Текст книги "Книга листьев (СИ)"

Автор книги: Клод и Марго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

– Попроси меня, – говорил он на ухо Тони, – мы теперь играем по моим правилам, понял?

Тони закидывал руки назад и принимался горячо ласкать тело Стефана. Это было не то, что нужно.

– Нет, скажи мне, – требовал Стефан.

Он и сам не предполагал, что способен быть таким холодным. Раньше он таял, как карамелька, от одного прикосновения Тони, теперь ему доставляло удовольствие быть жестоким. Он чувствовал к Тони равнодушие, и это почему-то заводило сильнее, чем пылкая страсть. Тони сжимал ягодицы.

– Не делай этого, – шептал ему Стефан. – Ты будешь делать только то, что я тебе разрешу.

Тони подчинился. Стефан положил ладонь ему между ягодиц и ласкал Тони, пока тот не начал вскрикивать и закидываться назад. Он ничего не говорил, и Стефан чувствовал, что медленно сходит с ума и сейчас просто не выдержит, набросится на Тони и оттрахает его.

Звонок в дверь заставил обоих вздрогнуть.

– Вот черт, – выругался Стефан.

Тони молчал. Стефан поднялся, накинул на себя халат, лежащий на диване и сказал:

– Подожди меня.

Тони лежал неподвижно. Стефан отправился в прихожую, торопливо приглаживая руками волосы. Он сильно надеялся, что по его лицу нельзя сказать, чем он занимался несколько секунд назад. Стефан продолжал надеяться на это, честно глядя в глаза соседке, пришедшей выяснить, не чувствует ли он запах газа. Соседка кляла на чем свет стоит коммунальные службы. Стефан плохо понимал, что она говорит. Он думал о Тони, лежащем на полу в его гостиной. Стефан надеялся, что это видение не отпечаталось на сетчатке его глаз. Эрекция у него была такой сильной, что соседка только чудом могла не заметить ее. Стефану удалось кое-как утихомирить ее и спровадить домой. Он с облегчением захлопнул дверь и по дороге срывая халат, вернулся в гостиную. Тони уткнулся лицом в сгиб локтя. Одна нога была чуть согнута в колене. Остановившись у самой двери, Стефан смотрел на него. Он не решался приблизиться к Тони и вместо этого тихонько окликнул его по имени.

Тот приподнял голову, взглянул на Стефана и позвал:

– Иди сюда.

Стефан очутился рядом с ним. Тони резко вскинулся, сел на колени и обхватил руками шею Стефана. Он покрывал поцелуями его лицо, шею и плечи. Ошеломленный Стефан не поспевал отвечать ему.

– Кто это был? – между поцелуями шепнул Тони.

– Ерунда.

– Я тебя хочу. Я тебя люблю. Ну, давай же.

Эти слова пронзили Стефана насквозь. Он не мог поверить, что слышит их.

– Ложись, – шепнул он, – ложись скорее, моя радость.

Тони послушно снова улегся на живот. Стефан бросился на него. Он чувствовал, что Тони покорен и ждет его. Стефан вошел в него сразу и до конца. Он всем телом прижимался к Тони, ласкал его бедра и спину, целовал плечи. Теперь он действовал медленно. Ему хотелось подольше продлить удовольствие обладания. Тони не пытался подстегнуть его. Он нашел ладони Стефана и сжал их в своих. Стефан уже не мог сдерживаться, он все убыстрял движения, пока обжигающая волна не обрушилась на него и не изверглась из его тела вместе с потоком семени. Тони закричал. Стефан просунул руку ему под живот и сильно обхватил его член. Струя семени брызнула на ковер, множество капель разлетелось во все стороны.

Стефан свалился со спины Тони. Он был утомлен до предела. Не хотелось думать о том, что сейчас придется идти в душ. Тони встал на одно колено, быстрым движением собрал и откинул назад волосы и взглянул на Стефана. Уголки его губ приподнялись в улыбке.

– Понравилось? – спросил он.

Стефан кивнул. Он чувствовал, что Тони все же одержал верх, но теперь это не имело никакого значения. Он хотел спать.

Тони склонился над ним, коснулся губ Стефана костяшкой указательного пальца, потом встал и куда-то ушел. Стефан все глубже погружался в дремоту. Тони вернулся из спальни с подушкой и одеялом. Стефан почувствовал, что его укрывают и устраивают поудобнее, и тут же отрубился окончательно.

Тони отправился в душ. Попробовать такое со Стефаном было даже забавно, но Тони не был уверен, что согласится на это когда-нибудь еще. Уж слишком серьезно Стефан относился к своей главенствующей роли. Позволять ему такое Тони не собирался. Он должен был единолично владеть ситуацией, хотя бы потому, что для него игра была куда серьезней, чем для Стефана. Он ставил на карту жизнь, а Стефан – всего лишь привязанность.

Тони надел джинсы прямо на голое тело, взял тряпку и пошел в гостиную. Он тщательно вытер ковер и ножки журнального столика, на котором тоже осталось несколько капель. Стефан мирно спал. Тони взглянул на него с улыбкой. Определенно, он привязался к Стефану. Ему будет даже немного жаль расстаться с ним, когда придет время. В конце концов, Тони чувствовал, что Стефан любит его. Не красоту, не силу, которой Тони, играючи, подчинял людей, а его самого. Это было приятно, но не настолько, чтоб любовь Стефана сделалась для Тони потребностью.

Тони понимал, что после их разлуки он, скорее всего, будет страдать, но искренне полагал, что с этим ничего не сделаешь. Сам Тони имел о страданиях самое слабое, умозрительное представление. Он полагал, что в них нет ничего ужасного.

27 марта.

Есть у меня такое смутное подозрение, что Господь сперва исполняет все твои желания, а потом как даст тебе по голове, чтобы уж наверняка. Осталось подождать, когда последует воздаяние. Просто до смешного доходит, как случается все то, чего мне тайно хотелось. Вчера вечером, часов около семи, когда мы поужинали, и я бы ни за какие блага в мире не сел бы обратно переводить чертову Книгу – слава Богу, я одолел уже половину – Тони вдруг предложил куда-нибудь пойти. Я, надо сказать, вытаращился на него в изрядном изумлении. Я был уверен, что он предпочел бы сидеть дома. То ли мои предположения неправильны изначально, то ли он счел, что оторвался от них, не знаю, но он усмехнулся на мое изумление, повторил свое приглашение и спросил, есть ли здесь какое-нибудь заведение, в которое мы бы смогли пойти вдвоем, не привлекая излишнего любопытства. Я подумал и предложил ему “Башню”. Там было хорошо, тихо, а самое главное все, такие же как мы. То есть как я.

Мы собрались и поехали. Когда мы вошли в клуб, там уже почти все собрались и начиналась вечерняя программа. Возможно, Тони догадывался о моих проблемах. Но когда мы вошли в дверь, он положил руку мне на плечи и прижал меня к себе, ласково усмехаясь, и если я и боялся, что он не захочет афишировать наши отношения, я был не прав.

Какие у них были лица! Я до сих пор кайф ловлю от одного воспоминания. Морган даже встал. А Джин повернулся на стуле, когда понял, что все смотрят в одну точку, и у него в прямом смысле этого слова челюсть отвалилась, когда он увидел Тони. Я думаю, приди я сюда с Томом Крузом, эффект был таким же.

Я прекрасно понимаю, как они ко мне относятся. Тут ничего не поделаешь, у всех свои мерки и своя точка отсчета. Они считают меня неплохим парнем, порядочным и без претензий, но в глубине души испытывают презрительную жалость, просто потому что я не могу ни привлечь партнера, ни удержать его. Я неудачник по сравнению с ними, и они это понимают. Это сродни жалости замужней женщины, которую она испытывает к старой деве. Они даже готовы помочь мне, если у меня уж совсем ничего не ладится, но опять же, в этой помощи есть оттенок все той же презрительной жалости больших куриц и индюков к гадкому утенку. И тут такой облом. Я сознаю, что это глупо и по мальчишески – наслаждаться их изумлением, но это то редкое удовольствие, которое я могу себе позволить. Одной из моих главных проблем является та, что я не могу ни с кем даже поговорить о своей личной жизни. Разве что с Рози, но ее тоже нельзя все время грузить. Друзья мои не очень хотят об этом знать, наверное, им кажется, что если это не будет озвучено, то можно с легкостью думать, что я такой же как все, но неженатый. Исмаэль об этом не говорит или говорит редко, похоже, он считает все мои проблемы ерундой, и во многом он прав. А родители... Тут все совсем плохо. Я езжу к ним раз в месяц, они меня очень любят, но говорят только о работе или о себе. Я просто вижу, как они внутренне отворачиваются от этой, слишком болезненной для них темы, и стараются даже об этом не вспоминать. И я их понимаю. Так что, может, это и глупо, но я это себе простил.

Мы сели за стойку, заказали выпивку, Тони с любопытством огляделся. Я стал ему что-то рассказывать про это заведение, он слушал, изредка улыбаясь, Джин обслуживал нас молча, спокойно, но на его лице сохранилась все же некоторая обалделость. Мы сидели, болтали, играла музыка, кое-кто уже танцевал. Я-то прекрасно знал, что они не удержатся. Это у них что-то вроде извращенно понимаемой справедливости. Всякий сверчок знай свой шесток. Мне такой парень был не по чину. Просто мне подфартило, и это ошибку слепого случая надо было срочно исправлять. В каком-то смысле я их понимал. Представляю, как я выглядел в своих джинсах и черном свитере рядом с Тони. На нем, правда, тоже были джинсы, но плюс к ним еще белая шелковая рубашка и кожаная жилетка, да он и в отрепьях смотрелся бы, как король.

К нам подошел Ральф. Ральф – это отдельная история. Я честно говоря, не знаю даже, почему он появляется в этом баре средней руки. Ему в какой-нибудь “Ориноко” ходить и сшибать там влет арабских шейхов. Впрочем, он, наверное, туда и ходит, а сюда наведывается отдохнуть. Шейхи могут быть очень утомительными, особенно если они говорят только по-арабски. Ральф довольно высокого роста, выше меня, но ниже Тони, который вообще-то длинный, я ему чуть выше плеча. У него темные блестящие волосы, вьющиеся мелкими кудрями до плеч, невероятные сине-зеленые глаза и кожа, как лепесток орхидеи, причем я достоверно знаю, что косметикой он не пользуется. Особенно хорош у него рот, крупный, чувственный. Розовые губы все словно в мелких трещинках, а зубы белые, как снег, крупные резцы придают его улыбке особый хищный оскал, при взгляде на нее хочется совершенно определенных вещей. Он стройный и гибкий, как хлыст, и совершенно не выглядит женоподобным. А сегодня, в кожаных штанах и коротенькой ярко-синей курточке на манер гусарского ментика, он выглядел просто супер. Вообще-то, Ральф неплохой парень, он выручал меня пару раз, но я же говорю, у нас свое чувство справедливости. Геи – словно женщины, если они видят мужика чуть выше общего стандарта, который принадлежит не им, они тут же норовят его отбить. Инстинкт.

Ральф сел рядом с нами и улыбнулся так ослепительно, что лампа над нами даже чуть притухла.

– Привет, Стефан, – промурлыкал он.

– Привет, – откликнулся я. Я ничего не боялся. Как ни хорош был Ральф, я понимал одно – Тони не интересует секс просто так. Как ни глупо это звучала после всех наших бессонных ночей, его секс вообще мало интересовал. Равно как он обладал одной очень странной способностью – он почти не замечал внешней привлекательности. В выборе партнера он руководствовался собственными критериями и, боюсь, главным из них была польза. А какая польза от Ральфа? Не боялся я и того, что он вдруг втрескается по уши, поведется. Не так он был прост. Короче, Ральф ему улыбнулся и поинтересовался вежливенько:

– Стефан, позволишь пригласить своего друга потанцевать?

– Да пожалуйста, – ответил я. – Если он захочет.

Ральф, очевидно, не сомневался, что он захочет, и уже приготовился встать. Но Тони покачал головой и улыбнулся так, что мне показалось, лампа не просто потускнела, она потухла совсем.

– Извини, – сказал он, – Я танцую только со Стефаном.

Ральф посмотрел на меня, и в его глазах я увидел настоящее уважение. Я не только отхватил такого мужика, я его еще и выдрессировал как надо. Мне стало ужасно смешно, но я крепился. Тони встал и подал мне руку.

– Пойдем? – спросил он.

– Пойдем, – я спрыгнул с табуретки, и мы пошли танцевать.

И это было здорово. Все здорово: и то, как я прижимался к нему, а он меня вел, запах его кожи в вырезе рубашки, прикосновение его кудрей к моей щеке, обнимающие меня руки и то, как они все на нас смотрели.

Даже совсем немного счастья лучше, чем беспросветное одиночество. Как я не проклинаю эту любовь, все равно, так хорошо, что она есть. Пусть она будет.

***

Он ругался самыми непотребными словами, извивался и бился в руках Тони, вопил, чтоб тот воткнул ему поглубже и покрепче. Тони трахал его грубо и жестоко, пот струйками стекал по его спине и шее, капал с носа, скапливался в уголках губ. Тони чувствовал, как намокают простыни вокруг их тел. Стефан выл и кричал, но кончить никак не мог. Его безумное вожделение заражало Тони. Внутри них пульсировали энергии такого накала, который способен разнести в клочки галактику. Секс был слабой, почти неразличимой отдушиной. Через него вытекали лишь капли силы. Временами Тони казалось, что еще минута, и они со Стефаном просто взорвутся. Отчаявшись, теряя последние силы, чувствуя, что вырвавшееся на волю наслаждение, не находя выхода, сжигает все внутри него, Тони резко вытащил член из Стефана. Тот протестующе вскрикнул. Руки его метнулись назад, вслепую ухватили предплечья Тони. Ногти впились в кожу, раздирая ее. Тони гневно закричал от боли и наотмашь ударил Стефана по голове открытой ладонью. Стефан упал ничком. Тони приподнял его за плечи. Стефан не потерял сознание. Он тяжело дышал, толчками пропуская воздух через рот. Зрачки раздались, из-под них виднелись края радужки, блестящей нестерпимо, как солнечная корона во время затмения.

– Тони? – с трудом проговорил Стефан.

Вместо ответа тот бросился на постель рядом с ним. Стефан вскочил на него, обхватив бедрами бока Тони. Тот ухватил его за волосы, притянул лицо Стефана к своему и принялся жадно целовать. Твердый член Стефана прижимался к его животу. У Тони внутренности как будто крутым кипятком заливало, когда он думал, что мог бы позволить Стефану трахнуть себя.

Стефан с криком оторвался от губ Тони. Он так дернул головой, что оставил в пальцах любовника прядь волос и даже не заметил этого.

– Ну давай же! Вставь мне! Я не могу больше!

Тони одним движением опрокинул его навзничь. Он уже ничего не соображал. Вожделение поглотило его и вело. Тони дотянулся до баночки с кремом, которая стояла на прикроватном столике, забрался в нее всеми пальцами, ухватил комок жирного крема и растер по руке. Стефан лежал на боку, следя за ним. Он как будто плохо понимал, что происходит. Тони снова схватил его за волосы, рывком заставил подняться, встать на колени, а потом пригнул голову и плечи любовника к постели. Он встал позади Стефана и грубо растолкнул его ноги в стороны. Тони бесился от наслаждения, видя любовника в этой униженной позе. Член и промежность начало горячо дергать.

– Ну держись, мальчик, – глухо проговорил Тони.

Одной рукой он обхватил Стефана за талию, пальцы другой сжал в кулак и со всей силы вогнал внутрь. Стефан и Тони закричали одновременно.

– Нет! О, мама! Нет! – кричал Стефан.

Он вскочил на четвереньки, на бедрах и плечах вздулись мускулы. Стефан рванулся, силясь освободиться, но Тони удержал его. Он испытывал жестокое возбуждение такой силы, что по сравнению с ней все обычные радости секса выглядели блекло и скучно. Его пенис стоял дыбом и чуть не лопался от прилива обжигающей крови, но Тони даже не думал, что может вытащить руку и вместо нее всунуть Стефану свой член. Там, внутри, было жарко и тесно. Нежные ткани растянулись до предела, чтоб пропустить Тони внутрь. Он знал, что Стефану очень больно. Это доводило Тони до неистовства.

– Боже, вытащи его, Тони, пожалуйста! Умоляю, вытащи! – кричал Стефан.

Вместо этого, Тони положил свободную руку на член Стефана. Ему показалось, что он напряжен даже больше прежнего. Тони ухмыльнулся.

– И не думай, мальчик, – нежно сказал он и сжал член Стефана. – Будь умницей, раздвинь ножки пошире. Если бы ты только видел, как он торчит из твоей задницы.

Стефан обречено застонал. Он дрожал, голова падала на подушки, Стефан пытался поднять ее и ронял снова. Руки, с трудом выдерживая тяжесть тела, тряслись так, что ходуном ходила постель.

Тони поменял положение и оказался точно позади Стефана. Ему хотелось превратить руку в рычаг, посмотреть, как глубоко любовник сможет впустить его. Пальцами свободной руки он ласкал яйца Стефана, раздвигал пушок, покрывающий их.

– Я собираюсь забраться в тебя поглубже, – нежно сказал он. – Будь хорошим мальчиком и помоги мне. Тебе же на самом деле нравится.

Он снял руку с промежности любовника и заставил его приподняться, стоя на коленях. Стефан повиновался ему. Он уже не казался таким обессиленным. Стефан больше не кричал, только стонал, закусив губу.

– Садись, – шепнул ему Тони. – Только осторожно. Я тебя подержу.

Стефан очень медленно начал опускаться на его руку. Тони поддерживал его, страхуя от резких движений. Как бы ни был возбужден Тони, он понимал, что если Стефан сейчас потеряет силы и опрокинется назад, ему не миновать жестокой травмы.

Но все шло как надо. Когда Стефан не мог уже принять Тони глубже, он глухо застонал и вздрогнул. Тот и сам чувствовал, как туго его рука почти до середины запястья обхвачена обжигающей, нежной плотью. Он дал Стефану передохнуть, лаская его член, потом начал сперва осторожно, потом все сильнее двигаться в нем взад и вперед. Густой слой крема на руке служил отличной смазкой. Вскоре Стефан уже стонал и вскрикивал от удовольствия, смешанного с болью. Тони заставил его расслабиться. Стефан стоял на коленях, наклонившись вперед и чуть касаясь ладонями постели. Тони упер локоть в постель, и Стефан сам приподнимался и опускался, насаживаясь на нее. Тони снял руку с пениса Стефана и начал мастурбировать, внимательно следя за движениями Стефана. Тот постепенно заводился. Он яростно вскрикивал, на спине выступил пот, короткие волосы на затылке слиплись в темные косички.

– Сильней, сильней! – просил Стефан.

От близости оргазма, этих криков, зрелища любовника, сидящего на его руке, у Тони закружилась голова. Он набросился на Стефана и принялся трахать его, резко отводя руку назад и вгоняя ее на место.

И тут жуткое ощущение нахлынуло на него и поглотило целиком. Сначала он почувствовал тело Стефана, как свое собственное. Он знал биение каждого его нерва, словно они прорастали сквозь его собственную кожу. Наслаждение Стефана было его собственным наслаждением. Но это состояние проходило, перерастая в нечто новое. Он и Стефан сливались. Их существа входили друг в друга, наслаивались, точно два фрагмента фотопленки. Они поглощали друг друга, что-то в них стремительно разрушалось, и тут же рождалось что-то взамен, чуждое обоим, но и содержащее их двоих.

Тони ослеп и оглох, на миг он перестал существовать, погрузившись в беспросветные муки и блаженство обоюдного рождения.

Он закричал и тут же что-то дернулось, разрываясь. Их со Стефаном отшвырнуло друг от друга. Тони увидел брызжущую на подушки и простыни струю любовника, и от этого зрелища кончил сам. Спазматический, животный оргазм был мучителен. Вырвавшаяся наконец наружу энергия едва не разорвала тело Тони, но когда это ощущение прошло, он почувствовал себя очищенным и умиротворенным. Сперма залила сзади бедра Стефана и лужицей стекла между его ног. У Тони едва хватало сил, чтоб не свалиться, но он еще придержал Стефана и осторожно извлек из него руку. Стефан сразу же лег прямо на испачканные простыни. Тони обеспокоено подполз к нему, положил руку на лоб. Лицо Стефана был белым, зубы постукивали. Тони метнулся на кухню, принес стакан воды, приподнял Стефана и дал ему попить. То сделал глоток и со стоном откинулся назад.

– Ну-ну, только давай без обмороков, – Тони похлопал его по щекам.

Стефан мучительно дернулся, проглоченная вода выплеснулась наружу и потекла по подбородку. Тони обеспокоено подумал, что на этот раз они, похоже, перестарались.

– Стефан, тебе больно? – спросил он, краем простыни отирая лицо Стефана.

– Нет. Холодно.

– Сейчас.

Тони подобрал с полу одеяло, сброшенное туда еще в самом начале любовной игры, завернул в него Стефана и перенес на кресло. Предварительно он, уложил его ничком и раздвинув любовнику ягодицы, убедился, что кровотечения нет. Тони вышел на кухню, поставил чайник и, вернувшись, принялся перестилать постель. Стефан время от времени открывал глаза, но был слишком слаб, чтоб долго держать их открытыми, и снова смыкал веки. Покончив со своим делом, Тони перенес его обратно на постель, напоил с ложечки горячим сладким чаем, лег рядом с ним и, укутав до подбородка, велел спать.

29 марта.

Все, я его выставил. До сих пор не могу поверить, что я это сделал. И до сих пор не понимаю, то ли я полный идиот, то ли очень умный. Единственное, что точно – я ужасно несчастен. Настолько, что я теперь понимаю, почему не покончил с собой до сих пор – ждал именно этого случая.

Но я просто уже не могу. Все, что происходило между нами, говорило об одном – ближе его у меня никого нет, мы просто созданы друг для друга. Все, что говорил он – ни на что не надейся, я скоро тебя брошу. Я не могу ждать, пока это произойдет. Я понимал четко только одно: чем дальше все это заходит, тем тяжелее мне будет расстаться с ним. А после того, что было вчера, тем более. Я даже описывать это боюсь. Одно странно, я думал, что сидеть не смогу, однако у меня ничего даже не заболело. Мистика какая-то.

В общем, сегодня утром все и произошло. Я был еще в тумане после вчерашнего, а он поглядел на меня за завтраком и говорит что-то вроде того, что не надейся милый, все было потрясающе, но это ничего не значит, я все равно тебя оставлю. Причем с такой злобой говорит, с таким удовольствием, мол, ты думал, ты меня скрутил, ни фига. Видно его самого здорово зацепило, и струсил он, мой Тони. Конечно, он же свободная птица, орел в полете, а тут его заставляют испытывать какие-то чувства. А я и говорю.

– Тогда уходи сейчас.

Он аж побледнел. Видно, не ожидал, рассчитывал, что так и будет, как говорила моя бабушка: стой там – иди сюда. Встал и говорит:

– Тогда я пошел собирать вещи.

– Иди, – говорю. И остался сидеть. Так из кухни и не вышел. Он пошебуршился там минут пятнадцать, потом вошел ко мне. Я велел ему убираться. Он ничего не сказал, а потом я слышу, дверью хлопнул. И тут я зарыдал.

***

Всю жизнь Тони жил по железному правилу – не позволяй собой завладеть. Никто не должен контролировать тебя, как бы он это ни делал – шантажом ли, любовью, слезами, или просто деспотической волей. Первой, кто пытался это сделать, была его мать. Но уже у десяти годам Альма Брайт поняла, что ее умный, удивительно красивый сын живет сам по себе, отдельно от нее. Он корила себя за развод, за то, что мальчик рос без отца, только зря она это делала. Тони был бы таким в любом раскладе, во всяком случае, сам он думал именно так. Он не хотел, чтобы им командовали. И очень рано понял, что командовать – не обязательно означает приказывать. Мама плакала, и он делал то, что она хотела, только бы ее не беспокоить. Если он на что-то не соглашался, ему обещали игрушку или кафе-мороженое, и он делал то, что от него хотели. Поэтому, когда ему исполнилось двенадцать, он научился отказываться от всех взяток. Да, он мечтал о гоночном велосипеде, но свободу он ценил больше. В каком-то смысле, он был неуправляем и это не было слишком заметно лишь потому, что некоторые вещи он делал, ибо они были нужны ему самому. Например, танцевал. Правда, ему это быстро надоело. Особенно, когда он понял, что менеджер клуба, в котором он получал приличные деньги, норовит подпихнуть его богатым стареющим женщинам, а иногда и мужчинам. После пары таких свиданий он стал отказываться от них. Когда же Стив стал его уговаривать и объяснять, какие деньги он с этого может иметь, Тони просто сказал «нет». “Я тебя выгоню”, – пригрозил Стив. “Выгони”, –сказал ему семнадцатилетний Тони и так посмотрел, что Стив отступил.

Он слишком рано понял все свои преимущества. Он мог быть хозяином положения без всякого труда. Эти болваны велись на его неземную прелесть, достаточно было повести бровью, и это страшно раздражало Тони. Он считал, что способен на большее, чем очаровывать стареющих красоток в клубах и получать за это деньги. Хотя деньги были ему нужны, потому что он четко знал: деньги – это свобода. Он не знал, что будет делать с этой свободой, когда, наконец, получит ее в полном объеме, но понимал: она была единственным, что ему действительно хотелось.

Элдинга он встретил совершенно случайно. Тот приходил в клуб, иногда с женщинами, всегда разными, иногда с мужчинами, похожими друг на друга, в темных костюмах и галстуках. Он был весел и беззаботен и напоминал преуспевающего бизнесмена. Одним вечером Тони переодевался за сценой, хотел еще посидеть и выпить, он устал и не хотел возвращаться домой, где мать опять бы завела разговор о том, что он не учится, а занимается ерундой. Тони собирался уйти от нее, но он ее по-своему любил, спокойно и неласково, но любил. Это раздражало его, он хотел как можно быстрее отделаться от этого чувства. Он как раз собирался надеть майку, когда услышал голоса за стеной. Между этой комнатой и другой была щель, Тони об этом знал. Там была женская гримерная, обычно артисты в клубе не подглядывали друг за другом, не до этого было. Да и относились они к представителям другого пола скорее как к коллегам, но был один парень, Чет Нильсен, про которого Тони думал, что такого сексуально озабоченного он в жизни не видал. На него посматривали с презрением. А Миэль, хорошенькая блондинка-стриптизерша, с которой Тони приятельствовал, как-то сказала ему, надув губки: “Пусть глядит, мне плевать, его проблемы, не наши”. Что его толкнуло, он не знал, но сейчас Тони прильнул к этой щели, сжав в руках позабытую майку. Там были двое, Элдинг и Нола, красивая черная танцовщица, которой Тони искренне восхищался. Элдинг сидел в кресле и, усмехаясь, глядел на нее. Нола определенно нервничала, ее худые, унизанные кольцами руки подрагивали, на голове ходуном ходил плюмаж из ярких перьев – она еще не переоделась после номера.

– Я все достала, – быстро и нервно сказала она. – Где мои деньги?

– Не волнуйся, дорогая, – нежно протянул Элдинг. – Неужели ты думаешь, что я тебя обману.?

– Я не знаю, – ответила танцовщица. – Может быть. Покажи деньги.

Элдинг, не торопясь, достал из кармана пачку купюр и положил на столик так, чтобы Нола не смогла достать до них иначе, чем перегнувшись через него. Потом протянул руку открытой ладонью вверх. Нола подошла к своему шкафчику и через полминуты вложила в руку Элдинга магнитофонную кассету. Он улыбнулся.

– Ну, – потребовала она. – Могу я взять деньги?

– Не торопись.

Из другого кармана он вынул маленький уокмен и несколько минут внимательно слушал кассету. Потом удовлетворенно щелкнул кнопкой, откинулся в кресле и сказал,:

– Бери.

Нола сделала два шага по направлению к столу, и тут в руке Элдинга что-то негромко хлопнуло, пробка из бутылки шампанского и то громче вылетает, мельком подумал Тони, и Нола осела на пол. Элдинг встал, нагнулся над ней, приложил тыльную сторону руки к ее шее, опять кивнул, так же довольно, как и давеча, взял со стола деньги, сунул в карман и вышел.

Тони стоял у своей щели, как замороженный, не в силах пошевелиться. Он глядел на красивое лицо убитой девушки, на темную дырку во лбу, и совершенно не знал, как ему следует поступить. Он был далеко не глуп и понял, что от человека, который убивает так, как будто это обыденное дело, вроде чашки кофе по утрам, его не защитит никакая полиция. Поэтому туда он звонить не стал. Он сделал по-другому.

Как он рисковал, Тони понял только в последствии. Хотя и боялся, когда подошел к Элдингу в клубе и попросил у него две минуты. Он специально сделал это в общем зале, не будет же он стрелять прямо здесь. Элдинг посмотрел на него внимательно, на губах его играла улыбка, а глаза были любопытными и жадными, и тогда Тони подумал, что этот человек получает удовольствие от всего, что делает и интересуется всем, что видит.

– Я слушаю. – ответил он просто, и Тони сказал, что все видел и знает, кто убил Нолу. И что он оставил письмо, которое вскроют в полиции после его смерти. Так что пусть Элдинг его убивает, ему же хуже будет.

– Чего ты хочешь? – спросил сидящий напротив него человек, и его глаза были и такими же любопытными, как и до этого поразительного сообщения.

– Я хочу работать с вами, – ответил Тони, не дрогнув. Элдинг помолчал минуту, а потом расхохотался, весело и беззаботно, словно Тони рассказал ему забавный анекдот.

Так Тони попал к Элдингу. Впоследствии Шеф сказал ему, что никакое письмо его бы не спасло. Элдинг работал на правительство, и официально его просто не существовало, так что захоти даже полиция арестовать его, ничего бы не вышло. Некого было бы арестовывать. Но мальчишка ему понравился. В нем был напор, была смелость, он был лишен предрассудков, а его дивная красота служила отличной маскировкой. Вдобавок, как с удовольствием убедился Элдинг, парнишка был легко обучаем.

И его учили. Тони до сих пор с каким-то странным удовлетворением вспоминал изнурительные тренировки, стрельбу, бег, полосу препятствий, единоборство, которое преподавал у них худенький азиат с ужасным шрамом через все лицо, которого все почему-то называли папаша Тан. Он всегда выделял Тони из всех, и как-то раз тот спросил его, почему. “Ты спокойный, – ответил папаша Тан. – Ты не торопишься, поэтому успеваешь. Они все молодые. Мясо. Хотят все сразу. Поэтому ничего не видят. А ты нет. Ты видишь, ты другой”. Это льстило Тони, хотя он не совсем понимал, за что его хвалят. Но он ходил к Тану и после занятий, тот учил его хитрым приемам китайской медицины: какие травы пить, чтобы не спать, какие усыпят навсегда, в какую точку вколоть тонкую трепещущую иголку, чтобы рана зажила вдвое быстрее, в какую точку ударить, чтобы человек и не заметил, как умер. Именно папаше Тану Тони был обязан тем, что на нем все заживало, как на собаке, именно его настойчивым уроком: как дышать, что пить, что есть, – он был обязан своей невероятной выносливостью. Изредка Тони думал, что это единственный человек, к которому он привязан, просто потому, что они были чем-то похожи. Элдинг иногда приходил к Тану и смотрел из-за невысокой ширмы, как они сидят на циновке друг напротив друга, отключившись от реальности: старый китаец со страшным изуродованным лицом и вечной нестираемой улыбкой на узких морщинистых губах и дивной красоты юноша с лицом печальным и строгим, будто вылепленным из воска. Ему всегда нравился Тони. А вот сам Тони его не любил.

Не то чтобы Тони Брайт ненавидел Элдинга. Нет, он так же мало способен был к ненависти, как и к любви. Но чем-то он был ему неприятен и проработав на него десять лет, Тони понял, чем. Он убивал достаточно и всегда делал свою работу чисто, но она никогда не доставляла ему удовольствия. Честно говоря, он предпочитал что-нибудь украсть. А вот Элдингу нравилось убивать. Иначе с чего бы сам Шеф периодически пускал пулю в лоб какому-нибудь уже ненужному агенту. И Тони не нравилось выражение его глаз при этом. Удовлетворенное и веселое. Оно говорило: “Я все еще хозяин положения. Вот так-то".