Автор книги: lorata
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
— Многие люди мертвы, — говорит Прим, и в глазах перестает покалывать.
— Я знаю, что она мертва! — взрывается Рута. — Все знают. Все постоянно о ней говорят! Меня спрашивают о Китнисс в каждом интервью. Как будто... Как будто я не выиграла. Как будто выиграл ее призрак и просто таскает меня за собой.
Прим стискивает зубы.
— Китнисс умерла, чтобы защитить тебя. Ты могла бы хотя бы притвориться благодарной.
— Она защищала не меня, — возражает Рута, и на этот раз Прим оглядывается на нее, потому что ее голос меняется, теперь в нем звучит не горечь, а что-то еще, что-то пустое, потерянное, болезненное. — Она пыталась защитить тебя. Она не знала меня. Она никогда не спрашивала меня о моей семье, моих братьях, сестрах и маме. Я знала все о тебе, Пите, вашем коте и всем таком, но она никогда ни о чем не спрашивала. Она не спрашивала, потому что не хотела знать. Она просто хотела, чтобы я напоминала ей о тебе.
— В этом нет никакого смысла! — Прим поворачивается к ней, увлекшись и не обращая внимания на себя, как когда у нее впервые выпал зуб, и она не могла перестать тыкать в дырку во рту. — У нее уже была я. Зачем она хотела и тебя сделать мной?
— Не знаю! Может, осы-убийцы свели ее с ума, — Рута сильно выдыхает через нос. — Зачем еще ей меня спасать? Готова спорить, она просто забыла на секунду, что я — не ты, прямо как перед тем, как умереть. Рубака сказал мне, что в твоей голове могут происходить странные вещи, когда ты действительно напугана.
Прим хмурится.
— Какой бы ты хотела конец для всего этого?
Рута проводит руками по лицу и прижимает ладони к глазам.
— Я просто хотела, чтобы все это закончилось. Мне было все равно как. Но это не закончилось. Это... это закончилось, а потом снова началось и, может, теперь уже никогда не закончится, — Рута замолкает, и Прим тоже ничего не говорит, потому что водоворот внутри нее не хочет принимать форму слов или хотя бы чего-то похожего на них.
— Они прислали мне хлеб, — тихо говорит Рута после паузы. Не мягко, но тихо, как грохот грома далеко-далеко за полями перед тем, как нагрянет буря, и ее акцент усиляется. Волоски на руках Прим стоят дыбом. — Мой дистрикт... Мы упорно работаем. Мы не зарабатываем много. Моя мама даже никогда не видела денег. Ей платят ваучерами, и если она не выполняет свои квоты, то не получает ваучеров, и нам нечего есть. Но они прислали мне буханку хлеба, в ту первую ночь, когда Китнисс спала после того, как я ее нашла и приложила листья к укусам. И я разломила его, и внутри... там был нож. Совсем небольшой. Недостаточно большой, чтобы использовать его в драке, но достаточно, чтобы... — Она проводит линию вдоль шеи большим пальцем, глаза сверкают в темноте. Прим не может пошевелиться. — Она спала, верно? Я приложила листья к ее укусам, и она перестала кричать и плакать. Это было доброе дело. Я должна была сделать это тогда. Она еще не спасла меня, а я до этого сказала ей о гнезде ос-убийц. Я ничего не была ей должна.
Рута закрывает глаза.
— Но я не могла этого сделать. Я думала о том, что у нее сестра, хотя в этом не было никакого смысла, у меня-то три сестры и еще брат, но я просто не могла... Я не могла сделать это, когда она спала. А потом она проснулась и мы работали вместе, придумали этот план уничтожить еду Профи, и я решила — ладно. Это случится тогда. Это необязательно должна быть я. Они поймают ее у кучи с едой, и будет не важно, что я потеряла этот шанс, — Она облизывает губы, и Прим околдована, поймана изнанкой этой истории, которую, как она думала, она знала сердцем. — Ты знаешь, что случилось. Она не просто умерла, она пожертвовала собой ради меня, — или, может, ради тебя через меня, не знаю, — и это неважно. И я чувствовала себя... ужасно, но она дала мне шанс. И я не собиралась тратить этот шанс, ведь мой дистрикт работал так упорно... — Струйка воды стекает вбок по ее щеке, направляясь к уху. — Так что этот шанс я не потратила впустую. Я выиграла. И потом во время Тура я подумала: она так старалась спасти тебя, если я дам тебе хотя бы немного денег, помогу тебе, то все станет лучше. Я отплачу ей, и никто никому ничего не будет должна. Только...
Рута выдыхает воздух, и Прим вдыхает его.
— Только ты все равно снова здесь, и я тоже. Это все равно было пустой тратой.
— Все они, — шипит Рута сквозь зубы. — Каждые чертовы Игры.
Прим и раньше слышала, как люди ругаются, в том числе и люди ее возраста, но никто из них не выглядел как Рута, крошечная и худенькая Рута с большими, мягкими глазами. Прим внезапно понимает, что совершенно не знает Руту.
Это дарит ей надежду каким-то тупым, ужасным способом. Если Рута способна ругаться, то, может, и Прим способна убивать.
Вот только ей не обязательно это делать. Не о таком должна думать тринадцатилетняя девочка — или четырнадцати-, или пятнадцатилетняя, любого возраста. Это нечестно. Все это нечестно. То, что Китнисс мертва, или то, что через пять лет никто не будет ее помнить, потому что никто не помнит погибших, если только они не сходят с ума и не начинают есть людей. То, что люди Руты так упорно работали, чтобы передать ей такой ужасный подарок, потому что это был единственный способ помочь ей. То, что мама совсем одна, и Прим никогда не узнает, в порядке ли она, или она возьмется за бутылку, проглотит целый контейнер морфлинга или просто выйдет за границу дистрикта и никогда не вернется. То, что двадцать три человека делали самые худшие вещи из возможных, чтобы выжить, потому что им пообещали жизнь и свободу, если они выживут, а теперь они снова здесь, и уже никто им ничего не обещает.
Все это нечестно, и несправедливость запускает свои когти в Прим и рвет ее на части. Но слои гнева, разочарования и беспомощности отшелушиваются, показывая, что под ними есть что-то еще.
— Однажды мы взялись за руки, и из-за этого по всей стране были бунты, — медленно говорит она, и барабанный бой в ее груди принимает ровный, грохочущий ритм. — Представь, что еще мы могли бы сделать.
Рута хмурится и поворачивается на бок, лицом к Прим.
— В смысле «что еще»? Я видела бунты, а ты нет. Это было ужасно. Люди держались за руки, а Миротворцы стреляли в них, и они падали. Все вокруг было красным... — она вздрагивает. — Ты хочешь этого только потому, что никогда такого не видела.
— Но мы можем показать им, — настойчиво говорит Прим, — что даже если Миротворцы стреляют в них, а Капитолий посылает нас назад на Арену, мы можем показать им, что они правы. Капитолий не может убить всех, верно? Кем они тогда будут править? Так что мы им покажем.
Дыхание Руты учащается, и она пододвигается ближе; они не касаются друг друга, но Прим все равно чувствует ее близость, почти касание.
— Что ты имеешь в виду?
— Союз, как и хотели наши менторы, — говорит Прим. — Мы отправимся на Арену, там найдем друг друга и будем вместе прятаться. И что бы ни случилось, мы не убьем друг друга. Я серьезно. Даже если мы будем последними, кто останется.
— Это не сработает. Они просто убьют нас сами, — хмуро качает головой Рута. — Они сделают это. Организуют землетрясение, лавину, оползень — или пчел, или пожар, или еще что-то, и мы все равно умрем.
— Ага, — Прим следует быть более напуганной, но она не боится. Вместо ужасного перекручивания страха есть только сталь, лед и камень. Прим тянется и берет Руту за руку. — Они убьют нас. Все будут знать, что это сделал Капитолий. И что, ты думаешь, произойдет в дистриктах, когда они это сделают?
Долгое-долгое время нет ничего, кроме их дыхания, пойманного в ловушке под потолком, и переплетения их пальцев. Наконец Рута кивает.
— Мы должны начать прямо сейчас. Нам не поверят, если мы быстро не подружимся.
— И мы не скажем нашим менторам, — говорит Прим, и ее грудь болит от мысли о том, что ей придется врать мистеру Эбернети, хотя он так старался для нее, даже в плохие дни, когда он прятался в себе, но какой у нее есть выбор? Он просто скажет, что она сумасшедшая. И напомнит, что советовал сделать Руту союзницей, а не партнершей по суициду.
— Нет, не скажем, — лицо Руты выглядит задумчивым. — Окей, я в деле, но нам надо идти, пока кто-нибудь не поднялся следом за нами. Можно спуститься проще, чем ты сюда залезла, я покажу тебе, как.
Рута спускается первой, помогает Прим найти опору, маленькие пальцы держат Прим за лодыжку и направляют ногу, куда надо. Прим чувствует эти прикосновения, как крошечные, постоянно напоминающие о себе синяки, еще долго после того, как они спускаются и исследуют зал вместе.
Они идут, держась за руки, Прим посматривает на Распорядителей краем глаза, но они не прекращают смотреть, глаза прикованы к их переплетенным пальцам.
***
Они тренируются вместе, сидят вместе, обедают вместе. Они вместе идут по коридорам и вызывают лифт, и когда он останавливается на этаже Руты, она обнимает Прим.
— Я рада, что ты моя подруга, — говорит она, ее дыхание щекочет шею и ухо Прим, вызывая странную дрожь. — Я бы не смогла сделать это без тебя.
Это все, конечно же, для камер, и Прим обнимает ее так же крепко.
— Я тоже, — говорит она, и импульсивно прижимается к щеке Руты быстрым поцелуем, прежде чем отстраниться.
Мистер Эбернети приподнимает бровь, смотря на Прим. Он все же спускается вниз после полудня, и хотя большую часть дня он проводит с другими победителями, возможно, пытаясь заключить союз, иногда он посматривает на Прим и Руту.
— Как вы сдружились, — говорит он, и у Прим горят уши. — Честно сказать, я не ожидал, что вы так быстро поладите.
— Она не такая, как я думала, — говорит Прим, когда лифт, жужжа, возносит их на последний этаж. — Теперь я лучше ее понимаю.
***
Так все и идет. Если они могут быть вместе — они вместе. Если они могут держаться за руки — они держатся. Они никогда не держатся порознь, а лицо мистера Эбернети все чаще показывает его напряжение, и, возможно, это значит, что он беспокоится о том, что случится с Прим, когда Руте наконец придется умереть, но все нормально, потому что он ничего не знает. У них есть план. Все будет хорошо.
***
По ночам Прим плачет в подушку, говорит Китнисс, что ей жаль, но иного выхода нет.
***
На индивидуальном показе Прим тратит все свое время, собирая лечебные травы, и избегая ядовитых. Она показывает на манекене, как сделать жгут, перевязать рану, как наложить повязку на голову, чтобы быстро остановить кровотечение, как и где сделать разрез, если кого-то укусили, чтобы вытянуть яд прежде, чем он достигнет сердца.
Она зарабатывает три очка. Рута тоже. Когда объявляют их баллы, мистер Эбернети выглядит усталым, но смирившимся. Сам он набирает восемь, но не говорит Прим, за что их получил.
***
Перед интервью Прим спрашивает Цинну, сможет ли он сделать то же самое, что и на параде.
— Мне понравилось, что наши с Рутой наряды совпадали, — говорит она своим лучшим мягким, убедительным голосом маленькой девочки, который она использует с покупателями, пытаясь добиться лучшей цены. Это не сработает в Шлаке, где людям приходится сражаться за каждый кусок еды, пока их ногти не стачиваются до основания, но богатые люди, кажется, покупаются на это, — Это... Я чувствовала себя не такой одинокой. Ты можешь сделать это еще раз?
— Я опередил твою просьбу, — говорит Цинна, — Не волнуйся.
Этим вечером Прим стоит на сцене в серо-белом платье с оттенками лаванды, изменяющимися, когда она двигается. Она говорит Цезарю Фликерману, Капитолию и всей стране, что рада возможности встретить девушку, которую хотела спасти ее сестра.
— Что бы ни случилось, я рада, что встретила ее, — говорит Прим, оглядываясь на Руту, стоящую в длинном ряду с другими победителями сзади сцены, — Конечно, я хотела бы, чтобы Китнисс была жива, но мы не можем смотреть назад, только вперед. Я хотела бы, чтобы мы навсегда остались подругами.
Аудитория шмыгает носами, а Цезарь притворяется, что утирает слезу. Рута сказала то же самое в своей речи — как она рада встретить Прим и познакомиться с ней лично, а не посредством историй Китнисс — и теперь она ловит взгляд Прим и улыбается ей; это для камер, но еще и для них самих.
Платье Руты сшито по такой же схеме, что и платье Прим, шокирующе монохромное, и на обоих платьях есть странные плащи на одно плечо, кажется, в этом нет никакого смысла, пока они не встают вместе позади сцены. Прим обнимает Руту за талию — и Рута обнимает ее в ответ, ее пальцы упираются в спину Прим — и тут Прим понимает. Это вовсе не два платья, а одно, и это не плащи — это крылья.
Когда аудитория аплодирует в конце интервью, Прим поднимает свободную руку и подталкивает Руту сделать то же самое. Ткань спадает с их рук, и зрители ахают, потому что Прим и Рута стоят вместе в одном костюме: две маленькие девочки стали одной сойкой-пересмешницей.
— Я собираюсь поговорить с Цинной, — скрежещет зубами Хеймитч после, когда он за руку тащит Прим в лифт, глаза бегают из стороны в сторону, словно он ждет, что в любой момент из ниоткуда появятся Миротворцы и куда-то их утащат, — Я попросил его произвести впечатление, а не нарисовать мишень на твоей спине. Он что, пытается тебя убить?
Прим не отвечает; она вытягивает шею, чтобы посмотреть на Руту, прежде чем двери закрываются.
***
Позже этой же ночью в дверь Прим тихо стучат; она открывает и ей приходится прижать обе руки ко рту, чтобы подавить удивленное восклицание, потому что на пороге стоит Рута, переминаясь с ноги на ногу и довольно улыбаясь.
— Как ты это сделала? — шепотом спрашивает Прим, впуская ее и закрывая за ней дверь, — Я один раз попыталась выйти, просто из интереса. Все двери закрывают.
— А балконы нет, — улыбается Рута, — Там силовое поле в нескольких футах под ними, чтобы никто не выпрыгнул... — Прим старается не думать о том, почему люди хотят выпрыгнуть, почему архитекторы Капитолия знают об этом и строят здания так, чтобы остановить их, — Но оно не активируется снаружи. Я поднялась со своего балкона на твой и влезла через окно, — она пожимает одним плечом, — Скорее всего, они починят это прямо сейчас, так что никто не попытается сделать такое в следующем году, ну да ладно.
Она сейчас в мягкой желтой рубашке и пижамных штанах, она смыла всю косметику и убрала волосы с лица назад. Рута выглядит на настоящие тринадцать, те же тринадцать, что чувствует Прим: слишком юная, чтобы кормить всю свою семью, но слишком взрослая, чтобы думать, что у нее есть выбор; не слишком юная, чтобы умереть, но слишком взрослая, чтобы плакать.
— Я просто... не хотела оставаться одна, — говорит Рута, и несколько недель назад Прим бы рассмеялась, резко и горько, как мистер Эбернети, как Гейл, потому что как она смеет приходить сюда, к сестре девушки, которая умерла за нее, и просить утешения.
Но теперь Прим тянется к ней и берет ее за руку, этот жест ей теперь знаком, он почти что умиротворяющий.
— Ты можешь остаться, — говорит Прим, с трудом сглотнув. Если охранники все еще не постучались в дверь то, скорее всего, и не станут. Видимо, их не волнует, где спит Рута, пока очевидно, что она не пытается сбежать, — Эта кровать все равно слишком большая. Я, мама и Китнисс могли бы спать в ней все вместе и даже не соприкоснуться.
Прим выскальзывает из комнаты, берет все подушки с дивана и приносит их назад в спальню, и они выкладывают их на постель, строят стену, чтобы кровать не казалась такой широкой, открытой и одинокой. Они забираются под одеяло, но потом Рута начинает стесняться. И она старшая, она была Китнисс для своей семьи, всегда была сильной и не показывала своих страха, печали или беспокойств. А у Прим всегда была Китнисс, которая могла обнять ее и прогнать все ее ночные кошмары.
— Иди сюда, — говорит Прим и притягивает Руту поближе. Она обнимает Руту, ее щека лежит на волосах другой девушки. Рута издает долгий, тихий вздох (как будто пар выходит из чайника) и сворачивается поближе к Прим. Их пульс замедляется до нежного общего ритма, они дышат в унисон, и Прим закрывает глаза, откидывается на подушки и притворяется, только на минуту, что они где угодно, но не здесь.
Когда Прим просыпается Рута уже ушла, но на ее подушке лежит салфетка, свернутая в форме птицы. Прим покачивает ее в ладонях, уставясь на нее, до тех пор, пока Эффи не стучит в дверь и не говорит, что уже пора.
***
Они поместили Одиннадцатый и Двенадцатый в один вертолет, который отвезет их на Арену. Прим сидит в слишком большом для нее кресле, ноги не дотягиваются до пола, сердце колотится, когда сопровождающий опускает ремень безопасности вниз, на ее плечи, и туго его защелкивает. Сидящая рядом с ней Рута берет ее за руку, и они крепко держатся друг за друга, пока их менторы — их партнеры по дистриктам — сидят напротив них. Они стараются не смотреть на девушек, одна из которых, как они думают, сломается, когда умрет другая.
Они не знают, но скоро узнают. Они пока еще не понимают, но они увидят.
