Текст книги "Тёмная потерна (СИ)"

Автор книги: Луми Йоханнес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 28 страниц)

ГЛАВА 1.

– Значит, Константин Александрович, давайте ещё раз, – повторил человек в форме НКВД, если я не путаю.

Синие галифе, китель цвета хаки, сапоги, портупея, кобура, синяя фуражка с красным околышем, лежащая сейчас на столе.

– Вы провалились к нам из города Санкт-Петербург 16 августа 2015 года, ориентировочно в 15 часов 30 минут, спустившись в подвал частного дома вашей знакомой, Завьяловой Ольги Геннадьевны, 1976 года рождения. Там, с ваших слов, вы споткнулись, ударились головой о стену, но не уверены, в результате чего на время потеряли сознание. Очнулись же в неизвестном вам месте, напоминающем подвал заброшенного дома. Там вы встретили двух неизвестных вам ранее граждан, которые помогли вам избежать нападения животных, идентифицированных вами как "собаки", хотя вы затруднились указать признаки, по которым определили их видовую принадлежность. Не перебивайте, сейчас говорю я! – строго сказал ряженый с погонами капитана, изображавший из себя НКВДшника, заметив, что я пытаюсь что-то возразить.

Меня держали в застенках местной "гебни" уже битый час. Поразительно, но в своих бреднях я вполне по-настоящему проголодался, однако обедом меня, судя по всему, угощать не собирались. Военные, а это были именно военные, только в какой-то древней форме, из-за чего всё происходящее стало ужасно напоминать историческую реконструкцию, повели себя странно. Довольно молодой капитан с широкими плечами, вооружённый уже знакомым мне автоматом, задал уже знакомый вопрос:

– Провалился?

– Типа того, – осторожно ответил я, после чего мне зачем-то посветили в глаза довольно мощным фонариком.

Осмотр их, видимо, удовлетворил, потому что меня весьма дружелюбно расспросили о том, что тут произошло, причём упоминание о собаках вызвало нездоровый ажиотаж – часть зольдов тут же образовала нечто вроде защитного периметра, ощетинившись стволами.

Но на нас так никто и не напал, и вояки, чуть успокоившись, осмотрели грузовик, тщательно обшмонали трупы и прозрачно намекнули, что пистолеты мне нужно сдать. Именно "сдать", а не "отдать". Я повиновался, тем более что меня, несмотря на явную причастность к убийству по меньшей мере одного человека, никто не заковывал в наручники и не клал лицом в грязь. Грузовик довольно легко вытянули броневиком, после чего меня пригласили внутрь и мы повторили мой недавний маршрут, только в обратном направлении. От бедняги Гоши осталось немного – сильно растерзанное тело и целый карабин. Солдатики как-то буднично завернули останки молодого человека в брезент, которым он прикрывал пулемёт Дегтярёва, и без всякого почтения к усопшему закинули свёрток в кузов грузовика, откуда тот столь неудачно выпал. Я не стал вдаваться в подробности, сообщив лишь, что в какой-то момент мужики передумали меня спасать, но затем один выпал из кузова, а второй, в ходе борьбы застрелил сначала водителя, а потом себя. Смешно, правда? Но это же бред, вызванный сотрясением мозга, так что должно проканать. Тем более что это, по большому счёту, правда.

Затем мы долго, часа два, ехали по разной степени убитости дорогам, все относящиеся к категории грунтовок. И хотя подвеска у броневика была получше, чем у грузовика, но всё равно трясло в машине немилосердно, так что под конец пути меня реально мутило.

Куда мы приехали в конце концов, я из бронированного чрева укачавшего меня транспортного средства всё равно не видел. Да это уже было не столь важно, меня настолько укачало, что я был рад ступить, наконец, на "твёрдую землю". Ступил и... тут же по щиколотку погрузился в полужидкое грязное месиво, которым был равномерно покрыт почти весь двор. С грустью взглянув на погибающие замшевые мокасины, я тихо выматерился и заозирался по сторонам, надеясь увидеть чистый клочок суши и какой-нибудь кратчайший путь к нему. Такой клочок был метрах в пяти от меня, перед каким-то зданием, выкрашенным, видимо для контраста, в белый цвет. Попутно мозг зафиксировал кучу дополнительных деталей и уже занимался анализом полученной информации. Если бы не океан грязи посередине, я бы счёл это место двором военного или, по крайней мере, режимного объекта. От прочего мира он был отделён внушительным бетонным забором, увитым по верху спиралями колючей проволоки. По бокам мощных металлических ворот стояли столь массивные будки из такого же, как и стены, серого бетона, что я заподозрил в них настоящие ДОТы. Впечатление "режимности" объекта усиливала караульная вышка метров семь высотой, с довольно широкой площадкой наверху, выложенной по периметру мешками с песком. Мне даже показалось, что я увидел ствол пулемёта с раструбом на конце, очень похожего на тот, что украшал бронетранспортёре.

Меня, можно сказать, пригласили пройти в то самое одноэтажное здание с островком чистоты перед ним. При ближайшем рассмотрении его стены оказались покрыты неровным слоем штукатурки, крашеной свежей побелкой, а на высоте примерно полуметра от земли шла полоса гудрона, так называемый "сапожок". Ага, а вот и приметы цивилизации – "островок" перед входом в здание был выложен самой обычной тротуарной плиткой, вполне серого цвета. И, чтобы не нести внутрь грязь, тут же присутствовала примитивная конструкция из скребков, и утопленная в землю ёмкость, напоминающая обрезанную бочку, заполненную ржавой водой, в которой плавало несколько окурков. Папирос, отметил мозг. Мокасины очистить толком не вышло, так, потопал, пока ступни не загорелись огнём, да и прошёл внутрь, успев прочитать надпись на красной табличке – КПП N 1, выход 2. Понятно. Хотя нифига не понятно. Капитан, не пожелавший представиться, проводил меня по короткому коридору к двери с простой и лаконичной надписью "Оперуполномоченный МГБ".

– С вами тут побеседуют, ну и дальше...

Что "дальше" из жеста военного было не совсем ясно, но уточнить я не успел, тот постучал по косяку, дождался едва слышного "да?", приоткрыл дверь и спросил:

– Можно, тарищ капитан? Новенький, три часа как провалился.

– Давай, – совсем не по-военному скомандовал невидимый мне очередной капитан.

Меня подтолкнули под локоть и я вошёл в небольшой кабинет с обстановкой в стиле "минимализм".

Стол, шкаф с прозрачными створками, за которыми виднелись в основном пустоты на полках. Перед столом обычный стул с потёртым дерматиновым сиденьем и такой же вставкой на спинке. На столе допотопный чёрный телефон, какие-то бумаги. За столом сидел человек. Как я уже описал, в форме капитана НКВД, что вызвало у меня улыбку, которую я решил не демонстрировать. На всякий случай. Особист был, как и положено чекисту, среднего роста, это я разглядел, когда он вставал в ходе нашей беседы. А вот мне вставать не разрешали, и я уже весь изъёрзался, пытаясь найти удобное положение для моей пятой точки. Кроме роста, у капитана было непримечательное "среднее" лицо, серые глаза, тонкие губы и вполне нормального размера и форы нос. Голос тоже был серым и говорил он "средне" – не повышая голоса, но и без особой теплоты. Если бы не разговор, в ходе которого мне задали ряд очень странных вопросов типа "кто у нас президент" или "в каких годах началась и закончилась Великая отечественная война" я бы подумал, что нахожусь в бреду под названием "реконструкция СССР 1940-1950-х годов". Обстановка, мебель, телефон, графин с неизменным гранёным стаканом, даже чернильница на столе, всё было, скажем так, аутентичным. Соответствующим эпохе, как и портрет вождя народов на стене, над головой НКВДшника, разумеется.

Кстати, он-то как раз представился – капитан Петров. Да-да, а майоры у них, наверное, Сидоровы, а лейтенанты сплошь Ивановы. Правда, неким диссонансом в этой попытке воссоздать картинку из эпохи сталинских времён был портрет ещё одного человека – мужчины в костюме, при галстуке, взиравшего на меня со странной смесью заботы и некоторого удивления. Лицо у мужчины было упитанным, хотя и без второго подбородка, глаза немного навыкате, пухловатые губы сложились в почти суровую, волевую складку. Если бы не размер портрета, я бы счёл его каким-нибудь местным партийным деятелем, хотя во времена культа личности даже портреты Ильича висели не везде. Но странность была в том, что портрет пучеглазого был несколько больше и новее, что ли, чем репродукция с изображением Иосифа Виссарионыча. И да, рожа на портрете мне была абсолютно незнакома. В какой-то момент мысль о том, кто это, стала просто навязчивой и я решился:

– Извините, тарищ капитан, а это кто?

– Это? – повернулся гэбэшник к стене и воздел руку с зажатым в ней карандашом к лику лучшего друга физкультурников.

– Не, это я знаю кто, а вот рядом?

Капитан Петров проницательно посмотрел на меня, постучал тупым концом карандаша по столу, посмотрел в окно, забранное, как я заметил, мощной и частой решёткой и, наконец, сознался:

– Это наш президент – Орлов Виктор Сергеевич.

– Президент чего? – решил я докопаться до правды. – Президент клуба любителей исторической реконструкции?

– Вы и в самом деле не поняли, куда вы попали, Константин Александрович? – спросил капитан вместо ответа.

И я впервые заметил некий намёк на сочувствие, проскользнувший в его голосе. Знаете, нелепо говорить воображаемому собеседнику, что я нахожусь в своём же бреду, так что я принял правила игры и заявил:

– Не имею ни малейшего представления.

– Ну-ну, – поджал тонкие губы особист, и подпустил загадочности, – это вам объяснят после.

Но это "после" всё никак не наступало, меня натурально мурыжили, задавая одни и те же вопросы, часть из которых поражала своей нелепостью. Про нашего президента я уже упоминал. А как вам первый чернокожий президент США? В смысле – кто? Или первая женщина-президент? Или президент Объединённой Европы? Я устал. Устал морально, физически и умственно. Как-то мой разум совсем уж не щадил меня. Под конец нашей беседы, когда я подтвердил, что всё пересказанное капитаном обо мне правда, в дверь постучали, и какой-то военный передал гэбэшнику папку. Тот сухо поблагодарил и углубился в чтение материала, умело закрыв от меня содержимое. Один раз брови его поднялись вверх в гримасе удивления, и он кинул на меня странный взгляд. Затем на столе зазвонил телефон, да так громко, что я вздрогнул от неожиданности.

– Петров, – сказал кэп в трубку, – да, да, так точно! Понял, тарищ полковник. Да. Есть.

Трубка легла на рычаги, и НКВДшник Петров вперил в меня свои серые невыразительные глаза.

– Может не будем ломать комедию, гражданин Нагорнов? – жёстко произнёс он, но меня это не проняло.

Я так устал, что был рад любому развитию сюжета, лишь бы скорее очнуться. Но не тут то было! Убедившись, что я не собираюсь прекращать свои ломки комедий, Петров отправил меня в некий "особый отдел", расположенный в другом здании, правда, всего в десяти шагах. Ходил я туда не один, а в сопровождении вооружённого карабином солдатика. Там с меня сняли отпечатки пальцев и сфотографировали. Фотоаппарат откровенно порадовал – тренога, светлый полированный ящик, занавеска, под которой скрылся фотограф и настоящая магниевая вспышка. Не понравилось, что фотографировали меня в полный рост рядом со шкалой, обозначившей этот самый рост, затем в анфас, но с табличкой, где мелом, от руки было накарябано "Нагорнов К.А. предп. 46 л, 16.08.32 (у.г.)". Чего к чему? Третья фотка была в профиль, после чего меня вывели обратно, но, вместо того, чтобы вести в кабинет капитана Петрова, погнали в другую сторону. Я хотел перемен? Получите! Увидев, что за гостеприимно распахнутой дверью находится натуральная камера, я попытался взбрыкнуть, но военный лениво посоветовал:

– Не менжуйся, мужик, проверят тебя и, если всё нормально, выпустят.

– А если не нормально? – заволновался я.

– А если не нормально, то не выпустят! – радостно сообщил воин с погонами младшего сержанта. – Давай, заходь.

Обстановка в камере была более чем скудной. Собственно, в узком как пенал помещении была лишь пристёгнутая к стене койка, которую "малёк" откинул, открыв замок имеющимся у него ключом. В углу стояло пованивающее ведро, а за трубой, вероятно, отопления, а может и водоснабжения, была заткнута газета. Маленькое оконце под потолком за интерьер можно не считать, как и тусклую лампочку, дающую, впрочем, достаточно света из-под плафона в виде решётки.

– Давай, если что, кричи, – зачем-то посоветовал мне караульный, и впервые в жизни за моей спиной закрылась дверь камеры.

Кровать представляла собой топчан из досок, вероятно, сосновых, толстых и, как я заметил, довольно сильно отполированных чьими-то телами. То есть, помещение не простаивает. Видимо исключительно ради удобства, цепи, которые не давали топчану упасть вниз, были чуть короче, чем нужно для идеально горизонтального положения, так что я буквально через пять минут скатился вплотную к стене, покрытой унылой, зелёной краской по штукатурке. Очень весело! Второй нюанс лежанки стал очевиден спустя ещё десять минут – она была рассчитана на рост максимум 165 см, и мои стопы свисали с краю. Мастера, изготовившего это произведение мебельного искусства, звали не Прокруст, случаем, нет?

Как ни странно, я заснул. Если этот термин применим, конечно, в моём случае. Или, скажем так, возникла иллюзия, что я заснул во сне, и проснулся от скрежета ключа в замочной скважине.

– Нагоров, на выход! – произнёс чей-то гнусавый голос.

Явно не того сержантика, что меня сюда поместил.

Я соскочил, вернее, едва не свалился с топчана. Машинерия тела, пробудившегося ото сна в неудобной позе, заработала по полной и начала посылать мне сигналы в виде болевых импульсов, причём из мест, которые я и не помню, чтобы ушибал. Кряхтя, словно старый дед, я выпрямился и, растирая лицо руками, направился к выходу. Хотя мою фамилию и переврали, но в камере всё равно кроме меня никого не было.

– Куда? – перекрыл мне дорогу невысокий полненький солдатик. По привычке я отметил "соплю" у него на погоне – ефрейтор.

– Парашу я за тебя буду выносить? – осведомился пухлый.

– А? – не понял я, но потом дошло. – А, я это, короче, не надо ничего.

– Чево-о? – не поверил ефрейтор и прошёл в камеру, придерживая карабин на плече обеими руками.

Заглянул в ведро, морщась от запаха, затем глянул на меня с подозрением. Может думал, что я припрятал содержимое где-то в камере? Мне вдруг пришла идея запереть его на киче самого, ведь для этого нужно было всего лишь закрыть дверь. Но, к счастью, я делать этого не стал, потому что ключ от камеры ефрейтор носил с собой, вот смеху то было бы, поддайся я мимолётному импульсу! Мы поднялись из подвала, прошли по плохо освещённому коридору первого этажа и оказались перед дверью с табличкой "Оперуполномоченный". А капитан Петров был оперуполномоченный МГБ? А это просто оперуполномоченный? Ага.

Ефрейтор постучал по косяку, ибо эта дверь тоже была обита чёрным дерматином. Ответа я не услышал, но у пухлого слух был, видимо острее моего, потому что он приоткрыл дверь, просунул туда голову и совершенно подобострастным тоном сообщил:

– Нагорова привёл, тарищ майор.

– Заводи! – послышался довольно весёлый голос.

– Заходь, – сурово велел мне ефрейтор, и я опять оказался в царстве казёнщины.

Впрочем, тут наблюдались явные отличия от кабинета предыдущего особиста. Во-первых, этот был больше. Во-вторых, столов было два, один большой, с зелёным сукном в середине, прикрытым толстым стеклом. За ним и восседал "тарищ майор". Второй стол был поплоше, хотя не совсем уж убитый, он стоял торцом к первому, образуя немного коротковатую ножку в литере "Т". Шкафов было больше, штуки четыре, причём у пары, стоящей в углу, створки были глухие, но, зато, с дырами размером с пятирублёвую монету. Видимо чтобы сразу было видно, есть что-то в шкафу или нет. В этом было, какие-то папки, а так же книги. На столе у майора тоже было богаче – чернильниц две штуки, круглый стакан из некоего металла, напоминающего латунь, в котором торчали несколько карандашей. Телефон, копия как у капитана, но этот стоял так, что мне была видна желтоватая надпись "инв. N 214". На стене, между окнами, те же два портрета, а на противоположной карта какого-то региона, не вызвавшая у меня никаких ассоциаций.

– Присаживайтесь, – майор, одетый в ту же НКВДшную форму, встал и радушным жестом указал на стул.

Хотя их было два, по обеим сторонам приставного стола, и ещё штук пять стояли у стены, я сел именно на тот, которым мне был указан.

– Курите? – спросил душевный чекист, достав из ящика стола портсигар.

– Нет, спасибо, – пробормотал я, присаживаясь.

– Правильно, – одобрил особист, убирая портсигар обратно, из чего я заключил, что сигареты были отравлены.

Но он развеял мои подозрения:

– Я вот тоже всё бросить пытаюсь, но...

Папироса, а отнюдь не сигарета, всё же была извлечена из коробочки, крышка щёлкнула, затем пришёл черёд зажигалки, напоминающей "Зиппо", и кабинет наполнился едким вонючим дымом.

– Что, не привычно? – весело поинтересовался майор, поднимаясь и открывая пошире форточку.

– Это ничего, это мелочи. В общем, так, – хлопнул он ладонью по столу, вернее по папке, в которой, как я подозревал, находился "материал" на меня.

– Поздравляю, Константин, – НКВДшник открыл папку, – Александрович, первичную проверку вы прошли.

– Слава те яйца, – заявил я, – ну, я пошёл?

Честно говоря, мои приключения в закоулках собственного сознания порядком уже утомили меня, так что нужно было брать инициативу в свои руки. К тому же я заметил кое-что, выпадающее из, казалось бы цельной картины, отражающей действительность сороковых-пятидесятых годов прошлого века. Нет, один парадокс уже был – портрет некоего пучеглазого президента. Но вот чего уж точно не было в сталинские времена, так это икон в кабинетах государственных служащих, да ещё такого ранга! А у этого иконы были, я не знаю чьи, не христианин ни разу, но то, что это иконы, уверен на 99,9 процента. Стоят себе, прислоненные к стеклу в шкафчике, аж три штуки. Ладно, я пошёл. Сейчас я встану, открою дверь, проснусь и окажусь в...

– Погодите, погодите, не так быстро! Да и куда вы сейчас, по темноте-то? – остановил меня добрый и чуть насмешливый голос.

А и правда, за окном-то темно, хотя территория явно освещается. Это сколько же я спал?

– И, насколько я понял, вы же не в курсе, где вы очутились, так? – продолжил вопрошать особист.

– В курсе, в курсе, – уверил я НКВДшника, вскакивая со стула. – Я пошёл, короче.

– В любом случае, из здания без пропуска вас не выпустят, так что сядьте, Константин Александрович.

Дьявол! Опять я в ловушке собственного сознания!

– Вот и хорошо! Кстати, чаю хотите? Или, может, квасу? Мне вот по жаре квас лучше, а кто-то чаем балуется.

Не хватало ещё виртуальный квас пить! Хотя, если честно, пить хочется. И жрать.

– В общем, будем знакомы, меня зовут Виноградов, Павел Максимович, звание у меня майор, как вы уже, вероятно, поняли. Ну и теперь о главном...

Я не знаю, чем меня взял майор Виноградов. Может, и правда был профи, а может мозг мой удружил, дав команду "внемли". Не знаю. Знаю только, что я слушал его, забыв про жажду, голод и прочие неудобства. Картину он передо мной (или, всё же в моём воображении?) нарисовал странную. Странную, если рассматривать её через призму отражений наших страхов и прочих вывертов подсознания. Потому что ни о чём таком я, если честно, никогда не думал, не размышлял и даже не читал нигде. В общем, выходило так, что я провалился в некий "мир", который они, местные жители, называют "Отстойником". Поправочка, называли, термин официально признан оскорбляющим чувства проживающих здесь людей и, соответственно, заменён на "вариант реальности".

Вообще, из всего того, что сообщил мне майор Виноградов, лишь теория множественной вселенной мне была как-то знакома, хотя подобной эзотерикой я никогда не увлекался. Впрочем, о том, что такое этот самый "вариант реальности" тоже ходили лишь теории, ни одна из которых не была официальной. В общем, это было некое место, куда проваливались люди. Понятие "проваливались" тоже было условным, с равным успехом можно было сказать "переместились", или даже совсем по утилитарному – "оказались". Про причины и механизм перемещения расспрашивать гэбиста было бессмысленно – с этим мне сразу посоветовали дождаться общения с некими "научниками". Они, якобы, объяснят больше.

Место это, очевидно, один из вариантов планеты Земля, Россия, вернее СССР времён окончания Второй мировой войны. Точка бифуркации*, если можно так выразиться, пришлась на 8 июня 1948 года , когда всё местное население разом взяло да и исчезло [*Точка бифуркации – применительно к данной теме – момент разделения времени на несколько потоков]. Куда? Это тоже вопрос не по адресу. Некоторое время Земля как бы пустовала, а потом сюда начали попадать люди. Из разных мест и, что очень важно, из разных вариантов этих мест. То есть, где-то существует вариант мира, в котором президентом США избрали индейца . Или такой, где Второй мировой войны не случилось вовсе. Или... В общем, по вариантам и многообразию, это тоже к научникам. Задачей майора Виноградова было кратко ввести меня в курс дела, а все вопросы следовало подготовить для завтрашнего рандеву с представителями официальных структур, занимающихся приёмом "провалившихся". Кстати, официально здесь они называются "переместившиеся". Мне, по мнению майора Виноградова, повезло оказаться на территории некой Вышинской народной республики со столицей в городе Вышинский. Память выдернула нужный файл, и меня неприятно поразило, что имя главного сталинского прокурора увековечено в названии города.

– А, э-э, как он раньше назывался? – спросил я.

– Бесполезно, – отмахнулся НКВДшник и, видя моё недоумение, пояснил. – Ты же параллели ищешь, так?

Я лишь кивнул головой.

– Ну и не парься, с твоей версией мира тут вообще может быть мало общего. Знаешь, вроде так всё то же самое, а как начнёшь в детали вникать... Ты у нас (мы незаметно перешли на "ты", вернее это особист позволил себе подобную вольность) из Ленинграда, да? Ну, вот видишь? – улыбнулся он. – А в моём мире никаких Санкт-Петербургов, так и оставался Ленинград до 2013 года, пока я не выпал в осадок сюда. И было это аж пять лет назад! Не сходится алгебра? И не парься, просто прими. Как данность. Мне, конечно, повезло больше, чем тебе, я в тире служебном был, свет погас, хренак и я уже тут, прямо в городе вылез. Даже со стволом. Про пистолет Зарубина слышал?

Я честно отрицательно помотал головой.

– Во-от! А я так с ним и провалился, я там в милиции служил, старлеем был, а тут, видишь, – майор скосил глаз на погон и я понял, что звезду он получил совсем недавно.

– Хорошая машинка, тут таких нет, – продолжил он рекламировать неведомый пистолет неизвестного конструктора, – я его в музей отдал. А у тебя, я так понял, при себе вообще ничего, да?

Я развёл руками.

– Был телефон, но, видать, выронил, когда "перемещался", – я выделил это слово движением пальцев в кавычки.

– Да, тут только то, чего ты касался в момент перехода сюда попадает. Хотя бывают и странные исключения, говорят, кто-то вместе с товаром на складе переместился. Но, чаще всего, именно вот так. Зато повезло, что не схавали сразу. Тварь помнишь, что напала на тебя?

– Да, так, – уклончиво ответил я.

Псину я действительно помнил смутно, вернее, не так. Помнил-то я её хорошо, а вот описать или нарисовать... В тот момент я относил это на "реальность кошмара" когда детали порой трудно различимы.

– Это порождение Тьмы под названием "бандерлог". С подробной классификацией тебя научники познакомят, но можешь вот, почитать на досуге.

Он покопался на столе и извлёк из-под завала тонкую книжицу, отпечатанную на плохой бумаге, в которой виднелись вкрапления в виде мелких щепок. "Представители мутафауны, характерной для Вышинского края и прилегающих областей" – значилось на обложке. Я мельком пролистнул брошюру – сплошь чёрно-белые картинки неких существ, окутанных саваном, типа чёрной кисеи. Хрень какая-то. Но тут мне вспомнилась одна странность в тех "собачках". Разглядел я их плохо, это так, но ещё в грузовике я успел отметить, что псы, по какой-то причине не издают ни звука. Кроме душераздирающего визга, тоже, между прочим, не характерного для этих представителей фауны. А вот если они относятся к мутафауне, тогда да, этим можно объяснить и отсутствие лая или, хотя бы, рычания. И всё равно хрень.

– Вот, это наша главная головная боль, – пояснил Виноградов, – кроме бандитов, адаптантов и всяких деструктивных элементов. И, разумеется, самой Тьмы. Не видел ещё? А, ну да, откуда, – вспомнил он, что я только угодил в этот "отстойник".

– В общем, видимо богу было угодно, чтобы мы тут не сильно расслаблялись, и он решил создать небольшой филиал ада прямо тут, у нас под боком. А то слишком жирно получается – целый мир подарили и никаких проблем, что ли?

По интонации гэбиста было не совсем понятно, он ёрничает по поводу бога или просто, к слову пришлось.

– Вы действительно считаете, что тут не обошлось без божественного вмешательства? – спросил я.

– Ну, все же мы под Богом ходим, – серьёзно сказал он и посмотрел мне прямо в глаз. – Вы сами-то как, верующий?

Снова на "вы"? Это как, некий знак? Вообще, свои религиозные воззрения я определял как умеренный дзен-буддизм с элементами поклонения Каме* и Ометочтли* [*Кама – бог любви в индуизме, *Ометочтли – бог пьянства у индейцев].

Но как это воспримет православный майор НКВД?

– Нет, – честно солгал я. – Даже не крещён.

Это уже было правдой.

– Вот и я... не был, – добавил он после паузы. – В общем, мой вам совет, вы верующих, особенно православных, не очень задевайте. В смысле, у нас тут светское государство, церковь отделена и всё такое. Но... Три "Пэ" на которых пришёл к власти господин Орлов, это "Порядок, Патриотизм и Православие". Имейте это ввиду. Всегда.

Так, начинается! Люди везде одинаковы, или это мы, "расеяне" везде одинаковы? Какая бы ни была жопа, нужно создать ещё большую?

– Так, а...э-э... Как тут, вообще? – мысли пошли в разброд и шатания и я даже не смог сформулировать чётко, что мне хотелось бы узнать в первую очередь.

Майор Виноградов понял вопрос по своему.

– Жить можно, – выпустил он две струи дыма через нос и тут же потёр его тыльной стороной ладони, – человек такое существо, что к любому приспособится. Тяжело, конечно, скрывать не буду. Ну ты, я гляжу, мужик крепкий, – он опять заглянул в моё личное дело и радостно воскликнул, – о погранвойска!

– Зелёный? – спросил я в ответ, что у нас, пограничников, служит своего рода паролем.

– Пограничник, ага, два года срочной, Тихоокеанский округ, китайская граница, – подтвердил майор, и мы пожали друг другу руки.

– А я сначала Мары, КСАПО (Краснознамённый Среднеазиатский пограничный округ), потом Афган, заграничная застава, потом Забайкалье, тоже Китай, почти зёмы.

– У вас Краснознамённые округа были? – спросил особист после того, как я расшифровал ему аббревиатуру.

– Ага, а у вас?

– У нас орденов Ленина и Революции, выговаривать долго, так что опускали обычно, – объяснил Виноградов различия.

– Афган, говоришь? – уточнил он, с удивлением взглянув на кончик папиросы, словно его лёгкие, внезапно, получили порцию благородного табачного дыма, а не смеси самосада и соломы, которой он травился. – А у нас и не было ничего такого. Зато в Африке начудили – Родезия, Конго. И в Северном Вьетнаме америкашкам дали просраться. Но... Южный они отстояли.

– О как! – ещё не потерял способность удивляться я. – А у нас Вьетнам победил. Не без нас, конечно, зато Корея разделилась.

– О чём я и говорю – вариантов тьма, гм, будь она неладна. В общем, дело такое, Константин Александрович, скажу откровенно, как погранец погранцу – вариантов у тебя не так много. Гражданская специальность..., – он снова кинул взгляд в папку.

– Биолог-охотовед, – грустно усмехнулся я.

Грустно, потому что не проработал ни дня по специальности. Так вышло, что юношеская мечта связать свою жизнь с лесом именно в таком вот варианте, к третьему курсу, тогда ещё Санкт-Петербургской лесотехнической академии, стала тускнеть и блёкнуть, и диплом я получил из чистого упрямства. К этому моменту государство, при котором я поступал, перестало существовать, сменились приоритеты, в общем, есть лишь диплом. Которого тоже нет. При себе, в смысле.

– Ага, – НКВДшник моей грусти не уловил, – ну что, вас могут принять в научный отдел даже. При конторе, в смысле, но... Правила у нас такие – сейчас вы, можно сказать, никто. Скажу больше, всех прибывающих мы проверяем прежде всего по нашему профилю. Ну, понимаете, я надеюсь.

Откровенно говоря, понимал я немного, но раз "по профилю", то, наверное, подозревают не шпион ли. Или враг народа?

– Республика у нас молодая, есть, скажем так, напряжённые отношения кое с кем из соседей, есть недовольные порядком и вообще тем, что тут власть, наконец, установилась. Так что, сами понимаете. Но у вас внешность уж больно приметная, а контрразведка у нас не дремлет.

Эту фразу майор Виноградов произнёс таким тоном, будто хотел убедить в этом прежде всего самого себя.

– Но всё равно, имейте в виду, за вами присматривают, так что если что-то есть, то лучше сказать об этом прямо.

– Что есть? – не понял я снова.

– Ну-у, – закатил глаза майор, – знаете, можно же работать и на другую сторону, и даже очень неплохо при этом зарабатывать.

– В смысле? – я надеялся, что весьма натурально изобразил непонимание, хотя догадался, что меня сейчас тупо пытаются перевербовать, видимо, всё же подозревая во мне шпиона.

– Ну, опустим, – закрыл тему гэбист.

И, в подтверждение этого, затушил окурок в тяжёлой, видимо латунной, пепельнице.

– В общем, правила у нас такие. Всем прибывающим мы даём возможность стать гражданами нашего государства. Разумеется, это произойдёт не сразу, вам нужно будет, гм, делом, трудом и своим, так сказать, поведением, доказать, что вы достойны влиться в наши ряды. Поэтому сдать экзамен и получить паспорт гражданина ВНР вы сможете не ранее, чем через год. Конечно, за это время вас не бросят на произвол судьбы, будете работать, жильё предоставят, медицинскую страховку. А уж потом...

– Э-э, работать кем? И где? – рискнул я перебить разглагольствования НКВДшника.

– Ну, работы, на самом деле много, нужны специалисты, разные, самые разные, но... Спецы, понимаешь? Профи!

Странная у него, всё же, манера переходить без всякой системы с "ты" на "вы" и обратно. И ещё я понял, что я, выходит, не профи.

– Для армии или органов ты, не в обиду, староват уже, хотя есть и исключения. Инвалидность, опять же у тебя.