Текст книги "Мелания (СИ)"

Автор книги: milominderbinder

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

У Линды он получил адрес магазина ее сестры, но это может и подождать. Первым делом Микки отправляется туда, где расположено их новое жилье.

Это довольно убогое местечко, судя по фоткам в интернете, но квартирка дешевая, к тому же в ней две спальни. Правда, одна из них размером с туалет, но Микки уверен, что ребенок не будет возражать. И, кроме того, оттуда недалеко до его гребаной новой работы. Откровенно говоря, тут нечем особо восторгаться, не считая того, что это символ чего-то большего. Это квартира только его, его и ребенка, и здесь определенно не будет призраков прошлого – никаких напоминаний о его долбанном отце, дерьмовых братцах и рыжих бывших.

Плюс – ладно, это глупо, – но он вроде как гордится собой за то, что вообще нашел это место. Если бы речь шла только о нем, это было бы прикольное путешествие, он бы не заморачивался, где приткнуться, ни минуты бы не планировал – просто взял бы и сорвался с места. Он мог бы спать в машине, пока не найдет ночлег, неделями или даже месяцами, и ему было бы по барабану. Но сейчас он отец, и понимает, что должен думать и о ней.

В машине невозможно подогреть смесь и не так-то просто сменить памперс. Они кое-как выжили в эти два дня, и он уверен, что дольше бы не продержались. Им нужно место с чертовой проточной водой и электричеством и хотя бы пара кухонных приборов. Девочке нужна крыша над головой, и так уж получилось, что он тот, кто обеспечит ей это. Ничего не поделаешь.

Иногда Микки задумывается, сделало ли его лучше присутствие ребенка рядом с ним, или ему так кажется, и его жизнь всего лишь чертовски усложнилась.

Их новое жилье находится в здании, которое выглядит полуразвалившимся, но улочка довольно приятная, тихая. В основном жилые дома, плюс китайский ресторанчик с едой на вынос и прачечная. Не особо престижное место. Их квартира на втором этаже, и Микки переносит скромные пожитки из машины очень быстро, несмотря на то, что не оставляет малышку одну ни на минуту. Ей охренительно весело – сидеть в коробках, которые он таскает, довольно смеясь и копаясь в их содержимом.

Квартира маленькая, но чистенькая, хорошо освещена и кажется довольно уютной. Она частично обставлена, спасибо прежним арендаторам, которые оставили кое-какую мебель. По крайней мере, так сказал хозяин, так что у Микки есть кровать, плита, холодильник, микроволновка в кухне, парочка убитых деревянных стульев и стол, и цветастые шторы на каждом окне. Пока девчонка развлекается, ползая кругами и пытаясь забраться в пустые кухонные шкафы, Микки сидит на полу, посреди их барахла, пьет теплое пиво, которое привез с собой, и соображает, что еще нужно купить: диван, детскую кроватку, несколько полок или типа того, возможно, журнальный столик. Телевизор он привез из дома. У них есть одежда, достаточно еды, чтобы прожить неделю и даже больше, и все ее игрушки.

Черт возьми, он невероятно гордится собой – переезд удался практически без сучка без задоринки.

На улице поздняя осень, и становится холоднее с каждой минутой, так что перед тем как выйти наружу, он запихивает ребенка в поношенный комбинезон, одну из тех вещичек, что перешли ей по наследству от детей Линды. Микки решает, что разложит вещи позже, а сейчас пора встретиться с новым боссом, посмотреть магазин, в котором ему предстоит работать – интересно, так ли уж он похож на магазинчик Линды, как она говорила. Он нарочно оставляет машину, решая прогуляться с ребенком, взяв ее на руки. Он чувствует себя так, как будто скинул с себя оковы Чикаго, освободился от него. Он так свободен, что ему немного страшно.

Микки идет по незнакомым улицам, они не особенно красивы, но выглядят более безопасными, чем в его родном районе, народу совсем немного, к ним никто не пристает и по пути встречается всего лишь один пьяный.

Он думает, что ему, пожалуй, понравится жить здесь. Вдохнув морозного воздуха, он чувствует, как ребенок утыкается ему в шею, ее маленькие ручки комкают его пальто, и думает: Даааа. Хорошо. Он выживет здесь.

Магазин расположен в четверти часа ходьбы от дома. Он называется «Grab and Save», но если не считать названия, он выглядит точь-в-точь как «Kash and Grab» – как минимум снаружи. Это немного жутковато. Он смотрит несколько долгих мгновений, моргает пару раз и щиплет себя, перед тем, как войти. Тот же размер и расположение витрин, разве что на месте кассы стоят холодильники и нет стойки с мусульманской едой. Микки всегда считал, что Линда стала мусульманкой после свадьбы с Кэшем, но никогда не знал это наверняка, а сейчас получил доказательство.

– Э, – произносит он, потому что кроме женщины за прилавком, здесь больше никого нет. А ее голова склонена вниз, и он не может видеть ее лицо. – Привет, я Микки, друг Линды.

Он говорит это немного неуверенно – только сейчас он подумал, что не имеет ни малейшего понятия, что именно Линда рассказала о нем своей сестре. При условии, что эта женщина – сестра Линды. Но видимо так и есть, потому что та поднимает голову от журнала, в который была погружена, и он видит понимание в ее глазах.

– О, привет! – отвечает она, это звучит действительно приветливо, и он уже не сомневается, что она и вправду родственница Линды. – Линда сказала мне, что ты приедешь сегодня, но я не думала, что так рано! Я Джули, приятно познакомиться! Иииии, это твоя дочь?

Она выходит из-за прилавка и направляется прямо к ребенку.

– Типа как-то так, – говорит Микки, потому что не очень уверен, как отвечать на этот вопрос и ему не хочется рассказывать всю эту длинную запутанную историю. Лучше пусть люди думают, что она его.

Джули строит рожицы девочке, которая в ответ начинает смеяться, лепетать и гримасничать, как она всегда делает перед зрителями, а Микки пользуется моментом, чтобы рассмотреть женщину получше. На самом деле Джули не очень-то похожа на Линду. Она молодая, бесцветная, с открытым веснушчатым лицом. У нее темные волосы, длинные и кудрявые, и она не носит платок, в отличие от Линды.

Она практически не накрашена, если не считать туши, которая размазалась под левым глазом и запачкала ей щеку пятном в виде полумесяца. А еще Джули не похожа на Линду тем, что улыбается и выглядит хоть немного счастливой.

– Я, это, ну, не в курсах, чё Линда рассказывала обо мне, – говорит Микки с вопросительной интонацией. Он начинает чувствовать себя идиотом – сколько можно стоять и наблюдать, как Джули забавляется с ребенком.

– Да, конечно, – отвечает она, поворачиваясь к нему и возвращаясь из детского мирка назад в реальность. – На самом деле, Линда мне ничего толком не рассказывала. Она знает, что я не упущу случая услышать эту душещипательную историю лично от тебя.

Вот черт, Микки совсем не хочет быть частью душещипательной истории. К счастью, Джули не дает ему шанса что-либо ответить и продолжает:

– Она сказала главное: ты работаешь в ее магазине, и для тебя было бы неплохо уехать из Чикаго, но она знает, что сам ты на это не решишься, потому что у тебя нет никакой специальности, но она в любом случае готова поручиться за тебя. А еще, что у тебя есть прелестная маленькая девочка, которую ты берешь с собой на работу, и что если я найму тебя, ни один магазинный воришка мне не страшен. Она заговорила об этом лишь после того, как я упомянула, что у меня уволился прежний работник, и я ищу нового. И я решила дать тебе шанс!

Микки чувствует себя просто охренительно неловко. Он понятия не имеет, что на это ответить, возразить ли на некоторые утверждения или промолчать, потому что он чертовски благодарен ей за предложенную работу. В итоге он просто фыркает, подтягивает девчонку повыше и думает как-бы сменить тему.

– Твой магазин чертовски похож на «Kash and Grab», – говорит он, потому что этого просто невозможно не заметить.

– Так и есть. Раньше этим магазином владели наши родители, – отвечает Джули, возвращаясь на место. – Мы с Линдой практически выросли под прилавком. Потом она уехала с Кэшем и, наверное, сильно скучала по магазину, потому практически заставила его открыть такой же. А потом наш отец умер, и я получила этот магазин.

Она опирается на прилавок и выглядит при этом очень счастливой, что, по мнению Микки, довольно глупо: что хорошего в том, чтобы держать дешевый магазинчик в плохом районе, но каждому свое.

– Ты хочешь, чтобы я начал прямо сейчас?

– Нет, что ты, сегодня мне не до тебя! Ты можешь приступать с понедельника – используй выходные, чтобы обустроиться на месте. Тебе наверняка нужно распаковать вещи, осмотреться, что да как.

– Типа того, – отвечает он, прикладывая максимум усилий, чтобы изобразить улыбку. – Спасибо.

– Ба-ба-ба, – поддакивает ребенок и пинает его ножками.

Один из этих пинков попадает прямо в живот, но он не обращает на это внимания, за полгода таскания ее на себе он давно привык к этому. От следующего, еще более энергичного движения, с ножки ребенка слетает ботиночек. Чертыхаясь себе под нос, Микки опускает ее на пол и шарит под стеллажами, чтобы достать ботинок. Пока он возвращает на место найденную обувку, она хохочет так, как будто они занимаются чем-то невероятно веселым. Быстрый взгляд на Джули говорит ему, что та тоже находит это весьма забавным.

После этого Микки быстро хватает ребенка и направляется прямо к двери, пока девочка пускает слюни ему на пальто.

– Пока, куколка! – говорит Джули.

Микки очень надеется, что это относилось к ребенку.

Выйдя из магазина, он размышляет, что делать дальше. По-хорошему, надо бы пойти и поискать недостающую мебель, чтобы решить эту проблему как можно скорее. Но он охуенно устал, и у него нет сил заниматься чем-то серьезным. Хочется закурить, но он все еще соблюдает свое же правило не курить возле ребенка, да это и не получилось бы, когда она висит у него на бедре; хочется напиться, чтобы напряжение этого сумасшедшего денька отпустило его, наконец, но по той же причине и это не вариант.

Прямо через дорогу от магазина находится дешевая забегаловка. Если нельзя выпить или покурить, то пусть будет хотя бы кофе.

Колокольчик над дверью звенит, когда он входит, и в нос ударяет удушающая вонь кипящего жира. Это тот запах, от которого нормальных людей тянет блевануть, у Микки, с его двадцатилетним опытом поедания фастфуда, вызывает зверский аппетит. Он делает шаг к прилавку, на ходу размышляя, не поесть ли ему, раз уж он здесь.

Вдруг.

Он замирает на месте.

Посреди своего гребаного пути.

В кафешке только одна компания, они сидят в углу, беззаботно болтают друг с другом, едят, смеются и вообще ведут себя как друзья, проводящие время вместе.

Двое из этих людей Йен и Мэнди.

========== Часть 7 ==========

Первый раз с парнем у Микки случился, когда ему было пятнадцать, и больше всего он был удивлен тем, что это вообще произошло.

Микки не особо заблуждался на свой счет. У него уже был секс с женщинами, и он понял, что не получает того кайфа, который он вроде как должен был испытывать. Ему нужно что-то другое. Во время просмотра порно он всегда наблюдал только за мужиками; иногда в мозгу у него проскальзывала мысль, каково это – быть трахнутым в зад.

Тем не менее, когда это действительно случилось в первый раз, он был чертовски удивлен, по-другому и не скажешь.

Счастливчиком стал приятель Игги, Ти Джей. Мелкий наркодилер, тот еще подонок, однако почти невинная овечка по сравнению с большинством родственников Микки. Он не имел ничего против, когда Микки зависал с ними, хотя тот был младше на несколько лет. Однажды они оказались втроем в пустом доме Милковичей, пьяные и под наркотой, смотрели реслинг, а потом Игги отъехал. Он закинулся таблетками и выкурил пару косяков еще до того, как пришли Микки и Ти Джей, так что это неудивительно.

Они оттащили Игги в его комнату и положили на кровать, чувствуя, что занимаются чертовой благотворительностью. Теперь в гостиной остались только Микки, Ти Джей и реслинг.

Именно так. Реслинг. До хуя горячих практически голых мужиков дубасят друг друга. Микки даже не понимал, что у него стоит, пока Ти Джей не схватил его за член.

После было уже не до разговоров. Они ввалились в комнату Микки, потому что у них не хватило духу делать это в гостиной, даже зная, что никого нет дома, и как только дверь была заперта, сорвали с себя одежду, прижались бедрами, и тогда Ти Джей спросил: «Ты сверху или снизу?»

Микки ответил, что снизу, даже не успев подумать, не успев сообразить, что, возможно, должен упомянуть, что он пока вроде как чертов девственник. Но все потеряло значение, когда Ти Джей толкнул Микки на кровать и приподнял его зад, грубо проталкивая в него смазанный палец.

Микки не раз хотел попробовать сделать это сам, но так и не набрался смелости. Сейчас он чертовски пожалел о своей нерешительности, потому что это оказалось классно, хотя и довольно болезненно, но это был кайф, пламя, проходящее через него и превращающееся в удовольствие по пути. Ти Джей засунул еще один палец, и Микки сам подался назад; наконец, третий, боль и удовольствие нарастали в нем одновременно. Микки почувствовал, что он сходит с ума, теряет контроль с каждой секундой, каждый дюйм его тела дрожит от желания.

Когда Ти Джей в конце концов вытащил пальцы и вставил вместо них свой член, Микки пришлось вцепиться зубами в подушку, чтобы не закричать. Его член стоял как каменный и пульсировал.

Ти Джей начал яростно погружаться в него, и это было больно, и это было охренительно. Никогда в своей жизни Микки не заводился так сильно. Каждый толчок Ти Джея заставлял его подаваться вперед, член терся о живот, и это была почти что агония. Все это длилось едва ли тридцать секунд, когда Ти Джей наклонился вперед и обхватил ладонью член Микки, начал дрочить – яростно, в такт своим толчкам. Его рука была слишком сухой и мозолистой, его член толкался в Микки слишком сильно, а в комнате стояла странная тишина. Если не считать их тяжелого дыхания и звуков, с которыми яйца Ти Джея шлёпались о зад Микки, и скрипа кровати от их движений вперед и назад. Потом Микки расставил колени чуть шире, это изменило угол и внезапно, внезапно, Ти Джей задел какую-то чертову волшебную кнопку и все тело Микки загорелось огнем. Он кончил сильнее, чем когда-либо раньше, так сильно, что ослеп на мгновение.

Ти Джей кончил следом, сразу же скатился с Микки и начал быстро одеваться, еще до того, как к Микки полностью вернулось зрение.

– Проболтаешься кому-нибудь – и ты труп, – сказал ему Ти Джей, собираясь выйти из комнаты.

– Тебя это тоже касается, – ответил Микки, все еще лежа на кровати, слишком затраханный, чтобы испугаться.

Ти Джей помолчал мгновение.

– Позвони мне, если захочешь повторить, – сказал он, выходя.

Микки не спал этой ночью. Он просто лежал и думал, как искренне, нереально он удивлен. Все случилось меньше чем за десять минут. Микки узнал, что Ти Джей гей, получил чертово доказательство, что он гей, его трахнули в зад, и он кончил так, что чуть не умер.

Это случилось, и удивление было самой главной его эмоцией. Микки был убежден, что ничто и никогда в жизни не удивит его больше.

***

Сейчас, встретив Йена и Мэнди в забегаловке в Филадельфии, он понимает, что пять лет назад погорячился с этим утверждением.

Девчонка впивается ему в руки своими крохотными ноготками, протестуя против того, как неловко Микки ее держит, но он даже не замечает этого. Все, что он видит – это Йен и Мэнди. Йен и Мэнди, бок о бок, сидят в кабинке в сраной забегаловке с тремя другими людьми, которые громко разговаривают, смеются и весело проводят время, и только Йен и Мэнди застыли. Они заметили его.

Микки представляет, как выглядит в их глазах – привидение из прошлого. У него появилась пара новых тату, одна на предплечье и торчит из-под футболки. Футболка не очень чистая, впрочем, как и раньше, но сейчас она испачкана детской едой и срыгиваниями, а не кровью и грязью. Ладно, немного грязи тоже есть. Наверняка больше всего они поражены ребенком в его руках, ее маленьким розовым комбинезоном и растрепавшимися кудрями, замечая, насколько они не сочетаются друг с другом, при том, что он держит ее как свою. Что, в общем-то, так и есть.

Со своей стороны, Йен и Мэнди выглядят такими, какими он их запомнил. Ни у одного из них не видно новых тату или детей. Волосы Йена длиннее, чем были, когда Микки последний раз видел его.

– Не надо.

– Не надо что?

– Просто…

Тогда они были короткими. Сейчас они немного длиннее. Йен явно больше не служит в армии.

Прочие люди за столом Йена и Мэнди кажутся растерянными. Йен и Мэнди замолчали в середине разговора, просто смотрят на него, и он понимает, что, должно быть, представляет собой довольно странное зрелище для нормального человека. Все разговоры за столом стихают, и вот все молчат, и Микки не может говорить думать дышать, не может – просто не может – справиться со всем этим. Йен и Мэнди. Двое, единственные два человека, которые что-то значили для него, до ребенка. Двое, кого, он был убежден, блядь, никогда не увидит снова.

– Почему этот парень смотрит на вас? – спрашивает кто-то из сидящих за столом. Шепотом, как будто считает, что Микки не услышит его в этом случае, даже учитывая, что в кафе стоит тишина. – Он выглядит опасным, я нервничаю.

– Давайте уйдем? – тут же говорит другая девушка, не давая Йену и Мэнди шанса ответить. – Мне кажется, так будет лучше, вдруг он собирается ограбить кафе или еще чего похуже?

Микки чуть не смеется, он держит чертового ребенка, как они себе это представляют? Он устраивает малышку поудобнее, сильнее прижимает ее к груди, и наконец-то находит в себе чертовы силы сделать пять шагов к их столу. Он останавливается, глядя на Йена и Мэнди.

– Ну, как ваше ничего, педики? – спрашивает он. Одна из девушек за столом давится кашлем.

– Что вы себе позволяете! – восклицает она тонким испуганным голоском. – Пожалуйста, прекратите немедленно!

Микки сводит брови вместе.

– Ты знаешь этих мудозвонов? – обращается он к Мэнди, поднимая бровь, а она продолжает молчать.

Она перегибается через Йена и начинает колотить Микки по чему попало, потом, рыча, выбирается из кабинки и отвешивает ему оплеуху.

– Эй, эй, поосторожнее с чертовым ребенком! – кричит Микки, закрывая своими руками девочку от шлепков Мэнди.

Если бы не ребенок у него в руках, он бы уже поймал голову Мэнди в захват и выкручивал бы ей соски, но черт, отцовство требует некоторых жертв.

Слава Богу, Мэнди останавливается, когда он напоминает ей о ребенке. Она делает шаг назад, игнорируя своих друзей, сидящих с открытыми ртами, и смотрит на него с неодобрением.

– Да, и что это еще такое? – говорит она, указывая на ребенка. – Я думала, Светлана так и не родила?

– Нет, – успокаивает ее Микки, стараясь при этом не коситься на Йена, размышляя, знал ли он об этом. – Это Тонина девчонка, но, понимаешь, он повесил ее на меня, когда загремел в тюрьму.

– Это было несколько месяцев назад, – уточняет Мэнди. – Ты хочешь сказать, что возишься с ребенком несколько месяцев?

– Около шести, – Микки пожимает плечами. Он покрепче прихватывает девочку, которая крутится, пытаясь развернуться и увидеть, с кем он разговаривает. – Все не так уж плохо.

– Охуеть, неужели у тебя все-таки есть сердце?

Микки не представляет, что на это ответить.

– Ладно, как ты нашел меня? – спрашивает его Мэнди, успокаиваясь и усаживаясь обратно.

– Какого хуя ты говоришь «нашел» – я ни хрена не пытался искать тебя! Ты не захотела сказать мне, где ты! Я просто хотел свалить из Чикаго, и Линда предложила мне работу в другом городе. Откуда, по-твоему, я мог знать, что ты здесь?

Микки думает, что Мэнди абсолютно забыла о тех, с кем она пришла, но сам он ни фига не забыл. Он чувствует их растерянность и страх, пока они рассматривают его, шесть лазерных прицелов, направленных прямо на него. И среди них только один, кому Микки, возможно, хотел бы посмотреть в глаза, но он уставился прямо в стол.

– Мэнди, кто это? – спрашивает одна из девушек, не та, которая возмущалась, когда он назвал их педиками. Она выглядит немного спокойнее остальных, но тоже чертовски сконфужена. Это помогает Мэнди очнуться и вспомнить, что она не одна.

– Ребята, это мой на всю голову ебанутый братец Микки.

Он не в восторге от того, как Мэнди его представила, но она в чем-то права. Он неловко кивает им.

Несколько секунд тишины, пока Микки пытается сообразить, что сказать. Он знает, что хочет сказать, он знает, кому хочет это сказать, но Йен по-прежнему смотрит в стол, так, как будто не происходит абсолютно ничего интересного. И Микки не знает, чем в этот раз он будет заполнять пустоту внутри себя, когда рухнет все, что он построил за последние два года – все, чем он пытался заполнить эту пустоту, поселившуюся в нем так надолго, после того как Йен, блядь, свалил.

Он как раз открывает рот, чтобы что-нибудь сказать, когда внезапно Йен встает. Абсолютно неожиданно, одним резким сильным движением. Похоже, он перестал расти, потому что не стал ни на дюйм выше, чем помнит Микки.

– Я, – начинает Микки, а Йен просто шагает мимо него, быстро пересекает зал и исчезает до того, как Микки успевает сказать хоть одно чертово слово.

========== Часть 8 ==========

В неловкой тишине после ухода Йена Микки говорит Мэнди, что должен идти, берет с нее слово, что она позвонит и они встретятся, и оставляет разбираться с ее все еще напуганными друзьями. Он возвращается домой без кофе, за которым, собственно, и ходил.

Весь. День. Он. Просто. Работает. Он скрупулезно заполняет все необходимые в их новой жизни бумаги, распаковывает их вещи, коробка за коробкой, и он не думает. Ни о чем. Он читает ребенку книжку с картинками, готовит ее любимую овсянку на обед и старается впихнуть большую часть каши ей в рот. Съедает свой собственный холодный кусок пиццы, пока она рисует на его джинсах цветными восковыми мелками. Выкуривает девять сигарет, высунувшись из окна, пока девчонка смотрит мультики или спит в своей переноске, и не думает, что это на пять сигарет больше, чем обычно.

После того, как ребенок уложен спать, он дрочит в душе, так яростно, что кончает за секунды. Он не думает о темно-рыжих волосах, или о крепком веснушчатом теле, или о нежных губах на его члене. Он не думает.

Он засыпает, как только касается головой подушки. Наверное, это своеобразный защитный механизм. Даже его тело не хочет, чтобы он думал о сегодняшнем дне.

На следующее утро он просыпается от рева ребенка и одну благословенную секунду ему кажется, что это просто еще один самый обычный день. Потом он вспоминает, и вся его чертова спокойная налаженная жизнь летит ко всем чертям.

***

Покормив ребенка хлопьями, он усаживает ее самостоятельно развлекаться с игрушками и тут жалеет, что вчера был так охуенно энергичен.

Сегодня ему абсолютно нечем себя занять.

Не осталось ничего, что необходимо сделать. Он почти готов пойти в магазин и умолять Джули позволить ему начать прямо сегодня, но работа в продуктовом магазине – не особо выматывающее занятие, по-честному, у него остается уйма свободного времени.

Так что он сидит за ярко раскрашенным кухонным столом, оставшимся от прежних жильцов, и размышляет.

И, блядь… Мэнди, с одной стороны, думать о Мэнди проще, так что он начинает с нее. Микки никогда не считал, что сильно привязан к семье, и Мэнди не была исключением. Подростками они не так уж много тусовались вместе, но, будучи детьми, проводили друг с другом хуеву тучу времени, но не потому, что этого хотели. Они были самыми младшими в семье, и обычно старшие братья не брали их с собой, подкидывали кому-нибудь из соседей или тете Рэнди, или вообще оставляли одних в доме.

Тем не менее Микки всегда любил Мэнди больше, чем кого-либо. Больше любого члена семьи, это уж точно. Ему всегда хотелось ее защитить, и то, что он практически никогда не мог этого сделать, убивало его. Он по-прежнему любит Мэнди, но он практически ничего не знает о ней, особенно в последнее время.

И Микки смирился с этим. Он давно свыкся с мыслью, что, возможно, никогда не увидит Мэнди снова. И до тех пор, пока она изредка отправляла ему СМС, давая знать, что с ней все в порядке, он не беспокоился, его все устраивало.

Но сейчас, каким-то образом, каким-то непостижимым образом, она здесь, она приземлилась в одном месте с ним, и внезапно он понимает, как сильно ему ее не хватало. Микки никогда не был человеком, который заводит друзей, и Мэнди была одной из немногих, с кем он в принципе мог зависнуть и не хотеть при этом убить.

Еще один человек из этой категории, это…

Это приводит его к следующей части неебической душевной травмы, другой знакомый человек за тем столом, это приводит его…

– Ну-ка, детка, – говорит он, глядя поверх пустого пространства их жилья, озаренный внезапной идеей, чем еще заняться, чтобы отвлечь себя от мыслей об этом. – Погнали за мебелью.

Она бросает свой банан на пол и громко верещит. Микки знает, что это ее способ показать свой полный восторг.

Микки выходит на улицу без какого-либо плана действий, но поскольку у них сегодня уйма времени, то какая разница, куда идти? Они бродят какое-то время, просто чтобы узнать район, в котором они теперь живут, и, пройдя несколько кварталов, натыкаются на ломбард, битком набитый подержанной мебелью. Бинго.

Колокольчик над дверью звенит, когда они входят, и ребенок радостно повизгивает, в восторге от этого звука. Микки осматривается. Владельцы забили до хренища всякого барахла в такой маленький магазинчик. Однако у него ни малейшего понятия, как из всего этого выбрать хоть что-то.

Он ходит по магазину около минуты. Кроме них, здесь только один человек – чувак среднего возраста, за прилавком, выглядящий как та еще зануда и делающий вид, что не замечает их, что Микки считает разрешением осматриваться, сколько захочет. Он бродит среди завалов мебели, не очень представляя, что он вообще-то ищет, кроме дивана, кроватки и полок? Внезапно, когда они проходят мимо помятого красного дивана с парой пятен неизвестного происхождения на подушках, ребенок начинает усиленно вертеться у него на руках.

– Ах, ба, да, да! – кричит она, привлекая внимание парня за прилавком. В ответ Микки просто смотрит на него – до тех пор, пока тот не отводит взгляд в сторону. Затем он вопросительно смотрит на ребенка. Она по-прежнему вертится, тянет руки и хватает ими воздух.

Микки сажает ее на красный диван. Она хохочет и шлепает по нему руками. Так, с диваном решено.

Мебель расставлена как попало, без всякой системы, и Микки просто бродит среди нее, полностью положившись на ребенка. В магазине какое-то невероятное количество детских кроваток, но девочка пытается залезть в голубую с нарисованными космонавтами, так что и с этим все понятно. Он хочет еще кофейный столик, поэтому опускает ее на пол, и она ползет прямо к длинному, низкому деревянному столику. Идеально.

Он готов решить, что они закончили, но она продолжает карабкаться дальше, к высокому книжному шкафу, и бьет ручками по одной из его сторон. У них маленькая квартира, и они привезли с собой не так уж много вещей, но Микки все равно решает, что полки могут пригодиться, и он соглашается, берет ее снова на руки и идет к прилавку, чтобы рассчитаться за все это дерьмо.

Микки вспоминает свою клятву никогда больше не садиться в этот кусок дерьма, его чертову машину. У него осталось около двухсот долларов наличными, которые он умудрился сэкономить при переезде, и этого более чем достаточно, чтобы оплатить все, что они выбрали.

– Эй, – он привлекает внимание мужика за столом, который отвечает хмыканьем. – У вас есть доставка?

Три часа спустя, когда он сидит в своей новой квартире на новом диване, а малышка спит в ее новой кроватке, звонит телефон. Он смотрит на имя на экране.

Это Мэнди.

У него голова идет кругом. Он отвечает.

========== Часть 9 ==========

– Ну и, – первое, что говорит Мэнди, когда Микки ей отвечает.

– Ну да, – отвечает он. На несколько секунд повисает неловкое молчание, блядь, что за идиотизм – это же Мэнди. Он в сердцах пинает одну из игрушек, которыми усыпан пол. – Ты там чего, охуела от счастья?

– Филадельфия? Ты серьезно, Микки? Почему именно этот чертов город?

– Как я и говорил, Линда нашла мне работу. В магазине ее сестры. Я решил, что свалить из Чикаго не самая плохая идея. К тому же, ты может, не помнишь, но когда мы были детьми, тетя Рэнди только и говорила о Филадельфии и о том, как тут круто. Было бы просто тупо упустить шанс переехать туда, где кто-то из нашей семьи был счастлив.

Они снова молчат.

– Я помню, – отвечает Мэнди, ее голос становится мягче. – Не думала, что и ты тоже, в конце концов, это я жила с ней, и довольно долго.

– Так и есть, но я пиздец как много времени проводил с вами.

– Надо полагать. Я имела в виду, черт, когда мы с… когда мы с Йеном решили сбежать, ему было похуй, куда двинуть, и я предложила Филли. Прикинь, я подумала то же, что и ты – может, это какой-то специальный везучий город. Я понимаю, что это тупо.

– Охренительно тупо, – Микки фыркает в знак согласия, но ему не так уж смешно, потому что он рассуждал также. – И чё, как думаешь, это судьба или еще какая херь?

– Судьбы не существует, придурок, это дерьмо для тех, кто ссыт взять свою жизнь за яйца, – отвечает Мэнди, та Мэнди, которую Микки знает. – Просто все это очень странно. Но и чертовски здорово.

– Ага, – соглашается Микки. – Типа того.

Во время короткой паузы Микки подходит к окну и зажигает сигарету. Смотрит на новый город и встряхивает зажигалку пару раз, чтобы выжать из нее последние капли, мысленно запоминая купить утром новую.

– Ну и, – опять повторяет Мэнди. – Теперь у тебя чертов ребенок? Как это случилось?

– Мне даже нечего тебе сказать. Представь себе, я ни хуя не планировал это, просто в один день появляется Тони, пихает мне ребенка, обещает забрать его на следующий день и исчезает, не дав мне даже открыть рот. В следующий раз он звонит мне из тюрьмы, чтобы обрадовать – ему дали три года минимум, и мне придется оставить ребенка у себя, пока он не выйдет или еще какая-нибудь херня не случится.

Он делает глубокую затяжку, закрывает на мгновение глаза, чувствуя, как дым проникает в легкие, заставляя чувствовать себя странно заполненным на мгновение перед тем, как он выпускает его из себя медленной ленивой струйкой.

– А почему ты просто не отдал ее в приют?

– Нет уж. Тебе охуенно повезло, что ты никогда там не была, а я, блядь, помню, каково это. Уж лучше со мной.

В этот момент ему хочется, чтобы они разговаривали лицом к лицу, а не по телефону, потому что он хочет видеть, как она реагирует. Он начинает нервничать – вдруг она решит, что он не должен был оставлять ребенка, потому что не годится для этого, и захочет забрать девочку себе или отдать в приют, короче, избавиться от нее. Мэнди ни хера не знает о его новой жизни, и он не знает, как объяснить ей, что он изменился, что ребенку действительно лучше оставаться с ним. Он не хотел ее, не хочет ее сейчас, по крайней мере, так он себя успокаивает, тем не менее – ей лучше оставаться с ним.