое-то время задумчиво глядел перед собой.
От Стефано всё-таки был прок. Он поставил следующую запись и почти сразу же наткнулся ещё на один любопытный разговор.
– Всё в порядке, коп выступит за нас, – говорил Лука.
Неизвестный отвечал:
– Ему можно доверять?
– Не всё ли равно, Лучини? Он и нужен-то нам на один раз.
Доминико вздрогнул и на несколько секунд выпал из реальности. Фамилию Лучини он знал очень, очень хорошо. Именно её носил проклятый хастлер, из-за которого он потерял Пьетро.
На плёнке тем временем полным ходом шла перепалка, и Доминико отмотал чуть назад, чтобы по новой прослушать её.
Он остановил запись, когда этот самый Лучини произнёс:
– Хорошо. Я передам сбирам то, что ты сказал.
Запись закончилась, а Доминико продолжал сидеть неподвижно.
– Вот оно как… – наконец пробормотал он.
Информации было слишком много, чтобы осознать её за один раз. Доминико, нарушая собственные правила не курить в доме, потянулся к портсигару, лежавшему во внутреннем кармане пиджака.
Едва сигара прикоснулась к губам, он закашлялся, осознав то, что до сих пор ускользало от него.
– Чёртов коп! – выдохнул он и, затушив сигару, бросился вниз – не забыв, впрочем, запереть за собой дверь. Такие вещи он никогда не забывал.
Если Лука был заинтересован в том, чтобы убрать Стефано – а он скорее всего этого хотел, иначе не подставил бы его – то однозначно нельзя было Стефано ему отдавать. Нельзя было держать в доме и нельзя было даже поручить кому-то из подручных транспортировать его, потому что в данный момент Доминико абсолютно не знал, кому доверять. Всё нужно было делать самому.
О побеге Стефано ему донесли поздним вечером. Доминико покачал головой, расстроенно глядя на Луку.
– Тебе даже это нельзя поручить, – устало сказал он.
– Что?.. – не сразу понял сказанное тот.
– Что ты делаешь в моей охране, а, Лука?
– Что ты хочешь ска…
– Мы не переходили на ты, – обрезал Доминико. Затянулся сигарой и подал знак охранникам, стоявшим у дверей. По его команде те заломили бывшему начальнику руки, так что тот согнулся пополам и взвыл, – ты позволяешь какому-то тупому копу налепить в моём доме жучков, а потом даже не можешь найти их все, – Доминико затянулся ещё раз, – ты позволяешь копам взять моего консильери… зачем ты мне? Назови хотя бы один аргумент.
Лука молчал, с нарастающим ужасом глядя на него.
– Ты не можешь…
Доминико подал знак охранникам, и один из них нанёс бывшему начальнику удар под дых.
– Дьявол, Доми… – ещё один удар заставил его охнуть.
Доминико встал и, не глядя на то, как Луку продолжают избивать, подошёл к окну. Он снова закурил.
– Знаешь… – сказал он, – я бы мог тебя простить. Если бы ты рассказал мне кое-что.
– Что… – новый удар заставил Луку задохнуться.
– Я слышал, у тебя есть друг. Его фамилия Лучини. Где мне его найти?
Ещё несколько ударов Лука продолжал молчать, а затем выдохнул:
– Я скажу.
– Хорошо. Говори.
Лука назвал адрес одного из заводов по переработке плациуса, и Доминико легко запомнил его.
– Прикажи меня отпустить… – выдохнул Лука.
– Отпустите его, – Доминико отошёл в сторону, а сам кивнул на окно.
Задохнувшись криком, Лука с разбегу врезался в стекло. Он пытался ухватиться за карниз, но не смог.
Падение было неудачным. Лука врезался в асфальт головой, так что осколки черепа попали ему в мозг.
– Да простят тебя спирали Ветров, – Доминико прочертил в воздухе подобающий случаю знак.
Чем-то похожий, но никак не связанный с этим случай произошёл тем же вечером в отделении предварительного заключения, где продолжали томиться несколько взятых с поличным боссов.
Адвокаты семьи добрались до них вечером того же дня. К тому времени Изабель Аргайл уже поднималась по трапу своей яхты.
Большинство донов и их консильери, в том числе и Мариано Лучи, были отпущены без особых проблем, и только Тициано Донетти, к великому сожалению жены и детей, не дождался этого мгновения: за несколько часов до того, как адвокаты прибыли за ним, он повесился на собственных штанах.
– Какое горе, – вздыхал Доминико, обнимая его дочь. Мариано был неутешим. На похороны пришло сто двадцать человек, и гроб покойного засыпали тысячи роз.
