Текст книги "Coward (СИ)"

Автор книги: Mariette Prince

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– Так и думала, что ты это скажешь, – бросила она через плечо. – Ладно, никаких волчьих ягод. Обсудим в другой раз.

Гермиона успела лишь открыть рот, когда Тонкс быстро проскользнула мимо неё, одарив насмешливым взглядом, и скрылась за дверью. Хлопок аппарации подтвердил её скорый уход. Он же буквально щёлкнул Гермиону по лбу. Глазами, полными удивления, она обернулась к Биллу.

– Она знает? – спросила Гермиона громче, чем следовало.

– Что знает? – Билл в ответ нахмурил брови.

– Она что-то знает про Ремуса?

– О чём ты?

В два больших шага, невозможных для неё в привычном состоянии, Гермиона оказалась прямиком перед старшим братом Уизли. Несмотря на то, что она стояла на ступени ниже и значительно уступала ему в росте, она набросилась на него с вопросами, чуть ли не взяв за грудки.

– Скажи мне, Билл, не умалчивай! – Гермиона урывками изучала его веснушчатое лицо. – Если вы что-то знаете о Ремусе, я прошу тебя, не скрывайте от меня. Мне нужно знать! Просто не обходимо! Где он сейчас? Или где был всё это время? Как узнал про нас в Малфой-мэноре? Ведь вы поддерживали связь, он наверняка что-то…

– Успокойся!

Билл схватил её за плечи в попытке не то успокоить, не то удержать. Сам он перепугался за её истерическое состояние, ещё и на лестнице, где всего одно неловкое движение могло закончиться трагедией. А Гермиона явно себя не контролировала. Тревога плотным туманом застелила её мысли, заставив забыть об привычной осторожности.

– Скажи мне, – повторяла она, как заколдованная.

– Мы ничего не знаем о нём, Гермиона, – уверял её Билл. – Он давно не появлялся здесь. Честное слово. Я сам был удивлён, узнав, что он вас нашёл. Тонкс о нём вообще сто лет ничего не слышала, да и вряд ли теперь захочет.

Последнее явно вырвалось у него случайно и против воли – Билл тут же прикусил язык.

– Я не должен был говорить, – он посмотрел Гермионе за спину. – Но теперь придётся сказать, верно?

Вот и случайная тайна. Она витала в воздухе с момента появления Тонкс, следовала за ней, но не успела исчезнуть незамеченной. Гермиона обернулась и увидела, на кого посмотрел Билл. У двери стояла Флёр. Она недовольно поджимала губы, посылая мужу через всю комнату молчаливый укор. Что-то в ней напомнило недовольство миссис Уизли.

– Гермиона, не поможешь мне с посудой? – наконец произнесла она и, не дожидаясь ответа, отправилась на кухню.

Билл тяжело вздохнул. Приняв всю тяжесть своей оплошности, он не предпринял попытки что-то исправить и только развернулся, чтобы подняться наверх.

Гермиона последовала за Флёр. Ей не понравился треск внезапно вскрывшегося секрета: становиться участницей чужих недомолвок – малоприятная и далеко не почётная роль. Как бы всё не разрешилось, остаёшься крайним. Помнящим то, что тебе не следовало знать. Ощущение похоже на кофейную гущу, случайно выпитую вместе с остатками кофе. Против дурных послевкусий Гермиона имела особое предубеждение.

На кухне Флёр тут же принялась расставлять по местам вымытую посуду. Она делала это чётко и громко: ни у кого в доме не оставалось сомнений в том, что хозяйка в раздражении. Гермионе было неловко даже открыть рот, чтобы уточнить, на какую полку отправить кофейник. Напряжённое молчание обезоружило её. И как теперь начать разговор? К счастью, инициатива ей так и не потребовалась.

– Билл не должен был проболтаться, – недовольно заговорила Флёр, натирая полотенцем чашки до блеска. – Тонкс попросила никому не сообщать – не самое удачное время для таких новостей. А впрочем, все бы и так узнали.

Расплывчатость фраз она явно позаимствовала у мужа. Для военного времени этот навык был полезен – чем меньше конкретики, тем меньше информации утечёт не в те уши. Однако теперь, раз уж она решила открыть Гермионе правду, витиеватость звучала скорее как проверка на доверие, что в некоторой степени было оскорбительно.

– Зачем же ты тогда собираешься мне рассказать?

Флёр, не оглянувшись, ухмыльнулась.

– Потому что ты не успокоишься, пока не узнаешь, – ответила она. – Билла чуть не спустила с лестницы, а он, бедняга, так и не понял, за что.

Замечание о Билле чуть укололо её совесть. Возможно, она слишком резко набросилась на него с расспросами. Гермиона пристыжено потёрла ладонью шею.

– Я только хотела…

– Узнать про Люпина, да, – перехватила её Флёр. – Я поняла. Услышала про волчью ягоду и тут же решила, что это связано с ним. Но это не совсем так. Всё сложнее. И лишь отчасти касается самого Люпина.

Кремовая скатерть вспорхнула с её рук на стол. От неё пахло травами – мелиссой, тимьяном и ещё чем-то свежим. Аромат заструился по всей комнате. Лишь на долю секунды Гермиона отвлеклась на него, но тут же зацепилась за внезапно выросшую в голове догадку.

– Что-то с ребёнком? – испуганно спросила она.

– Почти, – Флёр ещё раз разгладила складки скатерти, затем выпрямилась и, оценивающе взглянув на стол, добавила. – Нет больше никакого ребёнка. Тонкс потеряла его.

Кровь прилила к лицу Гермионы. Она не ослышалась? Невероятно, невозможно, немыслимо. Тонкс в её представлении уже неразрывно была связана с ребёнком, который, даже ещё не родившись, существовал как некий неотъемлемый элемент. Как же теперь…? Гермиона испытала короткое облегчение от того, что не заговорила с ней о беременности. Значит, ей не показалось.

– Что? Как это произошло?

– Пару месяцев назад. Ты слышала, егеря жестоко расправились с Тедом Тонксом? Она и так была на взводе всё время, вела себя безрассудно, совсем не берегла ни себя, ни ребёнка. Тётушка Мюриель сказала, что смерть отца стала просто последней каплей…

– Мюриель?

– Да, Тонкс в последнее время живёт у неё. В их доме больше небезопасно. За Андромедой следят. У Мюриель достаточно места.

Пусть это и были события одной цепи, они никак не могли уложиться у Гермионы в голове. Сколько же они пропустили, пока скитались по лесам? Страшно представить, вокруг них проходила целая жизнь. С одной Тонкс столько всего случилось! И если новость об утраченном ребёнке была горькой, то её переезд к тётке миссис Уизли – просто изумляющим. Мюриель Пруэтт произвела на Гермиону большое впечатление на свадьбе: по своим саркастическим пассажам она не уступала Снейпу, даже превосходила его. Несмотря на почётный возраст, эта женщина обошла почти всех гостей и с каждым поделилась своими наблюдениями о том, что шампанское кисловато, а свадебные украшения отдают деревенщиной. Она ко всем относилась предвзято – даже красавицу Флёр не миновала её критика. Так как же могло случиться, что недовольная абсолютно всем старая леди приютила у себя образчик хаоса в лице Тонкс?

– Удивительно, – Гермиона покачала головой и постаралась выражаться как можно тактичнее. – Она мне казалась довольно скупой на чувства.

– Даже скалы дают трещину, – отозвалась Флёр с довольной улыбкой. – У них с Тонкс нашлось кое-что общее: грустная история с плохим концом.

Ей наверняка было обидно. Флёр очень старалась войти в семью Уизли и всем понравиться, даже порой с излишним усердием. Но покорить своенравную Мюриель ей не удалось: одна только история с одолженной диадемой вышла совершенно неприличной. Флёр и не думала её присваивать! Как унизительны были одни только подозрения! Мерлин знает, как историю удалось замять, но неприятный осадок от неё навсегда останется по обе стороны.

Прокрутив в голове ещё раз всё, что рассказала Флёр, Гермиона наткнулась на одну не до конца вписывающуюся деталь.

– А причём тут волчья ягода? – она задумчиво прикусила щёку.

– Это часть грустной истории, – Флёр подошла к буфету и достала оттуда пожелтевший от времени колдоснимок. – Дочь Мюриель отравилась ими, когда потеряла ребёнка от пропавшего возлюбленного. Подробностей не знаю, кроме того, что она совсем не походила на свою мать.

Осторожно Гермиона приблизилась и заглянула ей через плечо. Со снимка на неё смотрела молодая женщина с короткими каштановыми волосами. Её широкий рот изгибался в улыбке, а затем она озорно подмигивала в кадр. На тётушку Мюриель она и вправду была почти не похожа. Разве что глаза: взгляд хоть и шутливый, но не лишённый скепсиса. Гермиона повнимательнее пригляделась. Женщина казалась ей очень знакомой. И вдруг её озарило: что-то в рваности её движений напоминало Тонкс. Внешнего сходства почти не было, но если не присматриваться, а наблюдать вполглаза за общей картиной, то сравнение просилось само собой.

За окном зашумел ветер. Солнечный свет, рисовавший узоры тенями по стенам кухни, медленно иссяк под тяжестью туч. Запахло приближающимся издалека дождём. Хорошая погода теперь была такой же редкостью, как и хорошие новости.

Флёр подошла к окну, чтобы его закрыть.

– Билл сказал, Тонкс вряд ли захочет теперь увидеть Ремуса, – виновато заговорила Гермиона, будто ответственность за происходящее лежала только на её плечах.

Ей бы хотелось всё исправить. И в то же время не всё. Она бы с радостью вернулась в прошлое, чтобы попытаться как-то образумить Тонкс и заставить её, может быть даже силой, взять себя в руки ради сохранения жизни ребёнка. Она бы многое отдала, чтобы они примирились с Ремусом. Но в таком случае как же быть ей самой? Ведь правда была в том, что семена розы проросли в ней задолго до первого цветка.

Испугавшись собственных мыслей, Гермиона взглянула на Флёр, а та уже давно наблюдала за ней, чуть склонив голову в сторону.

– После таких событий разбитые чаши не склеиваются, – сказала она так, снисходительно развеивая не озвученные тревоги, и подняла руку. – Нет, не делай этого. Я знаю, что ты хочешь сказать. Не стоит. Не будь ему адвокатом. Оправдания здесь никому не нужны. Он сделал свой выбор. А ты сделала свой.

Былая враждебность в её словах, проскальзывающая, когда они говорили о Люпине, почти сошла на нет. Может, потому что она говорила в большей степени не о нём? Гермиона широко распахнула глаза, в которых читалось лишь одно: «ты обо всём знаешь?». И Флёр не стала пытать её долгим молчанием в ответ.

– Догадалась, – кивнула она.

Мелкий дождь настойчиво стучал по стёклам в такт участившемуся сердцебиению Гермионы. Чего можно было ждать от Флёр? Она – первая, кто узнал о Ремусе, первая из посторонних. Разумеется, она не совершенно чужой человек, но и не из близкого круга. От неё не стоило ждать пощады лишь потому, что их связывают какие-либо узы. Флёр будет с ней честна.

– Ты меня осуждаешь? – спросила Гермиона.

С шумным придыханием Флёр отвернулась на неё и произнесла:

– Le coeur a toujours ses raisons*.

Комментарий к 7. Другая

Le coeur a toujours ses raisons* (фр.) – У сердца свои законы.

И ещё парочка заметок:

Да, я знаю, что Гермиона в этой главе, как кричащий Дамблдор в фильме “ГАРРИТЫБРОСИЛСВОЁИМЯВКУБОК????”, но она же у нас эмоциональная девочка и немножко с путешествующей кукушечкой))

Ожидаемое для меня расширение до Макси тоже прилагается. Следующая глава НЕ будет последней, как я планировала раньше (я говорила об этом?). Если кого-то из вас это обрадует, я решила отказаться от открытого финала, который был в первоначальной задумке. В мире так мало любви, стоит дать ей шанс хотя бы в этой истории. Без спойлеров!

========== 8. Выбора нет ==========

He was my North, my South, my East and West,

My working week and my Sunday rest,

My noon, my midnight, my talk, my song;

I thought that love would last for ever: I was wrong.

Wynston Hugh Auden

Приближался шторм. Море пенилось и вздувалось грозными валунами, тёмно-синими, почти чёрными, раскрывавшими свою грозную пасть, готовую поглотить всё живое и навеки схоронить в неназванной бездне. Природа – тоже хищница. Сколько бы человек ни укрощал её, она всегда найдёт способ показать ему его место. Стихия неумолима. Под раскатами грома, в блеске молнии, в солёных порывах неукротимого ветра замирала смертельная красота. Безумец очаровывался ею, а мудрец – учился у неё. Ведь буря, как никто другой, способна обнажить истину.

Утёс, с которого Гермиона наблюдала за морем, впивался в него, как нос корабля, смело разрезающего под собой волны. Она приходила сюда каждый день: в окрестностях не было места спокойней и уединённей. Находиться в коттедже стало для неё едва выносимым испытанием: одномоментно на неё навалились молчаливые вопросы, осторожное сочувствие и избыточная забота. Особой неловкостью отличались короткие встречи с Биллом. Несмотря на то, что Гермиона уже тысячу раз извинилась, он по-прежнему смотрел на неё с тревожной деликатностью и всякий раз в разговоре тщательно подбирал слова. Через пару дней стало понятно, что Флёр ничего ему не рассказала, а сам он был слишком осторожен в предположениях, особенно в тех, что высказывал вслух. Рон же напротив, в своей неуклюжей манере изображал бдительного стража, чрезмерно ограждая её от лишних волнений. Иногда это было уместно, но по большей части Гермиона не любила чувствовать себя дамой в беде и забота друга вызывала у неё раздражение. Она проклинала себя за несдержанность. Что с ней сделала эта война?! Привыкшая держать всё под контролем, всегда точно берущая чистую ноту своего настроения, она с ужасом наблюдала фатальное крушение самообладания. Взбунтовавшиеся чувства напрочь заглушали разум. А ведь она всегда знала, что они будут мешать, что нужно изо всех сил держаться холодной головы! В этом была своя ирония: из всего Золотого трио именно её поразила эта болезнь. И эта глупая сцена на лестнице… Подобно шторму тревога вырвалась из прекрасной невозмутимой амфоры, раскрытой одной лишь тенью имени.

За спиной послышался тихий хруст приближающихся по щебню шагов. Манера безошибочно выдавала Гарри – только он двигался виноватым перешагиванием с быстрыми задержками. Гермиона не обернулась.

– Я скоро приду, – сказала она, щурясь от ветра.

– Хорошо. Но я, честно говоря, не за этим.

Гарри опустился рядом с ней на лысеющий дёрн. Его лицо посерело и вытянулось, придавая ему сходство с Сириусом, на которого вообще-то он не был сильно похож. Помолчав с минуту, он принялся вытирать об рубашку запотевшие очки.

– Я не знаю, как спросить тебя об этом, – заговорил он в несвойственной ему манере, уподобляясь не то Дамблдору, не то мистеру Уизли.

– Не знаешь, так не спрашивай, – пожала плечами Гермиона.

Ей не нравилось, когда Гарри примерял менторский образ. После всего, что они прошли вместе, она считала неуместными пафосные монологи о долге. Между друзьями всё должно быть просто. Так к чему всё усложнять?

Уязвлённый её резкостью, Гарри гордо уставился вдаль.

– Мне надо знать, – твёрдо заявил он. – В том, что мы запланировали, мне нужно точно знать, не будет ли эта роль для тебя слишком обременительной…

– Да что с тобой, Гарри? – воскликнула Гермиона. – Ты сам-то себя слышишь?

Она строго смотрела на него, хмуря брови. Под этим взглядом Гарри слегка размяк.

– Ты понимаешь, ведь всё очень серьёзно! – он стиснул зубы. – Я не хочу напрасно рисковать никем из вас, а в том, что мы задумали, ты самая уязвимая цель.

– Разве у нас есть выбор?

– Нет, но если что-то пойдёт не так, ты первая попадёшь под удар. Снова. И нас уже никто не подстрахует.

Попавший ему под руку камешек, рассек воздух и сорвался вниз, не достав до едва различимой линии горизонта. Конечно, им всем было страшно: не каждый день решаешь проникнуть в Гринготтс да ещё и в сейф Беллатисы Лестрендж. Однако там была чаша Хаффлпаф – ещё один шаг на пути к ослаблению Волдеморта.

Приняв решение, они стали собирать необходимые составляющие. Крюкохват согласился открыть хранилище, хотя цена его помощи была слишком высока. Гермиона поддержала Рона: они не должны отдавать ему меч Гриффиндора, стоило ещё поторговаться. К сожалению, Гарри не стал их слушать. Впоследствии это дало полное моральное право Гермионе так же единолично принять решение, о котором теперь все так пеклись.

– Ты не можешь переодеваться в Беллатрису! Только не после того, что она с тобой сделала!

– Именно поэтому ей не должен быть никто, кроме меня.

Здесь тоже у них не было альтернативы.

Гарри шмыгнул носом и, не глядя в глаза, повернулся к Гермионе.

– Я обещал ему, – тихо произнёс он. – Обещал Ремусу, что позабочусь о тебе. Я не могу его подвести.

Порыв ветра подхватил её изумление. Она вся напряглась, вытянулась упругой струной, поймавшей знакомое эхо. Гарри вдруг предстал перед ней тем, кем был на самом деле – уставшим подростком, на которого весь мир взвалил слишком много ответственности. А ведь он всего лишь мальчик!

– Гарри, – потянула она с ласковым раскаянием. – Я знаю, как серьёзно ты к этому относишься. И очень ценю твою заботу. Ты делаешь даже больше, чем достаточно. Поверь мне, Ремусу не в чем будет тебя упрекнуть. Тем более, я сама так решила.

– Это ничего не меняет, – возразил было Гарри, но Гермиона остановила его, положив руку на плечо.

– Это всё меняет.

Их взгляды встретились, остро нуждаясь в поддержке. Гарри накрыл её руку своей и легонько сжал.

– У нас всё получится, – заверила Гермиона. – Ты не подведёшь Ремуса, а я – тебя.

Они просидели на берегу ещё с полчаса и вернулись уже по темноте. За ужином Гермиона сделалась оживлённой, какой не была уже давно: охотно помогала Флёр с сервировкой, хвалила запах приправы в салате, любезничала с Оливандером. Со свойственной ей старательностью она игнорировала удивлённые взгляды друзей, делая вид, что у неё всё по-прежнему и не было никакого повода для перемен. Ничто не должно омрачить этот вечер, думала она с воодушевлением. Внутреннее убеждение в том, что они ужинают в «Ракушке» последний раз, не покидало её с момента, когда с наступлением сумерек на кухне загорелась первая лампа.

Разговор сам собой привёл к запланированной на следующий день вылазке. Рон кисло поморщился, когда Флёр объявила, что оборотное зелье готово.

– Как вспомню премерзкий вкус Крэбба, – он поскрёб зубами кончик высунутого языка.

– Беллатриса вкусней не будет, – отозвалась Гермиона с иронической усмешкой.

– Ещё не поздно передумать, – заметил Билл.

Но ответ снова был отрицательным. Гермиона переглянулась с Гарри, затем с Роном и по их молчаливой солидарности все за столом поняли, что дальнейшее обсуждение не имеет смысла. Эти вежливые отказы порождали жидкий остаток разочарования, особенно ощутимый в минуты исчерпания темы. Знакомое ощущение укололо Гермиону: то же самое было осенью на кухне Гриммо, 12, когда они отвергли предложение помощи от Ремуса, о чём впоследствии пожалели. С Биллом и Флёр они тоже осторожничали, мотивируя нежеланием привлекать лишнее внимание. Будет досадно снова наступить на те же грабли. А всё-таки тогда всё виделось как-то иначе…

Вернувшись в свою комнату, Гермиона рухнула лицом в подушку. Голова шла кругом, а в ней мысли снова циркулировали вокруг извечно зудящей раны. Ремус. Ремус. Ремус. О чём бы она ни подумала, кривая дорожка размышлений непременно выводила к нему. Какая-то нездоровая одержимость! Призрак Люпина мерещился ей в чаинках на фарфоровом дне, в отблеске зеркала, утреннем пении птиц и шелесте пахучего вереска. С ним она просыпалась и засыпала, к нему возвращалась обратным отсчётом от любой мимолётной идеи. Снова и снова. Это сводило с ума. Безнадежный тупик информации взвинчивал и без того раздёрганную психику. Сколько ей ещё мучиться прежде, чем она узнает, что с ним случилось?

Всё это было очень некстати. Утром ей предстояло выпить оборотное зелье и приложить все усилия для того, чтобы максимально достоверно изобразить Беллатрису, желающую осмотреть своё хранилище в Гринготтс. Для этого необходимо было сосредоточиться на деле, а не на бесплотных тревогах. Гермиона злилась, кусала губы, металась из стороны в сторону по кровати, пытаясь заслонить образом Лестрендж негасимые воспоминания о Люпине. Парадокс был в том, что они цеплялись друг за друга: где была Беллатриса, там неподалёку оказывался и Ремус. Битва в Отделе Тайн, сожжённая в рождественский вечер Нора, пытка в Малфой-мэноре. Вслед за чёрным дымом сумасщедшей ведьмы непременно появлялся спасительный блеск его защиты. Ведь это Люпин отбил её тогда из рук Долохова, Люпин бросился вслед за Джинни спасать Гарри, строго приказав Гермионе оставаться около дома, Люпин пришёл на помощь, когда из неё, казалось, вытекла уже последняя капля крови. И как же вытравить его из своей памяти, если упоминание о нём есть на каждой странице? Она сомневалась даже в силе заклятья забвения.

Только под утро ей удалось заснуть. Перед тем, как окончательно рухнуть в сон, Гермиона пообещала себе, что проснётся совсем в другом настроении, собранная и сдержанная, готова безукоризненно сыграть свою роль. На удивление так оно и случилось.

Взглянув на своё отражение в зеркале, Гермиона попыталась придать своему лицу самое надменное выражение. Его ей необходимо было сохранять в банке, что бы ни происходило вокруг. Беллатриса не скрывает своего презрения ко всем, кого считает ниже её по статусу (а это, считай, всё живое, кроме ближнего круга Пожирателей смерти). Что ещё следовало запомнить? Манеры, походка, интонации. Речь Беллатрисы была непредсказуемой, с истеричными резонансами посреди фразы. Низкий голос иногда брал излишне высокую ноту, после чего мог резко затихнуть, а потом снова набрать силу. Подражать ей было непросто. Гермиона набрала воздуха в лёгкие.

– Я хочу посетить моё хранилище!

Ей удалось взять нужный ритм и даже похожим образом закончить фразу. Верхняя губа дрогнула, застыв под носом так, что стали видны белые зубы. Когда-то Гермиону раздражало, как они выдаются вперёд. Драко Мафлой, сам того не зная, очень помог ей, пустив в неё Дантисимус, последствия которого устранила мадам Помфри, при этом скорректировав природный недостаток. После этого у Гермионы были идеально ровные красивые зубы. Это отметил даже её отец. Но обратив на них внимание сейчас, она с ужасом вспомнила жуткую челюсть Беллатрисы с гниющими резцами и тёмно-жёлтым налётом. От отвращения она поспешила сплюнуть мятную пасту в раковину. После обратной трансформации ей понадобится литр ополаскивателя для рта.

Выйдя из ванны, Гермиона собиралась направиться вниз позавтракать. Она уже ступила на лестницу, когда из-за приоткрытой двери в хозяйскую спальню послышался возмущённый шёпот.

– Нужно ей сказать!

– Я уже запутался, Флёр! То избегать лишний раз упоминания, стараться держаться хороших тем в разговоре. А теперь ты хочешь, чтобы сегодня накануне их отправления в Гринготтс, я сказал ей…

Гермиона вздрогнула, моментально осознав свою причастность к этому спору. То, что не предназначалось для её ушей, было чем-то важным, поэтому она не стала дожидаться, пока Билл и Флёр примут решение за неё. Можно было остаться около двери и послушать, но… Гермионе надоели детские игры в деликатность. Они не имели никакого смысла при таком катастрофическом дефиците времени на раскачку.

Лишь формально постучав по дверному косяку, она отворила дверь. Билл и Флёр уставились на неё, будто их застали на месте преступления.

– Я случайно услышала, – призналась Гермиона без толики смущения. – Полагаю, речь была обо мне.

Билл тяжело вздохнул, принимая груз ответственности на свои плечи, и повернулся к жене.

– Позови Рона и Гарри, – сказал он, затем обратился к Гермионе. – Зайди, пожалуйста. Появились кое-какие новости.

Предчувствие, дурное, разумеется, какое бывало всё чаще последние месяцы, завладело её сердцем. И всё же, Гермиона пыталась сохранить внешнее спокойствие, дав выйти Флёр первой и только потом ступив в комнату. Приглашающим жестом Билл указал на постель – единственную мебель, на которую можно было присесть. Этот жест лишь укрепил подозрение в том, что новость не будет простой, чтобы услышать её стоя.

Билл смущённо запустил ладонь в свои длинные огненные волосы, приглаживая их от лба до затылка.

– Прости, что мы не… – обрывчато заговорил он. – Я хотел сказать. Не знал как. Тем более тебе сейчас нужно сфокусироваться на другом. Накануне такой важной вылазки… Словом, мы не хотели тебя тревожить. Хотя ты должна знать.

Неопределённо разведя руками, Билл выпустил воздух через зубы.

– Стало что-то известно о Ремусе? – предположила Гермиона.

Её голос почти не дрожал.

– Да, – кивнул Билл. – Самое важное: он жив.

Гермиона уронила лицо в ладони. Окаменевшая от волнения грудь заходила глубокими вдохами. Мерлин, как давно она ждала этого!

– Это не всё, – Билл подошёл ближе, но не решился сесть рядом. – Он остался жив, но не успел сбежать.

По ногам потянуло холодом. Дверь в комнату распахнулась и один за другим показались Гарри, Рон и Флёр. Все они были взволнованы, но держались на расстоянии от Гермионы, которая встретила их полупустым взглядом.

– Он у Малфоев? – спросила она.

– Нет, уже нет.

Билл опустился на колени перед кроватью, так, чтобы смотреть Гермионе в глаза. Его большая ладонь коснулась её плеча.

– Он жив – вот что имеет значение, – настойчиво повторил он. – Мы думаем над тем, как можно ему помочь, как спасти его. Егеря не так умны, как пожиратели.

– Ремус у егерей?!

– Да. Его поймал Сивый.

От одного звука этого имени Гермиона вскочила на ноги. Нет, это какая-то жестокая карикатура! Как такое могло случиться? Сивый – тот монстр, с младенчества сломавший Люпину жизнь, перечеркнувший его полноправное будущее в магической мире, оставившие шрамы на его лице и психике. Почему, почему именно к нему в лапы угораздило попасть Ремуса?!

– Только не это! – отрицательно заявила Гермиона, беспокойно оглядываясь по сторонам. – Он не оставит его живым! Он убьёт его!

– Это вряд ли, – покачал головой Билл. – В быстрой смерти мало страданий. Такие как Сивый, этим не довольствуются.

– Билл! – осекла была его Флёр.

– Что? Мы должны трезво оценивать ситуацию. Ремус сильный волшебник, он выдержит.

Вперёд выступил Рон. Он одарил брата вызывающим взглядом и скрестил руки на груди.

– Есть ещё какие-то сведения? – деловито спросил он. – Если известно, где они его держат, мы можем попробовать проникнуть туда под мантией-невидимкой.

Но его воинственный настой тут же был затушен усмешкой старшего брата.

– Кто бы вас туда пустил, – отозвался Билл. – В том и загвоздка, Рон, что егеря постоянно перемещаются. Освальд – связной ордена, и сбежать-то смог лишь во время перемещения.

– Как ему это удалось? – вступил в разговор Гарри. – Получилось у него, может получиться и у Ремуса.

– Всё не так просто.

Билл принялся пересказывать то, что ему поведал тот самый Освальд – неприметный старичок-сквиб, работавший библиотекарем в Дерби. С начала войны он обеспечивал связь между скрывающимися членами Ордена Феникса, а когда те окончательно ушли в подполье, занялся распространением агитирующий листовок среди маглов, предупреждая их о приближающейся опасности. Егеря схватили его ещё в феврале и продержали в плену долгих три месяца. Он страшно расстроился, когда узнал в новом пленнике Люпина. По его словам, к оборотням у егерей было особое отношение: в них пытались не просто растоптать достоинство, но и выработать звериные инстинкты. Возвращаясь с допросов, Люпин долго молчал и только сплёвывал в угол кровь – не свою, как однажды заметил Освальд. А ещё он слышал, как Сивый провоцировал его перед тем, как закрыть в клетке накануне полнолуния.

– Он говорил ему: «только трус боится того, кто он есть на самом деле. Ты отвергаешь свою сущность, Люпин, но правда в том, что ты оборотень в гораздо большей мере, чем думаешь».

Тошнота подступила к самому горлу и Гермионе едва удалось её побороть. Она поспешно подошла к окну, распахнув его настежь, и долго смотрела на море, ловя спасение в солёном воздухе. Если он выживет… После этого рассказа уже трудно было сказать наверняка, сможет ли Ремус дождаться их помощи. Освальд смог сообщить им только сегодня, хотя сбежал уже шесть дней назад. Для Люпина это был большой срок.

– Давайте снова свяжемся с этим Освальдом, – предложил Гарри. – Пусть он вспомнит больше, расскажет откуда сбежал, опишет местность. Может, получится выстроить какую-нибудь закономерность и определить нынешнее положение Ремуса. Гермиона у нас специалист по логическим связям, да?

– Нет, Гарри.

Удивлённые взгляды всех присутствующих в комнате обратились к Гермионе. Она равнодушно поглаживала свои плечи, не отводя взгляда от шумящих волн.

– Но мы должны его спасти! – возразил Гарри.

– У нас уже есть миссия на сегодня, – Гермиона была поразительно невозмутима. – Будем держаться установленного плана.

– Но ведь речь о Ремусе!

Гарри смотрел на неё с безумным недоумением, как будто разговаривал с призраком. Как такое возможно?! Три недели назад она чуть не разорвала Билла за малейший намёк о Люпине, а теперь так спокойно отказывается броситься на его спасение. Немыслимо!

– Гермиона, стоит хотя бы попытаться, – осторожно сказал Рон, неожиданно понявший её мотивы быстрее других. – Ещё есть шанс…

– Ты слышал, что они с ним делают? – она посмотрела на друга, вскинув брови. – Они не просто ломают его, они хотят сделать его животным! Сивый ни перед чем не остановится! Даже если мы доберёмся до Ремуса, таким, каким мы его знали, он уже не будет.

– Ты отказываешься от него?

Острой стрелой вопрос Флёр поразил её на месте, пригвоздив омертвевший язык к нёбу так, что непросто было отодрать. Да как ей ответить? Гермиона чувствовала, как горят её лёгкие, как краснеют щёки и изнутри просится жгучее возражение. Отказывается? Неужели у кого-то из них хотя бы на секунду возникла мысль, что она может предать Ремуса? Они вправду ничего не понимали?

– Ты наверное шутишь, – хмыкнула Гермиона и развернулась к Флёр всем корпусом, естественный свет сохранил лишь её силуэт.

– Нет, не шучу, – ответила та. – Если ты любишь его, любишь так же сильно, как страдала от безызвестности, почему опускаешь руки? Почему ты сдаёшься?

– Во всём, что касается Ремуса, я никогда не сдамся.

Твёрдыми шагами Гермиона подошла обратно к кровати. По очереди взглянув на Флёр, Рона, Билла и Гарри, она будто убеждалась в том, что привлекает к себе достаточно внимания. Только после этого в комнате снова раздался её голос – уверенный и решительный.

– У нас слишком мало сведений, – заговорила она. – Мы не можем составить полноценный план его освобождения, потому что лишены ключевых преимуществ – информации и численности. Для слепого нападения нас слишком мало: егеря перебьют нас до того, как мы сможем добраться до Ремуса. К тому же, это слишком рискованно. Если он на особом контроле, как говорит Освальд, всё нужно продумать тщательно. У нас нет права на ошибку: неверное движение – и Сивый его просто убьёт. Это первое, – короткая пауза поставила эффектную запятую. – Для планирование нам нужно время – тоже ограниченный ресурс. Мы можем бросить все силы на выяснение местонахождения Ремуса, наблюдение, изучение. Но тогда лишимся того, на что потратили последний месяц – крестража, который Беллатриса в любой момент может забрать сама, и тогда нам до него не добраться. Сами-знаете-кто укрепляется с каждым днём. Медлить нельзя. И как бы это ни звучало, – Гермиона сглотнула и на мгновение зажмурилась. – Ремус должен подождать. Чтобы победить, мы должны сегодня пойти за чашей Хаффлпаф, а не за ним.