Текст книги "По ошибке (СИ)"
Автор книги: KurosakyK
Жанр:
Фанфик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
Поп. Ее «перекресток»
A Great Big World – Say something
https://vk.com/audios115755283?q=a%20great%20big%20say
В жизни каждого человека наступает момент „перекрестка“.
Бывает такое чувство, когда долго-долго куда-то бежишь, и не можешь остановиться. В легких уже не остается воздуха, кровь приливает к щекам, в носу начинает першить, и кашель, сухой, хриплый кашель рвется наружу. Но, несмотря на это, несмотря на отдышку, несмотря на боль в груди и сердце, готовое пробить чертовы ребра, ты не желаешь останавливаться и только ускоряешь шаг. Потому что все это не имеет значения, когда впереди маячит заветная цель.
Широкая улыбка против воли появилась на губах. Люси не могла ничего с собой поделать. Позади нее выросли крылья, которые, казалось, несли ее в сторону кофейни „Fairy tail“, к человеку, которого она так долго искала. От этого осознания, от того, что она, наконец, узнала, кем был ее „Бариста“, от всех этих переполняющих ее эмоций, в которых она еще сама не могла разобраться, Люси хотелось глупо смеяться. Громко так, чтобы каждый в огромном Нью-Йорке знал об ее счастье. В этот момент Большое Яблоко расцвело для нее новыми красками. Чистое небо, яркие лучи солнца, золотая листва и улыбающиеся прохожие. И даже если ей никто не улыбался, Люси казалось, что за всеми этими нахмуренными лицами скрывались люди, которые искренне кричали ей: „Вперед! Мы верим в тебя!“.
Сегодня Нью-Йорк освещал ей путь. Сегодня он был ее гидом, который порывами ветра подгонял ее торопливый шаг, неся к намеченной цели. И улыбка на губах становилась только шире. Так по-идиотски, если честно, но Люси ничего не могла с собой поделать. Ей хотелось пуститься в пляс, закружить какого-нибудь хмурого прохожего и подарить ему льющееся через край счастье! Она чувствовала себя героиней чертовой романтической комедии! Знаете, когда главная героиня после долгих поисков находит Того Самого и срывается с места (в ее случае, из маленького музыкального бара под удивленные взгляды Гажила и Леви. Люси даже не извинилась за разлитый „Фредо“). Где-то на фоне обязательно должна была играть запоминающаяся мелодия, которая потом будет крутиться на всех радиостанциях (боже, только не „My Heart Will Go On“*! Что-нибудь более оптимистичное. Может, что-то из „A Great Big World“?), и сейчас она по всем канонам должна ворваться в кофейню, из которой разносился чудных аромат кофе, подбежать к Нацу и рассказать ему все!
И тогда они получат свой красиво выведенный „The End“ и уходящие в темноту титры.
Люси. 16:05.
Посоветуешь кофе? С:
Бариста по ошибке. 16:07.
Сегодня хороший день для ристретто, мой друг;)
Широкая улыбка стала еще шире. Люси прижала телефон к груди, чувствуя сильные и быстрые удары сердца. Было чертовски непривычно осознавать, кто скрывался за загадочной маской „Баристы“. Туманный образ, который никогда в ее мыслях не имел очертаний, обрел лицо, голос, обрел смешные розовые волосы и большие серо-зеленые глаза.
Туманный образ обрел имя.
Н. А. Ц. У.
Неожиданно, как обухом по голове, но все же… Так просто. Казалось, Люси знала это всегда, и нужен был только голос Гажила, подтвердивший это.
Ее „Баристой“ был Нацу. Человек, которого она видела почти каждый день. Человек, который был невозможно далеко, в то время, как все это время нужно было лишь протянуть руку, чтобы дотянуться. Люси хотелось рассмеяться от абсурдности ситуации. После всего, после месяцев общения, после зародившейся дружбы и выбора между яблочным и апельсиновым соком (кого она обманывала? Между Локи и загадочным „Баристой“!), она, наконец, нашла его. Нашла тогда, когда, оказывается, и не нужно было искать.
И все автоматически встало на свои места. Ведь кем еще мог быть ее „Бариста“, как не розоволосым фриком, носящим дурацкие футболки?
Правильно. Только им.
– Люси?
Девушка вздрогнула от знакомого голоса. Моргнув, она поняла, что стояла возле барной стойки, напротив вопросительно смотревшего в ее сторону Нацу. В ярко-красном фартуке баристы, фирменным стаканчиком в руке, заколотой черными невидимками розовой челкой (и это выглядело чертовски мило), с немым вопросом в глазах. От Нацу шла теплая аура, которая, сейчас она кажется могла ощутить ее физически, обволакивала всю кофейню. Теплая, светящаяся и согревающая. С ароматом кофе и осенних листьев. Накрывавшая подобно мягкому шерстяному пледу.
Люси смотрела в глаза Нацу, чувствуя наполнявшее ее тепло. В этот момент ей просто хотелось остановить время, чтобы насладиться им. Чтобы впитать в себя эту картину: стоявшего напротив „Баристу“, который, сам того не понимая, стал ее апельсиновым соком.
В голове пролетела мысль, написанная когда-то им.
„Если у одной половины Нью-Йорка разбились мечты, не значит ли это, что у другой они исполнились?“
И сейчас она могла с уверенностью прошептать, что готова была поверить в то, что ее мечтам суждено исполниться. Ведь этому ее и учил „Бариста“? Верить!
– Определилась с выбором? – вновь обеспокоенно спросил Нацу. – Может, помочь?
Люси улыбнулась. Наверное, сейчас она выглядела полной дурой в его глазах. Стояла, улыбалась и молчала, даже не делая попыток пошевелиться. Но ей нужны были эти секунды молчания, чтобы собраться с духом. Это не так просто – сказать. Не так просто найти в себе силы, чтобы встать напротив человека и признаться в чем-то. Слова крутились у нее на языке. Перекатывались ванильным мороженым на кончике языка, тая у самых губ. Нужно было лишь открыть рот, чтобы прошептать…
Люси смотрела на Нацу. Она сжала руки. Удары сердца звучали в ушах, а в голове крутилось: «Ристретто! Скажи „ристретто“, и он поймет! Просто скажи!». Люси чувствовала, что если скажет, если произнесет эти чертовы девять букв, ее жизнь изменится. Он поймет. Он узнает ее, ведь по-другому и быть не может, правда? И тогда…
Воздух с свистящим звуком вышел из легких.
А что тогда?
Неожиданно ее романтическая комедия перестала быть таковой. Антураж изменился. Оркестр сменил композицию.
Она видела в глазах Нацу свое отражение и четкое понимание – не будет „The End’а“ и уходящих в темноту титров, ведь он не поймет. Не поймет девушку из сообщений и девушку, которая каждый божий день была одной из тех посетительниц, которые выводили его из себя. Ведь она не была милой соседкой, которая улыбалась ему и с благодарностью принимала кофе. Она не была главной героиней этой истории.
– Мокко. Я буду мокко.
И, наверное, ей не суждено было ей стать.
Щелк-щелк.
Люси вздрогнула, вынырнув из воспоминаний. Ручка в руках была холодной и гладкой. Она несколько раз щелкнула ей, заставляя стержень войти и выйти, прежде чем подняла голову, встречаясь глазами со своими гостями.
Нацу из ее воспоминаний и напротив сидящий практически были идентичны. Те же розовые волосы и бардак на голове, тот же взгляд и расслабленная поза. Изменился лишь бренд на одежде и атмосфера между ними. В остальном он был все тем же „Баристой“ из ее воспоминаний, и, казалось, если бы она постаралась, то смогла бы на мгновение стереть прошедшие шесть лет и поверить, что перед ней простой бариста из Бруклина, а не известный музыкант, у которого она брала интервью.
– Думаю, мы можем начать, – улыбнулась Люси, положив на стеклянный столик между ними черный диктофон (она любовно называла его пантерой), и нажала на кнопку записи. – Для начала хочу сказать, что рада приветствовать вас. Сейчас ваш тандем широко обсуждаем в медиа-сфере, и мне, как журналисту, вдвойне интересно пообщаться с вами.
– Что ты, Люси! Не смущай меня, – улыбнулась Дженни, махнув рукой. – Я читаю все твои статьи. Ты даже не представляешь, насколько я твоя фанатка! Твоя статья о Манхэттенском дожде просто божественна! Я, наверное, достала своего менеджера, но зато он знает ее наизусть!
Люси коротко кивнула, чувствуя симпатию к этой девушке. Узоры на ручке были рельефными, и она медленно проводила подушечками пальцев по ним, пытаясь запомнить каждый узор. Ее взгляд встретился с Нацу. Он смотрел пристально, сцепив пальцы в замок, пока не пытаясь влиться в разговор. Дженни же, кажется, чувствовала себя вполне комфортно, широко улыбаясь и излучая волны позитива. Это было условием Нацу. Интервью должно было пройти в присутствии его коллеги и никак иначе, и Люси была рада это услышать. Нацу повел себя не так, как она ожидала. Он не позволил личным обстоятельствам помешать профессиональным.
И если честно, то и Люси чувствовала себя более комфортно в присутствии стороннего человека. В памяти еще были свежи сказанные Нацу слова.
– Всем нашим читателям, безусловно, интересно, как проходит подготовка к постановке, что творится у вас в жизни и многое другое, но для начала я хотела бы спросить то, что волнует лично меня, – Люси заговорчески наклонилась вперед, подмигнув Нацу. Это был ее способ разрушить лед. – Как поживает король всея Инстаграма – Хэппи Драгнил? Я была разочарована, когда узнала, что ты его не привез с собой.
В глазах Нацу впервые с начала интервью промелькнуло что-то, похожее на смех. Люси улыбнулась, и от нее не ускользнуло, что и его губы тронулись в улыбке.
– Он сейчас едет сюда. Мои друзья и коллеги по группе сейчас уже, скорее всего, садятся в самолет до Нью-Йорка. Все это время забота о Хэппи была на Миднайте, поэтому я даже не представляю, что с ним произошло за эти несколько месяцев. Хотя, это Миднайт утверждает, что получил психологическую травму от общения с моим котом!
Дженни смешно нахмурилась, посмотрев на Нацу.
– Разве может этот милый комок шерсти кому-то принести неудобства?
Нацу и Люси одновременно улыбнулись.
– Я тебе как-нибудь расскажу о великих похождениях Хэппи Ужасного в мои кеды, – закатил глаза парень.
– Я сейчас немного обижена, что до сих пор не слышала об этом!
– Как-то не выдалось случая, знаешь, – рассмеялся Нацу.
Люси сделала несколько пометок в блокноте, наблюдая за дружескими перебранками Нацу и Дженни. Он всегда отзывался о своей партнерше хорошо. О том, как им легко и комфортно в обществе друг друга. О том, какая Дженни потрясающая актриса и какой сорт чая она любит. О том, что Дженни стала хорошим другом и верным товарищем, и сейчас Люси могла воочию увидеть это. Нацу был прав. Дженни была отличной девушкой.
И что-то неприятно кольнуло, когда Реалайт так легко положила руку на плечо Нацу. Простое, ничего не значащее движение, а внутри Люси будто кто-то провел длинной когтистой лапой.
– Надеюсь, что в скором времени мы станем свидетелями счастливого воссоединения кота и его хозяина, – продекламировала Люси. – Кстати, о воссоединениях. Как вам вновь оказаться в Нью-Йорке? Все-таки, Нацу, тебя не было шесть лет, а тебя, Дженни, более трех. Изменился ли город? И рады ли вы вновь здесь оказаться?
– Да, определенно, – кивнула Дженни, задумчиво потерев подбородок. – Знаешь, я всю жизнь прожила в Нью-Йорке, и особо даже не задумывалась, что за его пределами существует что-то еще. А тут мне предложили роль в сериале, и уже не было даже времени, чтобы осознать свой переезд. Вот я ловлю такси среди небоскребов, а вот я уже на холмах Голливуда. Тогда для меня эта перемена была ошеломляющей. Я очень долго привыкала к новому городу, климату, ритму жизни. И все эти три года я чертовски скучала по Нью-Йорку. Что бы кто ни говорил, это… мой город. Моя родина. А родные стены всегда будут ближе и… любимей?
– Я тебя понимаю, – кивнула Люси. – Я тоже родилась и выросла в Нью-Йорке. Сложно после него привыкнуть к чему-то еще.
– Наверное, поэтому, мне было легче, – задумчиво проговорил Нацу. – В Нью-Йорке я на тот момент жил только два года, – он усмехнулся. – Нацу Драгнил – парень скромный, из городка маленького, небоскребы только в книжках и видел.
Дженни заливисто рассмеялась.
– Ага, питался только сушенными бобами да пойманными на охоте бобрами!
– А что, не веришь? – парень посмотрел на Люси. – Я напишу об этом автобиографию!
Люси расслабленно улыбнулась, наконец, почувствовав, что лед, стоявший между ними, начал таять. В эту короткую секунду, когда их взгляды пересеклись, в глазах Нацу она увидела привычное тепло. Такое, какое всегда было между ними до разговора в лифте. До того, как он все узнал. В этом взгляде было обещание и… подаренная надежда? И, возможно, Люси принимала желаемое за действительность, но в этом взгляде она прочла: „Что ж, давай просто сделаем это, Люси!“ – от Нацу. Не „прощаю“, не „давай попробуем что-то построить“, а разрушенный лед и попытку наладить хрупкие мосты.
Люси коротко кивнула.
– Думаю, я смогу быть твоим биографом. Как насчет – „Сквозь тернии к звездам! Становление Нацу Драгнила: от поедания бобров до покорения Бродвея“?
– Ну, это ты поторопилась, – усмехнулся Нацу.
Журналистка открыла следующую страничку блокнота с уже заготовленными вопросами, сменив позу. Настал черед для основной части интервью.
– Мы медленно и плавно подошли к главной теме нашей встречи – Бродвей! Каждый из вас профессионал в своей сфере. Музыка, кино, телевидение. Вы вкусили все плоды славы, и могу с уверенностью сказать, что абсолютно для всех было шоком, когда прогремела новость о том, что Дженни Реалайт и Нацу Драгнил решили опробовать себя в новой ипостаси. Что привело вас к Бродвею? Что заставило отложить все свои дела и окунуться в мир музыкального театра? Нашим читателям не терпится это узнать!
В кабинет проникало полуденное солнце; разносился стойкий аромат освежителя с ароматом дождя, а на столике между журналисткой и ее гостями стояли три фарфоровые чашки, наполненные горячим мокко и эспрессо.
Дженни запустила руку в свои светлые кудри. Нацу улыбнулся, закинув ногу на ногу. Люси приготовилась писать.
– Думаю, не нужно говорить, что все началось с мечты?
***
«Все хотят, чтобы их жизнь была похожа на историю любимого книжного героя или героини популярной романтической комедии. Чтобы утро начиналось под песни Maroon 5, а любовь всей жизни свалился бы на голову, подобно Кэрри Брэдшоу** во всем известном сериале (только не упоминайте при мне фильмы!).
У нас в голове есть определенная четкая картина того, как должна выглядеть наша идеальная жизнь. Эта картина зависит от жизненных приоритетов, целей и потребностей. Кто-то мечтает путешествовать и открывать что-то новое, следуя по следам рассказов Жюль Верна. Кто-то желает испытать ни с чем несравнимое чувство адреналина, вышагивая по тонкому канату, протянутому между башнями-близнецами***, а кому-то достаточно фантазий о стоящем под окном Ллойде Доблере**** с магнитофоном над головой. Человек живет в своих фантазиях всю осознанную жизнь. Они как наркотик на все времена, и человечество само не понимает, что издавна сидит на игле, лекарства от которой не придумают никогда.
Проблема наших фантазий заключается в том, что в реальной жизни, как бы все хорошо не складывалось, никогда не будет так, как нам декламируют миллионы кинолент, собирающих баснословные кассы. В реальной жизни, после признания в любви, не появятся финальные титры, не запоет Селин Дион и никто не напишет „The End“. В реальной жизни вам придется жить дальше, строить свое будущее, привыкать к привычкам любимого человека, разочаровываться вновь и вновь, ссориться, расставаться и вновь сходиться. Так построена жизнь. Не бывает идеальных отношений, и даже в Раю Лили и Маршалла***** были свои ухабы, которые они преодолевали. С трудом, но преодолевали.
Но, наверное, этим и прекрасны книги и фильмы, идеализирующие любовь. Вспомнить хотя бы „Ромео и Джульетту“. Их история до сих пор популярна и актуальна. Ее по сей день ставят на сценах всего мира, снимают по ней фильмы и сочиняют стихи. Но, если задуматься… Джульетте было тринадцать на момент смерти, а Ромео – пятнадцать. Только задумайтесь на мгновение, что было бы, если бы их история не закончилась так печально? Они бы выросли и поняли, что в мире существует не только чистая и невинная детская любовь. Джульетту начал бы раздражать характер Ромео, а Ромео после рождения пятого ребенка начал бы заглядываться на других барышень. В конечном итоге, они бы возненавидели друг друга, а их история затерялась бы в веках. В этом и заключается главный секрет „Ромео и Джульетты“ – в его краткости. Шекспир „убил“ своих героев, увековечив в умах людей именно тот краткий миг, когда они любили друг друга и верили в то, что любят. И несмотря на то, что Джульетте было тринадцать, а Ромео – пятнадцать, разве кто-нибудь вспоминает об этом, слыша эти имена?
Нет. Все вспоминают кинжал и яд, унесший две любящие души. А об их истории до сих пор говорят:
„Нет повести печальнее на свете…“
Наверное, мысль этой статьи затерялась где-то в ворохе моих рассуждений. А, возможно, я просто пытаюсь так разобраться в себе. Кто знает… Возможно, за размышлениями о глупой детской любви я смогу понять, что любовь значит лично для меня и, наконец, понять, стоит ли мне продолжать жить в своих фантазиях или позволить „яду и кинжалу“ увековечить мою историю?»
© Люси Хартфилия. „NY’s Mistakes“
***
– …и, думаю, что после той репетиции, я никогда больше не смогу носить красное! – рассмеялась Дженни.
Время уже подходило к трем часам, когда Люси задала свой последний вопрос и уставшие от долгого интервью Нацу и Дженни расслабленно допивали пятую кружку кофе, заедая принесенными Миллианой конфетами с нугой. Люси удовлетворенно поставила в блокноте точку, выключив диктофон. Интервью выдалось объемным и информативным, и Хартфилия уже представляла несколько бессонных ночей, проведенных за обработкой полученной информации. Но в то же время во всем теле ощущался знакомый азарт от проделанной работы, который достигнет своего пика, когда она откроет новый выпуск журнала и прочтет готовую статью с блестящих страниц глянца.
– На этом можно закончить. Благодарю за интервью и, надеюсь, что не потратила слишком много вашего времени.
Дженни встала, закинув на плечо сумочку.
– Дорогая, у нас был небольшой выбор. Либо приятная компания с тобой, либо в миллионный раз слышать „не так“ от Клайва! – девушка тут же наигранно испуганно прикрыла рот рукой. – Только не заноси это в интервью! Для всех он милый пушистый котик.
Люси кивнула, последовав примеру Дженни и встав со своего места. В голове с начала интервью крутилась одна мысль, которая не давала ей покоя и сейчас, когда Нацу накидывал на плечи шарф, она как никогда поняла, что это был ее момент „перекрестка“. Сейчас или никогда.
– Только потому, что об этом просишь ты, я промолчу, – рассеяно проговорила Люси, следя за тем, как Нацу застегивал пуговицы на пальто.
Дженни смерила обоих странным взглядом, вдруг, будто что-то вспомнив, кинув взгляд на наручные часы, и неожиданно (и даже как-то наигранно) вскрикнула.
– Черт, извините, ребята, но я обещала… Одному своему другу, что мы встретимся в половину четвертого. И я уже чертовски сильно опаздываю, поэтому… В общем, я побежала.
И поцеловав на прощание Нацу в щеку, Дженни выпорхнула из кабинета, громко цокая каблучками. Люси показалось, или она подмигнула ей?
В кабинете повисла тишина. Странная тишина, которая была пропитана невысказанными словами, повисшими в воздухе, подобно острию гильотины. Люси выдохнула, нервно сжав рукава блузки, и смотрела на Нацу, который стоял посреди ее кабинета, полностью одетый, но не спешащий уходить. И если в ее голове до этого момента были какие-то сомнения, то сейчас, от одного вида Нацу, стоявшего и дающего ей шанс, они растворились.
Как кубики сахара в ароматном кофе.
– Нацу, ты не мог бы уделить мне полчаса? – спросила Люси нарочито спокойным тоном. Но кто бы знал, сколько сил ей потребовалось, чтобы голос не дрогнул. – Я хотела бы угостить тебя кофе и… поговорить.
Когда она подняла голову, он смотрел прямо на нее. Не моргая, пристально, словно пытаясь что-то разглядеть в ее хрупких плечах и глазах, в которых, она уверена, сейчас читалась паника. Она чувствовала себя в его присутствии чертовым подростком, который не мог разобраться, куда деть руки и что говорить.
Что, черт возьми, он с ней делал?!
– Конечно, – наконец, проговорил Нацу. – Я не могу отказать кофе.
Момент „перекрестка“ случается у каждого, вне зависимости от возраста, пола, социального статуса или вероисповедания. Бруклин, Осло, Манхэттен. Даже в подобной заднице как Нью-Джерси. И тот важный брокер, и та милая дамочка с собачкой. Даже этот ребенок, который уткнулся в девятый IPhone. Моменты „перекрёстка“ сопровождают нас на протяжении всей жизни.
Некоторые из них становятся судьбоносными.
– Иногда, я думаю, что было бы, если бы я согласилась пойти на выпускной бал с Билли Тернером. Может, знаешь, все сложилось бы по-другому?
– На прошлой неделе я поставил не на того скакуна и продул гребанные пять тысяч баксов!
– Конечно, он у меня был. До сих пор иногда представляю, что было бы, если бы я не сбежала в день свадьбы. Боже, ты можешь представить, он маниакально любил чеснок! Думаю, что мое решение было правильным.
Когда этот момент наступает, мы не можем предугадать, по какой дороге нам лучше будет пойти. Порой, стоя там, на перепутье, один путь кажется более выигрышным, но по прошествии времени оказывается, что это была самая ужасная ошибка в твоей жизни. Нельзя знать наперед, куда свернуть.
Но впервые в жизни Люси чувствовала, что сделала правильный выбор на своем „перекрестке“.
***
Люси крепко сжимала ручку, выводя на листе бумаги слова. Наверное, это было таким приевшимся клише. До скрежета зубов и закатывания глаз, и при любых других обстоятельствах Люси крепко дала бы себе хороший подзатыльник (хотя, вероятнее всего, просто одарила бы себя презрительным взглядом), но, как оказалось, письмо было лучшим способом высказать то, что она не могла сказать в лицо. И не потому, что не хватало духа (хоть, она могла признать, и не без этого), а потому, что не могла показать это самое лицо.
„Здравствуй, Бариста по ошибке.
Первым делом, я объявляю, что наш счет аннулирован. Я нашла тебя, Нацу, поэтому больше нет смысла играть в эту игру…“
Выводила рука, а Люси тем временем замерла. Мысли в голове не желали формироваться. Они бились в голове, пульсируя, отбивая ритм о виски и затуманивая взгляд. И Люси не хотела думать, что именно представляла собой пелена перед глазами.
Она стояла на перепутье. Ручка повисла в воздухе. Стержень и листок отделяли какие-то миллиметры.
„Странная“ опустила ручку, выводя новые слова. Люси сделала свой выбор.
Дзынь.
В кофейне разнесся звон колокольчиков, и Люси несколько раз моргнула, выныривая из воспоминаний. Сегодня она слишком часто погружалась в себя.
В кофейне стояла непривычная умиротворенная тишина, разбавленная ненавязчивой музыкой и шуршанием страниц книги, которую читала девушка за столиком возле цветов гардений. За стойкой стоял Ромео, который нервно поглядывал на часы, явно кого-то ожидая, и Люси решила, что он ждал ту девушку для которой Нацу на прошлой неделе устроил концерт. Она помнила, как он перебирал струны, смотря ей в глаза, и она помнила, как увидела рушившиеся мосты в его глазах. Она не могла сказать, что это значило, но на какой-то миг ей показалось, будто последние ниточки, которые связывали их, со звоном порвались.
Именно в тот момент Люси приняла для себя решение бороться.
– Спасибо за кофе, – нарушил тишину Нацу.
Люси бросила взгляд на стоявшие между ними аккуратные чашечки. Она не знала, чем руководствовалась, но заказала им обоим ристретто. Возможно, как своеобразную попытку войти в одно и то же русло второй раз. Смешно и глупо. А еще довольно грустно.
Она еще раз обвела взглядом кофейню. Иногда ей казалось, что „Fairy tail“ был ее Иерусалимом. Все дороги, куда бы она не отправилась, как бы не сложилась ее жизнь, и какие бы решения не принимала, вели в эту маленькую кофейню с ароматом свежей выпечки и отменного кофе. Это место было особенным.
– Скорее всего ты не знаешь, но сейчас исполняется моя мечта, – улыбнулась Люси, и на вопросительный взгляд парня проговорила. – Я часто представляла, как при встрече я свожу тебя сюда, в „Fairy tail“, и угощу кофе по своему выбору. Не знаю… Как оплату за те месяцы, когда ты каждый день давал мне советы.
– А я представлял, как при первой встрече угощу тебя кофе собственного приготовления. Думал, как удивлю тебя мастерством, и мы вместе будем смеяться над твоим незадачливым баристой, которому ты „и цвет помады не доверила бы выбрать“.
В словах Нацу звучала насмешка, но Люси могла распознать сквозившую за ней обиду.
– Ты помнишь?
– Я помню все, – без тени улыбки проговорил Нацу.
Неловкость режущими нитями начала растягиваться между ними, и Люси казалось, что одного неправильного слова было достаточно, чтобы это подобие перемирия разрушилось карточным домиком. Она вышагивала по краю, и Нацу мог так же легко встать и уйти, как он позволил ей сделать эту попытку исправить.
Горячие стенки фарфоровой чашки обжигали подушечки пальцев. Люси не отпускала. Эта чашка, одиноко стоявшая перед ней, была ее якорем. Единственным, что будет удерживать ее перед тем, как она сделает свой прыжок.
– Я хотела извиниться перед тобой, – неожиданно даже для самой себя выпалила Люси. В ее ушах слова прозвучали подобно грому, хоть в реальности ее услышал лишь человек, которому были они предназначены. Девушка сильнее обхватила чашку. Ногти прошлись по гладким краям, а сердце, готовое выпрыгнуть наружу, пустилось в галоп. – Я долго думала, и поняла, что так и не сказала тебе этих слов. Сегодня, при встрече, я поняла, что это единственное… Что сейчас… Что я не смогу нормально… смотреть на тебя?.. Нет. Смотреть в свое отражение, пока не скажу этого. Я не жду, что ты простишь меня. Но… Я просто хочу, чтобы ты знал, что я действительно прошу прощения. И я сожалею о том, что сделала, – Люси сделала паузу. Солнечные лучи медленно ласкали узоры на столе, а внутри нее все сжалось. Она уже сделала свой прыжок. – Я не пытаюсь себя оправдать, правда, но… Пока ты вновь не появился в моей жизни, я считала себя взрослым, рациональным человеком, который знает, что он хочет от жизни, и добивается этого всеми возможными способами. И отношения… мужчины… Мне казалось, что я выше этого. Не в том смысле, что это не нужно мне, а в том, что… Я считала себя достаточно взрослой, чтобы не допускать глупых ошибок. Обычно я с снисхождением смотрела за своими подругами, которые жаловались мне на мужчин. Они рассказывали о неудачах, о том, какими дурами они были, о ссорах и скандалах, а я просто сидела, пила кофе и думала: „Боже, какая же ты дура“. И всегда, всегда в моих мыслях была четкая уверенность: „Ну, ты-то точно так не лажанешь“, – Люси перевела дыхание. Она не смотрела на Нацу – не хватало духа, но она ощущала на себе его пристальный взгляд, и могла только гадать, что он сейчас думал. – Возраст – это такая странная штука, да? Шесть лет назад, когда я писала то чертово письмо, у меня была эта уверенность, что я все делаю правильно. Мне было девятнадцать, я сидела там, в своей комнате, и у меня ни на секунду не появилось мысли, что я что-то делаю неправильно. Мне казалось, что я серьезно подхожу к этому вопросу, что я достаточно взрослая и ответственная. Что я могу сделать выбор за другого человека, потому что думала, что знаю, что для него будет лучше. Сейчас я вспоминаю себя девятнадцатилетнюю и думаю: „Боже, какой дурой я была“, но при этом сейчас… я поступила точно также, да? До того, как ты вновь приехал, как я начала с тобой общаться, я была уверена, что сейчас-то я повзрослела. Я уже не глупая студентка с завышенным эго, а состоявшийся человек, который может принимать взвешенные решения. Но, на самом деле, ведь практически ничего не изменилось? Я совершила те же самые ошибки, сама даже не понимая, чем руководствовалась. И, знаешь, сейчас я уверена, что встреться мы через десять, двадцать лет, будь мне пятьдесят, шестьдесят или восемьдесят, я бы все равно взяла бы телефон и написала тебе то сообщение. Потому что, какой бы взрослой я не становилась, как бы я ни вела себя с окружающими, что бы обо мне ни говорили и какую бы я не имела репутацию, с тобой… я вновь та девятнадцатилетняя дура, которая совершенно не думает о последствиях. И что самое странное, – Люси подняла голову, наконец, встретившись взглядом с Нацу. – В тот день, когда я прислала тебе первое сообщение, я знала, что я делаю. Это не было помутнением или эмоциями после встречи с тобой, нет. Я делала это осознанно. Я просто хотела вновь поговорить с „Баристой“, не с Нацу Драгнилом, который общался с Люси Хартфилией, а именно с тем „Баристой“, которого знала только „Странная“. И эта потребность была настолько огромной, что… Я прошу прощения за это. Я не должна была скрывать, но с тобой я понимаю, что двадцать пять еще слишком мало, чтобы называть себя взрослым человеком. Что я все еще могу совершать глупые ошибки, наступать на одни и те же грабли. Я человек… Хоть мне и кажется, что и в пятьдесят ничего бы не изменилось, и в твоем присутствии я бы вновь чувствовала себя на девятнадцать.
– Это сложно, – прошептал Нацу. Он не обдумывал слов и не давал времени на то, чтобы она отошла от своего монолога. Но в его тоне был тот оттенок грусти, который говорил больше, чем Люси могла рассчитывать.
„Я бы хотел, но это трудно“.
„Ты важна для меня, но не всегда этого достаточно“.
„Мне потребуется время“.
Иногда Люси думала, что Нацу был единственным человеком, чьи эмоции она могла так легко читать. Даже, еще до того момента, когда она узнала, что он был „Баристой“, каждое движение Нацу, каждое вскользь сказанное слово помогало ей определять, в каком настроении был бариста. Хоть она и не обращала тогда на это внимания.
– Я не прошу о прощении сейчас, – мягко проговорила Люси. – Я даже не прошу о том, чтобы ты простил меня когда-нибудь. Я понимаю, что… Возможно, этого никогда не случится. Но сейчас я прошу тебя позволить нам просто общаться. Может, на короткое время? Потому что я не хочу, чтобы между нами был лед в то время, как наши жизни сейчас так тесно связаны. Твоя премьера, свадьба Грея, интервью и фотоссесии. Мы должны попробовать вести себя профессионально. И я не прошу забыть о том, что я сделала, но я прошу попробовать отодвинуть это на задний план. По крайней мере, до момента, когда наши пути по-настоящему разойдутся. И тогда… я хотела бы услышать твой ответ: простил ли ты меня. Как бы я сейчас не храбрилась, мне он по-настоящему важен.
Момент „перекрестка“ может быть судьбоносным…
Люси смотрела на Нацу, чувствуя волнительные удары сердца. Она смотрела за тем, как в его глазах боролись две сущности, но на каком-то подсознательном уровне она уже знала, каков будет его ответ.
