Текст книги "Механическое сердце Fatum (СИ)"

Автор книги: kozatoreikun

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– Ты приехал сюда на мотоцикле?

– Да, но он ушёл на стройматериал, – Гнойный показал большим пальцем за спину, но никто не повернул головы.

Время близилось к вечеру, во сколько он вообще мог наступить ранней весной. Они сидели здесь достаточно долго, но никто так и не предложил покинуть это место. Слава подтянул колени к груди. Его одежда промокла, но ему казалось, что он теперь не заболеет. Вообще не заболеет, о чём тут речь? Болеют ведь только люди, к которым он теперь принадлежал очень относительно. Что Слава такое? Он смотрел на свои руки и не мог найти ответа. Они продолжали изредка переговариваться, погружённые в свои мысли, и делали это из-за исключительного желания подтвердить, что рядом всё ещё кто-то есть.

Тем временем на горизонте сверкнул огонёк. Послышался гул, и Гена поднял голову, толкнул Славу, сам едва не падая, потому что до него надо было ещё дотянуться. Они оба подскочили с места, когда увидели, что со стороны трассы к ним приближается внедорожник.

Машина остановилась в нескольких метрах от них. Двери по обе стороны синхронно открылись и наружу выскочили два человека. Грузин в военной форме и рыжий клоун в спортивной куртке. Рыжий стендап-комик, то есть. Второй удивлённо присвистнул.

– Это что вообще такое? – он вскинул голову, осматривая громадную уродливую конструкцию перед собой.

– Ребят, вы чего здесь делаете? И где вообще Москва? – спросил второй.

– Мы… – загадочно протянул Гнойный. – Ждём, пока появится кто-нибудь, кто подкинет нас до Петербурга. Вы случайно не туда направляетесь?

– Ага, случайно. – Рыжий кивнул. – Куда ещё сейчас можно направляться? Нет, серьёзно. Что это такое?

– Механическое сердце Fatum. Бог нового мира, который сегодня вывел из себя одного баттл-эмси.

Гена обернулся. Огромное железное сооружение, некогда имевшее форму человеческого сердца, было искорёжено четырьмя вонзёнными в него спиралевидными копьями. Отсвечивая золотом, они сияли в лучах заходящего солнца. Рыжий достал телефон, чтобы сфотографировать эту вершину абстракционизма, но экран неожиданно погас, обрубая все системы.

– Нет, это здесь не работает, – вздохнул Гена. Он представил себя и Славу, так же вернувшего взгляд на последствие своей неконтролируемой ненависти. Надо быть аккуратнее с этим, что ли, думал он, сжимая пальцы в кулак и разжимая их. Он пропустил, когда представлялись остальные.

– Запрыгивайте назад, – сказал рыжий, – мы ехали в Питер, но потом увидели этот ужас над Москвой и решили свернуть. Но не успели, кажется.

– Зато мы успели, – горько усмехнулся Гена. – Мы расскажем.

– Надеюсь, никому дурно от быстрой езды не станет, – предупредил грузин, садящийся на водительское место.

– Слав, ты идёшь? – громко позвал Гена.

Карелин обернулся на его голос, бегло улыбнулся, пообещав себе, что ещё ничего не закончено и он обязательно сюда вернётся, и спешно засеменил к остальным. Ведь после этого дерьма обязательно должно было произойти что-то хорошее.

Они все очень на это надеялись.

========== 12. Край света ==========

ЛСП – Синее

Illumate, Alphavite – SpaceX

ЛСП – Космос

Совергон – Найду

Rickey F – Человек

Rickey F – Arkham Skytown

Плейлист закончился. Мэд свернул наушники, отложил их в сторону и пролистал в плеере список исполнителей, с удивлением осознавая, что помнит их имена, хоть никогда и не слушал их до этого дня и не видел в лицо. Они не были обитателями подземки, не выступали ночью на петербургских площадях. Но имена всё равно казались знакомыми.

Завершился лист пятью композициями со сборника «FIVE». С тех пор, как он был добавлен, новые песни в память плеера не вносились. Может быть, именно этот сборник прослушивали чаще прочих, не забивая плейлист мусором. Пять песен, вытекающих одна из другой. Они на самом деле были удивительны, концептуальные альбомы. Мэду нравилось вспоминать необычные и мало употребляемые слова. Вместе с ними он как будто собирал частички своей прошлой жизни.

Сборник-то хороший. Нужно будет попробовать отыскать владельца, подумал Мэд, вот только вряд ли это теперь возможно. Он отложит плеер к наушникам. Музыка склеила кусочки разбитого Мэда во что-то более или менее целое.

На стуле, оказывается, висела новая одежда, которую подогнал ему Рэнделл – Мэд раньше не обращал на неё внимания. Он встал и переоделся. Узкие чёрные джинсы были чуть длиннее необходимого и их пришлось подогнуть. Клетчатая плотная рубашка оказалась немного велика, но в целом смотрелась сносно; главное, она была тёплой – в такую погоду жаловаться не приходилось. Рэнделл притащил даже кеды. Интересно, как скоро они промокнут, подумал Мэд, переобуваясь. Он решил поблагодарить Рэнделла за всё (кроме того, что тот без предупреждений шастает по чужим комнатам, конечно) и заодно отдать наушники.

С тех пор, как Мэд был у него, прошло довольно много времени, и он должен был уже проспаться. Мэд подошёл к своей двери, взялся за ручку и только хотел открыть её, как стены вокруг задрожали. Мэд отпрянул назад. Дрожь улеглась, поглощённая толстым слоем земли над ним, но не прошло и двадцати секунд как пол и потолок содрогнулись в новом толчке.

Мэд схватился за голову. С третьим ударом её пронзила жуткая боль. Земля продолжала сотрясаться, и Мэд упал на пол, теряя сознание.

***

Минувшая зима выдалась короткой, но невероятно холодной. Они редко виделись, из-за плохого транспортного сообщения решив не съезжаться, и все ночи проводили вместе за разговорами в скайпе или совместными стримами, число которых запредельно возросло. Впрочем, почему бы и нет, раз их потенциальная аудитория оказалась заперта по домам вместе с ними. Тем, кому перевалило за двадцать, и кто мог жить отдельно от родителей, повезло больше. Миша был как раз из таких, и поэтому он знал: если в одних ситуациях это выручает, то в иных – совсем наоборот. Начало грядущей весны стало для него тем самым исключением, когда лучше бы ему было десять и всего того, что с ним происходило, никогда бы не произошло.

В начале холодного снежного марта умерла какая-то там родственница и мать потащила Мишу на край света оформлять документы на наследство – его имя оказалось в завещании старой тётки. Делать было нечего: он попрощался с друзьями, обещая вернуться в ближайшем обозримом будущем, собрал вещи и сел на поезд, потому что по нужному направлению отсутствовало авиасообщение – вот в такую глушь его отправили занятые на работе родители. Объяснение у них было что надо: тебе же исполнилось восемнадцать, правда же. Вот он и поехал, чтобы больше не вернуться никогда. Не потому, что не хотел, а потому что не удалось.

Родственница жила в маленьком доме на отшибе небольшого городка на самой границе Ленинградской области. После её смерти дом пустовал, стал сер и неуютен, но из-за финансового вопроса, вставшего ребром, этот дом был единственным, где Миша мог остановиться перед своим походом к юристу. Сперва пришлось здесь всё прибрать – настолько противно было в том месте находиться. И за уборкой он так измотал себя, что ночью сил хватило лишь на то, чтобы посмотреть небольшое видео, скинутое кем-то в конфу. Миша отключился, не успев его даже прокомментировать.

А следующим днём он проснулся и оказался единственным в городе, кому посчастливилось не исчезнуть. Впрочем, «посчастливилось» – очень громко сказано, потому что в тот момент он так не думал.

Оставленная без человеческого надзора технология разнесла всё к чертям, превратив небольшой аккуратный городок в руины. На улицах полыхали непрекращающиеся пожары, раздуваемые сильными ветрами, на ржавых креплениях раскачивались обломки металлоконструкций, протяжным скрипом воющие в тёмных переулках. В этом городе Миша находил еду, чистую воду, книги. Он пытался найти средства связи, но лишь продолжал убеждаться, что ни одно из них не работает. И даже почти поверил, что ему ничего не поможет. Возвращаясь ни с чем, он проводил время за играми или книгами, развесив на потолке в своей комнате одолженные в магазине фонарики, готовил ужин и отправлялся спать, чтобы следующим утром снова идти в город, непонятно на что надеясь. Эта картина повторялась изо дня в день, пока одним вечером он всё-таки не встретил живого человека.

Тёмный силуэт приближался к дому со стороны леса. Миша выбежал на улицу, едва завидев его в окне. Человека немного вело из стороны в сторону не то от усталости, не то от алкоголя, которым он, судя по всему, пытался согреться. Завидев Мишу, который уже бежал навстречу, незнакомец помахал рукой и, отвлёкшись, запнулся о торчащую из земли корягу. Миша помог ему подняться.

– Спасибо, что помог. – Мужчина встал со снега, отряхнул длинное пальто, посмотрел по сторонам, точно выискивая кого-то, а потом перевёл на него взгляд. – Как зовут? – спросил он, убирая руки в карманы. Морозец оставил яркий румянец на его щеках, а яркое солнце, под которым искрился снег, отблеском запечатлелось в глазах.

– Миша, – представился парень.

– Вот как. А меня Ильёй. Илья Мэддисон. Может, слышал?

Он не слышал, но радости от встречи с живым человеком это не преуменьшило. Миша проводил его в дом, помог раздеться и накормил, попутно рассказывая о том, что кроме него людей вокруг не осталось. От Ильи он и узнал, что произошло со всеми. Он рассказал ему и о Петербурге: весь вечер и добрую половину ночи они сидели за столом, пили горячий чай и разговаривали о людях.

– Это? – Илья крутил в руках маленькую пластинку-подвеску, которую снял со своей шеи. – Это ключ к новому будущему. Ключ к власти, если можно так сказать. С его помощью можно приводить в движение механизмы, создавать подвижные и неподвижные голограммы, управлять сознанием масс.

– Таков новый мир? – заинтересованно спросил Миша.

– Управлять воспоминаниями и чувствами других людей. Правда, делать всё вместе не получится: определённо, что-то будет удаваться лучше, что-то – хуже. Так, наряду с сильными обладателями таких ключей могут оказаться и слабые. Сдаётся мне, система ошиблась, впервые определяя, кому доверить шанс управлять положением дел. Были ведь и те, кто больше достоин этого. В конце концов, были и те, кто отказался, даже не попробовав. Я тоже отказываюсь. Отказываюсь, узнав о том, как обстоят дела на самом деле. Теперь мне кажется, те двое тоже предполагали такой исход. А может, у них были свои причины – я не знаю. Как управиться с настоящим миром, я не знаю тоже. Но мне известно, что будет после. Что будет, если я откажусь. «Знание» – это одна из тех вещей, которые вместе с ключами Fatum дала первым выбранным хранителям. Не смотри на меня так. Мне просто надо выговориться.

Позже он сказал:

– Этому миру легенды не нужны. Ему нужны герои, которые будут совершать подвиги в настоящем.

И, произнеся это, рассмеялся.

– Вот это я загнул! Не подвиги, конечно, разве сейчас кто-то на них способен? Может быть, правильно будет сказать… лидеры? Да, точно, лидеры, – он тяжело вздохнул. – Не имея поддержки и авторитета сейчас, ты не будешь представлять собой ничего, какой бы силой не обладал. В условиях власти Fatum это будет актуально как никогда, – постучав по виску, Илья завершил фразу, вкладывая в неё чуть больше смысла, чем мог увидеть Миша, – желание масс.

Наутро Илья исчез, оставив после себя лишь подвеску, одиноко лежавшую на краешке стола. Вместе с ним беспричинно исчезли и воспоминания о встрече и минувшем разговоре. С этого момента и началась история Миши: решение покинуть дом, встреча с Лариным и Соколовским, Петербург, Рэнделл и шумные ночные улицы, странная подвеска и воспоминания о себе настоящем.

Миша открыл глаза. Он провалялся на полу довольно долго. Слышался шум людей в коридоре. Они, должно быть, уже спешили наверх, где каждую ночь для них играли шумные концерты. Миша поднялся, больше не ощущая никакого недомогания. Нет, сегодня происходило что-то странное. Шум и переговоры за стеной были какими-то тревожными. Тряхнув головой, он всё-таки решился выйти из комнаты.

Прямо перед его носом, расталкивая встречавшихся на пути людей к стенкам, пронёсся Рэнделл. За ним спешили ещё трое, но Миша не разглядел даже их лиц – так быстры они были. Те, кто стоял в коридорах, недоумённо переглядывались и двигались к входам и выходам из подземки по необыкновению очень медленно и словно с какой-то неохотой.

Здесь что-то не так, подумал Миша, вспоминая про то, как трясло стены. Может быть, с городом наверху что-то случилось? Он очень хотел узнать что произошло, ведь что бы это ни было, оно привело к возвращению воспоминаний. Поэтому, не раздумывая, он закрыл комнату и едва не бегом поспешил к ближайшему выходу. Ведь с помощью своей подвески он откроет любой, даже тот, о котором не знают остальные.

***

Рудской шёл по коридору подземки быстрым шагом, Ян поспевал за ним только потому, что был выше ростом и ноги у него были длиннее, иначе оторвался бы ещё до первого поворота. Удивительно, думал он, закатывая рукава рубашки, как легко Ивангай ориентируется здесь. Гордиенко кратко докладывал, что малышню, как здесь называли тех, кому не было тринадцати, согнали в зал и теперь с ними занимались девчонки. Они не дадут детям появиться в городе, а вот с теми, кто постарше, будут проблемы. Он говорил бы ещё больше, но из-за угла неожиданно для обоих появился Женя Баженов, преградив им путь.

– Как наверху? – резво спросил Ивангай, затормозив в нескольких сантиметрах от его лица. Перед тем, как ответить, Жене пришлось сделать пару шагов назад.

– Тебя предупреждали, что всех не удержишь, – сказал он. – Все ворота с вечера почему-то оказались открыты. У Хованского нет ключа, и…

– Ясно, – Ваня махнул рукой, – тогда и не пытайтесь их закрыть.

– Как тогда удержать всех внизу, если они прут наружу, как никогда до этого? – возмутился Ян. – Если это больше не в наших силах?

– Не в наших, да в наших, – пробормотал Рудской. – Жень, Коля всё ещё наверху?

– Куда бы он делся, – Баженов пожал плечами. – Только и это вряд ли поможет. Всем интересно узнать, что стряслось.

– И так же интересно будет узнать, что всё это время происходило за стенами! – Ваня похлопал друга по плечу и помчался в сторону, откуда только что пришёл Женя.

Баженов и Гордиенко переглянулись, а потом пожали друг другу руки.

– В городе тоже неспокойно? – поинтересовался Ян.

– Я был там полчаса, но такое чувство, что полдня. В городе очень тихо и воздух на тебя как будто давит. Неприятная атмосфера.

– И много там… сегодня погибло?

Ян спросил, понизив голос, и отведённый в сторону взгляд парня перед ним, его нахмуренные брови и поджатые губы дали ответ: да, много.

– Не передать, сколько, – признался Женя. – Не разобрали и трети завалов. Похоже, наша защита дала сбой. Я никого не упрекаю, конечно же, потому что сам ничего сделать не могу, но если ты берёшься что-то делать, то делать это надо как следует.

Ян повёл бровью.

– И мы всё ещё не знаем, что именно произошло, чтобы кого-то в чём-то обвинять. К тому же, всех, кто остаётся в городе, с самого начала предупредили, что там может быть небезопасно, так что это исключительно их выбор.

Женя пожал плечами: с этим не поспорить.

В соседнем коридоре появился Ивангай, волокущий за собой Соболева Колю.

– Просто расскажешь им что-нибудь! – шипел он, толкая парня на себя. – Всё равно что, но отвлеки их внимание на себя и не дай им покинуть пределы подземки!

Коля не противился – он попросту не поспевал за молниеносно перемещающимся по подземке проводником, который знал каждый коридор настолько хорошо, что мог ходить по ним с закрытыми глазами и не заблудиться.

– Стань на пару часов лидером мнений снова, – продолжал Ивангай, затягивая Соболева всё глубже, – ну чего тебе стоит, расскажешь про работу свою, подбодришь их как-нибудь, скажи, чтоб работать старшим не мешали. Не мне тебе объяснять, как привлечь и задержать на себе внимание аудитории!

Проходя (пролетая или проносясь, как бы предпочёл сказать об этом Коля), Соболев успел дать пять Яну и получить напутствие от Жени, выраженное страдальческой физиономией, скорченной ему на прощание. Ян рассмеялся и вместе с Женей направился по подземке в западную часть города, чтобы посмотреть, не обрушились ли где стены и потолки нежилых секций. Они разошлись, чтобы каждый занимался своим делом, насколько ситуация вокруг им это позволяла.

***

На улицах поднимался гул. Он доносился из открытого окна, совсем рядом, только руку протяни – и ты окажешься снаружи. И если бы не суровый взгляд Евстигнеева, готовый его испепелить, Мирон давно бы это сделал.

Они молчали. Мирон сидел на больничной койке, смотрел на зажившие ладони и понимал, что никто никуда его не отпустит, как бы хорошо он себя не чувствовал, потому что другим это не докажешь. Открылась дверь, вошёл Иллюмейт с неприятными новостями.

В маленькой больничной палате на – всего лишь, до земли совсем ничего было – втором этаже свет не горел. Койку и небольшое пространство за ней освещала луна, по необыкновению светившая сегодня с чистого ночного неба. Фонари зажигались только когда Мирон хотел этого, но почти сразу же гасли. Не в порядке были или энергосистемы города, или его собственные силы, причём второе вероятнее, и именно поэтому Мирон чувствовал себя хоть и хорошо, но всё же странно. Должно быть, от внимательного товарища это противоречие не скрылось.

– Я не знаю, чем тебе помочь, – сказал Коновалов.

– Спасибо, – поблагодарил Мирон. – Но, думаю, это уже за гранью человеческих возможностей.

Люди выходят на улицы, рассказал Иллюмейт. Их не удержать, они хотят знать, что случилось. Они боятся.

А ведь все так старались, чтобы этого не произошло.

– Одни, – предусмотрительно не называя имён, сказал Андрей, – начинают думать, что было неправильно ничего им не рассказывать. Будет неприятно, если все узнают обо всём сегодня и…так?

– А сам ты что думаешь? – спросил Фёдоров.

– Ничего. – Иллюмейт развёл руками. – Не моя целевая аудитория. Вернее, пересекается с моей, но…

Он замолчал.

– Они не удержат всех, – задумчиво произнёс Мирон. – И тем, кто выйдет на поверхность, важно будет рассказать, что ничего страшного не…

Он не договорил. Не смог произнести вслух, что ничего страшного не произошло. Они собирали людей в одном месте не для того, чтобы в один день не смогли их защитить.

– Несчастья могут объединять, – вместо всего этого сказал Мирон. – Надо придумать, как правильно объяснить всем, что произошло. Но проблема в том, что большинство захочет услышать ответ от меня.

– Я не думаю, что они будут тебя в чём-то обвинять, – предположил Иллюмейт. – Особенно те, кто знают о природе происходящего.

– Значит, ты не считаешь, что я в чём-то виноват?

Иллюмейт помедлил.

– Может быть, лишь в том, что решил сделать всё в одиночку, не попросив помощи. Вот только даже так вряд ли кто-нибудь смог бы тебе помочь.

– Вот только как объяснить это остальным? – подал голос Евстигнеев, стоявший в стороне и до этого не принимавший участия в разговоре.

С ним тяжело было не согласиться.

***

Петербург был огромен, а их силы ограничены. Чуть больше двух месяцев назад, когда Мэддисон и Rickey F ещё были рядом, они втроём изучали, в каком диапазоне можно эффективно использовать «1703». Это было нужно для возведения стены – именно так обозначили границу, за которой Мирон не мог так же сильно, как и внутри неё, управлять ключом-подвеской. Стену возводили по кольцевой автодороге из мусора, землетрясением осыпавшего на землю.

Сейчас эта стена исчезла поднятыми над городом щитами. Такие огромные сооружения нельзя создавать из ничего – хоть из воздуха, хоть из тени и света, хоть из сваленного в стену мусора. Мирон действовал интуитивно, следуя зову «1703» – до сих пор оно не подводило его ни разу. И вот этот день настал. Подвеска лежала на столе, погаснув. Мирон к ней не взывал и она не отзывалась.

Он чувствовал себя пустым и разбитым, совсем как город за окном. Как люди выползали на улицы, так перед его глазами мельтешили обязанности. А фонари, освещающие ему путь, погасли.

Несмотря на нарастающий шум с улиц, здесь господствовала тишина.

Мирон закрыл глаза руками. Евстигнеев подошёл к окну, чтобы закрыть его, взял с прикроватной тумбочки «1703» и вышел из палаты.

Мирон откинулся на подушку.

***

Он не знал этот город. Хотел выйти куда-то на знакомую местность, но выбрел на полуразрушенный мост. В темноте, освещаемой только лунным светом, на его краю прямо над водой стоял мужчина. Он смотрел куда-то на другой берег, и Миша не стал его трогать. Парень осмотрелся по сторонам, но город был одинаково темен всюду. Попятившись назад, Миша скрылся в серой подворотне.

Грязь коричневой коркой облепила белые сугробы. Подвеска под рубашкой светилась почему-то синим. Холодный цвет настораживал, но когда это «MAD» делал так, как того желал владелец? Он был свободолюбив, труднее подчинялось бы только «SLOVO», которое давно уже обуздано. Но всё это становилось безразлично, если у ключа был сильный хозяин. Если он знал, что надо делать, и готов был идти на риск. Миша не знал, не понимал вообще. Для него собственное прошлое открылось вот-вот, и что-то решать он попросту был не способен. Но всё же что-то отличало его от остальных. Он отлично помнил, как это делал Мирон. Помнил, что чувствовал в это время. И хотел делиться этим чувством с остальными.

Но даже если дела и обстояли так, он не мог бы ничего им предложить. Музыкой, способной так воздействовать на толпу, он не обладал. Толку от него не было никакого. И обладая желанием что-то делать, но не имея возможности, он стал совершенно бесполезным.

Может быть, это была та причина, которая заставила предыдущего владельца ключа сложить свои обязанности?

Можно было бесконечно долго теряться в догадках, но настоящее значение имели лишь действия. Он всё ещё не знал, что может сделать, но разбираться в этом можно было и на месте. Миша ещё раз осмотрелся по сторонам, пытаясь хотя бы немного сориентироваться или определить, куда направляются выходящие наверх люди.

Он продолжал бежать, и с каждым новым шагом в него всё глубже вгрызалось ощущение, что этой ночью в городе хозяйничают не люди – сегодня здесь властвует тишина. И ему хотелось её разрушить.

***

Сцена на площади Победы была разрушена попаданием настолько метким, что воронка вокруг неё стала идеально ровной чашей, куда сыпались обломки зданий, задетых волной. Сыпались до сих пор, потому что Светло едва ли не с криком отскочил от края, когда под ним дрогнула металлическая балка. Сварной шов треснул, крепления отлетели и балка свалилась вниз, скатившись к центру воронки.

– Ну ёб твою ма-ать! – отчаянный возглас эхом разнёсся по площади.

А внизу уже начали собираться люди. Они ходили поодиночке и маленькими группами, настороженно взирали по сторонам и шептались, разнося шёпотом слухи и догадки. Маленькие беззаботные обитатели веселящейся подземки, которых от настоящего Петербурга отделяла возведённая старшими стена. Они не знали всей правды – абсолютно всё было известно лишь узкому кругу посвящённых, – но они строили теории и догадки. Они все видели, что произошло с их городами, и знали, что случилось с остальными людьми. Взрослые с опаской принимали тот факт, что младшие знали те вещи, которые они могли себе неправильно объяснить. И в тоже время им бы очень не хотелось, чтобы они узнали всё и резко повзрослели, столкнувшись с реалиями такими, какие они есть. Столкнувшись с тем, что не каждый взрослый мог понять.

Ваня Светло всё знал – ему растрепал Гнойный. И единственная вещь, недосягаемая для него, заключалась в том, что на самом деле сам Слава об этом думает. Внизу у ямы топтался и матерился ХХОС. Син отвесил Старухе пинка и наорал, чтобы тот помог остальным вытащить балку. И вообще, эту яму стоило засыпать песком первой – вон вас как много ходит. Взяли вёдра и натаскали с огородов где-нибудь. Как хорошо, думали они попеременно, что Нева не торопилась выйти из берегов – вот с чем справиться они действительно бы не смогли.

Да они со всем бы справились, если бы ворота все ворота в подземку были заперты и наверх не тянулась бы малышня. «1703» круто всех подставил, думал Фаллен с высоты пятого этажа, держащегося на соплях и его молитвах. Совсем скоро вниз сиганёт и он, но Светло не торопился уходить отсюда. С высоты он лучше найдёт Славу, потому что не прийти, чтобы увидеть, как феерически проебался Мирон, Слава не мог. Но время шло, а в его поле зрения не появились ни один, ни второй.

Зато перед глазами развернулась другая, не менее интересная картина, и за неимением другого он был вынужден довольствоваться ей. Внизу, на земле, Рудбой едва не разбил Букеру лицо, когда тот соизволил нелестно высказаться о том, что Мирон якобы не отвечает за свои слова.

– Если бы не он, ты бы сам сдох давно! Не смей вообще его имени произносить! – выругался Евстигнеев. Его удержали Иллюмейт и Хованский. Трезвый перепуганный и всеми преданный Хованский, которому сегодня не дали «1703», был, в общем-то, за это благодарен, потому что окажись ключ в его руках, Питеру пришёл бы конец – он открыто заявил это перед всеми ещё несколько часов назад. А после молчал в тряпочку, что было для него в новинку, и никому ничего не предъявлял, чему тоже все удивлялись.

Не изменяя себе, из ниоткуда вынырнул Ивангай, для которого что подземка, что город над ней стали продолжением рук и ног, и длинные коридоры улиц в ночной темноте сами превращались в исхоженные тропы. Не во всём городе, разумеется, но в пределах этой площади точно – он не раз выбирался сюда, чтобы издалека наблюдать за происходящим. Ивангай попросил микрофон, но получил неутешительный ответ:

– Оборудование не работает, – парень-скелет у пульта управления развёл руками. – Совсем.

Так или иначе, людей нужно было уводить, и если не в подземку, то хотя бы на более просторные улицы. Негласное решение зависло в воздухе – в оглашении его никто не нуждался. Сегодня людей было больше, чем они принимали обычной ночью – невооружённым взглядом было видно, как они сходятся со всех улиц и подтягиваются сюда, забираются на ближайшие дома, даже если это пресекалось, и с нетерпением и дрожью в сердце чего-то ждут.

– Соболев не даст тем, кто остался, подняться, – предупредил остальных Ивангай. – Сделайте что-нибудь с ними, – шикнул он, показывая на обезличенную толпу, – ночь – это ваше время!

– Не так-то это просто. – Олег ЛСП пнул колонку, приставленную к дому. – Не работает, – повторил он, – совсем. Нужен ключ.

– Хватит приключений с «1703» на сегодня, – отрезал Рудбой, припоминая состояние Мирона и разрушения, принесённые из-за слабости «1703».

– Тогда, может быть, «MAD» подойдёт?

Все обернулись.

Перед толпой, тяжело дыша и отходя от бега, стоял парень. Ничем не примечательный и очень худой. В узких тёмных джинсах, клетчатой рубашке и кедах. Тёмные волосы непослушно растрепались, парень сделал глубокий вдох, выдохнул и на вытянутой руке протянул вперёд подвеску. Они светилась, оттеняя синевой лица собравшихся.

– Откуда он у тебя? – спросил уже было Евстигнеев, чья осторожность совсем неаккуратно переросла в злость, но в этот же миг Ивангай, не давая его совершить ошибку, слишком громко вскликнул:

– Круто! А ты справишься? – перебивая остальных.

Парень ничуть не смутился, кивнул и с вызовом посмотрел на остальных.

– Думаю, да, – коротко ответил владелец спасительной подвески.

– Чува-ак, – выпрыгнувший откуда не возьмись Олег ЛСП повис на шее мальчишки, отчего колени того дрогнули, а сам он, пусть и на мгновение, но всё же испугался такого неожиданного вторжения в личное пространство. – Тебе не какую-то площадь осветить надо будет. Ве-есь Питер.

Он обвёл пальцами вытянутой руки всех собравшихся. И стоило ему поднести свою руку к ключу, как тот вспыхнул, настолько ярко, что под синевой на мгновение проявился белый, смешиваясь, он ослабил свечение в концентрации, но расширил его в объёме.

– Вау, – прошептал Костя. Евтигнеев отвёл взгляд, вспоминая, как видел однажды что-то подобное. Только вместо синего подвеска отдавала красным, а Гена Рики Ф был так же решителен и в то же время так же напуган.

– Знаете, я тут думал, – неожиданно для всех заговорил Хованский. – Мэддисон был тем, кому удалось дать старт многим из довольно популярных блогеров, ну и, может быть, он не должен был обладать ключом, а всего лишь ему надо было найти того, кто смог бы делать это? Ну, это как Мирон отдаёт мне иногда «1703»…

– Юр, расслабься, – Ивангай положил руку на плечо старшему товарищу. – Интересная теория, конечно, но мы подумаем об этом позже, хорошо? Сейчас нам нужно всех собрать.

– Нужна площадка, – нехотя соглашаясь с остальными, подал голос Евстигнеев. Все обернулись к нему, ожидая предложений, как вдруг раздался оглушительный крик.

– Ети-ить! – визг эхом разнёсся по площади. Вслед за ним послышался грохот – это одно из разрушенных зданий, накренившееся над площадью, начало падать.

Люди с криками отбегали в сторону и прятались в уцелевшие дома, оттаскивали девушек и младших, своими спинами ограждая от рушившегося комплекса. Если бы их было хоть намного больше, непременно началась бы паника. И если бы кто чуть помедлил и обернулся, то увидел бы, что к огромному счастью для всех, падало здание не на людей, а на выбитую ранее огромную яму.

Каким чудом уцелела торцевая стена, не понял никто. Но ровная поверхность, покрывшая образовавшийся завал высотой в полтора метра, была не иначе как тем, в чём они все нуждались.

А из клубов пыли уже доносились голоса:

– Вот вам и сцена, хорош орать.

– Дай пять! – звонкий хлопок разбил воцарившуюся на мгновение тишину. – А теперь скажи, – последовал за ним громкий ор, в котором отчётливо узнавался висевший на волоске голос Джарахова, который возмущенно протестовал: – Какого хера ты там делал?

– Эй, между прочим, не я один там был! – Фаллен оттолкнул его, поднимаясь.

Воспользовавшись суматохой, Олег ЛСП схватил лежащий у оборудования микрофон.

– Ну, я на вас надеюсь, – не спрашивая мнения остальных, он быстро преодолел разделявшее его и упавший дом расстояние и стал карабкаться наверх. В последний момент, когда его всё ещё можно было остановить, Рудбой хватил его за край рубашки, одёргивая вниз.

– Слушайте все, – скомандовал он. – Их надо не взбодрить, а успокоить! Уяснил?

– Да-да, о чём речь, – хитрющим голосом отозвался ЛСП. – Малой, мне нужно нечто… синее, окей?

Он кивнул. Сердце билось взволнованно, и унять дрожь в руках было непросто, но, в общем-то, и не требовалось, потому что «MAD» отзывался на любое его чувство. Ему всего-то и нужно делать так, как делал когда-то Мирон. И вот теперь всё зависит он него. Его провал означал провал всех. Но это отчего-то не пугало, наоборот, только будоражило кровь. Миша подбежал к оборудованию.