Текст книги "Предотвратить неизбежное (СИ)"

Автор книги: Nami_Manami

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

– Я же не малыш Саске! – изображаю обиду, а сама ощущаю приятное тепло. Будто я стала частью твоей семьи, хотя, конечно, это всё лишь глупые фантазии отчаявшейся девчушки.

– Всё-то ты знаешь, – отшучиваешься полуулыбкой, намереваясь не то потеребить белые космы, не то потрепать по щекам. Однако внезапно лицо становится серьёзным, точно собираешься поведать нечто запретное, что не следует слышать кому ни попадя.

– Шисуи? – взгляд всё мрачнеет, пристально изучая меня: немного наивную, не слишком выспавшуюся и совершенно растерянную.

Молниеносно складываешь руки в нескольких непонятных жестах, а затем порывисто целуешь: туда же, куда прикасался только что. Стыдливо отодвигаюсь, всё ещё стесняясь тебя, а затем смущение накатывает с новой силой: я же полностью обнажена. Как же позабыла об этом?

– Ах, это… это… – захожусь пунцом похлеще помидоров, которые отец продаёт в лавке, – Как же стыдно… – сжимаюсь, желая прикрыть наготу. Усмехаешься по-доброму, а затем накрываешь неизвестно откуда появившейся накидкой-хаори.

– Именно поэтому я хотел разбудить тебя пораньше.

– Шисуи… – всё-таки оглаживаешь мою макушку, почти невесомо, точно на прощание. Поднимаешься и отходишь так, чтобы можно было видеть лишь мощную спину, но никак не лицо.

– Это большее, что я могу сделать, – твои кулаки сжимаются от осознания бессилия пред ловушкой, в которой мы оба заперты, – Когда кто-то попробует проникнуть в твой разум, – они попытаются, я в этом не сомневаюсь, – Твоё сердце остановится{?}[Так как сейчас у них – конец ноября, а потом Мидори возвратится в начало ноября, когда ничего подобного ещё не произошло, то техника сработает только один раз.].

– Шисуи…

– Прости… Когда возвратишься, выбей всю дурь из моей головы. Я упрямец, не стану слушать, но, уверен, как и я, Шисуи из прошлого обязательно тебя… – осёкся, но продолжать не рискнул, – Прощай.

Шиноби растворился в воздухе, как делал этот десятки раз прежде, оставив меня в одиночестве – укрытую хаори – окутанную еловым ароматом, который та едва заметно источала.

***

– Шисуи-сама, Ваша прислуга – самозванка!

Трое широкоплечих статных мужчин ворвались в особняк спустя пару часов. Огромные – гораздо крупнее не то что Шисуи или Итачи-сана, а даже лидера клана. Злые – я слышала, какими рваными вздохами отдавалось их дыхание. Абсолютно уверенные в своей правоте – крики можно было услышать даже из самых недр особняка.

– Шисуи-сама отправился на миссию, – вываливаюсь вальяжно. Совсем не так, как подобает служанке. В том самом синем кимоно, в котором прибыла в поместье.

– Это? – сначала не узнаёте меня, разумеется, – ТЫ! – шиноби подлетает, грубо стискивая руку и заламывая ту за спину, – Думала, причёску сменишь и не признаем?

– Она ещё и насмехается над нами! – второй оказывается напротив, хватая за волосы и вздёргивая голову на себя, – Вырядилась в благородные одежды, бесстыжая дрянь.

А хаори по-прежнему согревает меня, давая силы стоять против красноглазых демонов.

– Да нет же, – подходит, издевательски растягивая реплику, третий. Многозначительно смотрит на чуть открывшийся вырез, в котором наверняка видны следы прошедшей ночи, – Просто подстилка.

Оставшиеся животные похабно присвистывают. Начинают шутить, словно желая выиграть конкурс на самую остроумную поддёвку. Конечно, зачем церемониться с простолюдинкой, которую всё равно ждёт только казнь?

– А что, хотите посмотреть? – разрываю громким возгласом их басистый гогот. Пора заканчивать, пока дела не приняли совсем уж скверный оборот. Так даже проще, чем ждать лишнее время, – Шисуи-сама очень искусен! Уверена, ему есть, чему вас научить!

Звон пощёчины рассекает внезапно повисшую тишину, оставляя щёку саднить и наливаться кровью. Больно. Но не больнее, чем затрещина от Дайити{?}[Богатого торговца, который чуть не убил Саске.].

– Прошмандовка! – находящийся сзади мужлан ухватывает за подбородок, посильнее сдавливая кожу, чтобы «ненароком» задеть свеженький ушиб. Окаянная тварь.

– Погодите, не горячитесь, – тот, что всё время стоял напротив, вновь перехватывает мою бедную голову и запрокидывает ещё сильнее, отчего практически хрустит шея. Как же хочется плюнуть в эту мерзкую рожу, но держусь, будто сдерживаемая рукавами его накидки, – Давайте-ка глянем, насколько хорош наш лучший воин в этом, – горящий в очах Шаринган приобретает какой-то особенно зловещий вид, – А потом повторим и сотрём девчонке память…

Ощущаю, как загребущие щупальца красных глазёнок тянутся к моему сознанию, нетерпеливо принимаются выискивать нужный эпизод. Порочное чудовище. Но стоит им открыть первую же дверь в бесконечной череде прожитых моментов, как сердце моё прекращает биться. Быстро. Как и обещал Шисуи.

Комментарий к (28) Петля 13. Хаори, что хранит твоё тепло

* Ширма «Ирисы» на сайте музея Нэдзу, в котором хранится по сей день:

https://www.nezu-muse.or.jp/jp/collection/detail.php?id=10301

От автора:

следующая глава – финальная в основном сюжете, после неё я поставлю работе статус «Завершён» и через какое-то время выпущу эпилог. Даже не верится, что мы добрались :D Огромное спасибо всем за поддержку!

========== (29) Петля 14. Учиха Мидори ==========

Комментарий к (29) Петля 14. Учиха Мидори

произведение создано исключительно в развлекательных целях. Все права на локации, мир и персонажей «Наруто» принадлежат оригинальному правообладателю.

От автора:

песня, под которую дописывалась работа:

Maiko Fujita – Kakehiki

– Ха-а! – подрываюсь на футоне, раскидывая ладони в стороны, будто пытаюсь ухватиться за что-то. Сердце гудит: ещё недавно бившееся спокойно и размеренно, сейчас колотится с бешеной скоростью, создавая ощутимый гул в груди.

Судорожно оглядываюсь: родная комнатушка на втором этаже овощной лавки. Я вернулась. В последний раз. Обратный отсчёт начался…

– Сейчас! – вскакиваю, сбегаю по лестнице вниз, от охватившей паники чуть не наворачиваясь на ступеньках. Мчусь прямиком к выходу наружу, игнорируя недоумение уже проснувшейся матушки: бегу прямо так, в исподнем, не нацепивши даже сандалии, с растрёпанными длинными волосами. Наверняка прослыву городской сумасшедшей. Но всё, всё пустое… Лишь бы не опоздать.

«В тот день я вышел через главные ворота» – молвил Шисуи, будто невзначай, когда перебирал мои локоны, освещённые выглянувшей из-за облаков луной.

Буквально лечу к заветной цели, дрожа всем телом: кровь внутри словно вибрирует, отдаваясь звоном в ушах. От волнения почти теряю сознание, но не время: район за районом, улочка за улочкой – только бы успеть. Босые ноги неприятно щиплет – наверняка потом останутся ужасные раны, – но неважно, сейчас такие мелочи не имеют значения.

– НЕ ХОДИ! – кричу, в самый ответственный момент всё-таки спотыкаясь и чуть не разбив нос: лишь каким-то чудом удерживаю равновесие.

А ты стоишь – облачённый в форму ниндзя, с танто, закреплённым на спине, и извечной улыбкой – напоследок перекидываешься парой фраз с охраной у входа в селение. Слышишь мой пронзительный вопль и замираешь: взираешь озадаченно, совсем не понимая, что могло здесь понадобиться гражданской в столь ранний час.

– Вы, наверное, меня с кем-то перепутали, – но знаешь, что обратилась я именно к тебе, ибо помимо нас с тобой и ещё двоих сторожей здесь попросту никого нет.

– Не ходи! – повторяю чуть тише, стараясь не сорваться вновь на крик, – Пожалуйста, Шисуи! – подхожу вплотную, мельком ощущая столь знакомый аромат леса, отчего не могу сдержать слёз. Смотрю прямо в глаза – беспросветно чёрные, но до умопомрачения прекрасные, чистые, искрящиеся теплом. Не ходи, не надо, не обрекай себя на смерть! Хватаю за руку, хоть и знаю, что так нельзя. Неуважение. Нарушение этикета. Попирание устоев. Всё одно, лишь бы не дать тебе совершить непоправимое!

– Откуда Вы?… – услышав своё имя, произнесённое ополоумевшей незнакомкой, спрашиваешь уже с большим напором.

– Прошу, не надо… Не ходи… – плачу, неистово захожусь в рыданиях, с трудом озвучивая мельтешащие мысли, – Останься… Ты уже не спасёшь Норику… Только сам погибнешь… Шисуи, я прошу тебя… Я ведь… я… – путаюсь, перестаю контролировать бурлящий поток и наконец произношу то, на что не решилась в прошлый раз, – Просто… я ведь… так люблю тебя, Шисуи…

Ты молчишь, но вижу: я сказала слишком много того, о чём простая зевака из простолюдинов знать не должна. Берёшь за руку в ответ – сжимаешь запястье крепко, но не слишком грубо – жестами показываешь что-то охране, подхватываешь меня и в мгновение растворяешься в воздухе. Снова тошнота и головокружение: как тогда, когда ты спас отца в дубовой роще. Однако на сей раз бежим мы совсем недалеко, останавливаясь у ворот твоего особняка: перемахиваешь через забор, умело отворяешь запертую дверь, не переставая держать меня навесу. Ещё немного – я в уже знакомой гостевой.

– Что ты знаешь? – ты зол, пребываешь в самой настоящей ярости: брови сошлись на переносице, а в глазах – кровавый Шаринган. Нет, не так: разгорающийся пожар, но никак не озеро цвета киновари. Ты больше не монстр, Шисуи, и никогда им не станешь.

– Ничего не изменилось, – привычно оглядываю комнату, оценивая убранство. Один-в-один. Знакомая обстановка возвращает в те немногие дни, что мы провели здесь, вдвоём. Воспоминания – о затейливых трапезах, о тёплой хаори, о твоей улыбке – приносят умиротворение и уверенность. Да, я вернулась, дабы не дать цветку Хиган зацвести на твоей груди, моя горькая любовь, и не могу просто так сдаться.

– Я привёл сюда не шутки шутить, что тебе известно про Норику? – эмоции прорываются непривычной хрипотцой в голосе. Беснуешься, что я не слушаю. Переживаешь за возлюбленную. Сейчас ты готов порвать меня на мелкие кусочки, но сидишь неподвижно, только сильнее поджимая и без того напрягшиеся губы.

– Больше, чем тебе известно про Учиху Мидори, – захожу сразу с козырей. Недоумение. Да, именно этого я и ожидала.

– Лукавишь. В Конохе все представители клана живут в пределах семейного квартала. И тебя среди них никогда не было. Кто ты? – огонь в очах расходится всё сильнее: но больше я не боюсь, потому как различаю согревающее тепло, пробивающееся сквозь багряную дымку.

– Учиха Мидори, – твой Шаринган знает, что не вру.

– Невозможно… – отрицаешь, не веря собственной технике.

– Ты можешь ненавидеть меня, презирать, можешь… – в конце чуть не срываюсь, но спешно впиваюсь ногтями в ладонь, возвращая ясность сознания, – Можешь даже казнить меня потом. Но только не сейчас. Не ходи Шисуи, она уже мертва. Я не лгу, ты чувствуешь это.

– Как ты смеешь? – точно свирепеешь, – Ты в сговоре с ними, да? Говори! – дёргаешь за ворот нагадзюбана. Дерзко. Жёстко.

– Прости, я не смогу спасти её, Шисуи… – обхватываю твоё лицо, слегка оглаживая. Живое. Отдохнувшее. Без тени усталости, которая беспощадно нарастала по мере вызревания хиганбаны. Я вижу, как тебе плохо, как душа твоя бьётся, желая спасти любимую, но ничего уже не поделать… ничего.

– Говори, иначе я…

– Отведёшь меня в допросную. Или же к Фугаку-сану. Или сразу к Хокагэ как потенциального шпиона. Но лучше взгляни сам, мне нечего таить от тебя, Шисуи.

И ты смотришь: вновь врываешься в чертоги памяти, прокручивая – жизнь за жизнью – сцену за сценой. Матушка, отец, Итачи-сан, малыш Саске, красноокий дьявол, заплутавший во тьме юноша: фигуры смазываются, растираются неясными пятнами, точно кляксы от туши. Разум постепенно пустеет, отпуская всяческие привязанности и переживания. Но я не хочу расставаться с ними, Шисуи…

***

Что снилось мне – не упомнить. Обрывки, жалкие ошмётки, за которые невозможно было ухватиться. Лица, которые трудно было различить, голоса, что не разобрать: сплошная сумятица. Только проклятый цветок ликориса, что пускал свои длинные языки, разрастаясь всё больше и яростнее, желая заполонить собою всё вокруг. А потом он отцвёл: просто взял и мигом обратился в труху, рассыпавшись мириадами иссушенных частиц. Стало пусто и горько, а тянущее болезненное чувство внутри всё нарастало, никак не желая отступать.

Стремясь сбежать из беспросветной мглы, я напряглась всем телом – да, кажется, у меня было физическое тело. Пошевелить рукой, распахнуть очи, дёрнуться – что угодно. Быстрее. Отчаяннее. Зацепиться. Хоть как-нибудь. Только бы не умирать в давящем мраке.

– …и! – да, этот звук, нужно хвататься за него.

– … ри! – громче, ярче, осталось чуть-чуть.

– …дори! – давай же!

– Мидори! – растерянное, напуганное и болезненно счастливое женское лицо. Будто бы постаревшая на пару-тройку лет, словно с прибавившимися морщинками, но такая родная, ласковая и бесконечно солнечная…

– Ма…тушка, – неужто сей страшный убогий хрип принадлежит мне? Внутри такая тяжесть: даже глазами двигать сложно. Потолок, падающие на стены тени, сдержанная цветовая гамма – бесспорно, особняк Шисуи. Одно коротенькое имя опаляет огнём, придавая неизвестно откуда черпаемых сил. Где он? Что с ним? Отправился ли всё же в Страну снега или сдержался, оставшись в Конохе? Но чтобы этот упрямец – и послушал кого-то?

Жажду расспросить обо всём родительницу, но даже голову самой поднять не получается. Матушка о чём-то хлопочет, разговаривая со служанкой – узнавание озаряет внезапной вспышкой – Маюми. Та самая девушка, что приносила подарки от Итачи-сана и которая была нанята в поместье в первую мою жизнь. Значит ли это, что Шисуи всё-таки остался? Или же просто решил все навалившиеся дела и исчез?

Невозможный зуд от желания поскорее узнать правду заставляет сердце разгонять кровь, а меня – ощущать безудержную тревогу. Но матушка непреклонна: сначала поит какими-то горькими снадобьями, потом на пару с Маюми осторожно кормит какой-то лёгкой едой.

– Ты была без сознания целых семь солнц, нельзя сейчас так резко вставать, – строго наставляет родительница, пресекая попытку покинуть футон, – Слава богам, что Шисуи-сама нашёл тебя и помог, иначе не знаю, что могло бы приключиться…{?}[На дворе так-то ноябрь, Мидори и умереть могла.] – причитает, тяжко вздыхая.

– А это? – благодаря самоотверженным усилиям двоих ко мне возвратились голос и ясность мысли. Тогда-то я и заприметила странные бинты, обвивающие мои ступни. Ах, точно, выбежала из дому босиком…

– Если бы не господские медики, началось бы заражение, – молвит расстроенно и почти обречённо. Но я же жива, матушка, со мной всё хорошо, прошу, не печалься, – Но ты идёшь на поправку, так что совсем скоро ноги окончательно должны прийти в норму, – улыбается вымученно, не желая поддерживать гнетущую атмосферу в столь светлом и чистом убранстве.

– Матушка… – кажется, совесть, столь упорно подавляемая все эти долгие возрождения, всё-таки пробуждается: крохотными, едва заметными капельками на кончиках ресниц, – Я… прости меня, я… – начинаю тихонько всхлипывать, утирая лицо рукавом.

– Полно, Мидори, полно… – обнимает меня мягко, стараясь ненароком не навредить, но в то же время окутывая каким-то необъяснимым теплом, какое способны даровать только матери, – Чтобы так резко куда-то сорваться… – а сама плачет вместе со мной, – Должна быть веская причина, я знаю.

– Матушка… – я столько врала, играла на чужих слабостях, во что бы то ни стало стараясь выжить, а теперь… Неужто могу так просто уйти на покой, позабыв обо всём, что произошло? Неужели смею беззаветно растворяться в столь нежных чувствах, не думая о боли, которую причинила окружающим, пусть они и не помнят этого?

Да и могу ли слепо довериться сну, в котором цветок Хиган всё-таки отцвёл?…

– Шисуи-сама… – отвлекается родительница первой, увидев бесшумно вошедшего в комнату хозяина, – Вновь благодарю за…

– Не стоит, – останавливает немолодую женщину от лишних церемоний, – Если разрешите, я хотел бы поговорить…

– Конечно, Шисуи-сама, на всё Ваша воля! – всё-таки кланяется и спешно покидает гостевую спальню. Без приятных объятий внезапно становится холодно и одиноко: поплотнее заворачиваюсь в одеяло.

Юноша приближается медленной поступью, садится на небольшом отдалении, дабы не смущать меня, и замолкает. В давящей тишине время течёт мучительно медленно, словно вода капает из треснутого кувшина. Страха не ощущаю. Хотя после пробуждения я уверилась, что буду всячески избегать судьбоносного разговора, а, если тот меня всё же настигнет, начну трястись, как после визита в Нака-но дзиндзя – визита, после которого…

– Позавчера прошла церемония погребения{?}[Условно погребения, потому что японцы кремируют тела.], – произносит Шисуи как-то слишком резко, отчего сам же пугается, но виду не подаёт. Склоняет взор к татами – так же, как и я, боясь смотреть в глаза.

– Мне жаль, – отворачиваюсь к окну: оттуда видно сад, тот самый сад, ставший свидетелем самых противоречивых моих решений. Там я умерла, желая спастись от лап красноокого монстра. Но там же и обрела счастье, которого никогда бы не познала, оставшись простой торговкой.

– Я последовал твоей просьбе. За… ней отправился специальный отряд АНБУ, – едва не срываешься. Всего три простых слога. Но-ри-ка. «Зелёное лето». Но сколь горестно тебе сейчас бередить воспоминания о той единственной?

– Спасибо… – облегчение стремится разлиться нежным покалыванием на кончиках пальцев: всё было не зря, все смерти, борьба, страдания – игра стоила свеч. Но странный груз на сердце не позволяет насладиться мгновениями блаженства, омрачая столь прекрасный день, который так давно ждала.

– Мидори… – такой знакомый голос, уже ставший родным: от него нестерпимо хочется заплакать вновь. Но я держусь: негоже лить слёзы по тому, на что повлиять никак не сумею. Он произносит моё имя виновато, совсем не так, как в прошлый раз, – Прости…

– Ты не виноват, – ответ молниеносен и краток, – Никто не виноват, Ши… – чуть не совершаю оплошность, по привычке назвав его без должной доли почтения, – Шисуи-сама.

– Мидори… – растерянно, – После всего, тебе не нужно…

– Всё хорошо, Шисуи-сама.

Молю, сжалься, я итак держусь сейчас из последних сил. Нестерпимо – до дрожи и болезненного трепета внутри – хочу броситься к тебе, рыдать в три ручья, жаловаться на тяжёлую судьбинушку. Хочу, чтобы ты гладил мои волосы – чёрные иль белые, длинные иль короткие, – неважно, главное, что мои. Жался своим лбом к моему, начав лепетать какие-то наивные, но столь необходимые фразы. Чтобы ты любил меня. Меня, Шисуи, не её, не погибшую девушку, не призрак из недавнего прошлого…

Но этого не будет. Никогда более. У тебя большое сердце, Шисуи, слишком доброе: я не смею пользоваться твоим безграничным состраданием. Потому, прошу, не разрушай стены, что с таким усилием возвожу.

– Мои чувства ни к чему Вас не обязывают. Воспоминания – тоже. Всё случившееся произошло лишь со мной, не с Вами, Вам не нужно нести это бремя. Я справлюсь, я всегда справлялась.

Оборачиваюсь наконец, на миг чуть не растеряв всю собранную в кулак волю – от вида осунувшегося за несколько солнц лика. Улыбаюсь. Так, как привыкла торговка Мидори за годы работы в лавке. Моя решимость не должна дрогнуть, не должна…

Ни слова в ответ. Только взор: мечущийся, изучающий, беспросветно печальный, но на дне чёрных, словно ночное небо, очей я будто вижу… Нет, то лишь расшалившиеся фантазии влюблённой дурочки. Оставь это, глупая девка. Внезапно эмоции его меняются – как и в ту ночь{?}[Намёк на главу «Конец света», когда Шисуи сначала растерялся, а потом решил пожертвовать собой.]. Что же ты задумал, статный воин благородного рода?

– Меня зовут Учиха Шисуи. Приятно познакомиться, – совершенно беспристрастное лицо, будто мы взаправду только что встретились. Ты в два счёта разбил пылкое девичье сердце, моё горькое наваждение. Однако так правильнее, лучше обрубить всё сейчас, так правильнее, правильнее…

– Мидори, – не плачь, не смей, потом можешь рыдать горькими слезами, но сейчас, перед ним, не смей! – Дочь Итиро из ово…

Требовательно берёшь за руку, нарочито сжимая запястье – то самое, на коем когда-то красовался синяк в форме полукруга-томоэ, призванный защитить от грозного Шарингана.

– Вы хотели сказать, – молвишь невинно, будто не нарушил только что всякие правила приличия. Размеренно целуешь тыльную сторону моей дрожащей ладони и произносишь слова, в истинность которых не смогу поверить ещё очень долго, – Учиха Мидори{?}[Тем самым Шисуи признаёт Мидори в качестве своей жены.]?