Текст книги "Музы в уборе весны (СИ)"

Автор книги: Люрен.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

– Нет!

Я резко вскочила, отряхнувшись.

– Я не Королева! Я Элли, Поступь, Большеротая, я Тень, и я уплыву с Лебедем и остальными! Не я Королева, а ты!

Королево ничего не ответила, только потупила взор, принявшись ковыряться в снегу.

Рассерженная, я ушла, сердито топая ногами. А потом заплакала, и мои слёзы заледенели на холодных щеках. Королева отчаялась, потому что устала. Это слишком тяжелая ноша для 10-летней девочки. Но я никогда не стану королевой. А вот она – истинная королева, её имя ей очень подходит. В ней есть стержень. А во мне только смех, свет и тяга к жизни.

Я снова сижу на крыльце. Снова было лето, полуденный зной и ягоды, качающиеся на ветвях. Доски приятно скрипели, рядом стояла кружка с соком, поставленная на клетчатую тряпку. В жидкости плавала муха.

– Ты кто? – удивилась Буревестник.

Берет, джинсовые шорты и белая футболка. Веснушка на щеках, сплющенном носу, лбу, локтях и коленях. Персиковая кожа. Драные коленки. Пластыри на щеках. Рыжие волосы, кольцами ниспадающие на плечи. Порванные пыльные сандалии. Стакан с водой со льдом в одной руке. И мороженное в другой. Буревестник стояла знакомая и до боли родная.

– Мороженное? – облизнулась я, – Нам его разве давали? Ах, да… Точно, давали. Но мало. А жаль! Блин, лето ведь, почему его давали так мало?! Жадины. Сами по-любому его ведрами лопают. А что это? Фруктовый лёд? Обожаю! Хоть бы поделилась!.. Хотя у тебя один… Ну ладно!

– Знакомая манера болтать без умолку, – Буревестник силилась вспомнить меня, но у неё ничего не получалось.

– Не пытайся, – сказала я, – Всё равно ведь не вспомнишь! А может… Нет, не вспомнишь. Но нам так весело было!

– Что?.. – сощурилась Буревестник, рассматривая меня.

– Я пришла попрощаться, – сказала я, – Можно было попрощаться только с одним человеком. И я выбрала тебя. Передай остальным, что мне было очень весело со всеми вами. И Киту скажи, чтобы простил Вечность. Потому что я на него и не злилась. Все мы. Что вообще у него за манера обижаться на такие пустяки? Как знакомо… Но я не до такой степени обидчивая! Или до такой? Ладно, я этого уже всё равно никогда не узнаю.

– Я…

– Так, чего это я заболталась? У нас ведь немного времени. В общем, я пришла сказать только одно: «прощай». А вместо этого наговорила 100 слов как минимум! Ха-ха, типичная я! Короче, – я погрустнела, но всё-таки выдавила из себя улыбку, – Прощай, Буревестник. И прощайте все. Эти летние деньки навсегда останутся в моей памяти как самые теплые воспоминания. Мне не грустно – чего грустить, когда так хорошо было? Хотя, кого я обманываю… Грустно.

Всё исчезло, в том числе и недоуменное, непонимающее лицо Ковыль.

В саду меня уже ждал Лебедь, вертящий в руках ветку сирени. Рядом сопела Февраль.

– Грустно? – спросил Лебедь.

– Грустно, – подтвердила я, – А ты кого выбрал?

– Кита, – сказал Лебедь, – Он не вспомнил меня, и это было грустнее всего.

– А мне легче, – сказала я, – Если бы она вспомнила, то умоляла бы остаться. И я бы согласилась.

– Думаешь? – спросил Лебедь, – Ковыль и Ворожея бы не стали уговаривать. Они знают, что такое «надо».

– Хренадо, – сонно пробурчала Февраль.

Мы с Лебедем прыснули.

– Ну вот, попрощались, теперь посидим на дорожку и можно отчаливать, – нежась в лучах солнца, сказал Лебедь.

====== Отплывающая. КОНЕЦ ======

Бесконечная Ночь – это чернильное небо и пойманная секунда до рассвета. Это сквозняк при закрытом окне и запах лимона в пустой комнате. Это невидимые рисунки на штукатурке и песни, написанные осколком кирпича. Это пепелище от пожара и алый рассвет. Это сказки, рассказанные шепотом и прощание со смертью и сном.

Бесконечная Ночь – это преддверие весны и шабаш. Это жизнь, бьющая ключом.

Бесконечная ночь – это начало обострения.

Одни идут в арку, увитую цветами. А мы идём в противоположную сторону. Прямо как пересекающиеся линии, которые больше не встретятся. Попутчики, одноразовые друзья. Мне не больно – слишком много хороших воспоминаний связывает меня с ними. Как я не жалею, что рассветные лучи прогоняют сон, ведь то, что я проснулось, означает, что я живу.

Эта зима принесла с собой много печали. Говорят черный – цвет траура. Нет. Это белый. Цвет снега и мёртвой зимы.

Тогда какой цвет радости?

Те, кто остались, прежними не выйдут. Те, кто остались, понесли потери, и в первую очередь они потеряли Вечность – самого проницательного среди этой толпы, соединяющего сердца и разрушающего цепи. Того, кто разглядит жемчужину правды среди вороха лжи. И ведь они даже не вспомнят о нём. Не вспомнят ни о ком из нас. Об ушедших не говорят и не думают, но они всё равно остаются в сердцах тех, кто их знал. А мы останемся лишь сном и нелепой идеей.

– Ты загрустила, – сказал Лебедь, – Рано или поздно приходится делать выбор. Здесь или там, сейчас или потом, никогда или навсегда.

– Ненавижу выбирать, – сказала я, – И ненавижу жертвы.

Слеза скатилась по моей щеке. Я редко плачу, но на этот раз мне хотелось стоять так и рыдать, как глупая маленькая девочка. Но всё, что я смогла выдавить из себя – это одна жалкая слезинка. Лебедь вытер её. Неощутимым прикосновением, хотя со стороны казалось, что мы просто молча стоим друг напротив друга. По сути, он просто представил, что вытрет её, но я это почувствовала явственнее, чем почувствовала бы любое прикосновение. Я закрыла глаза, стараясь удержать в себе подольше это ощущение. И эти светло-серые, почти прозрачные глаза, и кроткая улыбка, и мягкие, как пух волосы, светящиеся в лучах вечернего солнца, и черная тень леса позади. И запах сирени, смешанный с ароматом горелой травы и топленого молока, и прохладный ветер, треплющий кудри, и лепестки, касающиеся моей кожи.

– Вы там долго ещё? – сварливо спросила Февраль, – Ещё поцелуйтесь, аж тошнит. Можно подумать, вы прощаетесь.

– Так, надо быстро отвести тебя к твоему мальчонке, а то доконаешь тут всех, – сказал Лебедь, тут же встрепенувшийся, как испуганный птенец, – От тебя цветы вянут.

– Скорее от твоей убийственной ауры, – фыркнула Февраль.

Февраль шла медленно, лениво, явно не веря в происходящее. Венок на голове завял и свалился, платье не укрывало худенькое тельце от холода Прихожей, босые  ноги по щиколотки увязали в снегу. Нас уже ждали ребята – Вечность, зеленоволосый, кучка других ребят, которых я почему-то не знала. Пейзаж, не считая толпы, не изменился – всё то же море и те же хмурые небеса. Февраль разочарованно выдохнула, пока не увидела его…

Он стоял, повернувшись к нам спиной, и глядел вдаль. Ветер дул в лицо, развевая волосы. Одежда мешком висела на нём.

– Ты… – сдавленно прохрипела Февраль.

Несуществующий повернулся как в замедленной съемке, узнав голос, который и не надеялся больше услышать. Посмотрел на неё, будто всё ещё не веря, что она наваждение. Оглядел от макушки со оставшимися в волосах листьями до босых ног, ступающих по снегу. Не улыбался, не плакал, не кричал. Просто двинулся ей на встречу, спотыкаясь на ходу и едва не падая на землю. Она продолжала двигаться медленно.

Я в нетерпении ждала, когда они подойдут друг к другу, потому что мне тогда показалось, что этого никогда не наступит, ибо уж больно медленно это происходило. Как будто специально оттягивали момент, чтобы продлить сладостное трепетание. На полпути они вдруг сорвались и побежали, сломя голову. Быстрее, быстрее, быстрее. Он подхватил её на руки и закружил, смеясь, как ребенок. Весь преобразился: морщинки вокруг сощуренных глаз, ямочки на щеках, ряд белых зубов, смех, похожий на звон серебряного колокольчика. Она тоже смеялась, закрыв глаза и обхватив его шею руками.

И тогда я поняла, что он больше не Несуществующий.

– Ребята! – он повернулся к нам, продолжая сжимать Февраль в объятиях, – Я вспомнил своё настоящее имя!

– И какое оно? – спросила я.

– Зефир, – сказал он.

– Красивое имя, – кивнул Лебедь, – Весенний ветер, который может быть теплым и ласковым, а может принести бурю.

– Или сладость, – мечтательно сказала я.

– Где Королева? – вспомнил зеленоволосый, – Ни Королевы нет, ни корабля…

– Да приплывет ещё, – успокоила его я.

– Сомневаюсь, – хмыкнул Зефир.

– Обманули вас, ребята, – поддакнула Февраль.

– Я ошибся, всё-таки вы двое – это адская смесь, – схватился за голову Лебедь.

– Ещё бы, – ухмыльнулась во весь рот Февраль, – Теперь до конца своих дней будешь терпеть нас.

– Может, отпустите уже друг друга? – проворчал зеленоволосый, – Вцепились друг в друга, как сиамские близнецы.

– Нет, – сказал Зефир, – Теперь я больше никогда не отпущу её. Правда, Февраль?

Он обнял её ещё крепче и поцеловал в щеку. Голубь завистливо вздохнул. Остальные стали шептаться.

– Смотрите, смотрите! – закричала я не своим голосом.

И было из-за чего: из тумана горизонта появился темный силуэт корабля. Странная то была посудинка: плывущий дом со множеством окон, плывущий мир и муравейник. Он приветствовал нас своими огнями и тихой музыкой, потоками тепла и радостным поскрипыванием.  Мы с ребятами радостно переглянулись. Опустился трап. Мы остановились в нерешительности, и только зеленоволосый потопал по скрипучему дереву, исчезнув в океане огней.

– Страшно как-то, – призналась я.

– А я боюсь не попрощаться с Королевой, – сказал Лебедь.

– А я боюсь Королевы, – сказал Вечность.

Мы с Лебедем заржали, вспомнив посиделки втроем, картишки и ругань проигравшей девочки. Да уж, онa просто зверь.

Следующим взошел Вечность. Он действовал не менее решительно и вскоре тоже исчез. И тут же мы гурьбой двинулись за ним. Последними были я и Лебедь.

– Ты чего? – спросил он меня.

– А ведь ты прав, – сказала я, – Вдруг не успеем попрощаться с ней? Нехорошо уходить, пока есть незавершенное дело.

Корабль загудел, возвещая о скором отплытии.

– Если мы не поторопимся, то он уплывет без нас, – сказал Голубь, – Ничего, оттуда тоже всё видно будет. И, я надеюсь, слышно.

Я нехотя поднялась за ним.

Ворвалась в мир тепла и запаха горячей муки и сиропа, и по ушам ударила музыка и громкий смех. Волны качали корабль, как мать ребенка, светилами служили звёзды, а певцами дельфины. Тут жизнь кипела – островок счастья в безбрежном океане. куда мы плыли, зачем и сколько – всё это перестало иметь значение. Для меня всегда был главным путь, а не конечная станция.

У кормы стояли Февраль и Зефир и целовались, будучи не в силах оторваться друг от друга.

 «Я никогда не отпущу твою руку.»

Только в этой фразе я люблю словно «никогда».

– Хватит на них пялится, знаешь, как таких называют? – услышала я ехидный голос зеленоволосого.

– Ну и как тебя зовут? – оживилась я, – Думаешь, я забыла? А вот не забыла! Давай, колись!

– Меня зовут… – покраснел зеленоволосый, – Меня зовут Кипарис.

Непрокрашенных корней больше у него нет. Чистый зеленый цвет.

– Вечнозелёзый, – улыбнулась я, – Не сбрасывай больше листья.

– Больше не буду, – пообещал он.

– Пойдём в каюту, – сказал Лебедь, – Я устал.

– Ты ж ничего не делал, – удивилась я.

– Потому и устал, – зевнул Лебедь.

Мы прошли в каюту. Обшарпанные стены, толстое стекло, кошка на подоконнике, пыльная батарея,  незаправленная постель, старый циферблат, кружка с дымящимся какао. Одна из тех уютных комнат, в которых поместятся лишь двое – ни больше, ни меньше.

– Мне это кажется знакомым, – Лебедь повернулся ко мне, – Как будто моя детская комната. Но у меня не было такой никогда.

– Забавно, но я чувствую то же самое, – сказала я, – Может, нам снилось что-то подобное?

– Вряд ли, – ответил Лебедь, – Я все сны запоминаю. Записывал их на всякий случай. Одно время даже парочку стихов написал…

– О, прочитаешь? – заинтересовалась я.

– Ну нет уж, я стесняюсь, – смутился Лебедь, – Всё равно это бред.

– Не бред, – серьёзно ответила я.

– Ты-то откуда знаешь? – усмехнулся Голубь и повернулся к окну, – Гляди, там Кошка.

Я подбежала к окну. Она стояла, похожая на бродячего котенка – лохматая, тощая, с несчастной мордочкой. Я вмиг захотела, чтобы и она взошла по трапу, потому что после второго гудка корабль отплывёт. Вот бы она присоединилась. Я бы забрала её боль, собрала в чашу её слёзы и вылила за борт. Прошлое бы осталось на том берегу, и больше у него не было бы власти над ней. Я даже кричала ей, махая руками, надеясь, что моя радость долетит до неё.

– Элли, – твёрдо сказал Голубь, – Она не придет. Ты ведь сама понимаешь, что в глубине души она все равно останется по ту сторону. Даже несмотря на то, что там боль и страдания. Даже не смотря на то, что там она одинока. Ты ведь это знаешь, так что просто отпусти её.

– Замолчи! – закричала я, и по щекам потекли злые слёзы, которые я поспешила вытереть.

И только потом я заметила Королеву, всё это время стоящую рядом с Кошкой. Теперь она была без шляпы, и перья запутались в её волосах. Кошка исчезла, и исчезла навсегда. Я услышала, как лопается струна – то Грань её отпускает.

Загудел сигнал. Трап исчез, и корабль поплыл навстречу горизонту. А Королева так и продолжала махать белым платком, пока не исчезла вместе с туманным берегом.