Текст книги "Байки Чёрного Майя (СИ)"

Автор книги: Къелла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Стыдливо отвернув ворот нижней рубашки Амариэ, эльф убедился в правдивости слов друга.

– А, между прочим, ты почему до сих пор в воде торчишь? – неожиданно спохватился эльф. – Рыбий хвост растишь? Учти, тебя растирать не буду! – честно предупредил он.

Вместо ответа таирни так посмотрел на Финрода, что тому показалось, будто в воздухе запахло паленым.

– Чего?

– Я… не могу вылезти в таком виде… – злобно сообщил Майя, стуча зубами от холода.

–Чушь! – отрезал Финрод. – А то я тебя не видел?! Тху, хорош дурью маяться, вылезай уже. Кто вас, Сотворенных знает, что с вами в случае простуды бывает? Может, ты от жара в какую-нибудь дрянь превратишься или вовсе растаешь лужицей…. Вылазь!

Подарив заботливой остроухой няньке еще один испепеляющий взгляд, Гортхауэр подтянулся на руках, и выбрался на дощатый настил. Финрод старался сдерживать эмоции, но все-таки удавалось плохо. Вид здорового мужика в мокрой юбке эльф тихо хрюкнул от смеха, старательно маскируя подозрительный звук под кашель. Чем, естественно, лишь вызвал новую волну раздражения.

– Кашляешь, гад?! – рявкнул Черный Майя, яростно выкручивая подол и стряхивая брызги на сидящего рядом эльфа. – Это я кашлять должен и соплями захлебываться, я! Расселся тут в плаще, в тепле и сухости, с девушками любезничает, хоть бы спасибо сказал – так нет – ржет бесстыжим образом, не хуже Нахара! А ну отдавай плащ, пижон несчастный!!!

Хозяин гостиницы «Лийнил», немолодой и благообразный господин Меарнил из синдар, от неожиданности уронил кружку, когда под мелодичный звон дверного колокольчика в помещение ввалилась милая компания из трех персон. Сизый от холода Элда в котте и тонкой рубашке и невероятного роста босоногий Эдайн в фиолетовом плаще до пят. На руках он держал красивую светловолосую эльфийку в матросской одежде и огромных сапогах. По счастью, обеденная зала была пуста как брюхо дворняги, ибо все горожане и порядочные гости Серебристых Гаваней встречали в порту правителя города Кирдана Корабела, так что больше удивительных посетителей никто не видел.

– Э…э… господин Аэглор? – хозяин, наконец, опознал в одном из троицы своего постояльца. – Вижу, вы совсем замерзли. Вина? Глинтвейна? Или, может, горячий обед?

– С-спасибо, не нужно, – простучал в ответ зубами вежливый господин Аэглор. – М-мы н-наверх, в к-комнату…

Взгляд хозяина «Лийнил» скользнул по мужчине с девушкой на руках, задержался на мокрых волосах и одежде девушки. –

– Да, разумеется, господин Аэглор, – натянуто улыбнулся он – А что мне сказать вашей супруге, леди Таирэ, когда она вернется?

– А… да нечего не говорите, уважаемый Меарнил, – пожал плечами Аэглор. – Пусть для нее визит гостей станет приятной неожиданностью. Мы пойдем наверх…

Хозяин кивнул и бросился подбирать с пола осколки. Он готов был поклясться, что высокий Эдайн, не оборачиваясь, буркнул под нос на чистейшем синдарине: «Вернется она, щаз!». Хотя, скорее всего, действительно, показалось.

Оказавшись в комнате, Гортхауэр первым делом сгрузил драгоценную ношу на кровать, и принялся ожесточенно сдирать с себя мокрые лохмотья, в которые превратилась одежда леди Таирэ. Когда он вынырнул из вороха тряпок, то увидел, что Финрод успел: снять с Амариэ куртку, стянуть эти жуткие сапоги, укрыть девушку одеялом и даже – о, счастье! – накапать в чайную чашку «Пламя творения».

– Грейся! – эльф широким жестом протянул другу посудину. Стуча зубами от холода и непрерывно подпрыгивая на месте, тот схватил чашку и единым духом влил в себя ее содержимое. Зажмурился, сморщился, дохнул в кулак и требовательно протянул емкость за следующей порцией. Но ушлый Финрод вместо этого конфисковал чашку, плеснул себе, выпил и снова склонился над бесчувственной Амариэ.

– Слушай, Тху, а почему она никак в себя не приходит? – обеспокоено спросил он, поправляя одеяло. – Если бы она у нас просто тонула, то после оказанной помощи уже давно должна была очнуться… Что с ней, а?

Гортхауэр в своих знаменитых джинсах с клепаным ремнем и наполовину застегнутой рубашке босиком по-птичьи допрыгал до кровати, и заглянул в лицо Амариэ, попутно наполняя чашку согревающим питьем.

– Почему в себя не приходит, говоришь… – задумчиво протянул Сотворенный, отправляя вторую порцию налитого вслед за первой. – А Феанор его знает почему… – благоухая «Пламенем творения», он наклонился еще ниже. – Хм… может, она просто уснула уже? Так бывает и часто…

В этот самый миг носик девушки зашевелился и сморщился как у кошки. Амариэ звонко чихнула и открыла глаза.

– Эру милостивый! – Финрод упал на колени в порыве благодарности Единому, а Гортхауэр тихо произнес на ах’энн:

– Ну, здравствуй, маленькая Йолли…

Девушка внимательно посмотрела на Сотворенного, потом – на эльфа, потом – снова на Сотворенного. Взгляд ее понемногу делался осмысленным, в нем сквозила радость узнавания. Финрод был совершенно счастлив: уже давно он не улыбался настолько безмятежной улыбкой. Амариэ засияла как звездочка, подпрыгнула на месте, и с визгом: «Гортхауэр!!!» обвила руками шею ошеломленного Майя.

– Ой, как давно я тебя не видела! – без умолку звенел ее серебристый голосок, – Где ты пропадал? И где Тано? А все остальные? Где Линнэр, Тайли, Эйно, Эрэлли, Исилхэ? И где это мы находимся?

Лазоревый взгляд в недоумении обвел гостиничный номер. Задержался на потолке, метнулся к окну. – Это… это ведь не Хэлгор, верно? И моря в Лаан Гэлломэ нет, река только… Куда же я попала? И главное – как?

Гортхауэр усилием воли вернул на место отвисшую до колен челюсть и очень медленно повернул голову в сторону Финрода. Несчастный государь всея Нарготронда выглядел не лучше: выражение лица такое, будто бревном по затылку стукнули: то же потрясение, тот же немой укор, те же искры из глаз.

– Ах’энн? – шепотом уточнил он у Сотворенного. Нервно дернув уголком рта, тот кивнул.

– О, это твой друг? – девушка, наконец, обратила внимание на тот факт, что в комнате их трое. – Ты познакомишь нас? Хотя у меня почему-то такое чувство, словно мы уже встречались… – лучезарная улыбка коснулась глаз безнадежно влюбленного сына Финарфина. Тот попытался улыбнуться в ответ, но вышло плохо.

– М..м – никогда не лазивший за словом в карман, Черный Майя промычал нечто невразумительное, и, внезапно спохватившись, принялся застегивать рубашку на груди. Понимая, что помощи ждать неоткуда, девушка пожала плечами, поправила одеяло.

– Здравствуйте еще раз! – учтиво склонилась златокудрая головка – Меня зовут Йолли, дочь Къолло. А как ваше имя?

– Финрод, – упавшим голосом сообщил эльф, позабыв упомянуть почтенного батюшку Финарфина. Краем глаза он продолжал нехорошо косится на Гортхауэра, причем, чем дальше, тем хуже.

– Очень рада знакомству, – юная леди царственно кивнула, натягивая одеяло до подбородка.

Гортхауэр поднялся с кровати столь стремительно, что девушка вздрогнула.

– Что-нибудь случилось? – осторожно спросила Йолли-Амариэ.

– Нет-нет, Йолли, все хорошо… успокаивающе поднял руки Черный Майя, пятясь к двери. – Все хорошо… хорошо. Просто сейчас ты нездорова, и тебе нужен покой… я пойду принесу лекарство. Я скоро…

– Но я хорошо себя чувствую! – запротестовала девушка, вскакивая.

– Тебе нужно лежать, – Финрод мягко попытался уложить строптивую больную назад под одеяло, но получил в ответ такой взгляд, что невольно отступил на шаг.

– Гортхауэр... – растерянно крикнула она вослед убегающему таирни. – Да что тут у вас творится? Где мои родители, где все…

Хлопнула дверь. Дико вращая очами, Финрод затравленно оглянулся по сторонам и, не найдя ничего лучше, бросился вон из комнаты вслед за Сотворенным.

Прыжок Финрода в темном коридоре был точен и неотвратим, как удар копья. Сграбастав Черного Майя за шиворот, эльф резко развернул его лицом к себе, и от души приложил спиной о стенку.

– Спятил, что ли?! – возмущенно рявкнул Гортхауэр, но тут сила праведного гнева повторно впечатала его в стену, на этот раз – затылком.

– Это… это опять твои шуточки идиотские, фокусник недоделанный?! – прошипел Финрод, сверкая глазами в темноте коридора. – Отвечай, мать твою!!!

Со стороны сцена, должно быть, напоминала приснопамятный поединок теленка и дуба: таирни был великоват даже для Эдайн, а эльфийский король едва доставал макушкой до его плеча. Словом, было бы смешно, когда бы не печальный повод драки.

– Я… я столько лет места себе не находил, думал о ней каждую минуту – бушевал Финрод, – Когда я узнал, что Амариэ решила приехать, я надеялся, что это из-за… неважно! Это ты нарочно подстроил так, чтобы она забыла меня напрочь! Это ты, ты виноват!!!

– Хватит, Инголдо! – Гортхауэру, наконец, надоело изображать околачиваемую сорванцами грушу. – Прекрати орать для начала. Я ведь даром что пацифист, тоже обидеться могу. Тихо, кому говорят!

Финрод потряс головой, отгоняя наваждение. С силой провел ладонями по лицу, словно стирая с губ еще не сорвавшиеся гневные слова.

– Извини, Тху…

– Все, забыли. – зная, сколь долго и пунктуально умеют извиняться эльфы – а в особенности этот – таирни хлопнул Финрода по плечу, а кулак другой руки поднес к аристократическому носу его бывшего величества. Воцарилась тишина.

– Почему же она ничего не помнит? – через пару минут нарушил молчание Финрод. – Как это могло случиться?

Сотворенный опустился на корточки возле уже знакомой стенки.

– Знаешь, Финарфиныч… – сообщил он после некоторых раздумий. – Пока что у меня две версии, одна так себе, другая еще хуже. С какой начинать?

– С той, что проще, – буркнул эльф, присаживаясь рядом в той же позе. Он отлично знал любимую подколку друга, с предложением сообщить плохую и хорошую новости в произвольном порядке.

– Ну, попроще, это как раз неважная, – пожал плечами Гортхауэр. – В смысле, которая просто неважная, но без трагизма. Думаю, ты уже понял, что Амариэ не просто захлебнулась, а сильно ударилась головой в падении. Если помнишь, она даже сознание потеряла. Может статься так, что внезапная утрата памяти – последствия удара.

– Ну, для неграмотных орков сойдет, пожалуй, – фыркнул эльф.

Майя хохотнул.

– Где ж ты, родной, видел неграмотных орков? Столь же доступное для наблюдения зрелище, как скромный нолдо… или трезвый я… ладно, шутки в сторону, мы и так уклонились от темы. Ты вообще прав, догадка очень примитивна и многое непонятно. Например, почему у нее неожиданно проснулась память девочки из Лаан Гэлломэ. Радует то, что такой вариант развития событий предпочтительнее: помутнение должно скоро пройти.

Финрод напрягся.

– Ну? Не томи, излагай дальше!

– Дальше… – Гортхауэр взъерошил волосы надо лбом. – А дальше вообще голая теория. Ты никогда не задумывался, почему «Нимиэрнин» берет пассажиров только в один конец?

– Проще простого – отозвался Финрод, – Кто из Перворожденных добровольно согласится снова покинуть Аман, страну своей мечты, чтобы вернуться в грешное Средиземье?

–Да ну? – насмешливо перебил его Черный Майя, – А я вот помню одного такого: чернявый, остроухий, надоедливый. И с ним еще девять – один другого скромней и воспитанней. Сами пришли, добровольно, прямо с дракой из Валинора прорывались, чтоб им пусто было. Хотя в Белерианде их, вроде бы, никто не ждал…

Видя как перекосилось лицо государя Фелагунда, Черный Майя удовлетворенно потер ручки и оскалился.

– Ладно. В общем, идея, на которой воспитывались поколения Элдар, мне понятна. За морем – счастье, благоденствие и вечная радость лицезрения ног Великих, здесь – кровь, пот, сопли и никакого просвета… ну, примерно так, да? Ну вот. Возникает вопрос: а как оно на самом деле, Инголдо? Нет, даже не так. Почему никто из мореходов кроме Кирдана, не занимается перевозками в Валинор? Почему, несмотря на отличную слаженную команду, Кирдан вынужден лично стоять у штурвала, хотя мог бы спокойно сидеть себе на берегу, как подобает правителю Митлонда. Почему, Инголдо?

– Пока что твои почемучки я воспринимаю как намек на то, что пересекать море в обе стороны дано лишь избранным счастливчикам… – хмыкнул Финрод, невольно включаясь в игру. Черный Майя загадочно ухмыльнулся.

– Именно, дорогой мой самодержец! Ты только одно слово позабыл добавить: «безнаказанно». Именно избранным дана возможность переплывать море, не страшась последствий. А для всех прочих Валар могли в целях безопасности установить некий барьер. Предположим, что при прохождении некоего невидимого и неосязаемого рубежа сил, покидающее Аман существо сходит с ума. Или просто теряет все свои воспоминания о жизни в Благословенной земле. Во избежание. А? Как тебе мысль?

Финрод в сомнении почесал ухо.

– Даже не знаю. Почему же тогда со мной такого не случилось? Я прекрасно помню и как мы с Артанис летать учились с крыши с самодельными крыльями, и как в Альквалондэ нырял за жемчугом, и как впервые Амариэ встретил…

– Ну, значит Великие ошиблись в расчетах протяженности своего защитного пояса – хохотнул Черный Майя – На дураков, что потащатся пешком через льды Хэлкарэссэ, он не был рассчитан!

– А Феанориги? – не отставал Финрод. – Вот они точно плыли морем, так почему же с ума не посходили?

В ответ Гортхауэр состроил кислую мину.

– Ты уверен?

– В каком смысле? – поморщился эльф. – Естественно, уверен, это же все буквально на моих глазах происходило.

Таирни вытаращил глаза.

– Инголдо… ты хочешь сказать, что они всегда такими были?!

Фелагунд понял не сразу. А когда сообразил, то прыснул в кулак. К сожалению, веселье его продолжалось недолго, ибо Гортхауэр помрачнел, нахохлился как старая сова, и буркнул:

– Короче, такие вещи не лечатся, это я тебе как Младший Айну заявляю Валар – и есть Валар, с их силой тягаться мне не по зубам. Тано, может, и смог бы что-то исправить, но не я.

Следом помрачнел Финрод.

====== День рождения Финрода ======

Над Красным замком стояло обычное нежаркое ангмарское лето. Ландыши давно отцвели и наступило время ирисов. В северном поясе Средиземья сезон цветения всех растений запаздывал приблизительно на месяц по отношению к широте Рунного моря, и Ангмар в этом отношении куда больше напоминал Лаан Гэлломэ куда больше, нежели прежняя резиденция Черного Майя. Возможно, поэтому Амариэ-Йолли чрезвычайно легко освоилась в новых владениях Гортхауэра на севере Туманных гор. Самому хозяину было в общем-то, безразлично, где жить, разве что безумно мучила ностальгия по Хэлгору да сожаления по поводу утерянной библиотеки Тол-ин-Гаурхота: теперешняя, что в Красном замке, являлась лишь жалким ее подобием. Что до Финрода, то вот как раз он переносил холод не слишком хорошо – сказывался давний переход через Хэлкарэссэ – и вечно торчал в зале с камином. А когда Тху окончательно доставал своими подначками, тот беззлобно огрызался, апеллируя к тому, что в Валиноре такая погода стоит зимой. Йолли изумленно качала головой: ну надо же, а ведь Заокраинный запад называют краем вечной весны! Гортхауэр плевался как лесной кот и бурчал что-то о невидимых лучах, что продолжают пронизывать землю Амана даже после гибели светоносных Древ Йаванны – именно эти лучи, по его мнению, вызывают повсеместный бурный рост зелени и непрерывное цветение. Его, разумеется, никто не слушал: Йолли было неинтересно, а Финрода после истории с Сильмариллом любое упоминание «невидимых лучей» раздражало до крайности, так что Гортхауэр вскоре прекратил озвучивать свои измышления.

В один из июльских дней Финрод выловил Гортхауэра в парке. С первого же взгляда Черный Майя отметил, что к растерянному виду эльфа добавился проблеск замышляемой авантюры в глазах.

– Слушай, Тху… – Финрод легко как кошка вспрыгнул на низкорастущую ветку дуба, чтобы сидя оказаться на уровне лица собеседника. – Тут такое дело… Видишь ли, у меня сегодня день рождения, ну и…

–Пригласить, что ли , надумал? – хохотнул Гортхауэр, – Не стоит, Финарфиныч, не напрягайся, я и так тут и никуда не денусь. Могу даже со столом помочь… Надо?

– Не надо, – отмахнулся Финрод, – сам справлюсь, не так уж я стар и немощен, как кажется. Я насчет Ама… то есть Йолли. Просто я хотел еще ее пригласить, но…

Гортхауэр смиренно возвел очи горе и медленно выдохнул для успокоения. Сейчас начнется… и на кой только ляд он в свое время взялся устроить судьбу двух разлученных сердец?

– Но что?

– Как что? Это Амариэ я бы мог решиться пригласить в гости, а теперь, когда она позабыла все, когда она снова – Йолли... Это ведь совсем другая девушка, почти незнакомая. Как бы я осмелился?

– Так, стоп! – Черный Майя снял эльфа с дерева и поставил перед собой. – Сейчас ты несешь ерунду и сам это понимаешь. Из твоих рассказов об Амариэ я понял, что ты был ей совершенно безразличен, так? Ну вот. Нынешнее положение дел как нельзя лучше играет тебе на руку – для Йолли ты не князь дома Финвэ и давний ее поклонник, а Финрод, хороший друг ее давнего знакомого, усек? Тогда ноги в руки и бегом обратно в замок, сообщи Йолли что хотел бы видеть ее в числе гостей. Иди давай уже, Филагх-кунду!

– Тху!!! – Финрод сжал кулаки.

– Инголдо!!! – прошипел в ответ Черный Майя, демонстративно закатывая рукава рубашки – Не заводи с утра, ладно? Только попробуй не пригласить Йолли на день рождения! Вот только попробуй – ох, ты у меня…

–Что я? Что ты сделаешь, а? – оскалился эльф, прижимая уши.

– Да ничего особенного, – пожал плечами Гортхауэр. – Просто если ты сию же минуту не поговоришь с ней, это сделаю я. И рано радуешься, между прочим. Йолли, к примеру, весьма интересуют традиции Ночного народа: ну, песни там, сказания, праздники разнообразные… Погоди, она и тебя еще будет вопросами донимать – ты же у нас на Сулху-ар-бане бывал…

– Ты… ей…рассказал? – задохнулся Финрод от гнева и стыда. Майя гадко ухмыльнулся.

– Еще нет. Но если ты не сделаешь того, что должен, за мной не заржавеет, ты же знаешь, Филагх-кунду!

–Ну ты и гад… – покачал головой Финрод, и, резко развернувшись, пошел прочь по тропинке, ведущей к Красному замку. Гортхауэр проводил его взглядом, потом полюбовался на собственные ногти и ни к кому не обращаясь, изрек:

–Вот такое у меня, братец, амплуа на этой сцене. Хотя правильно все же говорить не «гад», а «антигерой» или, на худой конец, «воплощение зла». Тоже мне, драматург!

Праздничный стол, по обычаю Благословенного Амана, накрыли в саду под яблонями. Той скорости и умению, с которыми Старший народ умеет соткать атмосферу торжества буквально из воздуха, могут позавидовать все без исключения народы многоликой Арты. За исключением, пожалуй, Великих – тем вообще никакого труда: щелчок пальцев, и вот оно – чудо, как заказывали. Так вот: способность Элдар устраивать праздники на пустом месте тоже чем-то сродни чародейству. Именно так думал Гортхауэр, озирая сервированный на три персоны стол, уставленный закусками, напитками и кушаньями, что появились на свет совершенно внезапно и неведомо откуда. Впрочем, как раз с напитками дело обстояло проще некуда: именинник хорошенько перетряс хозяйский погребок, в котором водилось все, начиная от «Хэлгорского красного» и заканчивая тем же контрабандным мирувором. Удивительно то, что сыну Финарфина за сотни лет обитания в Тол-ин-Гаурхоте ни разу не пришло в голову поинтересоваться: откуда у его друга подобные редкости, а главное – каким образом тысячелетиями уничтожаемые запасы исправно восполняются? Впрочем, на подобный вопрос хитрюга Гортхауэр, скорее всего, подарил бы загадочную ухмылочку и фразу «Это секрет!»

Распространяя аромат горной лаванды, по парковой дорожке к друзьям чинно шла Йолли. На ней было узкое темно-синее платье с короткими рукавами, а в тщательно убранных золотистых локонах мерцали сапфировые заколки. Гортхауэр многозначительно хмыкнул, но смолчал. Финрод же напротив, после недолгой утраты дара речи, рассыпался в любезностях. Вручив гостям подарки (шкатулку из перламутровой морской раковины – Йолли, и украшенный жемчугом серебряный кубок – Гортхауэру), его бывшее величество, государь Финрод Фелагунд пригласил всех к столу. Первый тост, принадлежавший виновнику торжества, адресован был радушному хозяину, под крышей которого сегодня все так здорово случайно собрались. Йолли лучезарно улыбнулась, когда смущенный комплиментами Майя попытался отшутиться тем, что мол «дом мой – идеи ваши», а на предположение об участии девичьих ручек в приготовлении блюд – так и вовсе залилась по-детски звонким серебристым смехом. Финрод тоже улыбнулся удачной шутке друга, зато Гортхауэр озадаченно изогнул черную бровь и как-то странно посмотрел на нарядную Йолли. Но опять смолчал.

Застолье шло своим чередом. Гортхауэр, которому крепкие напитки в силу его сверхъестественной сущности, были что троллю – булавка, налегал на «Пламя творения». Попутно с величайшим вниманием прислушивался к содержанию разговора и изредка отпускал шуточки для конспирации. Слово за слово, речь зашла о музыке. Хозяин Красного замка намек понял и послушно ушел в дом за лютней… да и за новой бутылкой «Пламени творения», если честно. По возвращении он застал настоящую идиллию: Йолли складывала из накрахмаленной до отвращения салфетки изящного журавлика – таких делали дети в Лаан Гэлломэ – а Финрод наблюдал за ловкими движениями девичьих пальцев. Их твердые бледно-розовые подушечки до сих пор носили следы вышивальных иголок, что придавало сосредоточенности Йолли особенно трогательный вид невообразимо-детской серьезности.

– Э-эй! – для привлечения внимания таирни кашлянул и помахал рукой. – Менестреля к пиру вызывали?

– Нет! – съехидничал Финрод, не поднимая головы – Мы и сами себе менестрели хоть куда!

Вместо ответа Сотворенный вспрыгнул на спинку стула, держа лютню наперевес:

–Извините, оплачено! – расхохотался он и отвесил шутливый поклон. Стул слегка покачнулся, и Майя, во избежание падения, мягко спланировал обратно на грешную землю. Йолли захлопала в ладоши. Гортхауэр еще раз поклонился, и неожиданно схватил со стола фигурку журавлика, посадил ее себе на ладонь. Загадочно оглядев присутствующих, он на миг призадумался, а потом, словно бы вспомнив нечто важное, осторожно понес ладонь к лицу и подул на игрушку. Легкая полотняная фигурка слетела с руки, но в траву, против всякого ожидания, не упала, а продолжила свой полет. Внезапно игрушечный журавлик расправил сложенные из салфетки угловатые крылья, дважды сильно взмахнул ими – и, набирая высоту, пошел в небо. Финрод и Йолли пораженно ахнули, следя за ожившей фигуркой, а журавлик плавно спикировал вниз, заложил круг почета над праздничным столом и снова начал стремительный подъем. Белое пятнышко отдалялось все больше, пока не превратилось в крошечную точку. Вскоре исчезла и она, растворившись в вечерней синеве, а три пары глаз: серые, голубые и непроглядно-карие – продолжали глядеть ей вослед.

– Улетел… – еле слышно прошептала Йолли. – Я знала, что такое бывает… может быть. Просто у меня не получается.

– Иллюзия? – пригубив вино, предположил Финрод.

Таирни неуловимо улыбнулся какой-то совсем непохожей на него мудрой всезнающей улыбкой, уголком губ, искристой чернотой зрачков. Эту улыбку могла бы узнать Йолли, но она все еще смотрела вверх, запрокинув голову.

– Иллюзия? – тихо переспросил Сотворенный, отбрасывая со лба непослушные пряди, вечно выбивавшиеся из хвостика на затылке. – Называй как хочешь, но будь готов к тому, что все мы – тоже чья-нибудь иллюзия. В основе всего сущего лежит идея, просто творцы бывают сильными и слабыми. Так что между бумажной фигуркой и настоящим журавлем разница не столь уж велика.

И он неожиданно подмигнул гостям.

После следующего бокала, разговор вернулся к прежней теме. Завладевший хозяйской лютней Финрод спел пару песен Даэрона: все это время таирни морщился и потягивал коньяк, чтобы ненароком не съязвить по поводу текстов. Когда именинник, наконец, выдохся и отвлекся на то, чтобы промочить пересохшее горло, лютней завладела Йолли.

– Я хотела бы спеть одну песню, – просто сказала она. – Это не мое сочинение, просто мне она очень нравится. И как раз про журавлика… пусть это будет песня для Финрода, – улыбнулась она и запела.

Похожий на колокольчик голос звенел под кронами деревьев, и вторил ему перезвон струн. Сотворенный обратился в слух, глаза его становились все шире, а к последнему куплету и вовсе напоминали донышки двух бутылок: Йолли пела песню Тинувиэль из Дориата!

– Откуда ты знаешь эту песню? – был первый вопрос Гортхауэра, когда Йолли допела и поставила инструмент на землю. – Где ты слышала ее?

Девушка удивленно приподняла брови.

– Хм… вообще-то я думала, что ты тоже ее знаешь. Это ведь песня моего народа… Неужели позабыл?

Таирни хмыкнул.

– Да, пожалуй…. Хм, ну надо же – действительно, совсем из головы вылетело! – он хлопнул себя по лбу. – Прошу прощения!

И, ухмыльнувшись до ушей, поднял кубок:

–Надо срочно подогреть память!

На этот раз и Йолли последовала примеру остальных, сделав первый в жизни глоток «Пламени творения». Напиток оказался невыносимо крепким, лазурные очи вмиг наполнились слезами, и девушка, схватив салфетку, принялась их вытирать. Финрод услужливо передал своей даме половинку сочной груши. После стремительного уничтожения оной, девушке полегчало. Всем прочим – тоже.

Со всеобщего молчаливого согласия инструмент перешел к Гортхауэру. Таирни долго думал, что бы такого спеть, но на ум, как назло, кроме песен Тинувиэль, ничего не приходило. Зная об отношении Финрода к фолк-року, Черный Майя решил не портить эльфу праздник. Он долго перебирал послушные теплые струны, бездумно извлекая аккорд за аккордом.

– А знаете, – негромко сообщил он гостям, – я однажды задумался над тем, что же происходит с поэтами и менестрелями после смерти. Со смертными, я имею в виду… И тогда мне пришло в голову, что смерть для них должна быть чем-то вроде приглашения на генеральную репетицию Второй Музыки Айнур. Во Втором хоре – Хоре Конца Времен – будут петь Младшие Дети Эру, это общеизвестно. Ну, а кто сумет сделать это лучше менестреля? – улыбнулся Черный Майя, продолжая перебирать струны. – И эту песню я хотел бы посвятить той, что ушла от нас… нет, не так! – просиял Гортхауэр и упрямо тряхнул головой, – Той, что уехала на гастроли в Чертоги Мандоса. Тинувиэль из Дориата…

И Майя запел:

Поэты рождены из звездной пыли,

Так нисходя во мрак житейских бурь

К нам во плоти являются живые

Аккорды древней Музыки Айнур.

Увенчанные золотом заката,

Не променяв свободу на дворцы,

Как встарь, дорогой снов бредут куда-то

Бессмертных песен смертные творцы.

В холодных снежных северных столицах

И в солнечных портовых городах,

Они себя раздарят по крупицам,

Талант не продавая никогда.

Они уходят за пределы Арты

На взлете славы, в неурочный час,

Поэты, менестрели, музыканты –

Всю жизнь свою прожившие для нас.

Пусть мир совсем не тот, каков был прежде,

И в бездну моря канул Дориат,

Как прежде слышен тихий голос нежный,

Как прежде струны у костров звенят.

В оранжевой футболке с алой руной,

И с черной лютней, да наперевес,

Возникнет у костра в ночи безлунной,

Дух той, чьи песни пели птицы здесь.

Она со сцены зал окинет взглядом,

Взмахнет рукой, отбросит челку с глаз

И до конца концерта будет рядом

Как будто и не покидала нас.

Пусть век ее и был, увы, недлинным,

И не был путь похож на торный тракт –

Когда концерт – всей жизни половина,

Вторая половина – лишь антракт.

И Первая безумная Эпоха,

Чьи битвы в песнях славит менестрель,

Достойна называться без подвоха

Эпохой Лютиэн Тинувиэль!

Песня закончилась. Гортхауэр молча опустил лютню на землю и обвел глазами сидящих за столом друзей. Сгущался вечер, но даже в темноте были заметны две светлые дорожки слез на щеках Йолли и задумчивый взгляд Финрода. Мерцали чародейские огоньки в ветвях старой яблони, их живые блики дрожали в хрустале и на кончиках серебряных вилок, бросали цветные отсветы на белоснежную скатерть.

– Ну, – длинная, обтянутая черным шелком рука Сотворенного потянулась к бутылке. – Чего загрустили? Расстроил? И тебя, Финарфиныч, тоже? Ну, извините меня, извините, само вырвалось… Короче, выпьем за то, чтоб мне лютня в руки больше не попадала, идет? – хохотнул он. – Ну, кому чего наливать?

– Твоя? – вместо ответа спросил Финрод. Майя вскинул бровь, пожал плечами

– Идея народная, музыку тоже у кого-то свинтил (да, хреновый из меня менестрель!), так что вопрос поставлен неверно! – отшутился он и добавил:

– Вот слова как раз мои. Ну так что, мы пьем или нет?!

Тост все успели благополучно забыть, поэтому вежливо выпили. Пока остальные закусывали грушами, именинник дотянулся до прислоненной к стулу Сотворенного лютни и втащил ее себе на колени.

– А я вот тоже кое-что сочинил, – как будто бы невзначай сообщил эльф, откусывая кусочек груши и аккуратно вытирая губы салфеткой. – Правда, это не песня, а так сказать…

Гортхауэр поперхнулся, закашлялся мучительно и сделал Финроду страшные глаза. Тот непонимающе вскинул брови. Черный Майя коротко кивнул на сидевшую рядом Йолли и на всякий случай показал начинающему драматургу кулак. Увы! Сей выразительный намек не укрылся и от проницательной девушки.

– Ой, Финрод, подожди, я сейчас! – она выскочила из-за стола, подбежала к Черному Майя и принялась колотить его по спине. На лице Сотворенного отразилось изумление.

– Ну как, теперь лучше? – она склонилась совсем близко, запах лаванды сделался нестерпимо-резким. – Попей… – девушка придвинула Сотворенному кубок вина. – И в следующий раз будь осторожен, прошу тебя, не говори во время еды…

Гортхауэр клятвенно заверил девушку, что это в последний раз и больше не повторится, однако мысленно выругал себя за неудачу отправки мимического сообщения. А неудача была налицо, ибо Йолли, не мудрствую лукаво, принялась упрашивать автора представить свое творение на суд слушателей. Благородный сочинитель немного поупирался, но больше – для вида, нежели из-за неподходящего содержания, после чего милостиво согласился и, пообещав скоро вернуться, умчался в Красный замок за текстами.

За столом воцарилось неловкое молчание. Гортхауэр потягивал «Пламя творения» из дареного кубка, грея серебро теплом рук. Йолли ухватила еще одну салфетку и привычно складывала из нее очередного невиданного зверя, отловленного за ногу в неведомых закоулках фантазии. От неспешного занятия ее отвлек насмешливый голос Сотворенного.

– Ну что, Амариэ? Тебе еще не надоело беднягу Финрода за нос водить, а?

Слова были сказаны на квэниа. Девушка вздрогнула от неожиданности, взгляд ее затравленным зверьком метнулся к лицу Сотворенного. Черный Майя сидел, небрежно развалившись на стуле, с кубком в руке, щурился поверх головы Йолли на пляшущие огоньки и улыбался… Улыбался той щемящее-знакомой, невероятно мудрой и всезнающей улыбкой, какой умел улыбаться только Тано. Разноцветные праздничные светляки, отражаясь в карих глазах Гортхауэра делали их радужными, похожими на нечеловеческие глаза Мелькора. Сходство между Учителем и Учеником было настолько потрясающим, что девушке пришлось несколько раз подряд энергично моргнуть, чтобы отогнать наваждение.