Текст книги "Великолепная семёрка (СИ)"

Автор книги: Merlin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Но воздуходувка моя работала только при достаточно сильном ветре, так что я ждал подходящей погоды. И перед новым 1947 годом подул ветер.

Проще говоря, поднялась метель. Но я не возражал. Быстренько «включил» воздуходувку и запалил печь. Кроме турбины воздух в печь подавался и двумя обычными мехами, и большая часть населения деревни принимала активное участие в новогоднем представлении, изо всех сил качая эти мехи. К вечеру через специально сделанную дырочку (затыкаемую фигурным кирпичом) я наконец увидел что внизу печи собралась большая блестящая лужа, а вверху все вроде как и прогорело. По моей команде два парня ломами разбили глиняную затычку и по желобу в подставленные формы полился жидкий металл.

Форма для наковальни быстро заполнилась. По ручейку, сделанному специально для такого случая, чугун перетек в формы для чугунков, заполнил и их и потек в сделанные ну совершенно «на всякий случай» «чушечные» формы-прямоугольники с «ушками»-ручками. Поток металла из печи прекратился когда почти заполнилась двадцать вторая по счету «чушка».

На следующий день, когда слитки подостыли, я взвесил результаты плавки. Порадовали меня результаты эти. Получилось даже чуть больше тонны. Наковальня двадцатипудовая очень пригодится в хозяйстве: вместе с механическим двухпудовым молотом она обещает резкий рост производства полезных металлоизделий. Чугунки – те вообще произвели фурор среди местного населения! Прочий же чугун – тоже найдем для чего использовать. Думаю, что сделать небольшую печь для его переплавки вполне несложно будет. Тем более я вспомнил, как из песка с известковым молоком огнеупоры делать.

Чугун – это конечно же хорошо. Но еще лучше бы было сталь получить какую-никакую. Поэтому на дворе кузницы началось новое строительство.

Для начала построили небольшую – два с половиной метра высотой – вагранку. Потому что для дальнейшего передела чугун потребен все же в жидком, расплавленном виде. Рядом с печью был построен «малый бессемеровский конвертер» – поворотная печь-колба емкостью где-то на полтонны чугуна. Правда чтобы ее построить, пришлось отлить из того же чугуна шестерни поворотного механизма и опоры станины, а из запасов железа отковать детали несущего корпуса и механизмов. Вдобавок был изготовлен ковш на колесиках  для шлака и – тоже на колесиках, но еще и с подъемным  механизмом – ковш для стали. Чтобы можно было сталь разливать в вертикально стоящие формы. Колесики тоже были чугунные, да и предназначены они были для катания по рельсам, так что пришлось и рельсы чугунные отлить. Хорошо еще, что десяти метров железнодорожного пути мне пока хватило – домну пришлось запускать всего лишь еще один раз.

На строительство всего этого добра ушло еще почти три месяца. Так что первую годовщину моего пребывания тут я отметил первой плавкой стали. Получившиеся триста пятьдесят килограмм стали я, не мудрствуя лукаво, истратил на две небольших пушки, килограмм по сто каждая, на пяток лемехов для оборотных плугов, ну и на всякую мелочевку типа топоров, кос, ножей, серпов и ножниц.

А еще годовщина моего пребывания была отмечена тем, что шахтеры на глубине сорока шести метров наконец наткнулись на пласт бурого угля. Ну как пласт – сантиметров всего десять толщиной. Однако тщательно подрыв пространство вокруг шахты, тонны две уголька нарыли. Бурого, понятно, для металлургии не очень-то и годного. Но годного много для чего иного. По крайней мере дрова народ на отопление жилищ и приготовление пищи тратить будет сильно меньше, то даст мне больше угля древесного. Но это – только начало.

Через неделю, после двух новых плавок, парни, которых за зиму ковать научили вполне прилично, принесли мне на проверку две сотни бердышей.

По последнему морозцу я со стрельцами на шести санях ранним утром отправился в Москву. Санный обоз двигался споро, но без фанатизма, так что в Кремль мы въехали часов около пяти вечера. Меня, в отличие от Шумского в прошлый раз, в царский терем не пустили, но один из стрельцов отправился к царю сообщить о нашем приезде.

Царь моему приезду удивился, но еще больше он удивился двум сотням бердышей, точнее, их качеству. На первой же проверке «мой» бердыш попросту перерубил пополам «старый», кого-то из стрельцов царской охраны. После подобного испытания десятого подряд моего изделия – и практически с тем же результатом – царь наконец выдал мне свой указ о выделении мне всех просимых ранее земель, денежек отсыпал талеров сто (примерно, ни он, ни я их не считали), и отправил обратно с просьбой-приказом изготовить таких же еще восемьсот штук, на всю «московскую» стрелецкую тысячу для начала. По возможности – до конца года, а там уж как получится.

Назначил мне «в кормление» вёску вместе со всем населением, направил еще два десятка стрельцов для охраны нового промышленного центра, да выделил полста своих «заложников» (этим словом назывались людишки, которые себя сами продали «в залог» кому-нибудь богатенькому). Так что в обратный путь мы отправились не только с тремя дюжинами закупленных коняшек, загруженных зерном и всякими семенами для весенних полевых работ, но и в сопровождении пока ещё четырех стрельцов и с десятком мужичков. Все прочие «подарки» должны были прибыть позднее, когда мужички построят какое-никакое жилье для всей этой толпы народу. Толпы – потому что почти все «приданные» люди были семейными, ну а в это время баб и детей за людей пока еще не считали.

Царь хитрый – сообразил, что из-под палки продукцию качественную вряд ли получить удастся. Но и свою выгоду он не забыл – обложил меня «непомерным» оброком. Типа, платой за охрану. Потребовал с меня предоставлять в год пятьсот бердышей или пятьсот мечей такого же качества. Но оно и понятно – мыслил-то он современными категориями. А у меня Сойка весь годовой оброк на механическом молоте за неделю откует. Ну не за неделю, за месяц. Но я, понятное дело, спорить не стал. Только попросил, ссылаясь на ограниченность сырьевой базы, выделить мне и еще одну площадку, мне про нее старый кузнец говорил.

Верст на пятьдесят выше по Упе впадает в нее речка Дубненка, а уже по ней, верстах в пяти выше по течению хорошей руды болотной много. Та, что я рыл на прежнем месте, тоже неплохая, но «рудная полянка» всего площадью гектара в три-четыре, и руды на ней не ахти как много. То есть если всерьез копать, то слой с полметра обеспечит от силы десять тысяч тонн сырья, то есть всего на пару тысяч тонн приличной стали. Маловато! А на Дубненке, кузнец говорил, слой руды метров до трех, и чуть ли не в две квадратных версты.

Я, правда, уже выяснил, что в окрестности вёски где ни копни – на глубине метров пяти – восьми пять-десять-пятнадцать сантиметров ржавчины всегда найдешь. Но не срывать же из-за этого весь лес в округе! Так что после того, как в деревне, получившей официальное название Супрутье (по названию мелкой речки), заложники построили двадцать пять новых изб, я их отправил строить новые дома на Дубненку.

С новыми лошадками и со стальными плугами мужики распахали и засеяли пшеницей гектаров сто. Больше просто не было: всю остальную территорию занимал лес. Поскольку я теперь официально боярином был поставлен «хозяином» вёски, то распоряжения мои крестьяне выполняли уже не особо задумываясь. А я распорядился, кроме прочего всего, всю распаханную землю удобрить чем только можно (накопившейся золой, навозом, которого тоже немало набралось, торфом, нарытым с рудной поляны…), и засеяв, дважды поля проборонить. С лошадями-то это оказалось довольно быстро и просто.

Распахали и огороды, посеяв изрядно репы, морковки и капусты. Так что у меня закралось подозрение, что год будет сытный. Вдобавок на лесопилке мужики распустили на доски с дюжину крупных осин и, закончив посевную, наладили массовый выпуск бочек. С железными обручами! Было в чем грибов насолить – благо леса вокруг дачниками не вытоптаны. Вот только насчет соли туговато, с последнего торга привезли килограмм пять, и это считалось очень много.

Посовещавшись со стрельцами, я, отдав все распоряжения, занялся строительством большой лодки. Действительно большой: длиной в двенадцать метров и шириной в два, она выше ватерлинии была обита дюймовыми дубовыми досками. Сверху лодка была закрыта дубовой же палубой, а на двух мачтах можно было поставить одновременно до четырех косых парусов. Для остойчивости киль был (частично) отлит из чугуна, так что осадка у лодки получилась больше полуметра. Для того, чтобы было удобнее плыть по течению против ветра, для нее были сделаны четыре «водяных паруса» – погружающиеся в воду деревянные щиты. А для защиты лодки от посягательств со стороны нехороших граждан я отлил четыре небольших (по два пуда каждая) пушечки. Два бочонка пороха стрельцы с собой принесли, так что было чем пушки заряжать. Со свинцом конечно проблемы были, но уж железной-то картечи я наготовил достаточно.

Так что в конце мая десять мужиков и четверо стрельцов, оттолкнув лодочку от пристани, отправились в дальний путь. Аж в полторы тысячи верст! Правда и я, и стрельцы считали, что особых проблем не возникнет: с татарами сейчас войны не было, а у татарского купца в Туле мы еще в прошлый раз получили большую бляху «гостя», с которой имели право ходить по Волге аж до Каспия – купец жил где-то в районе Астрахани. Как мне стрельцы объяснили, даже в случае войны «гостя» не тронут, а просто не пустят плыть дальше. Конечно, все довольно относительно, но для этого и пушки запасены.

Я для экспедиции нарисовал (по памяти, как мог конечно) довольно подробную карту. И, после ее отплытия, вернулся к своим повседневным делам. А дел было конечно невпроворот. На глубине шестидесяти двух метров мои шахтеры наконец достали угольный пласт толщиной метра в два и на гора стало поступать тонны две уголька в сутки. Что позволило начать массовый обжиг кирпича. Народ, обозрев поля, быстро сообразил, что в этом году голода уже не будет и радостно стал тратить много времени на улучшение моих жилищный условий. Своих, впрочем, тоже – я не то чтобы не запрещал, в просто приказал им это делать. Так что «все, кто может держать в руках оружие» в форме лопаты, копали глину, лепили кирпичи, и строили фундаменты будущих изб.

Я и тут оказал посильное «положительное воздействие». Глина тут, как я уже говорил, хорошая, известняка тоже немало было. Всякие «хитрые» печи народ уже наловчился строить очень быстро, так что шахтную цементную печь  соорудили быстро и качественно. А шаровую мельницу Сойка отковала и собрала дней за десять, не больше. Конечно, пришлось посадить народ на сортировку клинкера вручную, но в неделю тонны полторы портленд-цемента я получал. А крестьяне, увидев скорость строительства на цементном растворе, решили что и на церковь у них сил хватит. Ну что, я не против, пусть строят конечно, лишь бы не в ущерб плану.

Планы же народ не только выполнял, но и перевыполнял. Я поначалу не понял, как это у них получается, но где-то в середине июля староста поставил меня в известность о том, что на Дубненке и в Супрутье строительством занимаются вовсе даже разные люди. Которые неизвестно откуда пришли и здесь решили навеки поселиться. То есть в принципе было известно откуда они пришли. Шесть семей были татары, которые переселились в Супрутье из-за засеки. На вид-то они были от славян неотличимы, да и веры христианской. «Местные» татары почти все христианами были, так что и не удивительно это. Как мне объяснили, «отсюда и до Елецкого погоста и дальше на восход до Волги все татары – христиане». Еще примерно три дюжины семей прибыли из разных мест севернее, но староста предложил для «простоты» считать их тоже «пришлыми из татарских мест» дабы прежние бояре не возникали не по делу на предмет возврата людишек.

Мне-то что? Пусть будут «беженцами от татар» – лишь бы работали. Они и работали: рабочий поселок с названием «Дубна» был уже почти полностью отстроен и народ приступил там к строительству первой домны. Причем там уже нарыли и приступили к обогащению (перебирая руками и выкидывая всякий «мусор») уже тонн с полсотни руды. Глины и там было много, так что к холодам должны были и пару конвертеров поставить. Что же до кузницы…

Ветряк чем хорош? Бесплатной энергией. Но она, энергия эта, только при ветре есть. А без ветра ее нет. Поэтому в Дубне было решено построить уже водяной двигатель. Для чего речку перегородили плотиной. То есть еще не перегородили, но процесс был близок к завершению. Невысока была запруда, метров семь всего. И, чтобы энергию из нее взять по максимуму, пришлось мне срочно придумывать обыкновенную поворотно-лопастную турбину. Не стальную, конечно же – заржавеет быстро, а дубовую. Ее успели сделать как раз к тому моменту, когда пруд за плотиной почти наполнился, так что к осени «привод» на три сотни лошадиных сил обеспечивал с избытком текущие потребности заводика.

А вот население потребности свои удовлетворяло с некоторыми трудностями. Пшеница-то еще не созрела, да и огороды убирать было рановато. Прошлогодние же запасы почти иссякли. Выручала конечно рыбалка, да и грибы пошли, но особой сытости пока народ не испытывал. Ну да ничего, с голоду тоже не мерли. Раз в неделю в Тулу отплывала лодка с товаром, возвращаясь обратно с несколькими мешками проса или еще каким продуктом.

Крестьяне выкосили все доступные окрестности, сена было просто завались. Жалко будет, если сгниет, так что потихоньку и скотинка приобреталась. Да и собственное поголовье прирастало, в Супрутье уже две дюжины телят бегало и пятнадцать жеребят. Да и в каждом дворе бегало и кукарекало, согласно моему распоряжению, не менее десятка кур. Овец уродилось аж четыре десятка. Со свиньями пока дело было туговато: кабана мы как-то не завели еще.

Двадцатого июля вернулась моя экспедиция. До места они доплыли всего дней за десять, потому как по течению да и ветер был почти все время попутный. Там, с Ахтубы, они еще две недели катались к Баскунчаку и обратно, арендовав на месте в каком-то селе для этих целей несколько подвод. Не за деньги – они за это отдали одну пушку (правда без припасов). А потом больше месяца они пробирались обратно. Уже с Рязани мужики шли по берегу реки пешком: река обмелела. Но зато они приперли целых двенадцать тонн соли!

Насчет пушки они сообразили совершенно правильно: с далекой Ахтубы до Руси она может и не дойдет никогда, а я налью пушек столько потребуется. А соль – вот она.

Так что весь август народ массово солил грибы на зиму. Насолили грибов сорок бочек, каждая пудов на двадцать. Еще столько же засолили рыбы, правда для этого сетями «подмели» всю реку верст на тридцать в обе стороны. Еще с тонну грибов просто насушили. Так что голод нам уж точно не грозил, хотя численность местного населения уже приближалась к тремстам душам. В конце августа собрали пшеницу. Урожай получился по местным меркам вообще невиданный, центнеров по пятнадцать с гектара. А еще огороды тоже радовали, так что зиму переживем неплохо. Если не припрутся татары с набегом.

Татар впрочем мы не особо и ожидали. Пронесся слух, что царь-батюшка собрался Казань воевать, так что татары готовились отражать русской войско и на мелкие разбои отвлекаться вряд ли собирались. Однако набег все же случился. Боярин Шумской пожаловал.

Кто-то видимо сообщил боярину, что оброком я не особо и заморачивался, налегая больше на сельхозорудия и прочую бытовуху. В сентябре вон даже в Москву торговый обоз отправили, в Рязани трижды за лето фурор устраивали, а в Калуге – так вообще четверо купцов нашими товарами торговали, мы даже на логистику не тратились. Да и малую родину не забывали, в Туле у нас была уже постоянная лавка.

Вообще говоря, я подозревал что пятью сотнями топоров не отделаюсь. Но Шумской приехал вовсе не увеличивать оброк. Он сделал заказ ни много ни мало на сотню пушек. Вообще в царской войске пушки были, причем, по словам стрельцов, пушки были более чем достойные. Осадные орудия, числом почти в полсотни, были лучше любых импортных. Я где-то читал, что пушки Ивана Грозного почти сто лет были в строю и ни одна не испортилась.

Насчет своих пушек я так уверен не был. Царские были медными, не ржавели практически. Мои же – стальные. Без постоянного ухода, смазки и чистки проржавеют мгновенно. Но сталь-то куда как прочнее меди! Поэтому были они гораздо легче царских, да и стреляли дальше. Первые четыре на испытаниях выпускали снаряды дальше двух верст! Правда это были именно снаряды, хотя и из тех, что в мое время называли «практическими»: коническая болванка (только чугунная, не  стальная) с медными поясками. Дело в том, что пушки я сделал нарезными, да еще казеннозарядными. Даже не потому, что это «прогрессивнее», а потому что стволы-трубы мне отливать было куда как проще чем цельные пушки. Ну а нарезка ствола получалась в качестве «бесплатного приложения» при его расточке. То есть я это сделал все-таки специально, но с моим станком мне было все равно, делать ствол нарезным или гладким. Так что сделал нарезным.

Медь для опоясков тоже сам добывал: все равно при «обогащении» руды с Дубны халькопирит выбирался чтобы железо не портить, так чего зря добру пропадать? Конечно меди получалось очень немного, но на мои нужны хватало.

После достаточно долгих переговоров Шумской свои аппетиты поумерил, и, забрав все одиннадцать готовых пушек, отвалил. Правда мне пришлось пообещать сделать еще двадцать в следующем году. Что мне, жалко что ли пообещать-то? А может и сделаю, в конце октября я собирался задуть домну в Дубне, там два конвертера на тонну чугуна каждый уже ждали этого чугуна с нетерпением.

С Шумским отправились и все заготовленные снаряды, почти пять сотен. Как он из допрет куда надо для меня оставалось загадкой: каждый снаряд весил по десять килограммов. Впрочем и пушки были не из легких. Не противотанковые, но все же по четверть тонны без лафета, а в сборе так и вовсе по шестьсот килограммов. И восемьдесят пять миллиметров калибром.

С пушками уехали и четверо стрельцов, которых я обучил правильной эксплуатации и стрельбе. Уехали они не навсегда, но все-таки обороноспособность  Супрутья понизилась. А Шумской верно сообразил, что пушечное производство без охраны оставлять нельзя, так что вместо этих четырех в село (церковь как раз была достроена) на постоянной основе было переселено еще два десятка стрельцов, уже из тульского гарнизона. И столько же – в Дубну. Народ оказался работящий и умелый, недостатка что в кирпиче, что в цементе у меня уже не было, так что до снега каждый населенный пункт увеличился на два десятка крепких изб. Со всеми подсобками: супрутская лесопилка исправно поставляла доски, а новая, Дубненская, так вообще пиломатериалами буквально заваливала: она была пристроена к той же водяной турбине, что должна была обеспечивать воздуходувки железоделательного завода, и три сотни «лошадок», пока воздуходувки простаивали, давали по десятку кубометров пиломатериалов в час. Так что стропила, полы, потолки, двери, окна – все было в достатке. Правда вот в окнах пока были пузыри, но это дело тоже поправимо: золы получалось просто огромное количество и я распорядился мыть поташ. Конечно пара килограмм в день – это немного. Но я же не собирался облагодетельствовать всю страну сразу.

Ну, не знаю как насчет «всей страны», но изрядную ее часть «облагодетельствовать» все же пришлось. На Юрьев день в мои владенья явочным порядком прибыло чуть меньше пятисот мужиков. Причем, по их словам, «прочие просто не успели» – далеко ехать. Народец прибыл из сильно разных мест, от Новгорода и Вологды до Брянска и Могилева. Я больше недели только подписывал «переходные» бумаги.

Поскольку царь щедрой рукой «выделил» мне для производственных и прочих нужд земли «на двадцать пять верст вкруг Супрутья и на десять вокруг построенного по свободному выбору града Дубненского», я недрогнувшей рукой начертал на составленной мною карте окрестностей пару мощных «рабочих поселков» на месте будущих Плавска и Щекино, где распорядился ставить «села о пятидесяти избах». Два десятка кузнецов, плотников, шорников я направил в Дубну, три десятка самых «многосемейных» крестьян оставил в Супрутье. Прочих же «расселил» в трех десятках «вёсок», более-менее равномерно разбросанных по «моей» территории.

Конечно «расселил» – сильно сказано. Южнее Упы верст на сто минимум стояли сплошные леса, так что для «расселения» мужикам предстояло еще и лес расчистить. Впрочем, инструмент у меня был, народ же, получив топоры и пилы, довольно быстро отстроил небольшие зимовья, так что кое-как разместились. В Щекино я сразу же повелел и шахты строить, там вообще неглубоко угля было много. Всю зиму крестьяне валили лес, жгли уголь (древесный, для домен), заготавливали материал для домов.

А в начале марта тысяча пятьсот сорок восьмого года в Дубну снова приехал Шумский и привез царский указ, по которому мне присваивалось звание столбового дворянина. Оказалось, что мои пушки в Волге не потопили, как почти все прочие, и они благополучно доползли до Казани. Казань царю взять не удалось, но вот пушечки мои показали себя ну очень с хорошей стороны. Поставив орудия, по примеру прежних, в трех сотнях метров от стен крепости, по деревянным стенам Казанского Кремля они сделали всего по пять-шесть выстрелов. Больше просто пороху не хватило, его-то как раз почти весь и потопили вместе со старыми пушками. Но результат стрельбы царя очень порадовал: снаряд с такой дистанции просто перерубал дубовое бревно стены. Было бы побольше пороху, так просто бы снесли стены к чертовой матери, а так лишь напугали татар до полусмерти и ушли. Но твердо пообещали вернуться.

Почетное звание меня сильно порадовало. Конечно, выдав мне такой серьезный аванс, Иван Васильевич повторил просьбу насчет сотни пушек. На этот раз я их пообещал твердо: за зиму было уже отлито полтораста стволов и каждую неделю заводик в Дубне выдавал одну готовую пушку. Заведовала пушечным хозяйством Сойка – она единственная (кроме меня конечно) умела правильно закаливать стволы после расточки. Кроме того, она еще прекрасно освоила фрезерный станок (да, я его сделал) и умела делать качественные резцы. Так что насчет пушек я особо не волновался, благо сроку мне Иван Васильевич дал на это три года.

Но больше меня звание порадовало по иной причине. Теперь я считался вполне самостоятельным уже государственным деятелем. Что способствовало решению еще одной, очень важной для меня, задачи. И я, не откладывая дела в долгий ящик, отправился ее выполнять. В Москву.

Первого апреля я пришел к царю. Сказать что Иван Васильевич очень удивился – это сильно погрешить против истины. То есть приуменьшить ее до микроскопических размеров. Да, царь мои пушки уже видел, одиннадцать штук. А вот сразу две дюжины казеннозарядных увидеть он не ожидал.  Тем проще мне удалось достичь задуманного.

В мое распоряжение был передан довольно молодой дьяк, лет так двадцати пяти от роду, обладающий одним существенным достоинством: он достаточно свободно говорил на пяти европейских языках. Причем не на каком-то там польском, а на голландском, французском, испанском, немецком и шведском. Меня интересовал главным образом испанский язык.

Обеспечив парня необходимыми документами и изрядной суммой денег (из царской казны, между прочим) я отправил его в солнечную Испанию. Непростое у него получилось путешествие. Две недели он добирался до Новгорода, затем три недели – до Стокгольма. Оттуда еще две недели плыл до Амстердама. В конце мая он добрался до Виго. В порту Виго он проболтался еще три недели, потом помчался обратно. Обратный путь правда получился несколько быстрее – до Тулы он доехал всего за семь недель. И пятого августа он, довольный донельзя, вошел в мой терем в Дубне. С большой кожаной сумкой.

В сумке у него было то, на что я потратил почти пятьсот рублей. Невероятная сумма по тем временам: пуд пшеницы стоил две копейки. Сахиб Гирей со всей Руси требовал  две тысячи рублей, да и то царь не соглашался, не было у него столько. Но потратил я эти деньги не зря: из сумки дьяк достал кулек с двумя стаканами семечек и два десятка картофелин.

Война – войной, а торговля – торговлей. Османские купцы привезли для меня в Брянск ни много ни мало, а двести тонн «черного камня». Образец я еще в прошлом году выпросил у одного ордынца, который часто к османам торговать ездил. Купцы были довольны невероятно – за какие-то камни они получили пятьсот серебряных талеров. Я тоже потихоньку радовался – хромовой руды в окрестностях Тулы я пока не нашел. Вот только доставка этого добра из Брянска в Тулу была непростой.

Сначала на больших лодках камни перевезли по Болве на полста верст вверх по течению. Оттуда до Жиздры посуху двадцать верст. От Жиздры по реке Жиздра – до Оки, потом – снова вверх по течению – до Упы, потом – еще полтораста верст до Дубны… Первые десять тонн пришли в июле, а закончилась перевозка лишь в конце сентября. Но сентябрь меня не только этим порадовал: ордынец, тот самый, приволок мне с далекого Кавказа, из точно указанного места, двадцать тонн другого камня. Ему этот камень копали, дробили и выбирали ручками местные кавказские крестьяне, за что получили, если ордынец не соврал, двадцать рублей. Думаю, что не соврал – в следующем году сказал что вдвое больше привезет. Я же честно ему заплатил за доставку тоже, как и османцам, пятьсот талеров. За двадцать тонн почти чистого молибденита – не жалко.

С саксонских оловянных рудников через Гамбург-Новгород  начал мне поступать где-то по паре тонн в месяц и вольфрамит: германцы его из руды тщательно руками выбирали, так как он сильно мешал выплавке олова. С учетом перевозки он обходился мне всего дешевле, около пятидесяти талеров за тонну. Зато у меня наконец появилась быстрорежущая сталь. И нормальный инструмент для металлообработки. Еще из Саксонии поступала никелевая руда, тонн по пять в месяц. Ее коварные немцы продавали с радостью, потому как искренне считали ее «фальшивой» медной рудой. Поскольку ее, в отличие от того же вольфрамита, они просто копали, причем на «моем собственном» руднике, платил я за нее вместе с доставкой всего по десять талеров за тонну. Рудником заведовал специально посланный царем Иваном дьяк, и по его обещаниям уже в следующем году я смело могу рассчитывать на сотню тонн в месяц в течение всего периода навигации. Поскольку все же основным транспортом был морской и речной. Но мне пока и этого хватит.

В Брянске у меня было учреждено уже свое специальное представительство. Царь выделил «для работных нужд» мне целую сотню стрельцов «на мое кормление», из который четверть сразу же в Брянск и отправилась. Там, набрав сотню людишек и собрав из привезенных из Супрутья деталей десяток лодок-«канонерок», они, кроме приема османских купцов, занялись и отправкой «добычных экспедиций» в низовья Дона. Куда плыть и что копать – это я начальникам экспедиций растолковал очень подробно, поэтому у них всё получилось. Хромовая руда мне так быстро и Дубну и доставлена была, что маршрут уже был отработан доставкой руды марганцевой.

Так что осенью сорок девятого года царю была представлена первая пушка совершенно новой конструкции – казеннозарядная пушка с раздельным заряжением и капсюльным воспламенением. Гильзы я делал из латуни, а снаряжались они уже не дымным порохом, а кордитом! А чего бы кордит не сделать, если азотной кислоты появилось в достатке?

И не только азотной кислоты – в Щекино бурый уголь активно перегонялся на всякое. Светильный газ, в котором было много водорода, стал основным сырьем для производства аммиака, ну а дальше процесс был довольно несложным. Попутно получалось довольно много фенола, а так как дерево на уголь я теперь большей частью пережигал не в земляных ямах, а в специальных печах, то и древесного спирта, то есть формальдегида, у меня достаточно появилось.

В сентябре сорок девятого неожиданно удачно исполнились еще два моих проекта. На выклянченной у Ивана Васильевича кусочке земли в районе города Воскресенск (которого еще, понятное дело, не было) я завершил строительство рабочего поселка, названного, не мудрствуя лукаво, Воскресенском. Фосфориты оттуда обещали плодородие полей колхозных поднять на невиданную высоту, а кушать я всегда был горазд. Карьер заработал, но и это, по большому счету, фигней оказалось. Из местных земляных микробов выделенный мне в помощники молодой, но весьма толковый дворянин Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский, развлекающийся с помощью сделанного мною микроскопа с микробами всякими, да и вообще не вылезающий из химлаборатории, выделил и даже освоил производство в лабораторных масштабах стрептомицина. Я вообще-то пенициллин имел в виду, но сперва вот так получилось. Тоже не плохо. Лабораторный масштаб давал таблетку в сутки, но я тут же велел целую фабрику строить – нечего народу забесплатно от инфекций вымирать!

Кстати, и аспирин я уже делать научился. Поскольку дерево на уголь всякое брали, попадалось среди дров и много ивы. Кору я велел собирать, салициловую кислоту из нее экстрагировать, а уж потом все просто. Когда же, с появлением нержавейки, я построил установку для карбоксилирования фенола, тут уж аспирина стало просто завались.

Объявив, что день «перехода» празднуется как день моего рождения (никто ведь и на самом деле не знал, когда я родился, поэтому и этот день для дня рождения не хуже других), тринадцатилетие свое я праздновал в обществе девятнадцатилетнего царя. Сам приехал ко мне в Супрутье. А чего бы и не приехать? Полсотни моих пушек как-то очень быстро и эффективно снесли во время зимней кампании дровяные стены Казани и город сдался на пять лет раньше прежнего срока, причем практически без потерь с обеих сторон. Парочка новых снарядов, снаряженных пироксилином (до тротила мое производство пока не дошло) повергла татар в уныние. Когда же они выяснили, что новые власти новых притеснений не готовят, а даже старые несколько уменьшают, то татары даже подумали что зря они раньше не сдались. Ну ладно там красивые латы из нержавеющей стали или рессорные экипажи-тачанки, это удобно, престижно, но, по большому счету, обыденно. А вот ручка-самописка из «синего камня» (чем было, тем карболит и покрасил), вручаемая царем каждому из вновь присягнувших ему татарских князей  – это уже не мелочь, а символ. Даже не так, СИМВОЛ!

Поэтому когда Иван объявил, что любой военачальник вплоть до сотника, отличившийся при взятии Астрахани, получит такую ручку (только всего лишь черную), казанское войско единодушно решило эту Астрахань взять, причем с отличием. Но никто черных ручек так и не получил, за исключением двух астраханских воевод. Они быстро смекнули, что с объединенным русско-татарским войском им не совладать, а ручка в кармане всяко лучше головы в отдельном мешке. Впрочем, и им черных ручек не досталось, царь «за доблесть и ум» повелел и их синими наградить.