Текст книги "Мелания (СИ)"

Автор книги: milominderbinder

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

– Ага, – отвечает он вместо этого. – Типа того.

– И ты решил, что мог бы прийти потусить сюда?

Микки отхлебывает пиво из стакана, который Йен поставил перед ним, и пытается сообразить, что бы такое ответить. Он не может определить по голосу, рад ли Йен, что Микки вспомнил о нем, когда захотел поболтать с кем-нибудь или он злится, что Микки думает, будто может запросто общаться с ним после всего, что между ними было.

Йен смотрит прямо на него. Микки заставляет себя не опускать взгляд, смотрит в ответ, принимает вызов.

– Знал, что ты здесь работаешь, – говорит он, просто чтобы увидеть удивление на лице Йена. – Не хотел тусить с кем-нибудь другим. Плюс дома нет пива.

Повисает молчание, во время которого Микки просто смотрит, и в этот раз, в этот чертов единственный раз, Йен первый отводит взгляд. Микки не помнит, чтобы такое случалось раньше, даже когда у них было много споров насчет чертовых эмоций, но сейчас Йен уступает первый и начинает протирать стакан.

– Хорошо, – говорит он наконец, не глядя на Микки. – Я работаю до двенадцати и не уверен, что ты захочешь пробыть здесь так долго. Тут пиздец как скучно.

– Мне по фигу, – отвечает Микки.

Так что он сидит у стойки, нянчит свое пиво, а Йен обслуживает еще девять посетителей, которые приходят за эти несколько часов. Но в основном, он болтает с Микки, опираясь на барную стойку. Они говорят о разных пустяках, смотрят реслинг по телевизору, который висит в углу, и иногда комментируют его, обсуждают работу и очередные выходки Мэнди.

Ничего важного, ничего, что имеет значение, но почему-то это чертовски здорово. Микки готов признать, что ему не хватало многих вещей, связанных с Йеном: ему не хватало траха с Йеном, ему не хватало поцелуев с Йеном, ему не хватало потасовок с Йеном, и он чертовски скучал по сводящему с ума напряжению, которое он всегда чувствовал, просто находясь в одной комнате с Йеном, но, возможно, больше всего ему не хватало времени, когда они просто были вместе. Накуривались, смотрели кино, играли в видеоигры, слонялись без дела и просто наслаждались их глупыми жизнями.

Микки никогда не был парнем с множеством друзей. Йен был больше чем друг, но кроме этого, он какое-то время был лучшим другом Микки, и лишиться этого было не менее тяжело.

В какой-то момент Микки оказывается единственным посетителем в баре – он удивляется, как вообще это место не прогорело, потому что не похоже, что здесь много чертовой прибыли – и они с Йеном играют в бильярд. Микки не понимает, что это плохая идея, до того момента, как они уже начали, потому что оказывается, Йен очень неплохо играет.

– Когда ты, блядь, этому научился? – недовольно спрашивает Микки, глядя как Йен загоняет очередной шар в боковую лузу. – Последний раз, когда мы играли, ты едва ли знал, с какого конца браться за кий.

Йен смеется и кидает мел Микки.

– Два года – это довольно долго, Мик, – замечает он, и это не звучит двусмысленно, словно он говорит о чем-то из их прошлого, о случавшихся с ними плохих вещах, это просто констатация чертова факта. Два года – это довольно долго. Два года – это достаточно долго, чтобы научиться играть в бильярд.

Тем не менее Микки расстраивается.

Позднее, когда Йен выигрывает и Микки с раздражением называет его чертовым обманщиком, но благородно отказывается от реванша, заканчивается смена Йена. Какая-то чика среднего возраста с охренительным афро заступает на его место, нянчится с тремя старыми пьяницами, которые на данный момент составляют всю клиентуру бара, и Йен свободен.

–Эээ, – говорит Микки, пока он по-прежнему сидит у бара, наблюдая, как Йен надевает куртку.

– Хочешь пойти еще куда-нибудь? – спрашивает Йен, как будто считает, что есть еще одна чертова причина для Микки все еще сидеть в этом дерьмовом баре, чем просто быть с ним. Микки встает с табурета, оставляя свое пиво, хотя не выпил и половины.

– Я собираюсь забрать Мэлли, – хотя это и не главное, и ему хотелось бы, чтобы Йен это знал, но он не говорит ничего. – Не хочу заставлять Мэнди возиться с ней всю ночь, она может быть той еще занозой в заднице.

– Ладно, – просто говорит Йен. – Тогда пошли.

О. Черт, Йен направляется домой, Йен сосед Мэнди, а Мэнди, та, кто сидит с Мэлли – они собираются в одно и то же место. Мозг Микки почему-то не сразу связывает эти факты между собой.

Итак, они отправляются в путь.

Бар не очень далеко от квартиры Йена и Мэнди, так что у них не особо много времени. Микки рад этому, потому что он не уверен, что знает, о чем говорить с Йеном, если тот попытается завести разговор. Весь вечер был настоящий сюр, половину времени Микки чувствовал себя так, как будто совершенно забыл всю их историю и просто зависает с обычным симпатичным парнем, другая часть их история была всем, о чем он мог думать и не мог из-за этого дышать. Прошло столько времени, а Йен все такой же, и в то же время совершенно другой. Теперь он может играть в пул. Он по-прежнему кладет руку на затылок и лохматит волосы, когда раздражен.

Каким-то образом сегодняшний вечер напомнил Микки о том, что было… блядь, почти пять лет назад, это было пять чертовых лет назад. Это напомнило ему о том времени, когда они с Йеном только начали тусить вместе – вскоре после того, как начали трахаться, но еще до того, как их застукал Кэш, и Микки в первый раз загремел в колонию. Микки не понял, что происходит, когда они первый раз оказались в постели, они просто кончили, а Йен закурил сигарету, вместо того, чтобы сразу уйти. С тех пор все развивалось по спирали.

Сама идея, что кто-то действительно хочет проводить время с Микки, никогда не приходила ему в голову до этого, и он вроде как растерялся.

Это было почти пять чертовых лет назад, и сейчас, после всего, кажется невозможным, что Йен по-прежнему может хотеть быть рядом с ним.

Невозможным, а может и нет, потому что это действительно происходит. Потому что они идут вместе, молчат, прислушиваясь к звукам города вокруг них, к людям, орущим и хохочущим в отдалении, машинам, музыке и шуму, слишком громкому для такого позднего времени. Они идут вместе, и их плечи все время задевают друг о друга.

Они оба в пальто и свитерах, футболках и перчатках, и не могли бы по-настоящему прикоснуться друг к другу, даже если бы попытались, но все же каждое столкновение их тел сводит Микки с ума, потому что Йен не старается этого избежать. Тут полно места на тротуаре, и Йен мог бы запросто пройти вперед, создать некую дистанцию между ними, если бы прикосновения его беспокоили, но он не делает этого.

Микки смотрит вниз, видит, как их с Йеном потертые ботинки шагают бок о бок, продираясь через жижу полурастаявшего снега. Его ботинки коричневые, у Йена – серые. У Йена странные шнурки, один черный и выглядит новым, а другой толще, такой же серый, как ботинки, потрепанный и с распущенными концами. Они шагают четко в ногу.

До того, как Микки успевает это осознать, они уже у дома Йена; заходят внутрь, направляются к лестнице. Йен снова задевает его плечом, его левый ботинок пинает первую ступеньку. Йен кашляет, звук короткий и низкий где-то глубоко в горле.

Они перед дверью квартиры Йена. Ни один из них не спешит открыть дверь.

Микки наконец поднимает взгляд от потертых ботинок Йена, откидывает голову назад, совсем чуть-чуть, настолько, насколько это необходимо, чтобы смотреть Йену в лицо. Йен, в свою очередь, тоже смотрит на него, его глаза кажутся темными от расширившихся зрачков.

Микки облизывает губы. Йен слегка поднимает руку, передумывает, снова опускает ее. Сглатывает. Воздух между ними проникнут странным напряжением, и, кажется, одним неосторожным словом Микки может разрушить хрупкое равновесие.

Так что он молчит. Вместо этого сдерживает свое дыхание, сглатывая громкую пульсацию своего сердца, которое отдается шумом в ушах, и наклоняется. Медленно. Давая Йену время отодвинуться.

Йен остается на месте. Стоит, не шелохнувшись.

Микки не закрывает глаза, смотрит, как приближается лицо Йена, смотрит, как блеклые веснушки на носу Йена становятся ярче, когда он уменьшает расстояние между ними настолько, что может видеть коричневые крапинки в светло-серых глазах Йена, настолько, что может чувствовать легкое дыхание Йена на своем лице.

Их губы разделяет миллиметр. Голова Микки кружится, желудок сворачивается в комок, все его тело горит огнем, он не смог бы дышать, даже если бы захотел, это сумасшествие, чертово сумасшествие, это то, чего он жаждал два года, сумасшествие, имя которому Йен Галлагер, и то, что происходит, пробирает Микки прямо до костей. Темный и убогий холл кажется ослепительно ярким, и Микки не может оторвать взгляд от лица Йена, не может побороть жар, который зарождается во всем его теле, щиплет его губы слишком сильно, чтобы просто стоять, так что он наклоняется еще чуть ближе, уменьшая расстояние между ними…

И тогда входная дверь с грохотом распахивается, и они отшатываются друг от друга за секунду до прикосновения.

– Привет! – весело кричит Мэнди с другой стороны двери. – Мне показалось, что я услышала, кто-то идет по лестнице. Микки, твой ребенок – чертов кошмар. А почему вы вместе?

– Я не просил тебя сидеть с ней, – бормочет Микки, в то же самое время как Йен говорит:

– Он пришел в бар.

Мэнди, похоже, не имеет ни малейшего понятия, чему помешала, и просто заталкивает их обоих внутрь. В кухне включен яркий свет, но гостиная темная, освещена только светом из кухни, все остальные в квартире явно уже в постелях.

Поэтому Микки не замечает парня на диване, пока Мэнди не указывает на него.

– Йен, Скотт пришел минуту назад, – говорит она, пока Микки и Йен просто стоят и не смотрят друг на друга, и ни один из них не собирается проходить дальше в квартиру. Йен вскидывает голову, когда она произносит это, то же делает Микки.

Парень на диване поднимает голову от телефона.

Мудак, немедленно решает Микки. Он, блядь, носит бейсболку козырьком назад, поверх темных волос, и чистую футболку со слоганом, который Микки не может прочесть и которая слишком его обтягивает, бесстыдно подчеркивая все его шесть кубиков. Наверное, он живет в тренажерном зале, думает только о том, как он выглядит, жалкий придурок. Микки даже не рассмотрел его толком, но уже может сказать, что он подозрительный тип.

– Привет, Йен, – из гостиной произносит тот, с сильным латиноамериканским акцентом. – Мне было скучно, не хочешь прогуляться?

Йен колеблется.

Не долго, но тем не менее.

Он хлопает Микки по плечу – абсолютно платонический братский жест – и уходит в свою комнату с придурком Скоттом, который неторопливо следует за ним, оставляя Микки в ярко-освещенной кухне. Микки хочется приглушить этот свет, вернуться назад в темный холодный холл, где Йен освещал весь его мир.

Он не может думать. Его сердцу слишком тесно, как будто его засунули в какое-то небольшое пространство, и он не может думать об этом, он не может справиться с этим, не может изменить это, так что он сглатывает и просто разворачивается к Мэнди.

– Ты удовлетворена? – спрашивает он ее. – Пять часов. Теперь я могу получить своего чертового ребенка назад?

Она смотрит на него. У нее странное выражение лица, мягче, чем обычно Мэнди позволяет себе. На мгновение она выглядит, как та девочка, которая скрывается за всей ее бравадой, просто сейчас вся эта открытость направлена на него, и он не знает, почему. Он хмурится, задавая немой вопрос, и она, кажется, приходит в себя и встряхивает головой, разметав волосы по плечам.

– Я первый раз услышала, как ты назвал ее cвоей.

– А, – говорит он, стараясь вспомнить, что вообще говорил до этого. – Ну, что ж, она вроде как моя, ты не думаешь?

– Да, Микки. Она определенно твоя.

Она произносит это так, как будто хочет что-то сказать ему, но все, что он слышит – это голые факты. Мэлли его. Его уже какое-то время. Почему Мэнди смотрит так, как будто это какое-то чертово нереальное откровение, он понятия не имеет. Он заботится о ребенке, присматривает за ней, кормит ее и играет с ней, переодевает ее, моет ее и читает ей, и позволяет ей засыпать у него на груди. Он, блядь, дал ей имя, она его.

Он любит ее. Это не то, что Микки может сказать о большинстве людей. И каким-то образом, это позволяет ему почувствовать себя лучше. Микки смотрит на закрытую дверь комнаты Йена, его желудок все еще бунтует, и щиплет в глазах, и это все еще ноет, все в нем по-прежнему ноет. Но у него есть Мэлли, он любит ее, она есть у него.

Так что он идет и забирает ее из комнаты Мэнди, прощается с Мэнди до того, как она поднимет другую чертову тему, и уходит. Всю дорогу домой он крепко прижимает Мэлли к себе, так крепко, насколько это возможно, чтобы не навредить ей.

========== Часть 15 ==========

Микки не признает врачей.

За всю свою гребаную жизнь он ни разу не был у врача. Несмотря на множество драк и прочих происшествий, несмотря на то, сколько раз ему действительно нужна была чертова медицинская помощь, Микки никогда не был у врача. Если он, его братья или сестра заболевали, когда были детьми, их отправляли в свои комнаты и давали им те лекарства, которые есть дома.

После смерти мамы им пришлось лечить себя самим, и вскоре они выработали собственную систему, которая заключалась в том, чтобы забраться в постель и оставаться там, пока не станет лучше, неважно, насколько серьезно ты болен. В случаях, когда ему нужна была операция, например, оба раза, когда его, блядь, подстрелили – он договаривался, чтобы врач пришел к нему, часто не совсем легально, например, престарелый ебарь Йена оперировал его на кухонном столе Галлагеров. Но по-настоящему идти в госпиталь или на прием к врачу – никогда в жизни. Микки не признает врачей.

Естественно, как только Мэлли начинает кашлять, он тут же нарушает правило.

Конечно, ей делали прививки, но это была медсестра из платной клиники, так что он по-прежнему не знает, что ожидать от настоящего врача. Как выясняется, его недоверие к врачам было правильным – придурок разговаривает с ним настолько снисходительным тоном, что Микки немедленно клянется придерживаться правила «Нет докторам», как только выберется из этого ада. Но Мэлли кашляет и плачет, Микки ничем не может помочь ей, и это важнее, так что он решает смириться.

Доктор говорит Микки, что у Мэлли обычная простуда, шутит о том, что всегда с первого взгляда узнает молодых родителей, у которых впервые заболел ребенок. Микки пару раз сжимает кулаки – и чувак больше не шутит; Микки произносит несколько тщательно подобранных слов – и получает рецепт на лекарство получше, чем детский аспирин, от которого Мэлли станет легче, даже если оно и не вылечит простуду.

Он звонит Джули и сообщает, что ему нужна пара выходных, не спрашивая разрешения, и благодарит чертовы звезды, что она считает его родительские чувства трогательными, а не выговаривает ему, как Линда, попроси он у нее выходной неожиданно. Затем он превращает их квартиру в нереально уютное гнездышко. Он сооружает охрененно удобную конструкцию в гостиной из всех имеющихся в доме одеял и подушек, устраивает в ней Мэлли так, что она сидит достаточно прямо, чтобы не слишком кашлять, но все же имеет достаточно места, чтобы прилечь, если она захочет спать. Он снабжает ее бумажными салфетками, ее любимыми игрушками, мягкой пищей, которая не царапает горлышко, находит чертову классическую музыку по радио, потому что это всегда успокаивает ее, садится рядом и разговаривает с ней своим самым тихим голосом, потому что она любит это.

Каждый час он меряет ей температуру электронным термометром, который купил в аптеке, каждые три часа дает ей сироп от кашля. Она бы не выпила и ложки, слишком уж он мерзко выглядит, но он достаточно густой и тягучий, так что Микки обмакивает в сироп ее соску, и она радостно сосет ее, не замечая, что лечится. Она выглядит печальной и тихонько плачет, и это разбивает его сердце, потому что он не может ничего сделать, чтобы помочь ей. Она беспокойно ерзает, но не пытается по-настоящему ползать или ходить, что необычно для нее, очевидно, потому, что от резких движений ей больно в груди.

Тем не менее они умудряются пережить этот день. Доктор сказал, простуда продлится не дольше недели, возможно меньше, и что самое худшее вскоре будет позади. Однако, когда Микки просыпается после нескольких часов беспокойного сна, которые он смог урвать, то по-прежнему слышит, как она кашляет и плачет.

Микки не привык к такому – быть злым на что-то, что он не может избить. Он чертовски хочет быть способным победить простуду, хочет, чтобы был какой-то способ, чтобы он мог найти и прикончить каждый микроб за то, что его ребенок страдает, но такого способа нет.

Второй день проходит практически так же, как первый, не считая того, что Микки пытается вычислить, кто виноват в том, что Мэлли заболела, чтобы придушить гадину. Он готов биться об заклад, ее заразила та сучка на детской площадке, куда они ходили на прошлой неделе. К сожалению, сучке только два года, поэтому пристукнуть ее так же нереально, как поколотить микроба.

Если не считать его возрастающей ярости, второй день проходит нормально. Мэлли несчастна, это и его делает несчастным, но он справляется с этим: он разговаривает с ней, включает ей музыку, укутывает ее потеплее и мерит ей температуру, как одержимый, прижимает ее к своей груди и ходит по квартире часами, поглаживая ей спинку, пока она пускает сопли ему на рубашку. Все идет как надо.

До тех пор, пока не случается ужасная катастрофа.

У них заканчивается сироп от кашля.

Первое, что приходит ему в голову – пойти и купить еще. Но ближайшая аптека в шести кварталах, и он не хочет таскаться с Мэлли под дождем, это охуенно плохая идея. Тогда он звонит Мэнди, благодаря чертового господа за сумасшедшее совпадение, что он в конечном итоге оказался в одном городе с ней.

Но когда Мэнди отвечает, он едва может разобрать, что она говорит из-за громкой музыки и шума голосов у нее в трубке, но этого достаточно, чтобы понять, что она не трезва.

– Прости, я не могу вести машину! – умудряется он расслышать ее вопль. – Я под клеевой хренью!

– Сейчас, блядь, три часа дня! – говорит Микки, сам не понимая, почему он шокирован, это же Мэнди.

– В этом весь прикол! – кричит она в ответ и вешает трубку еще до того, как он пытается продолжить ее отчитывать. Со вздохом он трет рукой лицо, потом нежно гладит Мэлли спинку, потому что она кашляет и плачет одновременно. Просматривает контакты в телефоне.

На самом деле их немного. Джули, но она и так прикрывает его в магазине, к тому же Микки не думает, что это хорошая идея, просить своего босса о каких-либо одолжениях, неизвестно к чему приведет такая его просьба.

Кроме нее, есть только еще один…

Микки не хочет, ненавидит саму идею просить его о помощи, когда между ними все так нереально странно с некоторых пор, но Мэлли страдает, а в эти дни Микки даже не пытается отрицать, что она значит для него все.

Так что он засовывает свои чувства в жопу и звонит Йену.

Посланник Божий, не кто иной, Йен приходит через десять минут. Он приносит сироп от кашля, как просил Микки, а еще связку бананов, коробку с пончиками и два стакана кофе. Когда Микки открывает дверь с плачущей Мэлли в одной руке и потрепанным мишкой Тэдди в другой, он сам чуть не плачет от облегчения.

– Я подумал, что у тебя не было возможности позаботиться о себе в последние пару дней, – говорит Йен несколько минут спустя, когда Мэлли в ее подушечной берлоге сосет свою соску с сиропом, а Йен и Микки сидят за кухонным столом. Микки доедает второй пончик, одновременно глотая кофе. Большинство людей были бы в шоке от такого зрелища, но Йен считает это забавным, попивая свой кофе и ласково поглядывая на Микки.

– Да, это был дурдом, – признается Микки. – Я просто сосредоточился на том, чтобы ей стало лучше, а со своим дерьмом можно разобраться и потом. Кстати, есть идеи, как лечить простуду, а?

Так Микки и Йен оказываются стоящими рядом в наполненной паром ванне, покачивая Мэлли над их головами.

– Ты уверен, что это поможет? – спрашивает Микки, все еще сомневаясь, и Йен фыркает.

– Мы всегда делали так с Карлом, когда у него был насморк, – говорит он. – Пар прочищает дыхательные пути. Это должно помочь ее насморку и кашлю.

– А все-таки, почему мы держим ее так высоко?

– Потому что там пар гуще, – отвечает Йен, пожимая плечами.

Это знак, насколько Микки вымотан и растерян, потому что он просто соглашается со всей этой херней.

– Смотри, ей уже лучше, – замечает Йен несколько минут спустя, когда его очередь держать Мэлли над головой. До этого Микки был слишком занят, чтобы заметить, что от пара рубашка Йена намокла и прилипла к телу, потом он смотрит вверх, и, блядь, Мэлли не плачет больше, у нее влажное лицо, и из носа текут сопли, но она кажется счастливее и меньше страдает. Йен блядский чудотворец. Кто бы сомневался, на самом деле.

– Это чертовски удивительно, – говорит он, не зная, на кого смотреть: на Мэлли или Йена, но в любом случае счастливый. – Давай ее мне.

Ему не по себе, когда он не ощущает ее тяжести в своих руках, понимает он, забирая Мэлли у Йена. Он держит ее на уровне своего лица, минуту наблюдает, как ее маленькие ножки пинают воздух, потом наклоняется и чмокает ее в животик. Она смеется, и Микки тоже, потому что он соскучился по этому звуку за последние несколько дней, когда она только плакала. Потом он поднимает ее высоко над головой.

Только когда она вне поля его зрения, он замечает, что Йен странно смотрит на него.

– Что? – фыркает он, внезапно почувствовав смущение, что всегда идет у него рука об руку с враждебностью.

– Ничего, – говорит Йен быстро. – Нуу, на самом деле, я просто думаю, что это чудесно. То, как ты с ней обращаешься.

– А, – отвечает Микки, неловко переступая на месте, не зная, что сказать.

– Это очевидно, как много она значит для тебя, и это действительно мило, – продолжает Йен. – Я и вообразить себе не мог, что ты можешь быть таким. Я имею в виду, раньше, до того, когда я по-настоящему узнал тебя, когда я судил о тебе по твоей репутации. Я мог представить себе, что ты обрюхатишь какую-нибудь девчонку и будешь вынужден воспитывать ребенка. Но не так, то есть – не станешь таким чертовски хорошим отцом, это удивительно, особенно учитывая, что она даже не твоя.

Микки долго молчит.

– Она моя, – говорит он, понимая, как глупо это звучит, но в то же время чувствуя, что он должен это сказать.

– Черт меня побери, если я знаю, как это случилось, понимаешь, что для меня настали такие времена. Я не знаю, что буду делать, если Тони захочет забрать ее обратно или случится еще какое дерьмо. Она моя, чел.

– Я не это имел в виду, – легко говорит Йен, но выражение его лица не соответствует словам, он смотрит на Микки слишком напряженно, слишком внимательно, и Микки теряется.

– Эээ, лучше покормить ее, пока она не плачет, – говорит он, отчаянно желая сменить тему. – Все равно большая часть пара уже ушла.

Это даже близко не похоже на правду, но Йен соглашается с ним, выходит вслед за Микки из ванной на кухню, смотрит, как Микки разминает один из бананов, которые принес Йен, не спуская Мэлли с рук ни на минуту, и кормит ее с ложечки. Когда она съедает все, он дает ей немного сока и сажает назад, в кучу подушек и игрушек.

– Папа, – лепечет она, слегка покашливая.

Брови Йена ползут вверх.

– Она говорит со своим медведем, – быстро поясняет Микки. – Ей просто нравится этот звук, она не имеет ни малейшего чертового понятия, что это значит.

Йен смотрит на Мэлли, она сидит нос к носу с мишкой Тэдди, и, кажется, у них очень оживленный разговор.

– А тебя она называет Микки, так, что ли? – спрашивает он.

Микки молчит, размышляя об этом.

– Она никак меня не зовет, если честно, – признается он. – В том смысле, что я всегда рядом, так что ей не нужно меня звать.

– Но ты думаешь, что она будет звать тебя Микки? – настаивает Йен. – Или отец, или как?

– Эээ, – говорит Микки. Ему нечего сказать. Он не знает что сказать. После небольшого молчания, Йен смеется и встает со стула, на котором он сидел.

– Я понял, она будет звать тебя «эээ», хорошо, что ты предупредил, – говорит он, закатывая глаза и влезая в куртку. – Мне надо идти. Позвони мне, если вам еще что-нибудь понадобится, договорились?

Йен хлопает Микки по плечу – такое впечатление, что это его любимый жест в последнее время. Микки ненавидит его, потому что этот жест ничего не значит, но все равно нравится ему, потому что Йен хоть как-то к нему прикасается, и этот маленький жест порождает большую путаницу.

Микки пытается сообразить, как попросить Йена забежать как-нибудь, но не может придумать ни одной чертовой причины, так что просто позволяет ему уйти.

Он сидит еще какое-то время, пытаясь собраться с мыслями, пытаясь игнорировать внезапные сумасшедшие фантазии о том, как они вместе с Йеном растят Мэлли, как будто они какая-то чертова семья. Заботятся о ней вдвоем. Это чертовски тупо и это ранит его сердце.

Он вздыхает, смотрит, как Мэлли играет в своем маленьком гнездышке из подушек, и идет мерить ей температуру.

========== Часть 16 ==========

Работа в «Grab and Save» не слишком напряженная. Большую часть времени Микки сидит на стуле за прилавком, играет с Мэлли и продает сигареты пацанам, у которых стоило бы для начала проверить удостоверение. Когда Мэлли спит в задней комнате, Микки пополняет запасы на полках или пересчитывает товар. Он знает, что большинство людей сочтут такую работу скучной, и, наверное, это так и есть, но с другой стороны, ему нравится предсказуемость этой работы. Стабильность. Ему нравится просыпаться утром и знать, что его ждет – в его прежней жизни все вокруг было абсолютно сумасшедшим от рассвета до заката, и он заслужил небольшую передышку.

Для него эта дерьмовая работа является своеобразным шагом вперед. Он, блядь, практически гордится собой.

Единственное, что изменилось в последнее время у него на работе – это Джули.

Сначала он редко видел ее. Конечно, она присутствовала в его первый рабочий день, но поскольку Микки довольно быстро во всем разобрался, Джули оставила его одного, как только убедилась, что он умеет работать за кассой, пользоваться этикет-пистолетом и красиво расставлять банки на полках.

Магазинчик не настолько велик, чтобы там нашлась работа больше чем для одного продавца, и они с Джулией работают посменно. Микки открывает магазин по утрам, проводит там большую часть дня и встречается с Джулией только когда она приходит, чтобы сменить его вечером.

По выходным в магазине работает девочка-подросток, которая постоянно выдувает пузыри из жвачки и косячит при подсчете товара, но Микки видит ее редко, у них нет общих смен.

И это, блядь, было их привычным укладом, и какое-то время все было отлично. Микки любит работать один – только он, Мэлли и изредка забегающие в магазин покупатели. Он отлично справляется.

И вот, все чаще и чаще, так что Микки даже не сразу это замечает, – Джули начинает приходить в магазин в его смены.

Сейчас это чертовски очевидно. Она обожает Мэлли. Все, что она делает, когда приходит, это сидит на полу за прилавком и играет с Мэлли в куклы и мишки, помогает кормить ее, разговаривает с ней глупым детским голоском. Микки не может винить ее за это – Мэлли чудеснейшее существо на планете – но, тем не менее это странно. Не то чтобы ему не нравится Джули, но она слишком уж, блядь, приветлива. Он не привык к такому. Особенно с тех пор, как ему кажется, что присутствие Мэлли усиливает ее приветливость до немыслимого уровня, что ведет к перебору в хохотушках и повизгиваниях.

Он как-то спрашивает Джули, есть ли у нее дети. Из разговоров с ней он сделал заключение, что Джули просто боготворит Линду, и поскольку у той трое мальчишек, то и у Джули тоже должны быть ребятишки. Но она отрицательно качает головой, улыбаясь.

– Я работаю над этим, – говорит она, ероша Мэлли волосы. – Думаю, что для начала мне нужен парень!

Микки считает, что это спорный вопрос, но оставляет свои мысли при себе.

***

Вопрос о необходимости парня снова поднимается как-то вечером. Они с Мэнди тусуются у нее в квартире, едят ужин, сидя в гостиной на полу, и Мэнди то и дело поглядывает на него. Это бесит. Каждый раз, когда он переводит взгляд с Мэлли на Мэнди, та быстро отводит глаза, пытаясь сделать вид, что ничего не происходит, как будто она не пялится на него большую часть тех двух часов, что они у нее, с таким видом, словно у нее болит живот.

Наконец, когда они закончили ужинать и смотрят, как Мэлли жует ухо своего мишки Тэдди, она не выдерживает.

– Слушай, у нас на работе новый парень, – говорит она своим я-слишком-сильно-стараюсь-звучать-как-обычно голосом, что только усиливает подозрения Микки.

– Правда? – спрашивает он осторожно.

– Да, – продолжает она, перебирая игрушки Мэлли и не глядя ему в глаза. – Кори. Он симпатичный. Блондин. Такой, слегка резковатый. У него на плече здоровенное тату в виде ружья. Я попробовала подкатить к нему, но он не отреагировал.

– Ок, – говорит Микки, окончательно сбитый с толку.

– Ок, – передразнивает она, закатывая глаза. – Короче, я подумала, может, вас познакомить?

У Микки глаза лезут на лоб, а челюсть отпадает так, что он думает, что на ней будет синяк от удара о землю. Так вот она о чем?

– Пошла ты на хуй! – реагирует он немедленно. Ебаный пиздец, Микки теряется в догадках, что такого он сделал в прошлой жизни, что ему послали такую мерзкую сестру, по-видимому, это нечто отвратительное и ужасное.

– Да ладно тебе, Микки, – говорит она, придвигаясь, чтобы положить руки ему на колени, как будто, она, блядь, умоляет его, и наконец-то встретившись с ним глазами. – Это чертовски скучно, наблюдать, как ты зря растрачиваешь свою жизнь. Все, что ты делаешь – это присматриваешь за Мэлли и неуклюже страдаешь по Йену. Тебе нужен новый парень. Кори симпатичный, он может стать хорошим бойфрендом, но он не настолько милый, чтобы тебе было с ним скучно, и я думаю, вы подойдете друг другу.

– Мэнди, – произносит он, не зная, как объяснить, чтобы она поняла. – Я не нуждаюсь в том, чтобы моя чертова сестра искала мне бойфренда. Если бы я захотел, я бы, блядь, сам его нашел, ясно?

Она молчит какое-то время, просто смотрит на него, на его упрямо выдвинутую челюсть.

– Ладно, – говорит она наконец, убирает руки с колен и садится рядом с ним. – По крайней, мере, найди кого-нибудь для траха. Воздержание – это, блядь, жалкое зрелище. Могу я сводить тебя в гей-бар? Йену нравится один на Северной улице, он говорит, там полно доступных парней.

Микки не нужно было это знать.

К этому моменту ему хочется стукнуть Мэнди. Он просто не знает, что еще сделать, что сказать. Потому что, если честно, в последнее время его не сильно волнует секс. Все, чего он хочет – это заботиться о Мэлли и обеспечить ей менее дерьмовую жизнь, чем была у него, и он готов пожертвовать ради этого многими вещами. У него нет времени на свидания, на трах и гей-бары.