Текст книги "Книга листьев (СИ)"

Автор книги: Клод и Марго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

КНИГА ЛИСТЬЕВ

20 февраля.

Чертова жизнь, ненавижу ее. Я, наверное, просто трус, иначе давно бы пошел и утопился. Причем, вот что интересно, люди загибаются от проблем, от неприятностей, денег нет, карьера не удалась, жена ушла. А у меня все в порядке и с деньгами, и с карьерой. Жены вот, правда, нет, да она мне без надобности. Я загибаюсь от бесперспективности. Ну да, платят мне прилично за мои консультации, шоу-бизнес все-таки, да и работа мне нравится, но я, видно, во всех отношениях ненормальный мужчина, меня мало интересует то, что принято называть жизненным успехом. Точнее, вообще не интересует.

Личная жизнь? Ну, кое-какая, убогонькая, да есть. С моей внешностью, правда, не очень-то разбежишься, вот если бы мне нравились девушки... Но они мне не нравятся, а я им иногда очень даже. Но что со мной не делай, я выгляжу занудным ботаником. Поэтому те мужчины, которые нравятся мне, на меня не смотрят. Даже если каким-то чудом они оказались той же ориентации, что и я. Они ищут что-то более эффектное. И правы. Это бред, что все гомосексуалисты одеваются в женское и говорят тоненькими голосами, я видел в барах таких кадров, что любой гетеросексуал пошел бы за ними, как на веревочке, глотая слюни. Вот, например, Ральф. Только куда мне до него. Так что с крепкой привязанностью тоже обломись.

Что я, собственно, так распсиховался?

А все очень просто: как девчонка, из-за парня. Я увидел его сегодня у нас на студии, в баре. Мы сидели с Марком, обсуждали тот кусок сценария, где героиня находит проклятую Книгу, и он хотел сделать так, чтобы выпендриться, а я так, чтобы хоть отдаленно было похоже на правду. Ну, и чтобы выпендриться, тоже. Так вот, он вошел и сел за соседний столик. Черт, я никогда таких не видел. Высокий, хорошо, ладно сложен, волосы вьются до плеч, черные, как смола, а глаза ярко-голубые, просто светятся, загорелый, и лицо такое, что можно сойти с ума. Из тех лиц, которые нравятся всем. Прямой нос, высокие скулы, прямые темные брови, их еще называют “крылатые”, и рот, который мог бы быть и мужским, и женским, красиво вырезанный, нижняя губы чуть оттопырена, что придавало ему такой надменный вид. И длинные черные загнутые ресницы. И подбородок, как у молодого Аполлона. Выглядел он лет на двадцать пять, хотя я думаю, что ему больше. Лет тридцать. Он меня точно старше. Но на него все оглянулись. Даже те, кто уже давно считают себя звездами и ни на кого не оглядываются. Он сел и спросил чашку кофе. Почему я не официантка? Никогда не хотел быть женщиной.

Ну вот, распустил слюни. Да у него, небось, баб, как грязи. А если он когда и спал с мужиком, то только под большим кайфом. Небось, актер. Звезду из него делать будут. Ненавижу их всех, гонору в них до черта. Я все сразу понял, как только переспал с Клифом, а он мне потом сказал, что мне повезло. Дерьма не оберешься. И все же, как жаль, что он даже не взглянул в мою сторону. Интересно, чтоб я почувствовал, когда эти два сверкающих прожектора уставились на меня. Наверное, тут же и кончил бы. Какой я невезучий, ничего никогда у меня не будет, кроме этих дурацких книжек да баров по субботам. Ну, еще рун. Кстати мне выпал Перт. И Дагаз. Что бы это значило, какие такие неприятности. Уже хорошо, что не Айса. Завязнуть можно в этом болоте.

22 февраля.

Интимный дневник молодой женщины, вот что я завел. Как ни странно, становится легче. Это мне Рози посоветовала. Сестра моя. Говорит: Стив, станет совсем худо, пиши. Бедная моя Рози. И третий тоже оказался подонком. Она мне уже сказала, что хоть ребенка завести, одна воспитает, но никаких детей у нее не выходит. Я хоть и не рассчитываю ни на что. Надо уже завязывать с этими шатаниями. Надо было жить с Леном, как он предлагал. Хороший мужик, но меня от него тошнит. Одного раза хватило, спасибо. Так и сдохну один. И никаких приключений.

Опять сегодня видел этого невозможного красавчика. Он трепался с Ником, причем трепался так, как будто они хорошо и давно знакомы. Что-то непохоже, что он здесь работать собирается. Может, он просто чей-то любовник. Клэр? Она любит красивых. Это Джесси думает, что мужчина должен быть чуть-чуть страшнее черта, поэтому от ее любовников всегда хочется спрятаться. Вообще, как поработаешь на большой студии в кинематографическом городе у океана, все эти звезды становятся просто родными. Так вот, он трепался с Ником, а я проходил мимо, и он на меня взглянул. Как кипятком ошпарил. Хотя в виду ничего не имел. А жаль.

25 февраля.

Вообще-то это уже становится интересным. Я, конечно, понимаю, что интереса тут два, и не произведи этот тип на меня такое впечатление, я бы не стал обращать внимания на все остальное, но прикроем свой личный интерес детективным и бодро сделаем вид, что я просто тешу свое интеллектуальное любопытство. Сколько можно унижаться, в конце концов.

В общем, дело было так. Я искал Марка, в период корректировки сценария мы с ним словно двое влюбленных, ходим по студии и ищем друг друга. Я его нашел все в том же кафе, где он наливал пивом свое бездонное брюхо, а оно у него ого-го. Его жена Мэй тщетно пытается посадить его на диету. Я подсел к нему и стал тыкать носом в сценарий. Он вяло отбрехивался, по-моему, я ему уже порядком надоел. Особенно если учесть, что он хотел одеть героиню в кожаные штаны, а я все его убеждал, что женщины в восемнадцатом веке этого не носили. Иначе бы ее сожгли на костре в самом начале фильма, даже не понадобилось бы становиться ведьмой. Тут к нам подошел Ник. Вместе с этим типом.

– Привет, Стеф, – сказал он и кивнул Марку. – Можно тебя на два слова?

Я встал и покорно отошел с ними, стараясь особенно не приближаться к этому образчику сексуальной привлекательности. Меньше знаешь – крепче спишь.

– Познакомься, это Тони, – представил меня Ник, пристально наблюдая за выражением моего лица. Он знал о моих пристрастиях, сам, по слухам, был не чужд, видно, интересовался, как я отреагирую на пополнение нашей коллекции супергероев.

– Очень приятно, Стефан, – сухо отозвался я, сухо исключительно для того, чтобы не доставить Нику удовольствия льющейся изо рта слюной. Да и сколько бы я ни любезничал, он на меня все равно не клюнет, этот Тони. А что касается моего имени, так нас назвали в честь двух святых, Стефана и Розалии, кому какое дело.

– Тони хотел проконсультироваться с тобой, – нежно сказал Ник. – У тебя будет полчаса?

– Конечно, – что ни говори, а провести наедине с ним полчаса было на данный момент пределом моих желаний.

– Позвольте угостить вас кофе, – сказал Тони. Голос у него был красивый, не низкий, не высокий и очень чистый. И одет он был просто супер. В черных джинсах, белой рубашке с отложным воротником и короткой жилетке. На руке у него была пара браслетов, как любят люди с юга. Он посмотрел на меня (уже второй раз!) , и я подумал, что он все же старше меня. Его прекрасные глаза были жесткими, никакой сладости, напротив, для такого балованного красавчика, каким он казался, они были слишком пристальными, глаза снайпера.

Мы с ним сели за столик, он осторожно отогнул манжету и взял свою чашку. Так, люблю аккуратных мужчин.

– Меня интересуют некоторые подробности, который не попали в сценарий или попали в искаженном виде, – начал он деловито.

– Например? – я ужасно жалел, что не оделся как следует. Джинсы и майка. Моя униформа. Впрочем, меня как ни одень...

– Книга, которую Амели крадет из крипты, – это фантазия автора?

– Нет, – улыбнулся я. – Вы же, наверное, читали Лавкрафта?

– К стыду моему, нет, – ответил он, глядя прямо на меня. Очаровательная манера не сводить взгляда с собеседника, но уж больно горячо мне было.

– Ну, в общем, у него есть такой повторяющийся мотив: Некрономикон, Книга, написанная безумным арабом Аль-Хорези. Книга мертвых. Книга самого ужасного колдовства. Не знаю, существует ли она в действительности, никогда не видел, но та Книга, которую крадет Амели, – это тоже легенда, хотя и более реальная. Книга Листьев. Трактат о волшебстве друидов.

– Он существует?

– По слухам – да. Опять же по слухам, один из трех экземпляров хранится в этом городе у собирателя Свена Густафссона, миллионера. Кстати, скорее всего, подлинный экземпляр всего один, остальные – копии. Только проверить это не удастся, потому что владелец его никому не показывает и упорно отрицает все слухи. Украсть подлинник невозможно, так что мы все равно никогда не узнаем, правда это или нет. Остается только надеется, что Густафссон его хранит, но не использует.

– Почему?

– Много почему. Не думаю, что эта Книга и вправду дает власть над миром, как написано в сценарии, но выучившись тому, что умели наши кельтские предки, можно натворить немало зла.

– Вы верите в это? – спросил он с любопытством, продолжая терзать меня взглядом своих электрических глаз.

– Верю, отчего нет.

– Ясно. То есть я не могу придти к этому Густафссону и просто попросить его поглядеть на книжку?

– Не думаю.

– Ну что ж, спасибо.

Он встал и улыбнулся мне впервые, показав ровные белоснежные зубы. Ну почему я такой несчастный? А ведь через недельку он придет сюда с длинноногой блондинкой, которая будет облизывать его прилюдно, чтобы продемонстрировать, какого парня она отхватила. Ну что за жизнь!

3 марта.

Ничего не происходит. Тони исчез, больше на студии не появляется. Правда, он взял мой телефон со словами, что ему еще надо будет кое-что у меня спросить. Но не позвонил. Хотя я просто трясся от ожидания. И не позвонит. А если и да, то только для того, чтобы спросить о каком-нибудь окаменелом дерьме, по которому я большой специалист. А зачем я еще нужен? Больше я никакого интереса не представляю. Только рассказывать всякие байки.

Настроение хуже некуда, даже в бар не поехал, никого не хочу. Ни видеть, ни слышать, ничего остального. Видно, здорово я на него подзапал.

***

Он продолжал двигаться вперед, хотя ему иногда казалось, что это уже потеряло всякий смысл, икра, порванная этой ужасной тварью, болела, голова раскалывалась, плечо уже онемело и только иногда, когда он останавливался, посылало вспышки адской острой боли во все тело. И даже когда он увидел в конце улицы телефон, он не обрадовался: до него были еще сотни и сотни километров, а он еще должен был стараться идти так, чтобы его приняли в полутьме в лучшем случае за пьяного, но никак не за раненого.

Когда он наконец коснулся пальцами прохладного стекла, пот уже тек по его лицу ручьями, а голове бухало так, что он ничего не слышал. Если тот, на кого он надеялся, не поможет, ему конец. Если его расчет неверен и его нельзя использовать, он покойник.

Пальцы не попадали на кнопки, но с третьего раза он справился. И услышал в трубке негромкий голос. Теперь оставалось только молиться.

5 марта, ночь.

Вот это и есть Перт. Он же Дагаз. Он же хрен знает что. Поверить не могу, что это происходит со мной.

Сегодня вечером, когда я мрачно смотрел какой-то идиотский фильм, откладывая момент залегания в постель, раздался телефонный звонок. Я взял трубку и, честно говоря, сам не знаю как, угадал в этом задыхающемся голосе чистый голос Тони.

– Стефан, – проговорил он с трудом. – Мне нужна помощь, помогите мне, мне больше не к кому обратиться.

– Что случилось? – спросил я с ужасом.

– Я здесь, – он назвал мне улицу, не так уж далеко от меня. – Я ранен. Я не могу обратиться в полицию, пожалуйста, помогите мне.

И как вы думаете, что я сделал? Послал его к черту? Позвонил в полицейское управление? Правильно, вы выиграли суперигру! Я велел ему никуда не уходить и тут же кинулся вон из дома. Вот такой я идиот.

Он никуда не ушел. Он сидел возле телефонной будки, на тротуаре в тени, низко опустив голову. Рядом с его правой ногой блестела кровавая лужица. Его волосы были мокрыми от пота, а лицо серым, как пепел. Он с трудом хватал воздух ртом. Чтобы посадить его в машину, мне пришлось практически тащить его на себе. Он что-то бормотал, видно, уже теряя сознание.

Я его заволок в дом, положил на диван и сразу же разрезал на нем рубашку и вспорол ножницами ту брючину, под которой была вторая рана. Все было не так страшно. Сквозное ранение в плечо, сильный укус в икру, главное – это потеря крови и та инфекция, которую могла занести собака. Поэтому я расправился окончательно со всем, что было на нем надето, не подумайте чего, белье я оставил. Промыл обе раны. Продезинфицировал, чем смог, перевязал. Во время всей процедуры он стонал и дергался, но по-прежнему находился в полуобмороке. Потом я мокрым полотенцем обтер его лицо и грудь. Он открыл глаза, мутно посмотрел на меня.

– Спасибо, – прохрипел он.

– Не за что, – отозвался я. – Как я понимаю, никакой больницы.

– да. И никакой полиции, – он опять закрыл глаза.

– Стоп-стоп, – я похлопал его по щеке. – Еще чуть-чуть. Вам надо перейти в постель.

До постели он доковылял с мой помощью. Я принес ему горячего вина с сахаром, он выпил его двумя глотками и наконец отрубился полностью. Видно, давно об этом мечтал.

Теперь я просто не знаю, что делать. Во время возни с ним мне даже в голову не приходило, что я мог бы отказать ему в помощи. Не знаю, кто он, во что он вляпался, но я просто не могу отказать ему. Если завтра ему станет хуже, вызову Рози. Она, в конце концов, врач. Мне она не откажет.

6 марта.

Хуже ему, слава Богу, не стало. Невысокая температура, но воспаления, кажется, нет. Он все время спит. Открыл глаза один раз, часа два назад, когда я менял повязки. Ничего не сказал, я дал ему попить сладкого чаю, он выхлебал полкружки и опять уснул. И не такой серый, как вчера, бледный, конечно. Еще я в него затолкал пару таблеток антибиотиков, на всякий случай. Вечером еще дам. Вот, зашевелился, пойду к нему.

Просил пить. Температура повышается, звонить Рози или не звонить?

Позже.

Температура подскочила очень сильно. У него бред. Несет черт знает что, про каких-то собак, про пчел и просит не закрывать дверь. Выглядит паршиво, как будто потерял сразу несколько килограммов, глаза мутные, белки покраснели. Все время просит пить. Я дал ему еще две таблетки. Подожду до завтра, там поглядим. Я почти не могу от него отойти, он все время зовет меня по имени и просит, чтобы я помог ему, у меня просто сердце разрывается. Надо звонить Нику и говорить, что я не приду. Что я заболел. Как бы получше притвориться умирающим?

***

В темноте не было ничего. Только скрипы, шорох, шелест и странное рокотание, то ли рычание, то ли хрип. Это была собака. Та самая, и глаза у нее горели, как алое пламя костра. Он все мог и все умел, как прежде, но на это он не рассчитывал. Для этого его не готовили. Это не шерсть, это иглы, иглы, острые, словно заточенные клинки...

серый клубок в темноте, серые нити паутины, и он в этой паутине, не может выбраться, чтобы добраться до сияющего голубым светом прямоугольника двери. Он хочет пить, пить, казалось, кинь его сейчас в озеро, он плыл бы и пил, и только так мог бы утолить свою жажду. И рядом собака. И жужжание, слитный гул пчелиного роя. Угрожающий, темный, все повышающийся до яростного визга, надо позвать Стефана, он пытается дернуться наружу, паутина рвется, и в двери он видит Стефана, который протягивает ему руку...

На несколько минут он вырывается из бреда, видит полутемную комнату, на столе горит только неяркая лампа под синим абажуром и наклонившееся над ним лицо с обеспокоенными светлыми глазами. В губы тыкается что-то твердое, холодное. Кружка. Он пьет воду, которая кажется ему самой прекрасной на свете, глотает ее, она течет по обоженному горлу, которое болит так, словно он наглотался тех пчел, матку которых он попытался украсть. Почему здесь нет Элдинга, это он загнал его в паутину, почему он не вытащит его? С этой последней мыслью он снова проваливается в бред, где его ждет собака и пчелиный рой.

***

Дверь Рози открыл брат. Выглядел он здорово замученным, она его видела таким, только когда он сдавал последние экзамены. Под глазами синяки, узкое лицо стало еще уже, щеки запали. Свои короткие, светлые, как у сестры, волосы, он, видно, давно не мыл, они слиплись прядками. Однако сестре он улыбнулся.

– Привет, малышка.

– Привет, малыш, – отозвалась она, недоумевая, она плохо понимала, зачем он просил ее приехать, ничему не удивляться, никому не сообщать и привезти с собой хирургические инструменты и лекарства. – Что случилось, Стиви?

“Господи, подумала она, – неужели он допрыгался со своими барами, со своими мужчинами, заразился чем-то, или кто-то его изувечил, или еще что-то, что с ним, кто его обидел?” Когда дело доходило до брата, Рози становилась разъяренной львицей. Во время страшного скандала, разразившегося дома, когда родители узнали о сексуальной ориентации Стефана, о которой Рози знала уже года два, она отстаивала его с такой яростью, что родители притихли, боясь, что они оба уйдут из дома. В детстве она дралась вместе с ним. И он всегда ее защищал, потому что она была младше на один год. Он всегда отдавал ей свои игрушки, все, что ей нравилось. Он дарил ей свои подарки на день рождения, а когда она болела, не ел и не спал, сидел рядом с ней. Она не могла этого забыть. Как не могла забыть, как невысокий и тоненький Стефан полез в драку с парнем, который бросил ее в старшем классе. Он был в такой ярости, что свалил парня на землю и разбил ему голову, а тот был больше его в два раза. Иногда Рози думала, что ближе брата у нее никого нет. И вот он сейчас стоял перед ней измученный, растрепанный, со странным заискивающим выражением в глазах.

– Пойдем, – сказал он, робко и настойчиво, беря ее за руку. – Пойдем.

Она покорно пошла за ним, красивая двадцатишестилетняя женщина в лосинах и длинном свитере, гораздо более красивая, чем ее брат.

В спальне Стефана было открыто окно, но она все равно почувствовала этот запах, запах загнивающей плоти, смрад болезни. На кровати брата лежал незнакомый мужчина с бледным, мокрым от пота лицом. На тумбочке стояла кружка и валялись облатки из под ампицилина. Под кроватью она увидела судно.

– Кто это?

– Не спрашивай, Рози, – отозвался Стефан, глядя туда же, куда и она. – Сам толком не знаю, но его нельзя в больницу. Посмотри.

Он откинул одевало.

– Посмотри, малышка, эта рана чистая, а эта воспалилась. Я не знаю, что делать. Помоги мне.

В его голосе было такое отчаяние, что она не стала ничего говорить, а просто начала разматывать бинты.

Стефан принес воды, и она достала свои инструменты. Вколола заморозку и начала чистить рану. Он вовремя ее позвал. Вся операция занял полчаса, после чего Рози проверила вторую рану, она уже заживала. Оставалось только надеяться, что больше никакой заразы не осталось. Они вместе снесли больного на диван, перестелили постель, уложили его обратно, и Рози сделала еще пару уколов. Она успела хорошенько разглядеть своего непрошеного пациента, даже в таком виде он был очень красив. Не в ее вкусе, но она не могла не признать, что этот мужчина из тех, на которых оглядываются все. Потом они пошли на кухню. Каким бы измученным и неухоженным выглядел ее брат, в доме был идеальный порядок. Стефан принялся варить кофе, а она отправилась мыть руки. От напряжения она вся взмокла.

Когда они сидели за столом, Стефан коротко пересказал ей всю историю. Рози только спросила:

– Ты не будешь звонить в полицию?

– Нет, – коротко ответил Стефан. – И тебе надо будет уехать. Не обижайся.

– Я понимаю, – она помолчала и отпила еще глоток. – Тебе надо поспать.

– Да, хорошо бы, – усмехнулся брат. – Я уже забыл, как это делается.

– Поспи. Он не проснется еще долго. Часов шесть. Проснется, сделаешь ему укол. Я тебе все оставила. Через пару дней заеду посмотрю его.

– Спасибо. – Стефан отчаянно зевнул. – Спасибо тебе, сестричка.

Когда она уезжала, он уже спал на диване, не раздевшись и положив кулак под голову.

10 марта.

Он практически пришел в себя, только еще очень слабый, Рози сказала, что раны заживают с потрясающей быстротой. Слава Богу. Завтра попробую съездить на студию. Они все время звонят, и я консультирую их по телефону. В последние несколько дней мне даже не пришлось притворятся умирающим. Я так хотел спать, что едва ползал. Наконец выспался. Надо еще сходить, купить что-нибудь и сварить ему бульон. Он отлично кушает бульон с сухариками. Просто сердце радуется.

13 марта.

Начал вставать с постели. Почти не разговаривает, так, “спасибо”, “пожалуйста”, выглядит еще скверно, но уже становится похож на себя прежнего. Не понимаю, стесняется он меня, что ли, но, похоже, ему не очень приятна та мысль, что я наблюдал его так долго в таком беспомощном положении. Единственное, что хорошо – мы теперь на “ты”. Глупо как-то называть на “вы” человека, который спит в твоей постели и за которым ты ухаживал во время болезни. А самое ужасное, что он мне нравится все больше, я не знаю, что буду делать, когда он уйдет. Это был хоть какой-то смысл в моей бессмысленной жизни. Так странно, я эти две недели думал только об одном – как спасти его. А теперь и думать не о чем. Хотя если посмотреть на это трезво и спокойно, как учил нас отец, я понимаю одно – даже если он и испытывает ко мне какую-то благодарность, он меня просто использует, использует холодно и рассудочно. Я даже думаю, что он в каком-то смысле предугадывал развитие событий. Во всяком случае понимал, что я не откажу ему в помощи, если что случится. Я вижу это в его глазах. Интересно все-таки, кто он такой? Что он делает здесь? И почему его ранили? Его, как я понимаю, спрашивать бессмысленно.

12 марта.

Я знаю, кто он. Он Терминатор. Или Бэтмен. Или кто-то еще из этой компании. Позавчера он едва мог доплестись до туалета с моей помощью, а сегодня, когда я вернулся из студии, он уже носился по квартире, чуть прихрамывая, правда, но это было почти незаметно. Он убрался. Приготовил еду и вполне прилично, и, похоже, был в хорошем настроении. Так понимаю, что скоро его я уже не увижу. Правда, он ничего не сказал мне об этом. Сейчас смотрит телевизор, а, вот, кажется идет сюда...

На следующее утро.

Дивны дела твои, Господи. Может лучше, чтобы они не были такими дивными? И лучше бы я остался в том болоте, откуда меня так грубо вырвали? Я все-таки там живу.

Ладно, по порядку, пока не запишу все, не успокоюсь, подождут меня в студии, не развалятся.

Он вошел ко мне в комнату, где я писал свой дневник, и негромко окликнул меня:

– Стив, – так называет меня только сестра, но от Тони я готов терпеть все, что угодно, даже если бы он звал меня Шариком или Бобиком. Ничего с собой поделать не могу. – Стив, ты занят?

– Нет, – я тут же вскочил. Нельзя сказать, что он сильно баловал меня разговорами, все больше молчал, но смотрел на меня с каким-то странным любопытством, словно я был редким сортом таракана. – Тебе что-нибудь нужно?

– Да, – ответил он, была все-таки в нем какая-то жесткая уверенность в том, что он не встретит отказа, и это происходило не от излишней избалованности. Скорее, под его внешностью красавца из мелодрамы скрывался такой бешеный напор, что перед ним сложно было устоять. Только он редко это демонстрировал. – Мне надо, чтобы ты меня отвез кое-куда.

“Ну все, – подумал я, – до свидания”. Виду я, естественно, не подал, сказал: “Конечно”, натянул свитер и спустился к машине.

Ехать было недалеко. В двух кварталах от того места, где я его подобрал. Он вылез их машины, знаком запретив мне двигаться, и ушел куда-то в кусты, рядом с замшелой, увитой плющом старой крепостной стеной. Вернулся минут через десять, я успел прослушать по радио прогноз погоды и песнь про маленькую сумасшедшую штучку под названием любовь. Влез в машину, сел, положил на колени какой-то завернутый плоский предмет и сказал: “Давай домой”, – словно я был его личным шофером. И тут я разозлился, мне надоели все эти фокусы, распоряжения, тайны и самое главное, мне надоело, что он уверен в моей полной покорности. Я думаю, Ник ему рассказал про меня и он видит, что нравится меня, а может и большее, но я все-таки не та тряпка, которую можно безнаказанно топтать. Поэтому я просто убрал его руку и снял с того, что лежало у него на коленях, ткань, в которую оно было завернуто. Я сделал это так быстро и резко, что он не успел среагировать, а через секунду в моих руках уже была большая Книга в тяжелом свином переплете. Пари держу, переплет был более поздний, чем сама Книга, так же как и золотое тиснения на обложке. “Книга Листьев”. Я открыл ее, ломкие страницы были не из бумаги, из чего-то еще, рунический алфавит. Значит, она все-таки существует.

Я посмотрел на Тони. В его ответном взгляде я прочел только одно: он мог убить меня прямо сейчас. Свернуть шею, как курице и сделал бы это хладнокровно и без малейших усилий. Было бы очень сексуально умереть от его руки, но умирать мне что-то не хотелось. А он бы мог. Потому что я узнал его тайну, то, ради чего он неделю умирал и бредил у меня дома. Но он почему-то не стал ничего делать. Мягко забрал у меня Книгу и повторил:

– Поехали.

Я тронул машину. Мне не хотелось сопротивляться, и не потому, что я его боялся. Просто не хотелось, и все.

Мы приехали домой, он тут же ушел куда-то прятать свою добычу, а я пошел на кухню чего-нибудь съесть. Съел сэндвич, запил его молоком и ушел в душ. Мне ничего в голову не лезло, кроме того, что он, пожалуй, все-таки задушит меня ночью. Спал я теперь в гостиной, и когда вышел из душа, увидел, что Тони сидит на моем расстеленном диване и смотрит на меня. Сперва я подумал, что он хочет поговорить со мной и заключить какую-то сделку.

Но он только посмотрел на меня и улыбнулся. От этой улыбки мое сердце заколотилось так, что я мог с трудом вздохнуть. Я все понял, все в один момент, я даже понимал, что он хочет это сделать по каким-то своим и, скорее всего, корыстным причинам, но что я мог с этим поделать?

– Подойди ко мне, – попросил он.

– Тони, ты чего... – я еще пытался сопротивляться, я не хотел, чтобы меня использовали, использовали мою страсть так грубо и откровенно.

Он снова улыбнулся.

– Не дури, Стив. Ты же меня хочешь, я вижу.

Я наверное, ужасно покраснел и отступил на шаг. Я хотел что-то сказать, но он меня опередил.

– Иди сюда, – сказал Тони и протянул мне руку. Я подошел, ноги у меня подкашивались, и вложил свою руку в его. Пальцы у него были горячие и сухие, меня поразила странная нежность кожи и одновременно сила пожатия, он потянул меня на себя, и я оказался у него на коленях лицом к нему. Он положил ладонь мне на щеку и провел большим пальцем по подбородку и губам, изучая мое лицо своими сверкающими голубыми глазами. Я видел его совсем близко, у него были густые черные ресницы, они загибались вверх, и чуть смягчали этот жестокий взгляд, и он был так красив и от него исходило такое тепло, такой огонь, что я уже ничего не чувствовал, кроме своей стучавшей во всем теле крови и собственной эрекции. Он притянул меня еще ближе и нежно поцеловал в губы, раздвинул их языком, и проник в мой рот, я обнял его за шею, и ответил на поцелуй.

Я не знаю, что это было, но одно могу сказать твердо: он меня хотел. Я тесно прижался к нему и чувствовал, что его член встал, его руки скользили по моей спине, забираясь под рубашку, потом он сам расстегнул свои джинсы и высвободил рвущийся наружу орган. Мы продолжали целоваться, я опустил руку вниз и коснулся его. Даже сейчас от воспоминания об это прикосновении, о его горячей, твердой и нежной поверхности, я начинаю дрожать. Я провел по нему пальцами, осторожно. Я еще не верил в то, что происходит со мной. Он застонал. Его крепкие пальцы расстегнули джинсы на мне, они просто пылали и, когда он коснулся моего члена, не так робко, как я, а с настоящим, неподдельным вожделением, я подумал, что сейчас спущу ему в руку, таким острым и сильным был укол наслаждения. Он оторвался от моих губ и сказал негромко и хрипло:

– Давай разденемся, я хочу тебе вставить. – Я не мог сдержать усмешки, она наверное показалась ему такой дикой и сладострастной, что он усмехнулся в ответ. Тони ссадил меня с колен и разделся в мгновение ока, я тоже не заставил себя ждать, глядя на него, как помешанный. Он прожил у меня две недели, я десяток раз видел его голым, но это зрелище все равно ослепило меня. Точный, красивый, разворот плеч, словно у античной статуи, длинные ноги, точеная шея, он не был накачанным в обычном смысле слова, но каждая линия его тела была словно отшлифована резцом мастера, в нем была какая-то скрытая сила, словно в этом совершенном теле скрывалась сжатая пружина. На его гладкой, загорелой, без единого волоска груди остался розоватый шрам, и я, подойдя к Тони, провел по этому шраму языком, его дыхание участилось, глаза сверкнули, загорелись еще более горячим блеском. Несколько минут он терпел то, как я жадно целую его грудь, темные соски, не снимая руки с его члена, мне дико хотелось взять в руку свой, но еще больше мне нравилось ласкать раскрытой ладонью его бедра и спину, его кожа была горячей и гладкой, одна его рука была в моих волосах, другой он гладил мои ягодицы, периодически их сжимая, отчего сердце просто выпрыгивало у меня из горла.

– Все, – наконец пробормотал он, задыхаясь. – Не могу, дай мне трахнуть тебя.

Я послушно встал на колени, опершись грудью на диван, он взял меня за плечи, и стал входить, медленно и жестко, от чего я закричал, наслаждение было таким сильным, что напоминало неостановимую судорогу. Я не помню ни одного момента в своей жизни, когда я был так возбужден. Он вошел до самого конца, я не чувствовал боли, вообще никакой, только его напряженную, твердую плоть, ее движение, и взял в мой член в руку. И начал трахать меня, сильными короткими толчками. Я знал, что он делает это все не просто так. Что ему что-то надо от меня и вне зависимости от того, что желает его тело, он просто использует мою страсть, чтобы получить то, что он хочет. Это было унизительно, но в этом унижении была своя сладость, как ни стыдно мне признаться в этом. Я хотел его, хотел, чтобы он продолжал и не останавливался никогда, я кричал, стонал, задыхался, его пылающие губы касались моих шеи и плеч, пальцы ласкали мой член, и я кончил, когда он спустил мне внутрь, его сперма была горячей, и это было какое-то запредельное, сладкое блаженство, от которого слезы покатились у меня по лицу. Он не выходил еще некоторое время, это было так хорошо, его дыхание на моей шее, тепло обнимавших меня руку, потом он отпустил меня. Мы легли на ковер, и я, бездумно наслаждаясь его близостью, положил ему голову на грудь.

– Тебе не холодно? – спросил он тихо.

Я только головой покачал.

– Я не сделал тебе больно? – он приподнял мою голову и посмотрел мне в глаза. Теперь его взгляд не был таким жестким, в нем было беспокойство и радость, и это было лучше всего.