Текст книги "Новизна хуже старины (СИ)"

Автор книги: Нефертум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

– Все в порядке.

И кто же такой богатый, чтобы вот так легко разбрасываться крупными суммами денег? Скорее всего, это Горский-младший: его отец ведь менеджер по внутренним коммуникациям и получает очень хорошую зарплату. Кстати, а его разве в отделе не оказалось?

На мой вопрос Алексей ответил, что он на рейде и вернется только через два часа. Отлично. А мы тем временем снимем отпечатки пальцев с пачки денег и приедем обратно допросить Максима.

Мы отправились в наш отдел полиции. Резкая перемена: здесь хоть чувствуется порядок! Сергей – ответственный начальник, не то, что этот Альберт Хайруллин, которого даже на работе не найти. Не удивлюсь, что менты из Басманного ОВД избивают задержанных! А у нас сразу прогонят за это: случай со Смолиным, врезавшим Вадиму в нос, тому яркий пример. Правда, это не совсем так: дело было в связях… Впрочем, в России без них никуда!

Ну почему я всегда вспоминаю покойного?! С каким-то мазохистским наслаждением я прокручиваю в голове эпизоды, связанные с ним… Когда мы с Крохиным закончим расследование, я обязательно схожу в церковь и поставлю свечку на помин его души. Надеюсь, Алексей не откажется пойти со мной, ведь он обязан Вадиму за то, что во Франции он спас его от смерти, да к тому же такой кошмарной…

Придя в ОВД (тот же молодой дежурный без лишних слов пропустил нас, отдав честь), мы пошли было в кабинет Раисы, но тут я вспомнил, что она ушла в отпуск, и встал как вкопанный. Что же нам теперь делать? Кто же снимет отпечатки пальцев с денег, полученных Лукьяновым неизвестно от кого?

Я побежал к Сергею, чтобы выяснить, есть ли в отделе другой криминалист. Встретил я его неподалеку от места, где были мы: он шел по коридору с папкой в руках.

– Сашка! – радостно закричал он и подошел ко мне. – Привет! Как дело продвигается?

– Не очень хорошо… – вздохнул я. – Продажные менты, садист-осужденный, сломанные жизни многих девушек – в общем, мексиканский сериал. Да еще и племянник одной из них вроде как подкупил своего коллегу, следователя, чтобы он ничего не расследовал! Не знаю, он ли подбросил Шевченко героин…

– Надо же… А зачем ты к нам приехал? Кто тебе нужен?

– Криминалист. Раиса ведь уехала в отпуск, так нет ли у тебя другого?

– Прости, но нет.

Вот это очень плохо… И скажите, пожалуйста, что делать? Я едва не выматерился, но чудом сдержался.

– Ну, и как нам быть? Нам надо снять отпечатки пальцев с пачки денег, а без криминалиста как это сделать?

Сергей тоже задумался, но вдруг с довольным видом кивнул головой.

– Можете сами попробовать. Я вам дам ключи от ее кабинета.

Никогда еще не приходилось выступать в роли эксперта-криминалиста… Хотя за последнее время кем я только не был: и начальником следственного изолятора, и детективом, и психологом… Однако делать нечего – придется самому на пару с Алексеем снимать отпечатки пальцев. Сергей отправился за ключами, а я пошел сообщить Крохину, что нам предстоит превратиться в криминалистов.

Услышав эту новость, он заметно растерялся, но быстро пришел в себя.

– Что делать, придется самим над этим работать, – спокойно заявил он, – правда, никогда я не занимался такими делами. Но мы справимся, я надеюсь на это.

Тут пришел Крутовской, и мы пошли в кабинет Раисы. Я тоже надеялся, что у нас получится снять отпечатки…

Достав из кармана пакет с деньгами, я снял целлофановую упаковку и положил его на стол. Руки дрожали, как у законченного алкоголика – а что, если мы не сможем снять отпечатки пальцев? И как вообще это делается?!

– Знаешь, – обратился я к Сергею, – ты посоветовал какую-то хрень. Мы же не профессионалы. Не получатся у нас хорошие результаты. Лучше отдать эти деньги на экспертизу нормальному специалисту.

– Господи, да где же его взять? Нет его, ты понимаешь? – воскликнул тот. – Прикажешь ждать целый месяц, пока Маликова не вернется?

– А вы прикажете по ошибке снова предъявить обвинение невинному человеку? – вмешался Крохин, с которого его недавний оптимистический настрой слетел со скоростью света. – С меня лично хватило случая с Шевченко.

– Ну что с вами делать, мужики… – вздохнул Сергей. – Придется позвонить в другой ОВД.

Он достал из кармана мобильный и стал звонить какому-то Лапшину. Долго говорил с ним, иногда ругался, но в конце концов довольно заявил, что скоро приедет эксперт из знакомого нам с Алексеем до боли Басманного отдела полиции. Я даже изумился, как Сергей может доверять кому бы то ни было из этого сборища разгильдяев.

– Лапшин хороший мужик и разбирается в своем деле, – успокоил он меня. – Не бойся, он все сделает как надо.

Если бы это было так… Хоть бы этот Лапшин оказался единственным нормальным сотрудником из этого ОВД.

Через полчаса мы, ожидавшие с нетерпением этого эксперта, вышли на улицу, так как Крутовскому пришла эсэмэска от него, что он придет в это время. И действительно, скоро показался человек с чемоданом в руке, быстро шедший к нашему отделу полиции. Приглядевшись, я заметил, что он уже не молод: на вид ему было лет пятьдесят. А выглядел он совсем не как полицейский: был одет в майку и джинсы. Только чемодан криминалиста выдавал в нем не обычного жителя Москвы.

– Мир честной компании! – поздоровался он каким-то странным образом. Сергей украдкой, потихоньку, сказал нам обоим, что у него есть такая привычка. Ну, мы тоже с ним поздоровались, представились. – Лапшин Денис Викторович, эксперт-криминалист, – представился он в ответ. – Так зачем ты меня позвал, Серега?

– Наша криминалистка ушла в отпуск, а они двое свое собственное расследование проводят, – кивнул Сергей на нас с Алексеем. – Им понадобилось снять отпечатки пальцев.

– Все сделаю в лучшем виде.

Мы все вчетвером отправились в кабинет Раисы. Скоро Лапшин объявил:

– На бумаге, которой обернули эти деньги – кстати, знаете, сколько там оказалось? Двадцать пять косарей!

Мои глаза едва не вылезли из орбит. Двадцать пять тысяч рублей?! Больше половины моей зарплаты? Ради того, чтобы подкупить продажного мента, неизвестный швыряется направо и налево такими деньгами?! Алексей и Сергей тоже смотрели на эксперта расширенными от изумления глазами.

– Сколько?! – в один голос вскрикнули они.

– Да, вы не ослышались, – подтвердил Лапшин. – Пять купюр по пять тысяч рублей. Повезло же кому-то…

– Вы знаете Лукьянова?

Эксперт кивнул.

– Вот именно ему и повезло.

– За что ему столько дали? – изумился он. – Следак из него так себе. Но Альберту Маратовичу на это, мягко говоря, плевать.

– Это неважно, – махнул на него рукой Крутовской. – Ты лучше скажи результаты исследования. Что тебе удалось выяснить?

– В общем, там его отпечатки, ваши, – сказал он мне, – и Максима Горского, одного из наших полицейских.

Эх, не стоило мне брать руками эту пачку… Надо было или пинцетом, или хотя бы в резиновых перчатках. А все-таки я был прав, когда подозревал, что сын Павла Горского замешан в этом деле… Ну вот что ему такого сделал Сергей, чтобы тот подкупил Лукьянова? Хотя он бы и без денег не стал ничего расследовать.

– Он в отделе сейчас? Нам надо срочно с ним поговорить! – нетерпеливо воскликнул я.

– Я видел его машину на нашей парковке, но самого не застал. Пойдемте вместе: мне все равно надо заключение написать о том, что его отпечатки обнаружены на пачке с деньгами, – предложил он нам обоим, и, забрав деньги, уже упакованные обратно, мы трое пошли к выходу, распрощавшись с начальником отдела.

– Светит им обоим крупный штраф… – хмуро сказал по дороге Крохин. – Или тюрьма.

– А сколько они могут получить?

Мне было интересно, как наказываются взятки в нашем кодексе, который я читал последний раз в институте, готовясь к семинарам по уголовному праву. Закончил-то я его около десяти лет назад, так что вся информация давно уже вылетела у меня из головы.

– Размер взятки в нашем случае – двадцать пять тысяч. Это значительный размер. Так что, согласно 290-й статье, за это Лукьянову полагается либо штраф около пятисот тысяч, либо максимум восемь лет тюрьмы с ним же или с лишением права работать в ОВД. А Горскому – примерно то же самое, – так Алексей закончил свою маленькую лекцию.

– Интересно, где же опер возьмет полмиллиона рублей, чтобы штраф выплатить… Ведь в ментовке зарплаты не очень большие. Горский-то богатый, а Лукьянов… не думаю.

– Это его дело – пусть крутится, как умеет, и ищет деньги. Нас это не касается. А я, как судья, должен вынести им обоим справедливый приговор, – здесь он покраснел и устремил взгляд куда-то в небо, словно просил у бога прощения за свой грех. Я понял, чего он застыдился: своего решения отправить Шевченко в тюрьму на десять лет из-за какого-то психопата с ножом. Кстати, в Люберцах за это время ничего такого с нами не происходило – и это даже не подозрительно, по моему мнению. Конечно, человек добился чего хотел: его враг сидит пока еще в следственном изоляторе и оттуда не выйдет. Да, не выйдет – за его прошлые деяния мы найдем ему подходящее наказание. Где-то годков двадцать в снежной Магаданской области.

Пока мы разговаривали обо всех этих юридических делах, Лапшин молча шел впереди нас. Мы уже даже забыли об его существовании и только, глядя вперед, понимали, что не одни. Он же не вмешивался в наш разговор и вообще явно думал о своем.

– Ты веришь в бога? – неожиданно спросил я Крохина. После того, как он сам перешел со мной на «ты», и я, наверное, тоже могу так с ним говорить. Но материться все-таки я при нем ни за что не стану. Его, однако, можно понять: честный человек встретился с нечестным и циничным, и, естественно, это его поразило. Вот он и не сдержал эмоций.

– Не могу сказать. Я даже во Франции о нем не вспоминал, а ведь прошла бы еще секунда – и я бы уже был убит. В такие минуты как-то начинаешь переосмысливать свою жизнь, но тогда я был не в том состоянии, чтобы вспоминать пережитое. Все так быстро происходило… Впрочем, отрицать не стану: он есть. А ты как считаешь?

– Всегда был атеистом, но сейчас почему-то начал верить. Ты знаешь, какая любимая фраза у Шевченко? «Вот тебе крест, я не виноват!»

– Негодяй! – рассердился Крохин. – Ведь мы же выяснили, что он сломал жизни многих девушек и издевался над тем бывшим следователем из нашего района! И он еще смеет так говорить? Саша, не освобождай его, ради бога!

– И не собираюсь. Я спросил его в самом начале расследования, были ли у него враги, или, может быть, ему кто-то завидовал, а он едва не расплакался и сказал вот эту фразу, которую я тебе процитировал. Кстати, а что ты меня просишь не освобождать его: ведь ты же судья?

Он покраснел и отвернулся от меня, поняв, что просьба его была не слишком разумной. Но срок все-таки надо рассчитать по новой; это долг нас обоих. Вот только интересно, сколько же лет он отсидит?.. Решим потом, когда выберем в Уголовном кодексе нужные статьи.

Мы втроем все шли и шли, и, когда уже дошли до Басманного ОВД, Крохин опять заметил как бы про себя:

– Я и сам не лучше Шевченко. Саша, отойдем ненадолго, а то я не хочу, чтобы эксперт подслушал этот разговор. Денис Викторович, – обратился он к Лапшину, – идите в отдел, сделайте, что вам необходимо, и приведите, пожалуйста, сюда Максима Горского.

– Сей момент, – и он ушел. А мы сели на какую-то скамейку неподалеку от здания отдела полиции. Место, где мы расположились, было тихим и безлюдным, и там Алексей продолжал говорить:

– Знаешь, я ведь тоже могу сесть, и надолго. Хоть меня и знают как беспристрастного судью – впрочем, до истории с Лиановским так и было – но у меня за плечами уже четыре нарушения… Ты читал дневник Вадима и знаешь, что я помог ему скрыть убийство этого рецидивиста и его подельников… Я освободил его самого полгода назад из-под ареста, я, наконец, отправил Павлова в Сибирь… Ой, лучше бы он не сбежал оттуда: может, был бы жив до сих пор… Если сложить все эти мои деяния, получится большой срок… А я не хочу в тюрьму – мне плевать, кто что скажет, просто самому неприятно осознавать, что уже немало натворил! Да и Анастасия – несчастная женщина: муж с десятого этажа спрыгнул, новый любимый… да, она любит меня, сама призналась… – вздохнул он, – новый любимый в тюрьму сядет… А она? С ней-то что будет? Разуверится во всех мужчинах.

– Добрый ты человек… Редкость в наше время.

– Нет, ты ошибаешься. Я такой далеко не со всеми людьми, а только с теми, кто мне дорог или просто приятен.

– А я тебе разве был приятен, когда в суде… ну, ты помнишь, как я с тобой там поступил? – вспомнив, как я его там едва не придушил от внезапно нахлынувшей на меня злости на то, что он вынес Сергею обвинительный приговор, я залился краской от смущения.

– Ты хорошенько меня встряхнул. Я помню, – спокойно ответил он. – Но ты не виноват – он, вероятно, сказал тебе, что невиновен, и ты на меня заочно рассердился. А я впоследствии разглядел, что у тебя добрая душа, и полюбил тебя, как друга. Ты ведь сразу же извинился за свой поступок, возился со мной, когда у меня был ночной припадок и жуткая головная боль… Значит, и я тебе стал дорог?

Я опять густо покраснел и ничего ему не ответил, а только кивнул. Он читает мои мысли…

Мне захотелось сказать ему что-нибудь доброе и приятное, но тут вернулся Лапшин вместе с молодым человеком в ментовской форме. Подойдя к нам, парень отдал честь.

– Здравствуйте. Лейтенант Максим Павлович Горский, – представился он.

– Начальник ФКУ СИЗО по соседнему району Александр Иванович Мартынов, а мой друг – судья Алексей Дмитриевич Крохин, – представил я нас обоих. – Мы здесь по поводу дела о вашем коллеге, обвиненном в наркоторговле.

Удивительно, но на его лице не дрогнул ни один мускул.

– А от меня-то вы что хотите?

– Вы же предлагали деньги Лукьянову, чтобы он ничего не расследовал. Кстати, хорошие деньги: двадцать пять тысяч рублей. Вряд ли другой полицейский располагает такими средствами. А у вас отец богатый.

– Мой отец богатый, здесь вы правы. Но почему именно я подкупил Антона?

Интересно, как он запоет, когда увидит заключение эксперта?

– Денис Викторович, вы сделали заключение? – спросил я у него. Тот ответил утвердительно и, достав из кармана сложенную вчетверо бумагу, развернул ее и помахал перед лицом Горского-младшего. Мы с удовольствием наблюдали, как оно менялось на наших глазах: поочередно друг друга сменяли растерянность, испуг и – неожиданно – спокойствие.

– Хорошо, сознаюсь. Я действительно подкупил Антона, чтобы он не расследовал дело о Шевченко.

– Вы коллегу по фамилии называете? – вмешался Крохин. А ведь и правда, это довольно подозрительно. Лукьянова он по имени назвал, а Сергея – по фамилии.

– А за что его по имени называть? Он редкая сволочь.

Вот это уже интересно! Он и на работе успел себе врагов нажить? Зачем он тогда меня обманул, когда сказал, что их у него нет? А Максим продолжал:

– У нас недавно был день рождения начальника. Известно, что в таких случаях бывает. Шевченко напился и начал рассказывать мне о своих любовных приключениях. Мне стало так неприятно, что и словами передать нельзя. А уйти было невежливо с моей стороны: Альберт Маратович бы мне этого не простил.

– А что сказал ваш начальник по поводу ареста Шевченко?

– Сказал: «Такой скромный и тихий – и вдруг наркоторговец?» Тоже мне, скромный: столько девушек соблазнил и бросил! Может быть, кто-нибудь из оскорбленных родственников подбросил ему эти пакетики с героином!

Верно он говорит… Хотя… здесь у меня в голове что-то щелкнуло. У Крохина, видать, тоже, поскольку он сразу же спросил Горского:

– Максим Павлович, а откуда вы знаете, что это был именно героин в пакетиках? Ведь мы вам об этом еще не сказали.

Он явно растерялся, но тут же попытался скрыть это.

– Н-не знаю… – голос его дрожал. – Начальник говорил…

– Сдается мне, что ваш начальник, впрочем, как и все в тот день, был в доску пьяный! – усмехнулся я. – Вы уж извините, но придется вам пройти с нами в другой ОВД. Там мы продолжим наш разговор.

Странно, но он не стал сопротивляться: угрожать богатым отцом или даже убегать, а спокойно пошел с нами. Лапшин вернулся на работу, успев отдать нам заключение экспертизы, а мы отправились в отдел полиции. Максим шел в центре, а мы с Алексеем пристально следили за ним на случай, если он все-таки захочет сбежать. Вдвоем мы, пожалуй, смогли бы удержать его: он был худощавым парнем, а мы оба – довольно крепкими, хотя и невысокого роста. Со стороны мы, наверно, кажемся близнецами: различаемся только цветом волос: у меня – черные, у него – рыжие.

– Ты думаешь, он тот, кого мы ищем? – спросил я.

– Если не бежит от допроса в полиции, наверно, невиновен.

А вот я лично так не думаю. Не знаю, почему, но Горский-младший не понравился мне с первого взгляда. Его нелюбовь к Шевченко, подозрительное знание о том, что за наркотики ему подкинули, смутили меня. Да и глаза у него были какими-то странными – бегающими туда-сюда, словно Максим искал ответы на наши вопросы и поэтому смотрел куда угодно, только не на нас обоих.

Горский молчал и спокойно шел между нами. Меня удивляло его равнодушие к тому, что через некоторое время его будут допрашивать, как преступника. Или он и правда невиновен, или же все-таки виновен и ясно чувствует свою вину.

Скоро мы подошли к зданию нашего районного отдела полиции. Дежурный, усмехнувшись, поинтересовался у меня:

– Ваше расследование успешно завершилось, Александр Иванович?

– Может быть, – ответил я, и мы трое пошли к изолятору временного содержания, благо, я знал, где тот находится. Помнил с того дня, когда мы с Крохиным и Крутовским допрашивали Смолина. Я сказал охраннику, чтобы он закрыл Горского ненадолго, а сам с Алексеем пошел искать начальника отдела.

Нашли мы его в кабинете, читавшего газету (не надо думать, что мы нахально ворвались к нему без стука: кабинет был открыт из-за жаркой погоды – наконец-то наступило нормальное лето вместо июньской аномалии). Заметив нас, Сергей спросил:

– Ну что, помог вам Лапшин?

– Очень помог. Мы взяли Горского-младшего: он сейчас в ИВС сидит.

– Молодцы, ребята! – обрадовался Сергей. – Идем, поговорим с ним.

Времени с того момента, как Максим очутился в изоляторе временного содержания, прошло совсем чуть-чуть. Бог весть, о чем он думал, пока мы искали начальника, но, когда мы показались на пороге, он даже не удивился.

– Здравствуйте, Максим. Меня зовут Сергей Павлович Крутовской, я здешний начальник. Ну что, расскажете, что случилось?

– Расскажу, – к моему удивлению, тот охотно согласился. – Надоело скрываться под маской честного следователя.

Дальше шла хоть и не очень длинная, но интересная история.

– В тот день у Альберта Маратовича был день рождения. Юбилей – шестьдесят лет. Естественно, он устроил гулянку прямо в отделе полиции, пригласил всех следователей, экспертов и остальных сотрудников. Мне, к несчастью, досталось место рядом с Шевченко. Ну, тогда я считал его нормальным человеком…

После того, как мы довольно много выпили, он задал мне такой вопрос:

– Ты, наверное, считаешь меня скромным?

Я, изумившись странности вопроса, ответил, что его таковым считает чуть ли не весь отдел. Ему этот ответ не понравился, и он начал мне рассказывать о том, как в молодости соблазнял множество девушек, а потом…

– Неподалеку жила одна девчонка, Вика. Крепкий орешек: никак не поддавалась на мои попытки поухаживать за ней. Ну, я со злости подкараулил ее вечером, ударил по голове, затащил в кусты и отымел. Классно было от того, что в моей власти такая непокорная девица. Ты не представляешь, как я ее ненавидел – поэтому я был с ней жестоким. Она очнулась, узнала меня и стала угрожать, что пойдет в ментовку и все расскажет. Я только рассмеялся ей в лицо: она сирота и жила в детдоме, а я сын «нового русского». На чьей стороне правда-то оказалась бы, а, Макс? – он пьяно засмеялся, а мне в эту минуту захотелось убить его. Я понял, о какой девушке шла речь – это была моя тетя. Красавица, умная, независимая…

Так вот почему Виктория, когда я ее спросил, знает ли она Шевченко, едва не расплакалась… О боже мой, почему я вообще решил помочь этому выродку?! Нагло врал мне в лицо, что невиновен! Алексей, услышав эту историю, побледнел и уставился на Горского с ужасом в глазах. Тот же казался спокойным, лишь глаза его выражали все, что творилось в его душе.

– Вика… Эта тварь ее… господи… – Крохин испуганно перекрестился. – Вот же мерзавец этот Шевченко! – мне в голову пришли те же самые мысли, только я их не стал озвучивать – стыдился того, что выдам целую матерную тираду. И я не понимал, как он может сдерживать эмоции, когда ему рассказали такую историю. Я бы выругался так, что у присутствующих здесь завяли бы уши, а он ничего такого не сказал, хотя его с Викторией связывали хоть и неудачные, но все же отношения. – Она не любила мужчин, я это по опыту знаю, но неужели надо за это насиловать?! Если бы не было моратория на смертную казнь, расстрела бы ему не миновать! А в милицию-то она обратилась?

– Нет. Эта мразь впервые сказала правильную вещь, что милиционеры не примут ее заявление. Он бы дал им много денег, и они бы еще, чего доброго, обвинили ее саму в том, что она оклеветала «бедняжку, у которого еще вся жизнь впереди». Это было в середине девяностых – они же послеперестроечные годы. В то время процветал бандитизм, вы же сами это знаете. Раньше-то, в СССР, такие вещи, наверное, не допускались.

– Не уверен… – сказал я.

А Горский, наконец вернувшись от лекции по истории нашей страны к тому, что было нам более интересно, продолжал рассказывать о случившемся:

– Но я чудом удержался от желания убить этого мерзавца, когда услышал из его уст такой ужас. Я решил отомстить ему более изощренным способом: я надумал ложно обвинить его в наркоторговле. Поэтому я украл из комнаты, где хранятся улики, героин, который мы изъяли несколько месяцев назад, и пришел к Шевченко домой.

Здесь я его перебил:

– Ты пришел? Когда? Я видел на видео с камеры возле его дома только машину твоего отца и его самого, но тебя не видел.

– Я пришел пешком – ведь мы живем на небольшом расстоянии друг от друга. Оделся просто, чтобы меня приняли за обычного москвича. Может быть, вы и заметили меня на видео, но не обратили внимания. На это я и рассчитывал. Когда я пришел к Шевченко, то сослался на новое дело, которое, дескать, поручил начальник именно ему. А пока он ходил на кухню сделать нам обоим кофе, я потихоньку положил героин в укромное место. Потом вернулся в отдел и как бы невзначай сказал, что видел Шевченко, который собирается продать партию героина. Что его четырнадцать килограммов – я сказал навскидку. Хайруллин поверил и выслал к нему оперов. Знаете, мне так радостно было смотреть на его растерянное лицо, когда ему показали героин в пакетиках, найденный у него в квартире.

– А куда он потом делся?

– Я его забрал и положил на старое место. Все равно эту комнату проверяют раз в сто лет. Это я образно говорю, но действительно там редко кто проверяет наличие старых улик. Когда судебное заседание кончается, улики складывают в пакеты, кладут в шкафчики и забывают о них навсегда.

Здесь у меня в голове промелькнула еще одна интересная мысль. Почему Шевченко сразу не сказал, что в тот день у него был только Максим? Или у него тогда было много гостей? Прекрасный вопрос, честно говоря… Вот только он появился у меня уже в конце расследования.

На это Горский-младший ответил:

– К нему действительно тогда много людей приходило. Сам жаловался мне на это. У него был Антон, какие-то девушки, – даже в сорок лет не успокоился, донжуан проклятый… – еще кто-то приходил.

Не квартира, а проходной двор. Если бы ко мне столько народа пришло за целый день, я бы под конец готов был лезть на стенку. Однако теперь понятно, почему он сразу не догадался, кто подбросил ему эти злосчастные наркотики.

– Это уж не вы ли, Максим, напали на меня в подъезде моего дома? – спросил Крохин. Его беспокоил совершенно другой вопрос.

– Нет. То был нанятый мной актер. Я сказал ему, чтобы он взял нож и вечером поехал в Люберцы. Ваш адрес я нашел в Интернете. Но не бойтесь, он бы вас не убил. Я же не сумасшедший: пачкать руки в крови. Это был единственный способ убедить вас посадить невинного в этом деле. Я знаю, что вы не берете взятки и отличаетесь принципиальностью.

– Сука! – закричал он и накинулся на Горского с кулаками. Мы с Сергеем еле успели оттащить его от Максима, иначе он бы избил его до полусмерти. – Это был актер? Значит, он бы в любом случае не убил меня? Но мне-то откуда было знать об этом?! Ах ты, боже мой… – он закрыл лицо руками и сел на нары. Долго так сидел, и я даже испугался, что у него случилась истерика. Так и оказалось.

Я сел рядом с ним и обнял за судорожно дрожавшие плечи; он поднял голову – по его щекам бежали слезы.

– Господи… Знал бы я раньше, что меня никто не убьет, никогда бы не пошел на то, чтобы посадить явно невиновного человека… – плакал он. – Я видел на суде, как он был сломлен такой несправедливостью, даже кричал, что ни в чем не виноват! Пусть Шевченко мерзавец, ведь он в юности изнасиловал Вику, так судить его надо было именно за это, а не за наркоторговлю! Я понимаю твои чувства, но зачем же была нужна эта комедия?! Отравить бы тебя серной кислотой за такое!

– Извращенный у вас выбор смертной казни, – слегка улыбнулся Горский. Даже Сергей – и тот засмеялся, но тут же перестал, когда услышал его следующие слова:

– Это мои палачи были извращенцами и хотели таким способом убить меня!

Что он наделал! Не надо было ему говорить об этом… Это же сугубо личная информация! Я заметил, что Сергей взглянул на него после такого признания расширенными от испуга и шока глазами, а Максим… тот явно посчитал слова Крохина чем-то вроде неудачного анекдота, рассказанного не в то время и совершенно не к месту.

– Кто это вас так жестоко убить хотел? – недоверчиво спросил он. – Что за садисты такие?

– Пошел ты к черту! Не твоего ума дело! Уведите его кто-нибудь! – истерично закричал Алексей.

Сергей поспешил позвать охранника, а то бы здесь явно было бы убийство. А он (да и я тоже) вовсе не хотел, чтобы Крохин повторил судьбу бедного Вадима. И так уже много выстрадал за свою нелегкую жизнь.

– В СИЗО! – коротко приказал начальник отдела появившемуся на пороге молодому оперативнику, указав на Горского. Они оба быстро вышли; Максим не сопротивлялся.

Мы остались втроем, завершившие расследование, но совершенно этим не обрадованные. Предстояло самое неприятное: суд над Горским и пересчет срока для Шевченко. Десяти лет явно будет мало. Пожизненное – в самый раз для такого морального урода. Вот приедем в Люберцы, прочтем Уголовный кодекс и рассчитаем, сколько лет будет сидеть этот мерзавец. Боже мой, как я сразу не разглядел его звериную сущность? Помогал с учебой, неплохо общался… А он только из-за того, что его ухаживания отвергла девушка, просто-напросто изнасиловал ее!

Теперь уже я расплакался, не стыдясь того, что это происходит на глазах двоих человек. Раньше я старался держаться, но когда осознал, что мой институтский друг – жестокий насильник, не смог скрыть слез. Крохин не стыдился того, что плачет, но у меня не такой характер. Я бессильно опустился на нары и зарыдал. Теперь мне абсолютно все равно, что обо мне подумают другие люди. Надо выплеснуть негативные эмоции.

– Саша, не надо… – уже абсолютно спокойный, Алексей подошел ко мне, сел рядом и обнял. – Не твоя вина, что ты не знал об его истинном лице. Но несчастная Вика… я ему этого никогда не прощу! Хоть она и оскорбила тогда меня, но мне все равно жаль ее…

– Мартынов, ну ты чего? – это был уже Крутовской, как всегда, слегка фамильярный. – Из-за этой мрази? Не плачь. Скоро его отправят из Москвы.

Я покачал головой. Сергей прав. Как же мне хочется, чтобы быстрее настал тот день, когда его повезут по этапу на север… Дай бог, чтобы все его деяния дали в сумме пожизненное!

– Поедем в Люберцы? – предложил нам Крохин. – Все вместе. Там и разберемся, что делать с Шевченко. А на следующий день объявим ему о нашем решении.

Сергей хотел было что-то сказать, но, немного подумав, махнул рукой и решительно заявил:

– Ладно, я с вами обоими поеду. Мои ребята и без меня справятся со всем.

Они оба подняли меня с нар, поскольку я был так сильно обескуражен историей, рассказанной Горским-младшим, что не мог ходить и вообще чувствовал себя кошмарно, и под руки повели к выходу из здания отдела полиции. Голова шла кругом, и я не знал, что я завтра скажу Шевченко и что с ним сделаю. Если я не сдержусь – вот есть у меня такая отрицательная черта характера – то или врежу ему, или вообще убью. Хоть бы до этого не дошло… Не хочу пережить то же самое, что и покойный Вадим. Да, впрочем, кто будет мстить за такого урода? Но тут я вспомнил, что и Эдуард Лиановский, и Ян Радзинский были гораздо хуже Шевченко. Один – хладнокровный убийца и наркоторговец, а второй – гей и садист. Взять хотя бы тот случай, когда Алексея пытались столь жестоко убить, с помощью серной кислоты, или еще раньше – когда этот польский бандит избил его и Вадима прутьями. А ведь Радзинский мстил за смерть Лиановского. Но я не верю, что он на самом деле был ему лучшим другом. Хотя все может быть…

Завтра возьму с собой их обоих, чтобы в случае чего они удержали меня от совершения убийства. Правда, на зоне насильников очень не любят, так что магаданские, воркутинские или сибирские зэки сами с ним разберутся. Ну, так ему и надо. А пока Наумов переведет его из одиночной камеры в двух-трехместную – других в моем следственном изоляторе нет. Да, собственно, что это я? Зачем думаю об этом? Ведь ему лучше остаться в своей отдельной камере, чтобы никто с ним не общался…

Пока Сергей с Алексеем тащили меня под руки к выходу, я подумал, что уйти с работы – мысль неплохая. Я устроюсь либо в суд, либо в адвокатскую контору, или вообще, как Смолин, пойду во фрилансеры. Ведь у нас сидят одни рецидивисты, которые еще хуже, чем мой бывший приятель. Серийные убийцы, такие же насильники – в общем, особо опасные преступники. До случая с Шевченко я как-то спокойнее относился к этому факту, но сейчас мне он крайне неприятен.

Тут голос Сергея вывел меня из размышлений:

– На электричке поедем?

– Да вы что! Посмотрите на него: он не сможет даже до ближайшей платформы дойти!

– Это правильно… Тогда придется заказать такси.

Мы все трое уселись на стоявшей неподалеку скамейке. Сергей достал из кармана мобильный и, как я успел заметить, стал вызывать машину через Gett, предварительно спросив адрес у Алексея. Сделав это, он вдруг обратился к нему со словами:

– Слушайте, а это правда, что вы тогда сказали, или вы это придумали?