Текст книги "Музы в уборе весны (СИ)"

Автор книги: Люрен.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Мы пошли вперед, шаркая по грязному покрытию. Вскоре мы увидели железную ржавую дверь. Она послушно отворилась, издав душераздирающий скрип. Свет ударил по глазам…

Я услышала звон разбитого стекла. Всё покрылось трещинами: и грязные стены, и слизистые потолки, и холодные трубы, и безмятежное летнее небо, и высокая трава, и мутная вонючая вода.

Самый главный кошмар разбился вдребезги и растворился, забрав с собой все остальные.

Но что-то еще разбилось, верно?

– Что бы вы делали без меня, ребята?

Мама стояла вдали, махая нам рукой, а в её груди на месте сердце зияла дыра.

– Мама! – хором крикнули мы.

– Ты бы не смогла, муза. И ты, мальчишка, тоже. А вот я всегда хотела уйти красиво. А это разве не красиво?

– Красиво… – прошептал Ворон, и по его щеке скатились две слезинки, – Очень красиво, Мама.

Мы помахали ей рукой. Она улыбнулась, отвернулась и ушла, растаяв на горизонте.

И теперь оперение Ворона стало белоснежным. Нет… Он больше не Ворон. Он Лебедь.

Я очнулась лежа на скамейке в саду, заботливо укрытая клетчатым пледом. Он сидел рядом, читая книжку. Тень листвы опускалась на белые страницы.

– Вау, Лебедь, ты сейчас похож на умного человека! – воскликнула я, – Тебе бы очки и костюм. И причесаться…

– Какая ты всё-таки противная, Поступь, – фыркнул Лебедь.

Я рассмеялась.

– Ты вообще понимаешь, что натворила? – мрачно спросил он.

– Что? – испугалась я.

– Ты спасла мою жизнь! – воскликнул он.

– Какой ужас. Как я посмела, – усмехнулась я, но тут же погрустнела, – А Мама приняла за меня жертву. Она и вправду настоящая мама.

– Да, – улыбаясь, сказал он, – Нежная, строгая, насмешливая, отважная. Она правильно поступила и никогда не пожалеет о своем решении. Так что и мы должны уважать её выбор.

– Но… Мне так грустно.

– Мне тоже, Элли. Мне тоже…

====== Увидевшая ======

– Что ты делаешь?

Лебедь рисовал что-то, встав так, чтобы я ничего не увидела. Развалины в лунном свете казались в какой-то степени красивыми. Свалки мусора, бутылки, окурки, шприцы, пятна крови на щербатых кирпичных стенах, дырявая крыша, через которую были видны звезды, похожие на светлячки. Дверь была полуоткрыта, к ней вели полусгнившие ступеньки. Казалось, кроме нас, здесь никого нет, но в темных углах собрались незримые силуэты, с любопытством наблюдавшие за движениями руки Лебедя.

От скуки я принялась разглядывать дверь, нарисованную чьей-то дрожащей рукой недалеко от входа.

– Интересно, её можно открыть?

– Можно, – ответил голос сзади, – Но не всем.

– А кому можно? – с любопытством спросила я, – А мне можно? Или Лебедю?

– Ты ещё пока молодая. Слишком незапятнанная и целая. Вот обзаведешься парочкой шрамов – тогда добро пожаловать.

– Дарящий, ты когда успел придти? Любишь же появляться внезапно, – усмехнулся Лебедь.

Он отошел в сторону, открыв нашему взгляду рисунок. Мама, словно смотревшая на нас змеиным взглядом раскосых глаз. Такая живая, что мне захотелось до неё дотронуться. Как он добился такой живости одним куском кирпича?

– Ты знал? – спросил Лебедь.

Я не видела Дарящего, но почувствовала, как он замер, удивленный, пораженный, расстроенный, шокированный.

– Как это произошло? – спросил он.

– Она приняла за нас жертву, – сказала я, – Она разбила свое сердце, чтобы спасти Лебедя.

– Вот как? – безучастно сказал Дарящий, – Очень красивый рисунок, Лебедь. Прямо как живая. Будто она сейчас смотрит на нас.

– Так и есть, – сказал Голубь.

Я наконец повернулась к Дарящему, чтобы разглядеть его. Но у меня ничего не вышло: он казался размытым пятном, блеклой тенью. Как я не пыталась сфокусировать взгляд, у меня ничего не выходило. Как на смазанном фото…

– А тебя я здесь не видел, ты новенькая? – с любопытством спросил Дарящий, – В первый раз вижу, чтобы муза становилась Тенью… Интересно.

– Меня зовут Поступь, больше всего на свете я люблю моменты, сломанные часы, красную краску, ракушки, гальку, круглые камешки, морскую соль, сирень, садовые гномики, рассвет, росинки, мотыльков, чердаки, горячее какао, старые записи, весенние костры, майские вечера и тенистые аллеи! О, в ТЦ я всегда играла в автомат с игрушками, и ни разу не выигрывала! Прямо закон подлости какой-то. Ох! А еще я много чего боюсь. Моря, песка, акул, плохих песен, стрижей, русалок, тухлых яиц, безлунных ночей, черной крови, белых комнат, крахмала, белых подушек, светящихся грибов, леса, огня, осенних рассветов, циферблатов. А ещё у меня нет секретов, и мне нет дела до чужих секретов. Зачем они вообще нужны? Я не люблю секреты, я люблю надежду и счастье.

– А ещё ты любишь болтать, – добавил Дарящий.

– А то! Это мой способ заявить о себе миру. Это мой способ заявить о себе всем! Это мой способ доказать себе, что я жива.

– Хороший способ.

Мы одновременно повернули головы. Королева сидела на подоконнике, ветер развевал её белые волосы и белое платье. Она была похожа на фарфоровую куклу или привидение. Только черные глаза всё портили.

– Давно не виделись! – обрадовалась я, – Что новенького?

– Помнится, в вашу первую встречу ты её чуть ли не послала, – заметил Лебедь.

– В Ночь, Когда все Двери Открыты я помогла одной несчастной, которая связана цепью с мертвым.

– Кошка? – задумался Лебедь, – Она поняла, что за обещание?

– Нет, не поняла… Она решила избавиться от него радикально, разрубив цепи.

– И помогло?

– На время. Потом он вернется, и всё начнется сначала.

– Грустно всё это… – горько вздохнула я, – Даже не знаю, что хуже: быть мертвым или с черной кровью.

– Да уж лучше мертвым, – буркнул Лебедь, – Эта штука знаешь какие жуткие вещи делает с людьми?

– Да уж знаю, – рассмеялась я, – Сама тебя вытаскивала…

– Оба исхода ужасны, – сказала Королева, – Ладно, не будем о грустном. Сейчас все хандрить начнем, только ауру испортим. Давайте лучше поиграем в картишки!

Она вынула откуда-то колоду карт. Мы расселись кругом и принялись играть в подкидного.

Кто бы сомневался, что выиграет Королева. Она тихонечко посмеивалась, победно взирая на нас своими чернющими глазами.

– Опять своими королевскими штучками пользовалась?! – возмутился Лебедь, – Так нечестно!

– Научись проигрывать красиво, Лебедь, – усмехнулся Дарящий.

– Это ты так утешаешь себя тем, что все время проигрываешь? – заржал Голубь.

– А с черной кровью ты не был таким противным, – задумался Дарящий, – Может, затащим его обратно в тоннель? Полежит, подумает хорошенько о своем поведении…

– Мальчишки… – Королева хлопнула себя рукой по лбу.

Мы просидели так до рассвета, играя, переругиваясь, смеясь, схватившись за бока. Другие Тени, привлеченные шумом, тоже подтянулись, а мы с удовольствием приняли их в свою компанию. По крайней мере, я была точно довольна.

– Смотри, снег пошел…

Я задрала лицо кверху. Снежинка растаяла на моих губах, оставив после себя холодную воду.

В Прихожей, как всегда, был холодный зимний вечер. Лебедь ежился от холода, снежинки таяли в его темных волосах, щеки раскраснелись. Мне впервые было холодно здесь, кончики пальцев онемели, волосы взмокли, дыхание паром вырывалось из носа.

– И это странно, – сказал Лебедь, – Раньше здесь не никогда не шел снег.

– И мне никогда не было холодно здесь, – сказала я, – Гляди, даже снег не тает. Я что, потеряла свою силу?

– Не потеряла, – успокоил меня Лебедь, – Просто это знак. Причем очень плохой знак.

– Что-то плохое случится? Интересно, что?

– Я не знаю. Но мне это очень не нравится.

– Что делать тогда?

– Пойдем на юг.

Мы шли по глубокому снегу, оставляя косой след, с трудом поднимая замерзшие ноги. Ветер развевал одежду, пробирался до неё, шарил по коже, трепал волосы. Вдали виднелись приветливые огни, но сколько бы мы не шли, они не приближались, только удалялись.

– Под ногами! – вдруг вскрикнул Лебедь.

Я посмотрела вниз. Заледеневшее озеро. Под коркой льда была не вода, а…

– Что за…

Всё исчезло, осталось только это озеро. Я, как завороженная, наблюдала за неясными мелькающими образами.

Зеленоволосый в вагоне поезда. Неосмысленный взгляд глаз, в которых отражались огни и линии. Окружен пальто, шляпами, перчатками. Окружен серым. Корни отрасли еще больше, волосы тусклые, грязные, мышиного цвета. Со стороны кажется, что он ест, пьет, дышит, а значит живет. Вот именно, что кажется: он лишь пустая оболочка, отдаленно напоминающая человека. Имитация жизни, ходячий алгоритм «нормальности».

Вечность пал, сраженный болезнью. Он умирал медленно, страшно. Кашель, кровь, мокрота, рвота, холод и жар. Лихорадка, горячка, бред, сны-осколки, от которых не увернуться. Восковая кожа, пот, стекающий со лба, кровь, смешанная с мокротой, румянец, высохшие губы, жар, волнами исходящий от него. Склонившиеся Халаты, крики, плач, бессилие и невозможность помочь. И Кит, пожалевший о своей упрямости. Перед тем, как Вечность ушел, они наконец помирились – но разве стоит оно того? Стоило ли так тянуть?

Застывший Несуществующий, потерянный в толпе. Он не видит своего отражения в лужах, он не слышит звука собственного голоса, он подносит руку к лицу и не видит её. Поэтому он не замечает, как машина несется на него, сбивает и проносится дальше, и оглушающую тишину нарушает «шмяк», визг тормозов и истошный женский вопль.

– Эй! Эй! Болтушка, ты в порядке? Скажи хоть что-нибудь?

Лебедь склонился надо мной, его волосы, пахнущие сушеными травами и мылом, почти касаются моего лица. Он опаляет мои замерзшие щеки своим горячим дыханием, его серые глаза широко раскрыты и испуганно смотрят на меня. А у меня нет сил даже на то, чтобы ответить.

– Элли! Элли! Элли, прошу, очнись!

Я всё еще не могу поверить. И я не верю.

НЕ ВЕ-РЮ!

– Скажи хоть что-нибудь, Элли! Элли!!!

– Ты тоже это видел? – хрипло спросила я.

– Да, – мрачно ответил Голубь.

– Что это такое? Что это за…

Я не успела договорить, потому что увидела Вечность, сидящего на льду, скрестив ноги.

– Что это было?! – я бросилась к нему, – Вечность, что это было?! Будущее?! Только не говори мне, что это правда! Неужели этого нельзя избежать? Мы же с Лебедем избежали! Значит, и вы можете!

– Знаешь, почему в Прихожей пошел снег? – спросил Вечность, – Эта зима будет очень холодной. В такую холодную зиму Иные беззащитны. Холодная зима принесет с собой болезнь и несчастья. Вы с Вороном смогли этого избежать… А сможем ли мы?

– Я больше не Ворон, – сказал упомянутый, – Я Лебедь.

– Ого, – Вечность посмотрел на меня так, будто впервые видит, – Так ты спасла его? Но почему ты…

– Кое-кто принял жертву за меня, – мне стало грустно, когда я вспомнила Маму, – Зима будет холодной? Я чувствовала это. С первыми холодами почувствовала, что что-то не то. И сначала подумала, что это Кошка виновата.

– Кошка тут не причем, – сказал Вечность, – Между прочим, она одна из нас. Ну, почти… Грань не может решить, стоит ли её впускать.

– Пока она не разрушит цепь, Иной она стать не сможет, – сказал Лебедь, – Мертвым здесь не место.

– Тогда я помогу ей, – загадочно улыбнулся Вечность, – Вечно с влюбленными что-то не так. Может, открыть вам секрет, что любить можно нормально? А? Почему я вообще должен объяснять такие очевидные вещи?

Он встал и потянулся, но подскользнулся и ударился седалищем. Я рассмеялась, а Лебедь тактично сдержался.

– А насчет увиденного не волнуйтесь, – сказал он, потирая ушибленное место, – Всё будет нормально.

Безлунными ночами я могла тихо красться по коридорам. Видела я не все, а вот надписи на стенах были особенно разборчивые. Если подойти к ним поближе, то можно услышать голоса писавшим их. Некоторым надписям был почти с десяток лет… Интересно, сколько лет самым старым? Сколько лет этому месту? Старше меня, по словам Халатов. И старше некоторых из них. Ласка говорила, что когда она была маленькой, эта больница уже стояла, причем она уже тогда считалась старой. Буревестник шутила, что это место построено на индейском кладбище. Я поверила и испугалась, а девчонки несколько дней ржали надо мной…

Так странно. Я иду по коридорам, вижу их по-новому. Я не узнаю их. Наверное, потому что я теперь Тень.

А Кошка-то в другую палату перебралась. Сопит, мирно вздымая бока. Такая умиротворенная. Тот типчик за её спиной всё-таки исчез. Она выглядит так, словно избавилась от груза, много лет давившего на её плечи. Она выглядит… Живой. А это самое главное. Возможность жить и чувствовать боль и счастье – вот самое драгоценное. Когда-нибудь она поймет, как ей повезло. Но это уже будет после страданий и простой человеческой боли, терзающей когтями её сердце.

Буревестник громко храпит, свесив руки и ноги. Её рыжие кудри рассыпаны по подушке. Щеки, как обычно, ужасно конопаты. Она милая, когда спит. А вот когда проснется…

Ворожея спит в шляпе, черные волосы закрывают её лицо. Она повернулась на бок, что-то почесала и пробормотала во сне.

Отступница  спит без очков и с расплетенными косами. На животе, уткнувшись лицом в подушку. И, кажется, тоже храпит.

На миг я пожалела, но потом увидела намечающийся рассвет вдали, и поспешила свалить.

– Да, я тоже ходил проведать палату, в которой лежал когда-то…

– И как?

– Нормально… Вечность мило сопит, Кит храпит, как паровоз.

– А в Клетку ты ходил?

– Да. Теперь она была мне не страшна – просто тесная белая комната.

Мы сидели с Лебедем и Королевой за столом, попивая чай. Вокруг был весьма контрастный пейзаж – опять заснеженные поля.

– Знаете, откуда этот чай? – спросила Королева.

– Из других миров? – предположил Лебедь.

– Неа. Из воспоминаний.

– Из прошлого? То есть, этот чай протух, получается? – воскликнул Лебедь, – Фууу!

– Люди скоро умрут, а мы тут чаи гоняем, – проворчала я.

– Не бойся, Поступь, зима нескоро, – сказал Лебедь.

– Не сказала бы, – ответила Королева, – Я уже слышу шаги болезни. И шорох снежинок, которые окрасят всё в белый.

– Вот именно! – я вскочила, – Прекратите быть такими легкомысленными! Я не потерплю, чтобы кто-нибудь умер! Только через мой труп!

– Гениально, – хмыкнул Лебедь.

– Есть один шанс, – вспомнила Королева, – Самой холодной зимой, самой длинной ночью Грань забирает особо понравившихся ей Иных. Хотя, это всё зависит от желания Иного. Хочешь – отчаливай, не хочешь – не отчаливай.

– И как угодить Грани? – фыркнула я, – Хотя, в флирте я просто мастер.

– Убалтывать ты мастер, – буркнул Лебедь.

– И в чем подвох? – спросила я Королеву.

– Опять ты подвохи ищешь, – вздохнула Королева, – Слишком ты подозрительна, это никак не сочетается с твоим характером. Но ты права, тут есть подвох, и он состоит в том, что никто не может понять, по какому принципу Грань выбирает тех, кого забирать. Такое чувство, будто выбор случаен.

– Что же делать? – с горечью спросила я.

– Надеяться… – ответила Королева, – По счастью, ты это прекрасно умеешь. Может, научишь?

====== Морская ======

Черные волны вздымались и опускались, словно бока древнего зверя. При взгляде на него было понятно, что ему много лет. На заснеженных дорогах виднелись следы тысячи ног – какие-то припорошило, какие-то почти не видно, а какие-то свежи.

– Интересно, как выглядит замерзший океан? – спросила я, – Бескрайние просторы прозрачного льда с застывшими китами и медузами… И дремлющими серными океанами внутри.

– Это было бы очень красиво, – сказал Лебедь, – Вечный сон и холод. Я всегда любил зиму. И ненавидел лето.

– А я любила лето и ненавидела зиму, – сказала я, – Всегда простужалась, даже если просто дожди шли. Ходила с шарфиком и шапкой даже в помещении. А сколько врачей я посетила…

– Не виделись ли мы случайно? Мне все чаще кажется, что я не раз замечал тебя в толпе. В больнице, на главной площади, на берегу пруда. И всегда ты казалась живее всех. Не за тобой ли я всё время наблюдал, как завороженный?

– Не знаю, – хихикнула я, – Надо же, как тесен мир. И почему мы так связаны?

– Не знаю, – сказал Лебедь, – Чудеса, да и только. Ты не замерзла? У тебя на кончике носа сопли сверкают…

– Фу! Мог бы и поприличней выразиться! – я вытерлась шарфом.

– Ну окей, выделения слизистой оболочки носовой полости.

– Да ну тебя…

Горизонт был пуст: ни чаек, ни кораблей, ни дельфинов. Только черные воды и серое, затянутое тучами небо. Ветер приносил запах соли и водорослей, воздух был холодным и влажным. Мы стояли на краю скалы, и мне казалось, что это край мира, а дальше – бесконечный океан в небытие.

– Интересно, если шагнуть дальше, я утону? – спросила я, – Или наткнусь на картон? А может, я проснусь, и мне сначала будет казаться, что я насквозь промокла в морской воде, но это окажется просто холодным потом? Может, потом я посмотрю на стены – и это будут розовые в цветочек стены моей комнаты, а увиденное окажется лишь сном?

Ветер подул ещё сильнее, растрепав мои непослушные кудри, пробираясь до самых корней волос, под ворот и юбку, и я всей кожей чувствовала его ледяные ласки. Я замерзну от этой зимней любви, мои глаза заледенеют от этой холодной красоты. А он растает от моей весны, превратившись в талую воду.

– Ну и мысли у тебя, – Лебедя всего передёрнуло, – Аж жуть берет. Нет, давай лучше поговорим о всякой ерунде, которую ты любишь. О бабочках, например. О том, как ты ловила бабочек летом и сразу же отпускала их.

– А ты отпускал их? Или отрывал им крылышки?

– Я вообще их не ловил… Предпочитал просто смотреть. Они гораздо красивее, когда летают себе на здоровье.

Я замотала шарф ещё туже. Воздух обжигал холодным огнем, кололся тысячью иголок. Единственное, что успокаивало меня – равномерный шепот волн, рассказывающих морские сказки.

– Королева как-то рассказывала, ей довелось иметь знакомство с Иной из северных земель. Не знаю, что она забыла в нашей пустыне – такие не суются сюда, ибо тают быстро. Говорила она редко, а если и говорила, то её сказки слушали все, раскрыв рот, даже те, кто Иными не являлись. Она говорила, что люди пришли из северного океана, из темных и холодных вод, сбросили чешую и обрасли волосами. Она говорила, что она потомок тюленей, и темной ночью может превращаться в него.

– И какого это – быть тюленем?

– А какого быть человеком? Здорово… И в то же время не очень. Самое печальное то, что она не могла выбрать между сушей и морем. Так и металась туда и обратно…

– А что с ней сейчас?

– Я не знаю. И Королева не знает. Пропала, никому ничего не сказав. Ушла по-английски.

– Интересно, а тут плавают тюлени?

Я села на корточки, склонившись над водой и вглядываясь в морскую пучину, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в иссиня-черных водах. Глядела, как завороженная, вся оцепенев, будто впав в спячку. Море манило меня, шептало, обещало, таило множество секретов.

– Осторожно, – донесся голос издалека, – Если пена попадет на тебя, то ты свалишься и утонешь, не имея возможности даже пошевелиться.

Ещё ниже – и я увижу белый песок суетящимися внизу рыбками. Я едва могу удержаться – тут нет никакой опоры. А что если я и правда свалюсь? Тогда я пойду ко дну, будучи полностью обездвиженной сковавшим меня холодом, и мои легкие наполнит соленая вода. Мой труп будут глодать рыбы, я навсегда сгину в белом песке.

Мне стало страшно. Я резко вскочила и отошла назад. Море больше не манило меня: оно пугало.

– Что бы мы делали, если бы ты не послушалась меня?! – набросился на меня Вечность, – Я понимаю, что для тебя это непосильная задача, но ты всё же головой-то соображай хоть немного!

– Вечность?

Он втягивал голову в плечи, то и дело вздрагивая всем телом. Он мерз, как и я, только в отличии от меня, у него не было ни шарфа, ни перчаток, только свитер и джинсы с порванными коленками. Из нас троих он выглядел хуже всех – сверкающие глаза с застывшими слезами, румянец и побледневшие губы. Лебедю было хоть бы хны – он подставлял себя порывам ветра, продувая все дырки в одежде, отбросив волосы назад и глядя на темное небо так, будто увидел там звезды и северное сияние.

– Вечность? Ужасно выглядишь. Ты…

Он мрачно кивнул.

– Сегодня ночью я сделал выбор.

– И что ты выбрал?

– Я уплываю с вами.

Лебедь замер, улыбка сползла с его губ. Он ошарашенно посмотрел на друга.

– И чего уставился? – зыркнул Вечность, – Не хочу сгнить в Склепе.

– Но ты грустный, – сказал Голубь, – Что-то случилось?

– Ты знаешь, что если мы уплывем, то уплывем навсегда – мосты на этот раз будут действительно сожжены. А это означает, что я должен попрощаться с оставшимися.

– Я сделала тоже самое, когда превращалась в Тень, – сказала я.

– Кита Грань тоже выбрала. Если он останется, то ничего не потеряет… Кроме меня. Я говорил с ним. И он не пошел со мной.

– Значит, он выбрал этот мир. Что ж… Его решение, – сказала я, – Не его это.

– Все решилось тогда, – не обращая на меня внимание, продолжил Вечность, – Пожар сжег нашу дружбу.

– Неужели нет надежды? – спросила я, – Хотя бы чуточку…

– Нет. Я ведь говорил тебе, что Кит никогда не бросает слов на ветер. Он не клялся мне в вечной дружбе, но поклялся в том, что мы больше никогда не будем друзьями.

– Некоторых людей нужно отпускать, – сказал Лебедь, – Просто поблагодари его за дружбу и забудь его. Пусть он останется приятным воспоминанием без власти над тобой.

– А я так не могу, – буркнул Вечность, – Я никогда никого не забываю. Он – легко. Поэтому с самого начала эта дружба была обречена на провал.

Он замолчал. Лебедь тоже – тактично. И я, но потому что мне было нечего сказать. Иначе бы ляпнула что-нибудь сдуру.

А снег всё падал и падал. падал печально, медленно, кружась и плавно опускаясь на заледеневшую землю. Ночи были  холодные и темные, тучи закрывали звезды и порой луну, ветер гулял по трубам, бился о окна, выл в полых стенах, пугая некоторых больных. В такие ночи согревало не отопление и не толстый слой одеял и одежд, а теплая компания, сказки в полутьме, фонарь у лица и костры с гитарами и жаренным суфле.

Я с каждым днём становилась слабее и грустнее, мне всё меньше хотелось говорить. Лебедь замечал во мне эту перемену, но не знал, что сделать с этим. Да ещё и Королева, как назло, пропала.

Я больше не могла гулять по коридорам, всё, что меня связывало с ними – это Вечность, иногда навещающий нас.

– Девочки провели ритуал, – докладывал он, – Он всегда проводится перед эпидемией, чтобы прогнать болезнь.

– Не понимаю, что в этом такого, обычная простуда, – пожала плечами я.

– Но не для Иных. Болезнь влечет за собой несчастья, потому что блокирует связь с Гранью. Не у всех, но у многих. Я один раз заболел и месяц не смог видеть сны. Мне тогда казалось, что я обычный, что Грань выкинула меня. Даже из больницы выписали.

– Не все птицы хотят вырваться из клетки, – улыбнулся Лебедь.

– Будешь язвить – тебя в клетку посажу, – пригрозил Вечность, – Или вообще лебединый суп сварю. Короче, хватит меня с толку сбивать! Итак, девочки провели ритуал – обычно на него тратится не одна ночь. Этот был третий по счету. И…

Мы навострили ушки. Он пригнулся, якобы сказать шепотом, но вдруг заорал:

– У Буревестник был приступ!!!

– Видимо, ты теперь в норме, раз такой противный, – сказал Лебедь, зажимая уши.

– Обязательно было так орать? – надула губы я, – А что за приступ?

– У неё случается приступ перед бедой. Чем сильнее несчастье, тем сильнее приступ. А этот был просто ужасным. Как я понял из её слов, эта зима принесет многие жертвы. И не всех заберет Грань. Вся соль в том, что многие остаются – как капитан, который пойдет ко дну вместе со своим кораблем.

– Не все крысы, как мы, которые сбегают при первых приступах шторма, – криво усмехнулся Лебедь.

– Это не побег, – серьезно сказал Вечность, – Просто у нас разные пути. И с приближением длинной ночи я чувствую, что у меня, в отличии от Кита, нет выбора.

Знающие владеют секретами, а музы… Музы посылают сны. Хорошо, что их немного – представляете, какая неразбериха бы началась, если бы орава легкомысленных муз начала посылать кошмары всем Иным в округе? Пока старожилы орудуют на передовой, мы, музы, остаемся в тылу, помогая раненым. Да, я Тень, но муза всегда остается музой, даже став Тенью.

Первый сновидец – зеленоволосый парень. Как я не силилась, я не могла узнать его имя – оно казалось расплывчатым, неразборчивым. Пробел, пропуск, темное пятно в биографии. Будто его и не было вовсе. Эту мысль я отогнала, поскольку она вселяла ужас – да как же так, без имени-то?!

Его сердце – пустыня из золотого песка и сгоревших красных небес. Ни жарко, ни холодно – никак. Казалось, и воздух сгорел, и я сгорю, если задержусь здесь чуть подольше.

– Нравится? – горько усмехнулся сновидец, – Каждую ночь мне снится эта пустыня. Я уже и забыл, когда в последний раз видел нормальный сон.

– Вы так похожи, не находишь?

 – Наверное… И знаешь, что самое страшное? Каждая ночь все длиннее и длиннее. Мне кажется, что я провожу здесь месяцы, а порой года.

Кажется, я начала догадываться.

– С каждой ночью время будет растягиваться. И однажды ты застрянешь здесь навсегда. Для  того мира это может быть секунда, но для тебя – вечность.

– Вечность здесь? Да уж, скука – это самая худшая пытка. Уже больше года её испытываю.

Его ноги по колено засосали пески. Мои тоже начало засасывать. Я захотела поскорее уйти отсюда.

– А хочешь вырваться из этой пустыни?

– Вырваться? – он посмотрел на меня с надеждой ребенка, верящего в Санта-Клауса, – А это возможно?

– Возможно, если захочешь. Грань ждёт тебя, мой мальчик.

Всегда хотелось произнести последнюю фразу… Кажется, его проняло.

– Что я должен делать?

– Хм… Жить ты будешь при одном условии…

– Каком? – насторожился он, – Продать тебе душу?

– Очень смешно, – фыркнула я, – Ты должен будешь уйти. Причем уйти навсегда, порвав все связи.

– Ну, связей у меня нет… А куда уйти-то?

– Куда-то…

– Отличный ответ. Сразу так успокоился от его конкретности.

– Ну так что? У тебя выбор: уплыть вместе с нами в объятия Грани или остаться здесь и застынуть в вечной пустыне. Что выбираешь?

– Что, так сразу? Даже подумать не дашь?

– Да зачем думать? Ляпни первое, что попадется в голову, я всегда так делаю!

– Да ну тебя…

Он задумался. Пески засосали его ещё глубже.

– Так… Ладно. Я пойду с вами.

– Хорошо, но сначала ты должен дать понять пустыне, что у неё больше нет власти над тобой. Как говорил один мудрый человек, «цени прошлое, но не давай ему власти над собой».

– И кто же этот мудрый человек?

– Я.

Он громко заржал. Плечи задергались, в голосе послышалось хрюкание и зазвучали истерические нотки. Он держался за бока и хохотал как ненормальный – хотел наверстать упущенное за год, видимо. И пески отступили, освободив его ноги в потрепанных шлепанцах.

– Что за ерунда! – сквозь смех сказал он, – Почему я ржу над этим?! Почему это так смешно?!

Нас окружил вихрь из горячего песка, так что мы закрыли лица рукавами. Меня ветер едва не сбил с ног, а ему хоть бы хны. Послышался грохот – то небеса раскололись, а вместе с ними – и этот мир, исчезнув во вспышке агонии.

– Сгорела твоя вечность, – сказала я, – Теперь у тебя будут и кошмары, и боль, и слёзы.

– Пусть, – сказал он, – Зато живой.

И правда: живой. Прямая осанка, грудь колесом, глубокий вздох, прикрытые глаза и улыбка – на этот раз настоящая, счастливая. Он больше не чувствовал себя живым, он был живым.

А вот со вторым сновидцем пришлось повозиться…

====== Воссоединившая ======

– Ты уверена в этом? Это очень жуткое место. Для того, чтобы вырвать её оттуда, нужно принести большую жертву. И это уж точно не твое миленькое сердечко.

– Прекрати меня пугать, а то передумаю ещё!

– Странная ты… Но именно потому, что ты такая странная, я не могу отпустить тебя туда одну. Я пойду с тобой.

На нём была корона из кленовых листьев и цветочный плащ. Он был мигом между осенью и весной. Сентябрь. Пора, когда цветы ещё не вянут, но листья уже желтеют.

– Иди за мной, след в след. Что бы не случилось, не отставай на шаг. Условия кажутся простыми, но на деле это сложно, особенно для такой непоседы, как ты. О, и вот что ещё. Не открывай глаза.

Он взмахнул руками, и листья с его венка разлетелись в разные стороны подобно мотылькам. Я закрыла глаза, почувствовав запах осени: сухие листья, лужи и мокрые цветы.

Я шла, и чувствовала, как теплая земля холодела, превращаясь в безжизненную тундру, а ветер крепчал, хоть и огибал меня плавно, будто я была окружена каким-то куполом.

– Мы идём по желеной дороге, – сказал Сентябрь, – Забавно, я в детстве часто играл с друзьями в окрестностях похожей. Не видела никогда?

Я промолчала, боясь сказать и слово.

– Она была заброшенная. Там больше 10-ти лет поезда не ездили. Но друзья говорили, что в полночь можно увидеть призрачный поезд, появляющийся и исчезающий ниоткуда. Весь в огнях, с размытыми очертаниями собравшихся в нем людей. Пары, семьи, компании. Или одиночки.

– А они видели его?

На этот раз промолчал он. Закапал дождь, крупные капли застучали по моей макушке и плечам. Кудряшки мигом превратились в сосульки. Вода капала мне на ноги и сандалии. Но вода была теплая. Летний дождь, приносящий радость. Дождь с глубокими лужами и неизменной радугой.

– Слишком здесь хорошо, – сказала я, – Так и хочется остаться.

– Это ты так думаешь, – сказал он, – Ты невосприимчива к уродливому, страшному и неизбежному, как гусь не может намокнуть.

– Это…

– Нет. Не совсем. Туда бы я сам не попал, не говоря уже о тебе. Просто Февраль заточила себя в собственных воспоминаниях.

– Ты знал её?

– С детства. Мы оба были безнадежными детьми, из гнилых семеек. Детьми, на которых махнули рукой взрослые.

– Ты любил её?

– Любил, но никогда не требовал от неё того же.

– Как это?

– Ты любишь небо, но не просишь его пасть на землю. Ты любишь цветок, но не просишь его следовать за тобой. Собственно, это и любовью назвать-то трудно. Просто всё, что я желал – это счастья ей, и это желание превратилось в одержимость.

Послышался грохот. Я зажмурила глаза ещё сильнее, закрыв их руками.

– Стоп, – сказал Сентябрь.

Я послушно остановилась. Послышались едва ощутимые шаги маленьких ножек. Она выплыла, словно лебедь, и принесла с собой талый снег и лучи холодного солнца.

– Здравствуй, – сказала она детским, но необычно спокойным голосом.

– Февраль? Это ты?

– Да.

Я растерялась. Не ожидала, что всё выйдет вот так просто. Не знала, что сказать.

– Несуществующий… – замялась я.

– Что такое?

– Неужели ничего нельзя поделать? Он же исчезает без тебя. И исчезнет. В один прекрасный день его просто не станет. Тогда к чему такая жертва?

– У меня не было выбора. Либо он, либо я. И я выбрала себя.

– Но эта жертва бессмысленна! Ты никого не спасла, только хуже всё сделала!

– А что ты ещё предлагаешь? Стать Тенью я не смогу. Что остается? Двойное самоубийство? Приставим к губам друг друга бутылки с ядом, сделаем одновременно глотки и побежим блевать напару. Очень романтично.

– Есть ещё один выход.