Текст книги "Музы в уборе весны (СИ)"

Автор книги: Люрен.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Вдали зазвучала пожарная сирена. Когда бригада приехала, все уже были снаружи, столпились перед зданием, задрали головы и громко причитали, а кто-то плакал.У многих больных начались приступы. Маленькие дети ревели, родители их успокаивали, подростки с телефонами снимали пожар на камеру, влюбленные обнимались и прижимались друг к другу, одна девчонка скакала вокруг и визжала от восторга.

– Так, а теперь пусть тот, кто это сделает, признается в этом, – строго сказал мистер Эррони.

Его глаза сузились, превратившись в серые щелочки.

Блейн побледнел, его нижняя губа мелко задрожала. Ромео весь напрягся, приготовившись сдать друга. Кларисса громко заплакала, Зои принялась лопотать что-то бессвязное. Ласка осуждающе на них смотрела.

Увидев это всё, я поспешила выйти вперед.

– Это я, – сказала я.

Парни хором ахнули.

– Элли… – всхлипнула Кларисса, – Ты что это… Элли!

– Я не верю тебе, Элли, – сказала Ласка, – Ты ведь кого-то выгораживаешь, да? Не стоит так поступать. Пусть тот, кто это сделал, если он действительно друг тебе и достойный человек, признается, а не заставляет тебя брать на себя вину.

– Если я скажу правду, вы ведь не будете ругаться? – спросила я.

– Что значит не будем?! – завизжал Эррони, – Ты, блин, пожар устроила!!!

– Мы постараемся понять тебя, Элли, – перебила его Ласка.

– Это из-за линзы. Я хотела примерить очки Клариссы, но находилась слишком близко к окну, – принялась вдохновенно врать я, – Лучи попали на линзу, а там же много сухих предметов... И вот.

– Знаешь, это серьезный проступок, – сказала Ласка.

Позади неё пожарные тушили пеной огонь. Вскоре пламя сошло на нет, и все вздохнули в облегчением.

– Тебя придется наказать, – выдержав паузу, продолжила Ласка.

Другие больные осуждающе на меня смотрели.

– Жалко пианино… – горько вздохнула Кларисса.

– А мне тетради и книжки, – подхватила Клэр.

– А мне насекомых, – сказал Эрик.

Ромео адресовал Блейну взгляд, означающий одно: последнему не жить. Если бы я была на месте Блейна, то намочила бы штаны. Черные глаза, большие, в поллица, окаймленные ресницами, прикусанная нижняя губа, кожа карамельного оттенка, оттеняемая черными волосами. Испепеляющий, уничтожающий взгляд, полный ненависти и клокочущей ярости.

– Что меня ждёт? – с дрожью в голосе спросила я.

– Твои родители заплатят штраф, – ответила Ласка, – Причем довольно большой…

====== Уставшая ======

– Это не она… – тихо сказал Блейн.

Глаза у него затуманились, он кашлянул кровью, согнувшись в три погибели. Медсестра к нему подбежала и принялась осматривать.

– Это ты сделал? – сощурив глаза, спросила Ласка.

– Он!!! – завопил Ромео, – Это он нас всех тут чуть не спалил!!! Только не наказывайте Элли, пожалуйста!

Я изумленно смотрела на Ромео. Он весь дрожал, его дыхание с хрипом вырывалось у него из груди. Как-то быстро Ромео из преданного друга превратился в предателя…

Нас увели лечить ожоги. Их обработали, перевязали, нас с Блейном увели на рентген. Я почти не пострадала, а вот Блейн что-то себе повредил, поэтому его отвезли в соседнюю больницу.

Его родителей оштрафовали на крупную сумму и отношение к нему переменилось. А меня жалели и смотрели на мои проступки сквозь пальцы. Как и всех остальных, кто пострадал от пожара.

Шумиха вокруг пожара стихла так же быстро и внезапно, как и началась. У общества память короткая. Особенно у здешних. Очень скоро жизнь в больнице стала такой же медленной и вялотекущей. Снова жара, стрекот кузнечиков и цикад, хлопающие крыльями птицы в прохладной небесной синеве, изредка лениво проплывающие облачка, похожие на овечек, выгоревшая трава, дорожная пыль, яркие клумбы под окнами и тонкоголосая орава комаров, то и дело кусающая всех. Мы ходили потные, мокрые, искусанные, с выгоревшими волосами, смуглые и страшно злые и скучающие. Днем мы бесцельно слонялись по округе, качались на скрипучих качелях, отдыхали в тени кустов и деревьев, бегали поочередно на кухню за водой, танцевали под музыку в жарком, вонючем, наполненным потными телами общем зале. Но чаще всего мы сидели на крыльце, обмахиваясь газетами, настолько обленившиеся и сонные, что даже говорить было лень.

– Скучно, – сказала Зои.

– Да, – сказала Клэр.

– Да, – сказала Кларисса.

– Да, – сказал Ромео.

– Да, – сказала я.

– Да, сказала Габриэль.

И снова мы замолчали. В небе пронесся самолетик, и мы хором, но молча позавидовали сидящим внутри него. Ветерок прошелся по траве, кустам, деревьям. Мухи бились о стекло. Жук неспеша прополз по ступеньке, расправил крылья и улетел с громким жужжанием. Пахло выгоревшей травой, потом и чьими-то духами.  Мы поняли, что что-то появилось между нами, что-то назойливое и мешающее, появилось после того пожара. Также мы поняли, что общаться так легко, как раньше, мы больше не будем.

– Да ладно, че вы киснете?

В нашу тишину ворвался пронзительный голос Эрика. Меня, как сидящую на самой нижней ступеньке, окатило прохладной водой. Это было как глоток свежего воздуха. Даже второе дыхание открылось и появились силы жить дальше. А Эрик продолжал скакать перед нами, поочередно окатывая нас водой из садового шланга.

– Ты че творишь? – вскочил Ромео.

– Спасаю вас, – невозмутимо ответил Эрик, – Где же ваша благодарность? Эй, Зои, явился твой принц с садовым шлангом!

– Ты нам жизнь спас, Эрик, – серьезно ответила Клэр, отжимая шляпу, но не снимая её, – Ещё немного, и я начала бы убивать.

– Облей меня ещё раз, – попросила я.

Меня снова окатило водой. Волосы промокли, одежда прилипла к телу, вода попала в рот и нос, шлепанцы тоже наполнились ей.

Мы еще долго дурачились с шлангом, отбирая его друг у друга, обливаясь водой, пока не намокли до ниточки сами и не залили все вокруг водой, образовав лужи. Грязь прилипла к ногам, Ромео подскользнулся и упал, весь запачкавшись, мы хором ржали, как ненормальные, а он обиделся, правда, ненадолго – как можно долго дуться на таких лапочек, как мы?! Позже к нам присоединились Грег и Саймон, с них наконец сняли повязки, они сверкали свежими шрамами. Оковы отчужденности спали, мы снова стали бесноватой оравой разномастных детишек с разодранными коленками и загоревшей кожей.

А потом пришли врачи и отобрали у нас шланг, послав сушиться.  Мы сидели с поллотенцами на ступеньках, взмокшие, запыхавшиеся, выбившиеся из сил, но довольные, приятная усталость разливалась по нашим членам. Габриэль нахлобучила не пойми откуда взявшуюся сомбреро, надвинув её чуть ли не на глаза. Волосы Ромео закучерявились, смуглая кожа блестела на солнце. Кларисса вытирала очки и поправляла косы. Саймон рисовал на своих руках. Грег снял бусины с волос и нанизывал их заново.

Внезапно на горизонте замаячила фигура. сгорбленная, худая, растрепанная, с альбомом наперевес. О да, мы узнали его. Это был Блейн собственной персоной. Он прошел еще немного и остановился перед нами. Молча. Ромео вскочил и сжал кулаки. Кларисса едва не уронила очки. Саймон сделал помарку в рисунке и громко выругался. А я… бросилась оторопевшему от такого напора Блейну на шею.

– Ты че там делал? Че так долго лежал? – нарушила немую сцену я, – Спину не сломал? Че с тобой такое было? Че такой молчаливый? Да ты не парься, у нас все свои. Блин, без тебя так скучно было! Зато мы обливались водой из шланга. Жаль, что ты не пришел раньше – облили бы и тебя! Но теперь санитары отобрали у нас шланг. Наверное, ты чуть не помер от жары! Весь потный и мокрый… А в больнице скучно было? У вас там есть телек? А кормят как? А друзья у тебя там не появились?

– Я скучал по твоей болтовне, – устало улыбнулся Блейн, – И по летним ленивым денькам тоже.

– Зря приперся, – процедил Ромео.

– Ромми, остынь, – одернула его Клэр, – Порадовался бы за своего друга.

– Раньше мы были друзьями, – согласился Ромео, – Нет, даже не так. Лучшими друзьями. Но теперь нет. И больше никогда не будем. Слышишь, Блейн?

– Да, – тихо отозвался Блейн.

– И что ты услышал?

– Что мы больше не будем друзьями.

– А почему, знаешь?

– То есть ты на него обиделся из-за такой мелочи, как пожар? – возмутилась Кларисса, – Хорош друг, нечего сказать! Ну спалил он чердак, что такого? Все мы ошибаемся!

– Это не просто чердак, – вздохнул Ромео, – И дело не только в чердаке.

– Ладно, хватит это обсуждать, – вмешалась я, – Пришел Блейн, и сейчас мы будем все вместе ве-се-лить-ся!

Впрочем, всё «веселье» состояло из того, что мы думали, как будем веселиться. Шланг отобрали, чердака нет, качели заняты, проигрыватель тоже. Скука смертная. Так что мы снова развалились на ступеньках и принялись скучать, изредка поочередно вздыхая. Так и просидели до вечера.

Вечер тем хорош, что вся дневная жара сходит на нет. Воздух прохладный, трава становится ярче в почти что сумерках, только начинающих прогонять свет. Солнце садилось за горизонт, небеса окрасились в ярко-красный. Пахло летом и прохладной свежестью.Зои, Кларисса и Клэр ушли в свою палату, Габриэль с мальчишками ускакала на задний двор. Мы с Блейном остались вдвоём.

– И всё-таки, почему ты тогда так разозлился? – спросила я его, – Почему ты пожар устроил?

– Я не разозлился, я испугался… – густо покраснев, сказал Блейн, – А когда я боюсь, за рациональность своих действий не отвечаю.

– И чего же ты испугался? Дело в тетрадке? Это из-за той седой девочки?

– Всё-то ты схватываешь на лету, – усмехнулся Блейн, – Понимаешь… Время от времени в больницу приходит подобная особь. Таких можно узнать сразу: сколько бы им лет не было, они полностью седы. И мудры не по годам, словно владеют всеми тайнами мира. Быть может, так и есть. Как правило, они быстро исчезают, но только не для Иных. Исчезают вместе со своими вещами и какой-либо информации о них. Мы, Иные, помним о них, да и то далеко не все.

– И почему ты их так боишься?

– Если ты находишь их вещь – это плохой знак. Очень плохой. Значит, она выбрала тебя. Значит, скоро тебя ждет несчастье. Травница нашла её платок.

– А разве это не Отступница её заразила?

– Если бы Травница не нашла платок, дело бы закончилось простой ангиной. Но, увы, прошлого не изменить. О, как это было… Умирала она страшно. Медленно и страшно. Я не был рядом с ней, но я чувствовал это. Я забрал часть её страданий, но это лишь облегчило её участь, а не спасло от неё.

– Ужас… Но почему она это делает? И кто она такая вообще?

– Она забирает к себе. Она из серых кардиналов, которые везде, невидимые и никем не замечаемые. Такие становятся Королевами. Они тихо правят, пока их не убивает новая седая королева…

– Так это Королева делает?!

– Да, она. Впрочем, эта будет поспокойнее.

– Но у меня не случались никакие несчастья.

– Она придет к тебе во сне. И тогда… – он задрожал и закрыл лицо руками, – Я не хочу тебя терять, Элли. При мысли о том, что такой большеротой и пустоголовой болтушки не станет… Нет, я не допущу этого. Даже если она заберет вместо тебя меня.

– Ты идиот, Вечность, – услышали мы голос Кита.

От стоял у двери, прислонившись к ней спиной. Его волосы высохли, на плечах было белое полотенце.

– Больше верь этим глупым сплетням. Королева не приносит несчастий.

– И Травницу она не убивала, да? – сухо спросил Вечность.

– Травницу убила Отступница, – повысил голос Кит.

– Да отвалите вы от Отступницы! – завопил Вечность и набросился на Кита, – Она ничего не сделала!

– Ты выгораживаешь и ненавидишь не тех, – Кит схватил его за шкирку и ударил, – Как ты вообще стал Знающим? Ты же такой идиот!

– Это ты идиот, – проскрипел Блейн, – Тупой импульсивный идиот.

– Как мне это надоело! – я вскочила и побежала.

А куда я побежала? О том месте я подумала в первую очередь. Я пробиралась сквозь колючие заросли, прижималась к стене, вспугнула стаю бабочек и птиц, вступила ногой в мокрую грязь, едва не оставив там шлепанец.

Как обычно, зиял черный провал окна и ржавела решетка. Я подошла и заглянула внутрь. Кровать была пуста. Я шарила взглядом по комнате, но никого не было, лишь тьма сгущалась по углам.

– Бу, – внезапно передо мной выросло бледное лицо с широко распахнутыми глазами.

Я заорала не своим голосом, а виновник хрипло рассмеялся. Потом до меня дошло.

– Ворон, какой же ты противный! – обиженно протянула я.

– Я знаю, – усмехнулся он, – Чего так долго не приходила? Поди забыла бедного ощипанного петуха?

– Это ты ко мне не приходил! – возмутилась я, – Я пыталась попасть в эту ледяную пустыню ночь за ночью, но у меня ничего не получалось! Словно и не было её никогда…

– Я тоже не мог в неё попасть, – ответил Ворон, – Я и заснуть-то не мог. Если и засыпал, то ненадолго и без снов. Просто глубокая чернота, затягивающая меня.

– Бессонница, да? – сочувственно спросила я.

– Ага, – вздохнул он, – Клетка забирает всё. В том числе и сны.

– Почему тебя отсюда не выпускают?

– Так надо, – он смешно передразнил врачей, важно подбоченившись, – Это для Вашего же блага.

Я заржала. Он грустно улыбнулся.

– Ты ослабла, – заметил он, – Тянут из тебя тепло, да?

– Ты о чем? Ах, да… Я вот что хотела спросить… Королева правда приносит несчастья?

– Кто тебе такую чушь сказал?

– Вечность.

Я рассказала ему всё о пожаре и о ссоре двух друзей.

– Вечность всё время верит всяким сплетням, – хмыкнул Ворон, – Причем чем страшнее и абсурднее сплетня, тем больше он в неё верит. Королева никогда не приносила несчастья, она лишь помогала. Седые могут как помогать, так и вредить – они такие же разные, как и прочие Иные. Все, что их отличает от нас – они умны и незаметны.

– Тогда что случилось с Травницей?

– Незадолго до смерти Травница прибежала ко мне и сказала, что ей приснился страшный сон. Королева показала ей её смерть. Вечность тоже с нами был. Вся беда была в том, что он услышал лишь то, что хотел – Королева убила её. Но он совершенно забыл, что также Королева сказала, что может спасти её.

– Как?

– Забрать её к себе. Но Травница не согласилась. Она сказала, что никогда не хотела пересекать Грань. Она всегда оставалась дневной – до самого конца. И смерть была её выбором.

– Тогда, получается…

– Что, я разбил вдребезги твоё представление о нём как о всезнающем мудреце? Поделом тебе, – усмехнулся Ворон, – Теперь меня будешь считать мудрейшим.

– Да я итак, – улыбнулась я, – Все-таки жаль, что Кит и Вечность поссорились. Они ведь лучшими друзьями были.

– Если они так легко поссорились, то и друзьями никогда не были, не то что лучшими, – задумался Ворон, – Впрочем, Кит всегда был импульсивным малым. Ничего, отойдет.

У меня затекли ноги. Мне хотелось присесть так же сильно, как и говорить с Вороном.

– Какая красивая ночь… – протянул Ворон, – Небо такое чистое. Даже звёзды видны. Мне так хочется быть частью всего этого…

– Не могут же тебя держать там всё время… – недоверчиво сказала я.

– Могут, – серьезно сказал он.

– Нее… Рано или поздно тебя переведут в обычную палату. С терапиями и прогулками. А потом – в реабилитационный центр. С морем и песчаным берегом. И кафе на веранде. С горячими свежими булочками и дымящимся кофе с кленовым сиропом.

Он мечтательно посмотрел вверх.

– Скажи это кто-нибудь другой, я бы не поверил. Но тебе я верю… Даже зная, что этого никогда не будет.

– Что ты такое говоришь, Ворон? Выпустят тебя. Вы-пу-стят! Габи же выпустили!

– Понятия не имею, кто это, но знаю, что ей до меня далеко. Я-то безнадежный.

– Да ну тебя. С тобой поговоришь – сразу тоска разъедает.

– А когда с тобой – то воля к жизни появляется. Даже жаль, что так – уходить будет больнее.

– Тогда не уходи. Останься.

– Хотелось бы. Ты устала, похоже. Иди поспи, что ли. На тебя больно смотреть.

Я послушалась его и ушла. Пробралась в палату через окно и легла в кем-то заботливо расстеленную постель, надеясь по совету Ворона отдохнуть, но не тут-то было…

====== Выбирающая ======

Снова ветер и снег. И небеса, озаренные сиянием. Слева восток пылал оранжевым пламенем, и сама жизнь звала и манила. А справа запад с блистающей синевой приглашал в обитель звенящих сосулек и обманчивых праздников. Почему обманчивых? Прошлое – это пыль. Пыль мертва. Мы задыхаемся пылью. Она кажется нам золотой, но это просто пыль. Прошлое надо уважать, но не давать власти над собой.

Вдали, на восточной стороне возвышался холм. Я сама не заметила, как отправилась навстречу ему.

А если пойдешь на восток, то встретишь саму Королеву.

Ха. Да я ведь итак её встречу. Она сама меня выбрала. Она найдет меня, даже если Клетка сожрет мои сны. Сердце так колотится…

Королева никогда не приносила несчастья. Она помогала.

Помогала ли?

Она сказала, что может спасти её. Забрать с собой.

Я не люблю прошлое – это пыль. Я не люблю будущее – это погоня за пустотой. Я люблю настоящее, секунду, мгновение. Краткий миг между будущим и прошлым, секунду назад он был призраком, секунду спустя он станет пылью. поэтому я не хочу знать, что со мной будет. Пусть тогда у меня будет хоть какая-то иллюзия свободы. Иллюзия выбора. Я буду наслаждаться настоящим, не зная, что завтра всё обратится в прах. Разве это не является счастьем?

Королева замаячила на горизонте. Я никогда её не видела и не имела представление о её внешности, но тут же узнала. Узнала и холодок пробежал по моему позвоночнику, несмотря на то, что я никогда не мерзла здесь. Она приближалась медленно, такая белая на фоне ярко-оранжевого зарева.

Я поворачиваюсь к ней спиной и стремительно ухожу, ступая на свои же следы, из которых прорастает трава и цветы. Я чувствую её взгляд на своей спине.

Глупая, говорю я  себе, От чего бежишь? Она всё равно догонит тебя. Так зачем?

Убегу, отвечаю, Убегу, даже если придется бежать сквозь тернии и болота. Даже если придется изранить ноги в кровь об острые камни.

Не убегай. Это так глупо. Ты дурочка. Это не страшно. Будет немного больно, но когда всё закончится, ты посмеешься над своей трусостью. Как при уколе.

Заткнись! Не хочу с ней встречаться!

От себя не убежишь.

Никто не убегал, а я убегу.

Но убежать не получилось. Всё-таки мы встретились, хотя я прекрасно помнила, что повернулась к ней спиной. Да! Я повернулась к ней спиной и ушла далеко-далеко. Тогда почему она стоит прямо сейчас передо мной, и снежинки опускаются на её длинные белесые волосы, а низ платья запачкался? Она смотрит на меня большими глазами, такими неуместно черными на фоне этого белого торжества. Она улыбается, и её улыбка терзает меня, кинжалами вонзаясь в моё сердце.

– Вот мы и встретились, музы весны.

Я не могу произнести и слова. Странно, обычно я, когда нервничаю, начинаю болтать всякую бессвязную чушь. Но нет. На этот раз я словно онемела.

– Не бойся, я не сделаю тебе больно. Я просто расскажу кое-что интересное.

– И что же? – прошептала я, когда мой голос наконец прорезался.

Она достала две свечи и зажгла их.

– Задуешь левую – она расскажет о прошлом. Задуешь правую – она расскажет о будущем. Какую выбираешь?

– Никакую.

– Ха-ха, нет, девочка, так дело не пойдет. Ты должна выбрать.

– Ну вот тебе мой выбор. Никакую.

– Если ты не сделаешь выбор, я сделаю его за тебя.

Она задула свечу в правой руке. Пламя погасло. А вместе с ним весь мир. Я оказалось в кромешной тьме.

– Не думаю, что ему можно помочь.

– Жаль его. Такой молодой был… Сколько здесь проработала, а всё равно невыносимо видеть, как ломаются молодые жизни. особенно вот таким образом.

Что это? Где я?

Клетка?..

Белые стены. Белая постель. Белый потолок. Белый пол. Мягкий свет, падающий из окна. За окном – небо, затянутое тучами, птица опустилась на подоконник и чирикает. Детишки смеются. Мяч стукнулся. А здесь всё белое, как чистый лист бумаги.

Его волосы раскиданы по подушке. Пронзительно-синие круги под глазами так ярко выделяются на фоне бледной, почти что серой коже. Щеки впали, губы побледнели. Грудь едва заметно вздымается.

– Он не говорит, не слышит и ничего не понимает. Как овощ. Кататония.

– А родители что?

– Отказались.

– Кроме них, родственников нет?

– Нет.

– Бедный мальчик. Все его бросили…

ЭТО НЕПРАВДА

ЭТО ВРАНЬЁ

– Нет, это чистая правда. Любовь убивает – это про вас.

Стоит у зеркала. Состояние как у робота – ни чувств, ни эмоций. всё выбило. Всё вышибло. осталось лишь тупое остервенение. Бьёт кулаком по стеклу, осколки впиваются в кожу. ничего не чувствует. Теплая кровь стекает по коже. ни-че-го. Подбирает один из осколков…

ПРЕКРАТИ

ТЫ ОБМАНЫВАЕШЬ

ТЫ ЭТО СПЕЦИАЛЬНО ДЕЛАЕШЬ, ЧТОБЫ ЗАМАНИТЬ К СЕБЕ

– С любовью, без любви – ему суждено было стать пустой оболочкой. Почему? Потому что если вырвать тьму у него из сердца, то ничего не останется – только пустота. Пустота, затягивающая всё. Любовь скрасила его последние дни, но у розы есть шипы, и эти шипы больно впивались в его кожу. Кто бы знал, что ради столь прекрасного аромата придется платить кровью? Но кровь в любом случае была бы пролита.

– Я заполню пустоту весной. Я выращу в его пустыне цветы.  И посажу прекрасные деревья, в тенях которых можно будет отдохнуть. И зима сменится весной, декабрь станет маем.

– Да, ты действительно это можешь. Но готова ли ты отдать всё тепло, что у тебя есть?

– Да!

– Готова ли ты покрыться льдом, чтобы он расцвел?

– Да!!!

– Оценит ли он такую жертву? Он будет жить, зная, что жив благодаря тебе. Зная, что его жизнь была обменена на твою. Как тебе такое?

– Я…

– Помнишь Несуществующего?

– Так Февраль…

– Февраль тоже была Иной. В отличии от нас, она странствовала. Она знала, что одному из них нужно будет умереть. Она также твёрдо знала, что это будет не он. О да, она тоже пожертвовала собой, чтобы он жил дальше. Она забрала его участь. И что с ним стало?

– Но я…

– И ты действительно готова на такую жертву? В отличии от тебя, у Февраль ничего не было. Только они были друг у друга. Это явно не про вас…

Воспоминания промелькнули передо мной. Солнечная веранда, драки едой, бутылка воды, споры, кто пойдет за водой, книжки, читаемые вслух, лица, подсвечиваемые фонарем, неумело сплетенные венки и тонкие пальцы, скользящие по клавишам…

– Готова ли ты потерять их?

Буревестник, целованная солнцем и пламенем, неразлучная бесноватая троица, черноволосая Ворожея, Отступница, с умным видом сверкающая очками, неугомонный и импульсивный Кит, Вечный, беззащитный и в то же время невероятно мудрый…

Я люблю Ворона. Не меньше я люблю их всех.

– Знаешь, я ведь могу это устроить. Тебя ждёт его участь. А он будет  жить дальше. Всё как ты и говорила – его переведут в обычную палату, он будет есть, драться едой, болтать с друзьями по ночам, таскать свитеры у новеньких, танцевать под музыку, играть в снежки и лепить снеговиков. Потом будет арт-терапия, трудовая терапия, социальная адаптация, групповая терапия. Его выпишут и переведут в реабилитационный центр, находящийся у моря. Он будет гулять по пляжу, собирать ракушки, погружая ноги в песок, купаться, загорать, рисовать картины, писать стихи, играть на гитаре, отдыхать в саду, сидеть в кафе на веранде, держа в руках кружку дымящегося кофе и смотреть на засыпающий мир, а вдали будет играть уличная музыка. О да, он выздоровеет и будет жить. Но без тебя.

– Это же лучше, чем вот так…

– А какая разница? Всё равно один из вас будет овощем, а другой продолжит жить. Всё равно кому-то придется страдать.

– Тогда что мне делать?!

– Наконец-то ты задала правильный вопрос. За этим я и пришла. Я пришла, чтобы помочь тебе.

– Помочь? Как?

– Ты знаешь, кто такие Тени?

– Нет…

– Тени свободны. Тени могут пойти, куда вздумается. Тени безымянны и бестелесны. Нет, они не пустые оболочки – они думают и чувствуют. Даже больше, чем мы с тобой. Их чувства увеличиваются во сто крат. Если они любят, то со всей страстью, если ненавидят, то всеми фибрами души. Вообще, у Иного три участи – слоняться, ожидая, когда Грань вновь позовет, в пограничном состоянии между бездной и жизнью; стать вот такой пустой оболочкой, лишь отдаленно напоминающей человека; или же стать Тенью.

– А в чём подвох?

– Не строй из себя подозрительного параноика, это ведь тебе не свойственно, – рассмеялась Королева, – Вы не сможете больше прикоснуться друг к другу. Если тебя это устроит в качестве подвоха.

– Не сможем? Почему? Что будет, если мы прикоснёмся?

– Кое-что совсем нехорошее.  Если ты согласишься, то сделай это искренне, ни секунды не сомневаясь. Ты должна быть твердо уверена. Такое свойственно либо влюбленным, либо дурачками, впрочем, какая разница… Потому что если ты засомневаешься, он уйдет без тебя.  А если вы уйдете вместе, вам придется бросить всех. Не бойся – воспоминания сотрутся. Жизнь продолжится, но без вас. Впрочем, вы можете приобрести друзей среди других ушедших…

– Я подумаю…

– Поторопись. Прими решение до конца лета.

– Я всё слышал.

– Эй, не очень-то прилично подглядывать за чужими снами.

– Вот такой я бесстыжий, уж прости меня.

Ворон рассмеялся, на этот раз без хрипотцы, а очень даже живо и заливисто. Я совсем ослабла, а он был бодрым.

– И? Что думаешь?

– Решение должна принять ты.

– А ты?

– А я уже всё решил. У нас два выхода – сбежать вместе или остаться и…

– Первое кажется наиболее благоприятным. Тогда почему я боюсь?

– Потому что Тенью может стать не каждый. Если засомневаешься – останешься в состоянии между Тенью и человеком. Не самое приятное времяпровождение, скажу я тебе.

– Ты уже встречал таких?

– Ха. Он был моим другом. Но возжелал свободы. У него почти получилось, но он испугался – и всё пропало. Он на живого-то едва походил, не то что на человека. Нет, он ходил, дышал, ел – но жизни в нём не осталось. Он был переполнен ненавистью. И яростью. и страхом. он набрасывался на всех, кто подходил к нему ближе, чем на метр. В конце концов его отправили к особо буйным.

– И что с ним сейчас?

– Не знаю. С теми, кого я люблю, у меня связь. Её можно почувствовать в тишине или в шуме. Даже если человек болен или мертв. С ним она была особенно сильная. Когда он превращался, тоже. А вот когда он стал таким, то она пропала. Какое-то время я чувствовал его страх и метание, но потом и это пропало. Только… Белый шум. Как от телевизора.

– Кошмар! И я могу стать такой?

– Да. Я потому тебя не тороплю, что не хочу видеть тебя такой. Ты ведь живая. Живее всех, кого я знал. Я не могу допустить, что жизнь утечет из тебя. Не могу допустить, что сама любовь обернется ненавистью.

– Почему я сомневаюсь? Я ведь знаю, что если мы не уйдем, то ты… Ты… Так почему же я сомневаюсь? Я ведь хочу спасти тебя. Я хочу, чтобы мы были вместе. Но также я не хочу расставаться с друзьями. И с теми деньками на веранде…

– Потому что ты живая. Живым свойственен страх и сомнения. Я не боюсь, потому что почти что пуст. Права была Королева, когда сказала, что кроме тьмы во мне ничего нет. А ты её вырвала, прогнала своим светом. И что же у меня осталось? Правильно, ничего. В том числе и страха.

– Да что за глупости ты говоришь? В тебе много чего есть. Если ты задумываешься об этом, значит, что-то да есть.

– Ха! И что же?

– Радость. Желание жить. Раздражение. Смех. Лень. Любовь.

– Сомневаюсь.

– Любовь – это свет во тьме. Сам же говорил, что рядом со мной ты чувствуешь себя живым.

Он схватил меня за шкирку и притянул к себе.

– Неужели ты не видишь, что я делаю с тобой? Я черная дыра, которая затягивает свет. Чем больше она поглощает, тем больше становится. Сколько бы ты мне не светила, быть ей я не перестану.

– Я люблю тебя!

– Что ты несешь?!

– Я! Люблю! Тебя!

Он оттолкнул меня. Я упала на землю, ударившись затылком.

– Знаешь, что самое смешное? – спросил он тихо.

– Что же?

– То, что я тоже тебя люблю.

====== Играющая ======

– Нет, ты ещё спрашиваешь? Конечно, бросай все и беги навстречу своей любви!

Он идет впереди, раскидывая пепел носками белых кроссовок. Откуда здесь столько пепла? Всё, всё засыпало, ничего не осталось, только выбитое стекло, валяющиеся осколки и изуродованное пианино.

– Жалко пианино, – я провела пальцами по расплавленным клавишам, – Не сыграть теперь.

– Это кто сказал? – усмехнулся Вечность и подошел к пианино, – Сыграем в 4 руки?

– Я не умею…

– А уметь не надо.

Лунный свет упал на пианино, заставив его сиять, купаясь в прозрачном серебре. Вечность тронул пальцами клавиши, и зазвучала мелодия, такая же тихая и ненавязчивая, как этот самый свет. Мелодия, заставившая меня позабыть обо всем и вслушиваться в каждую ноту. Казалось, весь мир притих и прислушивается вместе со мной.

– Давай, – сказал Вечный, – Присоединяйся. Это так прекрасно – рождать красоту.

Я робко прикоснулась к первой попавшейся клавише. А потом решила: «была не была!» и стала хаотично нажимать на клавиши, не заботясь о том, гармонирует ли моя «мелодия» с его или нет. Впрочем, получилось очень даже сносно. Симфония холодной вечности и нежной весны, гаснущих звёзд и лесных шорохов, циферблатов и бутонов… Его мелодия была тихой и робкой, моя – громкой и отважно заявляющей о себе, его была плывущей и торжественной, моя живой и летящей.

Когда мы закончили, лунный свет покинул пианино, и оно вновь стало старым сгоревшим музыкальным инструментом. Как странно. Без нас он пылится, но благодаря нашим пальцам он превращается в нечто прекрасное и увековеченное.

– Видишь, как любовь может гармонировать? Как мы с тобой только что. Как наши мелодии. Почему вы, влюбленные, не можете этого понять? Почему вам обязательно надо умирать, жертвовать и сходить с ума от невыносимых страданий? А мне потом возись с вами…

– Просто я боюсь. Я боюсь, что сорвусь и Ворон уйдет без меня. А я останусь монстром без души…

– Ну это он преувеличил, конечно… Просто если ты поддашься страху, то он тебя поглотит. В этом-то вся суть.

– Ну вот! Поэтому я и боюсь!

– Боишься бояться?

– Да-да! Я очень боюсь бояться!

– Просто помни, что по мере превращения от эмоций будет зависеть всё. Поэтому постарайся радоваться жизни. Попрощайся с цветами, лозами и каменистой дорожкой. И с крыльцом, на котором мы так часто сидели.

Вечность вздохнул.

– Нам будет очень тебя не хватать, маленькое солнышко…

– Да погодь меня хоронить, я ведь ещё не решила! Время ведь до конца лета есть, так?

– Ну, июль близится к концу.

Мокрая майка прилипла к телу. Мы все одеты в белые майки и черные шорты, у всех волосы собраны наверх. И все мы промокли до ниточки. вода смешалась с потом. Сомбреро Габриэль мы с Зои разорвали пополам и нахлобучили себе на головы.

– Всё, я так больше не могу!

Ромео вскочил и снял майку. Его смуглая кожа блестела и лоснилась на солнце, торчали ребра, на спине перекатывались крохотные мышцы. Мы с девчонками одновременно с завистью выдохнули.

– Так нечестно! – воскликнула я, – Почему я так не могу?

– Почему нет? – усмехнулся Саймон.

– Извращенец, – Клэр неодобрительно покосила на него черным глазом, грозно сверкнув.

– Да ладно, не бушуй, ведьмочка, – подмигнул Саймон, – Что еще остается? Так жарко, что сил нет даже на шуточки.