Текст книги "Новизна хуже старины (СИ)"

Автор книги: Нефертум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Здесь раздался такой удар молоточка об стол, что я вздрогнул и едва не выругался от неожиданности. Все присутствующие тоже порядком испугались и, как по команде, одновременно посмотрели в сторону судьи.

– Немедленно прекратите задавать подсудимому не относящиеся к делу вопросы! – с трудом сдерживаясь, чтобы не кричать, сказал Алексей.

Адвокат смущенно пробормотал:

– Алексей Дмитриевич, извините, пожалуйста… – и тут же снова обратился к Максиму на этот раз с насущным вопросом: – Почему вы оклеветали вашего коллегу?

Горский опустил глаза.

– Вы это скоро узнаете.

– Перейдем к допросу нашего последнего подсудимого, – сказал Крохин. – Подсудимый Шевченко, встаньте. Ваша фамилия, имя, отчество.

– Я уже все рассказывал на моем первом суде, но вы не поверили мне и осудили меня ни за что, – усмехнулся мой бывший приятель.

– Это обязательные вопросы, так что давайте без ненужных комментариев. Я никому не позволю так с собой разговаривать, – холодно сказал Алексей. Тот сверкнул на него глазами, но не посмел вступать с судьей в перепалку и представился:

– Сергей Владимирович Шевченко, родился в Люберцах семнадцатого октября 1976 года. Проживаю в Москве, на Новорязанской улице, в доме номер тридцать один. Имею высшее экономическое и юридическое образование. Работал следователем в Басманном ОВД. До обвинения в наркоторговле не судим, – все-таки не удержался от сарказма, негодяй… Услышав его слова, мы с Алексеем переглянулись. Он это скоро исправит. – Холост, не имею детей.

– Огласите обвинение.

Прокурор взял со стола бумагу (я догадался, что это показания анонимного свидетеля, то есть Смолина).

– Свидетель, пожелавший сохранить свое имя в тайне, передал нам очень интересные показания. «В юности, когда Шевченко учился в девятом-десятом классе, он предлагал встречаться почти всем знакомым с ним девушкам. Практически все соглашались, кроме одной – воспитанницы люберецкого детского дома Виктории Горской. Я видел, как он довольно долго пытался ее уговорить начать с ним встречаться, но она всегда отказывалась. Когда ему исполнилось восемнадцать, а ей – на год меньше, он со злости подкараулил ее вечером возле детского дома, ударил по голове и, затащив в кусты, изнасиловал. Я это видел, но не посмел никому сказать об этом, поскольку Шевченко неизвестно по какой причине избивал меня едва ли не каждый день, хоть я и младше его на десять лет. Я слышал, что Виктория обещала пойти в милицию, но он сказал, что даст милиционерам много денег, и они обвинят ее саму в клевете на богатого наследника, так как он сын «нового русского». Что вы на это скажете, подсудимый?

Выражение лица Сергея стало страшным.

– Я убью этого мальчишку! Он заплатит мне за то, что выступил против меня! – закричал он и, наверное, выдал бы целую матерную тираду, если бы не вмешался судья.

– Повторяю: порядок в зале суда! – он опять стукнул по столу своим молоточком.

– Почему вас не судили ни за изнасилование, ни за систематическое избиение несовершеннолетнего? – спросил у него прокурор.

– Эта девчонка не посмела заявить на меня в милицию. Никому об этом ничего не сказала, даже своему брату. А мальчишка просто очень боялся меня, и правильно делал. Да и кто бы за него заступился? Он же сирота, как и она.

Вот это цинизм… Не могу и не хочу больше его видеть!

Северский, как будто что-то вспомнив, обратился к Максиму:

– Максим Павлович, а кем вам приходится эта Виктория?

– Сестра моего отца, – глухо отозвался он, не смотря ни на кого.

Адвокат, очевидно, все понял. И даже Евдокимов стал смотреть на Максима с каким-то сочувствием.

– А откуда вы узнали о том, что с ней сделал подсудимый Шевченко?

– Он сам рассказал мне об этом. В тот день у начальника нашего отдела был юбилей, и он устроил небольшой корпоратив. Там он мне об этом и сообщил в состоянии алкогольного опьянения.

Я не выдержал и встал.

– Вы хотите что-либо сообщить? – спросил адвокат. – Представьтесь, пожалуйста.

– Мартынов Александр Иванович, начальник здешнего следственного изолятора. Родился в Москве десятого ноября 1982 года. Живу в Москве: улица Лапина, дом три. Имею высшее юридическое образование. Не судим, семьи и детей нет. Я хотел сказать, что, когда мы с Алексеем Дмитриевичем расследовали эту историю, я допрашивал Шевченко. Я тогда спросил его, есть ли у него враги или делал ли он что-либо противозаконное в молодости, а он ни в чем не сознался. А оказалось… сами слышали от товарища прокурора.

Все посмотрели на Сергея с такой ненавистью, что он закрыл глаза и отвернулся. Лукьянов и Горский отодвинулись от него на другой конец скамьи подсудимых.

Говорить никому: ни мне, ни судье, ни адвокату, ни прокурору не хотелось. Все и так было ясно, поэтому Крохин объявил, что суд удаляется в совещательную комнату. Он вместе с Евдокимовым и Северским вышел из зала суда. Там остались только я, Маргарита и трое наших подсудимых.

Ждать пришлось не очень долго: через десять минут они вернулись, и секретарь попросила всех встать.

– Именем Российской Федерации, руководствуясь статьями 303, 309, 350 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, суд приговорил Лукьянова Антона Михайловича признать виновным по части третьей статьи 290 Уголовного кодекса Российской Федерации и назначить ему наказание в виде штрафа в размере заработной платы в течение шести месяцев с лишением права работы в органах внутренних дел на срок до пяти лет. Вам понятен приговор суда? – спросил Алексей у Лукьянова. Тот кивнул и ничего не сказал.

– Именем Российской Федерации, руководствуясь статьями 303, 309, 350 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, суд приговорил Горского Максима Павловича признать виновным по части первой статьи 296 Уголовного кодекса Российской Федерации; его же признать виновным по части третьей статьи 291 Уголовного кодекса Российской Федерации; его же признать виновным по пункту «в» части второй статьи 229 и назначить ему наказание в виде лишения свободы сроком на десять лет в колонии общего режима. Также Горского Максима Павловича по статье 128.1 Уголовного кодекса Российской Федерации оправдать. Вам понятен приговор суда?

– Да, понятен, – спокойно ответил Максим.

И наконец, последний осужденный…

– Именем Российской Федерации, руководствуясь статьями 303, 309, 350 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации, суд приговорил Шевченко Сергея Владимировича по пункту «г» части четвертой статьи 228.1 Уголовного кодекса Российской Федерации оправдать; его же признать виновным по части третьей статьи 131 и по статье 307 Уголовного кодекса Российской Федерации; и его же признать виновным по части второй статьи 117 Уголовного кодекса Российской Федерации и назначить ему наказание в виде лишения свободы сроком на двадцать лет в колонии строгого режима. Вам понятен приговор суда?

– Понятен, – сказал Сергей и злобно сверкнул глазами сначала на Алексея, потом на меня. Видать, думал о том, что не стоило ему жаловаться мне на судью, который посадил его, невинного (как он сам считал), за торговлю наркотиками. Вот сейчас получил на десять лет больше, чем тогда.

– На этом судебное заседание объявляю закрытым, – снова удар судейского молоточка.

Вошли опера и увели Лукьянова, Горского и Шевченко. Куда повезут Максима, я не знал; а вот Сергей наверняка попадет куда-нибудь вроде «Черного дельфина» или «Белого лебедя». Теперь с ним церемониться никто не будет. А Лукьянова, скорее всего, отпустят домой под подписку о невыезде. Его же не осудили на лишение свободы.

Все разошлись; остались только мы с Алексеем. Расследование окончено, преступники осуждены. Наконец-то наша жизнь войдет в привычную колею! Вот только мне в Люберцах уже делать нечего… А жаль. Не хочу расставаться с человеком, ставшим мне другом… Пусть даже наше близкое знакомство началось с того, что я его хорошенько встряхнул в этом же самом здании.

– Пойдем ко мне, поговорим, – предложил Крохин.

Мы отправились в тот самый кабинет, где я едва его не убил из-за своей вспыльчивости… В тот раз мне совершенно не была интересна его обстановка, но сейчас я рассматривал все, что там было: стол с бумагами, кресло, шкаф, наполовину заполненный папками с уголовными делами (остальное он хранил у себя дома), другой небольшой шкаф, явно служащий гардеробом, куда он сразу же повесил судейскую мантию. Также в кабинете был еще маленький диван, на котором мы и расположились.

– И чего ты так переживал ночью? Все ведь хорошо прошло.

– Хорошо? Ты шутишь? – возмутился Алексей. – Меня нагло обсуждали все, кому не лень… Однако я не думал, что Евдокимов не будет приставать ко мне с вопросами. Он ведь такой любопытный… впрочем, ты и сам это знаешь.

Это правда. Сам читал про это. Но сегодня вопросы предпочитал задавать адвокат, а не прокурор. В общем, он мне понравился. Явно неравнодушный человек и любит свою работу.

– Ты окончательно решил сходить со мной в церковь? – поинтересовался я.

– Разумеется. Не пойти туда – это с моей стороны будет неуважение к Вадиму. Он же спас меня тогда… А все-таки хорошо, что никто не расспрашивал меня о моем недавнем решении: иначе пришлось бы рассказывать, что я очень боюсь смерти. А из-за чего, Саша? Из-за того, что тот садист Радзинский выбрал мне такую казнь. Даже Максим тогда, в кабинете Сергея Павловича, назвал это «извращенным выбором смертной казни», помнишь?

– Помню очень хорошо. Вот скажи мне, пожалуйста, что могло их так воодушевить воссоздать такое? – мне было интересно это узнать, поскольку я абсолютно не разбираюсь в тайнах человеческой психики. А особенно – в хитросплетениях душ таких моральных уродов, как Радзинский и иже с ним.

– Ой, не знаю… Я читал рассказ об этой казни в Интернете. Мне тоже было интересно узнать ответ на этот вопрос. Там судили молодую американку за убийство мужа и его любовника. Да, Саша, это было именно так, и не смотри на меня с таким выражением лица! – правда, меня уже ничем подобным не удивить. Не знаю, что он такого увидел на моем лице. – Знаешь, меня эти извращения изрядно шокировали… Это как будто тебя сжигают изнутри. Ведь и я мог бы это испытать, если бы Вадим в молодости не занимался карате и не обезвредил этих садистов…

И зачем только я начал этот разговор? Надо срочно отвлечь его от этих мыслей, а то может повториться случай недельной давности… Я мысленно обозвал себя идиотом: ну почему черт меня дернул спрашивать его о том, с какой стати эти бандиты решили выбрать им обоим такую смерть? Откуда ему-то это знать? Мы оба – люди со здоровой психикой, а не какие-нибудь жестокие и хладнокровные убийцы…

– Прошу тебя, пожалуйста, успокойся… Лучше расскажи мне что-нибудь.

– Что же ты хочешь услышать?

Я задумался; но вскоре нашел ответ на его вопрос.

– Как ты познакомился со своей первой девушкой? Расскажи подробнее. А то ты говорил об этом как-то вскользь.

Алексей прикрыл глаза, будто старался собрать воедино свои воспоминания… Наконец он заговорил:

– Дело это было давно, около двадцати лет назад. Я тебе рассказывал, что мы тогда служили в Грозном – это столица республики Чечня. Город был почти полностью разрушен, и только пара-тройка каким-то чудом уцелевших домов еще стояли. Ну, не пара-тройка… это я так, к слову. Их было, разумеется, больше.

И вот мы идем по столичным улицам. Редкие смелые люди, оставшиеся в городе, с любопытством смотрят на нас. Я остановился, загляделся куда-то на небо… Тут ко мне подходит девушка, такая смуглая, с каштановыми волосами, в скромном черном платье, и спрашивает:

– Привет. Как тебя зовут?

Я тогда так растерялся от этого вопроса, что на мгновение просто застыл на месте. Никогда ни одна девушка, видя мои шрамы на лице и копну рыжих волос, не подходила ко мне вот так запросто и не знакомилась. Я помнил слова моей первой любви, Вики Горской, сказанные мне в тот день, когда я все же решился признаться ей в своих чувствах:

– Ты рыжий, и к тому же изуродованный. Кому ты нужен? С тобой только за деньги будут встречаться, а их у тебя нет, так что ты не найдешь себе ни одну девушку.

Я тебе говорил, что мне так обидно стало тогда… Но я ей все-таки ответил:

– Виктория, не надо обижать людей понапрасну. Сейчас у меня денег нет, но потом будут. А ты когда-нибудь вспомнишь мои слова и, поверь, раскаешься в них. К тому же мы с тобой в одинаковом положении.

Развернулся и ушел. И лишь ночью, когда мои соседи по комнате спали, я расплакался. Что подумала обо мне Вика после моей довольно резкой отповеди, я не знал и знать не желал. Это сейчас я понимаю, что сам напророчил ей тот случай с Шевченко… После этого она ведь наверняка осознала, что зря обидела меня…

А, проснувшись следующим утром, я сказал сам себе: «Все, никакой любви. От нее одни проблемы». Больше я не подходил ни к одной девушке, даже если она мне нравилась.

И теперь вот эта смуглянка стоит передо мной и непринужденно спрашивает мое имя. Я ей представился, она тоже:

– Надья, – говорит. «Что за имя? – подумал я тогда. – То ли Надя, то ли просто похожее».

Она в ответ на мой застывший в глазах вопрос:

– Я цыганка, поэтому меня так назвали.

Я усмехнулся про себя: раз цыганка, пусть расскажет мне о моем будущем.

– Погадаешь мне?

Надья улыбается:

– Сначала заслужи.

Я догадался, к чему дело идет, и подумал: «Раз тебе нужен срочно мужчина, ты, милая, его получишь». Во мне не шевельнулось ровным счетом никакого чувства к этой Надье; мне просто захотелось… сам понимаешь, что сделать. Я тогда ведь еще молодой был и думал совсем не о том, о чем надо думать при знакомстве… Сейчас я изменился.

Я сообщил начдиву, куда иду; тот с усмешкой пожелал мне удачи, и после этого мы пошли в дом, выглядевший на удивление крепким – бомбежки особо не повредили его. Было ясно, что квартира, куда меня привела Надья, была коммунальной – вот только людей там не было. Видно, все эвакуировались туда, где безопасно. А эта цыганка оказалась смелой девушкой. Что же, это достойно уважения, но влюбляться из-за этого я в нее не стану. Мне это совершенно ни к чему.

– Проходи, садись, – гостеприимно сказала она. Я криво усмехнулся:

– К чему все это? Я верно понимаю, что тебе нужен мужчина?

Цыганка, залившись краской, кивнула.

– Скучно здесь, понимаешь? Ни с кем не познакомиться… Вот только сейчас прошла ваша дивизия…

Ничего себе, «здесь скучно»! По-моему, в Грозном в самый разгар войны может оставаться лишь человек, которому до смерти не хватает адреналина в крови… Странная девушка.

– Поцелуй меня… – Надья склонилась ко мне. Я не знал, что делать, и вообще был растерян. Но, не желая ударить в грязь лицом, прижал ее к себе и впился поцелуем в ее губы. Она что-то сдавленно стонала, но мне было на это наплевать. Тогда мне хотелось только наконец сделать то, о чем я мечтал уже давно (с того момента, как впервые увидел). Затем все пошло по желаемому сценарию.

Моя любовница явно осталась довольна, чему я впоследствии искренне удивлялся, и даже просила меня побыть у нее хотя бы один день. Мне не хотелось обижать ее – на один день я мог бы остаться. Но дольше – ни за что. Она бы потом завела разговор о семье, а я не создан для этого. Ну какой из меня муж и отец? Ведь я не знал, как это – иметь хоть каких ни на есть родителей. Кто бы научил меня, как обращаться с женой и детьми? В семнадцать лет от администрации я узнал, что моя мать сама отдала меня в детский дом, поскольку отец мой оказался сволочью, боящимся ответственности. А сам – предприниматель… Я не пытался найти его, потому что знал: если ему не было дела до меня, когда я даже не родился, то и в те дни, когда мне уже исполнилось двадцать лет, он явно не был бы рад меня видеть. Конечно, у него мог появиться претендент на все его имущество…

Вечером мы сидели на кухне и пили чай. Я все-таки попросил Надью погадать мне.

– В будущем появится у тебя враг, – медленно и тихо говорила она, держа мою руку в своих ладонях. Перед нами на столе лежали раскинутые определенным образом карты: я запомнил крестовых даму и валета и между ними пикового короля. Карты с легкой руки цыганки разложились по-новому. – Не езди за рубеж, там с тобой могут произойти страшные вещи… Ты потеряешь близкого тебе человека, но обретешь любовь.

– Помилуй, Надья, кто для меня близкий человек? – я горько и недоверчиво усмехнулся. – Я круглый сирота, и у меня очень мало друзей.

– Этого я тебе не могу сказать. Из приятного: будешь ты богатым человеком, но придет к тебе это богатство через страдания.

Я вспомнил о том, что говорил Вике еще в те дни. О том, что у меня будет много денег. Я тогда сказал это столь уверенно, что и сам поверил в свои слова. А теперь они подтверждаются… Сейчас я действительно богат: тридцать шесть (теперь уже меньше) миллионов рублей перешли к нам с Анастасией, но мне как-то стыдно распоряжаться этими деньгами… Ведь они же не мои по праву, а ее. А я стараюсь жить скромно и только на свою зарплату.

Мы расстались довольно спокойно. На удивление, Надья не стала говорить о том, что желает выйти за меня замуж или хотя бы продолжать наши встречи. Я даже подумал, что она позвала меня к себе лишь потому, что она нимфоманка, и ей хотелось только удовлетворить свои желания. Я был холоден во время прощания, как и она. Вернувшись туда, где мы разместились, я думал только об ее предсказании. Обрету любовь… Нет, здесь она ошиблась: я поклялся сам себе, что никто никогда не заставит меня влюбиться ни в одну девушку.

– А предсказание-то сбылось, Леша, – улыбаясь, сказал я, когда тот закончил свой рассказ. – Ты же влюбился в Анастасию. И вообще, твоя любовница тебе все верно нагадала.

Он тоже улыбнулся.

– Да… Как говорится, не всегда бывает так, как задумано. Моя клятва ни к чему не привела. Анастасия тоже не верила, что полюбит другого после смерти Вадима… – здесь он перекрестился. – Царство ему небесное…

– У тебя сегодня больше нет дел? – поинтересовался я.

Он покачал головой. Вот и отлично – наконец-то можно осуществить задуманное.

– В таком случае пойдем со мной в церковь.

Тот охотно согласился, и мы покинули здание суда. Прогуляемся по Москве – благо, пока на улице хорошая погода. Ветра нет, светит солнце; а если, к несчастью, пойдет дождь, что очень вероятно (вот такое у нас странное лето), то на этот случай у нас есть зонт – один на двоих.

========== В церкви ==========

Карта на моем смартфоне показала, что ближайшая церковь находится совсем рядом с нами. Однако мне хотелось пойти именно туда, куда два раза ходил на исповедь Вадим. Храм Василия Исповедника у Рогожской заставы. Там он и встретил отца Геннадия. Может быть, и нам удастся с ним познакомиться или даже побеседовать о покойном? Кто знает ответ на этот вопрос?

Мы покинули площадь, где располагается здание суда, и свернули на улицу Сергия Радонежского. Долго шли по ней, и когда уже дошли до ее конца, Алексей сказал, заметив неподалеку кофейню «Шоколадница»:

– Я зайду сюда. Подожди меня здесь, – и свернул к этому ресторану. А я остался стоять, думая, зачем ему понадобилось идти туда. Но я размышлял недолго, так как он вскоре вышел с картонным стаканом в руке.

– Взял себе порцию американо, поскольку я почти всю ночь не спал. Все переживал насчет заседания – зря, как оказалось. Ты меня, конечно, тогда успокоил, но не совсем, – с этими словами он сделал маленький глоток своего кофе. – Я тебе еще на Казанском объяснил причину. Может, мне тоже рассказать этому священнику свои грехи?

– Делай, что посчитаешь нужным. Правда, Вадиму-то исповедь не помогла: в конце концов он же выбросился из окна, – я довольно прохладно отношусь к желанию людей выговориться незнакомому человеку. Да, я считаю, что Маликов верно поступил, предложив покойному сходить на исповедь, но ведь тот столько успел за свою жизнь наделать, что хоть исповедуйся, хоть нет – все равно или попадешь в тюрьму, или покончишь с собой. Он выбрал второй вариант.

– Не знаю, стоит ли мне это делать… Разумеется, я бы на его месте не стал прыгать с балкона. Написал бы явку с повинной, – он одним махом допил свой успевший остыть американо и бросил стакан в стоявшую возле кофейни урну. – И вообще, ты его что-то строго судишь. Да, он дал слабину, но после такого мало кто поступит иначе.

– Леша, ты в этом меньшинстве.

– Не я такой, – усмехнулся он, – жизнь такая. У меня не было отца-полковника, богатой невесты… Я же тебе совсем недавно говорил, что мой отец был редкой сволочью: бросил мать, едва узнав, что у нее будет ребенок. Они не были женаты, если тебе интересно. У матери не было ни денег, ни родных людей, чтобы воспитать меня одной; а вскоре после моего рождения она умерла – так я и остался один на свете. Ты сам знаешь, что меня в детдоме не любили. Потом армия и эта история с ранением и тем, что произошло после этого… В Люберцах работу не нашел – устроился сюда. Как-то удалось пройти отбор на должность судьи, потому что я чем-то понравился нашему руководству. Так что же, мне прыгать из окна из-за угрызений совести или неудач? Я даже после того, как отправил Павлова в Сибирь, хоть и долго раскаивался, однако не ушел в отставку. А ведь мог бы вылететь из суда. Но я бы честно сказал: «Признаю свою вину и прошу меня простить». Вадим говорил, что я никогда не отличался решительностью. Он ошибался: ведь он не был психологом, не умел судить о людях. Анастасия в этом плане умнее его, – здесь он перевел тему нашего разговора на более прозаическую. – Нам долго еще?

– Нет, не очень.

Мы отправились дальше; оставалось совсем немного – около пятисот метров. Скоро мы подошли к маленькой церквушке из красного кирпича. Вероятно, это была часовня, поскольку сам храм находился рядом с ней и был гораздо больше ее. Зайдя внутрь, мы с радостью увидели, что людей было мало – всего лишь двое. Купили свечи – каждому по одной, и я уже собрался идти первым ставить, но тут понял, что не знаю, как правильно это делать.

На мое счастье, откуда-то вышел священник. Я сразу же обратился к нему с просьбой о помощи. Тот объяснил, что поминальную свечу нужно ставить на особый столик в левой части церкви. При этом, разумеется, нужно перекреститься и прочитать молитву. Неважно, какую – лишь бы упоминался тот, за кого ты ставишь свечку…

Я подошел к указанному священником столику. Там уже горели несколько свечей. Перекрестился и поклонился стоявшей рядом иконе.

– За упокой души раба божьего Вадима, – тихо сказал я и поставил свою зажженную от другой свечу на свободное место.

Следом подошел Алексей и тоже перекрестился. Поклонившись иконе, он тоже поставил свечу. Хорошо, что свободных мест было много. Правда, я читал в Интернете, что в этот храм ходит множество людей: Таганский район славится своими церквями, храмами и прочими архитектурными памятниками, так почему же именно сюда приходит большинство верующих? Хороший вопрос.

– Упокой, господи, душу усопшего раба твоего Вадима… – я заметил, что он едва не расплакался, но смог сдержаться. Он же сам говорил, что за всю его жизнь у него было очень мало друзей; и он ради них был готов на все, даже на то, чтобы скрыть совершенное ими преступление. Да не одно – вот взять, к примеру, наш случай: уже почти три года назад Вадим убил троих, потом еще четверых, потом заказал своего бывшего подчиненного… Не знающие всей истории люди назовут его маньяком (вот как тогда, в декабре, в ИВС нашего отдела Смолин: обматерил его и ударил, за что и поплатился своей карьерой. Не знал парень, что его начальник дружил с Вадимом, а связи в России все могут сделать…), а ведь это совсем не так. И здешний священник то же самое сказал. А не тот ли это, с которым я только что разговаривал насчет того, как правильно ставить свечи за упокой?

– Вы отец Геннадий? – поинтересовался я у него. Он неторопливо кивнул. Странно, почему он не удивился тому, откуда я знаю его имя? – Помните человека по имени Вадим, который два раза приходил сюда на исповедь?

– Много людей сюда приходит, сын мой, – отозвался тот, – но его я хорошо запомнил. В глазах других он маньяк и убийца, но он благородно поступил. Он отомстил за невинных. Ты со своим другом ставил свечу за упокой. Разве он погиб?

– Выбросился из окна, – вступил в разговор Алексей, – после того, как заказал убить одного человека агентам службы безопасности. Совесть стала мучить.

– Вот как? – удивился отец Геннадий. – Я ему говорил, что месть – не лучший выход из положения. Сами видите, к чему она привела.

– Он это осознал, но ничего другого ему не оставалось. Тот человек хотел доложить на него в полицию, уже зная, из-за чего он пошел на преступление… Он знал, что Вадим спас меня от жестокой расправы…

– Значит, это он о тебе тогда упоминал, – на минуту задумавшись, сказал священник. – Вы были вместе в плену? Что хотели сделать с тобой?

Алексей покраснел так, что у него запылали даже уши. Ему явно не хотелось вспоминать о том, какой извращенной казни его желали подвергнуть эти сумасшедшие бандиты. Но он все-таки взял себя в руки и тихо сказал:

– Отравить серной кислотой. Мне уже год снится этот кошмар.

Я тоже вспомнил, как ровно неделю назад он не мог заснуть – все вспоминал попытку его убийства, и мне пришлось нести ему успокоительное, лишь бы он пришел в себя. Чертовы извращенцы… что они сделали с его психикой! Едва не сломали ее… И как он дальше будет жить с этим? Еще хорошо, что этот Радзинский не сделал с ним то же, что и с Вадимом… А то он бы этого явно не пережил!

Отец Геннадий испуганно перекрестился, услышав такой ответ.

– Как твое имя?

– Алексей, а моего друга зовут Александр, – он немного подумал и добавил: – Я хотел бы просить вас об исповеди.

Они оба куда-то ушли, а я остался ждать Алексея. Правда, я не знал, насколько долго будет длиться его исповедь, поэтому решил рассмотреть храм во всех деталях. Однако, заметив на одной из стен какие-то молитвы, стал их читать.

Первым оказался тропарь (честно говоря, я понятия не имею, что это такое и чем отличается от кондака, который был написан на бумаге, прикрепленной к стене, вторым). Всего там было три молитвы, и во всех прославлялся святой Василий, в честь которого и назван храм. Я пробежал глазами первый тропарь: «постом, бдением, молитвою Небесная дарования приим, исцеляеши недужныя и души верою притекающих ти…». Может быть, другим людям их вера и помогла обрести душевный покой, но только не моему бывшему начальнику. Я чуть было не рассмеялся, прочитав эти слова, но мне стало стыдно. Этот случай – всего лишь редкое исключение. А ведь Вадим был в этом же храме и наверняка стоял на том же месте, где сейчас стою я. И он не смеялся, читая эту молитву, а я тут стою и пытаюсь скрыть усмешку… Мы с Алексеем оба читали его дневник и знаем, что он искренне верил в бога, он – серийный убийца…

Тут мои размышления прервал звук оповещения о новой эсэмэске. Я посмотрел на экран – это Наумов спрашивал, в какую камеру временно определить Шевченко. И почему в такие минуты житейские дела возвращают тебя с небес на грешную землю?.. Мне очень не хотелось вспоминать о судебном заседании, на котором Сергей был осужден на двадцать лет строгого режима. Да и о нем самом я думать тоже не хотел.

Но мне пришлось-таки ответить моему заместителю. Действительно, куда его определить? Если в двухместную камеру, то его сосед узнает, что он в молодости изнасиловал Викторию, бывшую тогда еще несовершеннолетней, и наверняка жестоко расправится с ним. А это очень плохо отразится на моей репутации. Камеры видеонаблюдения у нас на каждом шагу… Это тогда они были сломаны, когда в то далекое утро две тысячи четырнадцатого года был убит Эдуард Лиановский. Нет, никто из наших сотрудников не был тому причиной: тогда был сбой электросети, и во всем районе отключили электричество. Вот такая вот ирония судьбы… именно в этот день Вадим впервые убил сразу троих человек. А он ничего не знал об этом, поскольку тогда жил в Басманном районе Москвы, возле метро «Чкаловская».

Я так подумал около минуты и написал Наумову, чтобы тот посадил его туда же, где он был в прошлый четверг. И еще: я в этом же сообщении попросил его, чтобы он сам решал все вопросы, связанные с ним. А я видеть Сергея больше не хочу. Пусть он для меня как бы умрет.

Скоро из исповедальни вышел Алексей и подошел ко мне. Выглядел он почему-то весьма довольным. Не то, что тогда, когда мы ставили свечки… Неужели исповедь оказывает такое влияние на человека? Вот честное слово, никогда бы не подумал.

– Пойдем домой, Саша, – сказал он. – Спасибо отцу Геннадию за то, что он выслушал меня. Мне стало гораздо легче.

– А что ты ему рассказал?

– Все. И то, что пережил во Франции, – ну, с этим он явно дал маху… Не надо было это рассказывать, – и свои четыре деяния… Странно, но он меня за это не осудил.

– У него свое мнение об этом, и, по-моему, оно правильное. Я тебе еще раз скажу, что ты в этом не виноват.

Он только усмехнулся в ответ на мои слова. Видно, ни мне, ни этому священнику так и не удалось убедить его в этом до конца. Ну, он человек принципиальный, так что никому не удастся объяснить ему, что не его вина в том, что он уже четыре раза нарушил закон.

– Допустим, не виноват… А кто, в таком случае?

– Ты сейчас задал вечный русский вопрос, – рассмеялся я, – и ответ на него найти очень сложно. Но в данном случае я бы сказал, что это судьба так распорядилась.

– Фаталист ты несчастный… – улыбнулся он, и мы вышли из храма.

========== До свидания, Люберцы… ==========

Расследование окончено. Суд над преступниками проведен. Наше общее желание – сходить в церковь и помянуть Вадима – выполнено. Разумеется, надо бы помянуть его и по-другому: выпить рюмку водки за упокой его души, но я решил обойтись без этого. Из нас обоих люблю выпить только я один. Да и какой в этом смысл: глушить водку в полном одиночестве? Алексей ни за что на свете ко мне не присоединится, я это знаю.

Что мне теперь делать? Можно и даже нужно вернуться домой и заняться своими делами. Но необходимо в последний раз вернуться в Люберцы, забрать вещи и рассчитаться с Крохиным за причиненные ему неудобства.

Здесь я одернул себя: что это я говорю – «последний» раз? Если когда-нибудь судьба снова занесет меня в этот город, я буду только счастлив. Надо говорить так, как наши пилоты: «крайний».

Вот такие мысли бродили у меня в голове, пока мы шли к метро, располагавшемуся совсем рядом с храмом Василия Исповедника. Но едва мы подошли к станции «Римская», как я вспомнил, что мне надо пойти в банк снять деньги со своей кредитки. А как иначе рассчитаться с Алексеем? Ведь я живу у него уже полторы недели… Может, он и откажется, но я и слушать его не стану, а насильно отдам всю сумму. А в том районе Люберец, где мой временный дом, банка нет. Поэтому нужно снять деньги именно сейчас.