Текст книги "Книга листьев (СИ)"

Автор книги: Клод и Марго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Он развернулся и пошел прочь. Из ближайшего телефона-автомата он позвонил Стефану на студию. На просьбу позвать его, приятный женский голос ответил:

– Одну минуточку.

Минуточки не прошло, когда Стефан взял трубку. Он сказал «Алло», но не успел Тони раскрыть рот, как в ухо ему заныли гудки отбоя. Тони с ругательством швырнул трубку на рычаг. Она соскользнула с него и закачалась на гибком шнуре, стукаясь о стенку кабинки.

Делать было нечего, приходилось возвращаться в гостиницу. По дороге Тони купил еще бутылку коньяка и какие-то крекеры. До вечера он лежал в номере, не смотрел телевизор, ни о чем не думал, потягивал спиртное и с блаженством чувствовал, как все сильнее кружится голова и мускулы превращаются в слитки бессильной плоти. Пока он отсутствовал, в номере побывала горничная. Тони порадовался, что с утра взял себя в руки и оттер ванную. Если где-то в уголках и осталось одно два пятнышка крови, они не могли навести на подозрения. Еще Тони попросил принести в номер бритву, потому что свою старую, испачканную в крови, с омерзением выбросил. Он побрился и тут же отправил новую бритву за окно. Он не хотел рисковать.

Когда начали сгущаться вечерние тени, Тони снова запаниковал. Еще одной подобной ночи ему не пережить. Он с трудом спустил ноги с дивана. Нужно было ехать к Стефану. Если он не впустит его, Тони готов сидеть у его дверей хоть до рассвета.

Стефана не оказалось дома.

Тони упорно давил на кнопку звонка, все сильнее стискивая зубы. Как бы ни был упрям Стефан, упрямство Тони ему не одолеть. Протрезвонив без толку пятнадцать минут, Тони решил, что в квартире, должно быть, все же никого нет. Ничьи нервы не выдержали бы такого тарарама.

Тони спустился вниз и узнал у консьержа, что Стефан домой с работы еще не возвращался. Тони попросил у него телефон, позвонил на студию и узнал, что Стефан уехал два часа назад.

Выйдя из дома, Тони уселся на лавочку и попытался вспомнить все места, где мог быть Стефан. Первым делом ему в голову пришла сестра Стефана, но Тони не знал ее адрес. Он вернулся к консьержу и попытался выяснить это у него. Консьерж оказался не осведомлен.

Оставалась, правда, возможность, что Стефан отправился не к сестре, а в один из своих клубов. Тони порадовался, что запомнил адрес местечка, где они побывали несколько дней назад.

Посетителей клуба его появление взволновало, чтоб не сказать шокировало. Образ Стефана, бессловесной жертвы собственной злой фортуны, рушился на глазах. Сначала он появляется в клубе с потрясающим красавцем, который танцует с ним и вообще демонстрирует самые нежные чувства. Но это еще можно списать на случайное везение, от которого не застрахованы даже самые закоренелые неудачники. А теперь этот красавец, пьяный и несчастный, рыщет по всем клубам в поисках Стефана. Такое не укладывалось в голове. Словно Статуя Свободы переложила факел в другую руку.

В клубе Тони дали адреса других заведений, где мог оказаться Стефан, но где живет его сестра, никто не знал. В телефонном справочнике нашелся перечень адресов без малого тридцати Рози ***. Тони решил объехать их все.

29 марта, вечер.

Как это все глупо. Я просто пустое место. Ничто. Ноль. Я всегда это знал, и если что-то давало мне иллюзию иного, то это была только иллюзия. А без него я вообще мертв. Странно, так странно. Есть же люди, которым приносит удовлетворение работа, спорт, спиртное, наконец. А мне просто нужен человек, которого я бы любил, а он любил бы меня. Только мне этого не дают. Чего бы я попросил у Бога, если бы он говорил со мной? Денег? Я мог бы жить во дворце. Но я соглашусь стать последним бомжом, просящим милостыню и спящим под забором, только бы со мной был тот, без кого я жить не могу. Вот уж точно, что толку, когда приобретешь весь мир, а душу потеряешь? И самое главное, что я никак не пойму: потерял ли я душу, когда его выгнал или наоборот, жить с ним и подчинятся ему и означало ее потерять? Какая разница, все равно он не любит меня. Он уже забыл обо мне, как забывают о проколотой шине, когда ее поменяли на новую. Он найдет кого-нибудь, кто поможет ему закончить перевод, найдет того, кто будет спать с ним, предоставит ему свой дом. Женщину, мужчину, ему же все равно. А я подохну без него, как собака под забором, потому что я не могу с этим справиться, с этим ужасным сосущим чувством, словно меня терзает голод, который можно утолить только им, его близостью. И все-таки я никогда, никогда, никогда не вернусь к нему, потому что лучше сдохнуть от этого голода, чем жить рядом с ним, зная, что ему безразличен. Я не могу больше ощущать себя каким-то предметом обстановки, домашним животным, просто безличной частью окружающего мира. Будь ты проклят, Тони.

30 марта, утро.

Вчера я прорыдал весь день, уснул только со снотворным. Дело плохо. Мне снова приснился сон. На этот раз он был ужасней всех предыдущих. Я не просто видел этот ужасный лес, я шел по нему, через густой подлесок, без дороги, без тропинки, между огромных узловатых серых стволов. Вообще-то я люблю лес, когда мне становилось совсем худо, я обычно уезжал за город и бродил там целый день, деревья словно вливали в меня новую силу, а тут я чувствовал себя так ужасно, словно попал в какую-то Цитадель Зла, как в книгах Толкиена, словно меня придавливает к земле чья-то чудовищная рука. И я шел вперед, надеясь выйти из-под этой завесы.

Внезапно я увидел поляну. Идеально круглый пятачок, заросший высокой травой по краям. Она была окружены невысокими кустами. Я попытался продраться через них, но ничего не выходило, а мне все казалось, что хотя бы маленький кусочек свободного пространства может меня спасти, особенно если учесть, что сзади ворочалось и хрипело что-то, какое-то животное, собиравшееся добраться до меня во что бы то ни стало. Я весь дрожал от ужаса, по спине тек холодный пот, а сучья впивались в меня и словно тянули назад, я продирался через терновник, как через вязкую стену киселя, но в конце концов оказался на поляне и мне стало чуть-чуть полегче. Трава доходила мне почти до середины бедра, я пошел в центр круга, надеясь, что там-то точно меня никто не достанет, и тут увидел такую картину, что весь предыдущий ужас показался мне детской щекоткой. Посреди поляны бил ключ. Он выходил из-под огромного серого камня, покрытого мхом. Дальше он превращался в маленький ручек с желтым песочным ложем. Рядом с ним, так, что его голова была опущена в воду и темные вьющиеся волосы струились по течению, как водоросли, лежал мой Тони. Он был мертв. Его прекрасные глаза, широко открытые и затянутые отвратительной молочной пленкой катаракты, смотрели в небо. Лицо тронули зеленоватые пятна разложения. Я никогда еще не видел ничего, что с таким мерзким, гнусным упорством, протестом против любой жизни, заявляло бы о конце всего, об окончательном распаде и тлении. И я, я был виноват в его смерти. Я закричал, упал на колени, прижался лицом к его груди, где больше ничего не билось, а мне так нравилось слушать стук его сердца, когда я лежал рядом с ним. Из глаз у меня хлынули слезы, и я проснулся весь мокрый от пота, с мокрым лицом, и такой болью в сердце, что почти не мог дышать. Было пять утра, и до девяти я сидел на кухне, курил и пил кофе.

Честно говоря, я крепко задумался о том, не поискать ли его. Может, я не прав, может, происходит что-то действительно страшное и мне надо быть рядом с ним? Или это просто мой измученный мозг ищет любого оправдания, только бы опять увидеть его?

30 марта, вечер.

Плохо дело. Со мной плохо. Я почти весь день провалялся на диване слушая один и тот же диск U-2. Плакать я уже не мог, только смотрел в потолок в каком-то тупом оцепенении. Трижды звонил телефон. Но я к нему не подходил. Один раз звонил Аарон, два – Рози. Они знают, что со мной нехорошо. И черт с ним. Я знаю, что это гнусно, но у меня нет сил принимать ничью помощь. Я хочу сдохнуть. Я – не Тони, который будет цепляться за жизнь всеми силами. Я просто хочу умереть.

Вечером внезапно обнаружил себя в ванной. Не помню, как пришел туда и зачем. Я просто смотрел на себя в зеркало, уставясь в собственные зрачки и когда осознал, что делаю, то понял, что на лице у меня выражение, словно у ребенка-дебила: рот открыт, глаза стеклянные. Может я просто схожу с ума?

31 марта, утро.

Надо ехать в студию. Снился тот же сон. Только теперь, когда я попал на поляну и увидел тело Тони, там было еще кое-что. Огромная птица, черный гриф-падальщик, терзавший его тело. Он заклекотал на меня и распустил крылья, когда я сделал шаг по направлению к нему. И я тут же проснулся. Едва успел добежать до туалета, как меня вырвало.

30 марта, вечер.

Неужели меня никогда не оставят в покое? Он пришел сегодня на студию. Он хочет все того же, а я когда его увидел, чуть не потерял сознания от волнения, ужаса, отчаянья, боли и – чего уж там скрывать – вожделения. Хотя он и выглядел черт знает как: пьяный, в темных очках, небритый. Но он все равно сиял как солнце. И самое главное, что если бы он пришел не за тем, зачем обычно. Если бы он хотел меня. Я бы все сделал. И перевел бы эту чертову Книгу, ботинки бы ему чистил, если бы он пришел за мной. Я бы умер, переводя этот ужасный текст, но мне бы это было безразлично, потому что я знал бы, что ему нужен именно я, я, а не портативный переводчик. Почему я еще живу? Тони, Тони, почему ты не любишь меня?

Раньше я думал, что все дело в сексе. Просто у меня ни с кем никогда такого не было, и вот я поплыл. А теперь я понял, что, по большому счету, плевал я на это дело ядовитой слюной. Мне нужно что-то другое. Просто видеть его всегда, когда захочется. И быть рядом. И знать, что он хочет того же. И никогда у меня этого не будет.

1 апреля, утро.

Все еще ужасней. На этот раз птицы не было. Но когда я подошел к мертвому телу, я даже не решаюсь произнести имя в таком контексте, я увидел, что все руки его покрыты порезами, словно от бритвы, из них течет кровь, черная, густая, как мазут. Я, не знаю почему, попытался смыть эту кровь водой из ручья, но когда плеснул на него, он внезапно поглядел на меня своими страшными матовыми глазами и попытался приподняться. “Это твоя вина, – говорили эти глаза, – ты выгнал меня, бросил, и вот я гнию здесь, потому что ты, видишь ли, хотел равноправия и любви, а я хотел жить. Ты не рисковал ничем, кроме своей глупой гордости, а я рискнул всем. И ты меня убил”.

Я не просто проснулся, я вылетел из сна, как пробка. Я понял, что сойду с ума, если он будет смотреть на меня еще хоть секунду. Как мне найти его? И жив ли он еще?

***

В семь утра Тони поднялся с дивана, на котором провел в хрупкой дреме несколько часов после рассвета. Желудок ныл, протестуя против вчерашней непомерной порции спиртного. На столике стояла наполовину пустая бутылка виски, еще две валялись на полу. На ночь Тони не раздевался. Он сорвал с себя грязную рубашку и пошел в ванную. Принимать душ Тони не стал, ограничился тем, что смочил под краном полотенце и обтер верхнюю часть тела. В зеркало было видно, до чего он похудел. Повсюду выпирали кости. Постоянный стресс пожирал его заживо. Тони опасался приглядываться к своему отражению, в особенности к глазам. Эти яркие лучики не исчезали, они понемногу распространялись, норовя захватить даже постоянно суженные зрачки.

Покончив с мытьем, Тони забрал из коридора сумку и унес в комнату. Он принял решение. На самом дне сумки лежал пистолет. Тони достал его и сунул за пояс джинсов.

«Сегодня будет наш последний танец», – подумал он, ни к кому персонально не обращаясь.

Он надел темные очки, взял сумку и вышел из номера. У портье Тони расплатился за проживание и сдал ключ.

Начался час пик. Улицы были забиты транспортом, и Тони с трудом удалось поймать такси. Усевшись на заднее сидение, он назвал водителю адрес Стефана.

Дорога заняла три четверти часа. Тони ни о чем ни думал и ни о чем не беспокоился. Он чувствовал себя, как перед самым серьезным заданием. Никаких планов на случай возможного проигрыша Тони не строил.

Поднявшись на второй этаж к квартире Стефана, Тони вытащил пистолет и один раз надавил на кнопку звонка. Ждать ему пришлось совсем недолго. Загремел замок, и Стефан приоткрыл дверь. Увидев Тони, он замер.

В один момент Тони не только увидел его, но и почувствовал, что происходило со Стефаном все эти дни. Страдальческое, потерянное выражение лица, грязные волосы, синяки под глазами. Никакие расспросы не смогли бы дать Тони больше. Ему стало жаль Стефана, но не настолько, чтоб отказаться от выполнения своего плана. Жалость была строго изолирована от того участка сознания, который отвечал за действия. К тому же Тони подспудно был уверен, что поступает правильно.

Громко щелкнул предохранитель. Глаза Стефана метнулись к пистолету в руке Тони.

– Дай мне пройти, – велел тот.

Стефан молча отошел в глубь прихожей. На пистолет он больше не смотрел. Лицо его приняло странное при таких обстоятельствах скучающее выражение, но Тони заметил, как дрожат у него губы.

– Книгу я все равно не буду переводить, – проговорил Стефан. – Если ты принес пистолет, чтоб меня заставить, то лучше сразу стреляй.

Тони вернул предохранитель в исходное положение и убрал пистолет в сумку.

– Мне просто нужно, чтоб ты меня выслушал, – сказал он. – Это действительно касается Книги. Прости, что я угрожал тебе, но мне больше не к кому идти.

Стефан стоял, прислонившись к стене прихожей. Из под его опущенных ресниц выкатилась слеза и поползла по щеке.

– Почему вы не можете оставить меня в покое? – прошептал он. – Почему бы вам всем не убраться ко всем чертям?

Тони сделал шаг к Стефану. Тот стремительно отвернулся, прижался лбом к стене и заплакал. Тони положил руки ему на плечи. Стефан не пытался вырваться. Тони считал, что это уже хорошо. Он заставил Стефана повернуться к себе лицом. При этом дужка очков соскочила с переносицы. Мотнув головой, Тони стряхнул их на пол.

Стефан прижимал руки к лицу, изо всех сил сопротивляясь попыткам Тони обнять себя как следует. Он плакал горько и жалобно, а Тони от нервного напряжения разбирал смех. Как бы там ни было, Тони был счастлив, что они со Стефаном снова вместе. Ему казалось, что и Стефан, несмотря на свои слезы, должен чувствовать облегчение. Ему хотелось унести его в комнату, уложить в постель, лечь рядом и приласкать, как больного ребенка.

– Ну, хватит, – нежно прошептал он, поглаживая плечи Стефана. – Прости, что я так поступил с тобой. Не плачь.

Стефан вырвался из его объятий, решительно утер лицо рукой и буркнул:

– Ладно, пошли в кухню.

Если бы ни его комичное, несмотря на слезы лицо, на котором несчастное выражение боролось со счастливым, Тони расхохотался бы во все горло.

На кухне Стефан сейчас же достал сигарету из лежащей на столе вскрытой пачки и закурил. Тони обратил внимание, что повсюду стоят грязные пепельницы. Он тоже машинально взял себе сигарету.

– Что произошло? – спросил Стефан.

– Трудно сказать.

Тони был совсем не готов рассказывать о последних нескольких днях. У него буквально слова не шли с языка. Он курил, откинувшись на спинку стула и глядя в потолок. Стефан молча ждал.

– Ну, во-первых сны, – решился Тони. – То есть, даже не совсем сны. Я же говорю, мне трудно объяснить тебе. Я никогда в жизни не был так напуган. Мне и до сих пор не по себе, как вспомню.

– Но что? – настойчиво спросил Стефан.

Вместо ответа Тони быстро закатал рукав рубашки. Множество шрамов осталось на внутренней стороне рук. Тони надеялся, что ему легче будет рассказывать об ужасах тех дней, если он сначала продемонстрирует Стефану и себе самому вещественные доказательства. Он и вообразить не мог, что это произведет такое впечатление на Стефана. Тот побелел и спросил, на первый взгляд, совершенно абсурдную вещь:

– Откуда они?

– Я сам, – ответил Тони.

В противоположность Стефану, он слегка покраснел. Стефан пристально смотрел на него. На его лицо вернулось страдальческое выражение.

– А что такое? – осторожно поинтересовался Тони. Он бы рад немного потянуть перед тем, как начать рассказывать о безумной сцене в ванной. Мало того, что это было стыдно, Тони даже сейчас испытывал страх, вспоминая о ней.

– Ты знаешь, мне снился один и тот же сон, каждую ночь. Я шел через лес, потом выходил на поляну и видел, что ты лежишь там мертвый с ранами на руках.

Тони поежился. Он полагал, что сполна познал меру страха и уже не способен бояться. Как оказалось, в нем еще осталось достаточно от человека, чтоб какие-то вещи продолжали ввергать его в трепет. Тони начал рассказывать. Он выворачивался перед Стефаном наизнанку, как будто тот был врачом, а он сам – тяжелобольным. Тони велел Стефану заглянуть себе в глаза. Тот нахмурился и пристально вгляделся в них. Тони вдруг увидел, какие густые и длинные у Стефана ресницы.

– Книгу я принес, – в заключение сказал Тони. – Хотя, кажется, лучше бы я вообще не брал ее. Что мы теперь будем делать?

Если бы он знал, какой вихрь надежды и восторга пронесся в душе Стефана при его словах. А причиной было всего-то крохотное словечко «мы».

– Хорошо, я попробую перевести ее дальше, – сказал Стефан, успешно демонстрируя сдержанность и рассудительность. – Думаю, мы уже не можем остановиться и бросить всё.

Тони кивнул. Его донельзя обрадовало согласие Стефана. Он не представлял, что стал бы делать, если бы Стефан выгнал его. А Тони предчувствовал, что Стефан мог бы сделать это, несмотря на пистолет. Тони думал, что Стефан гораздо сильнее, чем кажется. Он мог бы воспринимать Стефана, как равного.

– Я привез свои вещи, – сказал Тони. – Они остались в коридоре.

– Книгу тоже?

– Да.

– Давай я сразу возьму ее. Ты очень плохо выглядишь, Тони. Тебе надо отдохнуть.

– Тебе бы тоже не помешало, – улыбнулся Тони.

Он поднялся, чтобы забрать сумку, но, проходя мимо сидящего Стефана, не удержался и обнял его. Стефан уткнулся носом ему в живот и неловко обхватил руками его поясницу. Они ничего не говорили. Потом Тони легко высвободился из объятий Стефана и, рассмеявшись, ушел в коридор.

Он чувствовал себя очень усталым, и когда Стефан взял у него из рук Книгу, попросил позволения прилечь отдохнуть.

– Конечно, – сказал Стефан. – Если хочешь, можешь пойти в спальню.

Тони настоял на том, что ляжет на диване в той же комнате, где Стефан будет работать. Он ни за что не признался бы, что не хочет терять Стефана из виду. Так ему казалось безопаснее.

1 апреля, вечер.

Тони вернулся. В глубине души я всегда знал, что это произойдет, и даже скорее рано, чем поздно, что, однако, не мешало мне страдать и оплакивать свою несчастную жизнь. Он ворвался ко мне с пистолетом, требовал, чтоб я его выслушал, и я, конечно, не мог указать ему на дверь. Вот уж не предполагал, что дело зашло настолько далеко. Сейчас, думая об этом, я не могу удержаться от улыбки. Еще можно вообразить, чтоб от тебя уходили, угрожая пистолетом в случае, если ты попытаешься воспрепятствовать, но чтоб рвались обратно? Ни в каком любовном романе такой коллизии не найти. Свежий и оригинальный сюжет для сценария, боюсь только, Ник не одобрит.

Тони рассказал мне, что творилось с ним в течении этих дней, и тут смех смехом, но перепугался я до смерти. Не сомневаюсь, что Тони мог погибнуть, протяни он еще совсем чуть-чуть. Может быть, не в физическом плане, но гибель души еще страшней, чем распад тканей. Теперь, вроде бы, все позади. Похоже, Книга не имеет над нами власти, пока мы вместе. Этого я совсем не понимаю, но Тони говорит, что ему гораздо лучше, когда он со мной. Нехорошо так говорить, но за это я готов благословить Книгу листьев.

Загадочное существо человек. Еще вчера мне свет был не мил, я готов был роптать на Творца за то, что он вообще сотворил мир, а сейчас меня так и распирает от вульгарной радости жизни. Жаль, что нельзя сходить с Тони опять в «Башню». Там привыкли к моей унылой физиономии. Хочется теперь на глазах у всех беспечно распивать коктейли и обниматься с Тони.

Тони тоже счастлив. От него, конечно, не добьешься признания, но я и так все вижу.

Он был жутко измотан, когда объявился у меня. В черных очках выглядел он, как тень из преисподней. Не хочу думать, что, возможно, он на самом деле уже являлся ею. Мы поговорили. Он показал мне шрамы на руках, я чуть не упал в обморок, когда увидел их. Что еще можно испытывать, когда ночной кошмар заявляется к тебе средь бела дня? Я сразу же схватился за перевод. Я должен был знать, что такое Книга делает с Тони и со мной. Я уверен, что где-то в ней содержится объяснение происходящему.

Тони лег на диване в той же комнате. Я несколько раз отрывался от перевода и подходил к нему. Он спал с приоткрытым ртом и дышал совершенно бесшумно. Меня пугают люди, которые так спят. Невольно хочется кидаться к ним и срочно делать искусственное дыхание. Кожа на лице у Тони была сероватого оттенка и выглядели нечистой. На щеках кое-где осталась щетина, словно он брился второпях и очень плохой бритвой. Волосы блестели от сала. И это мой Тони, который ходит в душ дважды в день и которого никакие силы не могут заставить надеть рубашку, если она не самой первой свежести. Я был потрясен едва ли меньше, чем когда увидел шрамы у него на руках. Мне захотелось немедленно разбудить его и потащить в ванную, чтоб вернуть прежний облик и, не исключено, прежнюю сущность.

Делать этого я, конечно, не стал. Тони должен был отоспаться.

Он проснулся к пяти часам вечера. Я как раз жарил на кухне замороженные гамбургеры, которые отыскал в самом дальнем углу морозильника. Все эти дни мне было не до еды, и теперь я чувствовал волчий аппетит. Тони возник на кухне бесшумно, как всегда. Он улыбнулся мне, когда я обернулся к нему от плиты.

– Будешь есть? – спросил я.

– Да.

Я поставил перед ним тарелку с гамбургерами, на которых еще скворчал жир. Надо было видеть, как он набросился на них. Моим глазам представилось уникальное зрелище – настоящий Тони без прикрас. Он клал гамбургер между двумя ломтями хлеба и впивался в него зубами. Он перехватил мой взгляд и подмигнул.

– Садись, – сказал Тони. – Иначе я тебе ничего не оставлю.

Угроза была реальной. Пока на сковородке поджаривалась очередная порция гамбургеров, мы сосредоточенно расправлялись с теми, что уже лежали на тарелке.

Наевшись, Тони притянул меня к себе за шею и поцеловал в губы.

– Спасибо, – сказал он.

2 апреля.

Я вчера не смог ничего дописать, Тони вышел из ванны, в которую надолго забрался, как только мы поели. С ним что-то произошло, и ради этого что-то я готов был бы вытерпеть все, что угодно, еще тысячу раз.

Он вышел из ванну отмытый, чисто выбритый и порозовевший. Влажные волосы завились в мелкую спираль, я понимаю, что у меня вкус, как у пятнадцатилетней прыщавой соплячки, но он выглядел просто как рекламная картинка. И главное, он улыбался. Он похудел, под глазами лежали тени, но он улыбался и глаза его сияли. Я с облегчением увидел, как за те несколько часов, которые он провел со мной, уменьшились, сократились до толщины нитки страшные ручейки голубого света в его глазах.

– Иди мыться, – сказал он мне весело. – Ты похож на приютского мальчика времен Оливера Твиста.

Я, не выдержав, хрюкнул от смеха. Мне теперь все было весело, даже проклятая Книга, лежавшая у меня на столе и ощущавшаяся всей кожей, больше не пугала меня.

Только залезши в горячую ванну, в которую я вбухал два колпачка розовой пены, я понял, что три дня не мылся, словно для того, чтобы не смывать с себя несчастья и отчаянье. И как же хорошо, почувствовать, как они слезают с тебя, как мертвая кожа. Я сидел в облаке пены и дудел себе под нос какую-то песню, слова группы “Квин”, музыка народная, и щедро поливал голову шампунем. Одно присутствие Тони в квартире делало меня счастливым настолько, что хотелось прыгать до потолка. Я был жив, и он был рядом, больше мне ничего не надо было, даже в случае атомной войны.

Когда я наконец вышел, было уже восемь часов. Тони в одних трусах лежал в спальне на кровати и смотрел телевизор. Увидев меня, он улыбнулся и сказал:

– Ложись со мной.

Я снял халат и лег рядом, ни о чем не думая, ничего не желая: только лежать тут, слышать его дыхание, чувствовать жар его тела, и расслабиться, наконец, забыть о боли, терзавшей меня так долго, словно она была сном.

Он приобнял меня за плечи, бездумно глядя на экран, где шел футбол, потом внезапно склонился надо мной. Я просто не поверил своим глазам. В его глазах бы страх. Настоящий ужас, мой ледяной Тони боялся, что я прогоню его. Он не просто не хотел уходить из-за Книги. Он не хотел уходить из-за меня.

– Стефан, – сказал он дрожащим, перехваченным от волнения голосом. – Стеф, ты... ты меня не выгонишь?

Я не мог ничего ответить, только губами пошевелил. Его лицо исказилось от волнения, как от боли, он внезапно всхлипнул и стал целовать мне лицо, жадно, быстро, с каким-то отчаяньем, словно хотел отдать все, все, что у него было, за меня, за то, чтобы я был рядом. И шептал между поцелуями о том, как я ему нужен, как он меня любит, как я дорог ему, как он мучился без меня. От болезненного, острого счастья у меня слезы потекли по лицу. Он стал вытирать их ладонями, как слепой, просил меня не плакать, называл какими-то безумными ласковыми прозвищами, целовал в губы, в глаза, я слышал, как бьется его сердце, быстро и страшно, этот стук звоном отдавался у меня во всем теле.

Потом я перестал плакать, и мы просто лежали, прижавшись друг к другу в блаженном незрячем забытьи Я больше ничего не боялся и чувствовал себя таким сильным, как никогда. Наверное, в этом и есть смысл нашей связи. Я смог почувствовать свою силу, а он – свою слабость…

4 апреля.

Ужасно забавно смотреть на Тони. Он ведет себя, как впервые влюбившийся мальчик – с поправкой на его возраст, опыт и врожденную скрытность. Он всегда был хозяином положения, всегда был старше, умнее, опытней (кстати, я тут узнал, что он и вправду старше меня, ему тридцать один), а теперь я безоговорочно понимаю, насколько сильнее его в некоторых вещах и насколько больше его понимаю. Он, видимо, внезапно, с ужасным удивлением осознал, что в мире могут существовать люди, такие же ценные для него, как и его собственная персона. Он смотрит на меня так, словно я состою из звездного сияния и ангельских хоралов, но если видит, что я ловлю этот взгляд, отводит глаза. Он стал говорить мне комплименты, обычно он ограничивался суховатым “Ты мне нравишься”, что было вполне честно, он не собирался мне ничего обещать и никак меня обольщать. Но тут он заметил, какие у меня глаза и ресницы, а вчера потащил меня в магазин, покупать одежду. Что ни говори, вкус у него есть. Хотя я сам бы никогда себе это не купил, смелости бы не хватило. Но спорить не буду, я был не прав, оказывается, меня можно одеть так, что я сам себе понравлюсь. А Тони сиял, как девочка, которой купили новую куклу. Продавцы, правда, на нас посматривали, но что тут поделаешь. В каком-то смысле я даже был счастлив, что они это видят. Что Тони теперь мой и это видят все. Не знаю, сколько это продлится. Но во мне нет прежнего страха, что все оборвется внезапно. Потому что внутри себя я знаю, что теперь это надолго. Что это не иллюзии и не обман. Я не знаю, как и чем, но мне удалось привязать его к себе. Наверное, нечестно этим гордиться, но что плохого в том, что я хочу быть рядом с ним?

И еще одна важная вещь. Мы съездили к Исмаэлю, вдвоем. Тони познакомился с Аароном и совершенно очаровал Рахиль. Аарон подошел к делу очень серьезно, он повел Тони пить кофе, и мой друг потом мне сказал, что он осторожно, но настойчиво расспрашивал его обо мне и о том, каковы наши отношения. Аарон самый деликатный человек на свете, но при случае он может быть упрямым, как баран. Видно, я действительно его сильно беспокоил.

Я сперва пришел к Исмаэлю один. Он был мне рад, стал спрашивать меня про Книгу, и я ему честно рассказал все, что было. Он чуть нахмурился, потом попросил привести Тони. Забавно, но я впервые видел своего хладнокровного возлюбленного почти напуганным. Когда он появился на пороге, они с Исмаэлем почти минуту смотрели друг другу в глаза. Потом Исмаэль сказал “Проходи” своим глуховатым мелодичным голосом, и Тони подчинился, как загипнотизированный. Он сел на стул, нервным, бессознательным жестом зажав руки между колен. Исмаэль присел перед ним на корточки и, высвободив одну его ладонь, взял ее двумя руками. Некоторое время он молчал, улыбаясь едва заметно, и смотрел на лицо Тони, по которому изредка проходила судорога.

– Он еще не знает, где ты, – проговорил он наконец, – но скоро узнает. Будь осторожен. А Другие всегда рядом, но это и ты знаешь. Ты должен остановить превращение, иначе они найдут тебя и ты будешь бегать в стае. Ты же не хочешь бегать в стае, правда?

Меня так напугал его угрожающий, мурлыкающий тон, что я просто холодным потом покрылся.

– Нет, – испуганно отозвался Тони, а Исмаэль продолжал.

– Вы должны найти ключ. Если вы его найдете, то будете в безопасности, по крайней мере от Других.

– И где его искать? – спросил я дрожащим голосом.

– В месте рождения. – Исмаэль выпустил руку Тони и посмотрел на меня без угрозы, а с грустью. – Я бы пошел с вами, – сказал он тихо, – но я заперт.

Теперь я постоянно думаю об этом ключе. Где он может быть и что он значит? Перевод почти закончен, может, в последних страницах я найду упоминание о нем?

***

У него зудело все тело под рубашкой и смокингом, словно сквозь кожу прорастали тонкие иглы. Голова раскалывалась, стиснутая с висков какой-то грубой жестокой силой, от которой не было никакого спасения. В глазах плыло, иногда он начинал видеть мир раздробленным, словно отражение в тысяче зеркал.

А приему все не было конца. Музыка, шутки, смех, звон стекла, запах духов и вина, хлопки пробок, он не знал, куда деваться. Он хотел перекинуться, прямо сейчас, здесь, но не мог. Он поймал взгляд жены, Ингрид была бледна, как полотно, и он видел, как в ее синих глазах начинает проступать предательская желтизна. Но он ничего не мог сделать. Только улыбнуться ей. Она кивнула. Значит, еще держалась. Он посмотрел на часы. Уже через полчаса можно будет уйти.

Тони трижды разрядил пистолет. Выстрелы один за другим прогремели на узкой улочке. Стефан с трудом подавил в себе желание броситься ничком. В него, незнакомого с оружием, производимый им шум вселял немотивированный ужас.

Тони подошел к упавшему на асфальт телу в черном костюме, держа пистолет в обеих руках. Он был готов в случае необходимости выстрелить еще раз. Бегло осмотрев убитого, он обернулся к Стефану и коротко приказал: