Текст книги "Байки Чёрного Майя (СИ)"

Автор книги: Къелла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

– Что… что ты имеешь в виду? – произнесла она на ах’энн, нещадно комкая в пальцах недоделанную фигурку. И опасливо добавила: – И… послушай… это действительно ты?!

Улыбка Сотворенного сделалась шире.

– Я – это я, – ответил он, – Но речь не о том. Я спросил вас, как долго вы намерены продолжать игру в потерю памяти, леди Сулимо?

«Леди Сулимо» опустила голову, чтобы скрыть пылающие щеки, и несколько раз подряд сплела-расплела пальцы.

– Но как ты понял? – смущенно спросила она. – Я ведь, кажется, ничем не выдала себя. Даже очнувшись в Серебристых Гаванях, заговорила на ах’энн… Как ты узнал? Использовал Силу, да? Мысли прочел? Очень красивый поступок, всегда так делай… – девушка начала тихо закипать, как оставленный без присмотра чайник.

– Решил, что тебе можно, раз ты – его таирни, да? – смятый журавлик из салфетки с размаху ударился о стол – А ты не думал о том, чем для меня было твое сообщение с этого… палантира твоего дурацкого? Нет? А о том, как я попала на корабль Кирдана? Тоже нет? А о том, что я повторяла про себя, когда пряталась от береговой стражи Тол-Эрэссэа в «вороньем гнезде» «Нимиэрнин» и когда поднятые на уши моим Учителем вооруженные воины обшаривали наше судно в поисках пропавшей принцессы Ильмарэна? И еще ты, наверное, забыл подумать о том, что я испытала в момент, когда на границе вод Благословенной земли на меня внезапно обрушилась полустертая память девочки Йолли из Лаан Гэлломэ, Последней Королевы Ирисов?! Когда, вспомнив правду, я поняла, что две тысячи лет прожила среди лжи! Во что и кому я должна была верить, скажи мне! Тебе? О, да… пожалуй. Или князю дома Финвэ, бывшему участнику похода за Сильмариллами, бросившему все на свете ради своей гибельной затеи? Да он же попросту сбежал в дальние края, ему даже в голову не пришло позвать меня с собой! Только не говори про Учителя: если я однажды осмелилась нарушить его волю, то сотни лет назад у меня тоже с лихвой хватило бы мужества на подобный шаг! Кто знает, как сложилась бы тогда история… Пока что у сказки про принцессу и зачарованного рыцаря очень дурной финал. И даже хуже – у нее никогда не было ничего, кроме дурного начала!!!

Амариэ умолкла, тяжело дыша, не, глядя, налила себе «Пламени творения» и залпом осушила кубок. Неизвестно, где юную леди научили так делать, но вместо закуски она быстро поднесла к лицу надушенное запястье. Втянула воздух, смахнула выступившие слезы.

– И тогда я решила, что история должна начаться сначала. С новыми героями, в новых декорациях, в новой эпохе… Я не знаю, что из этого получится, правда, не знаю, но теперь нам обоим, по крайней мере, некуда бежать…

И она виновато посмотрела на Сотворенного. Тот слушал внимательно, не перебивая, а когда Амариэ закончила свою речь, то кивнул и ободряюще коснулся нервно дрожащей руки кончиками длинных пальцев. Амариэ несмело улыбнулась и снова сгребла в горсть брошенного журавлика.

–Ты не сердишься на меня?

Гортхауэр отрицательно покачал головой. Глаза его смеялись.

– Совсем-совсем не сердишься? – уточнила обстоятельная воспитанница Короля Мира.

– Совсем-совсем! – подтвердил Черный Майя и, закинув ноги на стол, беспечно откинулся назад. Журавлик в руках девушки зашевелился, захлопал крыльями, и, подняв угловатую голову, очень внимательно, как ей показалось, посмотрел на нее. Амариэ хихикнула.

– Слушай, Гортхауэр… – протянула она после недолгого молчания. – А как ты все-таки догадался, что я – это я? В смысле, не только Йолли, но еще и Амариэ?

Таирни мгновенно убрал ноги со скатерти и, резко качнув стул, возвратился в исходное положение.

– Элементарно, Йолли! – до ушей ухмыльнулся он.

– Ну как? – не отставала девушка. – Я ведь не допустила ни одной ошибки.

–Одну – не одну, а лично я заметил четыре, – тонко прокомментировал таирни. – Разумеется, при условии, что мы предполагаем полное отсутствие памяти Амариэ. Их было четыре.

Амариэ встопорщила острые ушки. Гортхауэр решил успокоить юную леди.

– Сразу успокою: Финрод ничего не заметил. Итак. Самой первой ошибкой стало твое появление в парке. Видишь ли, у Эллери Ахэ не принято переодеваться в нарядное платье в случае похода в гости, это – чисто валинорский обычай. Эллери Ахэ надевают особую одежду лишь в один день – Праздник Ирисов – во все прочие дни они меняют платье лишь соответственно погоде и соображениям чистоты. Вторая ошибка тоже заключалась в различии традиций Элдар Валинора и Лаан Гэлломэ: Эллери Ахэ ходят в гости с подарками для хозяина и помогают ему накрыть стол. В Валиноре, как я понял, дело обстоит с точностью до наоборот: там стол накрывает исключительно хозяин и он же дарит подарки гостям. Продолжать?

Амариэ кивнула.

– Ну, дальше, на самом деле, не так просто. Если первые две промашки можно было бы списать на уважение к виновнику торжества в стремлении следовать его обычаям, то вот с текстом песни вышел любопытный казус. Дело в том, что эту песню про журавлика я сам переводил с ах’энн. После некоторых хм… приключений, текст попал в руки известной девы-менестреля, Лютиэн Тинувиэль, ныне, увы, покойной. Тинувиэль изменила тот куплет, в котором говорилось о Мелькоре, досочинив взамен него другой, и стала петь эту песню на концертах. Я не знаю, каким образом эта песня попала в Валинор, где ты услышала ее и запомнила, но только спела ты ее именно в том виде, в каком ее пела Тинувиэль из Дориата. Эллери Ахэ пели иначе. Ну и последнее: оригинал песни был написан явно не на квэниа. Вначале я подумал было: вдруг ты просто решила сделать приятное Финроду, спев песню на его родном языке (совершенно, кстати, напрасно, он за это время успел ах’энн выучить, умная башка!), но потом сообразил, что ты не просто повторяешь заученные фразы, но и прекрасно понимаешь их значение. Следовательно, язык Светлых эльфов ты знаешь – я видел слезы на твоих щеках, когда пел о Тинувиэль – а Йолли из Лаан Гэлломэ его знать не могла. Вот она, четвертая и главная ошибка вашей маскировки, леди Сулимо!

Сотворенный умолк, самодовольно покачиваясь на стуле. Амариэ смотрела на него с тем восхищением, какое испытывает первогодок-ученик, глядя на работу мастера.

– Тху, ты гений! – наконец, выдала она. От такого неожиданного обращения Черный Майя потерял равновесие и вместе со стулом грохнулся в густую траву. Амариэ вскрикнула и бросилась ему помогать.

– Йолли? – длинный палец Гортхауэра уперся в нее.

– Что? – встревожено отозвалась девушка, на миг отвлекшись от попыток поднять стул вместе с таирни.

– Ты тоже умница!

И он подмигнул левым глазом, да так задорно, что Амариэ залилась смехом. Гортхауэр глянул на нее и расхохотался за компанию. Всеми забытый крахмальный журавлик кое-как добрался до края стола и попытался вспорхнуть, но поскольку крыло у него было только одно, то ожившая фигурка сумела лишь неуклюже перевалиться за край и шлепнуться Черному Майя на лицо. Хохот грянул с новой силой.

– Нет, ну что за гости пошли – на минуту нельзя одних оставить! – проворчал неожиданно подошедший к ним Финрод. В одной руке он сжимал пачку исписанных листов, а в другой, естественно, пыльную бутылку, – Стулья трещат, гости пищат, смех какой-то дурацкий на весь парк! Что вы тут творите, а?

Гортхауэр резво вскочил на ноги и пригладил растрепанные волосы. Затем вернул на место упавший стул.

– Смеемся, – как ни в чем не бывало, ответил он. – Стулья ломаем. А ты думал?

– Ничего я не думал, – возразил эльф, водружая добычу на стол. – Я вам песенку принес, слушать будете или как?

– Или как, – добродушно буркнул Черный Майя, вышибая пробку из бутылочного горлышка. – Шучу, конечно. Давай уже, не тяни кота за хвост, покажи свое творение даме!

И он поклонился Йолли.

– Сейчас! – зарделась она. – А можно сначала… ну, минуточку подождать, совсем чуть-чуть?

Девушка протянула Сотворенному сложенные горстью ладони. В их чаше смирно сидел игрушечный журавлик.

–Я ему крыло сделала, – застенчиво сообщила Йолли, – Теперь должен полететь…

Сотворенный усмехнулся, и, склонившись через плечо девушки, несильно дунул в подставленные ладони. Сорванный с руки потоком воздуха, журавлик пару раз неуверенно хлопнул крыльями, изогнул шею – точно обернулся посмотреть на тех, кто подарил ему жизнь, – и неровными толчками начал набирать высоту…

Они ушли. Ушли вдвоем. Я не останавливал, не уговаривал остаться – чувствовал, наверное, что не имею на это права… или скоро не буду иметь. Все складывалось так, как должно, в конце концов, эти двое встретились, несмотря на все преграды. Их теперешнюю участь трудно назвать легкой: Финрод столько веков прожил затворником, что привыкать к изменившемуся до неузнаваемости миру Средиземья ему придется столь же тяжело, как и беглой валинорской принцессе Амариэ. Но за этих двоих я спокоен. Хотя бы потому, что их двое. А я один… нда… как-то вот так получилось.

Написанная Финродом опера вызвала небывалый восторг у Амариэ… или Йолли? – Тьма Изначальная, я уже и сам запутался, как правильно. Юная леди заявила, что эта вещь непременно должна увидеть свет, и что лично она приложит к этому все силы. Ну-ну… зная Амариэ, можно быть уверенным в том, что опера Финрода будет поставлена на лучших сценах Средиземья, а сама воспитанница Короля Мира будет исполнять главную женскую партию, причем, скорее всего – Элхэ, ибо из партии собственной героини малышка Йолли выросла окончательно и бесповоротно.

Финроду я поражаюсь, чем дальше, тем сильнее. Даже по прошествии тех сотен лет, что он проторчал в моем замке, я не всегда могу предсказать его мысли и поступки, хотя в случае Элдар я редко промахиваюсь в суждениях. Может, он – Эдайн? Шутка. Как-то раз, когда мы с ребятами обсуждали оперу, Инголдо посетовал на то, что Тинувиэль так рано покинула пределы Арты: он, мол, специально под ее голос некоторые партии писал. Нет, вы слышали? Это говорит ярый ненавистник средиземского фолк-рока, оголтелый фанат Даэрона! Вот и понимай, как хочешь.

Остатки клана Красного волка переселились в Ангмар. Из огромного племени уцелела едва лишь пятая часть, поэтому иртха Туманных гор приняли переселенцев куда менее враждебно, чем следовало. Что произошло с Хуркулух – не знаю, а вот Муфхар-иргит по сю пору жив и здоров, даже однажды заходил в гости. От почтенного шамана я и узнал о великом Северном переселении иртха Тол-ин-Гаурхота. Поговаривали также, что вскорости между Муфхар-иргитом и шаманом одного из соседних кланов, неким Рраугнуром, разгорелась настоящая идеологическая война. Камнем преткновения явилось несогласие двух мудрецов во взглядах на природу вашего покорного слуги. Ничего себе, да? Я уж думал, они найдут куда более важную причину для конфликта, например, поспорят о сущности Эллери Ахэ: были ли они уллах или все же существами из плоти и крови (впрочем, в отношении меня они и сами не пришли к окончательному выводу по данному вопросу). Ну, или какого на самом деле цвета были глаза у Тано…

Да, кстати, о Тано. Перед самым уходом, в последнюю ночь своего пребывания в Красном замке, Йолли поднялась ко мне в комнату. Я сразу понял, что она намерена сообщить мне нечто важное: в противном случае, она сделала бы это раньше или, напротив, дождалась утра. Ожидал услышать что угодно: у меня нервы крепкие, да и лекарство от мировой скорби всегда под рукой – захватывающую повесть о пиратском прошлом Кирдана Корабела, признание в любви ко мне, сожаления по поводу скорой разлуки, мысли о возвращении назад в Валинор, слезной просьбы воскресить ее родителей… Но вместо этого Амариэ рассказала мне о том, как однажды выпросила у Короля Мира позволения заглянуть за Двери Ночи и о том, что она там увидела.

В этом месте она разрыдалась, да так сильно, что бедной девочке пришлось налить. Сам я к этому моменту давно хлебал из горла, и «Пламя творения» казалось мне чем-то вроде чая: ни вкуса, ни крепости, ни горечи – один только аромат. А Йолли говорила и говорила…

…о сведенных судорогой боли руках, скованных цепью. О лице, обезображенном незаживающими ранами. О зрячих черных провалах на месте выжженных глаз. О невыносимом холоде межмирного одиночества и тяжести Ангайнор. О бессильно поникших плечах и сломанных крыльях. О моем создателе, Учителе и отце… о том, что сделали с моим Тано…

Амариэ рассказала мне, как, испугавшись его уродства, прибежала к Манвэ и долго плакала, уткнувшись носом в подол лазурной мантии. Как громко сожалела, что собственными руками не успела вырвать глаза этому мерзкому чудовищу, посмевшему назваться братом ее возлюбленного учителя, воспитателя и господина…. – здесь она снова разрыдалась, на этот раз настолько неуправляемо и безутешно, что оказался бессилен даже мой хваленый коньяк. В кратких перерывах между всхлипами она, стоя на коленях возле моего кресла, умоляла о прощении за эти ужасные слова. Повторяла, что больше не хочет и не умеет с этим жить, и что я имею полное право сейчас убить ее, потому что нет и быть не может никакого прощения, ибо тот, перед кем она виновата, никогда не услышит слов покаяния…

Я сидел и не замечал девушку, убивавшуюся с горя возле моих ног. Я не слышал и не понимал, что она говорит… Я смотрел в темноту летней ночи, и мне казалось, будто в стрельчатом портале окна вдруг возник образ Тано – такой, каким описывала его Йолли, Последняя Королева Ирисов: провалы пустых глазниц смотрят в самую душу, и призрачный ореол седых волос вокруг пергаментного лица. Губы кривятся в попытке что-то произнести, но слишком далеко… не услышать. Время остановилось, воздух перестал поступать в легкие – исчезло все, кроме этого образа, кроме вечной боли утраты и одиночества. В эти минуты, а, может быть, часы – я отчетливо представлял себе, как давит пустота. Пустота окружала каждого из нас двоих, для подобного ощущения невозможно подобрать слова ни в одном из языков Арты – это даже болью нельзя назвать!

Как во сне я шагнул к окну, раздвигая плечами пространство, продираясь сквозь плотную ткань мироздания, и протянул руку… Тано, я здесь. Потерпи, я сейчас… Сейчас… у меня все получится. Я здесь, Тано, я здесь…ну, давай же…

Превозмогая тяжесть оков, дрогнуло призрачное запястье – да нет, какое там призрачное! – более материальных ожогов и ран трудно представить. Очень медленно мне навстречу поднималась кисть, силясь распрямить скрюченные пальцы. Он слышит и понимает меня… Неужели все так просто? Что же вы, Могущества Арты, где ваша хваленая мощь? Не ожидали такой прыти от Отступника-младшего? Я засмеялся и резко выбросил руку вперед – сквозь пространство, сквозь границы мира, сквозь забвение и толщу ледяной пустоты… Пальцы ощутили удар о твердую и гладкую поверхность, а потом где-то на грани меж явью и бредом послышался звон и испуганный женский крик…

Видение исчезло. Я стоял в собственной комнате, из разбитого окна ощутимо тянуло прохладой летней ночи. Возле ноги ощущалось нечто живое и теплое. Пахло лавандой и коньяком… хрустели осколки.

– Гортхауэр, ты как? – голос натянут как струна, еще чуть-чуть – и лопнет витое серебро связок.

– Гортхауэр!!! Ты слышишь меня?! Как ты?

«Странный вопрос» – усмехнулись губы. «Как я? Что за бессмыслица? Можно подумать, что теперь я вообще могу быть хоть как-то! Да и что я, в сущности, такое? Мысль, обретшая форму? Сила, заключенная в оболочку плоти?»

Но то кто создал меня, знал, что безвыходных положений не бывает. Он всегда говорил, что Сила сама способна принять подходящую форму, чтобы преодолеть преграды на избранном пути. А это значит, что еще не все потеряно: я стану ветром в твоих крыльях, Тано. Я пройду сквозь небыль, я сумею обратить невозможное в его противоположность. Этот Путь я выбрал сам, и пройду его до конца, какой бы смысл не был заключен в этом слове, и чего бы мне это ни стоило.

Я посмотрел в испуганную лазурь девичьих глаз. Вот ведь… Как зверек жмется к ногам, ждет ответа. Я улыбнулся ей.

– Нормально, Йолли. Все нормально. Я смогу!

/последние часы 2008 года/

====== Эпилог. Исповедь Черного Властелина. ======

Кто способен измерить путь бесконечных тысячелетий? Для Младших Детей единого это просто слова, даже пара десятков лет для них – целая эпоха, в течение которой сменяется поколение. Двадцать лет – и на смену уходящим за грани мира приходят новые воины, новые звездочеты, кузнецы, художники и менестрели. Старшие Дети бессмертны, но для них бессмертие исполнено неизменности, существование их напоминает мне сильно замедленную краткую вспышку жизни Смертных. То, на что у Эдайн уходят два года, Квэнди достигают за двадцать… Они просто не замечают бега времени, ведь им некому было сказать, что год – это много…. Что десятилетие подобно глубокому оврагу, столетие – пропасти, тысячелетие – бездне…

Я не был ни тем, ни другим. И Эдайн, и Квэнди знают боль, им знакомо беспощадно жалящее свойство памяти о совершенных ошибках. Не успел… не уберег… Но жизнь людей коротка, и помня о горе, случившемся много лет назад, до самой своей смерти они все равно не успевают избыть весь срок скорби. Воистину, смерть – величайший из даров… У Квэнди все иначе. Мелодия, определившая в Музыке Айнур песнь их сути – это колыбельная. Покой в их сердцах предопределен изначально. Время горестных воспоминаний о пережитых утратах у них очень велико, но что такое пара тысяч лет в сравнении с вечностью? Пыль, след упавшей звезды на вершине скаля, уходящей за облака в надмирную лазурь. Плевок на дороге.

Забвение – это тоже дар. Способ существования бессмертных. Можно долго спорить о том, кому повезло больше, но ни один из двух даров не достался мне. Мне, младшему из Айнур, Песни, породившей Песнь. Осужденному на вечную боль скорби, что всегда пребудет со мной. Кто из Смертных или Бессмертных знает, что это такое? Кто в состоянии вообразить себе тысячелетия бессилия, тысячелетия отчаяния, тысячелетнюю боль от зазубренного клинка, терзающего вечно незаживающую рану в том месте, где когда-то давно было сердце.

У меня отняли все. Веру, семью, дом, отца, друга… Ты один был всем этим. Ты, мой Учитель… Тано… Что связывает Творца и Творение? Уважение? Любовь? Дружба? Привязанность? Благодарность? Как же мелко и однобоко… Эту нить, этот нерв нельзя объяснить подобными словами. Все это вместе, взятое сотню раз, помноженное на юность незапятнанного мира и невыразимое, невозможное счастье творения и удивительных открытий. Казалось, ничто не может разорвать эту вечную связь… Оказывается, может… Знаете, на что это похоже? И я не знаю подходящего сравнения. Словно ты ослеп и оглох, лишился возможности ощущать запахи, способности говорить и двигаться, но, вместе с тем все органы чувств остались целы и невредимы, обострившись до предела, чтобы еще больше мучить тебя вечной тоской по изломанной, с корнем вырванной части твоего естества. Я умирал, будучи бессмертен. Я забывал, будучи лишен возможности забыть. Я, не такой как Эдайн и Квэнди. Я, Младший из Айнур, Черный Майя. Я был один на один со своей вечной неизлечимой болью и сходил с ума.

Это потом людские хроники превратят меня в безумное кровожадное чудовище, сеющее разрушения и смерть. Те, кто будет вплетать этот образ в гобелен истории, так и не поймут, что отголосок Песни Творения не способен разрушать. Что испивший чашу боли утрат до дна, никогда не сможет причинить ее ни единому живому существу на земле. Одержимый местью лишь умножает горе, кровью поверженного наземь врага ставит размашистую подпись под признанием в собственном бессилии… На самом деле, за этими словами крылась пугающая и давно известная истина, которую я не решился бы произнести даже в мыслях – такая боль сквозила в ней: смерть предателя, клятвопреступника и убийцы не вернет Тано в этот опустевший и холодный мир. Я никого не винил в случившемся, и именно в этом заключалась моя сила. Было ли это вспышкой озарения уставшего от безысходности и отчаяния рассудка или всеобщее сыто-ленивое спокойствие настолько претило мне, но однажды я внезапно осознал, что не так уж и бессилен, понял, для чего живу, и что именно мне предстоит сделать.

Тано… Пылающие недра Арты до сих пор помнят и прикосновение твоих ладоней, и миг обручения двух пламенных сердец. Вы – часть друг друга, и ничто не в силах разорвать эту связь. И если силы Арты позовут тебя, то ни одна цепь, ни мощь всех Валар не смогут боле продлить ни минуты твоего плена. Коснись тверди обрученного с тобою мира, как прежде, ладонь-к-ладони и станешь свободен… Но далеко за Дверями Ночи темница твоя, Тано, и нет пути назад лишенному силы Отступнику… Ну и что?! Если ты не можешь оказаться в пределах Арты, так, значит, Арта сама придет к тебе! Одно касание – и все преграды рухнут пред вашей единой мощью, а ты… ты снова будешь со мной…

Я начал свои опыты. Создать форму абсолютной Силы, слить в один-единственнный артефакт всю память прежних лет, всю тоску осиротевшего мира, всю ту безумную мощь, что Арта способна подарить Обрученному-с-Ней. Кольцо, что скрепит союз, возвратит из тьмы и небытия того, кого я считал своим отцом и Учителем. Закаленное в пламени подземных недр, впитавшее саму суть вечной силы, зов Арты, способный притянуть, исторгнуть из пустоты безвременья заточенный в ней дух. Это потом станут говорить, что, возжаждав власти, я создал Кольцо, чтобы повелевать миром. Это потом появится легенда о Назгулах, девяти призрачных воителях-кольценосцах, соблазненных посулами бессмертия. Как там: «а одно, всесильное – властелину Мордора… чтоб лишить их воли… »? Кольца Назгулов были первыми опытными образцами, неудачными подобиями… Они сводили людей с ума, но все же сила их была недостаточной для того, чтоб распахнуть Двери Ночи. Каждое последующее из этих созданных мною колец было сильнее предыдущего, к примеру, то, что досталось безвестному ангмарскому магу, могло бы считаться удачным. Его обладатель обрел бессмертие и невиданную мощь. Затаив дыхание, со страхом и надеждой я ждал результата, но вновь потерпел полнейшую неудачу. Устремления людей, столь различных по происхождению, возрасту и моральным убеждениям, в конечном итоге, абсолютно однотипны: это власть. Власть является тем единственным, к чему стремится самое человеческое существо. Что ж! По крайней мере, никто из тех девяти не ушел обиженным, они получили желаемое, наверное, они даже были счастливы на свой манер. Но видя последнего из Кольценосцев, того самого ангмарца, я понял, что передо мной – безумец. Сила Кольца, практически неощутимая для меня, до дна выпила рассудок взрослого, владеющего тайной мудростью человека. Предел был достигнут: вложи я в артефакт чуть больше мощи, эта безделушка попросту убьет любого из Младших Детей Эру. Слишком много времени было потрачено впустую, но теперь я уже узнал все необходимое, и боле не нуждался в подопытных созданиях. Так появилось оно: Единое, самое могущественное из всех Колец, рассчитанное на мощь Валы. Оставалась вторая часть плана: единственный известный мне выход за Двери Ночи находился на Западе. По понятным причинам я не мог прибегнуть к силе Майя, и когда до цели оставался один шаг, судьба неожиданно отвернулась от меня. Внук Феанаро Ярого Пламени, очевидно, считал меня личным врагом, оказался, пожалуй, единственным, кто сразу понял суть моих намерений. Он попросту закрыл мне доступ в Серебристые Гавани. Но пути назад уже не было, на карте стояла свобода Тано, а впустую потраченное время жгло ладони. Но в этот раз я не стал, подобно дикому зверю, пытаться смести все преграды, а предоставил себя воле течения. О, как убедительно я смотрелся в роли пленника Ар-Фаразона! Я не помышлял о сопротивлении, а, тем паче, побеге, нет, зачем! Изображая полную покорность, я отправился в столицу Нуменора вместе с королем, который даже стал казаться выше от осознания собственной доблести. Нуменор с его гаванями и площадями, с его гордым и независимым народом, не признающим ничьей власти, будь то Тьма или Свет, с его развитой наукой, искусством и ремеслами должен был стать моим последним пристанищем перед безжизненно-сияющими берегами Амана. Это потом станут говорить, что я развратил нуменорцев, склонил их ко злу, и что околдованный мною король, обезумев от жажды бессмертия, объявил войну Валар и снарядил флот к берегам Благословенной земли. Не было! Не было кровавых жертвоприношений Мелькору… не было алтарей, орудий смерти и пыток. Не было обезумевшей толпы, повалившей в край Валар на поиски секрета вечной жизни, не было непобедимой армады. Из гавани вышел один единственный корабль – королевский флагман, на котором плыли двое: я и государь Ар-Фаразон Золотоликий. Он был очень умен, этот смертный владыка, до глубины души презиравший бессмысленные запреты, навязанные чуждой волей. Настоящий нуменорец… Порою мне казалось, что ему ведомы причина и конечная цель нашего путешествия. Он не задавал вопросов, а я не стремился поскорее высказать ответы, и я так и не успел узнать: была ли у короля собственная причина добраться до Благословенной земли или то был просто порыв благородного сердца – проводить забредшего в дом странника до следующего порога. Не знаю… Морская пучина надежно хранит свои тайны. Это потом чье-то быстрое перо выведет каллиграфически-безукоризненные строки «Акаллабет», скупо и буднично повествующие о гневе Валар, низвергших в бездну проклятый остров вместе с его погрязшими в пороках и гордыне обитателями… И лишь те, кто воочию видел мощь Великих, возможно, поймут, от чего на самом деле погибло величайшее из людских государств. Сокрытие Валинора, невидимая преграда, призванная останавливать корабли, плывущие на Закат… Сила, воздвигнувшая этот барьер, была настолько велика, что подобное вмешательство не могло бесследно пройти для мира. Любое, пусть даже ничтожное воздействие Изначальных на существующий миропорядок сулит небывалые потрясения и стихийные бедствия. Гибель Нуменора, что просто оказался ближе всех к источнику этой Силы – лишь побочное действие вмешательства великих в дела чуждого им мира. Не их мира…

Но как бы то ни было, а Валинор, перенесенный за пределы Эа, сделался далек, как никогда прежде. Это был конец. Все мои надежды рухнули, и отчаяние вновь сделалось неотъемлемой частью моего существования.

Кольцо… мое величайшее творение и вечное проклятье. Не выполнив своего предназначения – даровать свободу – оно обратилось в рабство для собственного создателя. Оно сводило с ума, казалось, что стоит лишь пожелать – и оно исполнит все твои мечты, утолит любую жажду. Но я помнил, во что превратились давшие волю страстям Кольценосцы-смертные, и гнал прочь встающие перед внутренним взором прекрасные картины будущего. Лишь сейчас я до конца осознал, насколько страшная сила сияет золотом в моих ладонях. Эта мощь была слишком велика даже для меня, мощь, рассчитанная на самого могучего из Айнур, что некогда был глазами Единого, ломала меня, Майя, точно щепку. Я знал, что такая ноша мне не по силам… Но по-прежнему продолжал бороться с порождением собственного отчаяния. Знаете ли вы, каково это: не иметь права произносить свои желания даже в мыслях, опасаясь, что проклятый тускло-золотой ободок воспримет минутную слабость как руководство к действию? Как страдать от незаживающей раны и не выказывать боли ни жестом, ни взглядом, ни даже мыслью… гнать прочь проникновенный, затягивающий шепот: «тебе больно… ты устал… ну, признайся же в этом… пожелай избавиться от мучений и все прекратится… все пройдет и станет, как раньше… ну же, давай…». Наверное, я не вынес бы искушения и, подобно призрачным воителям-улаири сделался бы рабом этой драгоценной мерзости… Если бы не был ее создателем. В отличие от Назгулов, я носил Кольцо, которое выковал сам, я прекрасно знал его свойства и возможности, а также, хотя бы приблизительно, пределы его могущества. А то, чего я столь страстно желал, в любом случае, находилось за этими пределами.

Я предпринял еще одну, на мой взгляд, весьма беспомощную попытку прорваться на Запад, к морю. Атака на Гондор увенчалась успехом, мне удалось закрепиться в Минас-Итиле, но после этого сражения приобрели вялотекущий характер, точно итог противостояния не интересовал ни одну из сторон. Единственным, кого тревожили мои действия (как, впрочем, и мое невредимое наличие в природе) был внук Феанаро Ярого Пламени. «Последний союз Эльфов и Людей» – так назовут в летописях обрушившийся на меня кулак Запада. Мог ли я выиграть ту битву? Мог… Конечно мог, стоило лишь только пожелать. Но все мои силы уходили на борьбу с властью Кольца, с той чудовищной мощью, которую я не мог, не имел права пустить в ход… Это потом менестрели сложат балладу о победе славного воина Исилдура над Черным Чародеем Сауроном. Победы не было, не могло быть: даже самый сильный человек – не противник для Майя. Наверное, наш, так называемый поединок смотрелся по меньшей мере странно: светлый витязь в блистающих доспехах, наносящий удар за ударом по глухой защите противника, поднимающего свой меч лишь для того, чтобы отразить нацеленный выпад. Снова и снова…

Я балансировал на грани между разумом и инстинктами, с трудом удерживая себя от одного-единственного движения, что положит конец бессмысленному перезвону клинков. Я устал… От войн, от неудач, от Кольца, от себя самого… Устал от бесконечных потерь моей бесконечной жизни, жизни, в которой так и не смог сделать самого важного. Тано… летящие через вечность так и не соприкоснувшиеся ладони, солоноватый привкус на губах: это кровь или слезы? Неважно… Я так и не сумел освободить тебя… И пусть потом рассказывают, как Исилдур отсек Врагу палец с кольцом и как лишенный плотской оболочки дух Черного Властелина со злобным воем прянул в небеса… Пусть! Я искал смерти… пусть так, но стать, наконец, свободным, уйти за Грань Мира и там, за Дверями Ночи, вновь повстречаться с тобой, Учитель! Кор’им-о-анти-этэ, вечная моя скорбь… В тот миг, когда вскользь задевшее лезвие меча рассекло кисть, я был почти счастлив. Это ведь так просто: опустить руки, выронить от боли оружие и со счастливой детской улыбкой встретить грудью последний удар. К счастью, я всего лишь бессмертен, а вовсе не неуязвим…

Но он не стал добивать меня. Как зачарованный, мой недавний противник приблизился и поднял с истоптанной земли окровавленный ободок золота, жадно пожирая его глазами… Кольцо, рассчитанное на мощь валы, легло в ладонь смертного раньше, чем я успел его предупредить. Бедный мальчик! Глупец… я видел, что проклятая вещь с первой же секунды подчинила себе нового хозяина. Исилдур даже не взглянул в мою сторону, ну еще бы! Воображаю, что ему доводилось слышать! Кольцо Всевластья… секрет мощи Врага… Отныне в этом мире его не интересовало ничто другое. Бедняга… надеюсь, что он успел погибнуть раньше, чем сошел с ума.