Текст книги "Жёнка (СИ)"

Автор книги: Katsurini

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

   Спали мы на собственной бурке, сглаживающей неровности и острые веточки подстилки, а моим охабнем накрывались. Лежали в обнимку, долго разговаривая, муж теребил мои волосы, не расплетая (всё же в чужом доме женщине переплетаться не следует, дабы своею силою не околдовать хозяев), а я его, потом предаваясь тихим осторожным ласкам.

   На утро меня скрутило, впервые так было плохо. Живот неимоверно тянуло, в то время, как пустой желудок рвался наружу.

   – Надо передохнуть. Не уверен, что с мелким во чреве можно так скакать быстро.

   – Я справлюсь.

   – Цветочек, се не обсуждается.

   Бер был мягким, но его обманчиво спокойный голос был жёстче, чем в любой другой раз.

   После сего случая мы делали привалы каждые часа три. Ходили, разминались, кушали. Муж растирал мне тело, так что чувствовала я себя много лучше.

   На утро шестого дня мы доехали до конечного пункта. Только встретило нас вовсе не селение, что некогда было за чертою града. Я не узнавала местность, ведь пред нами был ров с поднятым мостом. Взглянув на мужа, пожала плечами.

   Бер свистнул, после чего мост опустили с помощью лебёдки. Двое стражников вышли к нам.

   Муж даже не спешился. Поздоровался, назвал цель визита и поехал дальше, заметив вслух, что охрана не выполняет свой долг, и толку от стен, ежели в град может попасть любой.

   Бер отвёз меня к родителям, живущих в старом, покосившемся домике. Участок же был уже прибран и готов к зиме. Любимый спустил меня наземь, но стоило двери открыться, как я услышала ржание лошади. Бросив взгляд через плечо, удостоверилась, что муж уехал куда-то. Зачем? И ни словом не обмолвился!

   Семья встретила меня радостно. Отец же не вышел. Обнявшись с мамой, вдохнула её запах, по-детски стало уютно. Тут и младшие братья подоспели.

   Поклонилася да поздоровалася с домовым. Показалось мне или кто-то тут же промчался мимо, прячась за печку.

   А вот того, кто в моей прошлой жизни занимал прочное место, не было. Я всерьёз забеспокоилась и сглотнула подступивший к горлу ком. Неужели я его больше никогда не увижу. Знаю, негоже так думать об ушедших. Мы верим, что их ждёт перерождение.

   – Мам, где он, что с ним?

   – На печи. Ногу себе прошлым летом сломал. Срослась, да старость – не радость. Согнуть теперь не может. Так что полевые работы не по нам уже. В городе немного попроще, можно продать что-то из тканей да поделок отца, – я облегчённо выдохнула, притулилась к стене. Слишком много на меня одну.

   Родитель засуетился, увидев меня. Даже с печи слез, чуть не упав при этом.

   – Дочка, как ты живёшь? Какими судьбами в наших краях? – спрашивал отец, обнимая меня. Я поняла, как мне его не хватало всё время. Он и не спешил выпускать меня из охапки. – Сама приехала?

   – Батюшка, дай хоть передохнуть с дороги. Расскажу всё, успеется, – дала себе небольшую отсрочку в разговоре. Куда ж муж запропастился? Что мне сказать родителям? Ежели бросил меня, так мог сказать. На очи наворачивались слёзы от обиды. Правда, се можно списать на нахлынувшие чувства при виде родных и близких. Не хочется верить, что оставил. Вернётся ещё, наверняка. Утешение малость помогло.

   Дом, по-хорошему, сносить надобно да новый строить. Кто только будет сим заниматься? Для молодой пары строят всем селением, а вот старики, обычно, ежели и перебираются в новый, то к одному из детей. Интересно, как с сим в граде обстоят дела? Кое-где в крыше виднелись просветы неба. Думаю, что при сильном ветре, дождь заливает в отверстия.

   Матушка усадила меня за стол, стала собирать по-быстрому снедь.

   Покушав, я поведала родителям, что судьба мне уготовила. А муж, он есть, но про его отъезд говорить не стала. Расскажу, со временем. А пока постараюсь потянуть время.

   – Вот теперь я замужем, за братом Борова, – закончила свой рассказ. Грустно вздохнула, опустила очи долу.

   – Милая, – папа обнял меня, выражая поддержку.

   Не решилась я сказать, что не одна у мужа. Надобно, чтоб недомолвок не было. Только как собраться с духом? Да и маму не хочется расстраивать.

   Упросила отца выйти в огород, пока дождик не крапает. Охабень надевать не стала, было тепло, а холод заставит по-быстрее завершить разговор.

   – Сказывай всё начистоту, – молвил он тут же, как осталися одни.

   – У Бера есть уже семья. Жёнка и трое деток.

   – А под сердцем его дитя носишь?

   Кивнула, вздохнула.

   – Батюшка, есть ещё кое-что, – взглянула на него, он держался молодцом. – Орда строит укрепления по всей Сибири. Вижу и до вас дошли стены. То не против джунгар строится. Против наших же, что к западу. Да народу не говорят, чтоб не сеять панику. Мужу поручили строить крепость, да опыта нет у него, как и знаний. Ты ведь в граде работал, знаешь, может, кого, кто обучить сможет.

   Отец долго молчал, оперевшись о высокий дуб – его древо, с рождением посаженное, с зарытым под ним детским местом*. Я разглядывала батюшку: постарел за лета, что мы не виделись. Осунулся, морщин прибавилось да седины.

   Помню как мы ходили с ним на рыбалку. Девочкам не положено, но кто б меня остановил. Я лазила вместе с мальчишками, переодеваясь в портки и рубаху. А в двенадцать лет кончилась моя привольная жизнь, пришлось одеваться в девчачью сорочку, запону*, волосы в косу переплетать, обучаться домашнему хозяйству да шить себе приданое. Скучно да деваться было некуда, ведь хотелось и замужем побывать. Да и женщина сама себя вряд ли прокормит, а на шее родителей сидеть долго не положено. Старых дев же отдавали за вдовдов, либо за стариков. А ещё меня на гулянки отправляли, ну побегала пару раз, поиграла, мне хватило(неприятно вспоминать одного парня). В то лето и случился пожар в книгохранилище, что помогло мне обрести себя, пропадать уже не на игрищах, а в книгах, появляясь в людях лишь на великие праздники, когда гуляли всем селением.

   – Есть один знакомец, уж не знаю, жив ли, – заговорил отец, повернувшись ко мне. – Завтра съездим на другую украину*. – Ты мне скажи вот что, Василёк, была ли счастлива с Боровом?

   – Да, батюшка, правда не долго длилось оно, – буду надеяться, что так и было.

   – А с Бером как оно?

   – А Бер – мой суженый. Знаешь, странный он. При том, что уже я его жёнкою была, он меня разувал, словно супругу в день свадьбы. Я люблю его.

   – Значит, такова судьба твоя, найти его через Борова.

   Я пожала плечами. Может быть, но теперь хочу, чтобы Бер был счастлив, найдя своё призвание. От сердца немного отлегло, вспомнила о своей любви к мужу и отринула сомнения.

   Мы ещё долго стояли на дворе, прозябаючи, говоря о том, о сём. Я окунулась ненадолго в детство, в воспоминания.

   – Цветочек, – услышала шепчущий голос мужа у самого уха. Он накинул мне на плечи охабень. – Я пойду в дом, помогу по хозяйству, а ты не задерживайся долго.

   Бер поздоровался с батюшкой, после чего ушёл.

   – Он заботливый и любит тебя, – сказал отец, когда остались мы с ним наедине. Мне было приятно се слышать. Одно дело просто любить, а другое, когда люди со стороны замечают – им виднее. – Чего ж не сказала, что с ним приехала?

   Да и сказать-то нечего? Не хотелось свои переживания напрасные рассказывать. Лишь пожала плечами, мол, сама не знаю, отчего.

   Деревья уже стояли голые, застелив землю подгнившим ковром опавших листьев. Земля здесь была сухою, давно дождя не было. Совсем скоро первый снег выпадет. Хорошо, ежели успеет, чтобы земля не помёрзла, укрывая землю тёплым одеялом. Подул холодный северный ветер, и я накинула видлогу* на голову.

   – Пойдём в дом, а то небось уже замёрз, – предложила отцу.

   – Ты права, пообщаюсь с зятем, – отец взял меня под локоть. Шёл хромаючи, второю рукою оперевшись о палку.

   Застали мы такую картину: Бера в старой отцовской сорочке, пыльного, растрёпанного, ловко орудующего молотком – он чинил сломанные опоры полатей, гвозди подавал ему младшенький Вятко. Вокруг подбирала мусор матушка: опилки, стружки, берёзовую кору, поспеваючи возиться у печи. Она у меня быстрая и сноровку с возрастом не утратила. Отец у меня рукастый, любил мастерить из дерева игрушки, потому необходимые инструменты у нас были.

   Я громко чихнула, вдохнув древесную пыль. Запах свежеспиленного дерева с детства любила, он связывал меня с домашним очагом и сим домом. Только сейчас обратила внимание, насколько Бер здоровый для этой избы: ему приходилось наклоняться там, где отец проходил запросто. Дома у мужа всё было сделано под его рост. Зато доставал он руками до потолочных балок.

   Отец ни слова не сказал, молча прошёл к столу и занял своё место. Бер мне кивнул и велел взглядом идти к батюшке. Я и пошла.

   Младшие братья помогали зятю: кто подавал инструмент, кому даже поручали мелкие дела.

   Чудно было видеть их в работе. Бренко уже сам должен мастерить да чинить. Или это он так починил, что крыша покосилась? Я взглянула на под горшок обстриженного рыжего парня с почти исчезнувшими веснушками, но при этом всё равно выделяющемуся на фоне остальных. Бренко у нас в прадедушку пошёл. Поглядела на крышу, залатанную наскоро, чтоб не текло, но при сим всё равно с небесными просветами.

   А что ж старшенькие не помогли?

   – Батюшка, а где Борька да Бранко?

   – Так Бранко погиб прошлым летом в бою. А Борьке и своих хлопот хватает, две семьи на себе тянет. Весною ж не тебя одну взяли другою жёнкою. Борька сноху взял себе, растит теперь своих детей да племяшей.

   То-то отец не подивился тому, что меня отдали за деверя. Да, весело Борьке! Надо будет его проведать, поглядеть, как он с двумя жёнками уживается. А умерших почтить надобно – требы принести да поклониться брату и мужу.

   Сестёр у меня не было, лишь четверо братьев. Теперь вот трое. А больше как-то не дали Боги моим родителям. Хотя мама лелеяла мечты о маленькой девочке, после череды мальчишек. А то я средняя получилася, неплохо было бы разбавить мужское общество.

   Грохот вернул меня к копошашимся мужчинам. Рухнула подпорка, а за нею и несколько досок с крыши. Но вроде никого не зашибло. Предложила помощь да муж велел к нему не соваться, мол, опасно.

   Все были заняты, споро дело двигалось, потому осмелилась задать отцу вопрос, давно мучивший меня.

   – Батюшка, а книги...

   – Хочешь взять что-то? – отец погладил уже целиком белую бороду.

   – А можно? Ты никому так и не сказал?

   – Бери всё, что нужно. Может, хоть толк от них будет. Неплохо бы возвратить былое наше образование. Знаешь, Князь книги собирает со всей округи даже за них деньги платит, хочет возродить училища. Да только я не решился отдать. Се – твоё богатство. Тебе и решать.

   А то читать да писать умеет народ, а большего разве не требуется? Ну да, что-то остаётся в роду. Да не все дети идут по отцовским стопам.

   Я задумалась, раньше ведь, и правда, были училища, которые работали лишь после завершения сезонных работ и до наступления оных. Детям в семье давались чтение да простое письмо, какие-то основы арифметики, а дальше уже всё в училище, после двенадцати лет. Не все туда шли, а лишь те, кому было мало семейного ремесла, кто хотел быть строителем, учёным, лекарем или ещё кем-то, коли не могли его научить в селении. Сельские же чужих детей на обучение с неохотой брали, только ежели своих детей не было или не пошли они по стопам отцов и дедов.

   Училища были в городах, а ученики выезжали из дому и жили на постоялом дворе, нанимаясь после занятий в харчевни на подработки. Порою всю зиму родителей не видали. А как потеплеет, так ворочалися домой помогать пахать да сеять. Учили в семье грамоте всех, а вот в училищах – лишь мальчишек. Девочкам полагалось быть в семье, заниматься хозяйством. А со временем, как книжные хранилища погорели, то постепенно и училища пришли в негодность. Держава перестала платить учителям, и осталось лишь семейное образование. На моём веку всё и распалося.

   Я очень хотела пойти учиться да после пожаров люди попрятались. Боялися. Я тогда не понимала, чего. Да и девчат учить не хотели.

   Помню, как отец ходил к одному знакомому, просил за меня, да только тот, как узнал, что я девица, сказал, негоже мол девку в науку отдавать, ей детей рожать да глядеть за ними надобно. Но мне повезло тогда раздобыть книги да ещё и без отъезда из дому.

   Бер уже заканчивал, кивнул мне, и я стала накрывать на стол, доставая праздничную скатёрку из резного сундука, пока мама заметала оставшийся сор, Вятко убирал инструменты, а Бренко оттаскивал в сени доски.

   Я накрыла на стол, бросая взгляды на сундук, одиноко стоящий под полатями. Мой сундук. Накрыв стол, меня-таки одолело любопытство.

   Внутри оказалось моё приданое. Я недоуменно поглядела на отца. Се как понимать?

   Ведь приданое отдаётся в новый супружеский дом, после свадьбы.

   – Боров сказал, что заберёте попозже. А потом от тебя ни слуху, ни духу. Я как-то ездил проведать, да только дом стоял пустым, а сват сказал, что вы уехали не знамо куда.

   Я сглотнула. Се что же получается? Боров знал, что умрёт так рано? Или было что другое?

   Встав на колени, я принялась перебирать бельё. Дошла до мужской одёжки. Повела пальцами по чистой ткани и выпуклой вышивке.

   Сердце застучало в ушах от нахлынувшего волнения. Дрожащими руками я развернула сорочку. Знаю, накосячила с размером тогда, когда выкройки делала. Уж не помню, в чём именно. Встала, встряхивая одёжку. Сглотнула подступившие слёзы.

   – Цветочек? – раздался позади голос мужа. Перед очами всё поплыло, но заботливые руки успели меня подхватить.

   Бер усадил меня на лавку, а я продолжила всхлипывать.

   – Батюшка, ты знал?

   – Да, Боров приезжал накануне свадьбы за всеми нами. Он видел, потому брать и не стал. Сказал, купит всё, пусть лежит до тяжких времён.

   – Можно? – спросил муж, сидящий рядом и поддерживающий меня за плечи. Я кивнула и отдала ему. – Удержишься?

   На мой кивок Бер встал, снял с себя сорочку и взял у меня из рук другую. Она пришлась ему как раз впору. Сидела, как влитая. А я прерывисто вздохнула, глядя на него.

   – Но почему ты отдал меня за Борова? – я резко обернулась к отцу, только ему я могу высказать своё негодование. Никому б другому не осмелилась перечить.

   – Он ведь был хорошим парнем. Я познакомился с ним прежде, чем отдавать тебя.

   А у меня просто не хватало слов. Да, я, возможно, была с ним счастлива – ведь не помню того. Но было что-то ещё, чего я не помнила, от чего такая обида на отца у меня. Да и как родители могли назвать своё дитя Боровом – кладеным хряком, ведь имя определяет судьбу.

   – Тише, тише, милая! – успокаивал меня муж. – Не надо, – он нежно сжал мои плечи, наклоняясь и шепча в самое ухо: – Ты ведь сама говорила, что мы бы не встретились при других обстоятельствах... Значит, так Среча* переиграла наше знакомство после того, как я женился на другой.

   – Но Боров чем виноват? – не унималась я.

   – Не он, а люди, убившие его. Давай покушаем, а то мне завтра вставать ранёхонько. Дел невпроворот.

   Я поглядела на сидящих за столом братьев и матушку, вытерла слёзы и кивнула мужу.

   – Простите, я не нарочно.

   – Что ты, малышка, мы тебе всегда рады, – сказала мама. – И где, как не здесь можно тебе выплакать свои слёзы.

   Мама знает? Но откуда? Я ведь сказала только отцу. Хотя она ведь видела Бера и Борова. Это ведь два разных человека, не думаю, что они на одно лицо, даже ежели и похожи. Муж наложил мне в миску еды, и я принялась жевать, поглядывая на своих братьев, родителей. Свидимся ли мы ещё когда? Они ведь не молодые уже. Кто-то и до восьмидесяти доживает, а кто-то и в младенчестве гибнет, как те, ни в чём не повинные дитятки, которых джунгары убили. Джунгары ли? А может то наши, русы? Тогда нет им прощения!

   Уложили нас в моей светёлке, так и пустующей всё то время, правда, было чистенько и прибрано. Вернули сундук на место да ещё один поставили, накрыв овчиною да простынями. На них мы и легли спать.

   – Бер, ну ладно, у тебя хорошее имя, но как отец твой мог назвать Борова его именем? – спрашивала шёпотом мужа, когда мы лежали рядышком.

   – А он хиленьким родился, тож они хотели обмануть судьбу, дав ему имя здоровяка. Боров – ведь не только хряк, но и здоровенный мужичина. Но брат болел в детстве сильно и был вовсе не огромным. Потом со временем вытянулся и вырос, но уже не с меня ростом да силою был.

   – Батюшка поищет тебе учителя. У нас тут раньше в граде училище было, пока книжное хранилище не сгорело. Может кто остался ещё в живых.

   – Я люблю тебя, Цветочек, спи, милая.

   Да поспать ежели и удалось, то совсем чуточку. Ещё задолго до рассвета меня пронзила головная боль.

   Глава 13

   Я вздрогнула, а муж тут же встал.

   – Цветочек, ты как? Малыш?

   А я сжалась в комок, держась за голову.

   – Вновь шёпот? – я молчала, не в силах произнести ни слова. Муж притянул к себе, гладя меня по волосам. Боль помаленьку отступила.

   "Иди!" – а я уж и отвыкла от этого жуткого пронизывающего до костей шёпота, похожего на шелест листьев.

   И я пошла, как была босиком, голяка. Муж едва успел сцапать меня в охапку, натянуть на меня рубашку, охабень да сапоги.

   Шёпот привёл меня на другую сторону града, к избушке, где слышались металлический звон и звук бьющихся горшков.

   Бер среагировал мгновенно, раз – и нет его уже рядом. А через мгновение кто-то вылетает из окна прямо ко мне под ноги. Не муж, явно.

   На небе блекло светит Месяц, небо уже не чёрное, а синее. Мужчина приподнял голову, но поднять смог взгляд только до моих колен, после чего на него упало ещё одно тело, а я подпрыгнула от неожиданности.

   Злодеи, в чём я не сомневалась, сыпали бранью, пытаясь подняться. Стоило им это сделать, протягивая свои похабные руки ко мне, как они стукнулись головами не без помощи мужа и упали уже без сознания.

   – Там старик, не знаю, ранен ли, поможешь? А я займусь душегубами, – прошептал муж мне на ухо. До меня дошло, что он не хочет, чтобы его узнали по голосу.

   Я кивнула и вошла в домик, борясь с чувством страха.

   Избушка была маленькой, дряхленькой, теперь и стёкла были выбиты. А ведь стекольные мастера ценят свой труд сродни златокузнецу. Порой отцу приходилось отдавать треть урожая, чтобы вставить стёкла в окна.

   Дверь вообще отвалилась, когда я заходила. Внутри было темно, и я споткнулась о перевёрнутую лавку. Прислушалась к себе, чутьё подсказало, что старик лежит справа от меня. Я осторожно ступала, выставив вперёд руки, дабы поберечь живот. Дойдя до стены, присела, шелестя полами охабня, стала ощупывать пол. Наткнулась на тёплое тело человека. Было муторно и поджилки тряслись. А вдруг он мёртв? Нельзя ведь к покойникам прикасаться грузным* жёнам. Найдя дрожащей рукой грудь и проверив, что липкой жидкости нет, я приложила ухо к нащупанным рёбрам .

   Сердце медленно, но билось. Значит, живой. Как камень с души. Я медленно выдохнула, стараясь успокоиться.

   Я ведь ничего не вижу, что мне делать с человеком? Тут же темнота отступила, срывая пелену с очей. Получается, стоит пожаловаться на что-то и мне се дадут? Или стоит захотеть? Предо мною лежал старик: морщинистый весь, дряблый, седой, с кустистыми бровями и длинной белоснежной бородою, а вот нос был словно огромный гладенький кусок теста.

   Дед закашлялся. Может, внутренние повреждения? Я повернула его на бок, чтоб не захлебнулся, ежели что.

   – Кто ты? – сказал внимательно глядящий на меня дед, словно он тоже во тьме видел.

   – Что у вас болит, дедушка? – я не стала отвечать на заданный вопрос.

   – Да ничего не болит, дитятко.

   – А кашляете чего?

   – Дак давно мучает, лёгкие отказывают. Помирать скоро. Пристрастился махорку нюхать, дак боком и вышло.

   – А напавшие что хотели?

   – Ах, сии злодеи, – дедок попробовал сесть, но я не позволила, удерживая его лёжа. – Хотели добить старика да скарб* забрать.

   – Зачем, дедушка? Разве вы мешаете кому?

   – Да, внученька, мешаю.

   На улице уже посветлело, избушка погрузилась в предрассветные сумерки. Тут вернулся муж. Я, отдавая пострадавшего на попечение Бера, встала и наконец-то бегло осмотрелась. Простенькая комнатушка, маленькая печка, лавка да стол. Вот и всё, что было. Стол был перевёрнут, и две из четырёх ног были сломаны. Ни сундуков, ни чего-то ещё, но ощущение, что тут что-то искали.

   – Думаю, что тут оставаться опасно. Дедушка, ты один живёшь? – спросил муж шёпотом, а я вздрогнула от неожиданности. Привыкну ли когда к его бесшумности? Бер помог старику подняться, узнав взглядом у меня, можно ли. Я кивнула, ведь чутьё молчало, как и шёпот.

   – Один, внучок.

   – Пойдём, дедушка, пока приютим тебя у моих тестей, а там – видно будет.

   – Погоди, сынок. Скарб* забрать надобно.

   Муж махнул рукой, мол, какой скарб да только послушался старика, нашёл в печи тайник, откуда книгу достал, завёрнутую в кожу. Не глядя Бер протянул дедушке да тот не взял, сказав, что дарит нам. Мы пожали плечами, после чего суженый вывел старичка да усадил на коня. И где муж взял его? На участке других строений не было. Как же дедок живёт-то? Кто ж его кормит?

   Мы с мужем шли пешком, по обе стороны коника.

   Всю дорогу муж общался со старичком. Тот был очень мудр, и, как мне показалось, учителем был. А я помалкивала да внимательно слушала. Говорили о каких-то общих вещах, перескакивая с одной темы на другую: о состоянии дел в державе, арифметике, строительстве, крепостях, рвах и прочих вещах. Дедок объяснял очень хорошо, простым языком. У меня возникали вопросы, но я держала их при себе. Мужу важнее получить ответы.

   Шли мы медленно, хотя могли и быстрее. Бер растягивал дорогу, зато каким увлечённым он был. Я лишь улыбалась, глядя на старика, которому дали возможность заняться любимым делом, и мужа – хорошего ученика. Разглядывала местные околицы. Довольно неплохо живут горожане, ухожено, прибрано, даже резьбою украшены большие бревенчатые двухъярусные домишки. Улицы были широкие, укатанные, по бокам выложенные камнем, со сточными канавами, прибранные на проезжей части от опавшей листвы. По обеим сторонам дороги были посажены подрезанные снизу уже полностью голые берёзки. И только чуть поодаль начинались заборы, за которыми были избы горожан. Разница между украинами и серединой града была слишком заметна. Постепенно избы становились попроще, поменьше да пониже. Дорога была поухабистей да деревья уже были неухоженными, неприбранными. Люди не сорили, стараясь беречь природу, но и не очищали дорогу от листьев. Хворосту, правда, не было, значит, всё же следят, скорее всего дети. Значит, на пользу вливание нашей деревеньки в град, ведь раньше попроще было.

   Дедка мы привели уже к полудню.

   Мама ворчала, мол, никакого почтения старикам, но завидев гостя, притихла. Поприветствовала его поклоном, к столу пригласила. Отец ограничился кивком и пожеланием доброго здравия – спина уже не гнулась у него, а наклонившись, не мог распрямиться. Лишнему рту родители не обрадовались, но муж обещал расплатиться своим трудом за три лишних рта.

   А дальше началось обучение мужа. Старик взялся за него всерьёз, пытаясь успеть передать свои знания. Что удивительно было, так то, что муж довольно многое понимал. Знания были обширными, и некоторые детали даже не спрашивал у учителя, хотя тот ждал вопросов.

   А я новыми очами глядела на мужа. Се обычный земледелец, машущий кулаками почти всё время? Не верилось. Где ж ты свои знания получил-то?

   Муж на меня так осуждающе посмотрел. Что не так? Надо будет спросить на досуге, потому что одного взгляда, говорящего: "Не сейчас," – мне хватило.

   Я шила из старой мужниной сорочки приданое малышу, вышивала детские узоры, взамен муж носил новые вещи из моего сундука, кои отец разрешил забрать. Чем могла, помогала маме по хозяйству, а ещё пропадала в подземельи, отбирая то, что может понадобиться Беру для его дела. Потом раз оторвала мужа от починки инструмента и показала вынутые из тайника книги.

   – Цветочек, но ведь сии книги...– начал Бер. А я заслонила ему рот рукою. Да, всё верно, редкость в наше время.

   – Ты не перестаёшь меня удивлять, – он поцеловал мою ладошку, пряча переданное.

   Я не могла ему сказать про книгохранилище, ведь не моя тайна то была. Да и светить таким количеством книг не стоило ни перед домашними, ни перед учителем.

   Совсем редко выпадало времечко, когда мы могли с мужем просто пройтись в середину града на ярмарку, отнести смастерённые отцом и Бером поделки да продать, купив на выручку необходимые родителям товары. А ещё реже муж меня рисовал, купив там же бумаги для чертежей и рисования. На удивление чистые книги продавалися, как и бумага и даже карандаши. И стоило всё по мелочи. Когда я спросила продавца, тот сказал, что они не имеют права продавать дороже. А на мой вопрос, ведь производство наверняка обходится в разы больше, ответил, что большую часть платит Князь из местной казны. Он многое делает для просвещения, и читать да писать должен уметь каждый.

   Выпал снег, чистым одеянием укрывая Землю-матушку. Стылый воздух ударял в лицо, стоило отворить дверь на улицу. Но дышаться сразу легче мне стало. Да и солнышко частенько выглядывало, заставляя любоваться искрившимся покрывалом да слушая скрипящие шаги. В сим было особое очарование.

   Да только видела тоску мужа по дому, стоило ему выйти во двор. Взгляд тогда становился отстранённым, муж брал в рот соломинку и начинал жевать, сжимая и расжимая персты в кулаки под незамысловатый мотив, что начинал звучать у меня в голове под сии действия. Но свободное время выпадало столь редко, что видала я мужа таким где-то раз в седмицу.

   – Хочешь, поедем обратно? – заговорила как-то раз.

   – Хочу, но не могу, ты ведь знаешь. Дорога тяжёлая, снегом всё замело, вторую лошадь мы не купим, чтоб забрать учителя с собою. А одна не потянет всех нас да ещё твоё приданое.

   Вспомнила как муж припрятал в ночи мои книги в сундук с приданым да и подаренный дедом скарб туда же, под ткани и одёжку.

   Как-то ко мне повадился один мужик. Стоило высунуть мне из дому нос, как он тут как тут. Прослышал, что вдовою я стала. Помнила я Ухвата ещё со своего детства – неприятный человек. Внешне красив, темноволос, с голубыми очами. А изо рта что не слово, то яд сыплется. Он как-то ко мне подкатывал, да малая я ещё была. Оженился он раньше, нежели я в пору вошла, что меня несказанно порадовало.

   А тут просто проходу перестал давать, словно караулит меня днём и ночью. Пожаловаться Беру? Дак занят, отвлекать не хочется, ведь впитывает в себя каждое слово, изречённое дедом Туром.

   Ухват же на мои слова о втором муже не обращал никакого внимания. А ведь знаю, что жена его в добром здравии.

   Раз пошла я к знакомой по поручению матушки. Да перегородил мне путь тот, кого меньше других видеть я желала. И ведь живот выпирал уже, что со стороны, как мне казалось, заметно было сквозь зимний тулуп. Сердце в пятки ушло от страху. Не столько за себя боюсь, как за малыша нашего.

   – Отойди, дай пройти.

   – Негоже так привечать односельчанина.

   – Доброго тебе дня, пропусти теперь, – а здоровья ему желать не хочется вовсе. Впервые, как мне казалось, захотелось смерти для другого.

   – Поклониться забыла ты.

   Я зажмурилась, стараясь успокоиться. Никогда с ним не раскланивалась, челом били лишь уважаемым людям, гостям да Богам – предкам нашим. Да и не могу я уже кланяться в пол, малыш не позволяет то.

   – Не заслуживаешь поклона ты. Уйди!

   Удар нанёс неожиданно, прямо мне в живот. Я зажмурилась, прося защиты у предков, перепугавшись изрядно, да боли не последовало. А когда глянула, Ухват на земле лежал. Над ним горою возвышался муж в одной рубахе. Никак не привыкну, что ему не холодно даже в лютый мороз.

   – И какое же у нас наказание за попытку убийства дитя малого? – сказал Бер сухо и спокойно, но от сего голоса у меня волосы на затылке зашевелилися. – Уж не смерть ли? Пойдём, сдам тебя властям! – муж поднял за шкирку одною рукою негодяя да, заломив руки за спину, погнал впереди себя.

   ежели честно, жалости не испытывала. Лишь лёгкое разочарование, что не увидела, как муж его мучает. И когда успела зачерстветь настолько я? Хотя, после пережитого, когда вырезали мужей да детей, наверное, и не такое желать будешь.

   Я стояла в ступоре, пока не продрогла, что заставило меня вспомнить, куда и зачем я шла. Выполнив указания матушки и воротившись, стала выглядывать мужа.

   Явился он не так уж и скоро, переживала скорее за него. Как отнесётся к нему городничий? Всё же не местный он. А коли казнят Ухвата, семья без кормильца останется. Да и отпустят ежели, тоже не сладко придётся, ведь мы-то уедем, а родители никуда не денутся. А коли мстить задумает?

   Стоило двери хлопнуть, как побежала встречать любимого, наклонявшегося и перешагивающего порог. Что, как? Мысли вертелись в голове, не решалась только озвучить их. Переживаю ведь, не томи, скажи!

   – На каторгу его отправили, – понял мои думки Бер, отвечая на незаданные вопросы. – Крепости ведь строить надобно. Пленных не просто так берут – тяжкую работу выполнять кому-то нужно. А семье платить будут, на жизнь хватит им, да могут им местные, ежели что.

   Я кивнула, словно камень с души свалился. Бер притянул к себе, снимая с меня платок, расплетая мои волосы. В отчем доме можно ведь...

   – Ты чего молчала, давно сказала бы. А коли не поспел бы? Пообещай говорить всегда, ежели беспокоит что.

   А я всхлипнула, прижимаясь к нему, сжимая в руках сорочку, вдыхая морозную свежесть. Он гладил нежно по волосам, спускающимся до колен. Как же хорошо рядом с ним! Жаль, недолго осталося быть наедине. Через пару седмиц поедем уж.

   – Люблю тебя, Берушка, – а он только крепче сжал в своих объятиях.

   – И я тебя, Василисушка. Цветочек мой. Василёчек, – наклонился ко мне да поцеловал в уста, я и растаяла, отступили все переживания. Наслаждаться надобно здесь и сейчас, живя, а не существуя.

   Глава 14

   Жизнь потекла своим чередом. Как-то я расспросила мужа о том, что же произошло, куда он пропадал, когда привёз меня. Выяснилось, что он ездил на поклон к городовому. Сейчас, поскольку военное положение в державе, все мужчины должны были учитываться, даже не военнообязанные. И то, что он покинул родную деревню, не должно было означать, что он сбежал. Ему надо было проставить печати на въезд и выезд из града. Муж ещё нажаловался главному на никуда не годную охрану города и внёс свои предложения для улучшения. К слову сказать, женщинам запрещалось путешествовать в одиночку. За неё должен отвечать мужчина, и сие в мирное время. А сейчас – тем паче.