Текст книги "Великолепная семёрка (СИ)"

Автор книги: Merlin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Собственно, за ручками-то царь ко мне и приехал: в феврале я ему привез в Москву большую коробку с ручками и ни я, ни царь не предполагали тогда что она станет высшей и наиболее желательной наградой для многочисленных князей. В коробке были ручки трех цветов: красные (с золотым крестиком на колпачке), синие (с золотым же полумесяцем) и черные – без узора.

Черные царь раздал приближенным стрельцам (точнее, командирам стрелецких подразделений), красные – боярам, которые верно Родине служили. Синие вот «новой» татарской знати по вкусу пришлись, теперь очередь дошла до ногайцев, а ручки как раз закончились. Вот царь и заехал. Лично заехал, потому как кроме него никто на самом деле не знал откуда у него эти забавные но удобные канцтовары взялись. Официальная версия была – Господь выделил, чтобы законы быстрее писались. У самого Ивана ручка была вообще золотая.

Царь приехал – а тут «день рождения». Так что уж повеселились на славу! То есть конечно «народных гуляний» специально никаких не устраивали, да и не специально-тоже. Тихо так, по домашнему отметили. Подкрепились конечно от души, а потом чуть не до полуночи разговаривали про всякое. Еще бы не разговаривать: у меня в тереме освещение было газовое, светло как днем, вот царь и не заметил сгустившихся сумерек. Тем более темы для разговоров были важными и вполне себе государственными.

Вот говорят – сатрап, жестокий маньяк-убийца. Нет, вполне себе нормальный царь. По дороге он проехал через несколько моих сел, и увиденное там его приятно удивило. Народ, конечно, бурных верноподданнических чувств не проявлял, не принято было. Ну, поклонились, знамо дело, да и пошли по своим делам кому куда надо. Царь-то он не генсек какой, постоянно по стране шастает, так что встреча с царем – дело достаточно обыденное. Но удивился он вовсе не тому, сколь спокойно народ его встречал.

В «моих» деревнях было очень много детей. И половина встреченных им баб были на сносях. А еще, несмотря на март, буквально все встреченные им селяне выглядели сытыми.

Ну я-то царю объяснил популярно, что стальной оборотный плуг сытому состоянию народа очень способствует. А теплые избы с поднятыми полами препятствуют вымиранию детской части населения в зимний период. Повышению жизнестойкости детишек (да и взрослых тоже) сильно помогает принятие внутрь молока и кисломолочных продуктов, наличие которых обусловлено доступностью утепленных коровников и кос, обеспечивающих скотинку должным количеством кормов. Овцы, кроме всего прочего, еще и валенки дают, которые резко повышают производительность крестьянского населения во время зимней подготовки к пахотному сезону.

Царь слушал меня буквально открыв рот. И постоянно записывал мои мысли в блокнотик, который я ему тоже подарил.

Воспользовавшись случаем, я тут же выпросил у царя небольшой кусочек земли на Каме, от будущей Перми до устья Вишеры (калийные соли тоже пригодятся), а еще – и на Нижней Волге, от Ахтубинска (тоже пока не существующего) до Баскунчака. Оговорив, что все это буду осваивать строго за свой счет.

А не следующий день я повел царя на стрельбище. Где продемонстрировал ему (правда всего лишь в виде экспериментальных образцов)  десятизарядную магазинную пищаль калибром в 7.62  мм (в девичестве Маузер-98), магазинную самозарядную пистоль (в девичестве ТТ) и полностью автоматический мушкет (в иной жизни именуемый ППС-43).  Игрушки эти привели молодого царя в бурный восторг, особенно усилившийся после того, как один экземпляр ТТ вместе с двумя запасными обоймами я ему преподнес в подарок. Он, в общем-то, для этого и делался: рукоятка была с обкладками из настоящей слоновой кости, а затвор был обильно украшен серебряной гравировкой.

После стрельбища я показал царю карту, на которой нанес особо интересующие меня районы. Интересующие в смысле полезных ископаемых. Ваня обширностью моих интересов проникся, после чего мы перешли в обсуждению путей завоевания мирового господства. Обсуждение затянулось еще на два дня.

После публикации царем Указа о «дополнительных привилегиях боярским детям» огромная держава слегка вздрогнула, чуть-чуть напряглась – и помчалась галопом в промышленную революцию. По указу каждый боярский ребенок «получал право» взять себе приличный участок из «пустующих земель», коих было семь восьмых территории страны, и отстроить там  промышленный город. За это им полагались куча всяких привилегий – но только если через десять лет или ранее промышленность в городе процветет. Ну а не процветет – сам виноват. Имеешь право на еще одну (но только одну) попытку.

Для прокорма городского населения молодой боярин должен был понаучреждать на выделенной земельке некоторое количество колхозов. Отличием от современной практики было то, что сельхозинвентарь поначалу выдавался казной, а впоследствии должен был быть предоставлен местной промышленностью (с собственного производства или обменом своих товаров на сельхозинвентарь сторонних производителей). И он, этот инвентарь, собственностью крестьян никогда не становился. То же распространялось на тягловую скотину, крупный рогатый и мелкий съедобный скот. Птицу же, напротив, крестьяне были обязаны сами заводить, хотя продукцией птицеводства вольны были распоряжаться по своему усмотрению.

Объем привилегий прямо связан был с количеством заводов и объемом (и, что важно, качеством) продукции. Кроме промышленных заводов боярам вменялось в обязанность особо учредить конные заводы и селекционные фермы для продуктивного скота.

Кроме того, Указ оговаривал учреждение в Москве постоянно действующей Выставки Достижений Народного Хозяйства, которая должна была открыться через пять лет аккурат в сентябре 1555 года (по местному – на Новый год). Обладатели Золотых медалей выставки по основным номинациям (коих было установлено двенадцать в сельском хозяйстве и двадцать четыре – в промышленности) получали сроком на пять лет дополнительные привилегии. Обладатель пяти таких медалей получал эти привилегии пожизненно.

Маленькая хитрость указа заключалась в том, что все привилегии распространялись и на родителей молодого боярина. Поэтому наплыв боярской молодежи был довольно приличный: родители детишек своих в «промышленники» чуть ли не пинками гнали. И с каждым мне приходилось говорить, выясняя его интересы и, при необходимости, слегка (или уж как получится) их «корректируя» в пользу государства. Молодежь, понимая, что «инвестиции» в их проекты пойдут в основном именно от меня, к советам моим прислушивалась. А чего бы и не послушать умного человека, у которого в городе царь выстроил свою «летнюю резиденцию»?

С резиденцией этой отдельно получилось. Ваня-то оказался человеком весьма набожным, да и жена у него тоже истово верила. Ну а я, циник, и воспользовался. Рассказал как-то Ване с Настей, что вот все эти изобретения мне «во снах Господь посылает». Они поверили: столько, сколько я уже понаизобретал, никто раньше не сумел. А они-то видели, что это лишь начало. Ну а чуть позже, когда дочь их Аннушка уже чуток подросла, сообщил что мне Господь иную депешу послал, насчет дочкина здоровья. И материного тоже – Настя снова на сносях была.

Ребята послушались, и уже в мае Настя с дочкой переехала в как раз достроенный терем в Воскресенске. Терем знатный получился! Полностью кирпичный, в три этажа, с канализацией, горячей водой, душем. И со стеклянными окнами нормального размера! Стекло пока варили на поташе, но и получался у меня почти хрусталь зато. Продукты органические, экология незагаженная, от царедворцев-доброжелателей подальше. Так что в августе радостно все справили Аннушкин день рождения.

Иван Шереметов (старший из двух братьев Иванов Васильевичей Шереметовых) был мужчина крепкий, солидный и на крымчаков очень сердитый. Как раз получил звание боярина – за поход на Казань – и весь горел желанием и крымчаков повоевать. В отличие от татар, которые ну да, набегали, грабили и даже в полон народ уводили крымчаки каждую свою войну против Руси разоряли и жгли все, до чего могли только дотянуться. От Ельца и до самого Крыма из-за их войн была практически незаселенная территория, Дикое Поле называлась. А мне это Дикое Поле ох как нужно было: тут тебе и Донецк, да и Никополь тоже не помешает. Я уже просто про поля не говорю. Так что с воеводой Шереметовым я был очень даже согласен.

Готовить свое войско Шереметов стал в Туле. Войско у него было небольшое, всего семь тысяч стрельцов. С другой стороны, семь тысяч народу на довольно небольшой город – это огого какая нагрузка на коммунальные службы! Думаю, если бы не цементный мой завод (уже!) в Коломне, стрельцам и жить бы было негде. А так к осени отстроились, отопление наладили – бурым углем топили, всю зиму репетировали…

Репетиций было невпроворот. Еще бы – стрелецкое войско переоснащалось новыми винтовками (их уже Тульский завод производил по двадцать пять – тридцать штук в день), новыми пушками (в Дубне по три в неделю строили), стрельцам все это осваивать приходилось ударными темпами. Но плоховато народ новую технику осваивал, что-то получаться стало ближе к концу мая. И когда народ впервые почувствовал, что оружие теперь стало послушно им, гонцы принесли радостную новость: Сахиб Гирей со стотысячным войском выступил на завоевание Тулы.

Поскольку маршрут его войска был известен, решили его встретить в пути. Стрельцы-то все были при конях, и артиллерия конной тягой обеспечена. Так что пятого июня армия Шереметова уже поджидала крымского хана у Ельца.

Елец, конечно, был городом. Но не очень большим, в нем, стоящим на самой границе Дикого Поля, народу проживало человек пятьсот. Обычно при набегах крымчаков народ попросту откочевывал в сторону Тулы, но тут остался. То есть  наполовину все же успел откочевать, однако вместе с войском Шереметова вернулся. Посмотреть на представление.

Представление началось часов в десять утра шестого июня. И к полудню закончилось. К пушкам было захвачено по полсотни шрапнельных снарядов, и все сто двадцать орудий отстрелялись минут за двадцать. Место было ровное, крымчаки стояли близко, а пушки доставали до пяти километров. Остатки крымского войска стрельцы подобивали из винтовок. Не ушел ни один.

Шестнадцатого числа, когда из Тулы подвезли новые снаряды для пушек и запас патронов для винтовок, армия двинулась дальше. Но очистить Крым не удалось. Поляки, очевидно будучи в сговоре с крымчаками, тоже навалились на Русь. Так что, дойдя всего лишь до Воронежа (до реки, города еще не было), войска Шереметова развернулись, и, оставив всего тысячу стрельцов, пошли воевать поляков.

Оставшаяся тысяча тут же начала строить укрепленный город, а Шереметов до осени освободил Переяславль-Русский и даже Киев. Я по этому поводу даже экскурсию себе устроил по местам боевой славы Шереметова. Ну что сказать? В Переяславле народу оказалось (если не считать поляков, а Шереметов закапывал их не считая – он на голову разбил всего лишь тридцатитысячную польскую армию) чуть больше трех тысяч, в Киеве – и того хуже: в городе проживало всего лишь чуть меньше пяти сотен человек. По пути в Москву мы с Шереметовым попутно и Чернигов взяли, а тезка его, что царем работал, вернул России Полоцкое княжество целиком.

Почему-то единственные из европейцев, кто довольно спокойно воспринял случившееся, оказались пруссы. То есть тевтонцы очень резко возникли и даже вместе со шведами решили на Русь напасть. Так спешили, что даже лета не дождались, и зимой, в самом начале пятьдесят первого года объединенная армия шведов, литовцев, тевтонцев, и прочих ливонцев с поляками, численностью между прочим в двести двадцать пять тысяч человек пошла отвоевывать разные земли. Когда же эти армии были уничтожены, пруссы как-то очень быстро провели выборы собственного князя и заключили с Россией «вечный мир». По условиям этого мира Русь получала полное и безоговорочное право и обязанность бить тевтонцев на территории Пруссии (пруссы на этом особо настаивали). В течение лета пятьдесят первого года Михаил Иванович Воротынский этой обязанностью успешно воспользовался, и тевтонский орден закончился.

Братья Адашевы прошлись по остатку Польши восточнее линии Керзона (именуемой в данной версии истории Линией Саквояжева), и на ней остановились. Правда моя линия чуток иначе прошла – Белосток и Люблин оказались все же восточнее линии.

Летом же пятьдесят первого года особенно пригодилось мое Воскресенское производство. Мария Ивановна заболела сильно, насколько я помню симптомчики, пневмония у нее началась. Но Малюта все же выделил пенициллин, и вторую дочку царя спасти удалось. Вот умеет же Григорий Лукьянович доводить задуманное до конца! Работая с ним, я подумал что на него всякую напраслину тутошние либералы возвели, ну не может химик и микробиолог Малюта Скуратов-Бельский быть садистом-убийцей, характер не тот. Конечно, если для блага Родины предателя какого грохнуть – грохнет. Но без фанатизма и с глубоким прискорбием в душе. Зато если спасти кого больного – так просто расцветает человек, от всей души радуется!

Он в Москве построил еще один завод, причем полностью своими силами и за свои деньги. Небольшой довольно, но на нем он наладил выпуск стрептоцида. Когда я ему рассказал про разные сульфаниламиды, и нарисовал все эти бензольные кольца, он сразу проникся. Учебник по органической химии, который как-то мне довелось прочитать, ему я пересказал довольно подробно. А чего я не помнил – так он сам дошел. И в начале зимы, когда я приехал в Москву пообщаться с царем и воеводами и скорректировать планы до конца пятилетки, он мне радостно поведал, что с помощью стрептоцида он не только спас от заражения больше шести тысяч раненых наших бойцов, но и склонил к вере православной столько же бывших врагов.

Понятное дело, он врагам раненым строго указывал, что таблетки его и порошки только на православных действуют. А жить-то всем хочется.

Иван, который царь, за жестокость свою прозванный «Васильевичем», порадовал еще одной отличной новостью. Он оказывается с османами договорился не воевать. За что османы обязуются убраться на Кавказе до границы СССР, а с другой стороны Черного моря спрятаться за Дунай. И вернуть на Русь всех до единого славянских рабов. Россия же, в свою очередь, обязуется не уничтожать османскую армию и флот. Еще османам пришлось подписаться на то, что в Валахию они не полезут, потому как православный народ вообще трогать категорически нехорошо. Ну и княжество Молдавское, что просто подписалось на присоединение к России, рассматривать именно как русскую территорию.

Валахи подумали-подумали, и тоже присоединились к Руси. У них там началась такая неразбериха с господарями – один стал мусульманином и свалил к османам, другие начали друг друга резать и убивать – что несколько здравомыслящих бояр быстренько выбрали Валахским господарем Владимира Старицкого, ну а Иван результаты выборов конечно же сразу признал. И послал братца двоюродного в эту самую Валахию, в сопровождении охраны конечно. Поскольку родственник должность занял высокую, охрана (в смысле почетный караул) должности соответствовал. Володя парень был спокойный, но настойчивый, так что уже к концу пятьдесят третьего валахские бояре бузить перестали. В большинстве своем лежали они спокойненько на семейных кладбищах и не отсвечивали.

А в Воронеж, который я к тому времени отстроил, из Валахии морем наконец пошла большая нефть. Конец конечно получился немаленький, но кораблям, за исключением плохой погоды, ничто уже не мешало: летом пятьдесят третьего года Крым стал русским. Османы в связи с падением крымского ханства конечно сильно поднапряглись, и к полумиллиону ранее возвращенных славянских рабов откуда-то нарыли еще двести тысяч прочих православных. Как мне потом пояснил один из них, Курт Мюллер, в связи с заботой Ивана Васильевича о собратьях по вере православными срочно становились не только немцы всякие с датчанами, но и даже испанцы. Стали бы и сами османы во множестве, но мусульман по рождению при смене веры османы тупо резали. Так что кроме европейцев на Русь только эфиопы и приехали, они-то на самом деле православные.

Выставка Достижений Народного Хозяйства открылась строго по плану, первого сентября пятьдесят пятого года. Выросшее за девять с половиной лет с девяти до двадцати двух миллионов население Руси (при том, что семь миллионов из прибытку были урожденными русичами) представило на Выставке самые свои выдающиеся достижения. Младший брат Ивана Шереметова Федор пригнал на нее через Яузу свою самоходную баржу на двести пятьдесят тонн с тридцатисильным болиндером. Андрей Иванович Шуйский выставил коней-тяжеловозов,  которых он получил, скрещивая шайров и арабских кобылиц. А еще, конечно же, металлопрокат и листовое стекло. Содовый завод правда был пока один, мой, в районе будущего Камышина построенный, но соды пока хватало. Молодой князь Вольский цемент привез, из свежеоснованного города Вольска. Скуратов, понятное дело, таблетками свой стенд завалил, но по поводу аспирина и стрептоцида с ним соперничали уже трое, причем Андрей Татев приволок на выставку уже и тетрациклин.

Но круче всех выступил внук Петра Федоровича Охлябнина Андрей Дмитриевич. Изделия своего он на выставку так и не предоставил. Только модельку небольшую принес. Три с половиной метра длинной. В масштабе один к двадцати. Самое забавное, что моделька была действующей, причем действовали даже изображенные из пистолетных стволов калибром 7.62 мм пушки главного калибра. Моделька стального крейсера водоизмещением две с половиной тысячи тонн, на который сейчас на верфях Херсонеса мои мастера устанавливали четыре паровых машины по полторы тысячи «лошадок». Ой не зря я у его Католического величества выменял остров Иерро на Канарах на двести стальных (дульнозарядных) пушек, и нефтяную базу там не зря заложил! Южная Америка что-то практически бесхозная стоит, а, по расчетам царя, Русь сто миллионов народу, ожидающихся лет так через тридцать, с трудом уже прокормить сможет.

Новый тысяча пятьсот семидесятый год я встретил в Южной резиденции Младшего царя Русской Америки Дмитрия Ивановича в городе Иванове, построенном на месте несостоявшегося Буэнос-Айреса. В Северной резиденции, в Васильеве на берегу Потомака погода была в это время просто противная. С восемнадцатилетним Димой мы обсуждали возможность выкупа у англичан их бродяг, которых в Англии пока тупо вешали. То есть не саму возможность – англичане согласились продавать их в любом количестве – а условия их инкорпорации на новых землях. Дима считал, что после десяти лет «в крепости» у наших мужиков их можно уже, по примеру испанцев, считать полноправными подданными. Я же настаивал на том, что к этому необходимо добавлять минимум десятилетний же стаж в лоне православно церкви, и подданство предоставлять лишь по ходатайству попов, опять же как для идальго. Хотя идальгам было и послабление – православный стаж им устанавливался в пять лет. Насчет же свободного владения русским языком вопрос и не обсуждался как очевидный.

В конце концов Дима согласился со мной – я же был его крестным отцом, да и родной отец велел ему к моим советам прислушиваться. Но в наказание он тут же наградил меня медалью «Слуга Армии и Отечества». Наградил, довольно хихикая при этом – еще бы, медаль была конечно золотая, но в полпуда весом!

После аудиенции я вышел на набережную. Посмотрел налево – у причала стояли уже четыре эсминца Атлантической флотилии. Посмотрел направо – мужики гнали на мясохладобойню бесконечные колонны коров с причалов речного порта и со станции железной дороги. Прямо посмотрел – там, за бескрайним простором океана вдали лежала моя прекрасная Родина. И для ее вящей славы еще столько предстояло сделать!

Я улыбнулся, сел за руль своего лимузина и поехал в аэропорт.

Дмитрий Мельниченко
Укрощение мира

К Петровичу мы приехали заканчивать отмечать встречу одноклассников. Приехали, конечно, не все – только мужики, причем самые стойкие. Петрович сам предложил продолжить у него: он единственный из нас жил один, без семьи, да вдобавок еще и в загородном доме. То есть с семьей он тоже жил, но вот в загородный дом свой жену он не пускал, потому что дом он и построил себе чтобы заниматься своими многочисленными хобби. Вообще-то Петрович нам ни разу не одноклассник, он просто муж моей старшей сестры. Но насчет выпить-повеселиться, он «всегда с молодежью», хотя и старше всех нас лет на двадцать, под полтинник ему уже.

Приехали мы к нему на двух машинах, но оказалось, что в багажниках машин было немного. Поэтому часов в восемь вечера праздновать встречу дальше было уже нечем. Народ, естественно, подорвался запасы пополнить, но я решил, что мне уже хватит. Петрович показал мне спальное место в пристройке – туда не нужно было подниматься по ступенькам, и все, погрузившись в две машины, отправились за горючим на станцию (до которой было километра четыре).

Я же, покурив, решил пойти поспать. В тишине, наступившей после отъезда народа, я услышал какое-то противное жужжание за забором. Там, по словам Петровича, находилась какая-то лаборатория, где испытывали какие-то электроприборы. Поэтому-то и землю он купил тут за гроши, но от лаборатории оказалась даже польза: электропитание в доме Петрович наладил от кабеля, просто прибитого к этому забору. Правда иногда в лаборатории электричество отключали, и в пристройке Петрович на такие случаи держал бензиновый генератор, но случалось это редко.

Сейчас в лаборатории все работало, «контрольная» лампа на столбе перед воротами ярко горела в наступающих августовских сумерках. Я бросил бычок на дорожку и, завалившись в пристройку, завалился на стоящий там топчан спать. Уже засыпая, я увидел в окошко сарайчика что «контрольная лампа» мигнула и погасла. «Ну и черт с ней» – подумал я, проваливаясь в сон – «Петрович приедет и запустит генератор».