Текст книги "Время вьюги (часть первая) (СИ)"
Автор книги: Кулак Петрович И Ада
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)
Дэмонра ощущала немыслимое облегчение и, где-то на задворках сознания – благодарность к Кассиану, догадавшемуся прислать из Рэды инсургентку с револьвером. Ей думать не хотелось, что могло бы случиться, если бы Наклз, как обычно, жил один. Прислуга приходила к нему раз или два в неделю. У мага имелись все шансы проститься с жизнью. Совершенно одному, в доме, где и огня было бы некому зажечь.
– Пневмония... Что с ним сейчас?
– Отлеживается, отварчики пьет, морально страдает, я думаю. Попробует встать – я разрешила Магрит его больно отлупить по мягким местам, если сумеет такие отыскать. Собственно, сама бы не отказалась его поколотить. Пятеро суток не отходила постели и делала ему уколы. Даже мой муж ревновать начал, а Грегор, знаешь ли, не из ревнивых. Вообще, сейчас Наклз, надеюсь, спит, так что лететь к нему на крыльях любви и верности прямо отсюда не обязательно...
– Спасибо, Сольвейг. Заткнись, пожалуйста.
– Хорошо. Я поняла: тебя переполняет благодарность. Захочешь ее как-то оформить, потолкуй с Немексиддэ. Они совсем там на Архипелаге ума лишились. Еще чуть-чуть, и я решу, что легче подпольно синтезировать виссару, чем покупать легальную. Даже если вбить сырье, взятки всем инстанциям, плюс родственникам и заинтересованным лицам, аренду цеха и зарплату рабочим, то как раз выйдем на половину ее нынешней "справедливой" цены.
– Поняла, Сольвейг. Еще раз спасибо тебе. Я достану тебе виссары сколько надо.
– Да чего там, свои люди – сочтемся, – нордэна улыбнулась. Ее глаза блеснули, как лед на солнце. – В конце концов, не каждый день видишь живое анатомическое пособие, которое еще и что-то там бормочет. Ты кормить его не пробовала? Говорят, иногда помогает. Магрит наловчилась делать уколы – как я поняла, эта милашка училась на ветеринара, судя по остаточным знаниям – так что можешь не беспокоиться. Выкарабкается твой маг. Если бы он собирался умереть, уже бы умер. И, да, когда очухается настолько, что перестанет путать тебя с вурдалаками и бесами, уговори его перейти на хорошее успокоительное. Я рэдди почти не знаю, но бреда его наслушалась. Мне кажется, твоему магу мерещатся страшные вещи.
Дэмонра насторожилась, даже "своего" мага мимо ушей пропустила. Сольвейг-то может рэдди и не знала, а вот Магрит – знала. Наклз бы точно не обрадовался. Но очень глупо было бы сейчас начать заинтересованно выяснять, что же Наклз такого сказал.
– Я тебя вряд ли удивлю новостью, что маги действительно говорят о том, что видят, но вот то, что они видят, обычно не существует.
– Дэмонра, послушай, – Сольвейг подошла совсем близко и понизила голос до еле различимого шепота. – Я ничего не знаю и знать не хочу. Я не хочу знать, почему кесарский маг второго класса бредит на рэдди и вспоминает какой-то аэрдисовский лагерь. Меня нисколько не заинтересовал ожог на его руке, который по месту ну просто чудненько совпадает с тем, где имперцы обычно выбивают своим наймитам идентификационные номера. И уж совсем я не хочу знать, почему в кошмарах этот человек говорит об аксиоме Тильвара. Компетентным органам тоже лучше бы всего этого не знать. Потому что даже мне лезут в голову не самые приятные параллели.
Дэмонре осталось только молча возблагодарить своих богов за то, что Сольвейг и понятия не имела, как она права. Во всяком случае, насчет лагерей. Про аксиому Тильвара Дэмонра знала лишь то, что эта штука ей не по мозгам.
– Ты шпионский роман часом не сочиняешь, Сольвейг?
– Я не пишу ни романов, ни доносов, Дэмонра. Но, для твоего понимания, он не на губернатора, знаешь ли, покушение готовит, он болтает об имперских лагерях! Тут уж не до модной фрондеры и медицинской тайны. Не будь он твой друг, я сдала бы его, не сомневаясь ни секунды. А теперь, прости, мне пора. Без двадцати минут полночь. Муж не поймет.
Дэмонра проводила быстро удаляющуюся Сольвейг взглядом. Муж Герберт ту бы не понял. А вот Рейнгольд бы, конечно, понял, если бы она сейчас же помчалась проводить бессонные ночи у постели Наклза. Нордэне вспомнилось насмешливое лицо Кассиана и тон, которым было сказано: "Я так и думал. Бедный парень". Сделалось совсем тоскливо. В довершение всего, под полы шинели лез холод. Вернуться из Рэды в Каллад было странно, как из весны – в зиму. Рейнгольд, наверное, тоже мерз и злился.
"И принесли его бесы меня встречать", – недовольно размышляла нордэна. Недовольна она была миром в целом и сама это прекрасно понимала, но вот злилась почему-то на Рейнгольда. С его блестящей мыслью притащиться сюда, с букетом и днем рождения, так аккуратно приходящимся именно на приближающийся день.
– Дэмонра, прости, – Кейси подошла неслышно, как кошка. Вид у нее был испуганный. – Мне показалось, или тут была моя кузина?
Можно подумать, Сольвейг, всегда разряженную так, словно она только что сошла с витрины модного салона дамского платья можно было с кем-то перепутать. Особенно в толпе людей, одетых куда как более однообразно.
– Тебе не показалось, – отрезала Дэмонра. У нее не было ни малейшего желания разговаривать.
Кейси нервно поправила волосы:
– С Наклзом ведь... ничего не случилось?
"Ну как ничего, он тридцать семь лет на этом свете живет!"
Дэмонра стиснула зубы, чтобы случайно ничего не ответить.
Чувства Кейси были личным делом Кейси, и нордэна в жизни бы не позволила себе что-то тут сказать, но вот именно этой придури подруги она решительно не понимала. Чисто практически обхаживать Наклза было так же бесполезно, как обхаживать фонарный столб. Если маг решил, что какой-то элемент не попадает в итнересующую его часть мира, можно было хоть стреляться, хоть в одних чулках танцевать, он бы и бровью не повел. Допустим, Наклз выглядел интересно бледным и трагически неприкаянным, с тайной за душой – все как любят молодые барышни с избытком эмоций и недостатком практических проблем. Ну вот и остановилась бы Кейси со своим желанием кого-то отогреть и облагодетельствовать на Эрвине. Тоже тот еще безвинно гонимый, только моложе, глупее и симпатичнее. Напоить обоих одинаково тяжело, но вот Эрвина под венец заволочь было бы гарантировано проще, главное побольше плакать и рассказывать, что любовь в жизни одна.
Собственно, примерно этот совет Дэмонра уже готова была дать, но одернула себя. По большому счету, Кейси ведь не была виновата, что все шло наперекосяк. Если что ей и можно было поставить в вину, так это не вполне красивое намерение осиять жизнь человека, который вовсе не просил о подобном счастье.
– У Наклза пневмония. Кризис прошел. Теперь выздоровление – дело времени. Ну, еще уколов и постельного режима.
На лице Кейси отразилось облегчение.
– Это ... это очень хорошо. Ты не думай, я не подслушивала, просто... Ладно, я подслушивала, вернее, пыталась. Он же обычно встречает, а его не было, вот я и решила, что... Бесы! Понимаю, у меня ужасно глупый вид и ты ужасно не одобряешь мое поведение...
– ... и уже готовлюсь писать твоей матери, – голосом благотворительной дамы закончила Дэмонра, и Кейси с облегчением рассмеялась. Видимо, представла лицо Ингегерд, доведись той прочесть письмо о падении нравов ее дочери за авторством Дэмонры. Да стальная леди Архипелага повесилась бы на собственной косе, предварительно прокляв их в стихах.
– Ты ведь сейчас к Наклзу, да? Давай я передам рэдского варенья? Оно с чаем отлично пойдет, очень полезно, и он любит сладкое...
Дэмонра поглядела на часы. Без четверти полночь. Пятнадцать минут до апреля. Можно было лететь к Наклзу или стоять тут и обсуждать с Кейси, что маг любит и не любит: Рейнгольд бы, конечно, все понял, как обычно. Но как-то уж слишком много ему приходилось понимать.
– Нет, Кейси, я поеду домой. Передашь варенье сама. Наклз, наверное, спит, но Магрит утром тебя впустит.
– Маг-рит? – у дочери Ингегерд было такое лицо, точно ее ударили. – Это...
– Это племянница, – быстро пресекла ее раздумья Дэмонра. – То есть не племянница. Но она ему не племянница в хорошем смысле этих слов.
Кейси пыталась вникнуть в суть сказанного несколько секунд. Но, вникнув, снова расцвела в улыбке и защебетала:
– Так мне можно у него подежурить, как думаешь? Он не рассердится?
Зная Наклза, Дэмонра бы такими разрешениями разбрасываться не стала.
– Мне не кажется, что это хорошая мысль... Весна впереди длинная, и есть более приятные места для встречи.
– Есть, – тускло согласилась Кейси. – Только он туда, конечно, не пойдет.
Рейнгольд, как и обещал, ждал ее у круга. Рядом дежурила коляска. Конь пофыркивал, выбрасывая из ноздрей клубы пара. Все свои сумки Дэмонра оставила Греберу, так что ее не тяготило ничего, кроме букета и сомнений.
– Прости меня, Рэй, я заканчивала дела, – сообщила она, приближаясь.
Зиглинд обернулся и кивнул:
– Разумеется. Я нанял извозчика. Можешь ехать сейчас же.
Дэмонра внимательно изучало лицо Рейнгольда, но этот процесс, как обычно, ничего не давал. Порой она от души завидовала его умению держать свои эмоции при себе. А иногда хотела сказать что-нибудь предельно резкое и злое, чтобы посмотреть, как вежливая маска пойдет трещинами, осыплется и все-таки покажет настоящее лицо. Рейнгольд как всегда невозмутимо выдержал взгляд и сделал приглашающий жест в сторону коляски.
– Твой багаж у Гребера?
– Да, – ответила Дэмонра, усаживаясь. Все шло не так. Нужно было срочно что-то решать. Рейнгольд устроился рядом и, ничего не спрашивая, назвал адрес Наклза. Рассказать ему было некому, видимо, отменно работала интуиция.
– Я зайду к тебе завтра во второй половине дня, если ты не возражаешь, – как бы между прочим заметил он. – Если ты не выспишься, просто сними колокольчик, я тогда не буду колотить в дверь.
Чем безупречнее вел себя Рейнгольд, тем большей свиньей ощущала себя Дэмонра. Она прислонилась к его плечу, думая о своем. Если верить часам, только что наступил апрель. Это, конечно, ничего не меняло. По-прежнему было черно, холодно, а в небе горели далекие ледяные звезды.
Наклз говорил, что в мире вообще никогда ничего не меняется. Но не мог же он быть прав.
"Годы идут. Может, мир и не меняется, а мне уже тридцать два. У меня нет семьи, и такими темпами скоро не будет родины. Я ничего не хочу. И нет, я не люблю Рейнгольда. Он прекрасный человек, но это ведь ничего не меняет. Или меняет?"
Дэмонра судорожно вздохнула. Она была уже давно не в том возрасте, когда можно было плакать из-за отвлеченных вещей. Щеку холодило сукно пальто Рейнгольда.
"Мир не меняется. Мир меняется. Миром правит судьба. Мы сами делаем свою судьбу. Мир начался метелью и закончится звоном колоколов. А, может, правы они, и тогда мир начался совсем не тем и закончится совсем не так. Боги мои, как холодно. И как все глупо. Такая ошеломительная, такая огромная ахинея, как здесь понять-то..."
– Мы едем к мосту святой Дагмары, – громко сказала – почти крикнула – нордэна. Рейнгольд даже вздрогнул.
– К мосту Дагмары? – переспросил извозчик. – Не на Гончих Псов?
– К мосту Дагмары, – подтвердила Дэмонра, с удовольствием отметив, как расширились глаза Зиглинда. – Остановите у церкви.
Когда они достигли нужного места, было уже не меньше половины первого. Газовые фонари освещали пустынную улицу ровным мертвенно-желтым цветом. По сравнению с набережной во дворах было довольно сумрачно. Дэмонра соскочила с коляски и осмотрелась. Огня в окнах в такой час уже почти никто не зажигал. А вот церквушка, стоящая в глубине двора, была подсвечена ярко и ровно. Даже, пожалуй, празднично. Дэмонра впервые в жизни пожалела, что так и не догадалась расспросить ни Зондэр, ни Гребера о режиме работы "дома Создателя". Блестящий план, сложившийся в ее голове за последнюю четверть часа, перестал казаться таким уж блестящим. Но нордэна все равно браво вздернула нос.
– Метрика у тебя, конечно, с собой. Свидетелем возьмем вот его, – Дэмонра кивнула на извозчика. – За марку подышишь ладаном и поскучаешь пять минут?
Повисло молчание. А потом Зиглинд засмеялся. Негромко, но очень весело. Вылез из коляски.
– Трогай, – бросил он извозчику. – Трогай-трогай.
Мужик странно покосился на них, но действительно подстегнул лошадку и поехал. Колеса тихо поскрипывали. Нордэна проводила удаляющуюся коляску взглядом. Когда та скрылась за поворотом, обернулась к Зиглинду, в ожидании объяснений. Тот улыбался как именинник. Впрочем, до именин ему и вправду недолго оставалось. Ночь стояла холодная, и Дэмонра уже начинала жалеть, что не позаимствовала у Гребера "лекарства от сердца" на дорожку.
– Твой модный либерализм не заходит так далеко, чтобы взять в свидетели извозчика? Нас обвенчают так? – изогнула бровь нордэна. Рейнгольд покачал головой:
– Нас с тобой вообще не обвенчают. Ни с ним, ни без него.
– Из-за меня? Чушь. Нордэнам можно, если ты про это. Все равно на Архипелаге все континентальные религиозные обряды считаются недействительными...
– И все равно не обвенчают, – улыбнулся Рейнгольд.
– А за деньги?
– Дэмонра, я спросить боюсь, какой такой грех ты хочешь прикрыть настолько сильно, что готова сунуть взятку за венчание перед богом, в которого не веришь?
– Пф, Рэй, взятки в таких случаях суют магистрату! Создатель как-то не очень превращает незаконных отпрысков в законные и все дела, тут печати нужны... А взятку я предлагала дать, чтоб не мерзнуть, раз приехали.
– Померзнуть придется, до конца апреля вообще никого не венчают. Нельзя. Там церковные праздники идут сплошной чередой.
– Твою мать, – пробормотала нордэна. Никогда она об аэрдисовской церкви ничего хорошего не думала. И да, на уроках нравственного закона, дающего, в том числе, кое-какие сведения о религии имперцев и их праздниках, она спала или рисовала карикатуры на преподавателя, похожего на здоровенную засушенную рыбину. Нордэнов освобождали от экзаменов по этому предмету. Да и калладцы проходили его по большей части для "общего развития". Специалистов по данному вопросу готовили в единственной на стомиллионную кесарию семинарии. Каллад был светским государством, и формально, и неформально. В отличие от империи, церковь здесь была полностью отделена от государства, и свобода совести, пожалуй, была одной из немногих свобод, которой и впрямь мог похвастать каждый калладец. Храмы, украшавшие столицу, по большей части построили лет триста-четыреста назад, их реставрировали по необходимости – и только. В основном церковь спонсировали выходцы из восточных провинций да богобоязненные меценаты. Желавшие провести службу – венчание или панихиду – оплачивали это удовольствие самостоятельно. Дэмонра по многим причинам относилась к дому Создателя почти как к лавке и сильно удивилась, застав ее закрытой. – Да... Однако. Мои предки сказали бы: "Не судьба" и пошли пить. А твои бы что сделали?
– А мои бы сказали: "Надо было заранее справиться с расписанием или хотя бы предупредить жениха, чтобы он заблаговременно раздал взятки", – Рейнгольд счастливо смотрел куда-то в ночь. – И, наверное, тоже бы пошли пить.
– Хоть в одном планы сходятся, – буркнула Дэмонра. Удачные комбинации в штабе ей еще периодически удавались, а вот мир она проигрывала с треском и завидной регулярностью. Вся в маму.
– Не хмурься.
Дэмонра от души пнула льдышку под ногами.
– Ты, помнится, сам мне велеречиво намекал, что сожительство не вписывается в твои традиционные ценности и представления о достойном поведении, – взвилась она. – Ну, я подумала, что можно пойти и повенчаться.
"Раз уж мне не пришлось торчать у постели Наклза и слушать ахи-охи Магрит. Надо же было провести ночь с пользой".
– Ты, как всегда, впадаешь в крайности, я всего лишь предлагал заглянуть в магистрат, это решает все вопросы семейного и имущественного характера. А касаемо вещей более... которые просто более. Мне интересно, а о том, что нам с тобой потом на Последнем суде вместе стоять, ты случайно не подумала? – серьезно уточнил Зиглинд.
Дэмонра могла бы порадовать законника новостью, что нордэнский конец мира никакого суда не предусматривает, поскольку в программу мероприятий входит только масштабное мордобитие под колокольный звон, но решила не делиться такими подробностями.
– Ты адвокат, Рэй. Я подумала, что ты там как-нибудь да отбрехаешься за нас обоих.
Рейнгольд усмехнулся, обнял Дэмонру и, глядя в глаза, сообщил:
– Я оценил широту жеста. Честное слово. Он был очень широкий.
– Адвокаты всегда брешут!
– Ох уж мне твой правовой нигилизм...
– Правовой кто? Звучит как название дурной болезни... Я тебе не изменяла, если что.
– Что мне надо сделать, чтобы уговорить тебя на нормальную церемонию, белое платье и фату? Звезда с неба? Мир во всем мире?
– Да далась тебе эта, – Дэмонра хотела сказать "собачья выставка", но сообразила, что с ее стороны родственников не будет, а со стороны жениха будут все, и выражения лучше подбирать. – Это... костюмированное представление.
– Это чисто семейные предрассудки.
Против такого аргумента, надо признать, было не попереть. Дэмонра вон в фактически прямую госизмену влезла из-за семейных предрассудков, а Рейнгольд всего-то и хотел, что замотать ее в белый шелк и предбявить родне.
– Если вдруг будет сын, называем его Бернгард.
– А если дочка?
– А если дочка, тебя вообще никто спрашивать не будет! И вообще, имя дочки я уже проспорила, поэтому для начала нам нужен сын.
– Я, кажется, начинаю понимать, почему в нордэнских словарях нет слова "компромисс"...
– Боюсь спросить, какую еще дрянь ты мог прочесть в наших словарях...
– Ну, именно дряни там не так уж и много. У вас нет брани или вы не посвящаете в нее иностранцев?
– Ну как сказать "нет брани". Скорее, она, в отличие от калладской, не грешит разнообразием. Но да, слов, обозначающих шлюху или ублюдка ты не найдешь: продажа того, что тебе принадлежит, законна, а все здоровые дети тем более законны, иначе они бы просто не родились. А проезжаться по умственным способностям собеседника пятьюдесятью разными способами у нас не принято. Как говорится, сколько ни ори, а врезать надежнее.
Рейнгольд покачал головой и улыбнулся:
– Ужас. А больше всего мне понравилось, что глагол "любить" у вас не имеет формы прошедшего времени.
Формы будущего времени у этого глагола тоже не существовало. О чем Дэмонра могла бы сказать, но не сказала. Ей вспомнился отец, серьезный, сдержанный, очень строгий, пристально глядящий на мир из-за блестящих стекол очков. В отличие от матери, он никогда не повышал голос и почти никогла не ошибался. Бернгард Вальдрезе был прекрасным человеком, к сожалению, слишком занятым делами министерства просвещения, чтобы просвещать собственных сына и дочь по всяческим приземленным вопросам. Он мог часами рассказывать, чем плох Циркуляр о кухаркиных детях и как важно поскорее разрешить вопрос всеобщего образования, преодолев исконное недоверие крестьянства ко всем этим "книжным премудростям", пока не стало поздно. Но едва ли мог бы объяснить, почему не расходится с женщиной, которая максимально не подходила ему даже тогда, когда еще не привезла медаль "За усмирение", не разбила этой медалью лицо канцлеру и не спилась. А Рагнгерд была не из тех, кто останавливался на достугнутом, и бесы знали, что она успела бы наворотить, если бы не одна подорванная часовня. Сестры отца и особенно его мать невестку ненавидели и души бы продали за то, чтобы Бернгард потребовал развода, но отец так и не потребовал. Они с Рагнгерд прожили вместе два десятка лет и даже умерли в один день, хоть и не так, как о том пишут сказки. Никаких полезных советов на этот счет родители Дэмонре не оставили, но, чем дольше она жила, тем ближе подходила к одной простенькой мысли. Влюбиться можно было за доброту, красоту, верность, остроумие, молодость и многие другие качества. А можно было и без всего этого. Иногда случалось, что человек любил другого только за то, что тот любил его: просто потому, что нечасто встречаешь любовь на своем пути и еще реже своевременно узнаешь.
Рейнгольд, во всяком случае, сделал все, чтобы сомнений в природе его чувств у Дэмонры не возникло. А это уже дорогого стоило.
– Будет и белая фата, и магистрат, что хочешь, то и будет, – махнула рукой она. Рейнгольд нахмурился:
– Если это настолько убивает в тебе всякую радость, можно и без них. Но тогда придется уехать...
Нордэна не отказалась бы узнать, что именно убивает в ней всякую радость, потому что кроме абстрактного слова "время" на ум ничего не приходило. Но вот уж точно Рейнгольд был не при чем.
– Я не для того тут полжизни шашкой бряцала, чтобы теперь уезжать! – отрезала Дэмонра и отвернулась. Потом сообразила, что говорит не то и не тому, кое-как привела голос в порядок и уже мягче добавила: – В том смысле, что, конечно, мы не будем шокировать твоих родственников больше, чем уже это сделали...
– Да нет, полагаю, ты сказала именно то, что думаешь. Про шашку и про жизнь.
– Тогда я не понимаю, почему ты не смеешься и не уходишь.
– Потому что я видел, кому руку и сердце предлагал. Меня больше пугает, что и ты больше не смеешься.
"Гораздо хуже, что я и не ухожу".
– Давай сойдемся на том, что мы поставим нужные штампы, сделаем мне нужные прививки, чтобы твои родственники в обморок не падали, и не будем лишний раз попадаться им на глаза. Я вернулась. Все закончилось.
2.
– Эрвин, ты так сильно торопишься? – Витольд Маэрлинг, как обычно, улыбался широко, обаятельно и несколько дурашливо. Весь путь от вокзала он шел рядом с самым независимым видом, даже насвистывая. Нордэнвейдэ еще глубже зарылся носом в воротник и неохотно ответил:
– Да.
И здесь соврал. Он даже не знал, чего ему хотелось меньше: оставаться на продуваемом всеми ветрами вокзале или идти на съемную квартиру, к незабвенной мадам Тирье.
Настырный Маэрлинг не отставал:
– Может, пойдем по стаканчику пропустим? Тьфу, в карты поиграем...
Только немалое уважение к Дэмонре мешало лейтенанту вернуться и доступно объяснить полковнице, что ставить виконта Маэрлинга в известность о личных проблемах бывшего человека по имени Эжена Нерейд было в высшей степени некрасиво. А потом объяснить Маэрлингу, что помощь не нужна. Еще более доступно. Наверное, даже с кулаками.
Виконт изливал на Эрвина потоки дружелюбия уже вторую неделю. Нордэнвейдэ сперва вежливо улыбался и отказывался играть в покер. Потом отказывался, уже не затрудняя себя улыбками. А напоследок и вовсе заявил, что у него нет ни желания, ни денег. Маэрлинга, к сожалению, такие мелочи не смущали. Он продолжал подзадоривать Эрвина ко всяческим сомнительным подвигам и нисколько не огорчался, получая отказы, с каждым разом становившиеся все менее и менее любезными.
Останавливало готового сорваться Нордэнвейдэ только то, что виконт Маэрлинг других своих приятелей вызвал бы на дуэль и за половину услышанного им от Эрвина. Видимо, он искренне хотел помочь. А Эрвин уже искренне хотел кусаться. Или, на крайний случай, исправить Витольду благоприобретенную асимметрию носа посредством хорошего удара справа.
– Эрвин, а может в бардак?
– Спасибо, нет.
– Да ладно, а если в хороший? Это безопасно.
– Спасибо, нет.
Витольд пробурчал что-то нелестное, но Нордэнвейдэ вовсе не собирался вступать в перебранку. Он окончательно решил, что ночевать у Тирье не намерен, и теперь перебирал в памяти адреса гостиниц, где было можно было остановиться хотя бы до завтра. Здесь нужно было совместить требования приличий и имеющийся бюджет, и данный процесс требовал сосрелоточенности. А не Маэрлинга с его прожектами.
Они давно сошли с платформы, почему-то миновали извозчиков и теперь брели прочь от вокзала. Эрвин тащил легкий саквояж, злился и отчаянно мерз. Маэрлинг, оставивший сумки кому-то еще, шел налегке, распахнув шинель, и жужжал, как шмель.
– Эрвин, может тогда ко мне? – предпринял он очередную попытку растормошить сослуживца.
– Спасибо, нет, – проскрипел зубами Нордэнвейдэ.
– Эрвин, вы меня вообще слышите?
– Спасибо, не... Что?
– Все, – констатировал Маэрлинг, притормаживая. – Видит рэдский Создатель и особенно полковник Дэмонра, я этого не хотел!
Что произошло дальше, Эрвин понял не сразу. Сперва Маэрлинг дернул его за плечо, останавливая. Возмущенный такой фамильярностью Нордэнвейдэ развернулся с намерением как следует объяснить невоспитанному графскому сыночку, что руки распускать тот будет с дамами. Но ничего объяснить он так и не успел: последовал превентивный удар в ухо.
У Эрвина искры из глаз посыпались, и отчаянно загудела голова.
Где-то в глубине души он подозревал, что без драки в итоге не обойдется, но такой наглой атаки никак не ожидал. И вообще, это он должен был начать.
Нордэнвейде пошатнулся, но равновесие удержал. Более того, даже попытался отмахнуться кулаком, метя в злосчастный нос оппонента с намерением возвратить ему первозданную симметрию. Куда там. Витольд ловко уклонился, а вот Эрвин поймал второй удар, прямехонько в скулу.
Дело было дрянь. Маэрлинг выигрывал и по массе, и по опыту. Как бы Эрвин ни был зол, а это он осознавал отлично. Нордэнвейдэ попытался увернуться, не сумел, получил в зубы и понял, что надо срочно что-то менять, пока его не отваляли, как школьника. Вернее даже не понял, а сообразил как-то в обход мыслительного процесса. И здорово разозлился.
Это было даже хорошо. Забыв о морально-этической стороне вопроса, которая говорила, что для взрослых людей вообще и офицеров в частности они ведут себя недопустимо, Эрвин протаранил обидчика головой в живот. Маэрлинг, такого коварства не ожидавший, ничего предпринять не успел. Оба полетели на припорошенные снегом камни мостовой.
Маэрлинг оказался снизу и приложился сильнее. У виконта, видимо, перехватило дыхание, и несколько секунд он не только не был способен кулаками махать, но и просто шевелиться не мог, чем Эрвин не преминул воспользоваться. Вдохновленный добытом в честном бою преимуществом, он от души врезал сослуживцу по носу. В конце концов, он мечтал об этом последние дней десять.
Пришедший в себя Витольд, разумеется, в долгу не остался.
Далее последовала совершенно безобразная сцена, в ходе которой они, ругаясь сквозь зубы, катались по снегу, пихались, пинались и вообще вели себя в лучших традициях гимназической потасовки.
Как долго сцена продолжалась, Эрвин не знал, но вот финал у нее был вполне предсказуемый. Чуда не случилось, и Витольд, хлюпая разбитым носом, все-таки подмял его под себя.
Прижатый к тротуару Эрвин вяло отбрыкивался, а Маэрлинг отвешивал ему качественных калладских "лещей", одного за другим, приговаривая:
– Ну что, веселее, чем в бардаке-то? А?
– Да пошел ты! – огрызался Эрвин. Его мотало из стороны в сторону. Шапка куда-то исчезла еще в первые секунды драки, так что теперь он имел сомнительное удовольствием пересчитать затылком некоторое количество камней тротуара. А также все их неровности.
Изловчившись, Эрвин все-таки пнул обидчика. Маэрлинг откатился, но не растерялся и, прежде чем Нордэнвейдэ сумел предпринять еще какие-то активные действия, схватил его за шкирку и сунул головой в ближайший сугроб.
Эрвин поперхнулся снегом. Проблема нанесения Витольду максимума повреждений временно отпала: очень хотелось дышать. Увы, Маэрлинг держал крепко, да еще и что-то приговаривал. Нордэнвейдэ его не слышал и не слушал. В голове шумело, лица он от холода просто не чувствовал. Возможно, это было к лучшему.
– Охладился? – поинтересовался Витольд, переворачивая переставшего отбиваться Эрвинаэ. Тот вслепую отпихнул его и зашелся в приступе кашля. Откашлявшись, стал кое-как оттирать лицо, всякое мгновение ожидая, что его угостят очередной увесистой зуботычиной. Но нет, Маэрлинг стоял рядом, отряхивался, посмеивался и не демонстрировал ни малейшей агрессии. Разве что поругивался, впрочем, совершенно беззлобно.
– Да что вы себе позволяете... – зашипел Эрвин, поднимаясь. Потасовка потасовкой, а вообще-то пришлось бы стреляться. С сыном графа. Лучше не придумаешь.
Маэрлинг весело хмыкнул:
– Получить по морде из чистого человеколюбия. И вправду, это чересчур. Платок выдать?
Нордэнвейдэ, проигнорировав вопрос, стряхнул с лица остатки снега и отер выступившие слезы. Виконт цвел в самой жизнерадостной улыбке, потирая ссадину на щеке. При виде его расквашенного носа лейтенант ощутил некоторое удовлетворение. Хотя его собственный нос явно находился в куда более плачевном состоянии. Если даже у более сильного Маэрлинга вся нижняя часть лица была в крови, был разорван рукав, а под правым глазом наливался синяк, знать, как выглядит он сам, Эрвину нисколько не хотелось.
Все еще с опаской поглядывая на сослуживца, Нордэнейдэ извлек из кармана платок и стал вытирать лицо. Крови было не так уж много, но голова гудела, как будто в затылке били колокола. Эрвин никогда не подозревал за неунывающим виконтом таких тяжелых кулаков.
А еще ему было стыдно за безобразную драку, более приличную гимназистам, чем офицерам.
И, конечно, он был страшно зол на Маэрлинга. Вызвать обидчика немедленно ему мешало только воспитание. В конце концов, швырять в разбитое лицо грязную перчатку было последним делом.
"Подойду через недельку и влеплю затрещину. И пусть Дэмонра потом хоть вышки требует", – зло подумал Эрвин.
Маэрлингу же явно ни за что стыдно не было. Он подобрал шапку Эрвина и протянул ему, примирительно улыбаясь.
– Бесы бы побрали твой "спокойный, нордический темперамент", – изумленно присвистнул он. – Ты мне чуть нос не сломал.
– Это драка, а не брудершафт, – поморщился Эрвин. Но шапку все-таки надел. В Каллад с погодой лишний раз шутить не стоило.
– Да чего уж там. Не злись. Полегчало?
Нордэнвейдэ мог бы сказать, что теперь, помимо всех прочих бед, у него течет кровь из носа, разбита губа, раскалывается голова, оторван погон на шинели и вообще он так со школьной скамьи не развлекался, но вдруг понял, что Маэрлинг прав.
