Текст книги "Новизна хуже старины (СИ)"

Автор книги: Нефертум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

========== Пролог ==========

Люберцы, конец октября, 1994 год

– Сейчас ты совсем не такая недоступная, как тогда. Не правда ли?

Эти слова были адресованы семнадцатилетней девушке, лежавшей на земле почти без сознания. А сказал их парень в черном спортивном костюме, стоявший над ней с самодовольной улыбкой, сложив на груди руки.

Девушка с трудом открыла глаза и посмотрела на молодого человека с плохо скрываемой ненавистью. Он же остался совершенно спокойным.

– Ты заплатишь за это… За меня отомстят… Я пойду в милицию, и тогда тебе несдобровать!

– Кто за тебя отомстит? – усмехнулся юноша. – Вот скажи, кто тебе поверит? Лучше не говори ничего, а то или сама пойдешь по статье за клевету, или братва из местной группировки сама с тобой разделается: я скажу им, чтобы они сделали с тобой все, что хотят. Деньги решают все, моя дорогая! Знаешь, кто такой Капущу? – девушка испуганно закивала. С начала десятилетия люберецкие газеты часто писали о жестоких налетах его банды. – Он от тебя живого места не оставит. А если ты и расскажешь обо мне, то даже брат твой – и тот отвернется от тебя, когда узнает. Ты никогда не выйдешь замуж, мразь! Сколько времени ты издевалась надо мной… Никто не смеет мне отказывать! Что до меня, я никогда на тебе не женюсь.

Парень отвесил шутовской поклон и не спеша направился туда, где горели фонари – на какую-то оживленную улицу. Девушка же, собравшись с силами, встала и принялась приводить в порядок одежду. Мысли о преступной группировке, наводившей ужас во всем городе, пугали ее, и ей хотелось быстрее вернуться к себе.

Через некоторое время, когда силуэт молодого человека растворился в ночи, из кустов выглянул черноволосый мальчик лет восьми. Лицо его выражало искреннее недоумение вперемешку со страхом. Он подбежал к девушке.

– Что с тобой? – спросил он. – Я помогу тебе.

– Пойдем потихоньку. Помоги мне добраться до комнаты.

Мальчишка взял ее за руку, и они очень медленно пошли в сторону стоявшего неподалеку здания. Девушка всю дорогу тихо плакала, стараясь, чтобы мальчик этого не увидел. А тот, если и заметил слезы на ее глазах, то ничем это не показал.

Дойдя до комнаты, которую она делила еще с тремя девочками, несчастная заглянула в щелку двери и с облегчением заметила, что ее соседки уже спали. Стараясь не шуметь, она пробралась в ванную и стала смывать с себя следы земли и какие-то прилипшие листья. Она не знала, как будет объяснять произошедшее с ней брату, подругам и остальным. Ей было страшно рассказывать правду, так что ясно было только одно: никто не должен знать, что на самом деле произошло с ней. «Ладно, что-нибудь придумаю…» – пронеслось у нее в голове, и с этой мыслью девушка отправилась спать. Однако она всю ночь не сомкнула глаз, размышляя о том, как ей скрыть случившийся инцидент.

========== Новый заключенный ==========

Москва, 2017 год

Честно говоря, новость о том, что мой бывший начальник выбросился с балкона десятого этажа, изрядно выбила меня из колеи. Я узнал об этом от его друга, майора Маликова, которого он обвинял в своей предсмертной записке – ее отдала ему вдова Вадима, Анастасия. Он мне кратко пересказал то, что было там написано: одна фраза заставила меня сильно удивиться – «на моей совести восемь смертей». Про то, что за свою жизнь Вадим убил семерых человек, я знал и не винил его за это, но кого он снова погубил?

На его похороны я не смог попасть, поскольку был очень занят – так что выяснил я этот вопрос только через несколько дней. В то время Маликов пришел ко мне по каким-то делам: по-моему, он тогда сказал, что его отправил начальник нашего РОВД Крутовской. Но мне показалось, что он сам пришел, желая поговорить со мной обо всем случившемся (его объяснение было явно шито белыми нитками: зачем бы Крутовскому отправлять своего подчиненного в следственный изолятор, когда там ничего такого не случилось?). Оказалось, что небезызвестный мне Павлов, из-за которого Вадим впервые попал под арест и которого Крохин, судья, отправил в Сибирь, сбежал оттуда и, по иронии судьбы, оказался в том же самом городе, куда уехал Вадим со своей женой. Разумеется, они встретились, и Павлов снова пообещал пойти в полицию. Но ему не удалось этого сделать, поскольку Вадим обратился в ФСБ с целью убрать его. Они, конечно, сделали это, а потом его так сильно стала мучить совесть, что он покончил с собой.

Помню, я тогда спросил Маликова, что он собирается делать дальше. Как ему жить с осознанием того, что из-за него погиб его друг? Он мне ничего не ответил и вышел из моего кабинета, сжимая в кулаке предсмертную записку Вадима. Я заметил, что он всегда носит ее с собой.

А еще через некоторое время я узнал, что он уволился из полиции и ушел в церковь. Я хоть и неверующий человек, но про себя одобрил его решение. Но когда я случайно встретился с Сергеем Павловичем, начальником нашего РОВД, и он спросил мое мнение об этом, я ничего не сказал. Просто заметил, что это его собственный выбор. Не люблю высказывать свое мнение другим людям. Порой я думаю, что я еще более скрытен, чем был Вадим. А не сказал я о своих мыслях потому, что видел по лицу Крутовского явное неодобрение поступка его подчиненного. Он мне тогда сказал, что, с одной стороны, Маликов правильно поступил, а с другой – ему надо было постараться забыть об этом и продолжать работать. Я не стал вступать с Сергеем Павловичем в полемику и внешне согласился с ним. Нет, я не страдаю «комплексом хорошего человека» и не стараюсь никому угодить, просто считаю, что не следует рассказывать все, что думаешь, кому попало.

Но это все прошлое. А тот случай, что произошел со мной, снова перевернул мое представление о современном мире. Сначала я считал, что наши полицейские в большинстве своем нормальные люди, но я очень круто ошибался. В нашем районе, конечно, много хороших оперов, но как дело обстоит в других – я не знал. Сначала, по наивности своей, думал, что так же. Однако вскоре разуверился в этом.

После самоубийства Вадима прошло немного больше пяти месяцев, которые для меня были весьма спокойными – ничего нового не происходило. Наступила середина июля, и во всей Москве установилась такая погодная аномалия, что никому не хотелось выходить на улицу. С конца июня на город обрушились чуть ли не ежедневные дожди. Мне, откровенно признаюсь, тоже было не до того, чтобы идти на работу. Хотелось провести весь день в своей квартире за чаем у телевизора, закутавшись в одеяло вместе с моим британцем Валетом. Этот голубой красавец живет со мной уже почти два года.

Но делать нечего – я же все-таки начальник: я уже привык к этому. А после того, как Вадим в декабре прошлого года вызвал меня к себе и сказал, что уходит со своего поста и ставит меня вместо себя, я объявил ему, что не хочу этого. Он тогда очень спокойно ответил:

– Кто же будет здесь руководить, если не ты? Ты же мой заместитель, и это разумно с моей стороны поставить на мое место тебя.

Я хотел было предложить ему другого кандидата. Например, есть у нас хороший, исполнительный малый – Наумов (да даже Павлов мог бы попасть в мой список подходящих на место начальника людей, если бы не его обостренная тяга к справедливости), но Вадим резко отверг это предложение и настоял на своем. Так что я уже около полугода начальник нашего СИЗО и доволен своим положением. А после того, как я занял эту должность, я понял, что мои прежние обязанности были куда сложнее нынешних. Первым делом я прошерстил личные дела сотрудников, их характеристики и, поскольку не хотел повторения истории с Павловым, уволил тех, кто отличался подобными чертами характера. Остались люди, которым что ни скажи – все сделают, не задавая лишних вопросов и не строя логических цепочек. Такие, как, допустим, Наумов – вроде роботов. Я считал это лучшей стратегией своих действий.

О смерти Павлова я нисколько не жалел: после декабрьского происшествия я его просто возненавидел – не зная ничего о случившемся, идти докладывать на человека в полицию! У меня просто не находилось цензурных слов, чтобы описать его поступок! Не знаю, почему Вадим принял его убийство так близко к сердцу…

Ну да речь не об этом. Так вот, в такую погоду я все же пришел на работу и около пяти часов бесцельно сидел в своем кабинете, от скуки раскладывая «Паука» на компьютере и доедая мороженое, купленное мной в ларьке возле метро. Скорее всего, оставшееся до конца рабочего дня время так скучно бы и прошло, но внезапно на экране, когда я собрал шестого короля, появилось уведомление о новом электронном письме. Там мне сообщили, что сюда привезли нового заключенного. Мне не хотелось уходить из кабинета – я почти закончил свою игру (остались несобранными лишь два короля), но все же я отправился в комнату для допросов. Было интересно узнать, кто такой этот новый зэк и за что он попал сюда.

***

Я ожидал увидеть кого угодно, но только не полицейского. Это оказался довольно молодо выглядящий человек, на вид лет тридцати. Мы с ним были немного похожи – он был тоже брюнет, но только с голубыми глазами, а не с карими, как у меня. На нем был форменный костюм с погонами старшего лейтенанта. Этот факт очень сильно меня заинтересовал – что такого мог совершить старлей? Если бы сержант или хотя бы лейтенант – это было бы еще понятно, но старший лейтенант – на мой взгляд, уже неплохое звание. Вид у него был какой-то испуганный, казалось, он был чем-то порядком взволнован и даже потрясен. Я поздоровался с ним и спросил его имя. Тот назвался Сергеем Шевченко, следователем. Что-то знакомое… И здесь я вспомнил: со мной в одном институте учился такой студент, старше меня на шесть лет. Не знающие этой истории подумают, что я сейчас сказал какую-то странную вещь. А разгадка простая: он в то время получал второе высшее (до этого он имел диплом экономиста).

Я уже заканчивал учебу, когда тот всего лишь сдавал экзамены за второй курс. Но за два года мы смогли подружиться – я иногда помогал ему и делился конспектами. Но когда я окончил институт, то потерял его из виду и ничего о нем больше не слышал. Он тоже особо не стремился к общению со мной – он всегда был такой замкнутый… Когда я обращался к нему, он отвечал, но первым не заговаривал никогда. Порой я даже думал, что он не от мира сего, но, разумеется, не говорил об этом ни с ним, ни с кем-то еще, не желая обижать Сергея…

– Ты меня не узнаешь? – спросил я его.

На его лице отразилась целая гамма эмоций: от изумления до облегчения. Он внезапно встал из-за стола и подбежал ко мне, вцепившись в мою рубашку.

– Саша, неужели это ты? Вытащи меня отсюда… Я невиновен… – быстро и невнятно говорил он, и на его глазах показались слезы. – Меня скоро в колонию отправят!

Невиновен? Кто же тогда вынес ему обвинительный приговор?

========== День первый. Поездка в Люберцы ==========

Первое время после его признания я стоял как вкопанный и не знал, что сказать. Я никогда не думал, что наши судьи могут посадить человека ни за что ни про что. Хотя после того, как Крохин, которого все знали как неподкупного и беспристрастного судью, отправил Павлова в сибирскую тюрьму ради того, чтобы тот не смог доложить на покойного Вадима, я полагал, что больше ничему такому не удивлюсь. Но все случилось не так, как я думал. А тогда мне хотелось только одного: найти того судью, который посмел отправить Сергея в следственный изолятор, и хорошенько встряхнуть его, пока тот не объяснит мне причину своего поступка. Хотя, может быть, он врет? Но нет: слезы не подделаешь. Или он такой хороший актер? А Сергей, видимо, заметил, что я ему не поверил, и торопливо заговорил:

– Помилуй, неужели ты считаешь, что я что-то совершил? Это все судья, черт бы его побрал… Я на суде все сказал, а он мне не поверил! В итоге выпали мне десять лет «строгача»!

– Да боже мой, объясни наконец, в чем дело? – я устал слушать его истерику и хотел спокойного объяснения.

– Понимаешь, Саша, мне предъявили, что я хотел продать за бугор четырнадцать килограммов героина! А я ничего ни про какой героин не знал. Пришли ко мне коллеги, обыскали весь дом и нашли пакетики. Но я же отлично помнил, что еще вчера там ничего не было! Кто-то, получается, мне их подкинул, но, когда я об этом сказал, мне никто не поверил. На суде я говорил, что ничего не знаю об этом, а судья хоть и смотрел на меня с сочувствием, но таки дал мне десятку! А в конце заседания первым сбежал из зала, весь от стыда красный… Да, я искренне надеюсь, что ему стало стыдно за свой поступок!

– А что, хотя бы отпечатки пальцев с пакетиков – и то не сняли? – эта история казалась мне каким-то бредом. Выходило, что обвинение просто-напросто сфабриковали и хорошо заплатили нужным лицам, чтобы никто ничего не расследовал. Пользуются своим положением только ради того, чтобы самим жить припеваючи! Как мне это не нравится в богатых россиянах… Хотя если бы я был богат, я бы поступал точно так же. Вот они – двойные стандарты.

– Да в том-то и дело, что никто никакую экспертизу не проводил! Ничего не сняли, вот тебе крест! – здесь он даже зачем-то перекрестился. – Я на суде не выдержал и крикнул: дескать, как они могут ломать судьбу невинного человека? А судья только сделал мне замечание…

– Кто он такой? Как его фамилия? – я был готов разорвать этого судью на мелкие кусочки. Смотрел на него с сочувствием… Видно, это сочувствие не стоит и гроша ломаного!

– Не запомнил, но вроде Крохин. Могу и ошибаться. Что с тобой случилось? – обеспокоенно спросил он, видно, заметив, что я почувствовал какую-то жуткую злобу. Кровь прилила к моему лицу – я, не прощаясь, выбежал из допросной и кинулся к выходу. Жить Алексею оставалось около часа… Остатки его репутации неподкупного судьи рушились в моих глазах с быстротой молнии. Да вообще после того, как он отправил пусть и ненавистного мне, но ни в чем не виноватого Павлова в далекую сибирскую колонию, я уже перестал считать его таковым. Как Вадим мог доверить ему свою судьбу после убийства Эдуарда Лиановского?! И как только он мог ему помочь? Ах да, конечно, весь вопрос упирается в деньги! Сколько же ему на этот раз заплатили за такое дело?

До здания суда я добрался за полчаса – старался добежать как можно быстрее, но под дождем особо не побегаешь, к тому же держа в руках зонт и следя за тем, чтобы порыв ветра его не сломал или не унес (а дождь так и не прекратился). Я влетел внутрь: мне никто не успел и слова сказать. На охране я предъявил свое удостоверение и сразу же кинулся искать кабинет судьи. Нашел я его довольно быстро и резко распахнул дверь. Однако там было пусто. Я сел на какое-то кресло, намереваясь подождать Крохина и высказать ему все, что я думаю о нем и об его поступке. В мыслях у меня созревали целые тирады, состоявшие сплошь из мата… Я был готов сказать их все ему прямо в глаза…

Скоро он вернулся, правда, выглядел он как-то странно: воротник пиджака был поднят, рубашка наглухо застегнута, что меня сильно изумило. Может быть, ему было что скрывать. Например, какие-либо раны… Заметив меня, Крохин явно удивился. Но не успел он сказать хоть одно слово, как я налетел на него и, схватив за плечи, прижал к стене.

– Что вы делаете? Отпустите меня сейчас же! – с усилием выдохнул он, кривясь от боли и пытаясь оторвать от себя мои руки, но я еще крепче прижимал его к стене.

– Это ты что делаешь?! – злобно процедил я. – Ты зачем дал невинному человеку десять лет колонии? Сколько тебе заплатили, продажная душа? – я резко встряхнул его; он хотел было что-то ответить, но я продолжал трясти его за плечи – его голова только безвольно качалась из стороны в сторону. – Ну, чего молчишь? Стыдишься?

Тот уже не мог ничего сказать и только смотрел на меня умоляющим взглядом. Я отпустил его, и он обессиленно рухнул на пол. Поднявшись, Крохин отряхнул костюм и сел за свой стол, потирая плечи. Я взглянул на него – его пиджак был весь в пыли, лицо заливал лихорадочный румянец…

– Какие деньги? Кто мне заплатил? Вы что, с ума сошли?! – закричал он на меня, продолжая отчищать свой костюм от пыли. – Не судите ни о чем, не узнав! Павлова вы тоже ведь возненавидели именно за то, что он пошел в полицию доносить на Вадима! Я слышал об этом от него самого… Вы еще не забыли тот случай?

Такие вещи не забываются. А ведь и правда, я немного погорячился… Действительно, что это я, в самом деле? Решил повторить судьбу Вадима? Ведь если бы я продолжал свое дело, то просто-напросто убил бы его! И что бы из этого вышло? Да ничего хорошего: восемь лет лишения свободы.

– А если хотите узнать, почему я так поступил, я вам расскажу, – снова заговорил Алексей. – Но не здесь.

– Где же тогда?

– У меня дома.

Он издевается надо мной, что ли? По дороге к нему домой я его точно убью, если он не расскажет мне все как было! Я уже хотел снова встряхнуть его хорошенько, но он поспешил объяснить:

– Вам лучше успокоиться. Пойдемте, я вас провожу до своей квартиры. Ведь ехать нам довольно долго. Я вам все расскажу, когда вы придете в себя.

Он вывел меня из своего кабинета, закрыл его на ключ, и мы пошли к метро, располагавшемуся в семистах метрах отсюда. Это была станция «Римская». К счастью, Люблинско-Дмитровская ветка почти всегда пустая, так что мы смогли благополучно сесть в вагон, не разыскивая подходящее место. Пристроились в углу вагона и поехали.

Через двадцать минут мы с Алексеем уже были на Казанском вокзале; он отправился покупать нам билеты до Люберец, а я встал возле какого-то киоска с продуктами, вытащил из кармана мобильный и стал читать новости – ничего интересного наше рекламно-информационное агентство не выдало. Впрочем, как и всегда: редко когда на новостных порталах появляется сообщение, стоящее того, чтобы его прочитали. Сейчас там однообразные статьи о войне в Сирии, украинских и американских событиях… Далекому от политики человеку, вроде меня, подобное не слишком интересно.

Скоро вернулся Алексей и, вручив мне один билет, повел меня к электричке.

– Сколько стоит билет? – спросил я его.

– Шестьдесят шесть рублей, – ответил он и, усмехнувшись, добавил: – Не надо, не отдавайте.

Но я не стал его слушать, а вынул из своего портмоне пятидесятирублевую купюру и три монеты в десять рублей, пять и один, отдал все это Крохину. Тот сначала отказывался, но я насильно сунул ему деньги и смущенно пробормотал:

– Извините меня, пожалуйста, что я вас едва не убил в вашем кабинете. Я просто погорячился… Может быть, расскажете сейчас, что случилось?

– Нет, Александр, пока не расскажу.

– А ваша жена не узнает?

– Я не женат, – при этих словах он отвернулся от меня. – А Анастасии Олеговны дома нет.

– Ну вот, а говорите, что не женаты, – рассмеялся я. – Зачем скрываете свое семейное положение?

Но Крохин покачал головой и тихо сказал:

– Анастасия мне не жена, а вдова Вадима. Я ее приютил у себя, поскольку пожалел. А она уехала в Адлер немного развеяться от своей потери.

– Ясно. А вы благородный человек, Алексей, – я немного отошел от желания отделать его и смог здраво размышлять. Да, это с его стороны было весьма порядочно – позаботиться о женщине, оставшейся вдовой… Я бы и сам так же поступил, если бы знал о смерти Вадима и если бы успел на его похороны… Но что уж теперь делать?

Пока мы вели между собой такой разговор, электричка тронулась и отъехала от вокзала. Крохин сообщил мне, что нам ехать чуть больше получаса. За это время мы молчали, поскольку от жары в вагоне (все окна были закрыты, и он был полон народа) нас обоих разморило: Алексей, откинув голову на спинку сиденья, задремал, да и меня тоже клонило в сон.

– «Ухтомская». Следующая остановка – «Люберцы первые», – объявил женский голос из динамиков. Крохин резко дернулся и открыл глаза.

– Господи, едва не проспали… – сквозь сон услышал я его голос. – Александр, через три минуты приедем! – он тронул меня за плечо. Я проснулся и сначала ничего не понял. Зачем он меня разбудил? Что случилось? Но вспомнил, что нам выходить в Люберцах. Три минуты быстро прошли: электричка остановилась, и тот же женский голос объявил нашу станцию.

Мы вышли на платформу – было довольно неприятно там находиться: ее всю занимали какие-то мешки и каменные плиты. Совсем как на Курском вокзале: бывал я там в прошлом месяце, когда возвращался от своих друзей из западного Подмосковья – как я вышел из электрички, то едва не упал, и даже чуть ли не на пути: камни в кладке отсутствовали, повсюду мешки, как и сейчас, в Люберцах… Вот мне интересно: чем думают все эти рабочие, когда так загромождают пространство? Хотя, чего греха таить, я был тогда немного под градусом… так что дело, с другой стороны, вовсе не в отсутствии нормальной кладки.

А тем временем мы направились в город и через несколько минут подошли к коричневому десятиэтажному дому, располагавшемуся рядом с ничем не отличавшимися друг от друга оранжево-красными многоэтажками (я начал было считать количество этажей, но сбился со счета и бросил это дело).

– Ой, Алексей, что за место вы себе выбрали для жизни! – мне совершенно не понравился этот город. Мало деревьев, зато много машин – а, следовательно, пыль и неприятный стойкий запах бензина! Не за что зацепиться глазам – очень скучный пейзаж: множество похожих друг на друга домов, сельскохозяйственный рынок прямо рядом с платформой, автостанция с кучей маршруток… Мой район тоже примерно такой же, но Люберцы мне совсем не понравились – не знаю, почему. Однако двор дома Алексея выглядел вполне себе красиво: перед входом была цветущая белым яблоня, желтые, неизвестные мне, цветы… Это было единственное, что мне здесь приглянулось.

– Что государство выделило, то я и получил. Между прочим, дом вполне приличный. Ведь сиротам не выдают жилье в элитных московских районах, Александр, – так, значит, он сирота? Чего еще я о нем не знаю? А я-то хотел его придушить в суде, не зная ни о чем, что заставило его пойти на такой поступок… – И вообще, я коренной люберчанин, так что квартиру в Москве мне никак не могли выдать, – добавил он.

– А переехать отсюда не судьба?

– Не хочу. Что за глупые планы у россиян, чтобы купить себе квартиру – ввязываться во всю эту историю с ипотекой и тем, что дальше последует! Я не такой человек, чтобы зря тратить деньги. А вы знаете, – он неожиданно заговорил совсем о другом, – Вадим продал свою квартиру на «Славянском бульваре» неизвестно кому. Каким-то непонятным субъектам. Меня это тогда очень сильно покоробило. Ведь мне бы тоже хотелось пожить по-людски. Ай, да что это со мной? Не надо плохо говорить о мертвых, – вздохнул Алексей. – Ладно, идемте. Скоро вы все узнаете об этом деле.

Мы поднялись на второй этаж, он достал из кармана пиджака ключ и открыл дверь. Я увидел перед собой небольшую комнату, чистую, казавшуюся нежилой, если бы на крючках на стене не висели легкая черная ветровка и синяя куртка. Под ними стояли лотки для обуви, где находились черно-белые кроссовки, черные ярко начищенные лакированные ботинки и светло-коричневые дамские туфли. Здесь также стоял маленький платяной шкаф.

Крохин, вернувшись в подъезд, положил там свой зонт; я последовал его примеру. Затем он скинул с себя свой серый пиджак и повесил его на свободный крючок, оставшись в одной рубашке. Расстегнул ее воротник, и вот здесь-то я заметил то, что еще больше удивило меня: на его шее была косынка. Раньше я этого не видел, потому что его пиджак и рубашка были застегнуты на все пуговицы, и он все время ходил с поднятым воротником. Да и косынка его была того же цвета, что и рубашка, поэтому я и не заметил ее прежде.

– Что это? – спросил я его, показав на косынку.

– Это как раз то, о чем я хотел с вами поговорить, – и он развязал ее. Я увидел (как я и подозревал) небольшую рану на его шее. Кровь из нее уже не шла, только на косынке остались пятна.

– На вас напали?! – в ужасе воскликнул я. Так вот оно в чем дело… А я думал… да о чем я думал, мне стыдно вспоминать! Я хотел убить его, не зная, что дело вовсе не в деньгах, а в попытке убийства! Сначала-то я не верил, что его могли ранить…

– Да, уже второй раз за мою жизнь меня пытались убить… Вашу попытку я не считаю.

– Второй? – я подумал, что ослышался.

– Именно так, только об этом не буду рассказывать. Пойдемте в гостиную, – он снова завязал косынку и провел меня туда.

Гостиная в его квартире представляла собой небольшую, но уютную комнату с бежевыми обоями, скромно обставленную. Стоял книжный шкаф, на нижних полках я успел заметить множество папок с уголовными делами. На остальных полках стояли книги русских и французских авторов. Телевизор в комнате отсутствовал: там был только диван, книжный шкаф и журнальный столик, на котором стояла ваза с желтыми лилиями.

– Садитесь, пожалуйста, – Крохин указал рукой на диван. – Я сделаю чай.

Через пять минут он вернулся с двумя чашками чая и сахарницей на подносе, поставил все это на журнальный столик и сел рядом со мной.

– Ну, не томите… – мне уже не терпелось узнать, кто на него напал и зачем.

– Вчера я возвращался домой и не успел я войти в подъезд, как мне приставили нож к горлу, и кто-то сказал мне: «Завтра ты должен вынести обвинительный приговор некоему Сергею Шевченко. Ты понял меня? Делай все, что посчитаешь нужным, только чтобы он оказался за решеткой. Если ты этого не сделаешь, то будешь убит. Не вздумай об этом кому-нибудь рассказать. Иначе я тебя найду и живьем закопаю». Я все это отлично запомнил… Вы, может быть, думаете, что я боюсь смерти? Это верно.

– Почему?

– Ой, нет, и не спрашивайте… – он закрыл лицо руками и отвернулся от меня. – Это был такой кошмар, что мне до сих пор он снится.

– Нет, расскажите, – решительно сказал я. Алексей со стоном опустил голову на журнальный столик, отодвинув свою чашку куда-то в сторону.

– Ну зачем вам это знать? – воскликнул он, подняв голову и сверкнув на меня глазами. – Зачем вам знать, что чувствует человек, которому ни за что ни про что собираются влить три литра серной кислоты?! Да, не удивляйтесь, со мной хотели сделать именно это члены польской мафии только за то, что я в сердцах сказал, что сам расправлюсь с их главарем за его мерзкий поступок!

Слушая его исповедь, я молчал и только с ужасом смотрел на него широко открытыми глазами. Какие три литра кислоты? И что же такого совершил главарь мафии? Последний вопрос я невольно задал ему вслух. Слегка успокоившись, Алексей ответил:

– Этот мафиози был гомосексуалистом и изнасиловал… нет, не меня, а Вадима. Я как это от него услышал, так и сказал, что убью этого негодяя! А он за эти слова решил так жестоко со мной разделаться.

О боже мой, что я услышал… Теперь я понимаю, почему Вадим ничего не рассказывал мне о своей поездке на Лазурный берег. Нет, он, конечно, говорил о посещении какого-то римского поселения, по-моему, Цеменелума, и еще чего-то, но когда я его спросил, как началась его поездка, то он резко замолчал и потом от него нельзя было добиться ни одного слова. Да, для него, мужика, это очень унизительно… Это же надо… Нет, ну если бы я знал об этом, я бы сам убил Павлова за то, что он пошел в полицию… Интересно, а он знал, что Вадим пережил в плену? Я спросил об этом у Крохина, и тот кивнул.

– Да, Павлов узнал обо всем перед смертью, когда они встретились в Одинцово. Анастасия дала мне почитать его заметки – он вел дневник, вам это известно?

– Я этого не знал. Вы не дадите ли мне его на время? Я тоже хочу его прочитать.

– Ну, хорошо. Только не забирайте его с собой, читайте здесь, а иначе Анастасия мне не простит того, что заметки ее мужа пропали, – Крохин подошел к шкафу, снял со средней полки тетрадь в черном кожаном переплете и протянул ее мне. – Держите, Саша. Простите меня за мою фамильярность, но после моих откровений мы уже можем обращаться друг к другу не по полным именам. Не правда ли?

Я ему не ответил, а открыл тетрадь и стал читать. Первую часть я прочел где-то за пять минут, вернее, просто пробежал глазами. Вот, значит, из-за чего тогда Вадим попал в больницу… Не смог выдержать того, что он в первый раз совершил убийство, да еще и тройное… Я не мог спокойно читать о том, как Маликов умолял его о мести за свою погибшую семью. Честное слово, я и не подозревал, что такой слабый по характеру человек может стать следователем и быть на хорошем счету у начальства. А Сергей Павлович его очень ценил до того момента, как узнал об этой истории. Еще хорошо, что у него хватило ума уйти в церковь замаливать свой тяжкий грех. А Алексей не из-за денег помог Вадиму, а ради их дружбы… Я поднял глаза, полные слез, на него – он тоже выглядел каким-то грустным.

– Простите меня еще раз за то, как плохо я о вас думал.

– Да чего уж там… – ответил он. – Главное, что вы все осознали. Но все-таки нехорошо было с вашей стороны нагло врываться в мой кабинет и так со мной поступать… Ладно. И что вы теперь будете делать?

– С чем?

– Не догадываетесь? С делом Шевченко. Я вам буду во всем помогать, если понадобится. Мне надо искупить свою вину перед ним.

– Альтруист вы, скажу я вам, – усмехнулся я. – Всем готовы помочь. Ой, не доведет это вас до добра…

– Нет, я не альтруист, вы ошибаетесь. И помогаю я далеко не всем. Только друзьям. А этот случай всего лишь редкое исключение. Сами подумайте: я отправил невинного человека в тюрьму только потому, что мне пригрозили убийством. В юности я был изгоем, честно говорю. Это я к тому, что у меня и сейчас очень мало друзей.

– За что вас не любили? – мне было очень интересно это узнать. Да, он преступил закон, но ведь это ради того, чтобы его не убили… Но на самом-то деле он хороший, добрый и умный человек. «А еще два часа назад я был готов его задушить…» – подумал я и от стыда покраснел. Вспомнил я, как держал его за воротник и вжимал в стену, а тот ничего не мог сказать и только смотрел на меня… А всему виной проклятые пришедшие в голову первыми мысли…

– А что, разве по мне не видно? – спросил он с кривой усмешкой. – Посмотрите на меня: что вы видите?

– Вижу хорошего человека, которого я, идиот, едва не убил…

– Да нет же… – вздохнул он. – Вы посмотрите, как я выгляжу. Посмотрите на мои шрамы…

Я посмотрел на него – его лицо, действительно, покрывали редкие, но глубокие шрамы, похожие на царапины – сначала я этого не заметил, поскольку был в состоянии аффекта и не рассматривал его, хоть и был с ним лицом к лицу. Но его увечья не казались мне причиной того, чтобы его гнобить за это. Так я ему и ответил:

– Ну, подумаешь, какие-то шрамы… Что, вас из-за этого не любили?

– Сначала из-за моего цвета волос, а потом, как я в пятнадцать лет перенес тяжелую болезнь, из-за этих шрамов. Вы знаете, какие дети жестокие, а в детдоме – особенно. Вот представьте себя на моем месте: кругом блондины, брюнеты, шатены, а ты один рыжий. Ну как им меня, такого, не дразнить?