Текст книги "Байки Чёрного Майя (СИ)"

Автор книги: Къелла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

К тому моменту, когда я вынужден был покинуть вернувшегося в Сумрачные Земли Тано и вновь поселиться в замке, возведенном в далекие времена моего беспросветного одиночества, я заметил некоторые весьма существенные изменения. Оказалось, что за время отсутствия хозяина Тол-ин-Гаурхот не только сохранил жилой вид, но и приобрел кое-какие новые черты. В свете последних событий, а именно: появления на западе Людей и исхода Нолдор из Благословенной земли в земли, никогда и никем не благословляемые, иртха создали весьма эффективную систему пограничной стражи и охраны самого замка. Скажем так: до своего собственного дома я добрался не без приключений, а, переступив порог, обалдел окончательно. Представьте себе лес, буквально утыканный замаскированными наблюдательными вышками и сложной системой проволочек – стоит кому-либо задеть одну, как запрятанный в специальной нише и соединенный с проволокой механизм приводит в действие кресало, что ударяет о кремень. Первая же искра поджигает кусок пропитанного особым составом каната, что подвешен в жерле выжженного молнией дерева, и высоко в кроне вспыхивает язычок бездымного пламени. Заметить этот огонь с земли совершенно невозможно, ибо в летнюю пору его скрывают кроны соседних деревьев, а зимой, когда на голых ветвях нет листьев… хм, вы знаете, во всяком случае, лично я до сих пор не встречал никого, кто бы оказавшись в зимнем лесу, стал пялиться вверх. Таких «маячков» было несколько, все они находились на приблизительно равном расстоянии от замка и отлично проглядывались со сторожевых вышек. В общем, в первый же день моего возвращения на Тол-ин-Гаурхот через веселую березовую рощицу, я, естественно, случайно потревожил одну из сигнальных растяжек и буквально через четверть часа лежал, уткнувшись лицом в жесткий торчащий корень под прицелом тяжелого лука, совсем не похожего на охотничий… Конечно, я мог бы пустить в ход Силу Майя, но поскольку сам всю жизнь терпеть не мог тех Сотворенных, что применяют свои способности по поводу и без повода, то позволил своим «домашним любимцам» самостоятельно разобраться с непростой ситуацией поимки меня на границе моих же земель. После этого неприятного инцидента я стал куда внимательней в своих лесных прогулках, благо однажды увидев схему расположения ловушек, выучил ее наизусть. Жить по-прежнему было можно, и даже весьма неплохо, но вскоре одновременно с решением одних трудностей, возникли другие. А заключались они в том, что орки, обвесившие весь лес сетью сигнальных паутинок, окончательно обленились и перестали охотиться в прежнем смысле этого слова. Не было больше ни ночных засад, ни отравленных копий, ни долгих скитаний по болотам или бурелому – теперь любая дичь, по неосторожности коснувшаяся проволочки, неизменно оказывалась легкой добычей довольной пограничной стражи. Поскольку пища стала доставаться не в пример легче, у клана Красного Волка появилось больше свободного времени... которое они, естественно, употребили на усиление охраны моих покоев. Жизнь моя превратилась в сплошной кошмар, по замку нельзя было и шагу ступить, чтобы не напороться на какую-нибудь бдительную фигуру с тяжким остро заточенным орудием защиты и нападения. Вдобавок, через некоторое время моим подопечным пришло в голову, что их бедного хозяина могут не только застрелить или зарубить мечом, но и, к примеру, отравить или задушить во сне. Стоило мне налить вина, как специально приставленный ко мне орк немедля выхватывал бокал прямо из рук и пробовал его содержимое. Та же ситуация была с любым кушаньем, и это при учете того обстоятельства, что все без исключения блюда готовил либо я сам, либо целая орава орков-поваров, что приспособили под кухню одну из пустовавших пристроек замка. Я терпел, внутренне хихикая над причудами моих подозрительных поданных, но когда однажды ночью я за ухо извлек из-под собственной кровати очередного бдительного стража при мече и в полном доспехе, моему терпению пришел конец. Высадив несчастным орком дверь спальни, я устроил безобразный скандал, на крик немедля сбежалась вся замковая охрана. Встревоженные и слегка напуганные, они переминались с ноги на ногу, очевидно стесняясь наблюдать грозного хозяина встрепанным и завернутым в простыню. Я как можно доходчивее объяснил им, что, по крайней мере, в пределах замка, вполне в силах сам постоять за свою жизнь и свободу. Увидев огорченные лица, я сменил гнев на милость и в качестве извинений добавил, что с охраной границ они справляются просто отлично, поэтому пусть и дальше продолжают это важное дело. Что же касается личной охраны, то необходимости в ней нет, а вот повар, кастелян, полотер и секретарь мне бы очень даже пригодились. Убедившись в том, что прямо сейчас выгонять вон я никого не собираюсь, мои подданные несколько успокоились, а когда я, зевая, ткнул пальцем в нескольких из них и лично назначил исполнителей на вышеупомянутые должности, то счастью не было предела. Мысленно пообещав себе придушить шамана племени, что внушил своим духовным чадам столь восторженное отношение к моей скромной персоне, я отправился спать. Буквально со следующего дня опека стала существенно слабее и сделалась не столь навязчивой, как раньше. Во всяком случае, если кто-то и продолжал отведывать все предназначенные для моего стола блюда, то делал это втихую. Больше никто не ходил за мной строем по коридору, из спальни немедленно исчезли посторонние личности в доспехах, призванные оберегать мой сладкий и спокойный сон… В общем, к тому моменту, когда в замке появилась Эйли, ситуация успела немного устаканиться. А уж после того, как я собрал дворцовую стражу и представил ей недавнюю свою пленницу как хозяйку Тол-ин-Гаурхота, жизнь и вовсе практически наладилась. Но если ценою нескольких снесенных дверей и разбитых стен мне удалось добиться почти идеального поведения слуг и дворцовой стражи, то против пограничников я был бессилен, поэтому между мной и прибывшим в замок командиром одного из отрядов, стерегущих дальние рубежи, вполне возможен был следующий диалог:

Я (уныло):

– Рраугнур… Почему вы вечно врываетесь ко мне в тронный зал с докладом точно в кабак?

Рраугнур (не моргнув и глазом, радостно так):

– Потому что это и есть кабак, повелитель!

После подобного хамства я, как правило, изволил гневаться и кидаться подвернувшимися под руку тяжелыми предметами, но поскольку начальники погранзастав, все как один, носили стальные доспехи, то шанса извлечь из этой безобразной выходки хоть какой-то урок, у них не было и быть не могло.

Потом… когда Эйлинель ушла из моей жизни, я почувствовал себя странно. Ну да, этот период я уже описывал. На тот момент в замке оставалось орков пятнадцать от силы – все те, кто был приставлен к исполнению каких-либо обязанностей. Все они прекрасно знали о смерти «жены повелителя», слава Тьме, что у Ночного Народа не принято травить душу бесконечными слезными соболезнованиями с трагическим заламыванием рук. Но так или иначе, я стал замечать, что приготовленная еда куда вкуснее, чем обычно, парковые дорожки в любую погоду сияют брусчаткой, а в так называемом «тронном зале» кто-то додумался повесить занавески столь любимого орками огненно-красного цвета – короче, мои подданные всячески старались хоть как-то скрасить мое горе. В итоге, все вновь пришли к тому, с чего начинали – от домашнего уюта меня начало тошнить точь-в-точь так же, как прежде – от вооруженной до зубов охраны у двери уборной. Но на этот раз мне отчего-то неловко было как следует рявкнуть на тех, кто так бестолково, но искренне заботился обо мне. Стремясь ускользнуть из этого мягкого и теплого царства обволакивающей лени, я все реже появлялся дома. Сначала ходил на могилу Эйлинель, а потом – стал все дальше забираться в лес. И вот тут-то и произошла одна встреча, послужившая отправной точкой целой череды событий.

Вообще-то мы уже встречались раньше. Триста или четыреста лет тому назад, когда про Людей в этих краях еще и не слыхали, а морские птицы несли тревожную весть о пылающих кораблях из далеких земель, моя пограничная стража сообщила, что далеко к северо-востоку от Тол-ин-Гаурхота объявились чужаки, которые идут сюда. Любопытство одолело меня настолько, что я приказал зорко следить за неведомыми пришельцами, и ежедневно докладывать об их продвижении. Со словесного описания Рраугнура, того самого невоспитанного командира северной погранзаставы, я понял, что речь идет о Перворожденных – во всяком случае, заостренную форму ушной раковины Рраугнур изобразил довольно убедительно. По сводкам пришельцев оказалось очень и очень немного, около двух с половиною десятков – обоего пола. Приняв во внимание сие обстоятельство, я склонен был сделать вывод, что это не вооруженное вторжение, а мирные поселенцы. Вы не поверите, но тогда я радовался, подобно тому, как Дети Эру радуются птице, свившей гнездо под стрехою их дома. Но недолго. Видели ли вы когда-либо птицу, что, поселившись под крышей человеческого жилья, стала бы возводить неприступные стены вокруг плетеного своего гнездышка? Я вот тоже не встречал… В общем-то, их можно было понять – незнакомая чужая земля, где-то поблизости находится Вражья твердыня… Ну, насчет близости они почти угадали – Тол-ин-Гаурхот находился где-то в лиге от их поселка.

С их предводителем я однажды столкнулся в лесу. К счастью, я был без охраны, ибо тогда встреча могла оказаться совершенно иной, он тоже бродил один. Этот Элда с первой же минуты поразил меня тем, что предостерег от вражьих ловушек и прочих опасностей, которыми буквально кишит проклятый лес, а когда я, наивно вытаращив глаза, поинтересовался, что же такого страшного он встречал в чаще, то получил поистине потрясающий ответ: «Не знаю, кто ты, о, путник, но послушай доброго совета. Я и мои соплеменники живем в этих краях не столь долго, однако нам ведомо многое. Здесь неподалеку – владения Саурона, будь осторожен!». Такая неподдельная искренность просто не могла не тронуть, и даже истерический смех не испортил первого впечатления друг о друге. Выяснилось, что мой новый знакомый заблудился и слегка подмерз, а у меня в поясной фляге совершенно случайным образом оказалось «Пламя творения»… История знает великое множество примеров, когда с одного-единственного стакана начиналась долгая и крепкая дружба, этот случай было трудно вписать в общую канву, но, по крайней мере, отныне прецедент все-таки существовал. Мой неожиданный собеседник достаточно быстро догадался о том, кто я на самом деле…но вот что странно: это не изменило ровным счетом ничего, ну, разве что теперь он перестал пугать меня рассказами о моих же собственных злодействах… хм, и на том спасибо. Расчувствовавшись окончательно, я объявил новому соседу, что в моих владениях он всегда – желанный гость, а пограничной страже (ох, а Рраугнуру – в особенности!) настрого запретил самостоятельно решать судьбу нарушителей границы: отныне это право принадлежало только мне.

Я не вспоминал об этой встрече добрых три сотни лет – жизнь била ключом, подкидывая все новые и новые вопросы, заставляя искать ответы там, где прежде не смог бы и предположить – короче говоря, у меня была масса объективных причин позабыть о давнем приглашении моего доброго соседа на чашечку коньячку. Как вдруг… Впрочем, вот об этом как раз поподробнее.

====== Всё о фолк-роке ======

Стылый осенний лес принял человека в свои сырые объятия. Вековые сосны обступали со всех сторон, холодный лесной воздух обжигал легкие. Под ногами хрустели мокрые ветки, а вместе с дыханием изо рта вылетали клубы пара, мешаясь с промозглым туманом. Сам путник – парень лет двадцати или около того – одет был явно не по сезону: толстый дорожный плащ поверх домотканой рубахи, весьма неаккуратно заштопанной в нескольких местах. Было заметно, что человек привычен к долгим переходам и ночевкам посреди леса, но к этому своему путешествию подготовился не совсем тщательно, будто некие силы заставили его бежать под защиту леса, не оставив ни минуты на сборы. Да, именно так оно и было.

Неверный свет, проглядывая меж стволов кусочком далекой синевы, играл с путником, то исчезая, то появляясь вновь. Парень то ли и впрямь заблудился, то ли просто бродил, не слишком заботясь о направлении, но двигался неизменно в ту сторону, откуда пробивался свет.

Есть хотелось ужасно, поскольку все припасы он прикончил еще два дня назад, а в расставленную со вчерашнего вечера ловушку так и не попалось никакой дичи. Поэтому когда юноше показалось, что где-то вдали играет лютня и чудесный голос исполняет красивую мелодию, он вполне справедливо рассудил, что ему мерещится, и даже слегка приуныл, потому как от таких галлюцинаций, как известно, один шаг до голодного обморока. Падать в обморок совершенно не хотелось, и парень пошел в том направлении, откуда доносился звук. Как ни странно, но пение стало громче, и, хотя слов по-прежнему было не разобрать, сама мелодия казалось странно знакомой. И он побежал, спотыкаясь о выступающие из земли корни.

Лес расступился, открывая небольшую сухую поляну. Здесь царствовала та самая осень, которую менестрели зовут «золотой». Ослепший от хлынувшего в глаза внезапно яркого света небес, парень не сразу увидел сидевшую на бревне девушку с лютней. Лютня была черная и украшена рисунком в виде языков пламени, а ее хозяйка была одета в дорогое шелковое платье с длинными расклешенными рукавами, все великолепие которого разбивалось о напяленную поверх ярко-оранжевую рубаху с непонятной надписью. Ушки у девушки были острые как бритва и увешаны кучей сережек, цепочек и бусин. И парень как стоял, так замер с открытым ртом:

– Ти… Тинувиэль! – восхищенно выдохнул юноша, начисто позабыв о своем недавнем намерении потерять сознание от голода.

– Ой!

Девушка испуганно вскочила, уронив инструмент в траву. Несколько долгих мгновений она разглядывала стоящего перед ней молодого бродягу в потрепанном плаще и с увесистой заплечной сумкой. Потом врожденное воспитание, видимо, одержало верх над желанием завизжать. Она подняла упавшую лютню, с достоинством выпрямилась, и нерешительно улыбаясь, спросила:

– Хм… мы знакомы?

Парень несколько печально улыбнулся в ответ:

– Как вам сказать… Вы, разумеется, не можете помнить меня, а вот я… Каждая встреча с вами была для меня невероятным праздником…

– Постойте-ка… Как такое возможно? – девушка заправила за ухо прядь каштановых волос. Ушки у нее были длинные и остренькие как у рыси, только без кисточек. Зато с пятью сережками в каждом.

– Очень просто. Я был на всех ваших концертах.

– А, так это вы были в зале! – сострила эльфийка.

Парень растерялся было, но, увидев как смеются синие девичьи глаза, с удовольствием расхохотался в ответ.

– Кстати… – девушка перевела дух, вытирая повисшие на ресницах слезы веселья. – Мне право, очень хотелось бы знать имя поклонника моего творчества.

– Берен, сын… А, неважно! – махнул он рукой. – Можно просто Берен, не такая я важная птица. А вас? Я имею в виду, на самом деле… Ведь «Соловушка» – это сценический псевдоним?

Эльфийка состроила недовольную рожицу.

– Ну-у… Свое настоящее имя я, признаться, терпеть не могу. «Тинувиэль из Дориата» звучит куда лучше, поверьте… Да, вот еще…

Девушка с недоверием обошла вокруг собеседника, оглядев его с ног до головы.

– …Единственное, чего я до сих пор не поняла, так это того, каким, простите, ветром вас сюда занесло… – она наморщила в задумчивости лоб. – Дело в том, что эта поляна – обычное место для моих репетиций, поэтому вокруг нее установлен невидимый глазу звуконепроницаемый барьер… До сегодняшнего дня он работал просто отлично…

Парень пожал плечами.

– Должно быть, этот барьер не действует на голодных Эдайн, стремящихся приобщиться к вашей удивительной

музыке! – предпочел свести все в шутку Берен, но на лице Тинувиэль отразились острое сочувствие и забота. – Ой, вы есть хотите? А у меня с собой кое-что из припасов, будете? – и она зашарила по лежащему на траве свертку, изрядно напоминавшему покрытую пятнами праздничную скатерть. На свет тотчас же были извлечены: кусочек жареного мяса, пять раскрошенных галет, яблоко невероятных размеров плюс десяток пирожных с орехом в сахарной глазури.

Берен оглядел разложенные припасы с долей здорового скептицизма и полез в свой заплечный мешок. Видавший виды закопченный котелок встал рядом с расстеленной на траве белоснежной салфеткой, вышитой серебром.

– О! – просияла девушка. – А здесь совсем неподалеку течет ручей, но у меня не было никакой посуды, чтобы набрать воды… И огнива тоже нет.

– Зато у меня есть все, кроме еды! – расхохотался бывалый путешественник. – Хотя, вру… Кажется, на дне завалялись душистые листья. Бросим их в кипяток.

Ловко и быстро Берен натащил из леса толстых веток, присовокупив сию добычу к лохматому вороху тощих палочек, явно собранных пару часов назад нежной девичьей рукой.

Порывшись в висящем у пояса мешочке, парень достал огниво и трут, которые торжественно вручил эльфийке. Сам же специалист по выживанию в лесах подхватил котелок и отправился за водой.

Когда он через полчаса вернулся, его взору предстало любопытное зрелище, смешное и плачевное в равной степени. Злая, встрепанная и красная от усердия Тинувиэль стояла на коленях возле внушительной кучи дров и изо всех сил пыталась извлечь искру. По перепачканным в саже ладоням и личику было видно, что это уже далеко не первая попытка. В том смысле, что в один из предыдущих раз ей удалось-таки запалить трут, но вот дрова…

– А… Это… – девушка встала, старательно отряхивая колени. – Дрова какие-то сырые… Не горят совсем.

Берен подошел поближе. Он совершенно точно помнил, что приволок из леса самые сухие поленья. И тут его осенило. Он присел возле кучи хвороста, повертел в руках пару веточек и хмуро заключил:

– Все верно. Ужасно сырые дрова. Но мы, охотники и бродяги, используем только такие. У нас вообще все наоборот… Вот я, к примеру, умею разводить костер только из очень-очень сырых дров. Дай-ка…

Он протянул руку за огнивом. Тинувиэль безропотно отдала игрушку, а сама стала в стороне, наблюдая. Берен ловко высек искру, и, не пользуясь трутом, поджег тонкий кусок бересты. Переложил дрова, подул снизу, и первый язычок пламени заплясал над сучьями. Тинувиэль радостно взвизгнула и захлопала в ладоши. Потом внезапно нахмурилась и задумчиво-недовольным голосом поинтересовалась:

– Нда-а, здорово… А, кстати: для чего могут пригодиться сырые дрова?

– Ну как это – «для чего»? Очень просто: дым от мокрых поленьев прогоняет мошкару, вот я по старой привычке и приволок именно сырые.

Берен поднял от костра голову и встретив благодарный взгляд эльфийской девы, обменялся с ней улыбкой. Он чувствовал, что, поддержав эту игру, поступил правильно. Оба они и без того отлично знали правду, но Берену совершенно не хотелось унижать гордую девушку упреком, что она попросту не умеет развести огня. Согласитесь, фанаты: разговор в таком ключе – не лучший способ завязать знакомство с певицей вашей мечты!

А дальнейшее больше было похоже на яркий сон. Искренняя звенящая радость, от которой хочется петь и летать, переполняла обоих, и даже внезапно хлынувшему дождю оказалось не под силу испортить этот длинный и счастливый день. Пока Тинувиэль героически спасала от дождя свою знаменитую концертную лютню, вымокший как мышь Берен нашел простой и быстрый способ спасти от дождя их всех: у запасливого путешественника в заплечном мешке отыскалось поистине королевское сокровище – палатка и спальный мешок из медвежьей шкуры. Юноша и девушка юркнули под полог, прихватив с собой еду и котелок с душистым лесным отваром. Они пили обжигающе-горячий травяной чай и смотрели в щелку на буйство стихии. Под мерный стук капель по крыше Берен рассказывал занимательные случаи из походной жизни, а то и просто немудреные туристические байки, а Тинувиэль восторженно слушала, встопорщив заостренные ушки. И забывались различия, и стирались границы, точно потоки льющейся с неба воды смыли все ненужное, наносное. Не существовало более одинокого, нищего, никому не нужного сына Младшего народа, как не было и известной звезды Дориата, бессмертной девы-менестреля. И забывалось, что она на несколько веков старше своего нового знакомого: Тинувиэль вела себя как девчонка, которая, обрадовавшись возможности провести ночь в лесу в настоящей палатке, ни за что не хочет возвращаться домой. И Берен не стал возражать. Они болтали и смеялись как дети, засиделись за полночь, а дождь все не прекращался, давно остыл чай и отзвенел перебор серебряных струн, и Тинувиэль сама не заметила, как провалилась в сон. Берен, как истинный рыцарь, пожертвовал даме сердца единственный спальный мешок, а сам, завернувшись в плащ, улегся рядом.

Утро встретило юную звезду фолк-рока и ее фаната звонкой птичьей трелью. Берен полюбовался на мирно посапывающую девушку, улыбнулся, будить не стал, а вылез из палатки, дабы развести костер и изловить на завтрак какую-нибудь дичь. В этот раз ему повезло больше, чем накануне, и тушка убитого зайца стала достойной наградой за раннее пробуждение. Когда он вернулся, его взору предстал мерно потрескивающий аккуратный костерок, над которым уже булькал котел.

– Доброе утро! – закричала Тинувиэль, едва завидев остолбеневшего от изумления Берена. – Видишь? Я теперь тоже настоящий охотник и бродяга! Я умею разводить костер только из очень сырых дров!

Парень звонко рассмеялся в ответ. Разумеется, дрова могли бы оказаться куда более «сухими», если бы он не догадался тайком втащить их на ночь в палатку. Между прочим, из хвороста получилась отличная постель! Но разве это было сейчас важно?

Бывалый путешественник выпотрошил зайца, и они вдвоем с Тинувиэль принялись готовить завтрак, который, надо признать, вышел на славу. А когда был съеден последний кусочек мяса, Берен пристально оглядел безмятежно улыбающуюся каким-то своим мыслям эльфийку.

– Да, «кстати», как ты любишь говорить…

– А?

– Я жду платы за еду и ночлег, – произнес он с видом завзятого торговца. Бедная певица растерялась, но потом, оценив шутку, кисло усмехнулась:

– Ясно... Автограф?

Берен тотчас же пожалел, что, кажется, только что наступил на больную мозоль, и поспешил исправить ситуацию со всем возможным юмором.

– Не-а, вот и не угадала! – сверкнул он задорной улыбкой. – Автограф – это утешение для бедных… Зачем мне след пера, что держат твои пальцы, если эти руки касались моего огнива…моего котелка. Если сама Тинувиэль из Дориата, под чьи серебряные струны танцуют души, укрывалась от дождя в моей палатке! Будь я обычным собирателем автографов, после такого мне уже нечего было бы попросить на память…. А кое-кто, похоже, всерьез решил так легко отделаться от меня! – весело подмигнул он окончательно сбитой с толку рок-звезде.

– Не автограф…не золото, естественно, хм… Но что тогда? – миндалевидные глаза эльфийки непонимающе моргнули.

– Спой… – тихо попросил Берен. – Прости, что довольно неуклюже пошутил, просто… Просто очень хотел, чтобы ты спела. Не так, как на концерте – для всех – а только для меня. Прошу…

Тинувиэль смущенно улыбнулась, и неудержимо краснея от удовольствия кончиками ушей, перекинула через плечо ремень лютни.

– Что бы ты хотел услышать? – просто спросила она.

– Ту… о высадке в Лосгаре. Ну… – Берен защелкал пальцами, лихорадочно вспоминая, как именно фраза звучала в оригинальном тексте песни. – «…АэнАрдой расчерчено поле земли…». Да, АэнАрда…

– Вообще-то она называется «Лосгарский десант». Или, в крайнем случае, «Дым над водой» – поправила его дева-менестрель.

– «Дым, прах и пепел. Дым над водой – гарь твоих побед»! – радостно закончил юноша. – Да-да, именно ее.

– Хорошо – кивнула девушка, и вдруг встав в полный рост, поднесла ладони раковиной к губам.

– «Дым над водой»! Для моего доброго друга Берена! – объявила она, будто со сцены, и озорно улыбнулась своему единственному слушателю. А потом добавила совсем тихо: – Для тебя…

Парень замер, во все глаза глядя, как загрубевшие подушечки пальцев тронули струны.

– Ах ты, блин... Умный: в дамки вышел…

– Сам виноват, между прочим… Клетку свободной зря оставил, ко мне – никаких претензий, все честно. Впрочем, можешь заново переходить, я не против.

– Да ладно, не надо… Жри на здоровье, а то гляжу: ты уж совсем оголодал, бедолага, на походных-то харчах.

В большой и полутемной комнате, за изрядно замусоренным праздничным столом шла увлекательная игра. Чем-то она немного напоминала сильно упрощенную АэнАрду, но не в том виде, в котором она известна Младшему народу. Игроки: эльф средних лет и парень, по виду похожий на Эдайн, увлеченно передвигали по расчерченной квадратами доске круглые камешки белого и черного цветов. Правила были довольно просты: если по диагонали доски оставалось свободное пространство для хода, то ваша шашка поедала шашку противника. Для пущего азарта и интереса в игру были внесены некоторые дополнения, а именно: шашки представляли собой не что иное, как кусочки зефира в белой и черной шоколадной глазури. Так что игровой термин «съел» переставал быть метафорой, а выбывшая из партии шашка немедленно становилась отличной закуской к разлитому по высоким бокалам густому красному вину.

– Финрод… хватит пить, дальше рассказывай… – нетерпеливо окликнул молодой своего соперника.

Эльф с сожалением опустил бокал на стол и вздохнул, одарив вопрошающего долгим и грустным взглядом.

– Зачем? Тебе же все это неинтересно… Про сыновей Феанора мне добавить нечего, а это… Забудь, короче! – вдруг неожиданно повеселел названный Финродом. Его тонкие пальцы быстро переместили «дамку» черного шоколада, последовательно выбив целых две шашки соперника. Тот охнул и вытаращил на доску глаза, но поздно: довольный эльф победно повертел у него перед носом битыми шашками и, потянувшись к бокалу, аккуратно надкусил одну из них.

– Между прочим, я кое-что не понял, – светским тоном заметил Финрод, делая глоток вина. – Ты же у нас вроде бы Черный Властелин, так какого фига белыми играешь? Неправильно…

– Ишь ты, чего захотел! Ешь чего дают, а темный шоколад я и сам люблю больше. Я же все-таки Черный Властелин….– ухмыльнулся хозяин.

Эльф придирчиво изучил остатки зефира, зачем-то посмотрел через бокал на просвет пламени и изрек:

– Нда-а… Как-то некрасиво получилось. Неловко.

– И-инголдо… – хозяин от возмущения даже заикаться начал. – Ты знаешь, тут закон простой: не нравится – не ешь, блин! – Да я не о том, – отмахнулся Финрод, ставя бокал на место. – Я насчет остальных…

Он кивнул головой в направлении двери.

– …они же пребывают в полной уверенности, что мы тут с тобой в могуществе состязаемся, вроде как кто кого… представляешь, я с тобой… В могуществе! Хе! Представляешь? Ну вот. А мы тут вместо этого опять пьянку устроили… – Ага, ты еще скажи, что не состязаемся! – хмыкнул его собеседник. – Очень интеллектуальная игра, между прочим… Тебе шашек мало? Так я могу и фигуры для АэнАрды принести, Курумо вырезал когда-то…сволочь.

– Ну нет… – поморщился Финрод. – Я вообще-то имел в виду дуэль до смерти или что-то вроде того, а ты мне – про шашки…

Парень вздохнул, подперев кулаком подбородок, и уставился куда-то вдаль.

– Сложно как все. Дуэль ему подавай, да еще и до смерти… Финарфиныч, ты же знаешь, я по натуре – пацифист. Ты знаешь, как меня для этого разозлить придется, у-у…

– Не пойдет! – запротестовал Финрод. – У нас с тобой и в худшие времена до драк не доходило, а уж теперь, когда я, считай, никто… Блин, да и повода-то никакого для ссоры нет…

Оба обреченно вздохнули и надолго впали в состояние крайней задумчивости. Первым осенило эльфа:

– Та-ак… предупреждаю: за Амариэ порву нафиг! – обаятельно оскалился государь Фелагунд. Черный Майя посмотрел на него с иронией.

– Не пойдет. Что я о ней могу сказать, если я ее в жизни даже в глаза не видел?

В комнате вновь повисло напряженное молчание, в котором слышался только скрип извилин да ритмичное постукивание пальцев по столешнице. На этот раз тишину нарушил Майя:

– Да, кстати… – поднял голову Черный Властелин. – Про отца хоть слово матом – и я о своем пацифизме забуду напрочь!

Эльф даже вином поперхнулся.

– Да ты что! – опешил Финрод. – Стану я твоего единственного родителя грязью поливать… за кого ты меня принимаешь! Да и вообще, он-то здесь не при чем. Вон, чего далеко за примерами ходить: сыновья – сыновьями, а того же Феанора, между прочим, до сих пор очень многие уважают…

– НЕ ПОНЯЛ?! – возмутился Майя. – Ты… ты на что, морда твоя остроухая, намекаешь?!

– Э, не… ты не так понял… Тху, сядь на место! Я вообще-то имел в виду, что я очень уважаю Мелькора Илуватаровича, и второе: отец и учитель моего друга – тоже мой друг.

– На дворцовой площади повторить сможешь? – тотчас же съязвил Майя. И получил в ответ царственно-невозмутимый взгляд:

– Да пожалуйста! – расплылся в улыбке его величество государь Фелагунд. – Да хоть десять раз. Где в твоем замке дворцовая площадь?

Гортхауэр фыркнул и плеснул себе вина.

– Вот всегда так… ага. Хотя ты молодец, хорошо вывернулся.

Государь Фелагунд виновато посмотрел на друга: извини, мол. Но Майя улыбнулся и тряхнул головой, хвост черных волос плеснул в воздухе.

– Да ладно, нормально все… Тем более, что в качестве повода для ссоры все равно мелко, так что мы вернулись к тому, с чего начали.

Приятели снова замолчали. Им бы радоваться, что у каждого из них есть такой славный друг, с которым абсолютно невозможно поссориться, но вот радостью-то как раз и не пахло. Гортхауэр мрачно потягивал вино, сидя на краю стола. Финрод грыз зефир, одновременно с этим ухитряясь мурлыкать какую-то мелодию. От нечего делать Майя навострил уши. Что-то знакомое угадывалось в мотиве, несмотря на отсутствие слов, а поскольку государь Фелагунд, помимо прочих дарований, обладал абсолютным музыкальным слухом, то случайные совпадения исключались.

– Чего-чего? – с интересом переспросил Черный Властелин, совершая эффектный разворот на полированной поверхности стола.

– «Золотые шпили Тирио-о-она…» – негромко напел эльф на тот же мотив. Гортхауэр поморщился, точно от зубной боли.

– А-а…Даэрон. Этот Тинголовский блюдолиз и выскочка… – презрительно бросил он. – Бессмертный вроде, а петь до сих пор никак не научится… Любопытно, он за свою жизнь хоть одну нормальную песню сочинил?

– Да ты что! – с жаром воскликнул Финрод. – А «Взор сквозь пелену»?

– Сквозь белену! – передразнил Майя. – Это там, где у него «золотые луга зеленеют в тумане, точно бархат лазури озерной воды»? Кошмар же сплошной! Инголдо, ты хотя бы изредка к словам прислушиваешься, а?