Автор книги: lorata
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)
— Они установят маячок в твою руку, — тихо шепчет ей Рута, — Будет больно, но только секунду. Не беспокойся.
К ним подходит женщина с огромной иглой, берет руку Прим и поворачивает ее запястьем вверх. Игла вонзается в ее кожу, Прим ахает, но потом мир ускользает куда-то вбок, расплываясь по краям, и это совсем не маячок — это успокоительное. Они будут спать до самого прибытия, и Прим борется с действием лекарства — сейчас для нее время так драгоценно, как они смеют отбирать его у нее, — но выбора нет, и она вырубается.
***
Она спит.
В своем сне Прим видит, как разворачиваются игры. Она и Рута убегают от Рога Изобилия, как только таймер заканчивает отсчет. Их менторы кричат им вслед, но уже поздно, девочки молоды и быстры — мистер Эбернети научил ее, как бежать — а мужчины гораздо старше, они усталы и слишком много лет напивались до отруба, и не могут их догнать.
Девочки прячутся вместе, и Профи не находят их. Они получают еду и воду, потому что они очаровательные, хорошенькие и наивные, потому что спонсоры хотят дать им передышку перед смертью, так что шок делает все гораздо сложнее. Они играют в детские игры и рассказывают истории. Рута вплетает цветы в длинные светлые волосы Прим; Прим заплетает волосы Руты в мелкие косички. Они смеются, улыбаются, и отворачиваются от камер, когда улыбки исчезают, а вместо них проливается несколько слез.
Ночью они спят в обнимку. Ночью Прим трогает щеку Руты тыльной стороной пальцев, поглаживая гладкую, мягкую кожу. Рута обвивает руку вокруг запястья Прим, пальцы нащупывают пульс, и Рута не дразнит Прим за торчащие кости. Когда они спят, рука Руты лежит на выступающей косточке таза Прим, но ей, кажется, все равно.
Они умирают.
Торнадо оттаскивает их друг от друга и в щепки разбивает их тела о скалы. Из ниоткуда появляется поток и утаскивает их прочь, хотя они борются, стараясь удержаться на поверхности. Вулкан. Огненная буря. Стая собак. Они умирают снова и снова, а мозг Прим перебирает варианты, пытаясь выбрать подходящий. Иногда они сильны и храбры, и держатся друг за друга до конца; иногда они всхлипывают, рыдают и умоляют, обратив лица к небесам. Иногда они нарушают свои обещания и убивают друг друга.
Не имеет значения, как. Каждый раз они умирают. Они умирают и умирают и умирают и...
***
— Просыпайся.
Прим смаргивает паутину сна, ее зрение постепенно восстанавливается. Они все еще в вертолете, ее пальцы тесно сжимают пальцы Руты. Напротив мистер Эбернети и ментор Руты пытаются окончательно проснуться, бормоча проклятия и держась за головы.
— Что происходит? — ругается мистер Эбернети, — Они раньше никогда не накачивали трибутов.
— Мы должны были обеспечить беспроблемное перемещение, — говорит мужчина, стоящий в передней части комнаты. Он в серой одежде; его коротко остриженные волосы прилизаны в голове, и он говорит с акцентом, которого Прим никогда не слышала. Этот акцент немного похож на ее собственный, но более обрезанный, с ровными гласными, — Этот вертолет и другие вертолеты, в которых поместили победителей, сейчас находятся под контролем Дистрикта Тринадцать.
— Дистрикт Тринадцать уничтожен, — говорит Рута тихо и испуганно. Прим кивает. Они смотрят фильм про это каждый год.
— Не совсем, — говорит мужчина, — Вся страна впечатлена вами, девочки. Мой лидер тоже. Мы запустили инициативу, и теперь мы предлагаем вам тот же выбор, что и остальным победителям. Вы можете отправиться домой и сдаться на милость Капитолия надеясь, что они решат, что вы ничего не знаете, или же вы можете присоединиться к нам и сражаться. Если вы хотите попасть домой, никаких последствий не будет. Мы высадим вас у границы дистрикта и вы сможете вернуться. Я подозреваю, что один-два победителя выберут именно это. Но если нет... — его глаза вспыхивают, — Вы присоединитесь к Восстанию. Вы будете сражаться. Вы станете Сойкой-Пересмешницей и возглавите народное восстание, которое сокрушит Капитолий, оставив его задыхаться.
Мистер Эбернети просыпается окончательно, бьет себя по ноге и шлепает по щекам.
— Погоди Играми проклятую минуту, все должно было быть не так. Ты сказал, что вытащишь их с Арены. Я полагал, что для начала мы все же на нее попадем.
— Да, договаривались мы так, — говорит мужчина. Прим смотрит на мистера Эбернети — он знал об этом и не сказал ей? — но он не обращает на нее внимания, глядя на солдата, — Но когда мы проанализировали ситуацию, стало понятно, что сойки и их воздействие на страну будет уменьшаться с каждой смертью на Арене. Мы никогда не планировали делать ставку на единство дистриктов через ненасилие, но это сработало. Мы не можем рисковать разрушением этого единства, и потому мы решили действовать соответственно.
— Интересный способ сказать «мы выдумываем все на ходу», — тянет мистер Эбернети, — Рубака?
— Мне понравится любой план, в котором никто не должен умереть, — говорит ментор Руты, пожимая плечами, — Хотя я с нетерпением ждал, когда смогу пролить немного крови Профи.
«Ты и чья-то рука» — думает Прим до того, как успевает себя остановить, и ее уши снова вспыхивают. Мистер Эбернети оказывает на нее дурное влияние.
— Простите, но именно такое отношение может разрушить все, что мы смогли построить, — говорит солдат, и мистер Рубака фыркает и складывает руки на груди. Он может согласиться, но это не обязано ему нравиться.
У мистера Эбернети был план все это время, и он заключался не только в том, чтобы союзничать с Одиннадцатым и держать Прим в живых так долго, как он мог, до того, как погибнет сам.
— Но... — Прим открывает рот, снова его закрывает и не может вспомнить, как все это прекратить, — Мы должны были умереть. Вместе.
— Мы собирались вдохновлять людей, — говорит Рута, глядя на Прим в поисках поддержки, и Прим кивает, — Распорядителям Игр пришлось бы убить нас, и все бы поняли.
Мистер Эбернети хлопает рукой по лицу.
— Это был ваш гениальный план? — взрывается он, — Вы двое общаетесь и ждете, пока Капитолий вас прикончит? Отмороженные яйца Сноу! Вот почему мы не позволяем детям руководить революцией.
Прим открывает рот, чтобы возразить, но спокойный мужчина перебивает ее.
— Это был бы не такой уж и плохой план, — говорит он, и мистер Эбернети ворчит, — В конце концов, люди любят мучеников, и двух больше, чем одного. Но умереть за правое дело просто, мисс Эвердин. Я думаю, гораздо сложнее жить для него, но это выбор, который я вам сейчас даю. Идите с нами, сражайтесь вместе с нами, и одним прекрасным утром вы проснетесь в свободном Панеме.
Прим смотрит на Руту, но она где-то далеко. Может, она там, куда Прим попадала в своих снах до того, как реальный мир стал слишком жесток: место, где цветы растут свободно, не сдерживаемые оградами дистриктов; где дети играю и смеются, не волнуясь о том, что их выберут, чтобы сражаться друг с другом до смерти; где взрослый может выразить несогласие на публике, и его не утащат куда-то, откуда он никогда не вернется.
Место, в котором у Прим и Руты будет время узнать, кто они, самостоятельно и друг с другом, играя в тени Китнисс, но не захваченные этой тенью.
Рута поднимает голову.
— Да, — говорит она, ей всего тринадцать, она сильна и прекрасна. Прим не понимает этого, но от нее у нее перехватывает дыхание, — Я хочу сражаться.
— Я вместе с птичкой, — говорит ее ментор, и он злится, качая головой и улыбаясь Руте, но под этой злостью есть еще что-то, темное, напряженное и ожидающее. У него было много времени, чтобы злиться; наконец-то он может что-то сделать.
— Решай, — говорит мистер Эбернети, задержав на Прим долгий взгляд, — Я пообещал, что защищу тебя, и я это сделаю. Куда ты, туда и я.
Прим крепко сжимает пальцы Руты и поднимает их соединенные руки так высоко, как может, пока их не останавливают ремни безопасности.
— Китнисс была права, — говорит Прим, и ей все еще больно от потери и всегда будет больно, но может, может быть, в конце концов, ей не придется умирать просто так, — Давайте разожжем огонь.
— Сделано, — говорит мужчина, и так оно и есть.
Прим смеется, дико, полусумасшедше, у нее кружится голова от облегчения, и страха, и сотни других вещей. Мистер Эбернети смотрит на нее, как будто она рехнулась, но потом тоже ухмыляется. Она поворачивается к Руте, яркие глаза которой блестят в тусклом освещении, и чувства накапливаются в ней, угрожая выплеснуться, слова кувыркаются в ее мозгу, накапливаются в глотке и выходят в никуда.
Прим открывает рот и начинает петь, и секундой позже Рута присоединяется к ней.
