Текст книги "Мелания (СИ)"

Автор книги: milominderbinder

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)



========== Часть 1 ==========

Первое, что говорит Микки, открыв дверь:

– На хуй.

Он почти захлопывает ее, но кулак Тони не позволяет сделать это. Микки не видел брата год и нисколько не переживал по этому поводу. Он, если честно, считал, что это было чертовски счастливое время. Но сейчас Тони стоит в дверях дома, в котором они когда-то жили вместе, и в руках у него нечто, как чувствует Микки, означающее большие проблемы.

– Привет, Микки, – говорит Тони. – Окажи мне услугу.

– Когда, черт тебя побери, ты успел обзавестись младенцем? – спрашивает Микки, потому что в руках у Тони беспокойно дрыгается ребенок со сломанной пустышкой во рту, одетый в розовые ползунки с пятью разноцветными пятнами спереди.

Микки понимает, что это не к добру. У него ужасное чувство, что он знает, о какой услуге идет речь, и он не хочет убедиться в своей правоте.

Тони берет паузу. Охуенно подозрительную паузу, как будто обдумывает что-то, и Микки может только мысленно застонать, потому что его братья, все как один – дерьмо. Наконец, Тони произносит:

– Нуууу, шесть месяцев назад?Слушай, приятель, мне надо, чтобы ты взял ее ненадолго. У меня дела с Игги.

– Иди ты к черту, – отвечает Микки, разглядывая ребенка, извивающегося в руках Тони. – Почему с ней не может посидеть ее мать?

Тони отрицательно качает головой:

– Сучка сбежала, – как будто это автоматически делает Микки единственным вариантом.

– Мэнди? – предлагает Микки.

– Скажи мне, где она, и я отнесу чертова ребенка к ней.

Этого Микки не знает. Не считая пары сообщений в три слова, он не слышал о Мэнди полтора года, да и никто из них не слышал. Он напрягает мозги – есть еще тетя Рэнди, которой они подбрасывали Мэнди, когда Терри был в тюрьме. И тут же вспоминает, что тетка в каком-то чертовом хосписе или типа того, из-за ее рассеянного склероза. И это все, конец списка. Больше среди Милковичей нет никого, кто был бы способен присмотреть за младенцем.

А существо в руках Тони – именно младенец, настоящая кроха нескольких месяцев от роду. Это не трех– или четырех-летка, такого не оставишь без присмотра на ночь – по мнению Микки, которое многих может ужаснуть, ребенок перестает нуждаться в присмотре, когда научится вытирать свой зад и открывать холодильник.

Черт возьми, он действительно лучший вариант.

– У тебя совсем нет друзей? У ее мамаши тоже совсем нет друзей?

Тони смотрит на него и молчит.

– Ебаный пиздец, Тони, – Микки разглядывает вертящегося ребенка, с каждой секундой доверяя ему все меньше. – Надолго?

– На одну ночь, – отвечает Тони. Торопливо, словно боится, что Микки может передумать. – Может, и меньше, если обратно я буду гнать на полной скорости. Я мигом, это Термитовы ребята, ты же знаешь, они всегда все делают по-быстрому.

Микки колеблется, и это его роковая ошибка. Колеблется буквально секунду, и раньше, чем он открывает рот, чтобы посоветовать Тони найти кого-нибудь более подходящего, чем Микки, ребенок оказывается у него в руках, а он так и не понимает, как это случилось.

– Здесь ее барахло, – Тони сует Микки пакет и по-быстрому сваливает.

А Микки все еще не может понять, что произошло, даже когда девчонка вцепляется своими крохотными ноготками ему в руку, на удивление больно. Так, он вляпался. Он сидит с ребенком, сидит целый вечер.

Странные вещи иногда случаются, но настолько откровенного пиздеца в своей жизни Микки не припомнит. Он вздыхает и смиряется с тем, что ему предстоят кошмарные двадцать четыре часа.

– Эй, Тони! – вспоминает он внезапно, когда Тони почти скрывается из виду. – Как ее чертово имя?

Но Тони уже не слышит его – запрыгивает в машину, дает по газам и исчезает, не оглядываясь на Микки.

Микки смотрит на все еще извивающийся комочек в своих руках. Без матери, без имени, чертов Тони в качестве отца, и вдобавок ко всему – Микки в роли няньки. У бедного ребенка хреново начинается жизнь.

Именно этот момент она выбирает, чтобы срыгнуть ему на рубашку.

Это будет долгая ночь.

***

Девчонка выглядит очень миленькой. Мамаша – должно быть, черная или цветная, – наградила ее темной кожей и волосами, которые завиваются в тугие кудряшки, кое-как перевязанные парой розовых резинок. Вообще, можно было бы усомниться, что это непонятное мелкое существо – ребенок Тони, если бы не фирменные голубые глаза Милковичей.

Учитывая грязную одежду и сломанную пустышку, не скажешь, что за ребенком хорошо смотрят. Однако она не плачет и не похоже, что ее морят голодом или бьют, что уже немало для такого родителя, как Тони.

Она пухлая, вертлявая и странно молчаливая, и, что уж там, если не замечать грязь и срыгивания, нельзя не признать – очень симпатичная.Правда, ее внешность не особо поможет Микки не облажаться, присматривая за ней.

Вскоре после того, как дверь за Тони закрылась, Микки с непрерывно вертящейся девочкой на руках оглядывается вокруг. Это была плохая идея – взять ребенка, и он знал это, но только сейчас понимает, насколько плохая. В этом доме нет ни одного безопасного места.

Он задумывается о том, может ли она уже сидеть самостоятельно. Микки понятия не имеет, в каком чертовом возрасте дети начинают сидеть, стоять и прочее. Но, если учитывать, как малявка крутится и вертится, она не так уж и беспомощна. Маневрируя вокруг ножа, лежащего на полу – и какого хрена делает на полу нож? Он убьет Игги! – Микки подходит к дивану. Бросает на пол пакет, который Тони вручил ему, и затем очень аккуратно опускает ребенка на диван.

Он пробует ее посадить, но она падает на бок, переворачивается и начинает пинать воздух своими маленькими ножками в носочках. Микки замечает зажигалку на подушке рядом с ней и торопливо сбрасывает на пол.

Затем Микки смотрит на девочку. Она делает… ничего. Просто лежит, счастливая от возможности перебирать ногами, сосать свою сломанную пустышку и понемногу ерзать. У Микки нет ни одной идеи, что делать дальше. Тогда он берет несколько подушек из кресла и кладет их на пол у дивана. Вроде она не собирается куда-нибудь ползти, но все время вертится, и он опасается, что еще один переворот, и она упадет на пол, а это вряд ли полезно для ребенка. Подушки хотя бы смягчат падение.

После этого он снова смотрит на ребенка.

У него были планы на сегодня, до того, как Тони объявился: они включали душ, немного кокса, пару чужих разбитых коленных чашечек и, возможно, трах с торговцем травкой, про которого Микки недавно узнал, что тот педик. Ничто из этого списка не подходит для того, кто сидит с ребенком. Он даже не может оставить ее одну и сходить в душ. Бог знает, что с ней случится, Микки, конечно, не ангел, но чего он точно не хочет, так это добавить к списку своих проступков убийство хорошенького полугодовалого младенца.

Несомненно, нынешняя жизнь Микки не выглядит такой уж захватывающей. Он работает пару дней в неделю в магазине, но это не то же самое, что пару лет назад, нет того веселья. По правде, он остается там только потому, что не может заставить себя искать другую работу. Приятно иметь постоянный источник дохода, даже маленький, и если быть честным, он привязался к Линде – единственному человеку, у которого яйца больше, чем у него.

Есть еще одна, менее легальная, работа – ломать коленные чашечки для низкопробных дилеров, знакомых Игги, но такое случается не часто. Последнее время эта халтурка дает ему даже меньше, чем официальная работа. Иногда он покуривает травку, чтобы развлечься, но не употребляет ничего серьезного, не хватало еще вдобавок ко всему стать наркошей.

Иногда тусуется со Светланой, пару раз в месяц, наверное, но теперь она живет и работает в другой части города, и они уже не близки. Кроме нее, Игги и его банда метадоновых псевдо-друзей – единственные люди, с кем Микки действительно общается. Надо признать, у него жалкая жизнь.

Так что, пожалуй, не стоит переживать, что ребенок нарушил все его планы. Не похоже, что Микки ожидало грандиозное веселье.

Вздохнув, он садится на диван рядом с ребенком. Берет пульт. Наконец, у него появился шанс посмотреть «Ice Road Truckers».

***

Он смотрит телевизор уже пару часов. Малышка было заскучала, но Микки вытаскивает из пульта батарейки и дает ей понажимать кнопки. Как ни странно, это простое занятие занимает ее гораздо дольше, чем можно ожидать. Каждые несколько секунд он отрывает взгляд от экрана и проверяет ребенка, как чертов параноик: вдруг с ней что-то случится, пока он на нее не смотрит. Тогда ему придется оказывать ей неотложную помощь или делать еще что-нибудь в этом роде.

Однако дитя не издает ни звука до начала 3-го эпизода. Этот момент она выбирает, чтобы выплюнуть соску и заплакать.

«Черт!» – он слегка подпрыгивает, убавляет громкость телевизора и смотрит, что с ней не так. Пытается засунуть соску обратно, чтобы она успокоилась, но ребенок не позволяет ему это сделать, отчаянно сопротивляясь. Ее личико сморщилось и покраснело, и она издает тонкий писклявый рев, от которого к его беспокойству добавляется раздражение.

Впервые за вечер ему приходит в голову идея заглянуть в пакет, оставленный Тони, и поискать там подсказку, что делать с плачущим ребенком.

Микки, разумеется, не считает Тони идеальным отцом, но тот, у кого уже шесть месяцев есть ребенок, должен хоть что-нибудь знать о детях. В пакете оказывается несколько памперсов, бутылочка и мятый контейнер с детским питанием, похожим на протеиновые коктейли, которые пил Ник, когда какое-то время был одержим бодибилдингом.

Менять памперс не хочется, поэтому он решает, что ребенок голоден, и вытаскивает бутылочку и смесь из пакета.

Тут же он понимает, что не может пойти на кухню и оставить ее одну, плачущую, на диване. Чертыхаясь себе под нос, он берет ее на руки и встает. Все еще плача, она утыкается ему в шею и цепляется своими маленькими ручками за его плечи.

Он пытается не думать, что это мило. Обычно он чувствует себя охуенно некомфортно, когда люди касаются его, пытаясь выразить чувства, но, блин, это же ребенок! Ребенку можно.

Он приносит ее и смесь в их убогую кухню рядом с гостиной. Готовить детскую еду на том же столе, где на прошлой неделе Игги фасовал метадон, – не самая лучшая идея. Думая так, Микки каким-то невообразимым способом, одной рукой, очищает стол и застилает полотенцем замызганную поверхность. В конце концов, если малышка выдержала шесть месяцев Тониного отцовства, то должна быть очень живучей.

Готовить детскую смесь – то еще чертово удовольствие. Ребенок не хочет сидеть на руках спокойно, пинает его своими маленькими ножками прямо в живот, стискивает в кулачках рубашку и волосы, продолжая при этом противно подвывать, прямо в ухо, пока он кипятит воду и пытается сообразить, как смешивать этот хренов порошок. Слава Богу, на коробке есть инструкция, ебанически длинная и сложная, и он благополучно пропускает половину шагов, считая, что чем быстрее приготовит эту поебень, тем скорее девчонка поест. Инструкция также не помогает ему чудом не обвариться кипятком, когда он берется за чайник, а ребенок выбирает этот момент, чтобы дернуть его за волосы.

Несколько минут спустя они двое все еще живы, малышка устраивается у него на руках, счастливо присосавшись к бутылочке и больше не плача, а Микки чувствует себя так, будто выиграл войну.

Он запускает «Ice Road Truckers» и старательно не думает о том, как это приятно, когда другое человеческое существо свернулось у тебя на руках.

***

В семь часов у нее начинают слипаться глазки. Весь вечер она не переставала вертеться как сумасшедшая, неудивительно, что наконец-то утомилась. Снова лежа на диване, неустанно суча ножками, она сделала попытку выплюнуть пустышку, но Микки сумел всунуть ее обратно, а ее глазки тем временем открывались все медленнее и медленнее после каждого моргания, и стало очевидно, что она засыпает.

Микки и до сих пор было непросто, но это событие обещало добавить ему новые проблемы.Она, конечно, вполне счастлива на диване, но Микки не может позволить ей спать тут. Если – и когда – он уснет, она легко может свалиться и повредить себе что-нибудь, и он даже не будет знать об этом. По-видимому, она еще не умеет ползать, но даже если не ушибется, свалившись на пол, то легко достанет кучу небезопасных предметов, которые раскиданы по ковру в доме Милковичей. Но и сидеть с ней на диване всю ночь он тоже совсем не хочет. Телевизор надоел еще несколько часов назад, а чем еще заняться с маленьким ребенком на руках, он не смог придумать.

Поэтому Микки делает то, что у него получается лучше всего – импровизирует. Подхватив девочку, он приносит ее в спальню, вытаскивает средний ящик комода, вытряхивает оттуда оружие и прочую дрянь и ставит на пол. Кладет ребенка на свою кровать, хватает запасное одеяло и аккуратно раскладывает в ящике. Одеяло достаточно мягкое, чтобы она не ушиблась о край, если перевернется. Не особо похоже на колыбельку, но это лучшее, что она может получить здесь.

Когда он оборачивается к кровати, ребенок спит. Микки теребит губу, чувствуя себя чертовски неуклюжим и опасаясь разбудить девочку. Ее черные ресницы слегка трепещут, маленькие ручки лежат под головой. Она выглядит чертовски мило; и Микки задумывается – был ли он когда-то таким же невинным младенцем, или всегда балансировал на грани, полный адреналина, готовый драться с момента своего рождения.

Задержав дыхание, он поднимает ее – осторожно и медленно, как только может, – и помещает в самодельную люльку. Она не просыпается.

После этого Микки пересекает комнату и открывает окно. Сидя на подоконнике, наполовину высунувшись из окна, выкуривает три сигареты подряд. Он старательно выдыхает дым на улицу, подальше от младенца. Почти смеясь над собой из-за этого – зная вкусы Тони, вполне возможно, что мамаша девочки всю беременность сидела на метадоне, а он беспокоится из-за чертова сигаретного дыма. Если она Милкович, значит, ей не нужна дополнительная помощь, чтобы все проебать.

Снова посмотрев на нее, Микки думает: как это несправедливо, что такое прекрасное существо появилось на свет в их долбанутой семейке. Жизнь не дала ей ни одного шанса.

========== Часть 2 ==========

Просыпается он от заунывного воя, который с каждой секундой становится все громче и громче.Не сразу сообразив, что происходит, Микки инстинктивно тянется к оружию под подушкой. Только выскочив из кровати, готовый отразить нападение, он вспоминает то, что вчера случилось. Смотрит вниз: девчонка все еще на полу, в ящике, который Микки приспособил для нее, и она и есть источник разбудившего его шума, а не вымышленный грабитель с писклявым раздражающим плачем. Похоже, она пережила эту ночь. Это победа.

Едва придя в себя после этого происшествия, которое чуть не довело его до сердечного приступа, Микки замечает, что у него сами собой закрываются глаза, и ни капли света не проникает в комнату через сломанные жалюзи.

Машинально потирая лицо, он кидает оружие на кровать, хватает чертов будильник и пялится на него.

Гребаный час ночи.

Он стонет, но ребенок орет громче, и ему необходимо что-то сделать, чтобы заткнуть ее. Микки включает лампу возле кровати и наклоняется, чтобы взять малышку на руки. Интересно, почему она плачет? Еще более интересно, с какого хрена он должен знать причину. Он ни хрена не разбирается в гребаных младенцах.

Не считая того, что они охуительно маленькие – это наводит Микки на мысль, что есть им надо много и часто, и малышка, должно быть, хочет еще смеси. Уже в дверях спальни, бездумно покачивая девочку на руках в тщетной попытке успокоить, он чует вонь от ее задницы и понимает, что нужно поменять хренов памперс.

Микки не раз приходилось иметь дело с кровью и оружием. Его подстрелили дважды, и сам он не раз стрелял в других. Он избивал людей бейсбольной битой и смотрел, как они истекают кровью. Он способен справиться с болью – быть подстреленным дважды подразумевает это, – кроме того, какое-то время его регулярно и довольно грубо трахали в зад. Микки не имеет ничего против боли, это часть жизни. Он даже думает, что она делает его круче.

Но есть одна вещь, которую он никогда не хотел делать – менять чертовы обделанные памперсы.

Если в том, чтобы быть геем, есть какие-то плюсы – так это возможность никогда не участвовать во всей этой бестолковой возне с детьми. Но чего уж там, Микки никогда не был везунчиком, и ребенок, похоже, никуда не денется, значит, надо как-то выкручиваться. Бормоча себе под нос ругательства, он находит пакет, оставленный Тони, достает памперс и кладет ребенка на пол. Девчонка продолжает плакать и не старается как-то облегчить ему жизнь.

В первый раз, когда он думает, что справился, Микки поднимает ребенка и памперс тут же соскальзывает – он забыл застегнуть липучки. По крайней мере, малявка к этому времени перестает реветь, однако, когда Микки кладет ее назад для второй попытки, то замечает, что все еще уговаривает ее успокоиться.

– Прекрати орать, черт тебя побери, – беззлобно ворчит он, и от усталости его голос звучит мягче и спокойнее. – Не видишь, я меняю памперс? Посмотрел бы я, как бы ты справилась с этим без меня.

Странно, но пока малышка слышит его голос, ее рев стихает до тихого сопения. Как только Микки замолкает, она начинает подвывать снова, но тише и гораздо менее раздражающе, чем раньше. Похоже, Микки открыл главный отцовский секрет: нужно прямо говорить детям, чего ты хочешь – например, чтобы они заткнулись.

Приведя малышку в порядок и выкинув обосранный памперс, он идет на кухню и делает еще порцию смеси, потому что это вторая и последняя из известных ему причин для ее плача. От недосыпа он плохо соображает, поэтому обливается кипятком, неосторожно встряхивая бутылочку. Он чертыхается, уже не себе под нос, а довольно громко, и это очень кстати напоминает ему о том, что бутылочку надо остудить, прежде чем давать малышке. В прошлый раз только неопытность и медлительность Микки в приготовлении смеси спасла ее от ожога.

Девочка еще не умеет сидеть сама, и чтобы она не подавилась, Микки держит ее на руках, пока она пьет. Он заваливается на диван, уронив голову на валик, и позволяет себе прикрыть глаза. Микки никогда не был ранней пташкой. Он напрягается, чтобы не отрубиться, пока ребенок не приканчивает бутылочку и не срыгивает половину на его рубашку, но она больше не плачет, а наоборот, довольно ерзает и гукает.

Он кидает пустую бутылочку в раковину и возвращается в кровать. Малышка уже не кажется сонной, но Микки все равно укладывает ее назад в ящик-люльку, решив, что хватит ей беспредельничать. У нее есть пустышка, а ему капец как нужно еще поспать.

Следующий раз Микки снова просыпается от ее плача, но уже семь утра, так что ему легче с этим справиться. Они снова меняют памперс и делают смесь, на этот раз чуть лучше, чем в час ночи. По крайней мере, он не забывает застегнуть липучки на памперсе.

У него по-прежнему до хрена дел, но Микки не может ничем заняться, пока девочка с ним. Однако он сильно сомневается, что Тони заберет ее вовремя, а снова смотреть весь день телевизор – не вариант. Набравшись смелости, он идет в комнату Игги и шарит под кроватью, пока не находит старый, побитый вирусами и жизнью ноут, на котором его братцы смотрят порнушку. Микки старается избежать этого по возможности, но блин, ему больше нечем развлечься, пока ребенок нарезает круги по дивану, плача, какая, кушая и требуя постоянного присмотра.

Он находит незапароленный Wi-Fi и проводит остаток дня в интернете. Это не так тупо, как весь вечер пялиться в телевизор, хотя не намного веселее – ребенок по-прежнему то и дело требует внимания.

В семь вечера Микки начинает заводиться. Он знает своего брата, и у него хреновое предчувствие, что Тони решил оторваться с Игги, после того как они закончили свои делишки. В таком случае, могут пройти дни в наркотическом угаре, пока они вспомнят, что у Тони есть ребенок, оставленный наедине с некомпетентным дядькой. Хотел бы он ошибиться, но Тони никогда не был самым ответственным из братцев Микки, и вряд ли этот случай окажется исключением.

Последнее, что он слышал, – у Тони даже нет мобильника. Друзей у него, кстати, тоже нет. Получается, у Микки нет способа как-то его достать и навалять ему за все это дерьмо.

Микки злится – но все-таки не настолько, чтобы выкинуть ребенка на улицу. У нее действительно больше никого нет. Охуительно стремно и неудачно для такой малышки, и блин, он не может просто взять и избавиться от нее.

Тони так и не возвращается, и Микки снова кладет девочку спать в своей комнате, когда ее маленькие глазки начинают закрываться. Он скармливает ей еще смеси, снова меняет памперсы и не успевает осознать, что еще одна ночь прошла.

Тони по-прежнему нет.

***

На следующий день он снова берется за чертов порнушный ноут. Микки всерьез опасается, что такая херовая нянька, как он, угробит ребенка, поэтому отыскивает несколько сайтов о воспитании детей. Там он узнает, что если малышке, как сказал Тони, шесть месяцев, то ей положено есть что-то еще помимо смеси. Микки находит в кухонном шкафу быстрорастворимое картофельное пюре, которое не так чтобы уж очень просрочено, разводит и впихивает девчонке несколько ложек. Большую часть она выплевывает ему в волосы, но все равно выглядит довольной.

Итак, у них есть пачка картофельного пюре – и больше никакой еды для ребенка, кроме смеси, да и вообще никакой еды. В холодильнике есть пиво и poppers, одна протухшая упаковка сыра и бутылка из-под кетчупа, которую он отказывается считать пустой.

То, что оставил для девчонки Тони, тоже заканчивается. Ребенку нужны памперсы, смесь, другая детская еда и целая пустышка, пока она не подавилась резиной и не задохнулась.

Микки злится, но у него есть немного налички, а если Тони и правда провернул дельце, то ему придется возместить расходы, когда он придет домой. Кроме того, Микки уже два дня сидит взаперти, и было бы неплохо выйти из осточертевшего дома, даже ради такой херни, как покупка памперсов.

Микки решает не париться, заворачивает ребенка в одеяло – ее одежда совсем не подходит для чикагской зимы, какой жопой Тони думал! – и направляется в магазин.

***

«Kash and Grab» закрыт, и Микки проходит еще несколько кварталов до гигантского супермаркета, которого обычно старается избегать. Он берет тележку, в которой спереди есть место для ребенка, и девочка, похоже, находит этот способ передвижения охренительно веселым: смеется, кряхтит, пускает пузыри и глазеет по сторонам. Внутри супермаркета Микки чувствует себя, как в долбанном лабиринте, и тратит уйму времени только на то, чтобы найти детскую секцию. Еще дольше Микки зависает, соображая, что же ему надо. Он швыряет в тележку пару пачек памперсов, упаковку дешевых пустышек и переходит к еде.

Перед ним невьебенно длинный ряд с детским питанием разных производителей и видов – он читает этикетки, но ни хрена не врубается. Он не помнит, какую смесь давал девчонке дома – ни названия, ни для какого она возраста, и даже была ли та смесь молочной или еще какой. С настоящей едой еще сложнее – полки забиты баночками и консервами, коробками и тюбиками, и у Микки нет ни одной долбанной идеи, с чего начать.

– С тобой охуительно много проблем, – бормочет он малышке, которая довольно ерзает в детском отсеке тележки и сосет кулачки.

В тот момент, когда он всерьез обдумывает идею подбросить ребенка под двери ближайшей больницы и умыть руки от всего этого дерьма, к нему подходит незнакомая женщина. У нее огромная тележка, наполненная доверху, за каждую руку цепляется по ребенку – близняшки лет пяти-шести. Женщина останавливается рядом с Микки и улыбается.

– Требуется помощь, милый? – судя по голосу, ситуация кажется ей забавной.

Микки мгновенно хмурится и открывает рот, чтобы послать ее, но за секунду до того, как слова вырвутся наружу, понимает, что ему и вправду чертовски нужна чья-нибудь помощь. Спасение ребенка от голодной смерти по его вине наверняка стоит того, чтобы засунуть свою драгоценную гордость поглубже в задницу.

– Вроде того, – признается он ей. – Это, ну… моего брата ребенок, и я никогда не присматривал за ней раньше.

– Ты знаешь, сколько ей? – спрашивает женщина, хлопая по руке одного из детей, который пытается стянуть конфеты из тележки, при этом не отрывая взгляд от Микки.

– Шесть месяцев, – Микки охуенно повезло, что хоть это Тони ему сказал.

– Она уже начала есть твердую пищу?

– Типа да, – отвечает Микки, надеясь, что вчерашнее кормление не было первым. – Картофельное пюре и прочая фигня. И молочная смесь.

– Отлично, – говорит женщина и начинает сгребать коробки с полки, ничуть не интересуясь мнением Микки. – Вот, эта смесь самая лучшая для ее возраста, и упаковка большая, так что вам хватит на какое-то время. И не надо давать ей что-то особенное, пока она только начинает есть твердую пищу, смотри, ты можешь купить эти баночки с пюре, они специально сделаны для малышей, вкусно и просто, достаточно только фруктовых – возьми несколько яблочных, банановых…

Она загружает упаковки пюрешек в тележку Микки.

– Ээээ… – произносит он, не зная, что сказать. У него странное желание дать ей чаевые. – Ну, типа, спасибо.

– Это спасет тебя на пару ночей, – говорит она и широко улыбается. – Твоя девчушка просто прелесть.

Последняя фраза звучит так, будто она делает Микки комплимент. По его мнению, это просто тупо, он же сказал, что ребенок не его, а будь это и так – внешность ни хрена не достижение. Однако женщина была милой с ним, поэтому Микки не озвучивает свои мысли, а наоборот, пытается изобразить приветливую улыбку и толкает тележку дальше.

Двигаясь по проходу, он попадает в отдел с детской одеждой. Смотрит на свою малышку, завернутую в одеяло, из-под которого торчат наружу розовые ползунки и носочки. Над сваленными в кучу шмотками он замечает надпись «Распродажа», а среди вещей – толстый пуховик, судя по этикетке, для 10-ти месячных детей. Он слишком большой для девчонки, к тому же ядовито-розовый и с каким-то мехом или пухом на капюшоне – ну просто мечта какой-нибудь малолетней гопницы «с раёна». Но Микки сомневается, что ребенка так уж волнует его внешний вид, а весна выдалась холодная даже для Чикаго, снег начал таять только пару недель назад, и мороз по-прежнему щиплет открытые участки тела.

Он не понимает, какого хера Тони считал нормальным таскать ребенка по улице почти голышом. Микки ни черта не знает о детях, но даже ему понятно, что это неподходящая одежка для такой погоды. Он определенно не хочет, чтобы девочка простыла, так что, недолго думая, кидает в тележку пуховик и пару крохотных носочков. Те, что на ней, какие-то стремные, а один и вовсе дырявый. Тони рассчитается с ним позже, не проблема.

Девчонка улыбается ему из тележки. И пока Микки стоит в очереди, он улыбается ей в ответ, хер пойми, зачем и почему.

========== Часть 3 ==========

Пролетает месяц, а Микки даже не замечает этого.

Проще простого погрязнуть в ежедневных заботах о ребенке, как ни старайся этого избежать. Микки кормит ее, меняет памперсы и играет с ней. Он изучает ее распорядок: в какое время и как долго она спит днем, когда она капризничает, а когда довольна жизнью. Он учится определять, достаточно ли ей смеси, или она хочет чего-нибудь еще. В его собственной жизни никогда не было особого смысла, и ему достаточно легко начать жить чужой, приспособив под нее свои немногочисленные потребности.

В первый раз, когда ему нужно идти на работу, он берет девочку с собой. Линда смотрит на него с сомнением и недоверием и произносит: «Ты знаешь, вообще-то не принято приносить на работу детей», но не сильно возражает, когда он раз и навсегда разъясняет ситуацию, используя все известные ему нецензурные слова. Младшему ребенку Линды уже годик, и она снабжает Микки старыми детскими вещичками. А после того, как Микки покупает кресло-переноску, он может таскать ребенка повсюду, куда бы ни пошел.

Пока он работает, малышка прекрасно чувствует себя за прилавком возле кассы, вырывая страницы из старых журналов или грызя вчерашние пончики. Дома она играет с чем угодно, любая самая обычная вещь забавляет ее. Удивительно, какой ерундой ее можно занять – она может час играть с деревянной ложкой, запихивать в рот и стучать ею, а старый сломанный телефон или пульт без батареек развлекают ее гораздо дольше, чем настоящие игрушки, которые принесла Линда. Девочка по-прежнему питается смесью, но и взрослую еду ест каждый день. Ее любимые блюда – картофельное пюре, овсянка и бананы. Она все также спит в ящике от комода, а днем может подремать в своей переноске.

И это все. Это все что она делает, и это все, что он делает, с тех пор как его главная забота – присматривать за ребенком. Все его долбанное существование сведено к нескольким повторяющимся процедурам.

В течение месяца, который пролетел незаметно, Микки делает все возможное, чтобы найти Тони. Но, честно говоря, можно было и не пытаться. Это предприятие обречено на неудачу, с какого конца ни возьмись.

Тем не менее Микки продолжает надеяться на возвращение своего ебанутого братца. Он отказывается признать это, но, черт возьми, начинает привязываться к малышке, которая просто прелесть: спокойная, забавная, слушает его, если он решает поговорить, и иногда спит, свернувшись у него на груди. Но Микки скучает и по прошлой жизни – он определенно не был создан для отцовства. Так что это, конечно, пиздец какой интересный опыт, но настоящий отец девочки должен забрать ее обратно. Микки остается только надеяться, чтобы это случилось поскорее.

***

Когда звонит телефон, Микки сидит без работы из-за происшествия в магазине. Тараканы, на которых никто не обращал внимания, внезапно вышли из-под контроля, когда старшенький Линды случайно проделал дыру в стене, играя в футбол в задней комнате, и насекомые практически вывалились наружу. Микки считает, что теперь у пацана будет психологическая травма до конца жизни – зрелище было премерзкое. Как Линда ни пыталась этого избежать, ей пришлось вызвать специальную службу и закрыть магазин на целых три дня, которые Микки решает посвятить ничегонеделанию.

Телевизор приглушенно бормочет в углу, показывает новости, начавшиеся после мультиков, но Микки не обращает на него внимания. Он лежит на диване и забавляется с ребенком – подхватив ее под мышки и держа на весу, позволяет ей топтаться у него на груди, ее крохотные ножки щекочут его, когда она переступает ими, счастливая до безобразия. Она издает бессмысленные звуки, вроде «бу-ба-га-га-бу» – вообще-то она на удивление спокойный ребенок, но иногда разыграется и лепечет, и это чертовски мило. У нее наиглупейшее выражение лица, улыбка до ушей и брови домиком от усердия, мало того, по щеке размазаны остатки банана, и, глядя на нее, Микки просто не может перестать смеяться.