Текст книги "Огненная чайка (СИ)"

Автор книги: Люрен.

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

– Думаешь?

Он протянул мне флейту. Пыльную, набухшую от сырости, но я её все равно узнала.

– Где ты её достал? – прошептала я.

Он загадочно улыбнулся.

– Что с ней надо сделать? – спросила я.

– А как думаешь ты? – спросил он.

Я поднесла её к губам. Как и ожидалось, вместо мелодии послышался только сдавленный свист. Но я упрямо продолжила, представив, что могу играть. Крысолов присоединился ко мне, наши мелодии слились в одну, обволакивая округу дуновением августа, ароматом уютных солнечных деньков, проведённых в тенистом саду, и ощущением безграничного счастья. Моя флейта рассыпалась пеплом, который тут же унёс ветер.

– Спасибо… – услышала я знакомый мне голос.

– Что я сделала? – спросила я у Крысолова.

– Освободила его, – сказала я. – Прямо сейчас в одиночной палате сиделка услышит сдавленный хрип и увидит уставшую улыбку. Скрипичный Ключ покинул катакомбы, влекомый твоей мелодией.

– Берегись, коллега, теперь мы соперники, – усмехнулась я.

Вдали заалел рассвет. Небо окрасилось в ярко-оранжевый.

– Видимо, я никогда не узнаю тайну, что он хотел поведать мне, – сказала я, обернувшись.

Но Крысолова уже не было. Я спустилась вниз, вышла из дома и побрела по улицам. Шёл весенний дождь. Первое марта. Я была первой, кто встретил весну.

– Привет, весна! – кричала я, прыгая и громко хлопая в ладоши. – Мы тебя заждались! Добро пожаловать, весна! Добро пожаловать!

Прохожие шарахались от меня, а я заливалась громким смехом.

Внезапно передо мной выросла Ласка.

– Ой, а вы откуда здесь взялись? – удивилась я.

– Не знаю, как ты, а я пришла. Ногами, – отчеканила Ласка. – И мне интересно, какая неведомая сила увлекла вас сюда. Голоса в голове? Маленькие зелёные человечки?

– Что за стереотипы? – притворно возмутилась я. – Вы же психиатр, как вы можете?

– Ладно, маленькая несносная девочка, – поморщилась Ласка. – Пойдёмте обратно в больницу. Отмываться будете и греться. И объяснять, что с вами случилось.

И всё-таки они очень похожи, Ласка и Крысолов.

====== Синий ларец ======

– А теперь объясни, какого хрена это было?

– Мистер Эррони, это неэтично.

– Ты слишком мягка, поэтому твои подопечные такие необузданные и недисциплинированные.

– А ещё радостные и счастливые.

– Но так они никогда не излечатся. Вспомните Джонатана.

Я вздрогнула. Рука чувствовала тепло нагретого утренним солнцем стекла. На подоконнике была пыль, мотылёк бился крыльями о стекло, снаружи в паутине блестели капельки воды. А я сидела здесь, в кабинете мистера Эррони, и его лысина сверкала в свете энергосберегающих ламп.

– Не смейте трогать Джо! – прорычала я. – Он ни в чём не виноват!

– Никто не виноват, Зои, – мягко сказала мисс Алингтон.

– Джо был слабаком! – рявкнул мистер Эррони.

– Хватит! – стукнула кулаком по столу мисс Алингтон. – Перестаньте так отзываться о больных, иначе я дам об этом знать заведующей.

По щеке скатилась слеза. Мне хотелось разбить о голову мистера Эррони вазу, стоящую по правую сторону от меня. Или убежать отсюда, закутаться в постель и никогда не вылезать.

– Ещё раз: что заставило тебя покинуть здание больницы без разрешения лечащего врача? – осведомился мистер Эррони.

– Ваша лысина сияла слишком ярко. Я чуть не ослепла, – процедила я.

– Я должен знать, что это было. Вдруг опять обострение, голоса в голове или ещё какая неведомая хрень, – сплюнул мистер Эррони.

– Оставьте её уже в покое, – устало сказала мисс Алингтон. – Вы её тут уже час прессуете.

– А что тебе мешает уйти? – хмыкнул мистер Эррони. – Я с ней разговариваю, а не с тобой.

– Я просто захотела прогуляться, – отмахнулась я. – За окном был такой красивый рассвет. Я скучаю по городу.

– Вот как? Тогда запасись терпением, выпишут тебя нескоро, – фыркнул мистер Эррони. – У тебя не то состояние. В прошлый приём ты закатила мне истерику и пыталась укусить.

А я ему и впрямь устроила разнос, потому что тот не выпустил меня на прогулку и хотел утяжелить нейролептики. А я и так чувствую себя героиней фильма об ужасах карательной психиатрии. Спасибо, что не лоботомия.

– Хорошо, – сказала я. – Нет так нет. Я могу пойти спать?

– Да, иди, – ответил мистер Эррони, не поднимая головы. – Значит, просто скучаешь по воле… Хорошо.

Я вздохнула, встала с дивана и ушла, громко хлопнув дверью.

– Тяжёлый мяч. Череп раскроить может.

Гарри недоверчиво вертел мяч в руках. Его волосы были собраны в пучок и пахли машинным маслом. Джонатан помогал Сьюзи прикрепить самодельную сетку для баскетбола.

– Не страшно? – смешливо посмотрел на меня Гарри своими зелёными глазами. – Если попадёт по голове, то будет сотрясение, гарантирую.

– Хватит чушь пороть, – фыркнула Сьюзи. – Ничё не будет. Мяч на то и рассчитан.

– А ты что думаешь, Джо? – обратился Гарри к Джонатану. – Эй, Джо!

Джонатан пожал плечами.

– Тебе не надоело тянуть эту шарманку? – закатила глаза Сьюзи.

– Не ссорьтесь, – попросила я. – Лучше давайте уже начнём игру.

– И че мы, втроём будет играть? – проворчал Гарри, – Это тупо.

– Вчетвером, – сказала Сьюзи, – Джо тоже будет.

Мы с Гарри одновременно заржали, преставив Джонатана, играющего в баскетбол.

– Да, он гений баскетбола! – заходился Гарри, – Просто Майкл Джордан!

Сью грозно на него посмотрела, и тот заткнулся.  И началась игра…

…В результате которой по мне попали мячом благодаря Гарри, который не в состоянии рассчитать силу удара. Перед глазами всё смешалось, раздался непонятный грохот, который едва не заглушил меня, появился желтый туман. Честно говоря, я вообще не поняла, что произошло, и несколько секунд находилась в полном беспамятстве.

– Ало! Земля-Зои, говорит Гарри, приём!

Голос Гарри отдавался эхом. Вскоре показалось и его встревоженное лицо. Голова гудела. Дежавю? Я много раз ударялась головой, но почему-то именно этот случай породил во мне странной чувство того, что так уже было, когда-то давно, и осталось на самых далёких задворках моих воспоминаний.

– Не открывай ящик, Пандора, – прошептала я.

– Че? – обалдел Гарри, – Так, я позову Ласку.

– Не надо никого звать! – испугалась я, – Со мной всё хорошо.

Джонатан с интересом смотрел на меня своими круглыми глазами, как Джоконда. Забавно, что остальные не помнили, какого цвета у него глаза. Он прятал их за лохмами, ходил с опущенной вниз головой. Их видела только я и Ласка.

Голова опять саднила. Хуже того: мне на какие-то дикие три минуты показалось, что моим телом управляет другой человек. Руки и ноги не слушались меня, даже ритм дыхания и морганий был другой. И я даже закричать не могла, только умирать от страха, будучи не в силах отбросить его прочь. И когда я наконец совладала с собой, я закричала не своим голосом. Мне казалось, что люди где-то далеко, и чтобы меня услышали, я должна кричать как много громче. Это заставило сбежаться санитаров и скрутить брыкающуюся меня, вколоть транквилизатор и потащить в одиночку. Хотя тогда я уже была без сознания.

Первое, что я  увидела, когда открыла глаза, был свет ламп. Ну конечно. Опять реанимация. Кто бы сомневался. Я туда как на работу хожу. Ладно, с этим я перегнула, это скорее про Брайана.

– Обычная тоска по воле, значит? – грозно надвинулся на меня мистер Эррони, – Впрочем, я тоже хорош. Где были мои глаза.

– Будто я это контролирую. Будто я это выбирала.

Мне хотелось прокричать эти слова ему прямо в лицо, выплюнуть, как пресную кашу, как горячий кофе, но всё, что у меня получилось – это жалкое сипение.

– Я понимаю, что не выбирала. Я тебя не обвиняю. Просто хватит уже.

– Ну да! Конечно! Это так весело – сходить с ума! Это такая, так её перетак, привелегия! Обожаю терять связь с реальностью, не быть уверенной в завтрашнем дне, с пеленок ходить по рукам врачей и терпеть косые взгляды из-за приступов. О-о-о, приступы – это вообще отдельная тема! Веселухза полная – судороги, потеря сознания, агрессии, галлюцинации, навязчивые состояния, пена! Весело! Весело! Весело! Балдёж полный! Все чики тусят у нас в больнице! Ну-ка пенку вверх! Туц-туц-туц!

Я всё это говорила громким шепотом, и, кажется, что-то подействовало, но мистер Эррони быстро взял контроль над ситуацией и сказал мне заткнуться, иначе мне вколят ещё успокоительного. Потом заставил мне описать причины приступа, моё состояние, назадавал наводящих вопросов, нахмурился, сказал, что это деперсонализация и оставил меня в одиночестве. Я лежала, зажмурившись, мои глаза слезились от яркого света, губы едва шевелились, не говоря уже об остальных частях тела. Не знаю, сколько я опять так пролежала, пока меня пичкали едой и выносили за мной горшки, но потом меня всё-таки выпустили.

– Наконец-то, – процедила я на очередном сеансе групповой терапии.

– Зои? – удивилась Клэр, – Ты где была?

– В реанимации, где ж ещё? – хмыкнула я, – Лежала, как овощ, ходила под себя.

– Этот мистер Эррони регулярно нарушает медицинскую этику, – прошипел Ромео, – Не удивлюсь, если он лоботомию и электросудорожную терапию начнет практиковать.

– У нас одну пытались током лечить, – вспомнила я, – Гарри рассказывал. Правда, то был не мистер Эррони. Мисс Алингтон тогда помешала, да и заведующая подключилась. Отстояли девушку.

– Да ну? – присвистнула Клэр.

– Да врёт он, скорее всего, – хмыкнула Кларисса, – ЭСТ редко где лечат. И подростков вряд ли будут. Тем более против воли. У нас, конечно, много отсталых, но так, чтобы настолько?

– И где психотерапевт? – закатила глаза Клэр, – Отличное медицинское обслуживание у нас. По международным стандартам, чтоб их.

В комнату ворвался молодой человек в костюме, с очками набекрень и галстуком с бегемотиками.

– Извините, – принялся кланяться он, – Простите. Опоздал. «Битлджус» не мог пропустить.

У него был азиатский акцент, но «р» он выговаривал как француз. Но при этом был похож на скандинава. Смешной дядька, но все обожают его.

– Итак, начнем? – глупо улыбнулся он, растанув рот до ушей.

Все по очереди принялись рассказывать об изменении своего состояния, выполняли различные задания, состоящие из психологических упражнений. Я с трудом выдержала до его конца.

– Так сколько я пролежала там? – спросила я у Клэр.

– Не знаю… День? – пожала та плечами.

– Че? То есть, ты даже не придала значения тому, что меня нет? – обиженно спросила я.

– Почти сутки, – сказал Ромео, – Потом мисс Алингтон начала ругаться с Эррони и приказала выпустить тебя отсюда. Видела, что метод Брайана на тебя не подействует. Одиночество давит на тебя.

Навстречу нам побежали детишки в разноцветных свитерах.

– Весна, – хмыкнул Ромео, – Как сказал мистер Эррони, время обострения у всяких психов.

Мы вышли на крыльцо. Близилось начало лета, и всё вокруг кричало об этом.

– Скоро июнь, – сказала Кларисса.

– Вот и хорошо, – сказала я, – Ненавижу май.

– Я тоже, – признался Ромео, – У меня аллергия.

– Хочешь, подарю цветы? – осклабился Эрик.

– Интересно, с каких пор ты ненавидишь май? – мрачно спросила Кларисса.

– А что, хочешь вернуть? – резко спросила я, – Потому что я лично нет.

– Успокойтесь, дамы, – миролюбиво сказал Эрик, – Мир и любовь!

Кларисса внимательно посмотрела на меня через свои очки. Цепи прошлого нас связывали, цепи, свисающие вниз, в темноту. То, откуда они брали начало, было недоступно моему понимаю. Может, оно и к лучшему.

Не открывай ящик, Пандора.

====== Багряные метаморфозы ======

Июнь сопровождался песней цикад, запахом горячих грязных волос и запекшегося пота, полуденной негой и ощущением сухости в горле. И чем жарче становилось, тем более ухудшалось моё состояние, тем ближе подступало ко мне прошлое, тем больше раскрывалась дверца ящика Пандоры.

Когда вернулся Блейн, мне стало легче. Вдвоём мы с ним гуляли по крыше, воображая, что линия горизонта – океанская гладь. Он мне рассказывал о севере и юге, о горах и морском дне, о забытых мелодиях и сожженых рукописях. Мы не говорили, подобно «образованной молодёжи», о классике литературы, философии и иных мирах. Мы говорили о том, что здесь и сейчас, о том, что было и всегда будет. Мы не тянулись к звёздам – нам хватало блеска воды и солнечных зайчиков. А иногда мы заходили на чердак, и он играл на пианино. Сначала неуверенно, нехотя. Ромео говорил, что сначала он чуть ли не шипел при виде этого инструмента, а сейчас он играл, закрыв глаза, повторяя пение соловья, свист ветра и шум прибоя и листвы.

– Дед заставлял играть меня на этом инструменте, – говорил он, – Кровь стекала с моих пальцем, окрашивая клавиши в красный. На концертах многие плакали, но они не знают, что это кровавые песни.

Он сжимался от страха, делаясь вмиг беззащитным и маленьким.

– Ты знала, что многие пианисты и скрипачи ненавидят музыку? Что многие балерины видят станок в кошмарах? Искусство построено на реках крови. Гении дома выпускают свои когти, а в глазах публики остаются вдохновенными служителями народа, преданными вечным темам.

В те минуты даже воздух становился плотным. Он пугал меня, и я просила его прекратить. И тогда он делался прежним добродушным и слегка язвительным пареньком.

Не открывай ящик, Пандора.

Эрик мог веселить меня, устраивать всякие шалости подобно Карлсону, но он мог лишь заглушать. Быть может, он и шумел, чтобы перебить свой внутренний крик. А может, я опять делаю из окружающих лирических героев.

Меня пичкали таблетками, кололи, донимали терапиями, мистер Эррони всячески меня унижал, выворачивая мою душу наизнанку, и потому мы с Эриком отыгрывались на санитарах. Угоняли тележки, я сидела, он вез, а иногда мы устраивали гонки с Клэр и Ромео, а Блейн с ехидным видом мелкого предпринимателя принимал ставки. Дрались едой в столовой, порой устраивая масштабные войны. Рисовали на стенах, писали всякие глупости, бегали по коридорам во время отбоя, подсовывали санитарам крыс, жуков, тараканов и пауков, соревновались в небылицах во время групповой терапии. Победу присудили Эрику: он создал целую эпопею об инопланетном жителе шкафа, являющимся носителем коллективного сознания межгалактической империи колонизаторов, присланным, чтобы поработить человеческий вид.

А потом к Эрику присоединился Саймон. Он прибыл одновременно с вернувшимся Блейном. Саймон был удивительно лохматым, небритым, похожим на Йети, а на руках у него были нарисованы созвездия. Когда я его впервые встретила, он сидел на скамейке возле кабинета мистера Эррони, сложив руки и выпрямив спину, как школьница на общем фото. Возле сидел Эрик, жеманно что-то ему рассказывая, держа в руке стакан с трубочкой и кусочке лимона, нанизанном на зубочистку.

– Эрик, ты отпочковал себе собрата? – удивилась я, – Что это за кадр?

– Если я Эрик Первый Препротивнейший, то он Саймон Второй Придурочный, так сложно догадаться, что ли? – проворчал Эрик.

– А почему второй? – села я рядом с Саймоном.

– Потому что первый у нас я, – Эрик чуть ли не светился от гордости, – И только я. А он – моя правая рука.

– А я думала, я твоя правая рука, – обиделась я.

– Ну, ты моя правая нога, – примирительным тоном сказал Эрик, – Тоже очень ответственная должность.

– А ты у мистера Эррони, что ли, наблюдаешься? – спросила я. – От всей души сочувствую тебе.

– Что, настолько всё плохо? – испуганно спросил Саймон.

– Конечно! – оживился Эрик, – Ты не представляешь, что только с ней не делали! И запирали в изоляторе, и привязывали к кровати, и кололи парализующее, и лечили электрошоком, и даже провели лоботомию! Теперь она матерый псих, прикинь!

– Обычно после лоботомии становятся овощами, – заметил Саймон.

– А она у нас особый случай, – хмыкнул Эрик, – она так просто не сдастся. Она ведет кровавую войну с карательной психиатрией, принявшей облик гуманистической.

– Да ладно? И скольким психиатрам она расцарапала морды?

– Какое «расцарапала»? Бери выше! Она троих убила, нескольких избила, во всех кидается фекалиями. Видел лысину мистера Эррони? Это она сделала!

– Нифига себе! Это её голоса научили?

– Это она голоса учит! Корону Зои – королеве психов!

Эрик вскочил, поставив ногу на скамейку, и принялся декламировать, и вскоре его подхватили другие голоса:

– Корону Зои! Корону Зои! Корону Зои!

Я громко хлопнула себя рукой по лицу. Из кабинета вышел разъяренный мистер Эррони и накричал на нас. Схватил меня и Эрика за ухо, потащил в кладовую и запер там.

– Всё, это было последней каплей! – надрывался он под наш перекрестный смех, – Вы уже всех сотрудников достали! Сколько можно вести себя, как обезьяны?! Вы не в кабаке, понятно?! Гребаные психи, вас надо галоперидолом накачать, чтобы слюни текли!!!

Он запирает дверь на ключ и уходит. Мы остаемся с Эриком одни в полной темноте, и мне это жутко не нравится.

– Помнишь, как я говорил? – смеётся Эрик, – надо уметь находить во всём позитив. Кладовка – это же целый лабиринт! Здесь столько всего интересного можно найти!

– Например, вход в Нарнию, – съязвила я.

– Или в Средиземье, – поддержал Эрик.

Я наткнулась на что-то гладкое и холодное.

– Баночка? – я недоверчиво ощупала её, – Да, и впрямь стеклянная банка. Только вот с чем?

– С маринованными человеческими мозгами, – осклабился Эрик, – Это осталось от тех, кто насолил мистеру Эррони.

– Что?! – обалдела я и выронила банку.

Запахло спиртом и чем-то ещё.

– Ха, да ты чего? – рассмеялся Эрик, – Это же просто лекарство! Ой, не могу, видела бы ты сейчас свою рожу!

– Перестань, Эрик, – взмолилась я, – Я итак вся на нервах, я ненавижу замкнутые тесные пространства. Особенно если темно! А почему нас никто не слышит?.. Действия мистера Эррони же неправомерны. Почему ему никто не помешал?

– Ну, во-первых, нас вся больница ненавидит, причем по моей милости, – хмыкнул Эрик, – А во-вторых, отсюда не очень-то хорошо слышно. Да и в третьих, здесь довольно малолюдно, ближайший кабинет принадлежит семейному психотерапевту, который плохо слышит.

– Значит, нет спасения?

Я скатилась вниз по стенке, сев на колени. Закрыла лицо руками. Мне хотелось заплакать, но это бы дало Эрику материал для новых шуток и подколов.

– Нет спасенья, нет возврата, – мрачно сказал Эрик, – Мы сгнием здесь. Сожрем друг друга своим безумием. И темнота будет проводником. О, она отличный проводник.

Внезапно он расхохотался. Я вжалась в стенку, мысленно моля хоть кого-то услышать нас и придти на помощь.

– Интересно, чье победит? – спросил он скорее самого себя, чем меня, – Хотя, нет… Мне больше интересно, как долго ты будешь держать ящик Пандоры закрытым? Может, тебе подсобить, а?

– Эрик, пожалуйста, замолчи, – сказала я дрожащим голосом.

Мне стоило заткнуться. Но было поздно. Он почувствовал мой страх и его это сильнее раззадорило.

– Эй, птица-буревестник, хочешь, смочу твои крылья кровью? Летать ты не сможешь, зато твоё оперение станет ярко-красным. Разве не красиво? Прямо как Ворон! Только без тьмы. Только тебе не поможет какая-то там муза.

Я беззвучно заплакала. Меня трясло и бросало в жар, голова буквально трещала по швам.

– Давай, Буревестник, я подсажу тебя поближе к огню. Ты загоришься, но зато почувствуешь пламя на вкус! Поцелуешься с костром по-французски. Давай! Вкуси все оттенки эмпатии, это ведь неизбежно, и ты это знаешь. Ты сгоришь, так какая разница, сейчас или потом?

– Нет! – хотелось закричать мне, но вышел сдавленный хрип, – Я хочу ещё пожить. Я так просто не сдамся.

– Бла-бла-бла. Громкие речи, но за ними прячется страх. Прыгай ко мне, сестренка. Почувствой мой огонь на вкус.

Я услышала, как он начал подбираться ко мне, гнусно хихикая и зовя меня «кис-кис-кис». Я нащупала осколок банки и выставила его вперед.

– Не сопротивляйся, я только выпущу твою кровь, черной её заменять не стану. Я это не умею! Хотя, быть может… Знаешь, а мне интересно, как ломаются люди.

Он подбирался всё ближе и ближе, и я чувствовала его горячее дыхание, слышала едва слышный хрип, доносящийся из его груди, чувствовала вкус своей слюны, наполняющей мой рот так быстро, чтоя не успевала её проглатывать. Не отдавая себе отчета, я полоснула осколком по нему.

Кровь! Кровью окропились белоперые крылья.

Чувствовала теплое и мокрое на моих руках и лице. Слышала его крик, хрип, бульканье. Яркий свет ослепил меня. Раздались шаги, голоса. Замелькали руки. Я потеряла сознание.

– Очнулись?

Этот голос был женским, бархатистым, мягким и вкрадчивым. Ласка

– Что случилось? – прохрипела я.

Я лежала в Клетке. Клетке, ставшей домом Брайану. А голос Ласки доносился откуда-то издалека. Я попыталась встать с кровати, но смогла только приподняться на локтях.

– Меня теперь посадят? – испугалась я.

– Нет, что ты, – рассмеялась Ласка, – Это же просто царапина. Ты же расскажешь, что произошло, правда?

– Он… – я бессильно опустилась на подушку, – Он вдруг переменился. Стал каким-то странным, пугающим, даже зловещим.

– Он пытался напасть на тебя?

– Ну… Да.

– Ты не представляешь, как сильно заточение в тесном замкнутом пространстве меняет людей. Особенно если это двое. Они варятся там, вынимают все свои секреты, выворачиваясь наизнанку. А порой превращаются в искаженные отражения самих себя. Как в кривых зеркалах. И совершенно неважно, друзья это, влюбленные, враги, а может, просто знакомые. А вы оба – ходячие ящики Пандоры, и иногда мне непонятно, кто страшнее – ты или он?

Слова отняли все мои силы. Я лежала, глядя в потолок, и, наверное, со стороны походила на рыбу, выброшенную на берег. У меня состояния дикого ужаса всегда завершались вот таким вот. Не без содействия Халатов.

– А Эрик сейчас в последней палате. Спит беспробудным сном. Наверное, к пробуждению уже не будет ничего помнить, – сказала Ласка, – А ты не бойся. Здесь не страшно. Я знаю, что вас это место пугает, и совершенно напрасно. Это ведь шанс побыть наедине с собой. Перезлиться, переплакать, переболеть. В полной тишине. Впрочем, можно выпросить прогулку в сопровождении медперсонала.

Мне вредно оставаться наедине с собой, как ты этого не понимаешь? Да и какое это одиночество? Я как под микроскопом, за мной круглые сутки наблюдают. Это не одиночество, это заточение. Клетка.

Я снова лежала в беспамятстве, прокручивая в голове сцену в кладовке, смакуя ощущение теплой крови, сжимаясь от страха. Порой меня тошнило, порой мне хотелось биться в истерике, но я знала, что тогда меня надолго здесь продерджат, и я не выпускала яд, чувствуя, как он разъедает меня изнутри. Исправно ходила в туалет, отвечала на вопросы, ела каши, пила чай. Внешне старалась казаться выздоравливающе девочкой, иногда даже улыбалась. Сжалившись надо мной, Ласка выпустила меня.

– А где мистер Эррони? – спросила я её.

– Я уговорила его, чтобы он разрешил мне взять тебя.

– То есть, теперь Вы мой лечащий врач?

– Да. Ты рада?

– Да. Вполне.

Я шла по коридору, и мне казалось, что на меня все косо смотрят, но на самом деле всем было плевать, такие вещи здесь никого не удивляют. Не то чтобы здешние такие жестокие, но драки здесь в порядке вещей. Тот же Ромео регулярно с синяками ходит и разбитыми кулаками.

Клэр шла мне настречу. Как всегда: завораживающий взгляд из-под шляпы, длинная юбка и лохматые волосы.

– Ты опять не заметила, что меня уволокли, да? – обреченно спросила я.

– Заметила, – пожала плечами она, – Но не придала этому особого значения. Кстати, Брайан вернулся.

Странно. Я не заметила, что его не было, мне казалось, будто его и не уводили вовсе. Но когда мы пришли в его палату, и я увидела, как он сидел с накинутым на плечи одеялом, такой понурившийся и костлявый, я поняла, что он пропал. Того развесёлого Ворона больше нет. Он остался далеко-далеко, там, где ещё хуже, чем в Клетке, и только муза весны способна его оттуда вытащить.

====== Лиловая надежда ======

– Мы похожи на караван верблюдов. Пробираемся через пустыню верхом на верблюдах, прямо навстречу песчаной бури.

– С чего это такие ассоциации?

– Не знаю, просто на ум пришло.

А вот я знаю, почему. Она называет наш город желтым, миражем посреди пустыни. А мы, значит, бедуины с иссохшими глотками.

– Дать тебе воды? – спрашиваю я, косясь на автомат с напитками.

– Зачем? – пожимает она плечами, – Вода здесь отравленная.

Её лицо скрывает сомбреро, но я знаю, что на нём следы бессонницы. Уже тогда она находилась в невидимых цепях, а значит, и я.

– Почему на тебя Водонепроницаемая наорала? – спросила она.

Водонепроницаемой была наша учительница по истории. Даже в такую жару, как сейчас, она носила пальто, шляпку, перчатки и зонтик. Я представляла, как она прыгает по крышам, подхватываемая ветром, с зонтом, раскрытым, как парашют. Как Мерри Поппинс или Амевараши.

– Плохо написала сочинение, – сказала я, – Небрежно. Перепутала факты. Написала, что Черчилль был французским президентом, а НАТО – союз азиатских стран.

– Как же ты так? Это же общеизвестные факты.

– Я путаю. Я путаю аббревиатуры, фамилии политиков, термины, сражения. Я не могу начертить параллелипипед и написать формулу альдегида.

– В принципе, как и многие школьники. Эта Водонеприноцаемая придирается на пустом месте. Мокрая курица.

– Да ладно, не бери в голову.

– А я не могу не брать в голову. Рядом с ней всегда идет дождь.

– Если так, то мы бы ходили мокрыми.

– А вы и ходите мокрыми. А ты – особенно. Но замечаю это только я.

Он шел мне навстречу. Вдали мигала умирающая лампа перед тем, как совсем погаснуть. С подоконника свесились цветы, об окно бились мухи, гоняемые санитарами. Он шаркал ногами, обутыми в незашнурованные кроссовки, и весь казался каким-то понурым, выжатым, непохожим на себя.

– Никогда не хотела узнать, как звучит песня из ящика Пандоры? – улыбнулся было он, но тут же сник, увидев моё выражение лица.

Мне хотелось убежать, скрыться, спрятаться, но я осталась стоять. И то только потому, что ноги меня не слушались.

– Ласка говорила мне, что я пытался напасть на тебя, но я ничего не помню. Честно.

Я не шевелюсь, только смотрю на него исподлобья. В голове ни одной мысли, всё вытеснили эти страшные зелёные глаза.

– Не простишь? – удрученно спросил он.

– Я подумаю, – процедила я.

– Может, всё-таки скажешь, что я сделал?

Я развернулась и ушла. Меня колотило. Мне хотелось поговорить с кем-нибудь. Направилась к мальчикам. Скорее всего, девочки у них. Легко открыла дверь, и на меня подуло сквозняком. Типичный летний ветер, горячий, похожий на песчаную бурю, обжигающий ноздри. На подоконнике были пахучие цветы, Ромео чесал покрасневший нос, но терпел ради друзей. Стены были изрисованы, залапаны отпечатками тоненьких рук. Наши с Эриком и Саймоном руки были вместе. Я горестно вздохнула, уколенная воспоминаниями. Услышав это, ребята, как по команде, обернулись.

– Зои? Проходи, – Ромео указал на место рядом с собой.

Блейн мастерил вертушечку, Клэр настраивала гитару, Кларисса, листала сборник японской поэзии. Брайан просто сидел, уставившись в одну точку. Мариам разворачивала фруктовый лёд. Мы приветственно кивнули друг другу. Я этим самым поздравила её с возвращением, а она поблагодарила.

– Че так официально? – обратилась я к Ромео.

– Что с тобой? – спросил Блейн.

Меня по-прежнему трясло, ладони вспотели и стали холодными. Ромео взял в руку мою ладонь.

– Холодная, – констатировал он, – И мокрая.

– Да ладно? – съязвил Блейн, – Уж без тебя-то она бы никогда не догадалась.

– Это как-то связано с инцидентом в кладовке? – спросил Ромео, пропустив замечание Блейна мимо ушей.

– Он меня пугает, – сказала я, – Эрик, в смысле. Я ведь с самого начала догадывалась, что с ним что-то не так, но предпочитала делать вид, что не замечаю.

Солнце садилось за горизонт, последние лучи пробивались сквозь густую зелёную листву. Воздух стал прохладен и спокоен, где-то заливались кузнечики. Комната наполнилась розовым светом заходящего солнца, преобразившим рисунки. Они как будто грозились выскочить из плоскости стены, они бегали, танцевали, гонялись друг за дружкой, сидели в круге, перешептываясь о чем-то своём. Человек с кривой тенью. Мальчик, облаченный в звёздный плащ. Обнимающая его сзади призрачная тень девушки в венке из гортензий. Сгорбленный чернокрылый ворон. Чайка с белым оперением и головой девушки с волосами, похожими на пламя. Начинающая превращаться ведьма с широкополой шляпой, которая ярко светилась, несмотря на то, что была тёмной. Девочка, начинающая рассыпаться. Мокрая девушка с арфой. Вдали сидел кудрявый флейтист, окруженный бабочками, но он уже был почти стерт, но я отчетливо видела каждую деталь. Вечность что-то пририсовывал, но заслонял зарождающийся рисунок с собой.

Красный закат отражался в черных глазах Кита, делала бронзовой его кожу.

– Оборотень, – прошептал он.

– Кто-кто? – не поняла я.

– Если ты узнаешь его ночное имя, то сможешь позвать, когда он начнет превращаться, – сказал Кит, – Не факт, что он отзовётся, но попытаться стоит.

– Быть может, его кровь черна, – сказал Ворон, – Быть может, он хочет, чтобы твои крылья окрасились.

– Он сказал, что хочет смочить мои крылья кровью, – сказала я, – Что я должна познать вкус огня.

– Вас не надо было запирать вместе, – сказал Кит, – Ни в коем случае не надо было. Заточение на Иных плохо действует. Мы сходим с ума. Выворачиваемся наизнанку. А уж оборотни тем более.

– А мы уже, – лицо Ворона озарила нехорошая улыбка.

В комнате потемнело, стало жарко. Воздух стал плотным. Серые глаза сияли, как две луны. Как глаза слепца. Он был похож на иссохший скелет, давно забытый, всеми покинутый. Вряд ли что-то его могло спасти: он всё глубже и глубже погружался в черный омут.

– Ворон, прекрати! – прикрикнул Кит.

– И что ты мне сделаешь? – осклабился Ворон, продемонстрировав щербинку в резце, – Халатов позовёшь?

Кит отшатнулся от него, как-то странно позеленев. Ворожея испуганно смотрела на него.

– Это… Я такой стану? – шептала она, задыхаясь, – Меня тоже в Клетке запрут?

– Не запрут, – пообещал Кит, – У тебя до такого не дойдет.

– Дойдет, – сказал Ворон, – Ещё как дойдёт. Кровь черная поглотит тебя и хлынет за твои пределы. Быть может, она утащит тех, кто привязан к тебе. Это неизбежно! Никакая муза тебя не спасёт. Да и меня она вряд ли спасёт. Я безнадёжен!

Испуг сменился раздражением. А ему на смену пришел гнев.

– Так, хватит с меня метаморфоз! – топнула я ногой, – Надоело!

Я подошла к Ворону и влепила ему пощёчину. Его бледная и холодная щека покраснела, на губах показалась капелька крови. Он слизнул её, дотронулся до следа от удара.

– Извини меня, Буревестник. Я и правда зарвался, – заплетающимся языком сказал Ворон.

Он повалился на кровать, закрыв глаза и раскинув руки и ноги. Больше мы не добились от него ни звуков, ни даже каких-либо движений. Кит подошел к нему, дотронулся до его шеи.

– Уже чуть теплее, – сказал он, – А ты сурова, однако. Всё, я боюсь тебя. Страшная женщина.

– В тебя Эрик вселился? – приподняла бровь я.