Текст книги "Новизна хуже старины (СИ)"

Автор книги: Нефертум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

«Сбербанк», к счастью, тоже находится рядом с метро.

– Подожди меня в вестибюле. Я скоро вернусь, – он не стал спрашивать, куда я иду и зачем, а вытащил из кармана свою «Тройку» и зашел на станцию. А я быстро отправился к банку.

Правда, я сам не знаю, сколько времени у меня займет эта процедура. Москва – город большой, людей там много. Следовательно, создаются огромные очереди. Но, войдя в банк, я увидел, что мне, в целом, повезло – народу было мало. Меньше всего было возле одного банкомата: только двое. Вот я и встал за ними.

Наконец эта парочка ушла. Я сделал все необходимое и замешкался только тогда, когда стал решать, какую сумму мне надо снять. Десять дней я живу в Люберцах. Значит, десяти тысяч рублей будет достаточно.

Получив на руки две купюры номиналом в пять тысяч, я побежал к метро. Алексей ждал меня возле лестницы, ведущей на платформу.

– Давай присядем, – предложил я ему, когда мы спустились. – Спешить нам некуда.

Мы сели на ближайшую скамью, и там я все-таки решился отдать ему деньги. Вытащив свои десять тысяч, я протянул их Крохину.

– Я живу у тебя уже почти две недели. Мог и чем-нибудь помешать. Вот тебе небольшая компенсация.

– Ты что, с ума сошел? – возмутился он. Как я и предполагал, придется уламывать его, чтобы он взял деньги.

– Я не сумасшедший. Мне просто неудобно ничем не отблагодарить тебя.

– А мне неудобно брать деньги у своего друга, – парировал Алексей и решительно отвел мою руку. – Мы с Анастасией ни в чем не нуждаемся: у нее остались деньги от продажи той элитной квартиры. Прибавь к этому мою зарплату. К тому же мы продали джип Вадима за неплохую цену для бэушки.

– Зачем? – я изумился тому, что он продал хороший автомобиль. «Лендкрузер» – шикарный внедорожник; конечно, расход бензина очень большой, и это довольно ощутимо ударяет по карману, но все равно – это машина бизнес-класса. А он взял и продал ее. – Ты не водишь машину?

– Да, я не получил права. Анастасия тоже не умеет водить. Знаешь, автомобиль в Москве совершенно ни к чему. Общественный транспорт прекрасно его заменяет. Ты же сам понимаешь, что здесь огромные пробки; так что на электричке быстрее доедешь. А деньги свои убери: тебе они нужнее. И не предлагай мне их больше.

Я неохотно положил обе купюры в свой карман. Не получилось убедить Алексея принять мой скромный подарок… Хотя он прав: мне десять косарей действительно нужнее, чем ему. А он со своей экономией деньги зря не растратит.

Подъехал поезд, и мы сели в вагон. Оказалось, что поезд именной: вместо пола – рисунок зеленой травы, на стене изображен крупный амурский тигр. Я слышал, что на салатовой ветке ходит так называемый «полосатый экспресс», вот только за все десять дней нам ни разу не удавалось попасть в него. Красота… но поражен был лишь я; Алексей же был спокоен.

– Я уже столько времени езжу по Люблинской линии, что привык к этому поезду. Часто в него попадаю, – заметил он.

Однако долго разглядывать необычный поезд мне не пришлось. Через три минуты мы вышли на «Чкаловской» и направились к переходу на «Курскую». Скоро приехали на вокзал и стали ждать свою электричку. К счастью, через несколько минут отходил экспресс, и я уже хотел было идти покупать билеты, но тут Крохин удержал меня за руку.

– Не трать лишнего. Через пять минут после экспресса поедет обычная электричка.

Ну, я и купил простые билеты. Экспресс уже уехал, и пришла другая электричка, в которую мы и сели. Не прошло и часа, как мы сидели в гостиной на диване. Алексей отправился на кухню вскипятить нам обоим чаю, а я взял со шкафа первую попавшуюся книгу и погрузился в чтение. Все пережитое за сегодняшний день – заседание, наш поход в храм Василия Исповедника и неудачную попытку расплатиться – я желал выбросить из головы хотя бы на короткое время и привести мысли в порядок.

Скоро вернулся Алексей, с собой у него был поднос с двумя чашками чая. Он сел рядом со мной.

– Ты сегодня едешь домой? – спросил он. Я грустно кивнул. Собирать вещи и покидать его квартиру мне совсем не хотелось. Но надо – оставаться дольше будет с моей стороны чистой воды наглостью. Расследование-то закончено, и суд над всеми троими преступниками проведен… – Когда именно?

– Выпьем чаю, и я буду собираться…

– Да… – сказал Крохин; видно, ему тоже не хотелось оставаться одному в квартире – Анастасия отдыхает на курорте, я скоро уезжаю.

Чай оказался вкусным: напоминал молочный оолонг. Так оно и оказалось, когда я, осушив свою чашку, пошел на кухню и заметил коробку от него, лежавшую на столе. Впрочем, меня не интересовал сорт чая: вкусный – и хорошо.

Закинув чашку в посудомоечную машину, я вернулся в комнату, которую мы делили вдвоем вот уже полторы недели. Вещи свои я не вынимал из сумки, поскольку на работу ходил почти в одном и том же, изредка надевая что-либо новое. И только сегодня, поскольку было судебное заседание, пришлось надеть официальный черный костюм. Вот как чувствовал, что он мне понадобится… Почему-то почти все на суде были в черном: и судья, и адвокат, и единственный свидетель, то есть я сам. Да это и неважно.

С сумкой в руках я вышел в коридор и позвал Алексея. Хочу сказать ему кое-что на прощание. Он подошел, но, не успел я и слова вымолвить, как он сам обратился ко мне:

– Мы с тобой если и увидимся еще, то наверняка нескоро. Оставь мне что-нибудь на память.

– Что именно?

– Не знаю. Мелочь какую-нибудь.

Я задумался, но вскоре вспомнил о своем юношеском увлечении оригами. Надеюсь, не забыл еще, как из бумаги сложить хотя бы нехитрого журавлика. Правда, раньше я делал и не такие фигурки: например, существует такой вид оригами, как модульное. Сложно, конечно, из маленьких одинаковых деталей делать фигурки, но интересно. Но сейчас это ни к чему – лучше сделать чего попроще, вроде традиционного журавлика. Я вошел в гостиную и, взяв лист бумаги, сначала вырезал из него квадрат, а потом стал складывать из него задуманную фигурку.

Руки помнили все, хоть и с того момента, как я в последний раз делал оригами, прошло чуть меньше двадцати лет. После того, как я сдал экзамены за девятый класс, мать сказала мне, что надо думать о поступлении в институт, а не складывать бумагу. Она, конечно, была бы рада, если бы я учился в ее институте, но я поступил в другой – Московскую финансово-юридическую академию, мечтая о независимой жизни. Затем я, сам не зная, почему, решил пойти служить в спецназ, хотя мог бы устроиться куда-нибудь в качестве юриста. Конечно, до какого-либо более или менее стоящего звания я дослужиться не успел: судьба привела меня в этот следственный изолятор, где я и остался по сей день. А уходить оттуда мне нельзя – куда мне деваться? В общем, я уже спокойно отношусь к тому, что Сергей на самом деле вовсе не был таким скромным, каким хотел казаться. Ведь я именно из-за осознания этого факта уже почти твердо решил уйти с работы. Так зачем же мне лишаться хорошей должности из-за какого-то негодяя, пусть он даже мой бывший приятель?

Пока я думал обо всем этом, журавлик был уже готов. В детстве я столько их наделал, что мог с закрытыми глазами создать еще одного. Я взял его и вышел из гостиной.

– Красивый, – улыбнулся Алексей, увидев мое творение. – Но почему именно журавлик?

Расскажу ему одну историю, которую слышал очень давно.

– В Японии верят, что тот, кто сложит тысячу бумажных журавликов, получит от судьбы в подарок одно желание – длинную жизнь, излечение от болезни или травмы. Его, то бишь, желание, принесет в клюве журавль. Может, это и бред, но мало ли что случается в жизни… Главное – верить.

По его лицу я понял, что моя история его явно рассмешила.

– Человек сам создает свою судьбу, Саша, а не надеется на какие-то бумажные фигурки! И если он хочет чего-нибудь, то добьется этого сам, и никакой журавль ничего ему в клюве не принесет! – усмехнулся он. – Ты прости меня, конечно, но я не верю в легенды. Если бы верил, то не стал бы тем, кто я есть на данный момент. Ладно, спасибо тебе за подарок… Я провожу тебя до платформы.

За что мне его прощать? Я не обиделся: я же очень хорошо понимаю, что он не такой сентиментальный человек, как я (может быть, если бы я жил так, как он, я бы тоже превратился в скептика – судьба не такая… Уж эта мне судьба! Я действительно фаталист: он был прав, когда так меня назвал).

Конечно, спорить перед расставанием – не комильфо, но что же поделать… Ведь если бы я знал, что все эти древние легенды только вызовут у него смех, так и не стал бы рассказывать эту историю про тысячу бумажных журавликов.

Я забрал сумку с вещами, в последний раз оглянулся на квартиру, где жил около десяти дней – хотелось еще раз посмотреть на свое творение, мирно покоившееся на полке возле входной двери. Мы спустились на первый этаж и вышли из дома. Через несколько минут уже стояли возле лестницы, по которой люди поднимались на платформу «Люберцы-1».

– Я дальше не пойду; иначе мне придется покупать билет.

– Как пожелаешь. А ты что, даже прощаться не будешь?

– Господь с тобой, Саша, что ты говоришь! Иди сюда, – он обнял меня, и мы так стояли около минуты. Народ, должно быть, смотрел на нас как на сумасшедших: в России не принято столь явно выражать эмоции, но нам было все равно. Я же не увижу его больше, если только судьба не занесет меня или в наш районный суд, или в Люберцы. Но это вряд ли произойдет: весь мой каждодневный маршрут – десять минут пешком от следственного изолятора до квартиры… Метро я пользуюсь только тогда, когда куда-нибудь уезжаю: по делам или в гости. Про электрички вообще лучше молчать.

– Счастливо тебе… – я, стараясь не смотреть на него, стал подниматься по лестнице. Долгими одинокими вечерами я буду вспоминать наше расследование и то, как мы в ходе него смогли подружиться. В ответ до меня донеслись его слова прощания.

Купив билет до своей платформы, я сел в электричку. Снова передо мной замелькали знакомые станции – «Ухтомская», «Косино», «Выхино», «Вешняки», «Плющево», «Перово», «Фрезер». И вот наконец моя остановка; я вышел из электрички и направился домой. Как давно я здесь не был… Вернее, не очень давно, но все пережитое за эти дни почти вытеснило из памяти родные места.

Прошел знакомый сквер имени известного партийного деятеля Калинина, где я любил бывать в молодости (я живу в этом районе с восемнадцати лет, когда поступил в институт). Но сейчас мне некогда гулять; только во вторник я сумел выбраться в районный парк – именно в тот день я и осознал, что влюблен в Раису. Однако я отлично понимаю, что она никогда не будет моей женой; а мне бы этого очень хотелось. Бог весть, разведется она с Маликовым или нет. Было бы хорошо, если да – она явно не терпит обмана (Маликов-то ей ничего не сказал о смерти Павлова, из-за которой его лучший друг выбросился из окна… А вообще интересный он человек: решил жениться на другой, так и не отомстив за смерть родителей, жены и детей. Ну вот куда это годится?)

С этими мыслями я и не заметил, как дошел до своего дома – кирпичной шестиэтажки, которой уже шестьдесят лет. Меня всегда удивляло (точнее, с того дня, как я оказался в Люберцах), почему в российской столице дома старше, чем в области? Дом, в котором живет Алексей, выглядит куда лучше, чем мой. Странно это как-то.

Лично я всегда мечтал переехать в какую-либо европейскую страну, но мне постоянно мешало одно простое обстоятельство – отсутствие денег. Моя зарплата – сорок тысяч рублей в месяц: из них три с половиной уходят на квартплату, а там еще платить за Интернет, связь, еду… Короче говоря, о жизни в Европе можно только мечтать (но не во Франции. Мне хочется посетить Италию – неплохая страна, вот разве что там дефицит рабочих мест): миллионными суммами я не обладаю, кредит брать не хочу – потом отдашь больше, чем взял. Никогда не доверял банковским системам. Сплошной развод… впрочем, нашего брата везде обманывают (это я почти обо всех россиянах говорю).

Что-то я задумался совершенно не о том. Об этих проблемах должно думать государство, а не один-единственный человек. Я тряхнул головой, чтобы отвлечься от ненужных размышлений, и вошел в квартиру. Все-таки соскучился по родному дому… В Люберцах я жил очень даже неплохо, но свой дом ничто не заменит.

Квартира встретила меня привычной тишиной, и только Валет, оставив свою обычную важность, бросился ко мне со всех лап. Я подхватил его на руки.

– Привет, мой хороший. Все, никуда я больше на такой долгий срок не поеду… – я, держа на руках кота, прошел в комнату. Но тут раздался звонок в дверь; я едва не уронил Валета и пошел открывать. Это была соседка, которую я попросил следить за Валетом. Я сказал ей, что больше этого делать не надо, забрал у нее дубликат ключей и хотел было дать ей денег за то, что она кормила моего пушистого джентльмена, но она отказалась, чему я очень обрадовался. Все-таки люблю деньги.

Закрыв за ней дверь, я опять ушел в свою комнату, почувствовав, что сильно устал за день. А ведь еще даже вечер не наступил. Я скинул с себя костюм и аккуратно повесил его на стул. Лег на диван, желая просто немного отдохнуть, но тут же провалился в сон.

========== Сюрприз не из приятных ==========

– Товарищ начальник! – утром, едва я успел расположиться за столом, как в мой кабинет влетел насмерть перепуганный молодой «вертухай». – Идите в камеру Шевченко! – с этих слов начался мой первый рабочий день после суда над нашей троицей.

Да неужели мне никогда не забыть о нем?! Только моя жизнь после расследования вошла в привычную колею, как опять что-то происходит!

– Что случилось? – спросил я, мрачно взглянув на него.

– Один из контролеров сказал, что камеры наблюдения зафиксировали… впрочем, сейчас сами все увидите… – бессвязно говорил он и даже иногда крестился. Что могло его так напугать? – Ой, товарищ начальник, это просто кошмар! – парень никак не мог успокоиться и уже перешел на крик.

– А ну живо прекрати истерить, мать твою! – ничего лучшего, чтобы привести его в чувство, кроме как слегка ударить его, мне в голову не пришло. «Вертухай» резко дернулся от пощечины и наконец-то пришел в себя. – Проводи меня к нему.

Мы пошли на третий этаж, где находится камера, в которой сидит мой бывший институтский приятель, оказавшийся садистом, насильником и даже богохульником, пусть и в нашем Уголовном кодексе нет такой статьи. Мой проводник показал дрожащей рукой на помещение.

Картина, открывшаяся нашим глазам, была ужасающей: Сергей висел в петле. Голова его свесилась на бок, посиневшее лицо было искажено страшной гримасой. Увидев это зрелище, я поспешил отвернуться. А «вертухай» вообще уже просто-напросто упал в обморок. Да, впрочем, что с него взять? Зеленый еще мальчишка, хоть уже служит в ФСБ…

Ах, черт… Это что вообще такое? Наш следственный изолятор так растеряет всю свою славу самого охраняемого в городе и превратится неизвестно во что! То целую троицу заключенных убьет начальник, то какой-нибудь зэк сам покончит с собой… Вот тебе и двадцать лет в магаданской колонии строгого режима… Зачем он это сделал? Хотел отомстить мне, подведя под уголовное дело по халатке, или не пережил всплывшую истину?

И что мне теперь делать? Явно светит статья за халатность. Надо будет усилить охрану на всех этажах. И еще придется идти на поклон к Рязанову, чтобы тот не увольнял меня. Рязанов – это начальник Федеральной службы исполнения наказаний по Москве. Ну, если он не уволил Вадима с позором за то, что он убил Эдуарда Лиановского и прочих, то меня он тоже не выгонит. Я-то не убийца…

Нарвская, 15А. Именно там работает начальник московской ФСИН Виталий Дмитриевич Рязанов. Другой конец Москвы… Столько времени пройдет, прежде чем я доберусь с «Авиамоторной» до «Водного стадиона»!

Я выбежал из здания следственного изолятора, по дороге кликнув Наумова, чтобы тот позаботился о до сих пор лежавшем без сознания «вертухае», и помчался к метро. А до него полтора километра ходьбы… Но я наконец добрался до станции и сел в подъехавший поезд. Вышел почему-то на «Шоссе Энтузиастов», проехав только одну остановку, и сначала порядком растерялся, осознав тот факт, что поехал не в ту сторону. Видно, недавно увиденное мной зрелище мертвого Сергея так меня шокировало, что лишило разума. Я ведь никогда не видел смерть так близко. Мне уже хотелось пересесть в другой поезд и отправиться до «Третьяковской», а там перейти на зеленую ветку и добраться наконец до «Водного стадиона», но тут я вспомнил о том, что в Москве построено центральное кольцо, а я, к счастью, находился именно на той станции, где есть пересадка на него.

Скоро я уже стоял на одноименной станции МЦК и ждал поезд. Никогда еще не ездил по центральному кольцу, и если бы я не увидел повесившегося Сергея, то стал бы рассматривать станцию, на которой оказался. Но сейчас мне не до этого.

Чем мне не понравилось центральное кольцо, так это тем, что поезда там ходят с интервалом в десять минут. Встречу с Рязановым никак нельзя откладывать. Ведь я же не виноват в том, что в моем СИЗО один из зэков совершил самоубийство! Правда, не знаю, что мне скажет Виталий Дмитриевич…

«Ласточка» все-таки приехала, и я наконец отправился в первую поездку по МЦК. Комфортные поезда… я успел заметить места для велосипедов, розетки и даже wi-fi. Не то что в нашем метро.

Звонить Рязанову я не стал – не хотелось делать это на глазах всего народа. Он наверняка спросит о причине звонка, а что я ему скажу? Что в одной из камер повесился заключенный, и я прошу не увольнять меня? Нет, лучше сказать все это при личной встрече…

Время тянулось очень долго – когда поезд подошел к «Балтийской», оказалось, что прошло уже чуть меньше сорока минут. Предстояло проехать еще одну остановку, но на метро. А я не знал, сколько времени займет дорога до «Войковской». Я вышел из вагона и направился за основной массой людей, поскольку не знал, куда мне идти, хотя на станции и был указатель.

Но наконец я добрался до метро и через некоторое время был на своей остановке. Где находится Нарвская улица, я знал: больше полугода назад, когда я занял свой нынешний пост, я ездил к Рязанову уладить кое-какие формальности.

Скоро я был там, куда так спешил: в управлении Федеральной службы исполнения наказаний.

Рязанов обнаружился в своем кабинете: он сидел и курил. Я, стараясь не кривиться от запаха табачного дыма, подошел к нему.

– Здравствуйте, Виталий Дмитриевич. Я пришел к вам по очень важному делу, – я опустил глаза и уставился в пол.

Мой непосредственный начальник удивленно посмотрел на меня.

– Александр Иванович? Что у вас там опять случилось?

– Непредвиденные обстоятельства… В одной из камер повесился заключенный, некий Сергей Шевченко.

Странно, но он не удивился моим словам. Только нахмурился и, затушив сигарету, бросил ее в пепельницу. Затем встал из-за стола и подошел ко мне почти вплотную.

– Ваш следственный изолятор с советских времен находился в ведении КГБ, затем – ФСБ, и все было прекрасно. Министерство юстиции в две тысячи пятом превратило его хрен знает во что! Две попытки побега раньше, убийство тех заключенных три года назад, и теперь вот это! Вы понимаете, что это уже ни в какие рамки не лезет?

– Ну не я ведь убил Шевченко! – слабо запротестовал я, пытаясь сделать так, чтобы Рязанов вошел в мое положение и понял его. – Он же сам в петлю влез… Вадима вы тоже так же отчитывали при личной встрече? Или он к вам не приезжал?

– Это вас не касается, – сурово заявил начальник ФСИН. – Я назначил вас на эту должность в надежде, что вы восстановите славу данного учреждения как самого охраняемого следственного изолятора в Москве! А вы что наделали? И вообще, почему он повесился? – наконец-то насущный вопрос. Дождался… Сейчас я все ему объясню. Как бы только сделать это поделикатнее…

– Он был несправедливо осужден за наркоторговлю. Судье угрожали, чтобы он принял такое решение. Я, узнав об этом, приехал в суд и сначала немного не сдержался: встряхнул его… – здесь мне стало стыдно. Да, Алексей не держит на меня за это зла, но все-таки неприятно вспоминать, каким я был наивным и вспыльчивым идиотом совсем недавно. – Там судья мне объяснил, в чем дело. Мы с ним раскрыли это дело: оказалось, что двадцать три года назад Шевченко изнасиловал некую Викторию Горскую.

Тут Рязанов перебил меня:

– Сестру того менеджера по коммуникациям? Как Павел его в порошок не стер после этого?

– Он не знал об этом. Виктория держала все в себе.

– Как же тогда вы узнали про тот случай?

– Мы задержали ее племянника Максима. Тот и объяснил, что Шевченко, пьяный, сам рассказал ему об этом на корпоративе – они коллеги. Максим не мог этого вынести и решил таким образом ему отомстить – подбросить наркотики из их отдела и обвинить его в наркоторговле.

– Да… – Виталий Дмитриевич сел обратно и стал нервно постукивать костяшками пальцев по столу. – Какие страсти… А повесился он, я полагаю, потому, что вскрылась эта история? Верно?

– Наверное. Скорее всего, да.

– Все из-за мести. Прямо как три года назад. Тогда ваш начальник Новицкий убил тех троих тоже ради… По-моему, ради семьи своего друга. Вот дурак, – последнюю фразу он пробормотал как бы про себя, но я это услышал и недовольно поморщился.

– Не судите, Виталий Дмитриевич, не судимы будете.

– Я говорю, что думаю. И мнение мое таково: он был дураком. Благородства ему было не занимать. Ему, однако, я этого не говорил. Но вы сами подумайте: если кто-то убил всю твою семью, ты будешь ему мстить, не так ли?

Я закивал.

– Вот видите. А тот его друг расплакался и попросил Новицкого отомстить за его убитую семью. Разве он не дурак?

– Кто именно?

– И тот, и другой.

Его резкие суждения задели меня за живое. Насчет нелестной характеристики, данной им Маликову – с ней я был согласен, но зачем же надо было обзывать Вадима? О мертвых плохо не говорят.

– Вадим не дурак. Просто он восстанавливал справедливость.

– О боже… – Рязанов закатил глаза. – Что вы говорите! Александр Иванович, поймите, что эта ваша справедливость – фикция. Нет ее. У нас в России главное – деньги и связи. Так всегда было и будет дальше.

– А вы циничный, – я понимал, что он говорит совершенно правильно, но такая резкость опять покоробила меня. Денег у меня нет, зато есть связи в суде и полиции. Но я не одобряю таких слов начальника нашей ФСИН. Хотя раньше я бы согласился с ним.

– Я вам повторю вашу же фразу: не осуждайте, не осуждены будете. И, кстати, мы что-то увлеклись. Так зачем вы приехали сюда? Сообщить о самоубийстве одного из ваших заключенных?

– Хотел попросить, чтобы вы меня не увольняли.

– Пусть так. Статью за халатность я вам шить не буду. Оставайтесь на своей должности, но помните: еще один подобный случай – и вы вылетите отсюда. До свидания.

Словно гора с плеч… Я вышел из его кабинета; на лице невольно появилась улыбка. Да, теперь я не допущу этого. Больше никаких непредвиденных случаев: все будут ходить по стойке «смирно»… И сотрудники, и зэки. Честное слово, или, как любил говорить покойный Сергей, «вот вам крест». Пока не знаю, что я сделаю. Знаю лишь одно – больше такого не повторится, и я горы сверну, лишь бы сохранить свою должность, поскольку мне некуда деться. Я мог бы стать юристом, но мне этого не хочется: здесь я руководитель, и это мне нравится. Да, я немного эгоист, но кто же не без греха? Хоть и мало здесь платят, но я отсюда не уйду. Конечно, нельзя заранее предугадать, как сложится жизнь… Все может быть. Вероятно, я и сменю работу…

Пока я добирался до центрального кольца, пока доехал до «Шоссе Энтузиастов», а затем до «Авиамоторной», времени прошло уже больше часа.

– Послушайте, товарищ начальник, – на входе в здание следственного изолятора стоял тот самый молодой охранник, который обнаружил тело Сергея. Пришедший в себя после обморока, он выглядел уже значительно лучше: бледность и дрожь в руках куда-то испарились, но он все же был чем-то напуган. – Нас не будут опрашивать об этом случае?

– Нет, – успокоил я его. – Рязанов все знает. Я только что от него. Камера Шевченко пуста? – «вертухай» кивнул и ответил:

– Его недавно из морга привезли. Наумов с другими ребятами закопал его на нашем кладбище.

Еще одна хорошая новость за весь день… Так ему и надо, насильнику и садисту! Даже после смерти остался в тюрьме. Как в США: там сажают на сто лет и даже больше! Российским судам надо бы перенять такую практику и применять ее в исключительных случаях…

После короткой беседы с охранником я вернулся к себе в кабинет и невольно задумался о том, что мне сказал Виталий Дмитриевич. Почему он грозился уволить меня? Этот случай не идет ни в какое сравнение с тем, который произошел три года назад.

Да, я в последнее время часто думаю об этом. Смерть той троицы плотно засела у меня в мозгу и не уходит оттуда. Март две тысячи четырнадцатого года стал для всех наших сотрудников довольно напряженным. Я вспомнил, как по просьбе бывшего начальника сказал всем, чтобы они поддержали его бредовую версию о причине расстрела Лиановского и тех двоих. Вадим и сам не отрицал, что придумал не самую удачную отмазку. Он тогда сказал так:

– Что за идиотская версия? Никто этому не поверит.

Сказал он это себе под нос, но я расслышал эту фразу и сначала не придал ей значения. Я тогда не знал, что на самом деле означают его слова…

Но это неважно. Я говорю об этом только потому, что мне хочется сравнить прошлое с настоящим. Моя вина гораздо меньше, чем у Вадима. Я никого не убил, и ни за что на свете не пойду на такой поступок. А Рязанов отчитал меня как мальчишку. С моей-то стороны было довольно по-детски идти раскаиваться в своей ошибке к вышестоящему лицу. Так что Виталий Дмитриевич, может быть, и правильно поступил со мной, как с маленьким мальчиком…

Где-то в 18.30 я вернулся домой и думать об этом больше не стал. Ответ на мой недавний вопрос лежал на поверхности, и его мне дал сам начальник ФСИН: всему причиной деньги и связи. Денег у меня нет, и поэтому очевидно, что я вряд ли бы смог откупиться от наказания за свою промашку.

========== Нежданная исповедь ==========

Иногда мне начинает казаться, что я до такой степени погружаюсь в работу, что еще чуть-чуть – и я сойду с ума. Особенно это проявилось после того, как я вместе с охранником обнаружил в петле Сергея. Это зрелище я не забуду никогда, и оно будет мне сниться в кошмарах… Он, весь исхудавший после своей голодовки, висит под потолком с посиневшим лицом, у двери лежит без сознания молоденький охранник… Короче, жуткая картина.

Ночью я долго думал о том, почему он это сделал. Хоть он и оказался редкостной тварью, но мне даже стало жаль его. Все-таки вместе учились и нормально общались… Замкнутый он был, но иногда его тянуло поговорить.

Однако моя жалость к нему быстро испарилась – что я, из ума выжил? Как можно сочувствовать такому человеку? Не считал девушек за людей, избивал неизвестно за что мальчишку моложе его на десять лет (получается, в то время Смолин учился только в первом-втором классе…). Так всю ночь во мне боролись два чувства – жалость к погибшему и здравый смысл. Победило второе.

А утром я почему-то проснулся на полчаса раньше, чем обычно, и решил прогуляться. Валет еще спал; я насыпал корм в его миску и, одевшись, вышел из дома.

Я прошел почти по всему району, но не успел я добраться до здания своего СИЗО, как увидел проходивших мимо Раису и Маликова, которые о чем-то разговаривали. В груди словно что-то перевернулось, от волнения к лицу прилила кровь. Господи, как же давно я ее не видел, мою дорогую и любимую красавицу… С того самого дня, как забрел в наш парк возле Екатерининского дворца. Стараясь ничем себя не выдать, я потихоньку пошел за ними и по дороге слышал весь их разговор.

– Рая, зачем тебе это? Неужели ты больше не любишь меня? – Маликов явно нервничал и боялся утвердительного ответа со стороны жены.

– Ты сам знаешь, Володя, что нам с тобой не по пути, – спокойно заявила Раиса. – Скажи мне, пожалуйста, если бы со мной что-то случилось, стал бы ты меня спасать?

Маликов закивал, но ее это абсолютно не тронуло: она лишь недоверчиво усмехнулась и покачала головой.

– Что же ты своих родителей, детей и первую жену не спас из лап жестокого убийцы?

– То дело вышло из-под контроля… Я не думал, что все так получится… – стал оправдываться Маликов. Раиса презрительно посмотрела на него и – я не ожидал от нее, умной и утонченной девушки, такого поступка – ударила его по лицу. Владимир не стал материться или кричать на нее, а опустил виноватый взгляд в землю.

– «Не думал»! – передразнила мужа Раиса. – Как ты мог не подумать о самых близких тебе людях? Почему ты мне об этом не сказал раньше, в тот день, когда со мной познакомился? Почему не показал мне предсмертную записку Новицкого?! Знаешь ли ты, что сломал ему всю жизнь из-за своего слабого характера? Он рассказывал нам с тобой в Ницце, что они пережили с Алексеем Дмитриевичем по твоей вине! И, между прочим, на его счету уже восемь убийств!

– Я знаю, – тихо сказал Маликов. – Читал его записку; она всегда со мной. Вот, – он вытащил из кармана сложенный вчетверо и уже немного выцветший лист бумаги и отдал жене. – Рая, неужели ты думаешь, что я бы не убил Лиановского? Я был готов убить его сам, но Вадим меня опередил…

– Если бы ты, как последний трус, не сбежал в столицу, а стал бы искать убийцу твоей семьи, то не пострадали бы невинные люди! – да… столько горя свалилось на всех, кто был связан с этой историей: Павлов убит ФСБшниками, его любимая девушка наверняка ужасно страдала, сам Вадим покончил с собой, Анастасия, любившая его всем сердцем, тоже мучилась… Алексея едва не убили изуверским способом… Как-то он там сейчас поживает?

Они дошли до нашего районного ЗАГСа; я понял, что они идут разводиться. Заходить в здание следом за ними я не решился. Взглянул на экран мобильного – по времени мне пора было уже быть в своем кабинете, но мне было все равно. Пусть Наумов снова читает мне мораль по поводу моих пропусков работы – мне наплевать… А я хочу выяснить, чем кончится дело.

Скоро Маликов с Раисой вышли. Я насторожился: что сейчас будет? А ничего особенного и не случилось – Раиса ушла, даже не взглянув на бывшего мужа, а тот остался стоять как вкопанный и только что-то бормотал себе под нос.

– Ну что, понимаешь теперь, что надо было защитить свою семью? – так обратился я к нему, не в силах скрыть ненависть. Ну почему такая замечательная девушка досталась этому человеку?

– Да понимаю… Какой же я был дурак, что пришел к Вадиму одиннадцать лет назад с такой просьбой… – Маликов сел на скамейку и обхватил голову руками. – Но я же не знал, что он примет мои слова так близко к сердцу… Все потерял: и работу, и жену, и даже смысл жизни.