Текст книги "Замкнутый круг мести. Исповедь невольного убийцы (СИ)"

Автор книги: Нефертум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

– Ты все-таки сообщил об этом? – не удержался я от укоризненного вопроса. Павлов смущенно кивнул.

– А что еще мне оставалось делать? Семь убийств – это уже слишком, Вадим Михайлович.

– Больно ты правильный, Григорий, – вздохнул я и добавил: – В моей смерти ты будешь виноват. Это ведь тоже статья – 110-я, «доведение до самоубийства», – процитировал я ему Уголовный кодекс. – Не надейся получить мое место.

– Ой, да я и не собираюсь становиться начальником нашего СИЗО, – усмехнулся Павлов. – Скорее всего, им станет Александр Иванович.

– Заткнитесь там! – крикнул водитель, обернувшись к нам. Машина уже подъехала к так хорошо мне знакомому зданию отдела полиции.

***

После всех стандартных процедур – не стану их описывать – меня бросили в изолятор временного содержания. Странно, но там никого не было – обычно в ИВС всегда куча народу, но на этот раз камера оказалась абсолютно пуста. «Видать, это из-за того, чтобы меня, как серийного убийцу, не растерзали сокамерники. Наверняка Серега позаботился», – подумал я. Единственное, что мне оставалось, это думать и считать минуты до начала допроса. Вот поэтому я сидел на нарах и постоянно смотрел на часы, но почему-то время сразу же вылетало у меня из головы. Я провел в полном одиночестве, на мой взгляд, около часа, когда открылась дверь и охранник крикнул:

– Новицкий, на допрос!

Я покорно встал с нар и направился к двери.

Следователь, невысокий молодой брюнет, очень похожий на Мартынова, злорадно усмехнулся, разглядывая меня. Я тоже взглянул на него – совершенно незнакомый мне опер: наверное, Серега нанял его не так давно…

– А, серийный убийца… Как же это так получилось-то?

– Если хотите узнать, обратитесь к Крохину или Крестовскому, – спокойно ответил я, поскольку не хотел больше рассказывать об этой истории даже под угрозой пожизненного. Да что там пожизненное – даже под дулом пистолета я не скажу, что со мной было из-за гибели Эдуарда Лиановского!

– Нам обоим известно о вашей вине. Так что не отпирайтесь. Или вы будете утверждать, что не делали этого?

Зачем нужны такие вопросы? Ведь я вовсе не собираюсь говорить о том, что я невиновен. Но, с одной стороны, меня можно назвать невинной жертвой обстоятельств… Однако я пока не стал высказывать полицейскому свои мысли и только молча сидел напротив него.

– Ну, чего молчите? Вы признание будете подписывать или нет? – следователь разложил передо мной документы из своего портфеля. Я взглянул: все уже было готово! Только поставь подпись – и можешь отправляться в тюрьму. Да и выглядело все так, как будто я был хладнокровным маньяком! Конечно, я убил семерых человек, но поневоле! А что там было написано, боже ты мой… Как будто я заранее спланировал убийство Лиановского, Шохина и Золотова! Я, конечно, хотел их убить, но не сразу же! Ведь я надеялся на их раскаяние, но до этого не дошло. Кто вообще составляет такие идиотские документы? Про убийство той четверки мафиози хотя бы честно написали, что это было единственным способом сбежать.

Здесь у меня в голове промелькнула мысль: «А кто им это сказал?» Павлов же об этом не знает! Или все же догадался – он всегда славился умением строить логические цепочки, как я раньше говорил. Может быть, на вечеринке он спросил об этом у Олега Сергеевича? Но я ничего не слышал, а просто увидел, что они о чем-то разговаривали. Однако я тут же вспомнил, что он мне сказал: «случайно встретился с Крестовским на Лубянке, и он мне все рассказал!» Нет… Андрей бы никогда этого не сделал! То ли Павлов оклеветал его, то ли сказал правду… Но я ни за что не поверю, что Крестовский рассказал обо всем пережитом мною во Франции! А кто же вместо него это сделал? Да впрочем, что я себя накручиваю? Это может скоро выясниться.

– Я признаю себя виновным, но я не хотел никого убивать! Это была крайняя мера! – все-таки я решился высказать свое мнение насчет семи убийств, но это только разозлило следователя: он внезапно перешел со мной на «ты» и начал ругаться.

– Ты мне здесь комедию не ломай, падла! – он придвинул ко мне документы. – Подписывай, или будет хуже!

– Если исправите обстоятельства дела, тогда… – я не успел договорить, как следователь встал из-за стола и, подняв меня со стула и схватив за шиворот, притянул к себе. Было видно, что его терпение лопнуло, и он перешел на мат.

– Бля, ты думаешь, что если ты знаком с важными лицами, то можешь здесь выебываться? Никто тебе не поможет! Быстро подписывай, сука! – рявкнул он и встряхнул меня. Я упрямо отказывался подписывать. Нет, не потому, что я не раскаивался, а потому, что меня здесь выставили кем-то вроде Чикатило… Да, в общем, если рассматривать мое дело с точки зрения полиции, так оно и есть… Просто я хотел, чтобы меня судили объективно, потому и не подписывал признание, пока не исправят все, что было там написано. Но следователь, желая надавить на меня, врезал мне по лицу. Я с трудом удержался на ногах и, чтобы не упасть, схватился рукой за стену. Из носа потекла кровь.

Я слышал, что когда полицейский нервничает на допросе, то это значит, что у него ничего нет на подозреваемого. Однако в тот момент я понял, что у этого опера просто такой взрывной характер и что если я не сделаю того, что он от меня хочет, то он меня, чего доброго, изобьет до полусмерти. А рука-то у него тяжелая – место удара все еще довольно сильно болело… Кровь продолжала идти, и я зажал пальцами ноздри. Следователь же выжидающе глядел на меня и даже уже вынул из портфеля ручку.

Едва я собрался все же подписать признание в убийствах, как в комнату вошел… Володя. Я изумленно уставился на него, лихорадочно соображая, откуда он здесь взялся.

Опер продолжал ждать, когда я подпишу признание. Но его характер дал о себе знать, и он, видно, не заметив вошедшего Володю, снова замахнулся на меня кулаком, желая поторопить.

– Смолин, что ты делаешь? Кто тебе позволил избивать задержанного?! Отпусти его немедленно! – обратился Володя к следователю. Тот растерянно посмотрел на него.

– Товарищ майор, я просто хотел, чтобы он подписал признание. Он же семь убийств совершил, или вы об этом не знаете?

Володя отмахнулся от него, как от надоедливой мухи. Он буквально выставил этого Смолина за дверь, крича ему вслед что-то вроде «Сергей Павлович тебе этого не простит!», и подошел ко мне.

– И как же это ты оказался в нашем отделе, Вадим? – спросил он, вытаскивая из кармана платок и протягивая его мне. – Что, ФСБ тебе не помогла? Кто сообщил о той истории?

– Павлов… – я даже с какой-то злобой процедил сквозь зубы его фамилию, вытирая спекшуюся кровь. – Как только вы все ушли с вечеринки, он сказал, что все знает. Крестовский сказал ему, что я серийный убийца, но, судя по тому, в чем Павлов обвинил меня, он не знает подробностей, или же забыл их.

– Вот же сволочь этот твой вертухай… Надо ж было ему говорить об этом в твой день рождения!

Так ведь и я об этом думал. Честный, гад… Но, увы, не деликатный. А Володя продолжает:

– Не бойся, тебя скоро выпустят. Мы все для этого сделаем. Но я все же тебе советую сменить работу. Не рискуй, Вадим… А Павлов за это еще поплатится, я клянусь, – тут он неожиданно сменил тему: – И зачем только я тогда просил тебя отомстить Лиановскому?! Знаешь, ведь я должен был быть на твоем месте.

– Да, ты живешь себе спокойно: в плен ты не попадал, тебя не избивали, не насиловали и не предавали близкие люди… – сказал я. Он грустно вздохнул и ответил:

– Прости. Это все мой слабый характер… Понимаешь, я тогда был как бы в горячке, мозг мой отключился, и я ничего не понимал… Мне нужен был человек, способный меня выслушать. Ты же помнишь, как я устроил истерику прямо с порога? – я кивнул. Хотя прошло уже почти одиннадцать лет, но я отлично помнил этот случай. Забудешь такое – мой всегда серьезный друг врывается в мою квартиру с перекошенным от ужаса лицом и рассказывает о том, что потерял всю семью…

– Но сейчас-то ты счастливый; и в любви тебе повезло… – улыбнулся я.

– Да… Кстати, Раиса передает тебе привет и надеется, что ты скоро выйдешь.

– А она откуда знает, что я в ИВС?

– Я ей сказал.

Ой, Володя, зачем ты это сделал? Ведь сам же упрекал меня на даче за то же самое, и мы едва из-за этого не подрались! Он, видно, заметил, что я недоволен его ответом, и поспешил успокоить меня:

– Раиса умеет хранить секреты. Я ошибался, говоря, что женщины не могут этого делать. Она – исключение из этого правила. Ну, до свидания, Вадим – пойду добиваться твоего освобождения.

– Вряд ли меня отпустят…

– Куда они денутся? На твоей стороне судья и начальник из ФСБ, чего тебе еще-то надо?

– А Крохина не посадят за ту фальшивку?

Володя закатил глаза. Наверно, думал: «Ему могут дать пожизненное, а он волнуется за других!» Да, Володя слегка эгоистичен и прагматик, не такой, как я. Старается извлечь выгоду из всего происходящего.

– Нет, успокойся, – и он ушел. Но скоро вернулся и спросил:

– Позволь, что ты говорил о том, откуда Павлов узнал про убийство тобой тех мафиози?

– Ты не понял? Я сказал, что от Крестовского.

– Не верю. Вряд ли сотрудник ФСБ станет рассказывать такую историю неизвестно кому. Знаешь, я думаю, что Павлов тебя обманул. Ты подумай как-нибудь на досуге об этом.

***

Тот молодой следователь, к счастью, ничего не слышал, поскольку мы с Володей тихо говорили. Когда Володя ушел, то Смолин сразу же вернулся и с порога спросил меня, что мы с ним обсуждали. Я, конечно, не стал ему ничего говорить, а просто сказал, что меня скоро отпустят. Тот сразу же возмутился и опять хотел было выдать в мой адрес очередной мат, но понял, что это ни к чему, и вместо этого отвел меня обратно в камеру. Слава богу, на этот раз все обошлось без избиений.

Оказавшись в камере, я устало плюхнулся на нары и забылся сном, желая отдохнуть от всего пережитого – к тому же я очень мало спал ночью из-за моего идиотского решения покончить с собой на станции метро. Но мне не дали долго спать – проспал я около четырех часов. Внезапно дверь открылась, и на пороге предстали трое: Смолин, Володя и… едва я увидел третьего, то даже не поверил своим глазам – это был Андрей Крестовский.

– Ты свободен, Вадим, – обратился ко мне Володя. При этих словах Смолин перевел изумленный взгляд на него.

– Вы знакомы?!

– Не твое дело, Константин, – холодно ответил ему мой друг и добавил: – Иди уже отсюда.

Как только мы остались втроем, я подошел к Андрею.

– Скажи, пожалуйста, что именно ты рассказал Павлову обо мне?

Тот удивленно поднял брови и ответил:

– Да ничего я никому не рассказывал. Я даже его и не видел с той поры, как он ушел из ФСБ.

Это еще что? Все-таки Володя был прав. Выходит, Павлов мне соврал о своей встрече с Андреем? Вот же… нет, не скажу, как мне хочется его назвать! И как только я мог подумать, что он меня уважает… Кажется, я совершенно не умею разбираться в людях! Да, прав был тот бомж, с которым я познакомился на «Славянском бульваре» – не верь, не бойся, не проси! Первый совет самый верный. Никогда не прощу Павлова за то, как он со мной поступил!

– Да как он только посмел меня обмануть… – я почувствовал, что земля уходит из-под ног, и я проваливаюсь в темноту.

========== Возвращение домой и сеанс психотерапии ==========

Тайна человеческой души заключена в психических драмах детства.

Зигмунд Фрейд

Я пришел в себя в машине. Приглядевшись, я понял, что это не был ни мой «Лендкрузер», ни та иномарка, на которой меня привезли в наш отдел, ни Володин автомобиль. Я догадался, что машина принадлежала Крестовскому. Он, кстати, сидел рядом со мной и держал мою голову на своих коленях. Мне было довольно неудобно лежать, поскольку я не помещался на сиденьях из-за своего высокого роста.

– Куда мы едем? – поинтересовался я.

– К тебе домой. Не волнуйся, мы со всем разберемся и поможем тебе.

– Ты правда ничего не говорил про…? – ну, не давала мне покоя мысль о том, что Павлов обманул меня.

– Ей-богу, – Андрей даже перекрестился. – Не знаю, с чего бы ему говорить о встрече со мной на Лубянке.

– А этот следователь… он не станет преследовать меня? – спросил я, поскольку был немного напуган его угрозами в мой адрес, когда он заставлял меня подписать признание в семи убийствах.

– Он ничего не сможет сделать, – вступил в разговор Володя, сидевший за рулем. – Просто он немного не сдержался, поэтому и обматерил, и ударил тебя, а так он вообще недавно у нас работает. Сергей Павлович с ним разберется.

– Только, пожалуйста, не говори еще и Сереге, что я убийца! – умоляюще вскрикнул я.

Володя только усмехнулся:

– Да он и так знает. Смолин же сообщил ему, что будет допрашивать серийного убийцу, и назвал твою фамилию. Здесь такое началось… Сергей тогда чуть в обморок не упал, как и ты недавно. Кричал: «Да чтобы Михалыч пошел на убийство – ни за что не поверю! Ты на него нарочно гонишь!», обещал уволить, а потом вообще выгнал его из своего кабинета с матом. Но я ему объяснил, в чем дело. Он на меня тоже кричал, дескать, что мне не стоило просить тебя мстить Лиановскому. Да, ведь все из-за меня… – вздохнул он. – А его он уже окончательно решил уволить. Как узнал про то, что он тебя ударил, так рассердился, что потом долгое время ходил злой и на всех срывался. На тебя он не злился, а только все смотрел неизвестно куда и о чем-то думал. Я слышал, что он говорил: «Зачем он только согласился так помочь? Сломал себе всю жизнь…»

Да, Серега задал себе очень правильный вопрос. Но он счастливый – не страдает от желания угодить другому… Так что он вряд ли бы меня понял. А вообще интересно, сколько новых людей за этот день узнает, что я убийца? Еще хорошо, что почти все знающие об этом – мои друзья и будут молчать.

Я уже чувствовал себя лучше и решил сесть, поскольку мне было неудобно лежать. Крестовский заботливо придержал меня за плечи, усаживая на сиденье.

– Как вы думаете, откуда Павлов на самом деле узнал о том, что я попал в плен во Франции?

– Кто знает? – задумчиво отозвался Володя. – Об этом известно нам троим, Анастасии, Рае, Цыганову и Крохину. Может, кто-нибудь проговорился. Раиса отпадает – она умеет хранить секреты. Анастасия тоже – не станет же она на тебя, своего мужа, докладывать незнакомому человеку?

– Она знает Павлова, – заметил было я, но Володя продолжал рассуждать:

– Алексей Дмитриевич тоже отпадает, ведь он был с тобой в плену. Да его ведь там едва не убили. Получается, что рассказать Павлову об этом мог лишь твой тесть, Вадим. Я вот только не понимаю, почему он это сделал.

– Я же говорил тебе еще в прокуратуре, что следователь из тебя хороший получится… Все по полочкам разложил! – мои губы тронула легкая улыбка. – Да, я видел, как Павлов о чем-то говорил с Олегом Сергеевичем, пока остальные слушали «Владимирский централ» в твоем исполнении, – продолжал я.

Неужели и тесть против меня? Вот только этого мне не хватало! Дай бог, чтобы он ни в чем не был виноват!

Скоро мы подъехали к моему дому, вышли из машины и направились в квартиру. Пропуск мне предъявлять не понадобилось, поскольку охранник сразу же, не задавая вопросов, провел нас троих на территорию, едва заметив форму полицейского и ФСБшника на моих друзьях. Так что мы спокойно дошли до дома. Нам открыла дверь Настя. Увидев Володю и Андрея, она изменилась в лице.

– Что случилось? Откуда вы все? – внезапно она заметила на моем лице след от удара. – Кто тебя избил, Вадим?

Я нехотя сообщил ей о том, что меня бросили в изолятор временного содержания, и следователь таким образом пытался добиться от меня признания. Услышав это, Настя резко побледнела и едва не упала в обморок. Я едва успел ее подхватить и довести до ближайшего кресла. Андрей заметил состояние моей супруги и поспешил ее успокоить:

– Не волнуйтесь, мы все уладили. А нам бы поговорить с вашим отцом – он дома?

Настя явно ничего не понимала.

– Вадим, кто отправил тебя в полицию? – растерянно спросила она у меня.

– Павлов. Больше я его знать не хочу. Он оказался таким негодяем, какого свет не видел.

– Олег Сергеевич дома? – нетерпеливо повторил Андрей. Она кивнула.

Мы всей четверкой, поскольку Настя уже пришла в себя, отправились в комнату тестя. Он сидел за столом и просматривал какие-то сводки. Увидев нас, он поднял голову и хотел было что-то сказать, но Крестовский начал первым:

– Олег, о чем ты вчера разговаривал с Павловым?

– Он меня спросил, почему Вадим какой-то хмурый. Я неосторожно ответил, что он недавно был в плену и чудом оттуда выбрался.

– Что же ты наделал! – всплеснул руками Андрей. – Павлов доложил в органы, что он убийца! Мы с Маликовым едва смогли добиться его освобождения. Да еще этот Григорий соврал Вадиму, что это я рассказал ему историю об убийстве тех семерых рецидивистов.

– Кто же знал, что он пойдет докладывать об этом? Вроде он уважал моего зятя… А я был пьян, поэтому и рассказал Павлову историю про польскую мафию… Когда я выпью, то не могу хранить секреты. Но я ему не стал рассказывать подробности. Однако, к несчастью, сказал, что он убил всех членов мафии…

Я стоял и сквозь зубы ругал себя за то, что рассказал Олегу Сергеевичу обо всем пережитом. Еще хорошо, что Павлов не знает о том инциденте… Интересно, а что бы он тогда сделал, если бы узнал об этом?

– Ладно, признаю свою вину, – сказал тесть и добавил: – И что же теперь будет?

– Я узнал, что Вадима отправили в наш отдел, – начал Володя. – Пришел и увидел: мой коллега силой пытался заставить его подписать признание в убийствах Лиановского, Радзинского и прочих. Даже врезал ему…

– Что за беспредел в нашей полиции творится! – Олег Сергеевич стукнул кулаком по столу. – Человека избивают прямо в отделении! Я еще до них доберусь…

– Да ты насчет этого не беспокойся, – улыбнулся Крестовский. – Начальник ОВД либо сместит этого следователя с должности, либо сделает выговор. А тот охранник, Павлов, ответит за клевету на государственного служащего. Ладно, не смею больше тратить ваше время; до свидания! – и он вышел. Следом за ним ушел и Володя. Остались лишь мы с Настей, которая все это время молча слушала рассказ Андрея, и Олег Сергеевич.

– Вот скажи мне, Вадим, когда же ты наконец поймешь, что нельзя никому верить в этом мире? – обратился он ко мне с очередной тирадой. Мне вдруг вспомнился недавний случай на станции «Славянский бульвар», когда Иван рассказывал мне историю о своем так называемом друге.

– Теперь я знаю: «не верь, не бойся, не проси».

– Верно. Кто тебе мозги вправил?

– Один человек, с которым я познакомился ночью в метро.

– Это когда тебя привел домой тот полицейский? – догадалась Настя. – Кстати, а что ты тогда делал на «Славянском бульваре»?

Да, моей жене надо быть не психологом… Из нее бы вышел отличный следователь! Как я ни старался скрыть свое необдуманное решение покончить с собой, все же надо рассказать об этом, а то ведь Настя от меня не отстанет.

– Понимаешь, дорогая… – начал я, – когда все ушли с вечеринки, Павлов сказал мне, что знает все об убийстве Лиановского и доложит об этом куда следует. Меня это так расстроило, что я решил совершить самоубийство. А что еще мне оставалось делать?

Ох, зря я сказал про самоубийство… Настя сразу же переменилась в лице. Из спокойной она превратилась в какую-то разъяренную фурию.

– Так проблемы не решаются! – почти срываясь на крик, говорит она. – У тебя же есть связи! Не надо стараться сохранять свое доброе имя – не получится быть хорошим для всех! Ты это понимаешь? Ну вот если бы ты сделал, что хотел – что бы из этого вышло? Семья наша распалась бы!

– А тебе надо было просто обратиться в ФСБ или ко мне, – перебил ее тесть. – Спросил бы у Андрея Юрьевича напрямую, так ли это было, как говорил Павлов, или нет? Действительно, почему ты все время думаешь о суициде? Неужели тебе не дорога твоя жизнь?

Сначала-то так оно и было, а когда в 2014 году Лиановского осудили на двадцать лет и отправили ко мне, все изменилось. После его убийства я слег и долго лечился – я уже об этом упоминал. А потом еще и эта мафия, предательство Павлова… Кто же выдержит такое? Однако мне не стоило вспоминать историю, случившуюся во Франции. Перед моими глазами снова встал ненавистный мне главарь мафии. Клянусь, он единственный человек, из-за убийства которого я не раскаиваюсь! Ну ладно, двинутый на мести – но не до такой же степени, чтобы жестоко избивать и насиловать своего врага! Если бы Радзинский действительно хотел мне отомстить, то он бы просто убил меня по-тихому. Вряд ли он так любил Лиановского, что ради того, чтобы отплатить мне за его смерть, был готов на такую жестокость. И к чему тогда вся эта комедия с похищением и прочим? Наверно, ему всего лишь надо было удовлетворить свои садистские желания, а смерть Лиановского стала для него отличным поводом.

Я так раздумался, что даже на некоторое время выпал из реальности, а очнулся от того, что меня встряхнул тесть.

– Ответь на вопрос!

А я уже и забыл, о чем он меня спрашивал…

– Что за вопрос? – поинтересовался я.

– Дорога тебе твоя жизнь или нет?

Ну вот что сказать? Сложно однозначно ответить…

– Я не знаю, – ответил я и заметил, что и Олег Сергеевич, и Настя недовольны этим. Я поспешил объяснить: – Разве такой человек, как я, может дорожить своей жизнью?

При этих словах Настя, грустно вздохнув, взяла меня за руку и повела в столовую. Я покорно шел за ней и думал, что она собирается делать…

***

Мы пришли в столовую и сели за стол. Поскольку чайник был еще горячим, Настя быстро сделала две чашки чаю, поставила на стол небольшую хрустальную вазочку с печеньем «курабье» и села напротив.

– Послушай меня, Вадим, – тихо сказала она. – Я ведь отлично понимаю, что все твои проблемы родом из детства. Расскажи мне, что ты помнишь о твоих отношениях с отцом.

Я закрыл глаза и погрузился в воспоминания.

Летним днем, когда мне было три года, я увидел маму, которая с чемоданом шла к стоянке такси. Она, заметив меня, подошла и сказала:

– Прости, сынок, но я ухожу. Не могу больше выносить того, что со мной происходило. Будь счастлив! Я бы с радостью взяла тебя с собой, но Миша мне этого никогда не позволит, – она поцеловала меня и быстрым шагом направилась к ближайшей желтой «Волге» с шашечками. А я остался, забыв обо всем, что тогда происходило. Ведь мамы больше никогда не будет рядом со мной…

Когда я рассказал Насте этот случай, она, словно желая меня утешить, слегка сжала в ладонях мою руку и сказала:

– Вот видишь… Ты, наверно, думал, что, если не хочешь остаться один, то должен стараться заслужить хорошее отношение. Скажи честно, ты пытался доказать отцу, что ты хороший?

Господи, как же она догадалась?! А ведь и правда, всю жизнь я бился, как рыба об лед, желая угодить отцу… И почему-то это удавалось мне довольно редко!

– Это так, – ответил я и продолжал вспоминать:

Наступил Новый год, но настроение у меня было далеко не праздничное. Мне тогда было семь лет.

Я стоял у окна и смотрел на залитый огнями город – мы редко тогда жили долго на одном месте: отец часто ездил в командировки и брал меня с собой, потому что хотел заранее приучить меня к нелегкой жизни военного. Он мечтал, чтобы я тоже пошел в армию и дослужился хотя бы до полковника…

– Чего ты такой хмурый? – услышал я голос отца, отошел от окна и сел за стол.

– Все хорошо, папа, – безучастно ответил я, поскольку уже давно знал, что при отце нельзя показывать свои чувства.

За столом я почти ни к чему не притрагивался, лишь механически чистил мандарин и столь же долго его ел. Когда же я покончил с ним, то попросил отца разрешить мне прогуляться. Он позволил.

Но я не пошел, как все нормальные дети, на площадку или туда, где шли новогодние гуляния – я отправился в церковь, поговорить с отцом Порфирием. С ним я познакомился не очень давно, когда отец наказал меня за то, что я расплакался в школе из-за того, что меня сбил с ног какой-то мальчишка – я убежал из дома и случайно оказался в церкви. Священник тогда по-дружески объяснил мне, что не стоит злиться на отца за это, и я со спокойной душой вернулся домой. Меня встретила бабушка и сказала, что отец уже не сердится на меня и раскаивается в своем поступке. А он всегда был такой – вспыльчивый, но отходчивый.

Переступив порог церкви, я наконец дал волю эмоциям – смог заплакать. Я думал о маме: где она, что с ней, вспоминает ли она обо мне? Отец Порфирий, заметив это, сказал мне:

– Не плачь, Вадим. Мама, разумеется, думает о тебе. Бог все видит и все знает.

И мне стало так спокойно от его слов, что мои слезы сразу же высохли. Я, глядя на икону, стал читать «Отче наш», которому меня научила бабушка. Священник достал откуда-то маленькую книжку и протянул ее мне. Я увидел, что это был молитвослов.

– С Новым годом тебя, – сказал отец Порфирий.

Я поблагодарил его и, сунув молитвослов в карман курточки, пошел домой. С тех пор подарок священника я всегда хранил при себе, правда, изо всех сил стараясь скрывать его от отца. И мне это удалось – он так и не узнал, что его сын носит с собой сборник молитв. А если бы он это узнал, то сразу бы выбросил его, потому что был отъявленным атеистом. Должно быть, сказывалась советская пропаганда типа «Религия – опиум для народа». И почему не упоминали продолжение этой фразы: «…она облегчает ему его страдания»? Маркс же вовсе не имел в виду, что религия – зло!

Настя, выслушав мой рассказ, заметила:

– Да… В семье тебе явно не хватало дружеского общения, вот ты и сблизился с этим отцом Порфирием. Сейчас я понимаю, почему ты не говорил мне или папе об убийстве Лиановского… Ты просто не можешь понять, каково это – доверять близким людям.

– Как же мне доверять? Вот я верил Павлову, а тот взял да и доложил, что я убийца! – я нервно ломал печенье на мелкие кусочки, вместо того, чтобы съесть его. Из его середины на мои пальцы брызнуло варенье, и я, заметив это, невольно закрыл глаза. Варенье я принял за кровь… Опять кровь! Да когда же это кончится?!

– Дорогой, мысли материальны, – отвлек меня от моего бредового видения голос Насти. – Ты, наверно, переживал, что он догадается обо всем?

Я изумленно взглянул на жену. Боже ты мой, она с легкостью читает мои мысли! Действительно, все два года я мучился: узнает ли Павлов обо всем или нет? Сохранит ли смерть Лиановского, Шохина и Золотова в тайне? И вот оно случилось – его предательство… Да, мысли материальны – Настя абсолютно права! О чем больше всего думаешь, то и произойдет!

– А что еще ты помнишь? – спросила Настя.

– Да что… Отец мне всегда твердил, что настоящий мужчина и офицер должен быть твердым и бесстрастным, и требовал этого от меня. Я при нем старался так и выглядеть, а наедине с собой давал волю эмоциям.

– А бабушка твоя что же?

– Она докладывала отцу, если я плакал. Он сразу же говорил мне, что мужчины так не поступают. Что-то вроде «Не будь как девочка! Ты будущий военный!»

– Неужели он прочил тебе только карьеру военного?! – всплеснула руками Настя. – А ты сам чем хотел заниматься?

– Да много чем… Ай, неважно, – я махнул рукой и устремил взгляд куда-то в сторону. – Отец все равно меня не слушал. Армия была для него всем.

– Ой, Вадим, как же ты выжил в такой семье? Боже мой, как мне тебя жаль… – вздохнула Настя и вдруг начала мне рассказывать о своей жизни. – Вот меня отец ни в чем никогда не ограничивал, ценил мое мнение. А ведь я, как и ты, росла без матери – она умерла, когда мне было шесть. Папа один воспитал меня: на других женщин он поклялся не смотреть, считая их меркантильными. Он тогда уже тоже был довольно богатым и справедливо полагал, что за него выйдут замуж только из-за денег. А на него откровенно вешались некоторые девушки. Всю жизнь он посвятил мне, но я не стала эгоисткой, думающей, что папа должен все делать только для моего блага. В школе и в институте ко мне многие приставали, зная, что я богатая наследница. Но папа часто говорил мне: «Настя, если парень говорит о своей любви к тебе, обязательно убедись в его искренности. Есть такие нехорошие мужчины: польстятся на твои деньги и только ради них будут с тобой встречаться. Найди себе такого, который бы любил тебя за твою душу, а не за красоту и не за приданое». Около ста процентов моих поклонников оказались, по выражению папы, «нехорошими мужчинами». К счастью, я хорошо запомнила его слова и научилась видеть в мужчинах тех, кто любит деньги.

– Но ты же сама со мной познакомилась…

– Да. Меня поразило, что среди веселых людей на пляже ты один сидел, печальный, и думал неизвестно о чем. Я пожалела тебя…

– Жалеет, значит, любит… – усмехнулся я. – Таковы русские женщины.

– Есть такая поговорка! – рассмеялась супруга. – Не всегда правильная, но иногда. А насчет твоих комплексов: я советую тебе не думать о том, что тебя могут предать, обмануть…

– Что же, мне верить всем? А твой отец ведь говорит, чтобы я этого не делал.

– Так я же не говорю про всех людей, а только про семью, – Настя взяла из вазочки очередное печенье и быстро съела его, запив чаем. – Да, а что будет с твоей работой?

– Отдам свое место Мартынову, а сам уйду куда-нибудь… Не хочу больше видеть Павлова! Ведь из-за него я и решил прыгнуть под поезд, и если бы не тот добрый человек, то не сидеть бы мне здесь с тобой за чаем!

– Да, это было неразумно с твоей стороны, дорогой. Но куда же ты уйдешь?

– Не знаю. Но во ФСИН я больше работать не хочу. Хватит с меня рецидивистов…

– Можешь помогать папе в его делах.

– Я не прочь.

И на этой позитивной ноте мы отправились в спальню.

========== Увольнение и дельный совет ==========

Все говорят: “Начинаю новую жизнь”. Ее-то начать можно, но воспоминания не стереть, как бы ты не старался, а что это за новая жизнь со старыми воспоминаниями?

После «сеанса психотерапии», который провела со мной Настя, мне стало гораздо легче. И почему я раньше ей ничего не рассказывал? Старался сохранить свое доброе имя… А она права: нельзя быть хорошим для всех. Обязательно найдутся те, кому ты не понравишься – либо за свои поступки, либо просто за свою личность. Может быть, я подсознательно пытался доказать своему давно умершему отцу, что я достойный его сын? Он, конечно, любил меня, но редко это показывал. На людях он был сдержанным, холодным, а в кругу семьи мог вспылить, но сразу же успокаивался.

Я все же решил уйти из службы исполнения наказаний – хотя я проработал там около семи лет, но больше я не вынесу. Преступники, с которыми я встречался почти каждый день, да и сама атмосфера какой-то жуткой безысходности давили на меня. Так и развивалась моя скрытность… Что с самого начала сделало меня таким – отношения ли с отцом, комплекс «хорошего человека» или что-нибудь еще? Но одно я знаю точно: душа моя желала совершенно другого, нежели сидеть в душном кабинете и напряженно ожидать уведомлений от администрации районного суда о новых заключенных. А вся моя ответственность за жизнь и благополучие всех ЗК… Нет, хватит с меня! Преступный мир мне надоел. Хочется спокойной жизни.