Автор книги: lorata
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)
========== Глава 1. Соль ==========
Китнисс вызвалась доброволицей, чтобы спасти Прим, но умерла, чтобы спасти Руту. Семьдесят четвертые Голодные Игры погрузили Примроуз Эвердин в депрессию.
Копье покидает руку парня из Первого и разрезает воздух. Камеры замедляют скорость наполовину; экран разделяется напополам, чтобы показать его решительное лицо с мрачным подбородком, следящее за полетом копья, с одной стороны — и Китнисс, шокированную и с широко открытыми глазами, но все еще храбрую, с другой.
Мама ахает, издает пронзительный и испуганный звук, приглушенный руками, которыми она закрывает лицо. На экране Китнисс поворачивается кругом, достает стрелу и заряжает ее одним плавным движением, как и всегда. (Прим никогда не могла правильно зацепить засечку на стреле за тетиву, не могла оттянуть стрелу назад достаточно далеко для того, чтобы она улетела дальше, чем на несколько футов). Китнисс стреляет до того, как рука парня опускается. Камеры показывают и копье, и стрелу, то, как их древки колеблются в контролируемых кругах, пока они летят к своим целям в противоположных направлениях.
Он собирается убить эту маленькую девочку. Копье пройдет прямо сквозь нее, такую маленькую (она даже меньше, чем Прим, но ее руки и ноги мускулисты и жилисты от лазания по деревьям), и она умрет. Прим задерживает дыхание, и она не рада — это было бы ужасно — но она чувствует облегчение. Когда Рута спит, Китнисс наблюдает за ней с плотно сжатыми челюстями и жесткими глазами, легонько, как перышко, поглаживая по волосам, совсем как она делает это с Прим, когда думает, что она спит. Она не должна смотреть так на кого-то еще; она сестра Прим, а не этой девочки. Прим не желает никому смерти (кроме тех, кому желает), но она задерживает дыхание с самой Жатвы, и не выдохнет, пока Китнисс не вернется.
Эта девочка — осложнение. По крайней мере, когда она умрет, Китнисс вспомнит, кто ее настоящая сестра. Когда она вернется назад живой, Прим попросит у Китнисс прощения за свою эгоистичность, за ужасные мысли, за то, что она смотрела Игры, как смотрят их в Капитолии, болея за победителя, но все будет хорошо. Китнисс будет жива.
Стрела вонзается в глотку парня, и он отшатывается, его рот открыт буквой «о», а глаза закатились. В следующую секунду копье ударит Руту, а Прим придется смотреть, хотя в ее горле зреет крик, потому что она должна этой девочке, и она обязана посмотреть на последние мгновения ее жизни. Если она собирается умереть за Китнисс, Прим, по крайней мере, может посмотреть на это. Гейл сказал бы, что Прим — соучастница всего этого (он обычно не использует заумные слова, но ему нравится выплевывать это слово сквозь зубы), но Прим все равно.
Но вот только…
Китнисс быстрая и храбрая, и она никогда не думает дольше, чем нужно. Как будто в ее голове за секунду происходит целая беседа, пока Прим все еще решает, что делать. В День Жатвы мозг Прим еще даже не закончил кричать «нет-нет-нет», когда раздался голос Китнисс. Теперь Рута застыла на месте, но Китнисс отпихивает ее, сбивая с ног и отбрасывая в высокую траву; копье входит в грудь Китнисс.
Оно должно было попасть в живот Руты, пройдя сквозь органы, но оно вонзается в грудную клетку Китнисс. Треск ломающейся кости эхом отзывается в телевизионных динамиках. Камеры останавливаются, замораживая Китнисс в падении с распростертыми руками, а затем скорость со свистом возвращается к нормальной, и она падает на землю.
Мама кричит, и Прим тоже кричит, но только в своей голове. В реальности ее рот ослаб, из него не выходит ни звука, ни хныкания, она пытается сказать имя Китнисс, но ничего не происходит.
— Китнисс! — крик Руты пронзает воздух и шум в ушах Прим. — Китнисс, нет!
И тут к Прим возвращается голос.
— Прекрати это, — кричит она и бросается на проекцию, пытаясь схватить изображение Руты. Ее пальцы проходят прямо сквозь нее, свет и цвета пестрят на ее коже. Окровавленная грудь Китнисс светится вокруг предплечья Прим, пока она его не убирает. Рута падает на колени и рыдает, вцепившись в руку Китнисс и прижав ее к своей щеке.
— Прекрати это! — Прим едва может дышать, едва может видеть, она обхватывает себя руками и трясется. — У тебя нет права! Она моя сестра, не твоя! Не плачь над ней! Прекрати!
Рута не слушает. Она притягивает Китнисс на свои колени и гладит ее лицо, наклонив свою голову вниз, чтобы их лбы соприкасались, и ее слезы падали на щеки Китнисс. По всему Панему люди будут рыдать (и их попкорн станет соленым от слез, сказал бы Гейл, противно и уродливо скривив рот), но никто из них не подумает о Прим. Комментаторы шепчут что-то о трогательном прощании между близкими союзницами. Мама причитает, высоко и увлеченно.
Глаза Китнисс остекленели и закатились назад. Прим видела такое раньше на их кухонном столе, когда мужчины приносили раненого шахтера, ожидая, что мама сотворит чудо с помощью горстки трав и нитки с иголкой. Кровь и слюна пузырятся в уголках рта Китнисс.
— Прим? — спрашивает Китнисс, ее голос хрипит в горле. — Прим, это… Прим?
— Я здесь, — говорит Прим, слова свободно вырываются из ее рта, — Китнисс, прости, прости…
Глаза Руты расширяются, потом смягчаются, большие, карие, полные слез.
— Да, — говорит она тихо и успокаивающе. — Это я, Китнисс. Я тут.
— Прим… — снова полузадушенно говорит Китнисс, как будто это единственное слово, произношение которого она помнит. — Прим, прости. Я хотела спасти тебя. Я так старалась…
— Ты правда меня спасла, — говорит Рута, но она говорит неправильно, твердо, сильно, успокаивающе, как старшая сестра — потому что в своей семье она старшая, прямо как Китнисс. Это звучит совсем не похоже на Прим, но Китнисс уже блуждает далеко-далеко, и это неважно. — Все хорошо. Ты спасла меня.
Дыхание Китнисс учащается. Она пытается говорить, но единственный звук, который она может издать — квакающее булькание (скопление слюны в горле, как сказала однажды мама), и это неправильно, все это неправильно, этого никогда не должно было случиться. Наконец Китнисс просит: «Спой?». Это слово едва можно узнать; Распорядители Игр добавили вспомогательные субтитры для людей, которые не привыкли расшифровывать последние просьбы умирающих.
Рута кивает. Она убирает волосы с глаз Китнисс и начинает петь медленную, заунывную песню о закате в конце рабочего дня и о том, как золотым светом сияют в саду яблоки. Это песня не из Двенадцатого, совсем не такая, и Прим скрипит зубами. Это не должно было быть так, и потому заглушает звуки того, как мама икает и трясется, мелодию этой неправильной, совсем неправильной песни: она поет «Глубоко в долине».
Рута поет, Прим поет, и выражение лица Китнисс превращается в мягкую, мечтательную улыбку.
Прим почти забывает обо всем, пока «бум!» пушек не сотрясает ее спину, а камеры не дают панораму, показывая Китнисс, окровавленную и перекрученную на коленях Руты, и тело мальчика из Первого, распростертое и забытое в дальнем углу экрана.
Наконец камеры покидают поляну, переключаясь на оставшихся трибутов: парень из Одиннадцатого сидит в своем поле, подбирает с земли улиток и раздавливает их панцири перед тем, как отправить склизкие тела в рот; бледная девочка из Пятого скользит между деревьями, напоминая призрака; парочка из Второго молча охотится вместе; и Пит, один на берегу ручья, раскрашенный грязью и дрожащий от заражения крови.
Прим делает вдох, и это оказывается не так уж трудно. Она делает еще один, и еще, и каким-то образом мир продолжает вращаться, птицы петь, а солнце сиять, как будто все они не понимали, что в этом больше нет смысла. Она оборачивается, потом вздыхает и опускается на колени, берет руки матери в свои и проводит пальцами по ее костяшкам. Пальцы мамы окровавлены, ногти сорваны.
— Пойдем, мам, — говорит Прим, используя свой «врачебный» голос. — Давай приведем тебя в порядок.
***
На следующий день Прим не идет в школу, но все равно вытаскивает себя из постели. Она плохо помнит время сразу после смерти папы, но знает, что мама просто лежала без движения, и Прим приходилось класть кусочки еды прямо ей в рот. А Китнисс приходилось мыть ее с помощью тряпки и ведра воды, потому что сама мама не волновалась даже о том, чтобы искупаться или поесть. Важно сделать усилие, чтобы и ее мозг не свалился в бездну горя, говорит себе Прим. Миссис Хоторн останавливается у них и забирает маму к себе домой; она спрашивает Прим, хочет ли она тоже пойти, но Прим думает о мальчиках Хоторнов, шумных и буйных, пытающихся приободрить ее, тягая ее за волосы и суя червей ей под нос, и говорит «нет, спасибо».
Прим плещет водой на лицо, надевает другое платье, но останавливается, когда дело доходит до прически. Китнисс заплетала ей косы, когда у мамы слишком тряслись руки, но она больше никогда не поможет Прим сделать прическу. Никогда больше не поправит выбившуюся сзади рубашку Прим и не назовет ее утенком, никогда не подкрутит концы ее локонов и не будет повторять, что она выглядит как ангел, до тех пор, пока Прим не начнет корчить рожи своему коту.
Эти мысли давят где-то за глазами Прим и пытаются слезами прорваться наружу. Прим боится, что если она начнет плакать, то никогда не остановится, и потому шлепает себя по щекам до тех пор, пока боль не заставляет ее задохнуться, и она не забывает о нарастающем внутри ее головы давлении. После Жатвы помощник из Капитолия принес им новый телевизор взамен старого, мерцающего экраном (это ежегодный бонус для семей трибутов), и Прим гадает, когда они приедут его забрать. Не то чтобы он нужен Прим и маме теперь, когда Китнисс мертва.
Но пока что они этого не сделали, поэтому Прим включает телевизор и смотрит. С прошлой ночи ничего не изменилось: бегущая строка в нижней части экрана сообщает, что в живых по-прежнему остается шесть трибутов.
Примерно в середине утра Рута уходит искать Пита. Рюкзак Китнисс и ее набитый стрелами колчан слишком большие и мешают, когда она маневрирует по скользким камням. Лук она оставила Китнисс, на ее груди, сложив руки Китнисс поверх изогнутого металла так, что она напоминает павшего воина с какой-нибудь старой картины.
(Китнисс всегда была воительницей, так что такое ее последнее изображение подходит для Панема, но Прим не может перестать думать о пальцах Китнисс и о том, что никто не знает, как они нежны, несмотря на все порезы и мозоли, когда гладят волосы Прим и утирают ее слезы по ночам.)
Когда Рута приближается к Питу, в левом нижнем углу экрана высвечивается его статистика, в том числе счетчик здоровья, показывающий, что через три дня Пит погибнет, если не получит лечения. Прим не может не думать о том, что это многовато, особенно если никто не вытащит его из этой грязи. Она может поддерживать его температуру низкой, но в его крови теперь полно бактерий. Его тело отравляет само себя изнутри.
В конце концов Рута действительно находит его. Она со стуком падает на камни, и почти сползает в воду; она маленькая, а ее вещи тяжелы, и на секунду Прим думает — вот и все, она упадет, а ее запасы потянут ее на дно, и она умрет. Но нет, Рута удерживается, копается руками в грязи и вытаскивает себя назад, на большой плоский камень. Там она лежит, задыхаясь, несколько секунд, и ползет к Питу.
Рута оглядывается вокруг, высматривая парочку из Второго, но берег чист.
— Привет, Пит, — мягко говорит Рута.
Пит дышит поверхностно, его глаза как будто остекленели. Вероятно, он галлюцинирует уже несколько дней; все это время камеры показывали его только во время короткого обзора в конце дня.
— Привет, Рута, — даже от произнесения двух слов его губа трескается, кровь смешивается с грязью, которую он размазал по лицу. — Рад тебя видеть. Последнее время многовато пушек стреляло.
— Да, — Рута приседает, покачивается назад, опираясь на пятки. Прим не может понять выражения ее лица, задумчивого и серьезного: в голове вспыхнул тревожный огонек. Победитель может быть только один, и Рута никогда не была союзницей Пита. — Пушка Китнисс прогремела вчера. Мне очень жаль, Пит.
Пит вздыхает и закрывает глаза. Слезы скользят по его лицу, прокладывая бледные, чистые линии сквозь грязь.
— Китнисс… — шепчет он. Он вздрагивает сильнее. — Что с ней случилось?
На этот раз вздрагивает Рута, трет костяшки пальцев, стирая остатки крови Китнисс.
— Парень из Первого. У него было копье, — Пит с шипением выдыхает сквозь зубы, и Рута слегка двигается в грязи. — Я пела ей. Мне кажется, она быстро умерла.
— Я любил ее, — Пит зажмуривается еще крепче. — Правда любил. Она не знала, пока я не сказал, и я знаю, что она не любила меня, но я не врал. Может, если бы я сказал ей раньше, мы могли бы… Но я никогда не узнаю.
Воздух с шипением выходит между зубов Прим. С тех пор, как Пит Мелларк сделал свое заявление на интервью, комментаторы почти не упоминали о том, как Китнисс пожертвовала собой ради сестры, говоря только о Пите и его чувствах. Молниеносная вспышка гнева пронзает грудь Прим; Китнисс была для нее всем, и она заслуживает больше, чем быть опорой в истории про неразделенную любовь какого-то парня.
Теперь Пит плачет, и Прим впервые понимает, как Китнисс могла смотреть на плачущую маму и при этом говорить с ней ледяным голосом. Пита не волнует, что из-за смерти Китнисс ее мать и сестра могут вновь начать голодать. Его не волнует, что Прим потеряла ту, которая понимала ее лучше, чем кто-либо еще. Все, что его волнует, — это что он никогда не станет парнем Китнисс. Это нечестно.
— Все будет хорошо, Пит, — говорит Рута этим опасным голосом. Он мягкий, но решительный, и из-за этого Прим думает о ком-то, кто медленно вытаскивает нож, держа лезвие острием вверх, чтобы солнце не засверкало на металле, как учила ее Китнисс. Рута двигается назад, отстегивает капюшон своей куртки, обворачивает его вокруг своей руки. Пит не отвечает, он даже не смотрит на нее, отвернувшись и тихо плача. Будет чудом, если он не умрет в одночасье.
Рута перекидывает одну ногу через Пита, садясь ему на грудь, затем опускает руку и твердо зажимает рот и нос Пита.
— Все хорошо, — вновь говорит Рута, настойчиво, спокойно и почти жутко. — Ты же не хочешь истечь кровью до смерти, это будет ужасно. А так не будет больно.
Пит с мокрым хлюпающим звуком высвобождает руку от грязи; он отталкивает Руту, пихает ее в грудь и бедра, отпихивает ее руки, но он ранен уже несколько дней и слишком слаб. Через минуту его рука падает. Внутри него нет ничего, за что стоило бы сражаться, а может, и снаружи тоже. Все знают, что миссис Мелларк бьет своих мальчиков, и у Пита есть старший брат, который мог бы заменить его на Играх, но не сделал этого.
Живот Прим скручивает, но когда она пытается отвернуться, шея застревает на месте. Она, замерев, смотрит, пока глаза Пита не закатываются и наконец не стреляет пушка.
Рута слезает с него, перебираясь на камни, поскальзываясь в спешке, добегает до зарослей травянистого кустарника. Через несколько секунд она поворачивается и бросается на землю.
Никто не хочет смотреть, как маленькая девочка блюет, убив кого-то, поэтому камера переключается на других трибутов. Парень и девушка из Второго смотрят в ту сторону, откуда донесся звук пушечного выстрела.
— Двенадцатый, должно быть, наконец-то истек кровью, — довольно говорит парень. — Не так уж долго продержались огненная девушка и ее любовничек, да?
Девушка пожимает плечами и продолжает точить свой нож, клинок щелкает о камень, зажатый в ее руке.
— А я тебе говорила, что они долго не продержатся. Подождем до вечернего показа, чтобы убедиться, потом выследим остальных.
Прим выключает телевизор, руки дрожат. То, что Пит погиб, и Двенадцатый Дистрикт выбыл из игры, становится для нее сильным ударом. В этом году, как и всегда, не будет дополнительных пайков за победу, но не будет и Китнисс, чтобы накормить их.
Прим идет на кухню и медленно обходит ее, проверяя каждый шкафчик. Хлеб, который принесла Китнисс в День Жатвы, давно уже съеден; никому не позволено брать тессеры во время Месяца Игра, а последний паек, полученный Китнисс, сократился до горсточки пыльных зерен на дне контейнера. В тот день в Доме Правосудия Китнисс сказала Прим продавать козий сыр, но до брачного сезона еще месяц или два, а Леди не дает молока с тех пор, как выкормила последнего своего козленка.
Внутри нее разгорается паника, и на секунду Прим позволяет ей овладеть собой, вытолкнуть воздух из легких и сжать голову. Она закрывает глаза руками, несколько слезинок просачиваются через ее ладонь и текут по запястью. Она до боли кусает губы, чтобы сдержаться и не закричать. Китнисс — причина, по которой Прим и мама все еще живы, она кормила и защищала их, а теперь она мертва.
