Текст книги "Музы в уборе весны (СИ)"

Автор книги: Люрен.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Скрипели качели, лениво раскачиваясь посреди выгоревшей травы. Облупилась краска, покосились столбы. На них сидел худенький мальчишка, одетый пальто, будто прямиком из зимы. Его светлые волосы были взлохмачены.

Я подошла к качелям. Казалось, парень даже не заметил меня.

– Тут занято, – тихо сказал он.

– Кем?

– Ей.

– Но тут никого нет…

– Ты просто её не видишь. Вечно ты не тех видишь.

– А кого я вижу?

– Пустота чуть правее.

– Хочешь сказать, ты – пустота?

– Что ещё за «ты»? Здесь никого нет.

– Тогда с кем я разговариваю?

– С тульпой, походу. Рехнулась тут совсем от скуки и одиночества.

– Но я не одинока…

– Ну естественно, ты же у нас муза. Возрождение и вдохновение. Цветочки и розовые сопли. Прямо как муза с веткой.

– Мариам всё время ветку носит в волосах…

– Что ты там болтаешь?

– А кто здесь сидит?

– Я. И она. Мы.

– Ты её любишь?

– Я её не люблю, потому что никакого меня нет. Мы существуем, пока нас двое, потому что она – надежда на возрождение, а я – скорая погибель.

– Скорее не погибель, а перерождение. Словно гусеница, засыпающая в коконе, чтобы вернуться бабочкой.

– Ха.

– Любовь победит. Любовь сильнее смерти.

– Только любовь убивает.

– А я тебя воскрешу.

– Ты думаешь, что сможешь всем помочь. Думаешь, что согреешь всю планету и заставишь из льда прорасти цветы. Мания величия? Что ж, твоё право. Но не пытайся воскресить того, кого нет.

Он спрыгнул с качелей и направился в сторону кустов, а я заняла его место. Вскоре ко мне подошла Мариам.

– Ты с ним разговаривала?

– Да.

– У него синдром Котара. Ты тут ничего не сделаешь, так что даже не пытайся.

Впереди разлилась синева неба. Солнце нещадно пекло, выжигая траву, а ветер прижимал её в земле. Деревья лениво колыхались и перешептывались. Жужжали комары и цикады. Качели покачнулись. Надо бы укрепить их и смазать петли. Чем там вообще работники занимаются? Я вспомнила качели у себя в саду – веревка и колесо. Мне стало грустно.

– Скучно.

– И не говори. Ненавижу лето.

– Я люблю май. Май – месяц надежды.

Летом у нас всегда так: ТРЦ всего один на город, моря нет, деревья почти не растут. Все наши развлечения – это заброшенные дома и пустыри, да полянка неподалеку с оврагом. Говорят, в том овраге умирало много людей. Точнее, 3 человека. И все кончали с собой от несчастной любви. Так его у нас и называли: Овраг Разбитых Сердец.

Также у нас были ресторанчики и вечеринки от заката до рассвета. И всё. Днем мы слонялись без дела и умирали от скуки, пот стекал ручьём, хотелось выть от тоски. Потому мы кричали друг на друга, правда, потом быстро мирились, чтобы потом опять поссориться. А ночью собирались компаниями и веселились, утром разбредались уставшие. Тут все друг друга знали и одиноким здесь быть невыгодно. О да, это наш город – пустыня, на которой кто-то в шутку построил дома; болото, из которого не вырваться.

Зимой у нас дожди и слякоть. Улицы затапливает вода, с кустов срывает ветер листья. Все прячутся под зонтами и пальто. Снег если и выпадает, то редко. И тоже на улице торчать противно. Поэтому все ютятся по домам, включают обогреватели и телевизоры, собираются семьями, парами, компаниями, греются друг о друга. Жара отдаляет людей, а холод сближает.

А весна и осень – лишь краткий миг между дождем и засухой. Золотая смерть и белое возрождение. Прощание и приветствие. И ты всегда услышишь их шаги в шелесте летящих листьев и теплом ветре. Осень и весна – это влюбленные, всю жизнь гоняющиеся друг за другом.

К нам неслышными шагами приблизился парень с зелеными сальными волосами с едва заметными проросшими корнями. Мне стало холодно.

– Что это с тобой? – испуганно спросила я, – Ужас какой, отойди от меня, я  тебя боюсь!

Я задрожала всем телом и склонила голову, будучи не в силах поднять взгляд. От него шел сладковатый запах. О да, я  знаю его. Запах смерти.

– Значит, ты чуешь его? – вкрадчиво спросил он, – Ну здравствуй, моё спасение.

– Отойди от меня, – проскрипела я, – Пожалуйста…

Он послушно отошел, скрывшись в тени дерева.

– Вот так-то лучше, – выдохнула я, – Ужас, ну и аура у тебя. Мне даже стоять рядом с тобой страшно, вдруг все тепло заберешь. Все-таки я не всесильна. А ты кто? Как давно попал сюда? И что у тебя случилось?

– Слишком много знать хочешь.

– А это плохо?

– Если это касается меня – да…

Мариам, пошатываясь, встала.

– Ребята, давайте без меня… Мне что-то плохо стало.

Она удалилась в палату, пробравшись через окно.

– Опять у неё приступ.

– Приступ чего?

– «Серой тоски». Она сама не знает, откуда это у неё. Просто внезапно появилось и всё.

– Она тоже мертвая?

– Нет. Она живая. Просто… Серая. И это как раз самое страшное.

Где-то закричала птица. Я подняла цветок. Ромашка. Возле моего дома росли ромашки. Они были буквально везде, и я все время гадала на них. Я хотела посадить розы, но родители не дали. Жаль. Я так люблю розы.

Меня просто разъедало от скуки. А вот пацан становился бодрее и радостнее. Он уже дышал полной грудью и живым, любопытным взглядом окидывал сад.

– Почему-то рядом с тобой мне становится хорошо. И мне даже кажется, что я живой.

– Разве нельзя тебе ожить?

– Нет. Мне помочь нельзя, – он вскочил с качелей, – Всё, пора обедать. Вроде как спагетти будут.

– Ура!!!

Мы наперегонки побежали к крыльцу, взобравшись по скрипучим ступеням. А потом проследовали по холлу, длинному коридору, смешавшись со спешащей пожрать толпой и заняли стол у двери. Действительно, подавали спагетти. правда, без всего. Еще был яблочный свежевыжатый сок.

К нам присоединились Блейн, Ромео и Мариам, за которой плелся мальчик с синдромом Котара.

Мы не дрались едой и не переругивались, мы просто молчали. Да, мы общались на языке тишины, у каждого она была своя. У Блейна она была уютная и в то же время глубокая, как пасть кита, у Ромео – вкрадчивая, звонкая, оглушающая, у Мариам – поглощающая, затягивающая и горькая, у зеленоволосого парня – пугающая, темная, мрачная, а у несуществующего мальчика – никакая…

====== Спящая ======

Я снова там. Попасть туда просто – два шага вперед и десять назад. А потом поверни на север и иди, никуда не сворачивая, ни секунды не сомневаясь.

– Хочешь, скажу тебе кое-то очень интересное?

Он, как в прошлый раз, лежал, раскинув руки и глядя вверх неподвижным взглядом.

– Конечно! Я люблю всякие интересности! – я радостно захлопала в ладоши.

– Прихожая – это перепутье. На север пойдешь – сюда попадешь, как ты уже знаешь. На юг пойдешь – секреты узнаешь, на запад пойдешь – прошлое отворит перед тобой двери. А на востоке ты встретишь саму Королеву. Что тогда будет – этого я тебе сказать не могу. Но знаю, что если скажешь ей правильные слова, то победишь её.

– Нет, победы мне неинтересны. А тайны на то и тайны, чтобы быть только для избранных.

– Странная ты. Мне это нравится. А что насчет прошлого?

– Уважай прошлое, но не вороши. Не смотри вниз и не оборачивайся – оно настигнет тебя и не даст уйти.

– Посмотри под лед, – он перевернулся на живот и оперся на локти, – Гляди! Подо льдом выросли цветы!

И правда. Прекрасные соцветия распустились и застыли в вечной мерзлоте. Красота, застывшая во времени, извращенная версия бесконечного.

– Неужели это сделала я? – шепотом спросила я.

– По-видимому, – он пожал плечами, – Ты внесла крупицу весны в зиму, крупицу жизни в смерть, крупицу тепла в холод. Но не сравнивай себя с солнцем, ты не настолько могущественна. Даже звёзды гаснут, что говорить о тебе? Ты не растопишь эти льды, не пробудишь мертвого и не заставишь существовать того, кого нет.

– Ты говоришь о том мальчике…?

– Да, о Несуществующем. Кит сказал, что ему ничего не поможет, разве что сама Февраль.

– Февраль умерла?

– Она покончила с собой.

– Зачем она это сделала? – спросила я дрожащим голосом, – Зачем она обрекла его на это?

– Этого я не знаю.

– Печальная история.

– Это мир для двоих, который закрыт для нас. Это истина для двоих, которую мы вряд ли поймем.

– Любовь не убивает. Она воскрешает.

– Ты слишком нежна для этого мира. Ты напоминаешь мне Маму.

– А кто это?

– Тоже Иная, только нездешняя. Она проницательнее всех, кого я знал, даже Вечность с ней не сравнится. Она умеет заглядывать в души так глубоко, как не заглядывал ещё никто и видеть прекрасное в уродливом.

Небо осветило золотистое зарево, отражаясь в наших глазах, дроблясь в осколках льда, освещая бескрайние застывшие воды.

Ворон казался мне до боли знакомым. Я знаю его всего вторую ночь, но у меня такое чувство, будто я знала его всю жизнь. Хотя, быть может, время тянется здесь медленнее? Не зря я проснулась вчера уставшей.

Нет… Будто я знала его до того, как попала сюда. Может, я не раз замечала его в толпе, среди прохожих? Среди пыльных улиц и магазинных витрин, в тенистом парке и на скамейке под палящим солнцем? А может, среди школьных коридоров…

– Как давно ты здесь? – спросила я парня.

– Как давно? – задумался Ворон, – Не знаю… Не помню. Но очень долго. Очень долго меня продержали в Клетке, все воспоминания перепутались.

– Что такое Клетка?

– Это страшное место… Оно стирает всё. Оно стирает тебя. Раньше её называли Ластиком, но потом переименовали в Клетку. Клетка отрезает тебя от всего, отрезает от мира и от людей, и оставляет тебя наедине с собой. А таких, как я, ни в коем случае нельзя оставлять наедине с собой. В Клетке время останавливается. Туда даже звуки не проникают. В конце концов ты начинаешь забывать, кто ты, и что там, за стенами, и всё, что тебя связывает – это окно с небом в решетку. И ты отчаянно цепляешься за этот клочок внешнего мира, но его недостаточно, чтобы не потерять себя.

– Ужас! И тебя там держат?!

– Да, – Ворон в миг погрустнел, – Поэтому никогда туда не попадай. Уж лучше погибнуть. Я видел человека, который сидел в Клетке полгода. Он стал Застывшим.

– То есть?

– Ну… Не двигался. Не ел, не пил, не шевелился, просто лежал, уставившись в одну точку. Превратился в пустую оболочку, которая только дышала и ходила под себя. Кит сказал, что он и до этого был не лучше, и если бы Халаты его не подобрали, кто знает, что бы с ним было… Определенно что-то страшное. Так что Клетка действительно избавила его от страданий. Потому что в нем ничего не осталось.

– Ну и жуткие вещи ты мне рассказываешь!!! – ужаснулась я, – Превратил чудесный сон в настоящий кошмар! Мне детства хватило!

– Так тебе нравится проводить со мной время? – Ворон в удивлении приподнял брови, – А я-то думал, что ты от скуки ко мне пришла. Кит говорил, что со мной помереть со скуки можно.

– Да ну его, – махнула я рукой, – Этот Кит ничего не понимает. Небось сам страшный зануда.

– Ну, все Знающие страшные зануды, – криво усмехнулся Ворон и внимательно заглянул мне в глаза, – Я рад, что тебе нравится со мной. Правда, рад. Рад, что такая светлая и жизнерадостная Муза заглянула в этот тоскливый уголок, – его щеки слегка покраснели, но он тут же совладал с собой, – А что за кошмары тебе снились?

– Странные вопросы ты задаешь… Ладно. Что время остановилось и идет назад, стремясь к точке отсчета. И когда оно дойдет до самого начала, то все перестанет существовать… И тогда оно остановится? Или продолжит идти назад? И что тогда будет…

Брови Ворона медленно поползли вверх.

– Забавно, что мне слилось абсолютно тоже самое… Каждую ночь августа.

– И мне! А еще мне снилось, что меня поглотил космический кашалот, и я падала вниз, в его темный громадный желудок, в те глубины, из которых никто бы не услышал мой крик. В самую низкую точку падения.

– Нам снятся одинаковые сны.

– Кто у кого ворует, интересно? – я издала нервный смешок, – Скорее всего, я у тебя. Мне не могут сниться такие кошмары.

– Если бы ты у меня воровала, я бы их не видел. Да, мы видим одинаковые сны – поэтому ты так легко ко мне попала. Мы связаны с тобой.

– Красной нитью судьбы? – усмехнулась я и сложила руки на груди, – О, Антонио, я всегда знала, что мы будем вместе! Ты – моя судьба, мой единственный, которого я ждала всю жизнь! О, мой Антонио, мы никогда не расстанемся!

– Да ну тебя, ненормальная, – прыснул Ворон, – Какой ещё Антонио?

– Просто Антонио, – пожала плечами я.

– И опять мы с тобой просидели до рассвета, – сказал Ворон, – Придется просыпаться, а жаль, особенно после такой новости. Всё-таки люди редко видят одинаковые сны.

– Даже если это кошмары…

– Ну, мне и приятные сны снились… И пляж с разноцветными камнями, которые издавали звон, когда идешь по ним, и лес в серебряном снегу с седой лисой, которая рассказывала сказки с грустно-счастливым концом, и цветущий куст, с которого мне не хотелось срывать цветы, потому что видел, как он любил их, и за это он подарил мне венок из своих цветов…

– А вот в этом моя заслуга, – подмигнула я, – Если бы не я, ты бы рехнулся страху!

– А если бы не я, ты бы рехнулась с радости, – вторил он мне.

И мы одновременно рассмеялись.

– Ладно, нам действительно пора. Мне – в Клетку, а тебе – продолжать радовать людей.

Он помахал мне рукой и улыбнулся. Глаза его светились счастьем, но улыбка была вымученная. Радость так сильно не сочеталась с его лицом, что у меня возникло чувство, будто подобные эмоции он испытывает впервые за долгое время.

– Нет, то, как ты храпишь – это что-то, – пробрюзжала Элис.

– Девочки, у меня просто замечательные новости! – к нам влетела Мариам, размахивая рекламным буклетом.

– Че такое? – Габриэль подскочила к ней и выхватила буклет из её рук, – Че это? Мари, че это такое?

– Меня переводят в реабилитационный центр! – с широченной улыбкой сообщила Мариам.

– Чему тут радоваться? – просунула голову в дверной проем Зои, – Тут же весело!

– Да вы просто посмотрите на это! Море, пляж, бассейн, современное оборудование, грязевые ванны, живописные пейзажи, ведущие специалисты, работающие по новейшим стандартом и множество увлекательных мероприятий!

– В рекламном буклете нашей школы было написано, что у нас современное оборудование, гуманные стандарты преподавания и свой бассейн. Но из техники у нас только древние холодильники и 5 компьютеров с ЭЛТ-экранами. Стандарты учителей – это лупить всех указкой и называть нас не иначе, как «эй ты, болван». А бассейн пустует лет 10, – пожала плечами Элис.

– Уж ты-то должна за меня порадоваться, ведь сама мечтаешь вырваться отсюда, – сощурила глаза Мариам.

– Ну, всяко лучше, чем эта дыра, – пожала плечами Элис, – Но реаблилитационный центр – это по сути та же психушка.

– Это не одно и то же, – закатила глаза Мариам, – Короче, так и знала, что вы меня не поймете. Хоть ты порадуйся за меня, Элли, – она умоляюще посмотрела на меня.

– Я рада за тебя, Мариам, – честно сказала я, – Тебе полезно будет поехать куда-нибудь на море. Волны уносят печаль и сглаживают острые камни.

– Вот и отлично, – просияла Мариам и ушла.

– Она пришла к нам израненной и обессиленной, – вспомнила Зои, – Я рада, что ей стало легче. Просто мне не хочется расставаться с ней.

– Мне тоже, – призналась Габриэль, – Она клевая.

– Ей будет лучше там, – сказала Элис.

А я подумала, что тому мальчику с синдромом Котара будет плохо без неё. Поэтому я решила его разыскать. Но сначала надо было поесть.

В столовой было тише, чем вчера. Наверное, это потому, что все сонные. Дети лениво кушали блинчики с медом и пили какао. Я с аппетитом поела плохо приготовленные блинчики и выпила какао. Еда здесь была как в нашем школьном кафетерии. И я готовила примерно так же. То есть ужасно.

Я стала искать мальчика. Сначала я  посмотрела в общем зале. Там около вокруг проигрывателя скакали Зои и три парня, за столом сидели художники и рисовали чресла, на полу лежал ребенок в очках, зеленоволосый парень плел фенечки, Кларисса вязала, группа парней рассказывала девочке, находящейся на дневном стационаре, как здесь все устроено, врачи и девочки с завитушками обсуждали способы спрятать труп. Мальчика там не было.

В коридоре его тоже не было. Только врачи и санитары сновали туда-сюда да очереди ютились на скамейках.

В саду его тоже не было. Там вообще никого не было.

Хотя нет, все же я его нашла. На всё тех же скрипучих качелях. Он носком ботинка чертил на земле знаки.

– Ты уже знаешь? – спросила я.

– Что «я» знаю? Я не существую, забыла?

– Ну, что Мариам уходит.

– Да, уходит. Это было давно понятно. Её можно вылечить. Не стоит ей мешать. Ей не место здесь.

– Тогда тебе будет здесь одиноко.

– Меня нет.

– А если бы был?

– Тогда я был бы всегда одинок без Февраль.

– Даже с Мариам?

– Мариам бы понимала меня, насколько это возможно для постороннего. Но она не Февраль. Её никто не заменит…

– Почему Февраль покончила с собой?

– Она унесла эту тайну с собой.

– Вы обязательно встретитесь!

– Она мертва, Элли.

– А я говорю, встретитесь! – я  упрямо топнула ногой.

– Хотелось бы верить, – вздохнул мальчик и посмотрел в даль.

И я поняла, что сейчас самое время заткнуться.

====== Помогающая ======

На юг пойдёшь – секреты узнаешь, на запад пойдешь – во время нырнешь. Перепутье прислушивается ко мне, ожидая мой выбор. Чужие секреты мне неинтересны. Я делаю шаг в сторону. Жди меня, запад!

Шаг, второй, третий. В нетерпении я срываюсь на бег и падаю в пустоту. Сквозь чернь ветхости я лечу в неизвестность и обнаруживаю себя на под водой. Камнем вниз падает Мелодия, сквозь непроглядную ледяную толщу. Если она откроет глаза, то увидит лишь черный цвет повсюду. А если попытается закричать, то вода зальет её рот и нос. Никто её не услышит, она умрет тихо и беззвучно, возможно, её тело никогда не найдут, никому и в голову не придет искать её на дне грязного пруда, на поверхности которого плавает многолетний мусор. И осознание своей беспомощности приводит её в дикий ужас, холодком пробирающийся по её телу и заставляющий каждый член её тела биться в истерике.

– Что-то всегда тянуло меня ко дну, – думала она, – Невидимая сила, не позволяющая мне вынырнуть на поверхность.

Она протянула руку вверх, туда, где должно находиться небо. Но там была лишь чернота и плывущий мусор.

– Дыхание. Оно всегда было моим слабым местом. Мама рассказывала, что во время родов пуповина затянулась вокруг моего горла и я едва не задохнулась.

Снова попытка двинуться. безрезультатно. Холод сковал её тело, ноги и руки свело судорогой. Вода была слишком густая. Слишком жадная. она не отпустит её.

– Брат любил играть в «маленькую смерть». Он душил меня, и в глазах у меня все темнело, я бледнела, лоб покрывался испариной. Я чувствовала, как жизнь медленно утекает из меня вместе с потом. Я даже не могла слюну проглотить, она текла из моего раскрытого рта. Стенки гортани соприкасались друг с другом. Теплело. Покалывало. Холодело. Гудело. Каждый раз я думала, что это конец.

– Ну всё, хватит с меня!

Я схватила её за руку и потащила вверх. Мы вместе вынырнули на поверхность. У неё на голове было упаковка от сока, в волосах запутался мусор. Она судорожно вдыхала в себя воздух, хрипя и глядя вокруг широко распахнутыми глазами. Бледная, побледнели даже губы. как живой труп. На небе высыпали звезды, они уныло поблескивали, увязнув в этой непроглядной черноте. Вокруг было тихо, было слышно, как где-то на берегу квакает одинокая лягушка. Вокруг было не души, только сторож посапывал в будке.

Меня она не заметила. Подталкиваемая мной, она выплыла на берег, села на землю, совершенно обессиленная, и громко заплакала.

– Всё будет хорошо, – сказала я, – Не бойся воды. Это здесь она такая страшная. Океан – он другой. Он любит тебя. Только не заплывай на глубину.

Кто-то схватил меня за руку и потащил назад, в настоящее.

– Что ты сделала?!

Мелодия сжала пальцами мои плечи, впиваясь ногтями в мою кожу.

– Ты ведь сама говорила, что какая-то сила удерживает тебя здесь, – невозмутимо ответила я, – Я вытащила тебя. Ты бы осталась в том пруде, если бы я не вытащила тебя.

– Это! Нельзя! Делать! – прошептала она с выражением смертельного испуга на лице. Её губы вместе с кожей вновь побледнели, – Ты понимаешь, что натворила?!

– Эй, остынь, – я выставила руки вперед в знак примерения, – Это ведь воспоминания, не так ли? В психотерапии есть такой способ работать с травмами: закрываешь глаза и представляешь, как в момент отчаяния ты успокаиваешь парошлую версию тебя. И знаешь, это помогает! А я просто оказало тебе услугу, сделав такую трудную работу за тебя.

– Прошлое нельзя менять!

– А я его не меняла, – усмехнулась я, – Я заставила его отпустить тебя, вот и всё. Я вытащила тебя из этого озера. Теперь ты можешь идти к океану. Пруд больше не станет тебя держать.

– Это я могла сделать и сама!!! – срывающимся голосом закричала Мелодия.

– Ага, я видела, как ты справлялась, – язвительно сказала я, – Ну просто мастерски тонула!

Мелодия опустилась на колени и заплакала. Только на этот раз это были не слезы страха, а слезы облегчения. Она была как ребенок, который общался с миром на единственном известном ему языке: языке плача. О да, она рыдала, закрыв лицо руками с узловатыми пальцами, и в её волосах цвела ветка.

– Ты спасла меня, Поступь… Ты действительно спасла меня… Мне жизни не хватит, чтобы отблагодарить тебя.

 – И не надо.

– Я… Я буду обучать тебя. В оставшиеся дни. Я буду помогать тебе, как Муза Музе. Я расскажу тебе обо всем, что знаю.

– Ладно, хватит киснуть. Пойдём на север.

Мы поднялись и пошли рядом, шаг в шаг, нога в ногу.

Ворон нас встречал лёжа, как и всегда. Только теперь он был не один. Друг Вечности сидел рядом, чернявый, черноокий, горбоносый.

– О, девчонки пришли! Хоть не так тухло здесь будет. Эй, Ворон, вставай давай, чего разлегся?

– Мелодия, а ты выглядишь посвежевшей, – Ворон удивленно приподнял бровь, – Поступь, ты что… Спасла её?

– Да. Я вытащила её из треклятого пруда.

– Так значит, ты действительно уходишь, Мелодия? – печально спросил Кит, – Давно пора… Мелодия должна странствовать по миру и приносить людям радость, а не быть запертой тут… Ладно, чего это мы все такие грустные?! Давайте закатим прощальную вечеринку!!! Подарим девчонке самые теплые воспоминания напоследок, а то всё, что она будет помнить – это валяющегося в снегу Ворона… Блин, ну и тухлый у тебя уголок, кругом лед да небо… Хотя городок впереди. О, давайте в него пойдем? Оттуда такие радостные звуки доносятся, прямо присоединиться захотелось!

– Вот это ты разболтался, чувак, – рассмеялась Мелодия, – Берегись, Поступь, кажется, у тебя появился соперник.

– Куда ему до меня, – фыркнула я, – Меня с детства называли болтушкой. Говорить я научилась раньше всех. Поэтому в садике мне было так скучно! Другие дети говорили плохо, поболтать было не с кем, а так хотелось. Поэтому я приставала к взрослым, а те не любили меня и всё время спрашивали, почему я не могу посидеть в уголке и не поиграть в игрушки, как другие дети, почему мне обязательно нужно доставать всех своей ненужной болтовнёй? Ну, не совсем так, я, конечно, перефразировала, но суть та же. И в школе я была самой болтливой девчонкой в школе, у доски отвечала прекрасно и мастерски заговаривала зубы учителям. А вот сочинения заваливала… Вообще, не люблю писать! Ой, что-то я отошла от темы! Короче, суть вот в чём: вам со мной не потягаться, так и знайте! Но не подумайте, что у меня завышенная самооценка, я очень даже милая и добрая, и люблю людей. И кошек тоже люблю, и птичек, и кустики, и грибочки. Всё люблю и всех люблю! Ой, всё-таки не всё и не всех… Ну да ладно, не будем о плохом! Люблю-то я хорошее!

– Всё-всё-всё, я сдаюсь, сдаюсь! – Кит поднял руки вверх в знак того, что сдаётся.

– Да уж, болтовня – это твоя стихия, – согласился Ворон, – Но твою болтовню слушать не скучно.

– О, я знаю, а многие говорят, что им не нравится моя болтовня, что я должна выражаться четче и лаконичнее. Нет, зачем? Я ведь перестану быть собой…

Я оборвала заготовленную тираду, так как увидела, что Кит сломя голову бежит в сторону города, размахивая руками.

– Хватит болтать, Поступь, побежали веселиться! И вы, ребята, тоже!!! Ворон, хорош разлёживаться!

– Что ты вытворяешь?! – Ворон вскочил и громко стукнул себя по лбу, – А ну вернись, дурака кусок!

Мы втроем бросились за парнем. Догнать его не так-то было легко: бегал он очень быстро. Вскоре мы запыхались, раскраснелись, с трудом дышали, вспотели, но всё-таки нагнали Кита и втроем накинулись на него, повалив на лёд.

– Это декорация, Кит, – прохрипел Ворон, тяжело дыша, – Ты бы не добрался до этого города.

– Как мираж в пустыне, – прибавила Мелодия.

– Я Вас попрошу, юная леди, – обиделся Ворон, – Мой городок – это вовсе не какая-то там жалкая галлюцинация.

– Зато весело, – сказала я. Все трое одновременно уставились на меня, – Ну, встрясочка для нервов. Пробежались все. Как игра в догонялки.

– То есть три воды на одного? – взвыл Кит, – Так нечестно!

 Раньше, чем он успел что-либо предпринять, я толкнула его в плечо.

– Теперь ты водишь!

– Ха! Вот я вам теперь покажу!

Мы бросились в россыпную. Он погнался за Вороном, поскольку полагал, что тот будет бежать медленнее всех. Но не тут-то было. Ворон носился как угорелый, и вскоре Кит совсем выбился из сил.

– Так и знал, что в тихом омуте черти водятся! – громко пожаловался он, – Все тут со своими скелетами в шкафу, один я честный малый! Эх, тяжело невинному дитяте среди гнилого взрослого мира…

– Ничего, я тоже такая! – поспешила его успокоить я.

– Ну и зря! – он погнался за мной и запятнал.

– Ахаха! Зло во плоти вышло на охоту! – прокричала я.

В ответ на это ребята покатились со смеху.

– Ты! Зло во плоти! – сквозь слезы и смех проскрипел Ворон, – Ой, не могу! Ой, умираю!

 – Ага, расслабился! – я налетела на него, и мы вместе свалились.

Я оказалась сверху. Он был теплым, мокрым, мягким. Дыхание со свистом вырывалось из него груди, его глаза возбужденно блестели, щеки раскраснелись, волосы взлохматились.

– Ты что со мной делать собираешься, окаянная? – с притворным испугом спросил он.

Я слезла с него и улеглась рядом.

– Ну и чего разлеглись? – недовольно спросил Кит.

– Кит, я устал, – ответил Ворон, – Давай просто полежим вместе, хорошо?

– Но мы ведь ещё только начали! – надулся Кит, – Вот ведь слабаки, скажи, Мелодия!

– Не все у нас с вечным двигателям, – усмехнулась Мелоди, – Ты не устаешь, а Ворон быстро выдыхается.

– У Кита моторчик не в том месте, – ласково сказал Ворон, – У меня такое чувство, будто он никогда не устает.

– Да это вы просто дохляки, – бросил Кит, – Пора на пенсию, старики.

– Охохонюшки, – застонал Ворон, – Ты выражения подбирай, внучок, а то палкой в глаз заеду.

Нехотя Кит присоединился к нам.

– Всё-таки не хочется, чтобы ты уезжала, – Спустя некоторое время сказал он, – Мы будем скучать по тебе. Все мы.

– Ты ведь прекрасно знаешь, что ей место там, – тихо сказал Ворон, – Это мы с тобой будем возвращаться снова и снова. А она вольная птица.

– Да… Её спасать не надо. У Ворожеи скоро Инициация, я очень за неё волнуюсь. Что думаешь, Ворон? Пройдёт?

– Ты же Знающий, не я, – уклончиво ответил Ворон.

– Я не спрашиваю правильного ответа. Я спрашиваю, что думаешь ты.

– Она не похожа на других Знающих.  Вы ведь безумцы ещё те. А она сама по себе. Поэтому не войдет в ваш круг. Ей не понравятся правила.

– Это да… Правила – не для неё. Она у Вечности своровала сон.

Ворон и Мелодия одновременно прыснули.

– Ну, другого я от неё не ждала… – сказала Мелодия, – Она и за мной во снах подглядывала. Думала, я не замечу. Как неприлично!

– А что такое Инициация? – с любопытством спросила я.

– Это испытание, – пояснил Кит, – Оно проходит по-разному: кто-то проходит через пламя, кого-то погружают в воду, кого-то – в вечную мерзлоту, а кого-то в бесконечную вереницу снов.

– А это опасно? – ужаснулась я.

– Естественно! – широко улыбнулся Кит, – Но если пройдешь, то всё будет пучком.

– А если не пройдёшь?

– Умрёшь!

– Но это же ужасно! – я попятилась от них, – Нет, мне это не нравится…

– Успокойся, – ласково сказал Ворон, приближаясь ко мне, – Сейчас уже никто не умирает. Королева ни одному не позволит умереть. Да и Кит с Вечностью тоже. Кит говнюк ещё тот, но цену жизни знает.

– Эй! – рассердился Кит.

– Да ладно, – беззаботно улыбнулся Ворон, – Я же любя, – он снова повернулся ко мне, – В общем, если ситуация выходит из-под контроля, то они тут же вытаскивают посвященного. Инициацию он, конечно, проваливает, но остается живым, а это главное.

– Но Кит сказал…

– Ой, да он попугать тебя просто захотел. Ты же видишь, как он обожает задираться.

– Эй, да пошел ты, – обиделся Кит, – Петух недощипанный.

– Вот видишь? – криво улыбнулся Ворон.

Мелодия встала и потянулась. Я услышала, как затрещали её кости.

– Ладно, пора возвращаться. Эта ночь была долгой и удивительно уютной.

– Но у меня ещё столько всего было запланировано! – захныкал Кит, – Не вечеринка, а отстой!

– Нет, вы действительно подарили мне самые теплые воспоминания, как ты и обещал, Кит, – сказала Мелодия, – Я буду еще долго хранить их в себе. Спасибо, ребята.

– Ты так говоришь, будто прощаешься навсегда, – заметил Ворон.

– Кто знает, возможно, так и есть. Днём мы ещё увидимся, и не раз. Но вот так мы видимся в последний раз. Мелодия, Ворон, Кит и Поступь. Запомните этот момент.

Мы посмотрели вверх и по сторонам, стараясь запомнить каждую деталь окружающего пейзажа. Сияние, отражающееся в зеленых глазах Мелодии и заставляющая её золотистые волосы светиться. Её развевающийся подол, испачканный снегом, и следы её серебристых сандалий. Запах фруктов и домашних пирожков. Её сбивчивое дыхание. Нежные, потеплевший и умиротворенный взгляд Кита, устремленный на неё и его нервно сжимающиеся и разжимающиеся кулаки. Сжатые губы Ворона и тень от ресниц, падающая на его бледную щеку.

– Прощай!

– Прощай!

– Прощай!

– Прощай!

Всё снова тает, как лед весной.

Приятное летнее утро царило за окном, врываясь в палату вместе с запахом цветов и сухой травы, с золотыми лучами, скользящими по постели и моему лицу, вместе с теплым ветром, треплющим мои кудряшки. Белые шторы развевались едва ощутимо, в саду уже кто-то играл и смеялся, врачи негромко переговаривались в коридоре, а со столовой доносился запах творожных запеканок.

– Спасибо, Элли. У меня такое чувство, будто ты мне сделала что-то хорошее. Прости, что не помню.

Мариам сидела на постели в своей белой сорочке, её волосы были трогательно взлохмачены.

– За добро не благодарят, – вздохнула я, – Тут и гордиться-то нечем. Только тихо радоваться.

Мариам протянула мне ветку. Я взяла её. Она была завявшей и практически рассыпалась у меня в руке. И меня тут же осенило:

– Это ведь тот мальчик тебе их дарит?

– Да. Каждую ночь.

– Тогда забери её, – я сунула ветку ей, – спрячь её в самое укромное место. Спрячь в маленький мешочек, который будешь носить под сердцем. Это поможет тебе помнить о нём. Помни, помни о бедном маленьком мальчике, преданно ждущем свою возлюбленную.